.. — Каттаруза задумчиво посмотрел свой стакан на просвет. — Мне действительно приходится выполнять кое-какие... э-э... дела с подачи тех господ, что вас так интересуют. Тех, что перевернутому кресту молятся... Но если они узнают, что вы на них выходите с моей подачи, меня ждут, мягко выражаясь, неприятности. Поэтому... я даю вам ориентир, который вам пригодится, и дальше вы уж действуйте на свой страх и риск. Эта вещь, — он кивнул на перстень, — вам должна сильно помочь — если вы ее с умом используете... Что касается господина Бонифация, то мои люди уже ищут его. И от вас мы скрывать результаты этих поисков не станем.

— Так давай хоть ориентирчик свой...

Они опорожнили свои стаканы.

— Приходилось время от времени доставлять разных людишек... с которыми хотели побеседовать господа из Черной Церкви. Всегда в одно и то же место... Заброшенная кирха, что за Малым Парковым массивом...

— Знаю такую...

— Так вот — она вовсе не заброшена. Помещение официально арендуют некие не слишком известные лица. Там у них подвальчик хитрый... Так что, если кого из пропавших желаете поискать — начинайте оттуда. Но будьте предельно осторожны.

Папа внимательно, наклонив голову набок, посмотрел на Шишела.

— Впрочем, вы знаете, на что пошли... — добавил он. — Примите только во внимание, что из Воздевших Дьяволов Камень никто еще хорошо не кончил. Скажите, вы решили работать на Янтарный Храм?

— Я, друг ты мой, на себя одного только работаю и в храмы ваши наниматься не спешу... А чем дело кончится — так это еще бабушка надвое сказала... — угрюмо информировал его Шишел. Потом достал из заднего кармана в восьмеро сложенную бумажку — заранее, видать, приготовленную — и потертый электрокарандаш. — Рисуй схему: ходы-выходы и все такое...

Минуту-другую в салоне царила тишина. Потом Папа Джанфранко протянул листок Шаленому.

— Связь со мной поддерживайте через Фая, — вздохнул он. — Если срочно потребуюсь...

— Знаю я, где искать и на кого выходить, — оборвал его Шишел. — Глядишь — и приехали уже... Прикатили...

Каттаруза протер глаза. Водитель тоже ошарашенно крутил головой... «Никогда не ездил такой дорогой, однако», — сказал он себе. Не сворачивая ни разу назад, «роллс» выкатился из темного лабиринта окраинных улиц прямо к подъезду особняка Папы Джанфранко.

— Камушек шутит, — мрачно пояснил Шаленый. — Привыкайте...

Очередной вызов застал сержанта Харриса в процессе тягостных размышлений. Пол впервые такое видел — шеф даже не ругал начальство последними словами, а просто нервно прожевывал гамбургер за гамбургером, капая майонезом на причинные места своих форменных брюк.

Подумав, Пол решил не приставать к руководству с дурацкими вопросами и половину дежурства только тупо созерцал проплывающие мимо двигавшегося в режиме автопилота кара архитектурные сооружения Гранд-Театрал и двух примыкающих кварталов. Порядком ему осточертевшие...

Прорвало сержанта только минуты за две до того, как прозвучал тот самый вызов. Монолог его был краток.

— Зар-р-разы! — прокомментировал он тот факт, что на главную часть добычи, с такими приключениями взятую на хазе у Корявого Банджи, покупателей практически не нашлось.

Довольно легко избавившись от того, что он поименовал про себя «бижутерией», сержант обрел немногим больше своего двухгодичного оклада. Ну кто, кто, черт его раздери, мог знать, что большая и лучшая часть добытого товара — это половинка того самого Симметричного Набора, про который народ, приторговывающий всяческим ювелирным мусором подозрительного происхождения, конечно, понаслышан был, да вот в руки брать не хотел ни под каким видом. Кусок был слишком велик, а круг знакомств сержанта, оказывается, слишком узок. Таких акул, что заглотили бы такую вещь, которую в Малой Колонии продать попросту невозможно, как объявленную в розыске еще с позапрошлого года, Харрис просто не знал. Теоретически и обворованный Мелканян, и Галерея Джеймса за вещь заплатили бы, да на какой козе к таким покупателям подъехать, — сержанту было совершенно неясно. «Мону Лизу» загнать было бы куда как проще. В глубине души он подозревал, что Банджи и мастер Алессандро провели дополнительную работу среди скупщиков, чтобы оставить ненавистного вымогателя с носом. Видит Бог, они этим не ограничатся, если только дать им время.

