Умудрившись не поломать ноги, Шишел спрыгнул на скользкий бетон, махнул рукой нанятому на полчаса работы за полный месячный оклад пареньку за штурвалом десантного аэроботика (и тот тут же провалился в пучину грозы) и короткой перебежкой добрался до блока выходов, ведущих в недра технических служб госпиталя. С замками того класса которому соответствовали запоры дверей этих ходов, Шишел находился в приятельских отношениях. Специального инструментария ему не потребовалось. Спустившись на пару этажей по залитым фиолетовым светом ночного освещения лестницам и не встретив на своем пути ни души, Шишел отыскал укромный закуток, в котором скинул с себя мокрый плащ и натянул вынутую из пластикового пакета униформу, сильно смахивающую на ту, что носил младший медперсонал госпиталя Марии Магдалены. Потом сосчитал про себя до ста одного, принял деловой, озабоченный вид и через дверь для персонала вышел в лабиринт коридоров, соединяющих уйму палат, кабинетов, операционных залов и бог весть еще каких служб громадного госпиталя.

Народу кругом было до смешного мало, да и из тех, кто попадался на пути, никто не обращал на него никакого внимания.

Попутчик Клайду достался вполне подходящий: за весь период стартового разгона и после — до того момента, когда подали обед, — он не произнес больше полудюжины слов. Заправив за отворот мундира белоснежную салфетку, он добавил еще два — пожелал Клайду приятного аппетита. Все это время Клайд, стараясь не слишком выдавать этого своим видом, напряженно дожидался очередной сводки планетарных «Новостей». «Новости» начались одновременно с обедом, которому по логике вещей надлежало быть скорее поздним ужином, но в полете на борту лайнера действовало Универсальное Время, и плевать было экипажу на то, рассвет там или закат состоялся только что на поверхности очередного из сменяющих друг друга вечно иллюзорных миров. Реальна была только Траектория. Клайда интересовали даже не свежие новости о поисках Камня — нет, тут он был достаточно уверен в том, что сработал чисто, — его интересовали в основном две другие стороны сложившейся ситуации: во-первых — что же за чертовщина приключилась все-таки вчера с ним и Мелканяном, а во-вторых — не подставили ли, часом, еще кого из задействованных в операции ребят. За все хлопотное утро он так и не имел возможности выслушать новости в подробностях. Ответ на первый свой вопрос он получил после десятка минут терпеливого выслушивания уже порядком опостылевших дикторам сведений о пропавшей достопримечательности и разных политических бредней. Он — ответ этот — его добил. Выпотрошенный сейф «Джевелри трэйдс» означал крах всех его финансовых планов. А еще он означал, вкупе с попыткой подставить его там, на Гранд-Театрал, и прикончить здесь — прямо в здании Космотерминала, что охота на него идет всерьез. Проклятый жулик ловко разыграл их всех.

В случае обычного ограбления это просто означало бы, что надо смываться. И Клайд смылся бы. Нет, он не был человеком робкого десятка. Он просто реально оценивал соотношение сил. В конце концов, ребята получили неплохой гонорар. Но он-то работал за долю в добыче. И знал, что идет на риск гораздо выше среднего. И Большая Затея была для него единственным способом выйти из замкнутого круга, по которому Клайду приходилось двигаться с тех пор, как он помнил себя. Из которого он поклялся выйти, чего бы это ни стоило.

Ему или другим.

За той клятвой, которую он как-то раз дал себе, сидя на узких нарах десантного транспортника, уносившего его к стылым, сочащимся радиацией степям Таунсенда-3, — никогда больше не работать ни на Жестянщика, ни на правительство и вообще ни на кого, кроме себя самого, — стояла, собственно говоря, вся его жизнь: долгая и такая короткая дорожка, протянувшаяся от детства в Приюте Спасения на Френч-Пойнт и полукриминальной юности — учеба в Колледже Трех Искусств стоила недешево, а он всерьез полагал, что из него выйдет неплохой артист и продюсер, — через нищенские заработки в трех или четырех окраинных мирах рухнувшей Империи, через жестокую школу «империи» Жестянщика, через отсидку на Бета-Флоре-6 — тоже неплохой школе, переведшей его в ранг «своих» среди нужного круга людей Периферии, туда — на нары десантного судна класса АТ-22, тянущего груз пушечного мяса для чего-то там не поделивших друг с другом поселенцев далекого, дьявольски холодного мира... За той клятвой стояла еще смерть друзей и потеря единственной женщины, которую он любил. В общем-то и потеря себя самого.

