«Прессекс» – великолепная обивочная и ковровая ткань – отличался тем, что удивительно ровно распределял по своей поверхности давление, приложенное к нему в любой точке.
      Доползая до конца полосы, каждый из двоих чудаков снимал со спины тяжеленный рулон чудо-ткани и начинал раскатывать его перед собой. Перебравшись на новую полосу, старую же сворачивал до конца и крепил за спиной. Снег на пройденном ими пути оставался девственно чист и невинен.
 

* * *

 
      – Теперь, – прогудел Шишел, осторожно присаживаясь на хлипкий стульчик, – осталось найти место, где можно укрыться и вести наблюдение. Здесь негоже...
      «Здесь» было кафе-стекляшкой, пристроенным к основному корпусу базы. Просматривалось оно насквозь. Задерживаться в нем подельники не стали.
      В целом база оказалась не столько заброшенной, сколько законсервированной до лучших времен. При желании тут запросто можно было возобновить подключение к энергосети и восстановить все прочие коммуникации.
      В качестве наблюдательного пункта вполне годился любой из двух сотен номеров отеля, занимавшего большую часть базы. Но еще лучше подходил для этого расположенный на крыше ресторан. Вид из его зала открывался прекрасный, а сам зал был невелик и довольно хорошо прогрет лучами здешнего солнца. Шишела это место пленило тем, что было украшено забавлявшими его всю жизнь алтариками богов и бесов Пестрой Веры. И еще тем, что, повозившись немного с замком примыкавшего к ресторанной кухне складского помещения, он обнаружил там солидный запас съестного в упаковках длительного хранения. Хозяева «Снежной» явно не торопились поставить крест на этой своей собственности.
      – Филе устрицы океанической... С Океании, в смысле... Лососина из самой Метрополии... Кварги какие-то, етитна сила! – восклицал он, шаря лучом фонарика по многочисленным полкам, открывшимся перед ним. – А спиртного, спиртного-то... Море разливанное! Жаль только, надираться нам сейчас не след. Можем уже в морге проснуться. Ограничимся пивом. Моча, конечно, но освежает. А то умотало оно меня – ползание это.
      Он вернулся в зал, кинул пару банок «Пильзнера» Гаю и, тяжело опустившись в кресло, вскрыл пару банок консервов и откупорил себе «Будвайзер».
      Гай присел в кресло напротив. Глотать ледяное пиво, заедая его омерзительно холодной лососиной, в не слишком теплом помещении было сперва не очень приятно, но человек приспосабливается и не к такому – вторая банка пошла как-то легче.
      – Времени у нас еще море, – сообщил Шишел, глянув на часы, – Коппер раньше темноты сюда носа не покажет. А потому для нас главное сейчас – выспаться. Спать, однако ж, будем по очереди. По паре часов. Чур, я первый! Не знаю, как ты, а я в эту ночь час всего и проспал если, то удивительно... Вот возьми. – Он достал из рюкзака и протянул Гаю бинокль. – С этой штукой легче будет рассмотреть того, кто вздумает сюда пожаловать. Из окон старайся не торчать...
      Гай чувствовал себя полностью выжатым лимоном, но не стал спорить со своим спасителем. Сам же спаситель удалился в подсобку, волоча на спине свой рюкзак.
      Из рюкзака – там, в чертовой темноте – он вытащил купленный в городе туристический обогреватель, вставил в него плазменную батарейку-аккумулятор, включил и некоторое время блаженствовал под струей теплого воздуха. Потом устроил из рюкзака и куска «Прессекса» самодельное ложе и взгромоздился на него. В головах пристроил фонарик.
      Когда минут через десять Гай на всякий случай заглянул в подсобку, ее уже оглашал могучий Шишелов храп. Шаленый спал сном праведника, прикрыв физиономию раскрытой книжкой. То, что известный на весь Обитаемый Космос медвежатник может захватить, идя на дело, еще и забавное чтение, крепко удивило Стрелка. И несколько тронуло. Так или иначе, а Шишел храпел, как, должно быть, храпели усталые бронтозавры Сочинения Фила Исмаэлита при случае неплохо работали и как снотворное
 

* * *

 
      Сны снятся всем. Даже младенцам в утробе матери.