Так что сигнал вызова даже к месту пришелся, прервав кружение сержантской мысли по замкнутой траектории.

— Разворачивай! — приказал он Полу. — Это лавчонка Адамсона, знаешь — в подвале «Тоггл-хауса», встык с баром Зельдовича. Кому-то вроде шею свернули.

Мальчишка-китаец, поджидавший их у входа и назвавший Харриса «мсье», шустро повел их вниз — внутрь закрытой, видимо по случаю чрезвычайного происшествия, лавки. Пол с облегчением отметил отсутствие зевак.

— Где пострадавший? — раздраженно осведомился сержант, вглядываясь в полутьму совершенно пустой лавки.

— А вот он, — толкнул его в спину стволом ожидавший его за дверью Шишел. — Я и есть пострадавший — али не помнишь?

По другую сторону от двери со спецназовским чулком на голове обливался холодным потом, но не выпускал из рук бластера Уолт Новиков. В уголке имел место снабженный шпалером Трюкач. Китайчонок своевременно и абсолютно незаметно смылся.

Успевший войти следом Пол сообразил, что ни за пистолет, ни за рацию хвататься не стоит.

— Да ты охренел?! — заорал Харрис, тоже, однако, не делая резких движений. — Знаешь, что за такое схлопочешь?..

— Не вибрируй, голубь, — успокаивающе прогудел Шаленый. — Не будешь глупостей творить — оба с наваром разойдемся, а если дураком будешь — уж извини... Ты сюда-ко глянь...

Как и было условлено, Уолт щелкнул выключателем, и лавку залил мягкий, но достаточно яркий свет. Продолжавший объяснять Шишелу все катастрофические последствия его покушения на представителя закона в его лице, сержант Харрис мгновенно заткнулся.

Вид черным пламенем полыхнувшего Камня, а может, и еще что-то произвели на него гораздо большее действие, чем зрачок ствола. В наступившей тишине патрульный Пол довольно громко свистнул от удивления и смутился, словно прилюдно испортил воздух.

— Ну как, сержант, покупаем? — осведомился Шишел. — Ты садись, садись — в ногах, голубь, правды нет...

Они опустились на заранее приготовленные для переговоров стулья. Друг к другу лицом, но на достаточном расстоянии. Пистолеты вернулись на свои табельные места: полицейские — в набедренные кобуры, все прочие — в наплечные.

— А что — продаете? — наконец нашел что сказать бравый сержант. — И почему именно мне?

— Заслужил, сержант, — с большой долей яда ответил Шишел. — Сдашь по назначению — не иначе как в полковниках ходить будешь. А мне, как сам понимаешь, от вещицы этой избавиться во как необходимо... Так что я с тебя мало возьму...

— Так, говорят, — тщательно подбирая слова, возразил ему Харрис, — что кто эту штуку на палец нацепил, тому уж не снять. До тех пор, пока того не совершит, что ему Камушек нашепчет. Или это ты стекляшку нацепил?.. И...

Шишел, молча глядя ему в глаза, снова вытянул руку перед собой. Камень полыхнул недобрым всполохом.

Харрис поднес руки к вискам. Что-то поплыло в его сознании. Он слегка потряс головой.

— Есть желание проверить? — осведомился Шаленый. — Или так, на слово примете, господин сержант?

Господин сержант попробовал поймать какую-то мысль, тонкой осенней паутинкой прошедшую через его сознание, и вновь сосредоточил внимание на кусочке ночи, вправленном в тусклый металл, украшавшем руку собеседника. Потом попробовал поднять взгляд на его лицо — сам не зная почему, он боялся чего-то, о чем если и знал, так только из пьяного трепа, — боялся увидеть на этом лице вместо глаз Желтый Огонь...