И вот сейчас Бонифаций — хотел он того или не хотел — запрещенным приемом ударил его в самое больное место. Это должно было дорого обойтись старому джентльмену.

Привычно орудуя типовым разовым наборчиком ложек-вилок-зубочисток, Клайд даже не запомнил, что проглотил на обед, — то ли куриное филе под бульон из здешних летучих червей, то ли шашлык из синтетической баранины с салатом из мутантной спаржи. Голова его была занята другим.

Ясно было, что надо возвращаться немедленно, тут же, не выходя из бельмесовского Космотерминала. И тут же он понял, что ход этот — проигрышный. Собственно, все это время он играл проигрышную партию — только чудо спасло его дважды в течение менее чем одних суток. Глупо было бы рассчитывать, что оно случится и в третий раз. Надо было играть на опережение.

Надо было быть просто слепым, чтобы не сообразить, что на месте прибытия его уже ждут. Космотерминал, да и все жизненное пространство безатмосферной колонии были идеальной ловушкой, в которую он полез по собственной воле. Точнее, заключительной частью этой ловушки. Местом приведения приговора в исполнение. А «Покахонтес», неумолимо несущая его к уготованной участи, была клеткой, из которой выскочить было делом безнадежным. И он сам взошел на борт чертовой посудины. Он вообще все это время по своей воле делал все то, чего от него ждали. Надо было предпринять что-то, что пошло бы вразрез с ожиданиями неведомого противника. Чего не ждут от него?

Того, что он вернется с полдороги. Так не бывает.

— С богом, — сказала Энни Уолту и махнула вслед. Сквозь пелену дождя.

Уолт уверенным шагом вошел в вестибюль госпиталя и направился к панели дежурного компьютера.

— Мне назначено к доктору Франку, — твердым голосом произнес он. — Вызов шестьсот четырнадцать.

— Седьмой этаж, двадцать второй кабинет, мистер, — невозмутимо ответил робот и выкинул в стальной подносик карточку пропуска.

Энни постаралась на славу — и информацию о местопребывании недужного держателя ювелирной торговли, и вызов, обеспечивающий проникновение в госпиталь, она раздобыла за несколько часов.

Уолт послушно вышел на седьмом этаже, но тревожить совершенно неизвестного ему доктора Франка в его двадцать втором кабинете не стал. Он зашел в украшенную изображением элегантного джентльмена дверь и через несколько минут вышел из нее, являясь уже доктором Эваристом Бугги из отделения нейрохирургии. Так, по крайней мере, гласила карточка-пропуск, укрепленная на нагрудном кармане его халата. Еще раз — спасибо Энни.

Ночные коридоры госпиталя были безлюдны, светлы и чуть жутковаты. Лифт бесшумно вознес новоиспеченного нейрохирурга на четырнадцатый этаж. Никто и не подумал остановить доктора Бугги по пути в палату сто восемь.

Другое дело, что в палате сто восемь не все было в порядке. Вместо того чтобы мирно предаваться объятиям сна, Бонифаций Мелканян полусидел на своем ложе. Глаза его остекленело смотрели перед собой, а губы буробили какую-то околесицу.

Дежурная сиделка — такому пациенту она полагалась — тоже, видно, была занята не своим делом. Ее просто нигде не было — дежурной сиделки этой. На ее законном месте за специальным столиком у изголовья — сидел и так же остекленело смотрел перед собой совершенно незнакомый Уолту человек в наброшенном на плечи халате. В коридоре, за плечами Уолта, раздались осторожные шаги.