      Безусловно, снились они и давно эту утробу покинувшему Дмитрию Шаленому. Но, как и большая часть представителей рода людского, проснувшись, он почти никогда не мог вспомнить, что все-таки явилось ему из призрачных бездн, живущих в его душе Да и являлось ли что-нибудь оттуда вообще?..
      Но в этот мутный похмельный полдень Таури-дин-Кин-дари – Бог Странных Снов – не разрешил Шишелу выбросить из памяти посетившую его сумятицу чувств и видений, когда тот проснулся, словно вынырнув из глубины удушливого, заболоченного пруда. И вкус тины на губах был для него большей реальностью, чем снега недальнего горного кряжа за окном. По крайней мере несколько секунд, пока неспокойная, растормошенная мороком полуденного сна душа возвращалась в его бренное тело.
      Рывком поднявшись, он снова тяжело опустился на устеленные «Прессексом» ящики и долго мутным взглядом изучал собственное изображение в зеркально отполированной канистре с оливковым маслом. Большого удовольствия он от этого не испытывал. Просто старался отвлечься от странного, тяжелого и радостного одновременно чувства, которое принесли ему демоны полудня.
      А приснился ему терминал. Старый терминал – из тех, что можно встретить в Метрополии. Там их по старинке называют вокзалами И на них иногда можно увидеть древние поезда Те, которые ходят по уложенным на насыпь двойным рельсам. В родном городе Шаленого по таким рельсам в воскресные дни и по праздникам пускали под старину сработанные составы с туристами – на пикники в соседних городках. Туристы, помнится, тоже принаряжались под старину. Это бывало порой забавно – когда редингот сочетался, например, с джинсами. Дмитрий с приятелями добывали в ту пору мелочь на карманные расходы, работая на таких поездах «мальчиками на подхвате» – разносили по вагонам прохладительное и сувениры.
      Но тот день, что приснился ему, не был воскресным Это не был день вообще Черное, без звезд небо нависало над громадой древнего вокзала. И никого не было окрест. Город словно вымер В этом тоже не было ничего странного В исторических центрах городов Метрополии днем можно было встретить немало туристов Но проживало в помпезных старинных зданиях, а иногда в унылого вида бараках, прозванных невесть почему хрущобами, лишь небольшое количество чудаков. И уж конечно никого из них не тянуло на ночные прогулки на привокзальной площади.
      Там – в этом своем сне – Дмитрий прекрасно знал, зачем он пришел на старый вокзал Он пришел для того, чтобы продать свою душу.
      Продать ее Богу Иных Мест.
      Сегодня была его ночь – Дмитрий знал это точно.
      Он остановился перед темной, еле различимой на фоне беззвездного неба громадой, опустился на колени и достал из-за пазухи то, на что нельзя было смотреть. То, что заключало его душу. Нащупал тонкую цепочку и стал раскачивать это, словно маятник. Нащупал, уловил нужный ритм и стал выпевать заклинание. Сначала тихо, затем все громче и громче...
      И ответ пришел.
      Он пришел из-за каменного монстра, высящегося перед ним. С далеких к нему подступов. Пришел тяжелыми, неживыми вздохами железной твари, проснувшейся из небытия смерти к небытию механического подобия жизни. И Дмитрий, словно сам став неживым, медленными, замороженными движениями поднялся с колен и пошел к старому вокзалу.
      Прошел сквозь пустые, гулкие залы огромного здания, вышел к платформам, спрыгнул на пути и зашагал по ним навстречу Судьбе.
      А Судьба уже медленно, громыхая сталью колес по чугуну Древних рельсов, неторопливо катилась по заброшенным запасным путям к глухому, погруженному во мрак тупику. Судьба заглядывала ему в душу больным, желтым огнем прожектора.
