.. обряд, что ли... Джессика – ее всю заливает этот колдовской свет, и, однако же, там темно – в том углу, где она стоит – наискосок от кроватки Лу – так вот, Джессика простирает к моей дочери руки и словно исполняет что-то похожее на... на тот танец, который девочки танцуют, когда играют со своими куклами в соснах... Ну, странный такой, словно эльфы пляшут... И Лу вторит ей, пританцовывает, стоя на койке, протянув руки к Джессике, и подпевает ей... Точнее, они обе каким-то речитативом подпевают друг другу и это... И к этому добавляется еще музыка... Может быть, кажущаяся... Иллюзия музыки...

А потом я замечаю или мне начинает казаться... что они не просто танцуют, не просто, вытянувшись в ниточку, странно раскачиваются и подпрыгивают, а как будто висят в пространстве лишь кончиками пальцев ног, касаясь опоры... И лица их...

А потом я делаю шаг вперед – и начинается какая-то чертовщина...

– Вы можете рассказать поподробнее об этой... чертовщине? —

– Это... это очень трудно... Нет... А потом я ничего не помню. Не помню ничего, что было потом...

Несколько минут мы молчали.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – сказал доктор Горфилд, успокаивающе пожал мне руку у запястья, сел за стол и выписал небольшой рецепт.

– Это валиум, – сказал он. – Совсем немного. И немного других снадобий – более современных. Отдохните. И обязательно приходите на следующий прием. Мы только в начале пути.

Я совсем не ожидала, что Джессика напомнит мне о себе еще и там, где я в глубине души рассчитывала отдохнуть от размышлений о ней. Напомнит о себе с далеких небес устами Би-Ай. На сеансе связи. По правде говоря, эти, великодушно предоставленные семьям экипажа отрезки дорого оплаченного налогоплательщиками времени, были к этому времени скорее уже сеансами ожидания. Ожидания того, когда наступит день и час, назначенный тебе на станции космической связи, ожидания того, когда техники сладят с непредвиденно возникшими помехами, ожидания того, когда доберутся до Орбитера и пустятся в обратный путь такие неторопливые радиоволны...

Эти, все нараставшие минуты задержки и, потихоньку бравшие свое помехи, мало-помалу доносили до моего сознания ту простую истину, что Би-Ай не просто в очередной раз подался читать лекции на Западное побережье, и что теперь в радиусе уже более миллиона миль только одно родное существо нуждается в том, чтобы вовремя хлопала дверь, и Тамара входила в этот все еще чужой для нас с дочкой дом...

Вот и в тот раз, когда я наконец решила поделиться с Би-Ай своей накопившейся тревогой, мне пришлось долго, словно сумасшедшей, говорить свое перед экраном, на котором он так же, в слепую, говорил и говорил свое... Наконец, мой сбивчивый рассказ о покупке Джессики достиг его ушей.

– Знаешь, – наконец Би-Ай поморщился и снова сосредоточил взгляд на мне, точнее – на экране монитора – там, за миллионы миль... – я не очень в восторге от этой твоей идеи... Я понимаю – девочка оторвана от старых друзей, попала в новую среду... чуждую... скучает, но... Ей лучше побольше бывать на свежем воздухе... – тут он машинально обвел взглядом тот, плохо мне видимый, но, конечно, весьма скромный объем, в котором находился сам. – Может быть, летом надо было ее определить в лагерь скаутов... А потом она бы приехала прямо к нам без всех этих травм, связанных с переселением... А эти выдумки Моддарда лучше бы не испытывать на собственном ребенке...

– Какого еще Моддарда? Джессика – это ведь разработка «Ультимэйт Нолидж», – почему-то обеспокоенно спросила я.

Но диалог уже не получался. Стремительное движение стальной скорлупки Орбитера туда, в объятия огненных морей солнечной короны, растягивало паузы, растаскивало наш разговор на отрешенные монологи, прерываемые недоуменными паузами ожидания ответов.