— Что тебе от меня надо? — осторожно, словно ступая по битому стеклу, спросил Харрис.

Ему казалось теперь, что вечность назад задал он свой несуразный вопрос про стекляшку. Краем глаза он видел, как рядовой Пол Роумен ожесточенно трясет головой, тоже стараясь скинуть странное наваждение.

— А немного, голубь ты мой. В деле одном поможешь. И за бранзулетки денежки вернешь. Да только не за половинку, что у тебя в заначке, а за полный набор.

— А-а как?.. — недоуменно спросил сержант. — А как я Камень получу? Вы же не можете...

Шаленый подвинулся к нему поближе и разъяснил:

— А все одно к одному, голубь: здесь уж весь знающий народ мне голову продолбил, что, мол, до той поры от Камушка мне житья не будет, пока мне Предназначенное какое-то не сотворю... А Димка Шаленый — человек такой — резину тянуть не любит: раз предназначено ему чего-то там, так он это чего-то просекет да и сварганит по-скорому — не век же с этой побрякушкой мучиться. А как слезет зараза эта с пальца моего — забирай ее, к ядрене фене, и неси начальству. Только дырочку на пупе прокрутить не забудь — под орденок-то... Все в ажуре будет. Только вот с людишками знающими сойтись надо... Кто секреты эти просекает... В том и подмога твоя пригодится. Но об том — после…

Сержант не знал — плакать ему или смеяться. Но самое странное состояло в том, что он интуитивно верил, что этот дурной мужик, с которым свела его бестолковая судьба, что задумал, то и сделает.

— Никто хорошо не кончал... — промямлил он. — Из тех, кто...

— Ты, голубь, не каркай — не ворона, чай... А слушай сюда...

— И потом... — прервал его Харрис, ошалевая все больше и больше. — Как это вы себе мыслите — денежки за полный Симметричный Набор получить? Здесь и половинку сбыть не получается — вещь засвечена… А вторая половинка вообще в музее находится...

— В Галерее Джеймса, — уточнил Шишел. — Оттеда и возьмешь. А купца на товар я тебе сыщу, не волнуйся. Только тебе здорово поторговаться придется.

Харрис окончательно убедился в том, что собеседник спятил. Но Камень уже вел его своей жутковатой дорогой.

— Так, — сказал он. — Это мы обговорим в деталях. А какое дело вы имели в виду, когда говорили, что вам потребуется моя помощь?

— Вот об деле сейчас и поговорим... — многообещающе произнес Шишел.

Человек в бесформенном балахоне, застывший словно пыльное изваяние у портала заколоченной кирхи, будто бы и не заметил подрулившую к разоренной ограде патрульную машину и продолжал, задрав лицо к небу, вслушиваться в доносящийся в этот оазис пустоты и разрухи шум совсем близких кварталов большого города. Этот шум был чем-то сродни другому — еле слышному гулу, стоявшему там — внутри облупившегося здания.

— Откройте вход, — потребовал вышедший из машины сержант. — Обыск. Наркоту ищем...

Это не возымело решительно никаких последствий. Сержанту пришлось повысить тон и сделать еще шаг к проклятому пентюху. Далось ему это не без труда — тот порядком смердил. Второй полицейский, не задавая лишних вопросов, принялся трясти входные двери заброшенного святилища.

После еще минуты-другой бесплодных усилий оборванец наконец выдал более или менее вразумительную информацию, состоявшую в том, что «Дом Бога» заперт, а ключи держит у себя дома госпожа Уншлихт. Впрочем, тревожить госпожу Уншлихт не пришлось — дверь поддалась упорным и достаточно умелым домогательствам второго патрульного, и, ухватив придурошного собеседника за ворот, сержант поспешил к отворившемуся входу в объект обыска. Навстречу вломившимся мерзким органом грянул хор мух, заполнявших полутемное помещение и поднявшихся рваными тучами в ответ на неожиданное вторжение.