      Этот прожектор но лбу старинного локомотива был единственным светом на всем огромном и запутанном пространстве подъездных путей. Но этот свет не рассеивал тьмы. Пожалуй, делал ее только еще гуще.
      Ветер – ледяной ветер ночи – тронул тело Дмитрия, пройдя сквозь легкую летнюю одежку. И странный привкус болотной тины оставил он на его губах.
      «Господи, – подумалось ему поверх сна. – Но это же потом было... Я не тогда тонул в трясине... Позже, много позже – когда бежал из Раздайских лагерей... А сейчас мне пятнадцать лет, и я пришел на ночной вокзал продать душу Грустному Богу...»
      Мысли его путались, как это всегда бывает во сне.
      А локомотив надвигался – черный и жутковатый. Какая-то своеобразная мелодия проскальзывала в лязге его колес и вздохах-свистках железного нутра. Один лишь вагон был прицеплен к нему. Старинный пассажирский вагон с выбитыми кое-где окнами, пропитанный запахом давным-давно – века назад – сожженного в топках древних паровозов угля... Лязгая все глуше и продвигаясь все медленнее, пришедший из сна поезд навис над Дмитрием. Остановился. Замер.
      Бесконечно долго длилась гулкая тишина, разлившаяся над этим призрачным миром. Потом неспешно отворилась дверь кабины машиниста и так же неторопливо появилась из нее угловатая, в старинной кожаной куртке фигура.
      Дмитрий мучительно пытался разглядеть его лицо.
      Машинист поезда снов спустился на несколько ступеней и протянул вперед руку.
      – Давай свой билет, мальчик. Ты не передумал?
      Спохватившись, Дмитрий рывком протянул ему то, что сжимал в вспотевших ладонях. И только тогда, когда это перешло из рук в руки, осмелился взглянуть на тускло блеснувшую в желтом масляном отсвете прожектора вещицу. Амулет он узнал сразу. И окончательно понял, что видит сон.
      – Поднимайся в вагон, мальчик... Голос бога был полон понимания.
      – Садись на любое место. Там полно свободных мест... Только поторопись. Я никогда не жду.
      – К-куда мы поедем? – запинаясь, спросил Дмитрий.
      – Ты же хотел продать душу в обмен на иные места, мальчик? Вот туда ты и попадешь. В иные места... Собственно, других для тебя больше уже никаких и не будет... Поторопись...
      – С-спасибо, – уж как-то совсем по-детски сказал Дмитрий.
      Подбежал к вагону. Ухватившись за поручни, вбросил себя в тамбур.
      Лязгнули чугунные сцепки. Пол дернулся у него под ногами.
      И он проснулся в душной, прогретой его переносной печкой подсобке ресторана базы «Снежная». На Терранове.
      Некоторое время Шаленый пребывал в тоскливом ступоре. Потом ощущение реальности окружающего взяло верх над сонливой маетой.
      – Гос-с-споди, и приснится же такое!.. – пробормотал он. – Какого черта я не выключил печку эту?..
      Ответа на этот вопрос Шишел не нашел, а потому только лишь еще раз энергично потряс головой, нащупал выключатель нагревателя и усмирил разбушевавшуюся печурку. Пинком отворил пошире дверь. Хлынувшие в открывшийся проем струи прохладного, с ароматом хвои воздуха слегка приободрили его.
      – Ерунда! – пробормотал он. – Бред собачий... Никогда и никому душу я не продавал... И вокзал тот... Действительно, как-то, мальцом еще, забрел на него ночью... Помнится, испугался здорово чего-то. Чего – уже не помню...