Вот и сейчас, не ожидая моего, как всегда бестолкового вопроса, Би-Ай продолжал говорить на совсем уже другую тему – о том, что не стоит забывать и о застрявших в Силикон Вэлли рукописях, о том, что так и не поговорил с отцом перед тем как лететь – ну не ехать же было к нему, в Европу, когда тут решалось, понимаешь ли, все, а старик, между тем, совсем плох, и если он его больше... Тут радиоволны дотащили до него мой вопрос, он как-то досадливо поморщился и вернулся к минуты уже полторы, как оставленной теме:

– Ну да, конечно, теперь от него совсем уж все стремятся отмазаться. Я его хорошо знал по работам и по выступлениям на конференциях, симпозиумах и всем таком... Очень талантлив и работоспособен... Был... Но и чокнутым основательно он был тоже. Уже тогда... А УН просто купила разработку твоей Джессики у Грэма Моддарда уже после того, как он погорел с затеей организовать собственное дело. Компьютерную педагогическую сеть. А еще до этого он нам всем плешь проел своими идеями о воспитании нового поколения в симбиозе с компьютерным разумом... Постепенно он съехал с этой идеей в полный бред в том духе, что высшее предназначение человечества состоит, собственно, в подготовке Вселенной к превращению в один большой суперкомпьютер, и его, кажется, благополучно отправили на лечение. За деньги УН, кстати.

Помехи стайкой пробежали по экрану. Неуловимо зыбким, словно глубина замерзающего пруда, стало лицо Би-Ай. Я заторопилась.

– То есть как на лечение? И как это – подготовка Вселенной? А сами мы куда, по его мнению, денемся? И откуда ты все это знаешь? Почему не говорил раньше?

Вопрос был довольно бессмысленный – разговор о Джессике лишь впервые возник между нами. До старта Орбитера я и сама не ведала о своей предстоящей покупке, а потом детские игрушки, сколько бы не пришлось заплатить за них, казались совсем неподходящей темой для траты так скупо выделенных станцией минут сеансов космической связи экипажа с семьями.

Бессмысленным был вопрос еще и потому, что радиоволны явно не успевали донести мой вопрос до ушей Би-Ай. Сеанс стремительно шел к концу – об этом предупреждала вежливая надпись, возникшая в уголке экрана. А Би-Ай, не слыша меня, все продолжал говорить...

– Потом оказалось, что он был очень опасен... Очень... Просто дело замяли. Но когда в его лабораториях стали, как говориться, наводить порядок, то...

Он тоже увидел сигнал окончания сеанса и заторопился...

– Одним словом, сбудь с рук эту дрянь и подумай лучше, как Лу скоротать время где-нибудь на природе. И не забудь насчет рукописей. Пока!

– Пока! – без толку сказала я в пустой экран, поднялась и, сопровождаемая заботливым служащим станции, пошла к выходу...

– Похоже, что вы так и не нашли подхода к своим проблемам, – доктор Горфилд походил на расстроенного директора детского пансионата. – Более того, я бы сказал, что, судя по тому, как вы отвечали на мои вопросы, ваше невротическое состояние углубилось... Вы регулярно принимали лекарство?

Я не стала расстраивать доброго дока еще больше и говорить ему, что попросту выбросила рецепт – как и моя непутевая бабка (о ней – как-нибудь в другой раз) я смертельно боюсь всяких таблеток – и ответила невразумительным «М-м-м-м...».

– И вы продолжаете... вспоминать сны?.. Или было еще что-нибудь... неприятное?

Что и говорить. Кое-что неприятное было. Не слишком приятно, например, узнать, что среди пятерых девочек, которые жестоко поколотили шестую, отняли ее щенка и чуть насмерть не замучили бедную тварь, могла быть и твоя дочь. Только эта шестая – до потери речи побитая девчонка, – уже придя в себя, ни в какую не хочет называть своих обидчиц. И к покалеченному песику не подходит – ее мама жалеет и подлечивает бывшего любимца сама...