К тому моменту, когда пластиковые тарелочки и пакетики, содержавшие полчаса назад идеально сбалансированный по калориям и витаминам дорожный обед пассажиров «Покахонтес», отправились в мусоропровод, план Клайда был уже готов. Конечно, это была авантюра. Но авантюра, опирающаяся на годы службы в «хитром» подразделении Легиона и участие в без малого дюжине прекрасно организованных ограблений. Кроме того, план этот имел определенные преимущества с точки зрения Уголовного кодекса. То, что пришло ему на ум, было, по большому счету, хулиганством. Но за такое хулиганство на борту космического судна полагалось лет десять сомнительного отдыха в плохих местах. Вполне обоснованно, надо заметить. При особо неудачном раскладе его могли просто пристрелить. А уж в совсем глупом случае он и вправду стал бы виной гибели полутора сотен человек, находящихся на борту. Если не больше.

Пускать в ход оружие он не собирался. Собственно, никакого оружия у Клайда и не было. В кармане его болтался универсальный офицерский нож — немного прекрасной стали и чуть-чуть неплохой электроники, но оружием его не назовешь. Еще были носовой платок, удостоверение личности, оно же — электронная кредитная карточка. Планшетка с бумагами — Клайд быстро пересмотрел их, нужные засунул подальше во внутренний карман, ненужные отправил в утилизатор. И наконец, стандартный блок связи. Им пришлось пожертвовать.

Прихватив аппаратик и непринужденно посвистывая, Клайд направился в блок их двухместного отсека, означенный кратким символом «ОО».

Закончивший прием пищи его сосед по неумолимо набирающей скорость в межпланетном вакууме стальной скорлупке не обращал на Клайда ни малейшего внимания, погрузившись в изучение «Избранных комментариев к четырем Евангелиям». Спустя некоторое время излишне долгое пребывание соседа в месте интимного уединения все же обеспокоило его. Поднявшись с амортизирующей лежанки, он приблизился к гермодвери и деликатно постучал в нее. Собственно, он не собирался быть бестактным — им двигали вполне естественные намерения. Когда дверь блока отворилась, намерения его изменились как нельзя более радикально.

Шишел опустил ствол. Тип, бестолково таращащий глаза в пространство со стула сиделки, не проявлял никакой агрессии. Старик Бонифаций — тоже. Оба были явно в ауте.

Шаленый шагнул в палату. Наклонился к лицу того типа, что сидел на стуле. Тот слабо икнул.

— Надо же... — пробормотал Шишел. — Фай... Адриатика...

За тумбой блока мониторинга клиента Уолт, скрючившийся в три погибели, мучительно сморщил лоб, вспоминая, где и в связи с чем ему приходилось слышать эту кличку.

— Вроде жив... — угрюмо констатировал Шишел. — Ну ладно — сиди как сидишь...

Он подошел к Бонифацию и потряс того за плечо.

Закрывшиеся было глаза негоцианта уставились на кошмарную рожу, представшую перед ним.

— Т-ты... — сказал Бонифаций.

— Я, дорогой, я... — согласился Шишел. — Ты как, в себе еще? Тебя кондратий-то сызнова не хватит, а?

— Т-ты опоздал, — сказал Бонифаций, не в силах сфокусировать взгляд на лице Шишела. — ТОТ пришел раньше... Прости...

— Прощаю, — тупо сказал Шишел. — Кто пришел-то?

— Ч-черный... Черный адепт...

Взгляд Бонифация снова остекленел.

— Т-теперь они знают... имя...

— Какое такое имя? — досадливо поинтересовался Шаленый.

Во взгляде Бонифация появилось какое-то осмысленное выражение.

— Н-ну, ИМЯ... ИМЯ ЦЕЛИ... Я не смог...

— Какое имя — назови...

Снова взгляд Бонифация изменил оттенок.

— Т-ты... Т-ты КТО?

Шишел молча выкинул перед собой правую руку и поднес ее к глазам Бонифация.

