На проклятом мини-лайнере практически невозможно было остаться с кем-либо наедине, не напрашиваясь к этому «кому-либо» в гости. Так что общение с симпатичной Анной Лоттой ограничивалось для Кима короткими пикировками за столом в кают-компании и на теннисном корте. Правда, таким образом ему стало известно о том, что постоянным местожительством Крамеров было и остается родовое имение в Шварцвальде и что старший брат Анны Лотты — Отто — служит капитаном Космодесанта, а младший — Тимоти — еще не окончил лицея. Но не более того. Дальше перехода с чопорных «мисс Крамер» и «господин Яснов» на ироничные «мисс сопровождающая» и «мистер агент» (или просто «агент») дело не зашло. Зато Ким довольно близко сошелся с дружным с ее подопечными Валькой — главным образом благодаря прошедшему по «Саратоге» слуху о том, что на ее борту присутствует частный детектив. Первое приглашение на чашку чая не осталось последним, и Ким скоро приобрел статус постоянного гостя Валькиной каюты.
      Валька вообще относился ко взрослому, снизошедшему до общения с подростком, с некоторым трепетом. Жанр устного рассказа историй «из первых рук» оказался его слабостью. Были и другие точки соприкосновения — теннис и сооружение из подручных материалов всяческой забавной ерунды вроде самовзлетающего вертолетика из банки от пепси и кучки канцелярских принадлежностей. Оказалось, что мальчишки с Чура большие чудесники по части механических самоделок, и Валька щедро делился со своим взрослым другом полученными от них умениями. Сам же Ким, израсходовав запас расхожих в среде наемных борцов со Злом баек, смело перешел к изложению в слегка преобразованной форме наименее известных юным читателям произведений Классиков детективного жанра — и ни разу не был уличен в плагиате. Это его слегка насторожило, но и только. Компанию ему составлял «старый космический волк» Лесли Коэн, иногда удостаивавшийся приглашения на чай в каюту Валентина. «Старик Лесли» тоже был горазд — на свой манер — травить байки и был большим докой по части механических поделок — искусства почти позабытого в век микрочипов и конструирования изделий любой сложности на экране компьютера с помощью «мыши» и манипуляций с клавиатурой. У Кима были свои причины более чем терпимо относиться к присутствию конкурента. Ответы, пришедшие на запрос, сделанный им еще в самом начале путешествия, оказались поразительно интересны.
      Впрочем, «посиделки у Валентина» редко когда затягивались надолго. Как только Ган и Фор и их Псы, покончив с очередным сеансом изучения своих таинственных наук, выбирались на вечернюю прогулку по кораблю, а происходило это точно в восемь вечера по локальному времени «Саратоги», Валька, торопливо попрощавшись со взрослыми друзьями, присоединялся к ним. Соответственно, третьим взрослым опекуном Вальки поневоле стала сопровождающая. Ей тоже приходилось временами делиться с ним частью своей мудрости. Однако присоединиться к их разговорам Киму не удавалось. Валька пребывал либо в его (и «старика Лесли») обществе, либо в обществе сопровождающей и ее подопечных. Мухи отдельно, котлеты отдельно.
      Приглашения же на чашку чая от Анны Лотты Ким удостоился только единожды и то уже в самом конце полета. Этому сопутствовали довольно занимательные обстоятельства.

* * *

      Четверо медиков, приписанных к госпитальному мед-блоку «Саратоги», не даром ели свой хлеб: пассажира Гильде они из комы вытащили и даже смело могли доложить по инстанции, что пострадавший полностью восстановил свои основные жизненные функции. Но лишь за сутки с небольшим до выхода на геостационар Чура, ранним утром, точнее — еще поздней ночью (по корабельному времени) в дверь каюты Кима робко постучал Август Крамской.
      За неполный месяц полета они почти сдружились: корабельный эскулап почти каждый вечер по интеркому уведомлял Кима о том, как поживает господин Гильде, а Ким в свою очередь осторожно наводил справки о том, что стало известно относительно обстоятельств, приведших Клауса к коме. Однако личных встреч оба избегали. Сегодняшний визит был большим прорывом в их отношениях. Правда, время, выбранное для этого прорыва — ни свет ни заря, — вызывало удивление.