      Переведя взгляд на пол под ногами, он вдруг увидел причину, породившую, по всему судя, докучный морок. Разумеется, это было зловредное сочинение Фила Исмаэлита. Именно там, на задуманной, как всегда, наугад странице он прочитал эти, так напомнившие ему далекое прошлое слова «иные места»... Он подобрал книгу с пола, привычным уже движением открыл на запомнившемся месте и хмуро по второму заходу прочитал очередное откровение Судьбы
      «Не потому вовсе тоскует душа человеческая по чужим краям и местам иным и странным и томится в местах родных и исполненных удобств и комфорта, что пресыщается она теплом родного очага, – учил добродетельный Бон-ни Пиз тех, кто хотел у него хоть чему-то учиться, – а потому, – говаривал он, приободрив себя кружкой доброго эля, – что пришла она в этот мир из этих иных мест и в иные и странные миры удалится, когда придет ей на то срок...»
      Благие эти поучения Злобный Свистун Грогги иначе как бредом и маразмом не именовал и, укрепив душу свою щедрой – за счет заведения – толикой джина, говаривал, что манят нас места иные не чем иным, как просто-напросто надеждой найти отдохновение от истомивших наши души забот мирских и от намозоливших нам глаза рож, по необходимости нас окружающих. «Но нет нигде такого убежища. И не будет его никогда, – добавлял он при этом, – потому как, дорогие друзья мои, каждый из нас тащит на своей душе положенный ему с рождения груз забот и страданий, подобно тому, как почитаемая лягушатниками за лакомство садовая улитка тащит на себе свое собственное жилище И никуда не уйти нам от себя. И потому именно мечта свершившаяся всегда несет нам разочарование, а слово изреченное оборачивается ложью. А оттого дух наш, не желающий с тем мириться, и помещает царство мечты во времена далекие и места иные, чем те, что населены нами и нам подобными, за грань нашего бытия...»
      Шишел с треском захлопнул книгу и запустил ее в угол. Помянул недобрым словом того дурня, который снабдил его этаким чтивом, прошел в кухонный отсек и сунул голову под кран, забыв, что крутить его бесполезно: подача воды, как и все остальные коммуникации «Снежной», была перекрыта. Пришлось вылить на голову бутылку холодной водки – стараясь, чтобы больше по усам текло и меньше в рот попадало.
      Холодная струя, однако, вернула ему вкус к жизни, и, приведя себя в порядок, он сверился с часами и решительно двинулся в зал.
 

* * *

 
      Гай все-таки задремал на посту Бог его знает, почему посреди дня зыбкий нервный полусон-полудрема сморил его Притулившись в удобном кресле, он лишь в самый последний момент краем уха услышал шаги приближающегося Шишела и, встрепенувшись, поднялся ему навстречу. Сон сразу как рукой сняло.
      – Кажется, я заработал пару нарядов вне очереди, – виновато улыбнулся он, протирая глаза.
      Уж он-то знал, по опыту Седых Лун, что за сон на посту можно схлопотать как минимум фонарь под глаз. Но Шишел был благодушен.
      – Продолжайте, рядовой, как там тебя? Дансени, – прогудел он. – Словом, можешь кемарить дальше. Моя вахта.
      – Кажется, я свою норму уже набрал… – отмахнулся от соблазнительного предложения Гай. – Так что лучше составлю тебе компанию...
      – Ну что ж, – хмыкнул Шаленый. – Оно и верно – веселее как-то будет.
      Какое-то время они бродили по залу, поглядывая за окна и рассматривая миниатюрные изваяния богов Пестрой Веры, расставленные на настенных полках и в небольших нишах Перед одной из этих фигурок Шишел задержался. Ему снова припомнился его стремный сон, и он, пощелкав зажигалкой, скормил огню пару федеральных баксов – на алтаре Донгин-Донга – Грустного Бога Иных Мест.
      Чтоб не травил душу.
      Гай остановился позади него, молча наблюдая за этим мини-жертвоприношением.
      – Послушай, Дмитрий, – начал он осторожно, – Как вышло, что ты сидишь здесь на полной мели?
      – А где ты мне прикажешь быть? – с досадой в голосе вопросом на вопрос ответил Шаленый.
      Взгляд его, полный тоски, сосредоточился на трепетном огоньке, на глазах тающем по краям миниатюрного алтарика.