— Ну, УЗНАЕШЬ?

Бонифаций дернулся.

— Т-ты все равно не сможешь...

— Еще как смогу, козел проклятый... Как мне от этой сволочи избавиться?!

Он потряс Камнем перед физиономией Мелканяна. Камень угрюмо полыхнул в полумраке.

— Не смо... Не сможешь... Без активатора... Если ты меня еще... еще один раз назовешь козлом...

— Ладно — не козлом. Бараном... Как мне эту хреновину напрочь сбагрить? И кто тот черт, что за мной увязался? Что за плечом моим так и...

— Г-где он? — В голосе старого Бонифация было столько ужаса, что Шаленый запнулся. Наступило тягостное молчание.

— Б-будь оно все проклято, — уже совсем человеческим голосом сказал Мелканян. — У т-тебя один путь... Сделать то, что тебе НАДЛЕЖИТ.

— Что надлежит-то, ко... Что мне надлежит, баран ты чертов?!

— Т-ты сам должен понять... ОН тебе скажет... Но ты не поймешь... БЕЗ АКТИВАТОРА... Надо выпить активатор... Будь я проклят... Я п-предал...

— Так где твой активатор? Где, у кого, черт его раздери?

— Его взял... взял человек, который пришел после... Флакон... Во внутреннем кармане... Флакон...

— Полиция забрала, что ли?

— К-какая там полиция...

Обессиленный Мелканян откинулся на подушки.

Вдали по коридору зацокали каблуки. Огромное количество каблуков.

Шишел чертыхнулся и ломанул в дверь. В коридоре раздалось: «Это он... Держите!...» Загрохотало что-то упавшее на пол. Что-то разлетелось вдребезги. Загомонило с полдюжины голосов.

Уолт поднялся с четверенек.

Пирамида диагностической аппаратуры, громоздившаяся вдоль стены, сыграла-таки свою роль. Прикрытия.

Появляться в заполненном бестолковой суетой коридоре не имело ни малейшего смысла. Уолт опустился на корточки у постели ювелира. Взял его за руку, стараясь нащупать пульс.

— Теперь — снова ты... — несколько равнодушно констатировал Мелканян. — Ты всегда приходишь... приходишь последним.

— Вы сказали, что выдали кому-то имя... — Уолт спросил о первом, что пришло на ум.

— Да. Я отдал ИМ имя... ИМЯ ЦЕЛИ. Он теперь обречен.

— Кто? Кто обречен?

В палате вспыхнул свет. Пара запыхавшихся санитаров и охранник влетели в дверь.

— Что с ним? Жив? — спросил один из санитаров, явно принимая Уолта за кого-то из своих.

— Что это за тип? Он что — в ауте? — Охранник нагнулся над начавшим сползать со стула Фаем.

— Он жив, но в плохом состоянии, — веско сказал Уолт. — Примите меры. Я должен доложить...

Он отодвинул второго санитара, еще каких-то типов, замешкавшихся в дверях, и по коридору поспешил к лифту.

— Сэм... Самуэль Бирман... — выдавил из себя Мелканян.

Происходящее явно не трогало его. Взгляд его слепо искал Уолта. Но того не было уже здесь и в помине.

— Он знал Старые Книги... — прохрипел Мелканян. — Янтарный Храм за ним... Может... может, еще не поздно... Ему суждено открыть Врата...

На этом старик иссяк. Похоже, надолго.

— Пациент бредит, — констатировал подоспевший врач.

Джанфранко Каттаруза имел все основания для того, чтобы не спать этой ночью. Но он благополучно спал.