      — Я не потревожил вас, господин Яснов? — осведомился курчавый Август.
      — Ничуть, — заверил его агент.
      Конечно, он был не против вздремнуть еще часок-другой, но — дареному коню в зубы не смотрят, тем более что цейтнот, в котором пребывало дело, принял масштабы уже катастрофические.
      — Заходите и садитесь, — предложил Ким доктору. — Налью вам чаю. Ручаюсь, что не пили такого. Заваркой со мной делится один мой большой друг...
      Ким потянулся к своему компу и врубил всегда пребывающую в готовности систему обеспечения секретности. Если кто-то сейчас пожелает прослушать разговор, происходящий в каюте господина Яснова, ему придется попотеть. Пара намеков, брошенных доктором Крамским в предыдущих разговорах, позволяла Киму считать, что принятые им меры — не напрасная предосторожность.
      — Я не хотел бы вас задерживать... — с некоторым смущением попытался возразить ему док.
      — Разумеется, — согласился Ким. — Пейте не задерживаясь. У вас тут в шесть утра минут на пять отключают движки. Если мы не успеем допить чай, его придется ловить по всей каюте.
      Он наполнил чашку дока дымящимся напитком, пододвинул к нему поближе сахар и крекеры и вежливо склонил голову набок в знак внимания.
      — Прежде всего... Вы хотели побеседовать с вашим э-э... другом конфиденциально... — несколько блеющим голосом начал Крамской. — Знаете, по моему мнению — сейчас самое время это сделать...
      — Простите, но разве Гильде не спит в такое время?
      — Нет. Сейчас он спит преимущественно днем. А ночью пишет и слушает музыку.
      — Пишет? Что?
      Август отмахнулся от докучного вопроса:
      — Ах, спросите у него сами. Давайте поторопимся, дело в том, что... Директор медблока доктор Ясперс возражает против контактов Гильде с кем-либо, а особенно... — Кудряшки его смущенно дрогнули. — А особенно — с вами, господин Яснов.
      — Чем же я провинился перед доком Ясперсом? — с немного наигранным недоумением осведомился Ким.
      — Видите ли...
      Август снова смутился и, чтобы успокоиться, залпом опрокинул в себя всю чашку предложенного ему чая. Глаза его вылезли на лоб, и некоторое время эскулап ловил воздух широко раскрытым ртом в явном намерении без проволочек отдать богу душу.
      — Ч-черт! — воскликнул Ким, вскакивая и оглядываясь в поисках стакана холодной воды. Узрел лишь недопитую с вечера пепси и лихорадочно протянул ее пребывающему при смерти медику. — Вот, запейте... Я же только заварил... Почти крутой кипяток... Надо же было дать остыть...
      — С-спасибо... — выдавил из себя Август и жадно допил остатки коричневой жидкости. После чего, однако, торопливо продолжил: — Так вот, у пациента... У господина Гильде... У него — совершенно аномальная энцефалограмма... Никто не может ничего понять. Ведь мы в конце концов не научно-исследовательский институт! Когда что-то приключается в Космосе, психотерапевты требуются обычно, только чтобы утешать родственников погибших. У всех нас здесь совершенно другая специализация — в основном полевая травматология... И... О гос-с-споди! — все нёбо себе ошпарил... И доктор Ясперс — он у нас единственный, кто смыслит в таких вещах, — считает, что любое потрясение... Даже просто волнение... Все это может необратимо воздействовать на психику пациента. Поэтому он не возражает против его необычного распорядка дня и... И других чудачеств... А вот проверка на полиграфе показала, что упоминание вашего имени вызывает у Гильде повышенную эмоциональную реакцию... Сильно его волнует...
      — Поэтому вы решили провести меня к нему конспиративно?
      — В некотором роде... — неопределенно мотнул головой Крамской. — В это время никто из корабельного начальства не появляется в госпитале... Вы должны понять, что я, однако, все равно сильно рискую.
      — Я, кажется, недвусмысленно дал понять, что...
      — Скажу вам честно, господин агент... Мне бы не хотелось, чтобы вы меня неправильно поняли...
