Коста — человек в Большой Колонии новый, несмотря на бродившие по Колонии слухи о его связях с лихими людьми и черным рынком андроидов — выдерживал пока требуемую марку, и дела мотеля шли прежними темпами — ни шатко, ни валко, а в самый раз. Был, был-таки у Ставросов фамильный нюх на то, к кому и как надо повернуться.

Сейчас нюх подсказывал Косте, что этой ночью бог пошлет ему гостей, с которыми надо будет держать ухо востро и ни в коем случае не спугнуть. Тогда и навар будет неслабый.

Окна мотеля Косты засветились вдалеке как раз тогда, когда из-за последних вечерних туч на мокрую и промерзшую землю Большой Колонии глянула Чистая Луна — царица местных ночей и предмет вдохновения натур поэтических.

Каманера, бесспорно, была таковой. Как и многие пребывающие не в ладах с законом лица. Кроме того, у Элен с лунами были особые отношения. С лунами этого Мира и с лунами других Миров тоже... А Чистая Луна Большой Колонии была ее талисманом. И ей она иногда молилась — стихами.

— мелодично прочла она по памяти.

Похоже, Элен и впрямь когда-то приходилось профессионально исполнять романсы.

«Не наши Злата блеск и звон, — подхватил то ли иронически то ли впав в сентиментальность, Бэзил. И совсем уж ернически закончил: — А были б наши — были б краше!»

— Ух ты! — восторженно воскликнул пораженный Орри. — Сами сочинили? Это и есть романсы?

Раньше ему не приходилось иметь дело с людьми, склонными под влиянием лунного света читать стихи. Со стихами он в основном имел дело только в Коллеж-Дениз — притом со стихами довольно скучными (зато поучительными). Так что ему вполне можно было простить наивное восхищение декламаторскими способностями новых знакомых, проявленными так к случаю.

— Пошляк ты, Кац... — вздохнула Элен. — Только и умеешь что коверкать чужие тексты. А ведь на самом деле как хорошо там дальше сказано:

— А? Это ведь про нас...

Если бы у Бэзила была шерсть, то она поднялась бы дыбом — так, по крайней мере, показалось Орри.

— Какая, право же, чушь! Типичные андроидские вирши! Им, видите ли, не дают гражданских прав, так по этому случаю — мировая скорбь и словоизвержение!

— При чем здесь андроиды! — грустно вздохнула Элен.

— Да при том, — пожал плечами Бэзил, — что андроид это написал, твой любимый Тирлим-бом-бом...

— Бирим! — поправила его Каманера. — Никакой он не Тирлим! Бирим! И без всяких бом-бом! А то, что он — андроид, не имеет ни малейшего значения. Это — общесчел... обчесщел... Тьфу! Общечеловеческое!

— Ага... — иронически заметил Бэзил. — Ты первому встречному за рюмкой чая раззвонила про свои шашни с лунным светом — что надо и чего не надо было... А этот стихоплет припомнил первые пришедшиеся к случаю стишата и с дури ума посвятил их твоему, с позволения сказать, светилу... И вот вам, пожалуйста, уже и общечеловеческая ценность! И общеандроидская тоже!

— Дурак ты, — снова меланхолично вздохнула Элен. — Это же действительно про всех! И про нас с тобой особенно! Кто мы на этой дурацкой планетке? Чужие! Хоть я на ней и родилась, а носит меня повсюду... Чужая я здесь... А ты так и вообще. Без роду, без племени... Чужие мы. Во всех Мирах. В Галактике. В Космосе. В Мироздании... Проходимцы...

— Опять твои антисемитские штучки! — возмутился Бэзил. — Это я-то без роду, без племени? Это я-то проходимец? Это мне весь мир — чужой? Да если ты хочешь знать, это вам, цыганскому племени, весь мир — чужое добро. Плохо положенное! Оттого тебя по всей Галактике и носит — ты ведь не просто цыганка, а и рыжая притом! Просто недоразумение какое-то! Такого не бывает, но ты — есть!