На обыск, впрочем, действия прибывших походили мало. Оба засветили в потолок по заряду из своих хлопушек и с довольно бессмысленными криками типа «Выходи по одному!» устремились к люкам, ведущим вниз — в подвалы «Дома Бога»...

Реакция на пальбу и шум наверху в подвалах этих была быстра. Шесть теней стремительно покидали подземелье «Дома». Четыре тени гнали перед собой две другие, тыча их в спину стволами неплохого калибра. Исчезнуть с проваленной «точки» они были готовы в любой момент. Сделать это было несложно — камнем выложенная кишка подземного хода напрямую выводила их к вполне цивильного вида подвальчику в тихих Будейовицах, что на Небе. Только вот ждали их в конце той кишки, за импровизированной баррикадой из сваленного в подвале товара, трое совсем им незнакомых типов. У типов был довольно крутой вид. И демонстрировали они целый арсенал, вполне готовый к употреблению. Но не это было главным.

Уолт уже привычно, как «мастер по свету», врубил переносной софит, и трое предстали перед четырьмя. Потому что еще двое были вроде не в счет. Точнее, годились только на роль живого щита. Они — эти двое — не были даже связаны как следует — бежать они и не помышляли. Ни помышлять, ни мыслить они были не в состоянии. Эту привилегию сохраняли за собой их конвойные. Думать им было о чем — четыре «узи» против двух пистолетных стволов и двух разрядников. Отступать было некуда: провал люка, из которого по очереди вылезали беглецы, затянула угрожающе потрескивающая точка даокового поля.

Шаленый весьма убедительным голосом рекомендовал противнику бросить оружие и поднять руки. Автоматы полетели на пол. Но дело решили не стволы и даже не быстрота реакции. Дело решил Камень, посверкивающий на руке Шишела.

Тот из конвойных, что был, видно, за старшего, повел себя примерно так же, как и тот чудак на шоссе, — бросился на колени перед Камнем — не перед Шишелом, нет, перед Камнем — и затараторил, ломая слова:

— Это... Это Воздевший сам пришел навстречу Тому, кто Предназначен... Он сам явился тогда, когда...

И тут ситуация резко изменилась. Один из пленников — черная девушка, настолько осунувшаяся и сгорбленная, что истинный ее возраст теперь и не «читался», — неожиданно с пронзительным криком, в котором смешались боль, ярость и какое-то злорадное торжество, коршуном кинулась на брошенный на землю автомат, схватила его и направила на стоявших на коленях конвоиров. Под низкими сводами подвала загрохотала очередь.

— Ты что делаешь, дурная?! — заорал Шаленый, кидаясь к ней.

Но даже с помощью Уолта и Трюкача вырвать автомат из рук Нэнси удалось только тогда, когда обойма его была пуста. После этого Пташка, мгновенно обессилев, повисла на руках Новикова. То, что продолжавшего стоять столбом Бирмана не скосило рикошетом, было, надо думать, проявлением заботы высших сил о не слишком усердном посетителе синагоги и заблудшем ученике Янтарного Храма.

— Дела... — растерянно прогудел Шишел. — Мокруху на нас повесила бабенка чертова... Четыре жмурика...

Уолт, которому вовсе не улыбалось стать в один и тот же день соучастником не только шантажа, но еще и убийств, не сразу разглядел повисшую на его руках Нэнси, а разглядев, охнул:

— Господи, да она в крови вся... И смотрите... Господи, что с ней такое делали?..

Шаленый тем временем развернул лицом к себе пребывающего в полуобморочном состоянии (только, в отличие от Нэнси, в положении «стоя») Самуэля и потряс его словно грушу.

— Очухайся, отец, будь добр! — зарокотал он. — Еще один мужик нам требуется — тот, что тебя принимал... Ли Бандура. Он-то где?