Бессонница была уделом уймы людей, чей путь пересекся с траекторией, которую прочертил в пространстве и времени Чертов Камушек. Не спал, кружа вокруг столика с телефонами, Картавый Спиро, не гас свет в кабинете для приватных бесед члена директората «Гэлэкси иншуранс» достопочтенного Акселя Строка, не гас он и в лаборатории, где над переплетениями световодов и клавишами компьютеров бдела команда профессора Мак-Аллистера, шпарил в своем верном «горби» по залитым ливнем ущельям улиц Шишел-Мышел, в сотне тысяч километров над поверхностью Планеты бодрствовали все, кому случилось оказаться в этом рейсе на борту рейсового лайнера «Покахонтес», теплились свечи — черные и янтарные в храмах двух совершенно разных вер, и Великие адепты — от Света и от Тьмы — не смыкали глаз над ними. Ну и черт с ними со всеми — гори оно все синим пламенем! Джанфранко Каттаруза спал.

Пусть все идет, как и шло. Если одним господам угодно искать Камушек — люди Джанфранко его ищут. Если другим господам угодно, чтобы Камушек не был найден, — так ведь, скорее всего, его и не найдут. Если черти унесли Нэнси, то, значит, так на роду было написано девице Клерибелл — быть чертями унесенной, а если Марку Чарутти за обедом у Альдо показалось, что Папа Джанфранко не прочь уточнить местонахождение маленькой воровки и личность громилы, ей повстречавшегося, то он предупрежден — строго-настрого — языком об этом не болтать. Если Магистру угодно поручить Папе искать неведомо кого, неведомо где — то пусть он в своем мухами засранном святилище и дожидается от Дьявола подсказки, пока вконец не очумеет. А Папа Джанфранко будет на кипенно-белых льняных простынях, под атласной попоной досматривать седьмой сон. Этого ему, однако, не дали.

— Какого черта? — осведомился Каттаруза у трубки отчаянно проверещавшего сигнал вызова блока связи.

Трубка сообщила ему голосом старого надежного Джанни Лареды, что тому только что пришлось вытаскивать из околотка не кого иного, как их общего знакомого Фая. Того сцапали в лечебнице Марии Магдалены, у какой-то важной птицы в палате с «пушкой» в кармане.

— Совсем сдурел Адриатика, — констатировал Папа. — Давай его ко мне. И постарайся, чтобы никакая пресса...

— Будь уверен, — заверил его Лареда. — Погоны не зря носим. Только Фай... того... в дурном каком-то состоянии...

— То-то я и чувствую... — вздохнул Каттаруза. — Давай поторопись.

— Я тебя не спрашиваю, где тебя черти носили полночи, — спросил Шишела через дверцу ванной Ли Бандура. — Я тебя спрашиваю, что вы там удумали с Мастером-Кановой такое, что весь вечер прошушукались? Если хочешь иметь меня в деле — уж будь добр за мешок меня не держать.

Ответом ему послужило нечленораздельное, но весьма убедительное бульканье: Шишел с головой ушел в заполненную чуть ли не крутым кипятком, замешенным на уйме целебных экстрактов и шампуней, ванну. Борьбе с возможной простудой он явно придавал куда большее значение, чем амбициям своего партнера. Совсем околел он под проливным дождем этой ночи — там, на крыше госпиталя. И после.

— Не слышу я ни хрена, шо ты там буробишь, — с раздражением прокомментировал ответ Шишела Корявый Банджи. — Чего заперся-то, словно красна девица? У тебя там шо — квадратный трехчлен отрос, что ли?

— Кубический! — рявкнул Шишел, выныривая из недр разноцветной пены.

Он с досадой разглядывал Перстень. Тот по-прежнему сумеречно посверкивал сложенными в странный узор гранями Дьяволова Камня и по-прежнему не думал покидать свое место на безымянном пальце правой верхней конечности Шишела.

— Ты вот что, — веско продолжил он, с сожалением покидая обжигающие воды и становясь под ионный душ. — Ты брат Бандура, давай не завихряйся, а делай все, как я скажу... Как любит говаривать Большой Кир — обеспечь свой участок работы...

— Не знал, что ты и с Киром дела имел. Рисковый ты мужик, однако...

— Имел, — мрачно признался Шишел. — И агромадные, скажу тебе. Как вспомним, так обоим — в отрыжку...

Тут их прервали. Во входную дверь начали долбить со злой силой отчаяния. Бандура пошел в спальню за наганом.