Он со значением втянул носом воздух. Таким носом, каким наделил его Создатель, можно было втянуть значительную часть атмосферы планеты, и побольше, чем Планета Чуева. Убедившись, что должное впечатление произведено, он с достоинством закончил:

— А для Каца весь мир — его! В кармане — только сунь руку и...

Он выразительно простер перед собой холеную длань и тут же получил по ней с размаху изящной и когтистой лапкой своей партнерши.

— А вот не надо совать руки!

Теперь ощетинилась уже и Каманера.

— Что ты имеешь против рыжих, пегий, разноглазый полукровка!?

Орри только сейчас заметил, что глаза у Бэзила, действительно, разные. Правый — черный, как антрацит, а левый — желтый, как Больная Луна. А вот у Каманеры оба глаза были зеленые — ведьмины. А сейчас даже, показалось ему, зрачки у нее от гнева сошлись в вертикальные щелочки. Орри даже мороз подрал по коже.

— Полукровка?! — окончательно завелся Бэзил. — Да мы, Кацы из Гаммельна, никогда...

— Брек! — шепотом крикнул Орри, и оба задиры с удивлением уставились на осмелевшую малявку. Но оба таки и стихли.

— Тут в Бэ-Ка все — полукровки, — запальчиво пояснил Орри.

Почему-то тоже шепотом.

— Может, и я тоже...

— Вот! — тихонько поддакнула Элен, перенося сделанный упрек почему-то целиком на своего спутника. — Я-то здесь провела детство и уж точно знаю. Все тут поперемешались. И никто не знает, кто кому еврей... А кому — цыган. Так что давайте жить дружно...

— Вот что...

Орри шмыгнул носом.

— В общем... Вы как, мне поможете? Или...

Вражды между бродягами сразу как не бывало. Оба его новых знакомых тут же расплылись в общей сияющей улыбке. Та часть этой улыбки, за которую отвечала Элен, выглядела вполне убедительно.

— Конечно, Орри, — вкрадчивым, словно котенок с холода, голосом промурлыкала она. — Неужели ты думаешь, мы покинем тебя в этом мокром лесу? Да еще голодного...

— Сейчас еще и снег будет, — заверил ее Орри. — Ты знаешь, если родилась тут...

— Сейчас зайдем к Косте, — с воодушевлением поддержал разговор Бэзил. — Заправимся, как следует, переночуем по-человечески, а там, как говорится, утро вечера мудренее...

— Тогда поклянитесь! — потребовал Орри и подчеркнул серьезность своего требования, сурово шмыгнув носом. — Клятвой звеннов...

— Клянусь! — воскликнул Бэзил охотно и торопливо.

— Ты хоть и Кац, а таки — дурак! — уведомила его Элен. — Хоть спросил бы, в чем клянешься... И чем...

— И Клятву звеннов делают не так, — по-прежнему сурово поддержал ее Орри.

Он быстро отошел под крону огромного птичьего дерева, отыскал место посуше и, сдвинув в сторону мокрую листву, стал сооружать из сухой листвы обрядовый костерок.

— Зажигалка есть? — спросил он у подошедшего к нему Бэзила.

Голос его стал глух и отрывист.

— Есть вот что.

Он протянул Орри шикарную штучку, коробок настоящих деревянных спичек — сделанная на заказ фиговинка. Прямая доставка из Метрополии. На этикетке были золотым вензелем по красному оттиснуты инициалы — В. Р. Ни Бэзилу, ни Элен они принадлежать явно не могли.

— А как этим зажигать? — озадаченно спросил Орри, вертя спички перед своим укороченного образца носом. Бэзил добродушно нагнулся над ним.

— Вот так, — показал он и поднес загоревшуюся спичку к кучке сухих листьев. Костерок занялся. В отличие от собрата, недавно испустившего свой едкий дух под кроной крауна, этот — подкормленный ароматно-горькой листвой птичьего дерева — почти не чадил. Горел ярко и светло, словно род свой вел от солнца и звезд.

Орри остался доволен.

— Протяните руки над костром, — попросил он.