Сэм наконец выпал из комы и простонал, прислоняясь к стене:

— В-вашего друга нет... Его сюда привезли уже неживого... И своих убитых они забрали тоже... Он сражался до последнего. Тут у них внизу... Точнее, там, в том месте, где они... где они содержали нас... Там у них плазменная печь... Нечто вроде крематория...

— Так... — с горькой досадой выговорил Шишел. — Значит, не свидимся уже на этом свете с Корявым Банджи... Ни за хрен собачий погиб человек — а ведь не самый дурной из здешней публики... А с девкой этой бешеной что ж делать прикажешь? Она-то сюда каким боком залипла?

— Они... Насколько я понял, они хотели получить от нее какие-то показания... относительно человека с Камнем... Господи! Да это же ПРО ВАС они расспрашивали...

— Сроду с этой шалавой дела не имел... — растерянно поскреб в затылке Шишел.

— У них очень убедительные методы расспросов, — заметил Уолт. — Ее пытали, и очень жестоко — видите это?.. Слушайте, эту пальбу могли слышать полквартала. Сейчас здесь будет полиция.

— Ну что ж... — обреченно сказал Сэм, опускаясь на корточки и не спуская глаз с Камня. — Теперь вам остается только довести ваше дело до конца и прикончить старого еврея... Жаль, что я не успел...

— Ты чего буробишь, отец? — ошарашенно спросил Шишел.

Но тот, на кого он боялся обернуться, уже положил ему руку на плечо. «БУДЬ ВНИМАТЕЛЕН... — сказал ему ТОТ, с Желтым Огнем вместо глаз. — ТЕПЛО, ТЕПЛЕЕ, ГОРЯЧО, ОЧЕНЬ ГОРЯЧО...» Пересиливая жуткое наваждение, Шишел стряхнул с плеча эту невидимую руку (ох, руку ли?) и продолжал бестолково парировать странное заявление Сэма.

— Ты, отец, прекрати эти антисемитские разговорчики!... Ты мне что сказал тогда, на шоссе? Что большой ты дока по части Камушка этого... Тогда уж, будь добр, порасскажи об ем малость... Как-никак второй раз тебя из дерьма вытаскиваю... А то совсем заела меня хреновина эта...

На лице Сэма безмерное отчаяние и покорность судьбе дополнились безмерным же удивлением.

— Как?.. — спросил он, глядя в пространство перед собой. — Так вы даже не...

— П-потом разберетесь, — вошел в разговор молчавший дотоле Гарик. — Н-на п-проклятых «шмайсерах» не было глушителей! Сейчас п-половина городских легавых будет здесь! Х-ходу отсюда!

В день двадцать шестой своего пребывания на преславном своей мерзостью плато Северного полушария Капо-Квача Клайд, помирая от жары, стоял навытяжку перед старшим по инструктажу Тори-Вори и со злобной тоской ожидал, когда же наконец закончится торжественная церемония возведения его в чин комотделения. Само отделение, назначенное в его подчинение, неполная дюжина золотушных дебилов переминались на кривых нижних конечностях, вертели башками, норовили словить мух, вытянуть из носа соплю позабавнее, просто кемарили стоя и всеми другими известными способами использовали то обстоятельство, что руководство расположилось к ним спиной.

Старший хрипловато, но вполне членораздельно огласил Клайда достойным носить оружие во славу Деда Всех Дедов и привел его к присяге, велев совершить обряд целования Белоснежного Знамени. Посапывавший наготове за его плечом знаменосец вовремя выдвинул вперед древко, и Клайд, выбрав на застиранном полотнище место почище, приложился к святыне Свободного Лесного Народа. В полном соответствии с уставом старший обнял его, выдохнув в лицо облако перегара, и сверх устава шепнул, чтоб не тянул, а шагал в корпус расписываться за чин и присягу, там, мол, и отметим...

Затем Клайд был оглашен комотделения и к рубахе его была присобачена белая кисточка с хвоста ночного древесного яйцекрада.

После этого Тори-Вори круто повернулся к отделению и застал всех одиннадцать уже вытянувшимися во фрунт и пожирающими глазами бренное воплощение вечного бога в чине старшего по инструктажу.

