– Кстати, – «Меня зациклило на „кстати“, – подумал Кай, – кстати, Русти, за что это вы вздумали бороться, как лев? Что там было – на вашей магнитке? Копия бортовою журнала? Ведомости зарплаты за десять лет? Страховой полис?

Задавал он эти вопросы больше для того, чтобы отвлечь себя от мысли об устройстве самоуничтожения. Которое должно было вот-вот сработать. И сделать свое дело. Или нет.

Русти рассеянно приоткрыл расквашенный рот и вдруг, выпучив глаза, захихикал. Довольно по-идиотски. Принимая во внимание обстоятельства, можно было подумать, что нервы у бедняги не выдержали.

– «Ш-шпиллер» – выдавил он сквозь мученическое прихихикивание – «Шпиллер»

«Понимаете, – говорил Русти много позже своим внимательным слушателям в заведении Хенка, – как стали меня обыскивать эти, – тут эпитеты, характеризующие людей Папы, варьировали – так меня и осенило».

Осенило его, честно говоря, немного позже. Именно сейчас – в предбаннике суперконтейнера.

– «Шпиллер» – бессмысленно повторял Русти – «Щпиллер».

– Хорошая работа, Черник! – похвалил Петера Боров. – Пролезай в причальный узел и подсоедини воздухопровод к патрубкам. Не хотелось бы потерять заложников. Я приму ребят с корабля.

Он, неудобно задрав голову, убедился, что ярко-оранжевая фигурка напарника скрылась в башенке стыковочного устройства «Леди Игрек», и осведомился по рации.

– Ну как там у вас, ребята?

– Выходим в стыковочную, – чуть сдавленным голосом – время поджимало – отозвался Кортни. – У тебя все готово? Без сюрпризов?

– У меня-то – готово. А вот вы-то, ребята, свое дело помните? – строго парировал столь нелепое подозрение Боров. – Программа на возвращение в бортовой компьютер загружена? Или за двадцать суток полета там у вас еще, как говорится, конь не валялся?

Тон папаши-покровителя очень шел ему, скрадывая даже полную неуместность заданного вопроса. Этим приемом Боров часто пользовался и всегда – с гарантированным успехом.

– Не беспокойся, – заверил его колонель, – покатим домой как на рельсах

– Ну что ж, – вздохнул Боров и отключил прием – не стоило слушать то, что пойдет в эфир теперь. – Мне очень жаль, ребята, что ваша гнедая сломала ногу.

Он отжал кнопку выносного пульта, и лапа лебедки обратным ходом задвинула подвижной плитой корпуса проем, пропустивший через себя трехсоттонный контейнер с «Пеплом». Взглянул на часы до срабатывания зарядов оставалось меньше двух минут. Он не стал смотреть, как на поверхности металла начали появляться вмятины от выпущенных изнутри пуль. Игра была сыграна. Оставалось зачистить мелочи.

Боров запустил ранцевый двигатель, и к тому моменту, когда он преодолел небольшую бездну, отделявшую его от шлюзов «Леди», «Констеллейшн» тряхнуло изнутри. Часть выхлопа взрыва, сорвав какие-то заглушки, ударила в пустоту, закрутив угловатую тушу корабля вокруг оси – выжженную скорлупу обитаемых и грузовых отсеков и не шибко пострадавший блок силовой установки и двигателей. Ничего живого уже не было в этой, покрывшейся цветами побежалости руине.

– Ну как там? – спросил Петер, довертывая вентиль патрубка воздухопровода и кивнув на стенку разгрузочного тамбура суперконтейнера.

– Зашевелились. А то я уж думал, что приморили мы заложничков. Как там ребята?

– Посмотри сам, – Боров кивнул на проем люка и, подождав, пока Черник, подтянувшись за фал, направит себя туда, выстрелил ему под стык шлема с воротником скафандра. Черник дрыгнул ножками и продолжил свое движение в открытый Космос уже обмякшей куклой, мертвой, как дверная ручка.

Боров, констатировав, что работа и тут сделана чисто – вся кровь осталась в скафандре и не придется тратить время на отмывание тамбура и гермокостюма, задраил шлюз, включил сервопривод и проследил за тем, чтобы переходник суперконтейнера был герметично поджат к шлюзу «Леди». Потом окончательно подровнял давление в системе воздухопроводов и, не торопясь впускать пленников в корабль, поднялся в рубку – пора было заняться предполетной подготовкой. Он даже не стал выглядывать в иллюминатор, чтобы бросить последний взгляд на ставший братской могилой разбойников и их жертв остов «Констеллейшн» и болтающегося в стороне от него – отправленного в «автономное плавание» Петера. Все это было уже в прошлом. Останки и обломки могли теперь годы и годы продолжать свое бесконечное падение в фиолетовое зарево огненных океанов Фомальгаута – Эрику Бишопу предстояла другая дорога.