      Ким понял наконец причину волнения Августа, приведшую к конфузу с горячим чаем: корабельный эскулап просто впервые в жизни пришел выпрашивать взятку.
      — Короче, вы хотите получить ваше вознаграждение вперед?
      — Вы правильно меня поняли, господин Яснов. И потом... У нас не было времени обсудить его размеры...
      — Но вы ведь на что-то еще намекали, доктор. Давайте уж рассматривать все мои к вам просьбы и ваши мне намеки, так сказать, «в одном пакете».
      Честно говоря, не будь Ким уверен в том, что не слишком законная и тяготившая его деятельность не приносит ощутимого вреда роду людскому, он с радостью послал бы к черту и намеки господина Крамского, и необходимость идти им навстречу, выступая в роли демона-искусителя служащего крупной авиакосмической транспортной линии. Но теперь уже не только демон собственного любопытства толкал его на скользкий путь. И уже не смутное, а вполне определившееся ощущение общей для всех опасности, грозовым облаком закипающей где-то совсем близко за горизонтом, двигало им. И многое другое: память о доке Кобольде и о Нике Стокмане, например.
      Август Павлович тяжело вздохнул:
      — Собственно говоря, это не секретная информация. Но никто не станет делиться ею с вами, хотя именно вы навели Фила — нашего старпома — на мысль послать эти запросы... Опять-таки: что эта информация может дать корабельному начальству, я не представляю, а вы, как я понимаю, находитесь в курсе дела, по крайней мере, знаете нечто, чего не знают они... Так что вам все это нужнее...
      Он извлек на свет божий стандартную карточку «носимой памяти» и неопределенно помахал ею в воздухе.
      — Вот тут у меня все запросы, сделанные пассажиром Гильде через информационную Сеть «Саратоги» и основные параметры файлов, перекачанных ему в ответ. Разумеется, сами файлы сюда не поместились. Да и никуда бы не поместились, разве что в память главного корабельного компа. Это — много гигабайт. Не представляю, зачем они понадобились этому человеку...
      — Итак, — сухо оборвал его Ким. — Такая цена вас устроит?
      Он поднял к глазам собеседника свою электронную кредитку с высвеченной на индикаторе цифрой.
      Врач облизнул губы:
      — Вы должны понимать, что... Что если это станет известно...
      — Никто не отдаст вас под суд.
      — Но и на работу не возьмет никто... Хотя бы удвойте сумму.
      Он был прав: на такую непыльную и высокооплачиваемую работенку, как корабельный врач на лайнере экстра-класса, проштрафившемуся лекарю рассчитывать, конечно, не пришлось бы. Вместо ублажения хандрящих пассажиров и пассажирок кают высокой комфортности макерному лекарю пришлось бы вытаскивать с того света и собирать по частям работяг из Службы колонизации и компаний сырьевых разработок. Врагу такого не пожелаешь.
      Ким вздохнул и надбавил половину.

* * *

      Клаус выглядел неважно: посерело и осунулось его и без того неширокое лицо, ссутулились плечи. Казалось, он даже занимает теперь места гораздо меньше, чем полагалось бы человеку его сложения. Но не выглядел он и заспанным или расслабленным. Наоборот, редко когда Киму приходилось видеть настолько напряженного и сосредоточенного человека.
      Гильде полусидел, опершись на приподнятое и превращенное в спинку некоего подобия кресла изголовье больничной койки. Поверх покрывала перед ним лежал блокнот, страницы которого были испещрены написанными бисерным почерком строчками и не слишком разборчивыми рисунками. Как ни странно, Клаус обходился без помощи своего ноутбука. Сей обязательный атрибут интеллектуальной деятельности любого рода был пристроен чуть в стороне, на одной из множества полочек, смонтированных вокруг его ложа, и исполнял скромную роль музыкального проигрывателя.
      Ким прислушался к тихой музыке — что-то старинное. И в странном сочетании: скрипка (во всяком случае, что-то струнное) и барабан. Даже какой-то тамтам, может быть... Короткие, угрюмые дроби через неравные промежутки, сыплющиеся на почти лишенную ритма, потустороннюю мелодию, выводимую невидимым смычком... Агент уже слышал где-то такую дробь. Впрочем, чего тут вспоминать...