      – Ходили слухи... – все так же осторожно продолжил Гай,– что... Да какие там слухи – вся, извини меня, Федерация год целый на ушах стояла после того, как ты с компанией угнал с Квесты какой-то доисторический звездолет. Или что-то в этом духе... Об этом только и жужжали... Что, врут?
      – Да нет, не врут...
      Шишел подхватил со стола непочатую банку пива и откупорил ее.
      – И правда, что командовала кораблем какая-то самозваная принцесса?
      – Принцесса Феста. Это точно. А вот насчет самозванства... Если разобраться, так все принцессы, принцы, короли, императоры и подобная публика – чистые самозванцы. Если не сами, так их предки. Родоначальники... Но про Фесту ты меня не расспрашивай – мы с ней друг друга обходили за три версты. Чувствовали, что характерами не того... Не сходимся... Тебе про нее лучше бы Клайд рассказал. Клайд Ван-Дейл, вроде как друг ее...
      – То правда был Корабль Предтечей? Шаленый тяжело вздохнул и отхлебнул толику янтарного напитка.
      – Знаешь... Темное дело-то было. Да темным и осталось... И рассказывать о том стремно...
      Об этом действительно стремно было рассказывать.
      Что и как можно было рассказать о многих и многих месяцах, проведенных в нутре громадного, по своей воле блуждающего по Космосу чужого, до предела чужого и чуждого всему человеческому корабля? Как рассказать о тех странных краях, в которых пришлось побывать за эти неполных два года локального времени?
      – Был. Был он – корабль этот клятый,– признал Шишел.– Всякого, скажу тебе, натерпелись, прежде чем...– Тут он снова отхлебнул пива и только после довольно дол– -гой паузы продолжил:
      – С Квесты этой... С Малой Колонии мы тягу очень вовремя дали. Но экипаж тот, что был подготовлен как раз на Квесте, знал о Большом Космосе в основном только то, что он большой...
      Шишел был не совсем справедлив к пилотам древнего звездолета. Квеста, в конце концов, не была такой уж дырой, в которой нельзя было бы найти полудюжины классных пилотов-дальнобойщиков. Тамошний диктатор Свободного Лесного Народа положил две трети своей жизни и сгноил половину своих подданных для того, чтобы найти в чертовой чащобе плато Капо-Квача и выкопать из древних напластований звездолет Предтеч. Или, быть может, не Предтеч, а кого-то другого, столь же древнего... Он скупил лучшие головы Квесты – и не только Квесты,– чтобы понять его устройство и принцип действия. Он заплатил чудовищные деньги инженерам, которые в глубокой тайне адаптировали негуманоидную технику к системам контроля и управления, разработанным людьми и для людей.
      Единственное, чего ему не удалось – это обеспечить корабль командой, в которой хоть один человек имел бы малейший опыт вождения космических судов, построенных не людьми много тысячелетий назад. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, более или менее удачно войдя в подпространство прямо в атмосфере над столицей Малой Колонии – номер, который никому до сих пор так и не удалось повторить,– «Хару Мамбуру» вынырнул из него совсем не там, куда целил. Некоторым извинением такой промашки можно было считать крайнюю спешку, в которой новоиспеченным звездоплавателям пришлось ретироваться со ставшей для них крайне негостеприимной Квесты.
      – У меня глаза на лоб так и вылезли,– рассказывал Шишел, с горькой миной рассматривая опустошенную явно раньше времени банку.– И не у меня одного...
      – Ну, это типичное,– успокоительным тоном отозвался Гай.– После Скачка всегда так – и мутит тебя, и тошнит и вообще жить не хочется... Последействие.
      – А то б тебе! – возмущенно возразил Шишел.– «Последействие»... Похмелиться малость – и нет тебе никакого последействия... Там куда похлестче жуть получилась...
      Жуть получилась и вправду куда как похлестче постпереходной депрессии. Заключалась она в том, что вопреки всему, что было известно роду людскому о физике подпространственных Скачков, стартовав из фазы газообразной, финишировал звездолет Предтечей в фазе жидкой – в толще океана некой землеподобной планеты, о которой ни астрономы, ни разведчики-изыскатели и слыхом не слыхивали.