Бэзил, опасливо хмурясь, осторожно, чтобы не подпалить рукава фрака, выполнил его просьбу. Каманера, зачарованно уставившись на огонь, как-то инстинктивно подалась назад. Орри словно не видел ее.

— Надо сказать так: Огню и Ветру... — подсказал он Бэзилу.

— Огню и Ветру, — повторил Бэзил, пожав плечами, словно показывая, что обряд сам по себе — каков бы он ни был — не может смутить урожденного Каца, потомка Кацев из Гам-мельна, что на Земле-матушке.

— Погоди клясться! — с неожиданной злобой в голосе остановила его Каманера.

Она с силой вцепилась в его рукав, словно не давая вскочить в какой-то поезд, невидимый, но явно не туда, куда надо, отходящий. И глаза у нее стали точно глазами ведьмы. Ведьмы, готовящейся перевоплотиться в лесную рысь.

— Ты уже поклялся один раз — Одноглазому. И отоварил нас работкой... Функцией... Теперь я от тебя отвязаться не могу, а ты — от меня...

— Так то была Клятва Рока... Я ведь не знал, что она магическая...

Бэзил снова пожал плечами, демонстрируя тем самым свою полную непричастность к чему-то очень для него и для его спутницы неприятному.

— Ты никогда не знаешь, чем клянешься! Из-за тебя я опять вернулась сюда — под луны...

— Ну и что, что под луны?! Ну и что, что под луны?!! — затрепыхался Бэзил, пытаясь вырвать рукав своего концертного фрака из цепких коготочков подруги. — Отпусти меня! Оставь меня в покое, фанатичка!! Я есть хочу!!!

Упоминание о процессе поглощения пиши произвело на Элен магическое действие. Она недоуменно, словно вспомнив о чем-то крайне важном, уставилась на Бэзила и сглотнула слюну, на долю секунды явив миру остренький кончик розового язычка, которым стремительно облизнула губы. Потом был оставлен в покое рукав пианиста, а взгляд Элен, на глазах наполняясь надеждой, переместился на насупленного Орри. Она убрала руки за спину.

— Ну, в самом деле... Почему бы и не поклясться, — милостиво молвила она. — Не обращай на меня внимания, Орри. Это так, нервы... У меня... У нас очень тяжелые времена были недавно... Давай, мальчик, говори, в чем тебе поклясться двум проходимцам?

Орри опять недовольно шмыгнул, сердито подобрал губы и уточнил:

— Да не мне. Клятву звенны дают Огню и Ветру... И вы оба не должны себя называть проходимцами... Если дадите клятву, то вы уже будете мои друзья. А не проходимцы какие-нибудь.

Он сурово глянул на Элен:

— Вынь руки из-за спины! Держи вот так!.. И ты, мастер, тоже, — повернулся он к Бэзилу. — И если хотите клясться, повторяйте...

Каманера нехотя расплела скрещенные за спиной пальцы, вытащила руки из-за спины...

И вдруг зачарованно уставилась на яркий — почти без следов какого-либо рельефа — лик Чистой Луны. Вновь явившиеся в небе тучи — теперь уже ночные, снеговые — еще не затмили его. Но совсем другое изменение совершалось с этим правильным, словно в мастерской небесного ювелира выкованным диском. На краю его появился изъян. Стал стремительно увеличиваться... И вот уже на сияющем фоне белого пламени лунного серебра означился черный диск. Поменьше — в треть лунного. Почти совершенно черный, изъеденный едва намеченными в непроглядной копоти его поверхности язвами кратеров и шрамами горных кряжей...

Приют — третья и самая низкая луна Большой Колонии — пересекал лик ее луны первой — Чистой. Чуть пониже центра, если смотреть из этого полушария.

— Прохождение... — тихим, упавшим голосом вымолвила Элен. — Нельзя...

— Вот он... — тоже расстроенно произнес Бэзил. — Легок, как говорится, на помине... Приют... Мы тут, кажется, поминали одного стихоплета? Так вот, можешь полюбоваться на его недавнее местонахождение, дорогая... Там о нем хорошо заботились. Есть кому... Зачем, спрашивается, было снова тянуть его сюда?