И неожиданная резкость тона, которым тебе отвечают на простейший вопрос – тоже неприятно. И порванный, заброшенный дневник, который так старательно и заботливо раньше прятали от маминых глаз – неприятно тоже. И еще неприятно, что Лу стала подслушивать мою телефонную болтовню – да я стала часами болтать по телефону. С матерями ее подруг, в основном – вот уж не заподозрила бы в себе этого качества раньше... А теперь я стала болезненно морщиться, когда после того, как я опускаю трубку, почти всегда раздается тихое электронное квак – ложится на аппарат параллельная трубка в прихожей. Или на кухне – не знаю... Или все это – действительно просто невроз – нездоровая реакция на вполне обыденные обстоятельства вполне здоровой жизни? Да и так ли уж испортилась, ожесточилась Лу?

– Вы знаете, док, – сказала я, прервав сбивчивый рассказ о своих заботах, – только вчера я завела с ней разговор на одну... на больную для нее тему. Я все старалась не травмировать ее... Но сейчас мне стало просто важно – не изменилось ли это в ней... Понимаете – в прошлом году, когда мы еще жили не здесь... В общем, у Лу и ее друзей был любимец – пес Таузер. Беспородный, совершенно. Формально он, конечно, принадлежал одной семье, но знаете... Так вот, вышла какая-то дурацкая сцена – знаете, для детей еще совершенно непонятная, и хозяин – взрослый, пожилой человек, этого пса снес в местную ветеринарную лечебницу. Для эвтаназии – вы знаете...

– Конечно, знаю... Для вашей дочери это было травмой?

– Да. И очень большой. Как назло, какой-то дурак еще и рассказал им как все это... Так вот, я напомнила Лу. В связи с тем, что девочки покалечили на днях этого щенка... Вы знаете – она не забыла... Ей по-прежнему больно. Только...

– Я слушаю вас...

– Только она как-то не могла сопоставить эти... случаи. Тот и этот. То был Таузер, а это – просто соседский щенок... И тот взрослый, чужой человек был убийцей, злодеем, а это – ее хорошие подруги... С которыми жить дальше... И самое страшное, док, что я так до сих пор и не знаю – участвовала ли Лу в... в этом...

– По-моему, что-то еще висит у вас на душе...

– Да, док... Так, собственно, мелочь... Как-то нехорошо она спросила меня... До сих пор я чувствую неприятный такой осадок.

– ?

– Ну, она спросила меня: «Мама, ну зачем мы все хотим быть хорошими... Или плохими... Или, вообще, какими-то?.. Ведь все равно мы все умрем и для нас все будет так, словно мы и не родились...» Я не знаю, может я неправильно понимаю все, и ребенок просто взрослеет?

Не знаю, почему я не стала говорить о том остром понимании того, что Лу просто перепасовала мне вопрос, который задала ей как-то кукла Джессика...

Доктор Горфилд отошел к столу, сел за него, словно снова собирался выписать рецепт, но вместо этого сказал:

– Мне кажется, что не вашей... Не только вашей психикой следует заняться сейчас. Я хотел бы порекомендовать вам хорошего детского психотерапевта... Если вы находите это неуместным...

– Я буду очень благодарна вам доктор... И еще...

– Скажите, вы продолжаете связывать эти... изменения в личности вашей дочери с влиянием электронной куклы? Вы не пытались ограничить их... контакты?

– Пыталась... Но если бы вы видели ее реакцию...

– Вы имеете ввиду – реакцию дочери?

– Разумеется. Хотя... Вы знаете – и у Джессики... У Джессики тоже можно было заметить своеобразную реакцию... Ее голос теперь меняется, когда я вхожу в комнату...

– Вот как... Хм-м...

– Я хочу попросить вас об одной услуге, док... Тоже профессиональной, но немного не такой, как обычно.

Док насторожился, но не убрал с усов доброжелательной улыбки.

– Это... Это я узнала от людей, связанных с электронной промышленностью. – Я не стала, почему-то, выдавать Би-Ай. – Дело в том, что разработчик этой системы... Ну, одним словом, человек, который придумал Джессику... Он в настоящее время находится в Желтом Доме. Мне сказали, что с этим связана какая-то жуткая история, которую постарались замять... Но он опасен этот человек, очень опасен. У меня... у меня сложилось такое впечатление... Я хотела бы, чтобы вы... Вы ведь пользуетесь большим авторитетом, доктор, и многое знаете из того, что рядовой врач... Одним словом, постарайтесь узнать – что это было, док, а?