Отделению было доведено до сведения, что перед собой они видят — по правую, нет, тьфу, по левую руку от старшего — своего отныне отца родного — звать Клайдом, на приказы и распоряжения которого если кто наплевать вздумает, так сразу в расход пойдет — на запчасти и который, хотя еще и ни хрена на Квача не знает, зато Легион прошел и приструнить их, оболтусов, сумеет. Одним словом, просьба нового командира любить и жаловать. Сегодня в обед забрать на кухне двойной паек, пожрав — отсыпаться: в ночь — выход на задание. Все ли всем понятно?

Все было понятно всем. Оставшись один на один со вверенными ему оболтусами, Клайд откашлялся и провел перекличку. То, что здешней братве спуску давать нельзя, он уже усвоил достаточно твердо. Так же, как и то, что без подачек, вовремя брошенных, в узде эту публику тоже не удержать. Возведению в чин предшествовав неделя «условного» командирства с тем же слегка дебильным — а где взять другой? — рядовым составом. Поэтому, дав строю олигофренов ставшую уже привычной команду, гениально совмещающую в одной формулировке проблематику пространства и времени — рыть траншею от забора до обеда — а в обед, пообещав поставить от себя двойную в честь такого случая и чтоб дрыхлось лучше перед ночным выходом, он уверенным шагом направился через вытоптанный двор форта к офицерскому бараку. По дороге завернул в свою землянку и вытянул из загашника одну и двух канистр с самогоном — полагалось поставить еще и начальству. Что-что, а субординация на Капо-Квача при Деде Всех Дедов соблюдалась жестко. «Не то что до того как разобрались...» — так говорили здесь. Еще говорили: «Теперь, когда Котлован...»

Когда, собственно, «разобрались», кто такой Дед и уж особенно в том, что за штука такая Котлован, Клайда спрашивать отучили быстро. В лучшем случае дело ограничивалось верчением пальцев у виска и нечленораздельными: «Дык, ты... Ну, так ведь то... Ты, давай, не того, не умничай...» В лучшем — повторимся — случае.

Формально на форт полагались два толкователя. Более того, оба наличествовали и по мере сил искренне стремились донести до своей паствы, и особо до новообращенною Клайда, извечно мудрое Дедово слово, но, даже будучи относительно трезвы, не были достаточно вразумительны в датах и цифрах. И вообще в изложении точных фактов и концепций истории Свободного Лесного Народа. Про менее образованный здешний люд и говорить было нечего.

Ясно было одно — была где-то недавно, еще на памяти этого поколения Лесного Народа, Великая Разборка, был Дед и его идеи — путаные в части философии, но до предела ясные в области казарменной дисциплины. Еще был где-то в совсем уж диких чащобах Котлован, работы на котором близились к победоносному концу и вкалывать на рытье которого было высочайшим счастьем. Еще было очень мало еды и много самогона. Вот, собственно, и все.

Хотя, впрочем, были еще деревни, в которые к бабам выбирался на побывку и в самоволку служилый народ из фортов, были потайные города, по которым прятались колдуны и откуда поисковики тащили товар, были монастыри, где детей — не слишком здесь многочисленных — учили грамоте и всячески готовили к воплощению в жизнь идей Деда. Еще там, в монастырях, исполняли волю Деда в тех случаях, когда для строевого и деревенского народа она оказывалась не по уму. Ну и были многочисленные форты, вроде того, куда определили на обучение Клайда. Они стерегли тропы и охраняли скопища в разной степени нищих деревень, разбросанных по лесу или ютившихся в горах. Ну, что там еще? Ну да, конечно, был еще враг — Лесной Человек, в разговорах сугубо иронически — Лесной Друг (за эти слова пороли), и целый сонм его присных — от них помогали заговор и амулеты. И были трапперы. Последних следовало уничтожать при любых обстоятельствах. Лесной Человек жизнь отнимал редко — чаще душу, все больше норовил сбить с пути истинного, свести с ума, который не так уж на Капо-Квача и в цене был, трапперы же сжигали деревни вместе с женщинами, детьми и стариками, вырезали форты и, главное, отбирали товар. О товаре Клайд решил поразмыслить особо.