      Эту дробь отбивала левая рука Клауса тогда — в «Речном» — почти все время, пока он рассказывал ему ту странную историю про ос дока Хайлендера.
      Музыка настолько отвлекла агента, что он не сразу заметил, что его клиент уже довольно давно оторвал взгляд от своего блокнота и смотрит в упор на него — Кима Яснова. Изучающе и почти без улыбки.
      Август Павлович за его спиной нервно откашлялся и, убедительно попросив Кима не задерживаться в палате сверх необходимости, бесшумно ретировался.
      — Присаживайтесь. — Клаус кивнул Киму на вертящееся сиденье слева от себя. — Приятно видеть, — Гильде улыбнулся чуть пошире, — на этом стуле кого-то кроме доктора Оскара Ясперса... Мне, признаться, уже порядком надоел этот специалист по ожогам, вынужденный изображать из себя нейропсихолога...
      «Это совсем не тот Гильде... — сказал себе Ким, устраиваясь на дьявольски неудобном насесте. — Совсем не тот, снедаемый тревогой, мятущийся человек, не ведающий и страшащийся того превращения, которое только еще предстояло ему...»
      Да, теперь во взгляде Клауса не было ни тревоги, ни трепетного ожидания, ни страха перед чем-то потусторонним. Это был жесткий и в то же время страдающий взгляд превращающегося — человека, уже понявшего, что ему предстоит, и принявшего условия игры. Перестающего быть человеком.
      «Впрочем, — остановил себя Ким, — я, кажется, уж слишком дал волю своему воображению...»
      — Как вы себя чувствуете, Клаус? — спросил он вслух настолько сочувственно, насколько это было возможно. — Я могу поговорить с вами о достаточно серьезных вещах?
      — Валяйте, агент, — почти добродушно отозвался Гильде. — Нам, пожалуй, лучше иметь хоть какое-то представление о наших планах на ближайшее будущее. Вам — о моих, а мне — о ваших...
      — Ну что ж...
      Ким извлек из внутреннего кармана и с известной долей осторожности поместил в поле зрения Клауса два листа бумаги.
      — Вот это, — пояснил он, — если вы помните, ваше исходное распоряжение, в котором вы пишете буквально следующее:

      «...сим подтверждаю, что предоставляю Киму Яснову, директору агентства независимых частных расследований „Ким“, право впредь считать недействительными все мои распоряжения в отношении прекращения действия контракта...»

      Гильде остановил его вялым движением руки:
      — Я хорошо помню этот текст.
      — И этот?
      Ким приподнял за уголок второй листок.

      «Я расторгаю заключенный с вами контракт и полностью освобождаю вас от взятых на себя обязательств. Я не имею к вам никаких претензий...»

      — И этот текст я тоже неплохо помню, — пожал плечами Гильде. — Если вы спросите меня, как понимать это я ей-богу разочаруюсь в ваших умственных способностях, агент...
      — Постараюсь не разочаровать вас...
      Ким убрал листки от греха подальше:
      — Я понял это так, что, совершив ряд неких э-э... неординарных действий, вы решили напомнить мне, что я могу выйти из той игры, в которую вы меня втянули. Выйти без потерь для себя... А могу и остаться в ней.
      Гильде устало вздохнул:
      — Вы правы на пятьдесят процентов, агент. Или, если хотите, — на двести. Но в любом случае не на сто.
      Чтобы переварить предложенное ему упражнение в словесной эквилибристике, Ким потратил секунд десять — пятнадцать.
      — И что же собой представляют те пятьдесят процентов, которые я недобрал? — суховато поинтересовался он наконец. — Или те лишние сто, которые я перебрал?
      — Это — мысль о том, что я вам предлагал не почетную капитуляцию, а какой-то выбор. Никакого выбора я вам не оставил, агент... Я пришел к выводу, что мое решение обратиться за помощью к Нику, а затем — к вам было ошибкой. Неизбежной, но — ошибкой. Я сделал все, чтобы расстаться с вами относительно спокойно. Но Судьба решила иначе.