– Вы понимаете, что дело идет о врачебной этике? – после внушительной паузы спросил доктор Горфилд.

– Я же не говорю – узнайте и расскажите мне. Если это... Если все это не относится к тому, что происходит с моей дочерью – пожалуйста, хоть заройте эту тайну в землю! Но, может, за всем этим что-то стоит? Ведь, если они сговорились молчать, это ведь тоже нечестная игра, док?

– Если вы ставите вопрос именно так... Я подчеркиваю – именно так, как вы выразились только что, то я, не беря на себя никаких обязательств, попробую выполнить вашу просьбу. В той мере, в какой это в моих силах. Но не требуйте от меня большего. Вы, кажется, так и не назвали имя этого... человека. Разработчика...

– Его звали Грэм Моддард...

Это что-то сказало доку. Лицо его дернулось.

– Вы уверены? Этот случай... О нем просачивалась информация... Только я никогда бы не подумал, что речь идет о конструкторе детских игрушек.

– Он и не был конструктором игрушек... Он... работал в гораздо более серьезном проекте... – я не была уверена, что стоит называть здесь тот отдел, службе в котором отдали немало лет жизни мой муж и Моддард.

– Думаю, до следующей нашей встречи я успею созвониться с теми, кто сможет пролить свет на это дело, – сказал док на прощание. – И встретиться кое с кем. Многого не ждите, повторяю, но если действительно обнаружатся некие... тревожащие обстоятельства, я незамедлительно позвоню вам...

Позвонил он этим же вечером.

– Думаю, что дело касается непосредственно вас и вашей дочери, миссис Айриш, – без обиняков начал он. – Так же, как и всех абонентов «Ультимэйт Нолидж». Я думаю...

Впервые в разговоре со мной, доктор Горфилд плохо владел своим голосом.

– Он... Что сейчас делает этот человек? Где он?

– Он умер. Еще этой зимой. В психиатрической лечебнице. Нет смысла называть это заведение... Покончил жизнь самоубийством – страшным, невероятно мучительным способом... Нечеловеческим... Впрочем, это не должно представлять интереса... для нормальных людей. Важно другое... Фактически речь идет о целой серии экспериментов на живых людях, на детях, тоже... Впрочем, это далеко не телефонный разговор. Следует перенести время нашей следующей встречи... Я записываю вас на послезавтра, рано утром. Вы сможете?..

– Почему бы нам не встретится завтра, док? Я очень волнуюсь...

– Я должен совершить небольшую поездку. Именно в связи с делом Моддарда... Чтобы быть совершенно уверенным... Так вас устраивает назначенное время?

Да, разумеется. Отбой. Я повесила трубку. Квак – сказал через пол-секунды телефон.

Я, наверное, была единственной из клиентов доктора Горфилда, которая не ведала, что приходить в его тщательно и со вкусом оформленный кабинет на Айвори Лэйн не имеет больше никакого смысла – я просто пропустила утреннюю сводку новостей.

Впрочем, спортивного вида, консервативно одетый человек лет сорока все-таки считал нужным кого-то ждать, присев на уголок высокого крыльца и листая знакомый мне блокнот доктора с расписанием приема клиентов.

– Здравствуйте, миссис Айриш, – приветствовал он меня с профессионально скорбной улыбкой. – Вы, видимо, не знаете о... происшедшем?

– Простите? – несколько растерянно, но как-то сразу догадавшись обо всем дальнейшем, воззрилась я на незнакомца. И совсем не удивилась, когда тот представился, держа перед моими глазами полицейский жетон:

– Лейтенант Бьорн, отдел расследования убийств. Дело в том, что доктор Мелвин Горфилд погиб. Этим утром, около половины седьмого...