      Собственно говоря, члены экипажа «Хару Мамбуру» могли бы считаться первооткрывателями еще одного пригодного для заселения Мира, если бы кто-нибудь из них мог хотя бы предположить, в какой части Вселенной этот Мир находится.
      – Представляешь, что мы почувствовали, когда вместо того, чтобы оказаться где-то в окрестности Бетельгейзе, мы очутились в километре под поверхностью идиотского океана, набитого такой живностью, какую даже бывалые нарки в бреду не видали...
      Насчет километровой глубины Шишел, конечно, преувеличивал. Прозрачная пропасть, в которой неожиданно материализовался звездолет, была насквозь пронизана лучами местного солнышка, и на экранах внешнего наблюдения отчетливо просматривалась поверхность океана, тускло мерцающая в высоте. И высота эта только казалась безмерной.
      Что касается живности, то она далеко не сразу дала о себе знать. Появление древнего звездолета из недр подпространства сопровождалось эффектами, напоминавшими небольшой подводный ядерный взрыв, – ударной волной, дьявольской вспышкой света и бог знает чем еще Все это мало способствовало немедленному проявлению интереса со стороны обитателей морских глубин к источнику всей этой кучи неприятностей.
      – Но, разрази меня гром, – с удивлением в голосе продолжал Шишел. – Предтечи свою посудину сработали на совесть. Кораблик не только не развалился к едрене фене, как это с любым другим непременно случилось бы, но даже не протек! Мало того – он даже тонуть не начал!
      Что верно, то верно. Тонуть «Хару Мамбуру» не тонул
      Но и всплывать не думал.
      Экипаж его довольно долго пребывал в состоянии тупого созерцания бездны в окнах голографических экранов. Потом Шишел ошалело спросил:
      – Слушайте, дедруги... К-как отсюда выбираться-то будем?
      Штурман зло покосился на него из своего кресла.
      – Если мы запустим атмосферные движки, – сухо объяснил он, – то я за последствия не отвечаю... Мы как-никак не подводная лодка. Может и рвануть. Снаружи – несколько атмосфер. Образуется перегретый пар... То да се... Корабль, может, и выдержит, а нас вот по стенкам размажет...
      – Понтоны, – посоветовал бортинженер. – Надо выбраться наружу и соорудить что-то вроде надувных понтонов...
      – Легко сказать – наружу выбраться, – возразил Шишел. – А ты можешь сказать, что там в этой водичке содержится? И кто в ней, в водичке той, водится?
      Понтоны тем не менее соорудить удалось, пустив в ход пару допотопных роботов, предусмотрительно прихваченных с Квесты. Удалось даже запустить атмосферные движки, а затем и планетарные. К концу третьих суток пребывания в новом и странноватом Мире «Хару Мамбуру» благополучно вышел на орбиту открытой планеты, что позволило наконец хоть как-то сориентироваться и в ее ландшафте, и в его положении во Вселенной.
      Если с первым – формой и расположением материков, горных кряжей, островов и тому подобными мелочами – была очень скоро достигнута хоть какая-то ясность, то со вторым – с галактическими координатами и с расположением открытого ими Мира относительно хоть каких-то, известных астрономам и навигаторам космических объектов – дело обстояло просто, как говорится, из рук вон.
      – Убей меня боже зонтиком, если я могу хотя бы приблизительно сказать, куда нас занесло... – уныло признал штурман лихого корабля после нескольких суток упорной борьбы с бортовым компьютером, вполне современным, установленным уже в процессе адаптации корабля к эксплуатации его людьми. – Вы знаете, – добавил он с оттенком ужаса в голосе, – я не ручаюсь даже, что мы находимся в нашей Галактике... Или в нашей Вселенной вообще Правда, одна зацепка есть: наш с вами кораблик может прыгать только между заданными точками пространства-времени. Теми, координаты которых заложили в его память Предтечи или... Словом, те, кто его построил... Так что мы имеем в конечном счете какое-то ограниченное количество вариантов...