В комнатушке писарей его уже заждались. Самих писарей, как таковых, выперли прогуляться, а поверх в спешке побросанных бумаг была разложена скупая закуска и поставлены уже налитые всклянь кружки. Кроме потиравшего лапы Тори-Вори собрались еще замкомфорта по хозчасти — Лютц, ординарец самого генерала Холли — Андрей и старик Дуперон. Как ни странно, Клайда в форте почти что любили. Во всяком случае, друзьями он здесь оброс, хотя там, на Большой земле, слыл человеком довольно нелюдимым. Должно быть, сказывалась актерская закваска.

Собственно, замыслы его были просты: то, что в одиночку он из леса не выйдет, даже если не будет погони, он уже усвоил. Помощи от олухов царя небесного, именовавших себя Свободным Лесным Народом, ждать не приходилось: единственное, что могло заставить здешних командиров задуматься о возможности возвращения пленника на Большую землю, — так это только солидный выкуп. Платить за Клайда было явно некому. Разве что полиция раскошелилась бы, чтобы заполучить проклятого угонщика. Этот вариант и вовсе не улыбался Клайду. Так что он без особых раздумий принял Лесную Присягу и вступил в Силы Самообороны.

Собственно, человек с опытом легионера был подарком для местного воинства, и только на этих рельсах Клайд мог рассчитывать на хорошую карьеру. А карьеру делать было надо — чтобы прорваться к сколь-либо сносному средству транспорта, на котором можно было бы добраться до Южного бугра. Уж там-то Клайд знал бы, что делать. В конце концов, город был его стихией. Не важно какой — все города Звездной Федерации годились. Только бы добраться туда, где по рукам ходят деньги и где вам за шиворот не лезут муравьи или что похуже... Вопрос состоял только в том, где он, этот транспорт? Аэроплан, флайер, танк — все, что способно вытащить его из проклятых джунглей.

В том, что транспорт у Лесного Народа есть, Клайд не сомневался — даже здесь, в отгороженном от всего мира форте, были заметны следы вяло, но постоянно протекающего обмена с Большой землей. Оружие господ офицеров вовсе не было только трофейным старьем. Егерский корпус, гвардия леса, — эта двойка егерей наткнулась на Клайда той ночью — предпочитал, правда, арбалеты собственного изготовления, но это была уже порядочная бравада. У Клайда за спиной болтался ионный разрядник предпоследней модели, а в подсумке — зарядное к нему устройство. В лечебнице были в наличии, хотя и в минимальном наборе, снадобья с неистекшим сроком пользования. Люди, посланные в монастыри или на Котлован, перемещались явно не пешком. Был в лесу транспорт. Был. Надо было только вытерпеть все причуды этих дьявольски хитрых простаков, что населили, всем козням неукротимой природы вопреки, дикое плато Капо-Квача и не собирались ни сами возвращаться в лоно выпихнувшей их на верную смерть, на Северный бугор, цивилизации, ни возвращать туда даром ни одной заблудшей души. Надо было им понравиться. Заслужить доверие.

Одно только сбивало Клайда с толку. Чем дольше торчал он здесь, среди этого дремучего люда, тем меньше понимал — прикидывается ли он таким уж рубахой-парнем или постепенно им становится. Тихая ненависть его к тому же Тори как-то незаметно ушла, и мысль о том, что придется ему рано или поздно крупно подвести этого (или другого такого же) лопуха, стала в последнее время как-то неприятна ему.

Клайд поставил на стол свою канистру, сподобился одобрительного взгляда командира и скромно занял свое место.

— Ну, поехали! — благословил начало попойки старый Дуперон. Ему как толкователю это полагалось по чину.

Тори-Вори вытащил на свет божий офицерский жетон и бросил в кружку Клайда. Чокнулись — и выглушили проклятый самогонище. Со дна осушенной кружки Клайд достал жетон и приделал его себе куда положено. Лютц врубил дешевый проигрыватель — чтобы посторонние не прислушивались к разговорам начальников. Андрей разлил по второй.