– Так я и знала... – как всегда на редкость к месту брякнула я, чем, разумеется, спровоцировала взрыв вежливого интереса лейтенанта Бьорна.

– Вы хотите сказать, что у вас были основания думать, что доктору Горфилду угрожает э-э-э... некая опасность? Пройдемте в дом, миссис Айриш, наверное, нам надо поговорить поподробнее, – все с той же служебной вежливостью он подхватил меня под руку и увлек в осиротевший кабинет покойного специалиста по психоанализу.

Здесь царил непривычный беспорядок. Несколько рядов книг были сняты с полок и лежали на ковре. Ящики стола были выдвинуты, а альпийский пейзаж – снят со стены и уже не маскировал располагавшийся за ним, встроенный сейф. Двое коллег лейтенанта корпели, занимаясь чем-то вроде снятия отпечатков пальцев с окантовки стола и дверец бара, вращающаяся полка которого была повернута и, вместо декоративного набора хрусталя и коробок сигар, демонстрировала солидную коллекцию компакт-кассет, оснащенную аккуратнейшими табличками со знакомыми мне фамилиями клиентов дока Горфилда.

Наговорив с самого начала достаточно лишнего, я теперь в этом антураже следственного действа намертво заткнулась и терпеливо ждала откровений со стороны собеседника. Тот откашлялся и, не видя в моем поведении должного энтузиазма, взял дело в свои руки:

– Итак, вы считаете, что вашему врачу что-то угрожало? Может быть, и вам самой – тоже?

– Я, должно быть, ввела вас в заблуждение, лейтенант. При мне никто не угрожал доктору Горфилду. И мне неизвестно, чтобы у него были... враги. Или, хотя бы, недоброжелатели...

– Почему же, в таком случае...

– Это... Это – просто предчувствие... Та проблема, которой мы занялись с доктором... Мне с самого начала казалось, что кто-то будет нам мешать в этом деле... Кто-то или что-то...

– Вот как? Здесь, – лейтенант приподнял с колена блокнот доктора, – встреча с вами записана в неурочное время. В эти часы приема док не вел. И вообще, очень энергично, с нажимом, и явно второпях сделанная запись. И трижды подчеркнуто... Вы, видимо, звонили доктору и просили о внеочередной встрече?

– Если быть совсем точной, то это доктор звонил мне и хотел сообщить нечто важное... Тогда именно я и почувствовала... Что эта встреча не состоится...

– Я не ошибусь, если предположу, что у доктора были и какие-то дела со своими клиентами помимо их здоровья? – не видя сопротивления с моей стороны, лейтенант Бьорн продолжил свою мысль. – Ведь психоанализ это – такая вещь... Открывает многое о человеке. Такое порой, чего он и не хотел бы открывать... Скажите – господин Горфилд шантажировал вас? Или кого-либо еще? Ну, может быть не прямо, вот так, но... скажем, просил о каких-то услугах, которые... шли вразрез с вашими... интересами... или принципами...

– Вы не по той дорожке пошли, лейтенант... Я же сказала, что никто не хотел зла доктору. Из всех кого я знаю. А если бы он... Если бы он занимался такими вещами... Нет, просто мы с ним наткнулись на что-то такое... Пока копались в моих проблемах, мы, вроде, напали на след... Какой-то очень странный след. Но я совсем не уверена, конечно, что тут не просто совпадение...

– Простите меня за такой вопрос, миссис...

– Дело пойдет лучше, если вы будете называть меня по имени. Не так похоже на допрос... Меня зовут Тамара...

– Хорошо...

Скажите, Тамара, я не обижу вас вопросом, если поинтересуюсь, что за проблемы вы имели... с психикой, если уж вы обратились к такому высокооплачиваемому специалисту?..

– Мы здесь, вообще, все люди из дорогих кварталов, вы, наверное, заметили. И половина здешних... дам регулярно посещает кабинет психиатра. Проще будет, если вы посмотрите мой файл в записях дока...

– Исключено, – откликнулся от полок с кассетами помощник лейтенанта. – Я уже проверил, как только вы вошли – записи по миссис Айриш тоже уперли...