      – Ну, например, миллионов, этак, сто, – с невеселой иронией заметила чувствующая себя на борту «Хару» не у дел Энни Чанг. – Или двести...
      – Бог весть, – все так же уныло отозвался штурман. – К сожалению, мы никак не можем влезть в эту память. Имеем только то, что Корабль захочет нам сообщить. Если бы я имел хоть какое-то представление о том, каков принцип работы той штуки, которую мы считаем его компьютером...
      – Скорее, это уж мозг... – привычно вставил Билл Корнблат, бортовой медик, не чуждый проблемам биокибернетики. – Да еще и с функциями, которые позволяют считать его гигантской железой...
      – В общем, прежде чем я скажу свое слово, – прервала начавшуюся было досужую беседу командир экипажа Ее Высочество принцесса Феста, – я хотела бы знать, какие идеи созрели в ваших мозгах, дамы и джентльмены. Я имею в виду что-нибудь толковое, а не то бестолковое нытье, которое я слышу уже почти целую неделю...
      – Вот что, – энергично, не дожидаясь особого приглашения, взял слово Шаленый, – мы тут потолковали с доком Билли и решили, что на предмет всяческой заразы планетка эта вроде довольно безобидна... Нет здесь таких микробов, которые могут в нашем организме проживать. Так что обычной комплексной прививки с нас будет довольно. С другой стороны, скорее всего, и любая здешняя живность для нас несъедобна. Ну так ведь у нас на этот счет и запас есть, и синтезаторы исправны... Так что если и занесло нас сюда, то, может, прежде чем снова сигать отсюда неведомо куда, сначала присмотримся – может, есть здесь что-то такое, чего пощипать стоит... Может, недаром мирок этот в память.
      Кораблю засунут. Предтечи здесь могли так же в былые времена похозяйничать, как и на Квесте. А все, что от этого народца ни осталось в Обитаемом Космосе – ведь вернемся же мы в него рано или поздно, – по хорошим ценам идет...
      Предложение Шишела долго ругали и топтали, но в конце концов именно так, как он говорил, и поступили. Скорее всего, из-за подсознательного страха перед следующим Скачком. Поэтому проторчал Корабль на орбите Заразы (такое неофициальное и вовсе не заслуженное имя укрепилось среди его экипажа), временами то тут, то там опускаясь на ее поверхность, чуть ли не полный год. Усилиями Шишела и дока Билли на опушке громадного леса, покрывавшего приполярную область одного из четырех материков Заразы, была воздвигнута даже более или менее постоянная база, пригодная для сравнительно терпимого житья четырех-пяти человек. Более всего эта база напоминала форт первопроходцев где-то в лесах древней Сибири или Канады.
      – И, скажу я тебе, – продолжал Шишел, – торчали мы на Зар-р-разе этой вовсе не напрасно. Похоже, что из тех краев Предтечи не так давно и откочевали. Тыщ двадцать лет тому... Потому что, если на Квесте или на Харуре каком-нибудь следы их и всякие артефакты днем с огнем искать надо, то на Заразе нашей – вот они, хоть и не хочешь, а мимо не пройдешь!
      Что верно, то верно – поименованный Заразой Мир можно было считать своего рода музеем или пантеоном Предтечей: уже в первую неделю «великого сидения» во время поисков подходящего места для устройства форта Уолт наткнулся на довольно хорошо сохранившуюся сеть дорог, уходящих в лесные чащобы. Эти дороги привели людей с Корабля в довольно странные места.
      – Они там целые города понастроили – Предтечи эти... – Шаленый попробовал жестом изобразить то, о чем вел речь. – Или что-то вроде... И пирамиды такие... И похоже, вход в тамошний Янтарный Храм мы нашли. Но в него не полезли. Потому что если это такая же штука была, как на Квесте, то тот, кто в нее полез бы, мог очень даже просто назад не вылезти. Или – того хуже – мозги себе набекрень сдвинуть, или вообще зомбаком обернуться.