— Да не полиция это, — успокаивающе загудел Шаленый, появляясь из ванной.

Его украшали расшитый сказочными птицами халат и свеженаложенная повязка на пальце.

— Полиция звонком пользоваться умеет. Аль аккурат безо всякого звона створки с петель вышибает, — пояснил он, рывком отворил дверь и левой принял взахват мухой влетевшего в нее Гарика Аванесяна.

Был Гарик мокр, решителен и невменяем.

— Я с-сдаваться пришел, Шишел, — с трудом выговорил он.

— Сдавайся, коль хошь, зараза, — с неудовольствием заметил Шишел, — а двери ломать не стоит. На сенсор жать надо: вишь — штучка такая под носом у тебя на косяк присобачена?

— Б-банджи... — с удивлением комментировал Гарик появление в прихожей Бандуры, оснащенного двумя стволами.

— А-а... Это ты, Трюкач... — с досадой молвил тот, засовывая наган за пояс и кидая обрез через дверь спальни обратно на койку. — Спасения нет от тебя, дурака, ни с рассвета раннего, ни в ночь, за полночь. Чего надо, малахольный?

— М-мне, — Гарик мотнул головой на Шишела, — с глазу на глаз...

— Секретов у тебя развелось дюже богато, — угрюмо зыркнул на Шаленого Корявый Банджи, — что блох на кобеле...

Сплюнул и пошел глядеть ТВ.

Шишел поместил Гарика на табурет у кухонного стола, припер дверь, себе же отмерил в чарку на три пальца «огненной воды».

— Ну, говорить будем или, обратно, будем глаза таращить? — осведомился он, закусывая огурчиком. — Э-э... да тебе, друг, видно, без ста грамм языком не провернуть. Глотни-ка вот...

Гарик глотнул и слегка ожил.

— Я т-тогда со страху чуть не усерился, Ш-шишел... Когда ты мне в бар п-позвонил. К Финни... У тебя п-пиво есть?..

Нормальные привычки постепенно возвращались к нему. Он машинально достал из воздуха проездной талон, сунул его на место и заменил сигаретой. Которую тут же нервно раскрошил в пальцах…

— Мочу в доме не держим. На вот — глотни еще и излагай по делу, — приказал Шишел.

— Я же говорю — я и не знал, что ты догадаешься про Элевтера... — продолжил Гарик.

Шаленый испытал легкое замешательство в мыслях.

— Так ты что... ты про сейф этот знал? — Он вперился в зрачки Гарика, пытаясь постичь совершенно невероятную раскладку, которая вытанцовывалась из всей имеющей место ахинеи.

— Я — ни сном ни духом...

— Ну-ка, ну-ка... Ты давай закусывай...

Любопытная мысль посетила Шишела. Он начал потихоньку разматывать свою повязку.

— Ну, я как только понял, — Гарик судорожно сглотнул слюну, — что ты все просек... так я сразу в Терминал было намылился. А тут Финни видит, что вибрирую я, ну и работенку подкинул. С утра вещь одну Бандуре загнать.

— Ты не темни. — Шишел, не сводя тяжелого взгляда с Гариковых зрачков, бросил бинты на стол. — Ты по делу давай...

— А п-потом я к Папе подался... И к Сапожнику тоже...

— У тебя, друг, бзик какой-то — людям об этот день покою не давать... — наставительно умозаключил Шаленый.

— А они на меня — Х-холеру натравили... Финнегана...

Шишел молча и неодобрительно смотрел на Гарика. Ему не нравилась такая манера излагать суть дела.

— А п-потом — вообще все пошло через эту... как ее... Тип этот выскочил как черт из бутылки... Симпатичный такой... А меня чуть копы не замели — с «пушкой» этой дурацкой.

— С какой такой «пушкой»? — поинтересовался еще не лишившийся надежды хоть что-то понять Шишел.

— Да вот с этой, из которой Холера мне в башке лишнюю дырочку сделать хотел... — Трюкач выложил перед Шишелом давешний «томпсон», и тот двумя пальцами отложил его подальше.