– Послушайте, а что здесь вообще-то было... Доктора грабили?

– Наконец вы задали этот вопрос... Сначала это тут определили как несчастный случай. Типичный. Но, по счастью, именно сегодня с утра пришла прислуга – делать уборку. Миссис Мэрриот, – лейтенант справился по записной книжке. – И сразу заметила, что в кабинете кто-то похозяйничал...

– Поэтому – отдел убийств... Так от чего умер док?

– Отдел ПО РАССЛЕДВАНИЮ убийств, с вашего позволения... Доктора убило током. Радио упало в ванну...

– Господи... А... а чьи еще записи... унесли?.. – наивно спросила я, и бесхитростный подручный лейтенанта Бьорна, заглянув в свой листочек, начал было выкладывать все как есть:

– Нет кассет и досье по Мирзоянам. По обоим – жене и мужу. И еще по Лебуа...

– Потом, – с нажимом в голосе остановил его лейтенант. – Потом. Позже обсудим эти дела. Заканчивайте Сойер... – он присмотрелся к выражению моего лица. – Тамара, вам, я вижу, что-то сказали эти имена?

Я с каким-то всхлипом, внезапно вырвавшимся у меня из схваченного неожиданной спазмой горла, вдруг начала торопливо, запинаясь, нести какую-то явную чушь, совершенно искренне пытаясь растолковать ему всю эту самой мне непонятную историю. На третьей или четвертой минуте этого сбивчивого монолога собеседник остановил меня.

– Успокойтесь, миссис... Успокойтесь, Тамара, – сказал он, поднимаясь и протягивая мне стакан с водой, – я вижу, сейчас вы не в состоянии... все мне растолковать как следует. Вас можно понять. Послушайте, здесь на углу с Парк-лейн можно выпить кофе с гамбургерами, а мне с утра не удалось как следует... заправиться... Вам тоже, думаю, следует подкрепиться, так что приглашаю вас... Все равно анализы и все такое не будут готовы до полудня и немного времени у меня есть...

Я проглотила ледяную воду и поднялась, чтобы проследовать в машину лейтенанта, а затем к месту принятия пищи. Вообще-то я сто раз заходила в закусочную Лиз и была даже дружна с хозяйкой, так что мое появление здесь в сопровождении незнакомого мужчины и в явно растрепанных чувствах не прошло незамеченным. Сознание того, что жизнь, в конце-концов, продолжается и светлое пиво с рыбными чипсами вернули мне способность связно излагать мысли и одновременно рассеяли последнюю надежду быть воспринятой всерьез хоть в малейшей мере. Поэтому я просто стала ожидать очередных вопросов лейтенанта, прихлебывая «Лаггер» и мусоля остатки корма одноразовой пластиковой вилочкой по одноразовой бумажной тарелочке.

– Ну вот, вы успокоились, подумали, – рассудительно сказал мой собеседник, заметив мою покорную готовность. – Теперь, если, конечно, хотите, расскажите мне немного об этих людях. О тех, чьи записи пропали... Ну вот, хотя бы о Мирзоянах...

– Из всех них... Из всех о ком... В общем, я хуже всего знаю как раз этих... Они не так давно приехали... Как и мы... Эмигранты, кажется...

– Это как-то связано с армянской диаспорой?

– Нет, не думаю... Вы знаете, лучше поступим так... Вы сначала проверьте – должны были взять кассеты с записями еще четырех... клиентов. Кроме Мирзоянов и Лебуа. Еще, наверное, Люси Престон, если она посещала доктора, конечно, и Освальд... не помню точно имени – у нее дочку зовут Присцилла... И еще... та, у которой двойняшки – Роз и Мэгги... Дональдсон. Господи, почему-то никогда не могу запомнить эту фамилию... И... и... может быть, Роза Рубнер – мать Синди... Хотя они живут совсем в другой части города...

– Вы, я вижу, хорошо знаете именно детей тех женщин, с которыми у вас связаны какие-то... какие-то мысли, скажем так, по этому делу... Позвольте вам задать один вопрос, может быть чисто посторонний...