Мечтательно вздохнув, Эрни снял шлем. Торопиться больше не имело смысла. Настало время продумывать каждый шаг если он не оступится сейчас, то впереди – только приятные заботы о том, как распорядиться той горой баксов, что теперь безраздельно принадлежит только ему – Эрику Бишопу по кличке Боров. Кому-то может не нравиться такая кличка, а вот по нему – в самый раз... Ведь унижает она вовсе не его – человека, шестой год работающего на Папу, – а тех, кому придется теперь лизать его в пояс и ниже: «Боров приказал», «Боров заказал», «Боров – то, Боров – это»... «Извольте приготовить для господина Борова чистую салфетку – только льняную, никакой синтетики! – и не забудьте подтереть ему задницу...» Вот так будет теперь!

Бишоп вздохнул еще раз – чуть менее мечтательно. Конечно, если Папа и не приказал открытым текстом «зачистить» «Леди» после выполнения операции, то подразумевал это. Во всяком случае – останется ему, Борову, за это благодарен и не забудет пропорционально увеличить его долю. Неплохо было бы «пробросить» на этом деле и самого Ядовитого Франческо, но эти пустые мечтания слишком опасны. – Боров мгновенно откинул их в сторону, – мимо Папы не проскочишь. Впрочем, в рукаве у него неплохой козырь, о котором Папа и не догадывается: дурень Чикидара и клад Рыжих! Только бы не проколоться на какой-нибудь идиотской мелочи. Будет обидно. Поэтому – осторожность и еще раз осторожность! Особенно при работе с заложниками – их без малого десяток, а он – бедный, маленький Боров – один на всю «Леди». Так что в отсек к ним – ни ногой. Уж он-то знает, каким хитрым и находчивым может оказаться человеческое отродье... А пока – пусть помаринуются при «Пепле». Это полезно.

Он снова вздохнул, на этот раз тяжело, и стал стягивать с себя гермокостюм. Какая-то дребедень шлепнулась на пол из остававшегося расстегнутым наколенного кармана, когда он начал закреплять скафандр в держателях. Та самая мелочь, на которой ему предстояло проколоться: магнитная карточка. Та, что через покойника Петера передал ему покойник Кортни. Надо глянуть, что их заинтересовало там...

Проходя через «бытовку», Боров сполоснул лицо холодной водой и протер лосьоном – отменную дрянь держал у себя на борту Чики. Прихватил из холодильника банку «Карлсберга» и, поднявшись в рубку, поудобнее устроился в командирском кресле. Отхлебнув пива, сунул карточку в щель вспомогательного терминала. Дисплей сообщил ему, что на карточке «сидит» единственный, средних размеров файл: «Шпиллер» – игровая программа. Пожав плечами, Боров на пробу запустил игрушку. На экран вылез колоритный, прекрасно сработанный мультипликаторами старый дед и затрещал симпатичной потертой колодой карт.

– Сыгранем, братишка? – предложил он низким басом.

– В другой раз, папаша, – с ироничной брезгливостью ответил Боров, отключил терминал, вытащил из него карточку и, не глядя, бросил ее в мусороприемничек по правую руку от командирского кресла. После чего перевел взгляд на главный экран.

С экрана ему ухмылялся старый картежник.

– Нехорошо бросать, коли уж начал, – попенял он Борову. – Партию-другую – и порядок! Как только твоя возьмет, так и быть, отопру тебе твой компутер... Начали?

Боров был достаточно грамотен, чтобы понять, на что он нарвался. Когда главный терминал начинает вот так шутить, это означает, что бортовому компьютеру – крышка. Вирус. Очередной! Подлыми безмозглыми скотами сочиненный вирус, который не «взяла» старенькая защита ворованного софтверва, что установил на «мозгах» своей «Леди» экономный сукин сын Чикидара.

Ставшими враз непослушными пальцами он начал набивать на кейборде команду на загрузку маршрутной программы – экран главного терминала «икнул», но и не подумал очиститься.

– Напрасно ты это... – с укоризной посетовал чертов фантом с колодой. – Пара сетов – и готово! Не обижай старика Шпилли. А то – расстроюсь и снесу вам весь «винт» к едрене кочерыжке.

«Винт» на «бортовике» «Леди» был, конечно, чисто виртуальный – подвижных частей корабельная электроника избегала, но вот угроза стереть все хранящиеся на нем программы представлялась Борову вполне реальной. Подумав, он ткнул пальцем в Y – йес, мол, согласен...

– Это ты зря, – успокоил его старый картежник. – Старина Шпилли и с голоса команды принимает... Сдаю, значит, сдвинь... Курсорчиком, курсорчиком...

Через четыре часа Боров поднялся из кресла и стал долго и ожесточенно бить ногами ни в чем не повинный мусороприемник, в недрах которого бултыхалась коварная магнитка и пара еще Чики оставленных окурков. Потом сел на ручку кресла штурмана и обхватил голову руками. В карты ему сегодня не везло. И, получается, не только в карты, черт побери!!!