Спиртного в форте всегда хватало. Иногда им выдавали паек, когда возникали трудности с провиантом (то бишь почти всегда). Если трапперы не вырезали в одну прекрасную ночь все перепившееся воинство преславной крепости, так это потому только, что чутье на опасность уже сидело в генах Лесного Народа и никакая алкогольная интоксикация не могла вовсе уж вывести из строя того же, скажем, Тори. Вообще, до полного выхода из игры здесь напивались редко. Таких похмеляли. А вот накурившихся «белого мху» или наевшихся «веселыми грибами» сажали на кол. Причем разницу между типами обалдения различали безошибочно. В чем состояла причина столь радикальных различий в отношении к разным видам опьянения, понять было трудно. Тем более что «белый мох» с высочайшего Дедова благословения толкователи использовали для допросов. Клайд испытал его действие на себе: когда его «раскручивали» по обязательной программе — сразу по прибытии в форт на обучение и еще раз — перед Присягой. Допрашивал в последний раз его сам Дуперон — дьявольски хитрый дед. «Мох» был, безусловно, мощным психотропным снадобьем. Клайд мало, что запомнил из той чуши, которую совершенно сознательно городил в задушевной беседе с толкователем. Осталось только неприятное ощущение того, что наговорил лишнего. Но это пока что ничем не давало о себе знать.

Как и следовало ожидать, после второй Лютц начал излагать поистине бесконечную историю о том, как в молодости залетел в им же самим поставленный капкан на рагируса и что из этого вышло. Андрей с живым интересом комментировал сей рассказ, а старый Дуперон блаженствовал, затягиваясь настоящей — с Большой земли — сигаретой. Тори нагнулся через стол и потянул Клайда за грудки к себе.

— Ты слушай, — понизив голос, сказал он. — В ночь пойдете в сопровождении... Б-будешь, так сказать, в свите... Важ-жная персона направляется. На Котлован. Кто-то из Дедовых людей. Здесь никто — ничего... Тс-с-с! Вот так. Возьмешь запечатанный пакет и только на тропе вскроешь. Там, где указано, встретишь конвой. Из речного форта.

Примешь двоих и доведешь до Горного монастыря. К братцам — иерихонцам... При этом... при Дедовом человеке проводник будет. В ранге Наставника... Т-ты понял? Не до горных фортов, а в обход — в монастырь. Там у них гость сейчас. К нему Дедова человека и сведешь, ему и сдашь с рук на руки. Но страшный мужик, говорят. Может, сам, — Тори воздел над своими нечесаными лохмами корявый перст, — может, сам Советтник. — Он многозначительно икнул. — В монастыре... В обители... Это, считай, полпути до Котлована... Но опас-сное дело... Опас-с-сное... Слышал п-последний Дедов указ? Вот то-то!... П-последние сроки настают... Завершение раб-бот на Котловане...

Последовала глубокомысленная пауза.

— Ох-х, — продолжил старший по инструктажу, поводя грязным пальцем перед носом у свежеиспеченного командира. — Вопретесь вы в засаду... Если трапперы пронюхали, то не-пре-мен-но... Им такой заложник — во как нужен!... А у нас все трепаться здоровы... Ладно, разливай по третьей — и давай к своим, а то солдатикам отсыпаться нужно.

Клайд раскупорил канистру.

— Думаете, у трапперов здесь есть свои уши? — спросил он под мелодичное бульканье.

— Это вы там, городские, ДУМАЕТЕ, — с неожиданной обидой прогудел Тори. — А я так точно знаю: считай, в каждом форту кто-нибудь да стучит трапперам. Вот кто — не знаю... Но уз-знаю...

Осушив третью, он положил голову на руки и погрузился в мрачное самосозерцание. Андрей с Лютцем, отбивая ритм по столу, каждый во что горазд исполняли Древний гимн, а Дуперон вдохновенно дирижировал ими. В комотделения Ван-Дейле нужды более не ощущалось.