      — Давайте определимся, Клаус.
      Ким вынул из того же кармана другой листок — распечатку статьи из электронного выпуска «Канамага дейли». Кроме набранных фигурными шрифтами заголовков листок украшало взятое в черную рамочку фото профессора Кобольда. Ким тяжело вздохнул и повторил:
      — Давайте определимся... Когда вы говорите, что сделали все, чтобы избавиться от моих ставших вам тягостными услуг, вы, разумеется, имели в виду ваш вылет к Чуру?
      Гильде еще раз пожал плечами:
      — Разумеется. Я всерьез считал, что поставил перед вами непреодолимый финансовый барьер...
      Он замолк на пару секунд, разглядывая лицо Кима. Потусторонняя мелодия сочилась из динамиков мини-компа, и левая рука Клауса машинально отбивала странный ритм вторгающихся в неровное течение музыки барабанов.
      — Только не стоит вам, агент, сейчас объяснять мне, каким образом вы этот барьер обошли. Нам не стоит засорять наши отношения разного рода враньем...
      — В таком случае...
      Ким протянул Гильде распечатку некролога:
      — Кроме финансового барьера, Клаус, вы поставили передо мной еще один барьер — моральный. Или — если хотите — юридический...
      Гильде взял листок в руки и тут же отдал его назад, сфотографировав взглядом. Ким отметил про себя, что он даже не пробежал глазами по строчкам. То ли он уже видел этот текст и мгновенно узнал его, то ли это было знаменитое партитурное чтение...
      — Вы понимаете, Клаус, что мои подозрения, да и подозрения следствия падают именно на вас. Как же вы прикажете продолжать вести себя? Становиться ли вашим сообщником, или...
      — В современных судах...
      Клаус улыбнулся Киму бледной, еле видимой улыбкой.
      — Даже пойманные на месте преступления обвиняемые имеют право хранить молчание. Оставьте мне эту привилегию. Увидите, что так будет лучше. Вам еще предстоит понять, что этот — пусть будет «юридический» — барьер — никакой и не барьер вовсе. Что милейший профессор Кобольд куда как более опасен людям, чем ваш покорный слуга. И многое другое... Нам с вами, агент, стоит заключить своего рода соглашение. Еще одно. В дополнение к контракту.
      — Стало быть, вы раздумали разрывать его?
      — Пожалуй что и раздумал.
      Гильде снова улыбнулся, но уже не улыбкой гадюки.
      — Вы очень пригодились, господин Яснов. Без вашего вмешательства я достиг бы Чура только в морозильнике «Саратоги». Так что я должен оказать вам хоть какую-то ответную услугу. Например, не разрывать нашего с вами контракта. Да и чисто прагматически вы доказали, что лучше нам не расставаться... У меня появились определенные планы относительно вас, агент...
      Ким улыбнулся в ответ:
      — Вы сильно рисковали, ставя эксперименты на собственном мозге. Или... Это был не совсем эксперимент?
      — Не эксперимент, но и не попытка самоубийства, если вы это имеете в виду... — Гильде поморщился. — Все должно было идти хорошо — мне надо было переработать еще массу информации. Я не учел одного: проклятой глючности корабельной Сети. И мог действительно не вовремя окочуриться...
      — Кто не учел — вы сами или ваш Демон? — не без тревоги в голосе спросил Ким.
      «Старый» Гильде непременно помянул бы Демона Послания в этом месте их разговора. Для этого — «нового» — Гильде Демон, кажется, уже не существовал. Или?
      — Не будем поминать чертей всуе... — уклончиво ответил Клаус, оправдывая тем самым худшие подозрения агента. — Важно то, что теперь я нахожу, что наше сотрудничество может продолжаться. Должно. При одном, правда, дополнительном условии.
      — Давайте ваше условие, Клаус, — стараясь держаться уверенно, парировал его слова Ким. — Слушаю вас очень внимательно.
      — Оно простое. — Гильде с улыбкой посмотрел в глаза Кима. — Мы не должны убивать друг друга, агент. По крайней мере, мы должны как можно дольше удерживаться от такого соблазна. Это будет трудно.