— Заткнись! — коротко оборвала его Каманера. — Прохождение... Такое не каждый год бывает. И вот — надо же...

А у Орри, наоборот, азартно вспыхнули глаза.

— Ну давайте! Надо успеть, пока не кончилось!..

Каманера вздрогнула и вместе с Бэзилом стала повторять следом за мальком: «Огню и Ветру — клянусь. Здесь, в Лесу звеннов, — клянусь. Клянусь, что Орри Нолан будет моим другом, пока есть Огонь и есть Ветер. И пусть Огонь и Ветер не дадут мне нарушить эту клятву. А нарушу ее — пусть Огонь сделает меня пеплом, а Ветер сделает пепел ничем. Все».

— А теперь так, — быстро сказал Орри, закатывая рукава.

Он прошептал слово-оберег и, присев над умирающим уже костерком, вытянул над ним руки. Элен еле слышно втянула воздух сквозь губы — ей показалось, что мальчишка сейчас обожжется насмерть. Бэзил просто отвернулся, морщась и жмурясь.

Орри затараторил быстро-быстро:

«Огню и Ветру — клянусь. Здесь, в Лесу звеннов, — клянусь. Клянусь, что Кац и Каманера будут мне друзьями, пока есть Огонь и есть Ветер. И пусть Огонь и Ветер не дадут мне нарушить эту клятву. А нарушу ее — пусть Огонь сделает меня пеплом, а Ветер сделает пепел ничем».

Поклявшись, он быстро вскочил и стал морщясь хлопать себя по обожженным-таки рукам.

— Это... чтобы... клятва... вернее... была! — объяснил он, отрывисто, так же, как и Каманера, сквозь зубы, втягивая в себя воздух.

Окажись здесь Агент, он, наверное, сделал бы то же самое.

— Надо... для... этого — обжечься, — закончил Орри свои объяснения и принялся затаптывать костерок. — Пошли к вашему Косте...

Приют покинул сияющий лунный диск. И снова стал невидим.

Вообще говоря, Коста Ставрос не собирался задерживаться в Большой Колонии надолго. Хотя бы потому, что за все время его пребывания в этой галактической глуши ни одна брачная контора и никто из наемных сватов-одиночек не смог найти ему в жены чистокровную гречанку. А честь рода Ставросов требовала, чтобы все его члены вели свое происхождение только от истинных греков. Да не просто от тех, кого угораздило иметь папу и маму подходящей национальности, а от потомственных греков-контрабандистов, которым просто гены не позволили бы опуститься до того, чтобы зарабатывать себе на хлеб банковским ремеслом или изготовлением софтвера.

Нет, контрабандистов в Большой Колонии, состоящей из неполной сотни «субъектов Федерации» с установившимся благодаря мудрому руководству Сети невероятно нелепым соотношением цен и таможенных правил, хватало. Можно было, сильно поднапрягшись, найти и чистокровную гречанку (из числа новеньких в Бэ-Ка). Но либо в семье подходящих контрабандистов дедушка оказывался португальцем, либо чистокровная красавица-гречанка происходила непременно из семьи, которая всю свою долгую историю прожила в мире и гармонии с законом, что было уж вовсе неприемлемо.

Надо было радикально менять ситуацию — поджимал возраст.

Для этого требовалось немногое. Всего лишь накопить сумму, потребную для того, чтобы убыть с нужным для открытия своего дела капиталом в более подходящие для его матримониальных планов места, — и только. Но накопить ее, даже продав перед отбытием чертовых «Чертей» (тут уж даже в мыслях Коста перестал обращать внимание на случайный каламбур), Ставрос мог только после десяти лет неустанного и убийственно нервного труда в порядком осточертевшей ему таверне. Был и еще вариант — пойти на какую-нибудь особо доходную, но и особо опасную авантюру. От первого варианта начинало ломить затылок, от второго — тянуть под ложечкой. А от все более и более глубокого осознания неизбежности окончательного выбора между этими вариантами Коста чернел ликом и мрачнел этого лика выражением, громоздясь — как правило, в полном одиночестве — за стойкой пустующего бара.