– И еще Коннели. Такая рыжая-рыжая... Почти как я. Видите у нее симпатичное, конопатое... Вот что – вы проверьте – если это так, то тут очень много надо будет мне объяснять, а если это только случайно...

– Знаете, мне кажется, что именно так оно и будет. Поэтому не будем прерываться, а лучше позвольте пешком проводить вас до дому – на ходу как-то лучше думается, вы замечали – и уж не гневайтесь, все-таки я задам вам этот самый посторонний вопрос... Там, на земле под окнами... Я имею ввиду дом дока Горфилда. Мы нашли следы. Они оставлены ночью – где-то уже после дождя. Словно кто-то подсматривал или... Или что-то передавал в окно или из окна, скорее всего. Так вот, это – детские следы. Кроссовочки. Новые или почти новые... Это не характерно... И вы, вот, все про детей. И там – в кабинете, и сейчас...

Холодный ужас сковал меня. Деловитый, ледяной, пронзительно ясный. Я замолчала, сгорбилась и как в детстве стала загребать гравий носками туфель. Словно только мгновение тому назад я слышала это коротенькое полу-верещание, полу-всхлип телефонного аппарата – сигнал повешенной параллельной трубки... И представила себе Лу, тихо, на цыпочках, крадущуюся от телефонной тумбочки в прихожей вверх, по застланной пушистым, бесшумным ковром лестнице... вверх, вверх, к приоткрытой двери спальни, где залитая мертвым, заколдованным светом, притулившись в чуть-чуть нечеловеческой позе к подушкам, ждет ее кукла Джессика.

Мы вошли в дом с черного хода. Почему-то я чувствовала себя заговорщицей.

– Вот, возьмите. Это обувь Лу, – сказала я вполголоса, прислушиваясь к доносившемуся сверху голосу дочери. Нет, слава Богу, ничего запредельного. Она просто болтала по телефону с подругами... Она... или кто-то из ее подруг были там... Молю Бога, чтобы не она сама...

– Вы, пожалуй, все-таки напрасно думаете такое о детях... Что-то в этом есть, но не то, что вы подозреваете, поверьте, – лейтенант выглядел более озабоченным моим состоянием, нежели самим расследованием...

Клик – наверху, может быть, уловив звуки чужого голоса, Лу повесила трубку и спрыгнула с моей койки.

Клик – за дверью, в парадной прихожей кто-то повесил трубку параллельного аппарата.

Я рванулась к этой двери, рывком отворила ее и оказалась лицом к лицу с радужно улыбающейся, небрежно прислоненной к телефону куклой.

Схватив ее, я с яростью потрясла проклятое изделие, пристально глядя в фарфорово-голубые глаза, и только молчание у меня за спиной остановило меня.

Молчал, глядя на меня с великим удивлением, лейтенант Бьорн. Я сообразила, что здорово подкрепляю свой, уже и так сформировавшийся имидж полностью спятившей клиентки покойного дока.

– Простите... Я, кажется, здорово испугала вас...

– Нет. Просто когда вы прыгнули этак... Неожиданно, словно кошка... – лейтенант смутился непроизвольно вырвавшимся у него сравнением...

– Слушайте меня внимательно, не принимайте за чокнутую и не перебивайте... Я только сейчас сообразила, как это все могло быть. Там – в доме у дока...

Бьорн наклонил голову набок, глаза его потемнели. Он, видимо, окончательно убедился, что имеет дело с тяжелым случаем, и надо набраться терпения.

– Видите ли, лейтенант, эта штука, которую я держу в руках, не просто кукла, которую вы на карманные деньги можете купить в супермаркете. Это Джессика. Слыхали? Она стоит как неплохой кар. Это часть электронной обучающей системы. Микроробот. Она может сама ходить по дому, говорить, танцевать, играть в песочек, управлять телевизором и пользоваться телефоном, оказывается! Я-то, отсталая дура, думала, что у Лу появилась эта мерзкая привычка – подслушивать меня, а оказывается это продукция «Ультимэйт Нолидж» контролировала меня... И когда эта штука сообразила, что все вот-вот раскроется...