      — Вы думаете, на какой-то стадии такой соблазн возникнет? — чуть озадаченно спросил Ким.
      — Поверьте мне — это так. Я или мой Демон, если хотите, видим сейчас намного дальше, чем в былые времена...
      — Ну и какие же гарантии можем мы дать друг другу? — спросил Ким чуть более жестко, чем сам он того хотел.
      — Мне будет достаточно вашего слова, агент. А вам, я думаю, — моего.
      — В таком случае вот оно — мое слово. Как говорится, держите.
      — Ну... Держать собственное слово придется каждому из нас самостоятельно. Странно, правда: даешь слово кому-то другому, а продолжаешь держать его сам... — несколько неожиданно скаламбурил Гильде. — Что до моего, так считайте, что оно уже дано вам. У нас есть еще что-нибудь сказать друг другу?
      — Я забрал из вашей каюты распечатки — от греха подальше. — Ким протянул Гильде пачку бумаг, — Возьмите. Я все равно ничего не смог в них понять. И... скажите, как называется эта, — он кивнул на ноутбук, — музыка?
      — Вас это так заинтересовало? — Клаус не глядя взял распечатки из рук агента и не глядя бросил их на одну из полок поодаль. Потом криво усмехнулся: — Это один старый композитор. Вы его, пожалуй, и не знаете. Восемнадцатый век — самое начало. Аранжировка, впрочем, моя. Как и название — вольный перевод, знаете ли...
      — Так какое же? — повторил свой вопрос Ким, вставая наконец с распроклятого стула в знак окончания разговора.
      — Это называется «Тема запретного знания», — тихо ответил Клаус, прикрыв глаза. — Примерно так...

* * *

      Прощупать багажный отсек (а точнее, багаж таинственного страхового агента) Кэн решил за два дня до операции. Операция была хорошо обеспечена: в руках Кэна уже успела побывать универсальная карточка-идентификатор господина Клини. Это не потребовало много труда — недоразумение при очередной посадке за общий стол и через несколько минут еще одно досадное происшествие, связанное с разлитым бокалом минералки и последующим заботливым отряхиванием пострадавшего, сопровождаемое потоком извинений, — и копия информации с микрочипа перекочевала в карманный, очень плоский комп Кэна, а сама карточка благополучно вернулась во внутренний карман Раймона Клини.
      После этого Кэн, ставший уже душой общества, собирающегося за столом кают-компании, будучи, видимо, смущен, неожиданно быстро закончил прием пищи и покинул обеденный стол.
      У себя в каюте он стремительно подключил комп к бортовой Сети и постарался выжать из нее все возможное, опираясь на сравнительно скудные данные, считанные с идентификатора страхового агента. Карточка имела гораздо более высокий уровень защиты, чем можно было ожидать от идентификатора рядового бизнесмена, странствующего по галактике в качестве страхового агента. Это насторожило Кэна, но не помешало ему вычислить зарегистрированную на личный номер Клини сопроводиловку на его груз. Шесть ящиков размером двести двадцать на сорок на сорок... Весом около ста килограммов каждый. Регистрационные номера, расположение в трюме... Других подробностей из корабельного компа вытащить не удалось. Да и не нужны они были.
      Расположение входов в багажный отсек Кэн знал уже назубок. Устройство замков было довольно примитивным. А система сигнализации вообще просто удивила его. Такое в ходу было где-то в конце прошлого века. Роскошь оформления пассажирских отсеков на «Саратоге» явно компенсировали экономией на второстепенных узлах оборудования корабельного хозяйства, недоступных взору простых смертных. Так что в техническом отношении проблемы были полностью сняты. Осталось выждать. Время для этого было. Кэн позволил себе даже выспаться, поставив будильник на раннее утро. Никто из команды «Саратоги» не имел привычки ошиваться в грузовом сегменте корабля в такую рань.
      Главное было не нарваться на что-то токсичное или радиоактивное. Такое вполне могли везти куда-то на Чур. Но Клини сходил с корабля раньше — в местах относительно обетованных. На всякий случай Кэн прихватил с собой мини-противогаз и радиометр, оформленный под авторучку.