В таком положении — за две минуты до закрытия заведения— его и застала вломившаяся в «таверну» с ночного холода странная компания.

Котяру — Бэзила Каца — Ставрос знал еще с тех далеких теперь времен, когда тот был наводчиком на Океании, а по совместительству действительно пианистом-виртуозом, вхожим во многие дома тамошнего высшего света. О чем эти дома теперь горько жалели. Тогда ни он, ни Коста не помышляли ни о какой богом забытой Большой Колонии. Но времена меняются, и вот — судьба свела их в населенной свихнувшимися рабовладельцами глуши. Собственно, свела только позавчера.

Нельзя сказать, что с самого начала Коста был безумно рад появлению старого приятеля. Тем более что свои «е-2 — е-4»: «Знаешь, дружище, я что-то поиздержался в дороге, но когда выкуплю на таможне мой багаж...» с последующей просьбой о помощи в размере полусотни баксов — Бэзил сделал, еще не переступив толком порога «Зеленых чертей». «Плох стал Котяра», — умозаключил тогда Коста, объясняя старому другу, что тот может покинуть гостеприимных «Чертей» точно в том же темпе, в каком явился, — и без всяких баксов, разумеется. Максимумом дипломатических успехов Каца было соизволение Косты воспользоваться его настольным блоком связи — и то при условии, что тот сделает не больше одного звонка.

Теперь — двадцать восемь часов спустя — Коста решил, что Котяра вконец тронулся умом. Или ограбил рейсовый автобус. Что вообще-то было одно и то же.

В здравом уме Бэзил не притащил бы с собой к Косте девицу. Причем — тут у Косты был глаз наметанный — девицу такую, которой палец в рот класть не следовало бы даже за большие деньги. Лицом она была изящна и конопата, одета — пристойно, а окрасом вышла в осеннюю лисицу. Только вот изысканный профиль ее украшал почти незаметный уже, но когда-то основательный «фонарь» под левым глазом. Свитерок был явно с чужого плеча и на одном рукаве, как ни маскируй, заметно надорван, а на другом — запятнан (да уж не кровью ли?.. Не-е-ет... Кетчупом, видно, — чур меня — конечно же, кетчупом...). Ну, а медно-бронзовая прическа все еще демонстрировала следы ножниц тюремного цирюльника.

«На Харуре сидела девка, — определил про себя Коста. — Точно, на Харуре. Там женщин в каталажке наголо не стригут, а такой вот шиньон делают...»

Того пуще был сопровождавший Котяру и его спутницу малек — шустрый, явно из местных, даже вроде на глаза попадался как-то. Одет бедновато, но не в лохмотья. И Котяру не боится. Да и уголовницу, что с ним, — тоже. Так или иначе, это не киднэппинг. И то слава богу. Кто ж он есть? Китайчонок — не китайчонок... Для вьетнамца слишком приземист, для казаха — наоборот... А против света поглядеть, так и за славянина сойдет, есть у них там такие — скуластые и раскосые. На Святой Анне плюнуть нельзя, чтоб в такого не попасть. Метис. Точно — метис, как и все здесь.

В любом случае это была не та компания, которую ожидал и вроде уже не дождался Ставрос.

Мальчонка, как ни странно, приглянулся Косте.

«Есть попросит — накормлю, — решил он. — И спереть мелочь какую-нибудь дам. До полутора баксов включительно. А что сопрет — это точно. По глазам вижу. Но не стану „ухи крутить“. Если, конечно, хамить не будет».

Хамить мальчонка вроде не стал — чинно уселся на лавке справа от вальяжно развалившегося за самым удобным столиком Котяры и слева от стриженой уголовницы и принялся разглядывать их снизу вверх, как диковинных зверушек. Ноги у него до полу не дотянулись, а потому заплелись одна вокруг другой хитрым кренделем. Уголовница погладила малька по криво стриженной макушке.

От компании разило холодом, голодом. И кострами.