– О чем вы говорите? Что именно раскроется?

– Да эта их поганая магия. Не знаю, что именно. Что-то, что придумал этот Грэм Моддард...

– О каком Моддарде вы говорите?

– Ладно, давайте только о... технической стороне дела, лейтенант.

– Действительно, так будет лучше...

– Так вот. Такая кукла может какое-то время двигаться самостоятельно. Совершать осмысленные действия. Запрограммированные... Во всяком случае, вполне может спихнуть включенное в сеть радио в ванну. Ей только надо для этого попасть в дом. Кто-то из девочек ночью принес Джессику под окно особняка Горфилда и закинул в окно.

– Именно эту вашу куклу?

– Не обязательно. Во всех семьях, которые я вам назвала, установлены терминалы «Ультимэйт Нолидж». И есть свои Джессики. Понимаете, это, должно быть, слишком сложная для них задача – пробраться по городу до сравнительно далеко расположенного дома... И обязательно незамеченными... Потому что даже в наше время, представьте – крадущаяся вдоль стен кукла... В рассветный час... А ребенок с куклой в руках – в крайнем случае, просто немного странно в такое время... Но не более того...

– И она, кукла ваша, могла вот так заставить десятилетнего ребенка...

– Это – для другого разговора, лейтенант. Возьмите эту вещь... Проверьте – там, в доме могли остаться какие-то следы... Может она хоть нитку там где-нибудь оставила, зацепившись... отпечатки... Ну не пальцев, так чего-нибудь еще... Все на свете оставляет отпечатки...

– Мама!?.. – по лестнице к нам спешила испуганная, побледневшая Лу. На полдороги она застыла, напряженно приглядываясь к неожиданному гостю.

– Лу, – строго сказала я, – мистер Бьорн из полиции... Доктора Горфилда – того, к которому ходит твоя мама (почему-то в критические моменты я начинаю говорить о себе в третьем лице), убили. Какая-то из наших Джессик это видела. Мистер Бьорн возьмет ненадолго нашу. Он скоро вернет ее. Правда, мистер Бьорн? Ступай к себе, я сейчас подойду.

Мистеру Бьорну не оставалось ничего другого, как, чувствуя себя полным идиотом, с важным видом принять куклу из моих рук, а руки завести за спину и принять вид детектива из видеосериала.

К моему изумлению, Лу послушно шмыгнула носом и, заручившись всего лишь устными заверениями лейтенанта о том, что самое позднее – завтрашним вечером, Джессика будет дома, с видом вдовствующей императрицы проследовала в свою спальню. Я недооценивала, должно быть, авторитет полиции среди детей. Да и вообще, при посторонних Лу всегда была паинькой.

– Действительно, постарайтесь что-нибудь вытянуть из этого чучела, лейтенант... – умоляюще сказала я.

– Я... посоветуюсь с экспертами, – несколько неуверенно заверил меня он. – Если у вас найдется чистый полиэтиленовый пакет...

Я нашла ему пакет.

– Она выключена? – он запеленал странноватое вещественное доказательство в прозрачную пленку и стал писать расписку. – По крайней мере, я не вижу никаких признаков...

– Нештатная ситуация, – неуверенно промямлила я, сама немного сбитая с толку коварным бездействием куклы. – Они включаются и выключаются сами. Автоматически...

– А теперь – послушайте, – лейтенант подвел меня к застекленной парадной двери. Вот видите этот «Остин»? Плохо покрашенный, видимо, из ремонта... В нем мужчина в пестрой такой рубахе. Так вот, он долго торчал напротив дома Горфилда, а теперь он здесь. Вы это заметили?

Субъект, о котором он говорил, имел в настоящий момент вид человека, мучительно решающего повеситься ли ему сразу или для начала прополоскать горло виски. Как ни странно, хмыря этого в пестрой гавайке и солнцезащитных очках я, действительно заметила раньше, но, чтобы польстить детективным способностям лейтенанта, отрицательно покачала головой.