      Грузовой отсек встретил его характерным для таких помещений ощущением морозной затхлости и жутковатой бесконечности своего объема. Тусклая подсветка —зеленоватыми и редко разбросанными точечными источниками света — отбрасывала на стены и потолок громоздкие, угловатые тени, которые преломлялись и причудливо пересекались на таких же громоздких и угловатых тушах закрепленных самым фантастическим образом контейнеров. Заблудиться здесь было делом нехитрым.
      Убедившись, что система сигнализации, предусмотрительно отключенная им, и не подумала воскреснуть и заголосить в полную мощь, Кукан шагнул в гнилую тьму и осторожно задвинул за собой тускло блеснувшую дверь. Потом включил галогеновый фонарик и двинулся в направлении предположительного местонахождения груза, зарегистрированного за агентом Клини.
      Кэн неожиданно растерялся. Не то чтобы он действительно утратил ориентацию в этом сравнительно небольшом замкнутом пространстве. Нет. Просто на мгновение страх — чисто детский страх, пришедший откуда-то из детства, вдруг посетил его. Тот страх, который охватывает душу мальчишки, забравшегося в заброшенный дом. Может быть, просто на мгновение уменьшилось ускорение, с которым шла к точке перехода «Саратога»... А может, просто будущее отбросило в его душу одну из множества своих теней...
      Двигаясь вдоль больших и малых контейнеров — как правило, стереотипных и безликих «грузовых оболочек» принятых в «Уставе дальних космических перевозок» стандартов, — Кэн не забывал посматривать на показания индикатора радиометра. Другая часть его весьма специфически устроенного мозга неустанно фиксировала «перспективные» — небольшие, с высокой степенью защиты — контейнеры. В таких, как правило, таскали через галактику что-либо путное. Правда, иногда совершенно бесполезное для посторонних.
      Скорее всего, большинство «грузовых оболочек», влекомых «Саратогой» сквозь бездны Космоса, содержало в себе барахлишко смены исследователей, направляюшихся к Чуру. С ними «старина Лесли» уже тоже перезнакомился и хорошо представлял себе, что груз их — научное оборудование и расходные материалы к нему — всего лишь бесполезный и практически нереализуемый в этой части Мироздания хлам, с которым, попади он ему в руки, пришлось бы лишь мучиться, словно вору с писаной торбой.
      Чтобы добраться до заветных шести контейнеров «страхового агента», а они помещались в отдельном, маленьком подотсеке почти с пассажирский бокс размером, Кэну пришлось вскрыть еще одну, гильотинную, дверь. Размещены контейнеры были в нем на редкость нерационально — словно расставлены для обозрения вдоль стен. Кэну это что-то напомнило. Что-то неприятное. Но что?
      Вообще, странные предчувствия донимали его в этот раз. Возможно, сказывалось последействие трех подпространственных переходов, пережитых им в этом рейсе.
      «Начинаю стареть», — констатировал он, извлекая набор отлично сработанных отмычек. Чтобы успокоить нервы, он принялся насвистывать нечто бодрое и меланхоличное одновременно — из репертуара обожаемой им французской эстрады двадцатого века.
      Дело шло споро и быстро. «Я еще покажу класс Шишелу», — не без гордости подумал Кэн, поднимая металлопластиковую крышку первого из вскрытых контейнеров.
      «Странно, — подумал он, рассматривая в свете фонарика устройство нехитрого замка и продолжая беспечно насвистывать. — Это-то зачем? Вот эта вот ручка. Чтобы открывать этот гроб изнутри?»
      Он перевел луч света на содержимое контейнера. И сразу перестал свистеть.
      «Гос-с-споди! — с чувством глубокого отвращения произнес он. — Да это и впрямь гроб! Боже, какой прокол!»
      Это действительно был гроб.
      Точнее, его «грузовой оболочкой».
      В собственно гробу, выстланном черным бархатом, сложив руки на груди, покоился соответствующим образом обряженный и бледный, как полотно, детина. Рожа его — и без того отменно гнусная — в зеленоватом свете фонарика выглядела просто ужасно. Глаза мертвеца были плотно закрыты.