С видимым безразличием Коста выгрузился из-за стойки, обмахнул клетчатой салфеткой сначала соседний столик, а уж затем и тот, за которым устроились гости. Потом разместил на своей физиономии необходимый минимум вежливого внимания и осведомился, терпеливо глядя в пространство, чего, собственно, господам мастерам надобно.

— Нам... — определил Котяра, с глубоким пренебрежением рассматривая слегка засаленный буклет с меню. — Нам, э-э...

— Нам пару сандвичей, — опередил его малек. — Можно вчерашних... Для старших. А мне гренку, если можно. И можно тоже вчерашнюю. И колы на всех...

Тут Бэзил заставил его умолкнуть громогласным «И-и-и-эппп!!!» и страшно выпученными глазами, а Элли больно придавила ему ладонь, которой малек держался за скамью.

— Да, — весело заявила уголовница, игриво повернувшись к Косте тем из своих профилей, что можно было помещать на обложке модного журнала. — Подайте нам пару вчерашних сандвичей — только без лука и без печенки, разумеется, а также гренок для Орри. Проследите, чтобы гренок был вчерашний. Ну и, конечно, — всем колы. Только не из холодильника. На дворе прохладно, знаете ли.

Она задумалась, перебирая в тонких пальцах изъятое у Бэзила меню.

— Н-ну... Ну а к этому, будьте добры, добавить... Ага — вот! Копченых языков... Ну, чтобы хватило на всех... Языки у вас телячьи?

— Нет, мадам, свиные, — ответствовал Коста, принимая правила непонятной еще ему игры. — И, знаете ли, мадам, они не вчерашние...

Орри озадаченно крутил головой, переводя взгляд с Элли на Бэзила, а с Бэзила на Косту.

— Тогда — отставим языки, — милостиво приняла Элли шутку трактирщика. — Пусть это будут... пусть это будут... Ага — пусть это будут ростбифы!

— Просто ростбифы, мадам? — уточнил Коста.

— С гарниром, разумеется. И вовсе не обязательно вчерашние...

Элен мило улыбнулась и на лице у нее появилось мечтательное выражение.

— Итак, — все так же мечтая о чем-то, продолжила она, — просто ростбифы. По двойной порции. И мне... Мне лично — с кр...

Тут она запнулась, преодолевая что-то в себе, и решительно закончила:

— С кровью! Мне двойной ростбиф с кровью! Чтобы был почти сырой!

— Элли... — тихо произнес Бэзил, с опасливым упреком глядя на спутницу своим злым желтым глазом. — Что — Полнолуние?

— Бэзил! — томно отозвалась та и положила свою ладонь на его руку. — Луна, Бэзил... Это всего лишь Полнолуние Чистой Луны. Это не страшно. Двух ростбифов с кровью вполне хватит... Ты же ведь не хочешь, чтобы...

Бэзила передернуло.

— Нет, дорогая, не хочу... Но ты обещала...

— Ах... — вздохнула Элен. — Ведь это всего лишь коровы...

— Бог с тобой, Элли.

Бэзил погасил желтый огонь в глазах, отобрал у Каманеры меню и сделал вид, что углубился в него.

— Но все дела надо будет закончить пораньше... — буркнул он уже примирительно и зыркнул на подругу уже другим — непроницаемо-антрацитовым глазом. — Тебе надо убраться отсюда вовремя. До того как Больная Луна...

— Оставь это! — уже резко и нетерпеливо оборвала его Элен.

Орри не понял этого разговора. Эти двое вообще говорили много непонятного.

Тем временем Бэзил распорядился, чтобы Коста в дополнение к ростбифам обеспечил усталых путников еще кучей всякой снеди — пирожками с курятиной, крабовым салатом, бужениной, артишоками («Нет у меня никаких артишоков! Они там для красоты вставлены!» — невозмутимо поправил его Ставрос), принес свежую дыню, бутыль хереса и какао для малька. Коста глядел теперь уже не в пространство, а куда-то меж разноцветных глаз заказчика. И взгляд его становился все более и более подозрительным.