— Ну с копами я легко разобрался. Сначала под придурка скосил — это у меня здорово выходит... — В голосе Гарика прозвучала гордость.

— Да, — признал факты Шишел.

— А с «пушкой» я им «блуждающую почку» разыграл... — продолжал делиться профессиональными знаниями Гарик. — Это когда, покуда у тебя в правом кармане шарят, ты...

Шишел понял, что этак вот он от Гарика толку не добьется.

— Словом, ты их обстегал и ушел...

— Запросто. Через слив...

— И ничего лучше не удумал, как к старому доброму Шишелу-Мышелу на дом податься? Ты ж теперь в розыске, Дурень...

— Они под камеру меня поставить не успели. Все больше Холерой занимались. Тот симпатяга ему без малого мозги чуть не вышиб. Но это положения не меняет... — Гарик безнадежно вздохнул. — Копы — черт с ними, а вот если Сапожник меня засечет... или Папа Джанфранко — без разницы... Замочат за милую душу. Да и тебе, Шишел, светиться не стоит. Я ж им все выложил — про Элевтера-то.

— Так... — Понимания ситуации все сказанное Трюкачом Шишелу не добавило, и он пошел напролом: — А это вот ты им тоже выложил? — Он раскрыл перед физиономией Гарика широченную ладонь, и Трюкач узрел перед собой мрачное сияние Скрижали Дурной Вести.

Челюсть у него отвалилась.

Капитан пассажирского лайнера планетарного класса «Покахонтес», Эрнст Барри, не слишком жаловал традиции, считавшиеся священными на более серьезных космических посудинах, например на «дальнобойниках» класса «Белый знак», и поэтому считал вполне возможным за четверть часа до перехода на режим торможения удалиться из рубки, чтобы успеть принять чашечку отменно сваренного кофе, прежде чем наступят полчаса невесомости, бывшей не столько навигационной необходимостью, сколько набившим оскомину экипажам всех каботажных посудин аттракционом для пассажиров. Рейс выдался, как всегда, скучноватый, и кэп позволил себе несколько расслабиться.

Именно так — с чашечкой кофе в руке и крошками крекера на коленках расшнурованного гермокостюма — и застал его сигнал тревоги, возникший на дисплее. Ситуация не успела слишком измениться, когда вслед за сигналом на экране возникла озабоченная физиономия сэконда.

— Что там у вас? — раздраженно нахмурил кустистые брови кэп.

— Сигнал присутствия на борту плазменного заряда, — коротко доложил помощник.

Наклонив голову вбок, он одновременно слушал что-то, что говорили ему там, в рубке.

— Где локализован сигнал? — с раздражением спросил кэп. — Вы уверены, что это не шуточки аппаратуры? Разложение спектра провели? Что там у вас вообще происходит, Хайновски?

— Сигнал локализован в районе второго десятка кают пассажирского корпуса, — с некоторой растерянностью ответил оксид. — Основные параметры сигнала дают девяносто шесть процентов вероятности. Здесь... я думаю, это именно в этой связи, сэр... один из пассажиров просит немедленной встречи с капитаном... С вами, сэр!

— Пусть пройдет в тамбур рубки. Я буду немедленно.

Путь до рубки из встык с ней расположенного личного блока капитана занял пятнадцать секунд. В рубке кэп задержался секунд на сорок, вникая в показания приборов. Затем кивком головы приказал Хайновски следовать за ним.

В тамбуре рубки кэпа Барри ждал уже пожилой — года три до пенсии, — строго одетый в свою униформу капеллан Объединенного Космофлота. В его сухой руке был зажат листок бумаги, на котором были торопливо, но четко написаны всего несколько размашистых строчек.

— Капеллан космокрейсера «Глория» Анхело Сэндс, — отрекомендовался нежданный посетитель. — Мой, гм, сосед по каюте — не имею чести знать его точного имени — утверждает, что располагает неким... э-э... зарядом, который может уничтожить... э-э... вверенное вам судно вместе со всеми нами, естественно... И что он намерен привести его в действие, если не будут выполнены требования, которые он мне продиктовал... э-э... которые он вынудил передать вам...