      Но без жертв все же не обошлось.
      Свою дань с экипажа Корабля взял Океан.
      И данью этой оказалась жизнь Билла Корнблата. Медик повадился в сопровождении кого-нибудь из пилотов выбираться на глайдере к побережью и, вооружась аквалангом, подводным ружьем и видеокамерой, изучать подводную флору и фауну Заразы. В один не слишком прекрасный день он не вернулся на берег. После этого в местные воды не совался уже никто из экипажа Корабля.
      – Жалко, конечно, дока, – признал Шишел. – Как говорится, любопытство сгубило кошку... Он словно дите малое был. Добрейший малый, бестолковый слегка... И страшно охочий до того, чтобы все и вся курочить на предмет посмотреть, как оно устроено... Мы с ним, считай, подружились даже – на предмет карточных фокусов... Ну да ладно, – печально махнул он рукой. – Чего уж теперь...
      С минуту оба собеседника молча прислушивались к тому, как в их банках тихо шипят пузырьки выдыхающегося пива.
      – Однако ж на вечное проживание на Заразе этой мы вовсе не подписывались, – продолжил Шишел. – А потому пришлось нам в конце концов раскачаться на новый Скачок. Перед тем долго судили и рядили... Прямо-таки до посинения аж... Я-то, грешным делом, прикидывал, что снова нас к чертям на кулички вынесет, но не тут-то было..
 

* * *

 
      И действительно, не тут-то было. В этом Шишел был абсолютно прав. Видно, бросок к Заразе был своего рода глюком застоявшегося за тысячелетия Корабля Предтечей. Второй под пространственный переход благополучно вернул странников в пределы Обитаемого Космоса. Если под благополучием понимать появление Корабля внутри темного газопылевого облака – «черного мешка» неизвестной протяженности. Снова было невозможно определить свои галактические координаты – ни свет звезд, ни радиосигналы не могли пробиться в погруженные в вечную ночь недра «мешка». Однако где-то внутри него, в относительной близости от места выхода Корабля из подпространства, располагался и подавал активные признаки жизни какой-то населенный Мир.
      Приемники Корабля, хотя и неуверенно, но довольно часто принимали обрывки радиопередач, переговоров между какими-то кораблями и их планетарной базой, телевизионных программ. То сквозь хрип и треск прорывались музыкальные синкопы, то глухая перебранка пилота с оператором, то на экранах ТВ начинали двигаться разодетые в пух и прах тени... В общем, где-то под боком были люди. Жаль только, что засечь точное расположение населенной планеты было дьявольски трудно: радиоволны блуждали внутри «мешка», многократно отражаясь от «камешков» типа астероидов и, может быть, от других планет, или гасли как и когда им вздумается. Сигналы же, посылаемые с Корабля на стандартных частотах, похоже, не были слышны решительно никому.
      На третьи сутки такого «плавания в тумане» из мешанины тресков и шипения всплыл еле слышный голос, который сообщил, что сигнал вызова принят и теперь дежурный службы навигации просит экипаж включить сигнал опознания. Такового у Корабля сроду не было.
      Поэтому Феста властно выкрикнула в микрофон, словно пытаясь докричаться до глухого:
      – Вы! Можете! Сообщить! Нам! Где! Мы! Находимся?1!!
      Судя по всему, добирался ее голос до дежурного навигационной службы секунд двадцать. Потому что через сорок секунд его еле слышный голос сообщил:
      – Разумеется, могу... Никаких проблем, мэм...
      – Тогда! – снова принялась надрывать голос Феста. – Сообщите! Это! Нам! Не-мед-лен-но!!!
      Снова последовало заполненное радиошумом молчание. Потом замирающий, уплывающий в небытие голос ответил:
      – Вы! Находитесь! На борту! Неопознанного! Космического! Судна!!! Мэм...