— Вы кончили? — осведомился он, мрачно смахивая со стола клетчатой тряпицей что-то одному ему только зримое и делая вид, что отчаянно старается, чтобы это «что-то» не попало в физиономии клиентов.

— Пожалуй, все, — подумав, заключил Бэзил. — Да, вот еще — не забудьте о зубочистках, пожалуйста...

— А ты помнишь, Котяра, — с чувством спросил его сполна испивший всю чашу унижения, преподнесенную ему клятым прощелыгой, Ставрос, — что у меня не подают в долг?

— Что за тон? — возмутился поименованный Котярой потомок тех самых Кацев из Гаммельна, которые...

— Так в чем же проблема? — разрядила назревающий конфликт милейшая и снова благорасположенная ко всему миру Элен. — Обслуга э-э... сомневается в нашей платежеспособности?

При этом она окинула Косту рассеянным взглядом, не оставляющим сомнений в том, что она и не думает держать его за кого-либо, кроме невоспитанного полового.

— Элен! — поспешил усугубить унижение старого приятеля Бэзил. — Ты ошибаешься! Это же не ночной сторож и не мойщик полов... Позвольте вас представить друг другу: это...

Тут он сделал изящный жест в сторону своей спутницы:

— Это мисс Элен Каманера, артистка... А это...

Он чуть приобнял нависшего над ним Косту за необъятную талию.

— Это — мой ближайший друг Коста... Судьба наконец свела нас в столь далеких от мест нашей первой встречи краях... Коста, ты помнишь, как это было?..

Орри, не сподобившийся быть представленным хозяину заведения, ничуть не страдал от этого, а только лишь рыскал вокруг шустрым взглядом. Доносившиеся откуда-то с кухни запахи недавно приготовленной пищи придавали этому взгляду особую остроту и цепкость.

Коста тем временем освободил свой просторный торс от несколько навязчивых объятий старого приятеля и осведомился:

— Вот что, господа художники и артисты. Платить чем будем? Я предпочел бы увидеть шуршики, прежде чем изводить на вас съестное...

— О господи! — снова взяла на себя инициативу Элен. — Какие пустяки! Орри!

Она повернулась к Орри тем своим профилем, на котором синяк под глазом еще был заметен.

— Дорогой Орри, покажи господину э-э... Покажи дяде Косте свою замечательную кредитную карточку...

Орри с некоторым замешательством и с очень большой неохотой извлек на свет божий и повертел в воздухе золотистый кусочек пластика.

— Но... — хотел сказать он, однако не сказал: такой суровый взгляд устремили на него одновременно оба глаза Бэзила и один (подбитый) глаз Элен.

— Ну что ж, — все еще мрачно произнес Ставрос. — Дай-ка я гляну на твою игрушку, малек...

Орри с беспокойством проследил за путешествием карточки Пятого Галактического банка из его рук к носу Косты. В этот пункте своего маршрута кредитка задержалась. Не отводя взгляда налитых кровью глаз от свидетельства платежеспособности своих клиентов, Коста вытянул из кармана своего засаленного, но зато отороченного мехом жилета мобильник и настукал на его клавишах номер дежурного по банку.

— Вот что, — буркнул он в трубку, как только в ней зазвучал сладчайший голос робота, благодарящий его за то, что он решил воспользоваться услугами столь надежного банка, как...

— Вот что. Меня интересует платежеспособность карты серии...

Он назвал роботу серию и номер кредитной карточки Алекса Триза.

— Можете не беспокоиться, мастер, — заверил его любезный автомат. — Названная вами карта вполне платежеспособна. И — если вас интересует этот деликатный момент — не объявлена ее хозяином в розыск. Вы можете...

Ставрос упрятал мобильник в карман и, пожевав губами, недоуменно мотнул головой. Потом вернул карточку Орри.

— Кирак! — крикнул он в дверь кухни. — Кирак, ты слышал заказ? Принеси господам все по списку...

— Скажи, Коста, — весело поинтересовался Бэзил. — А что, здесь, в этих местах, действительно встречали зеленых чертей? Или такое название просто так, для красоты?..