— Что значит продиктовал, вынудил? — несколько не по существу спросил кэп. — У него что — оружие?

— Я не заметил никакого оружия... — с некоторым затруднением ответил преподобный Сэндс. — Но он действовал весьма... э-э... убедительно. Он выразился, гм, в том смысле, что если вы не верите ему, то взгляните на индикатор, гм, активированной плазмы... Он... э-э... просил экипаж воздержаться от попыток вскрыть каюту... Он в ней заперся и... Он утверждает, что в противном случае приведет свою бомбу в действие.

— Он просил вас еще о чем-нибудь?

— Еще он просил напомнить вам о так называемом принципе мертвой руки...

Наличие на борту «Покахонтес» небольшого термоядерного заряда — возможное, правда, наличие — не привело в восторг ни капитана Барри, ни сэконда.

— Хайновски, — распорядился капитан. — Определите капеллана... э-э... куда-либо в свободную каюту и приставьте к нему свободного вахтенного. И теперь, — он бросил взгляд на листок с инструкциями своего жутковатого пассажира, который держал так, словно это и была та самая бомба, — немедленно после окончания разгона вырубите исполнение полетной программы и примите контроль над режимом полета. И врубайте сигнал «Майский день» — террорист на борту.

— Вы уверены, капитан? Если мы обмишуримся, то нас здорово штрафанут за отклонение от курса. А адвокаты пассажиров...

— Я не уверен, Ганс... Я ни в чем не уверен. Но с этого момента, по уставу, вся ответственность лежит на мне. Вы хорошо помните «Инструкцию по действиям в условиях террористических акций»?

— Так точно, сэр!

— И вы своими глазами видели показания индикатора?

— Да, сэр.

— Так вот, Ганс, тогда вы понимаете, что обсуждать мое решение не приходится. У меня нет ни малейшего желания предстать перед Навигационным трибуналом. И тем более, до срока, — перед Всевышним. Надеюсь, вам знакома сентенция: «Лучше, чтобы тебя считали дураком, чем покойником»?

— Так точно, сэр!

— Тогда действуйте.

Сэм так и не смог заснуть в эту ночь. Он вообще с трудом привыкал к перемене мест. Теперь же, когда как в страшном сне ему приходилось скрываться от некоей опасности, не имеющей ни лица, ни точного имени, от чего-то НЕНАЗЫВАЕМОГО, сон и вовсе не шел к нему. Все было нелепо в этом дне. И бестолковые причины, которые ему пришлось измыслить, чтобы объяснить Саре, почему, не заходя домой, он должен прямо вот так — в воскресный-то день — отправляться в служебную командировку к черту на кулички, в Галл-сити, и срочное обращение — в разгар уик-энда опять-таки — к руководству сектора с просьбой о внеочередном отпуске, и этот заброшенный коттедж в полупустом в эту пору Кэмп-Парадизе, в котором ему предстояло скоротать ночь. И может быть — не одну...

Насчет точного срока его добровольного заточения брат по Храму, что привез его сюда, выразился довольно неопределенно. Точно так же, как и насчет того, когда же он или кто другой из людей Храма посетит бывшего брата Самуэля в этом отключенном от сервисных линий домике. Слава богу, что он запасся достаточным количеством еды и питья. А также не забыл прихватить из кабинета свой «ноутбук». И бумагу и карандаш.

От всех тревог и треволнений Самуэль знал один рецепт.

Проверив, что жалюзи закрыты, а шторы опущены, Бирман осторожно включил «вечный» переносной фонарик, раскрыл блокнот и решительно перечеркнул с великими мучениями рожденную за прошлые сутки строку символов. Ему пришло в голову совсем другое решение. Вдалеке — за стеной дождя, в комнате многоэтажного дома у Бирнамского парка, Чертов Камушек полыхнул злым сполохом.