— Святая правда, — неприязненно морщась, заверил его Ставрос. — Здесь они и жили, в развалинах мельницы, на которых потом построили мотель. Ее еще первопоселенцы соорудили — мельницу эту... А может, она и раньше здесь была, еще до людей... И не мельницей была вовсе...

— Ну, может быть, не совсем уж черти? — не унимался Бэзил, почувствовавший, что задел крайне неприятную для старого приятеля тему, и вовсю эксплуатируя это обстоятельство. — Может быть, твари поменьше — ну, ма-а-а-аленькие такие чертики?

— Нет, — отрубил Ставрос. — Тогда и мотель называли бы «У Зеленых чертиков»... А тут черти. Многим они до сих пор, говорят, попадаются — ближе к полуночи. Довольно крупные — экземпляры...

С тем он и убыл с поля боя, недовольно хмурясь и недоуменно тряся своими сединами.

— Не беспокойся, Орри, мы вернем дяде Алексу все деньги за этот ужин, все до копеечки! — ласково заверила Элен встревожившегося мальчишку. — Ну, подумай сам — разве он не накормил бы тебя, окажись он здесь? И разве он не угостил бы при этом нас, твоих друзей?

Кирак — самый корявый и плосколицый из андроидов, каких только видел Орри за всю свою коротенькую жизнь, — судя по всему, или подслушивал под дверью, или обладал обостренным слухом, потому что тут же засновал между кухней и столом, расставляя на нем заказанные блюда и обеденные приборы. Вид у него был обиженный, хотя никаких обид от новоприбывших клиентов он еще не потерпел. Бэзил тут же поспешил исправить это несоответствие:

— Скажи, Элен, — спросил он, указывая вилкой с нацепленным на нее ломтиком буженины в сторону услужливо спешащего к столу, груженного подносами Кирака, — неужели ты и после ознакомления с этим индивидом будешь твердить мне, что андроиды — не уроды?

Элен рассерженно бросила салфетку на стол.

— Ты еще не выпил, Бэз, а уже начинаешь задирать андроидов! Как это мерзко! Ты же ведь прекрасно знаешь, что несчастная дубина не сможет ответить тебе оскорблением на оскорбление...

— Конечно, не сможет, — не без гордости за свое положение отозвался Бэзил и, отправив буженину в рот, сделал андроиду знак наполнить его бокал. — Потому что знает — оскорбляя человека, он наносит ему вред. Так ведь, милейший Кирак?

— Именно так... — подтвердил Кирак, наливший Бэзилу херес и замерший по левую руку от него в позе «чего изволите?» — Я могу только углубить и развить вашу мысль, уважаемый клиент...

— Углуби и развей, — барственно заметил Бэзил, отхлебывая вино и откидываясь на спинку скамьи. — Философия дебилов порой бывает невероятно забавна...

— Я хотел всего лишь заметить, что, оскорбляя того, кто не может ответить на оскорбление...

Тут он принял у Элен опустевшую салатницу и услужливо наполнил хересом и ее милостиво подставленный бокал.

— Оскорбляя того, кто не может ответить на твое оскорбление, — продолжил андроид, — человек наносит вред прежде всего самому себе... А мы, андроиды, не должны допускать своим бездействием, чтобы...

Бэзил помрачнел.

— Мы недовольны тобой, милейший, — прервал он экскурс Кирака в моральную философию. — Где же вчерашние сандвичи, скотина? Ведь мы их заказывали...

Орри, напоминавший сейчас встревоженного воробья, мел подряд все съестное, оказавшееся в радиусе его досягаемости, и припрятывал кое-что из того, что не крошилось и не растекалось, в карманы своей куртки. В разговор старших он не вмешивался, но на Бэзила нахмурился. Он давно заметил, что многие новички в Большой Колонии сразу начинают вести себя с андроидами вот так — по-хамски. А у Бэзила явно был на андроидов какой-то свой, довольно большой, зуб. Похоже, что присутствие Элен заставляло этот зуб ныть с особой силой.