Мобилизовав все свои не слишком обширные знания в области программирования и вычислительной техники, Бишоп угробил еще половину рабочего дня на попытки сладить со злокозненным Шпили. Тот меланхолично перетасовывал на экране свою колоду, периодически нахально предлагая перекинуться еще парочку сетов то в «Покер», то в «Канасту». И намекал, что готов «отпереть машинку», но только после того, как его партнер одержит над ним, Шпилли, честную победу...

Борьба была бессмысленна. Собственные навигационные знания Борова позволяли ему более или менее толково оперировать полетными программами, но именно к ним и закрывал доступ чертов вирус. Что до навигации вручную – тут познания Эрни равнялись нулю. Оставалось одно – думать.

Чтобы не видеть больше гнусную рожу Шпилли – экран главного терминала не мог быть выключен ни при каких обстоятельствах, – Боров спустился в бытовой отсек, вынул из кладовки бутылку текилы и одним глотком ополовинил ее. Это основательно помогло его мыслительному процессу.

«На борту у меня почти полный десяток людей с „Констеллейшн“, – прикинул он. – Не может быть, чтобы никто из них не фурычил в астронавигации. Даже новичок из провинциального училища должен уметь вручную дотянуть такую классную посудину, как „Леди“, до Брошенной. А там уже пойдет другая игра.

Конечно, если дать им свободу, то непременно кто-то попытается подать SOS, но для того, чтобы врубить чертову подпространственную связь, надо привести в действие главный энергетический ресурс корабля. А он – точно так же, как навигационная система, – поставлен под управление с «бортовика». Другое дело, если среди этой компании найдется кто-то, кто сможет сладить со Шпилли. Например, та скотина, что подсунула дураку колонелю проклятую магнитку. Ба! Действительно, он должен быть в тамбуре контейнера – вместе с остальными заложниками, этот дегенерат, что таскает по карманам такие вот подарочки. Тогда соотношение сил может радикально измениться. Но все равно мимо Брошенной они не проскочат – там как-никак главный запас топлива и все такое. Да и полетная программа составлена именно в расчете на транзит через Брошенную... Нет – шансы выкрутиться есть. Есть шансы. Военная хитрость – вот что требуется тебе сейчас, Эрни..»

Боров допил текилу, потратил с час на то, чтобы рассовать по надежным тайникам оружие, поколдовал с радиопередатчиком, сунул в наплечную кобуру «томпсон» попаршивее и пошел в стыковочный отсек – сдаваться.

– Вот так, не имея на руках даже перочинного ножичка, Русти положил на обе лопатки целую уймищу самых серьезных мужиков из всех, которые только брались чистить кораблики в нашем секторе, – не без гордости за своего постоянного клиента завершил Хенки эту драматическую часть своего рассказа. – Ну, конечно, дело не обошлось и без мистера Санди. Русти так и говорит, что без него у них все могло сорваться в любой момент, если бы не геройское его поведение – не Русти, в смысле, а Следователя. Напрасно вы усмехаетесь, мистер Русти этими, как их, эпитетами, просто так не бросается. Ежели он сказал мне, что Следователь проявил себя геройски, значит, так оно и было. Хотя я понимаю – храбрецом не каждому дано быть – мы люди грешные, иногда и в штаны наложим – взять хотя бы того парня с «Леди Игрек», с фамилией такой мудреной. Ведь как потом он Ржавому рассказывал, чудом тогда гибели избежал – когда ядерный энергоблок рванул. Только и спасло парня, что ножовка острая рядом случайно оказалась да флаер заправленный.

Флаер, как Боров и обещал, был и вправду заправлен.

Честя на всех ему известных диалектах и тупую пилу, которой за шесть – как потом ему казалось – минут до взрыва, обдирая в кровь пальцы, Чикидара еле-еле успел перепилить перемычку цепи дьявольски прочных наручников, и флаер, с кем-то переделанной панелью управления, в которой ключ зажигания почему-то оказался по другую сторону штурвала, и, само собой, лучшего друга детства – проклятого Борова, – Чики за минуту до взрыва поднял машину над землей и с трудом успел набрать хоть какое-то подобие крейсерской скорости.

А потом позади оглушающе шандарахнуло, и ударная волна догнала и легко, словно сухой лист, взметнула вверх хрупкий летательный аппарат Флаер перевернуло и подбросило так, что Чики чудом удалось выровнять и удержать в воздухе машину, которая на короткое время почувствовала себя стратосферным истребителем и попыталась вести себя соответственно.

И только потом, захлебываясь от сухого, раздирающего грудь кашля, Чикидара понял, что дышит разреженным воздухом планеты, которым, в общем-то, дышать не следовало бы – присутствие в атмосфере паров аммиака в сочетании с почти полным отсутствием влаги не очень благоприятно действовало на легкие. Да и кислорода в здешней атмосфере было маловато – процентов пятнадцать от силы, если не меньше. Вспомнив, что вот-вот с угрюмых, залитых фиолетовым, трепещущим сиянием небес посыплется выброшенная в них дьявольским взрывом начинка ядерного энергоблока, Чикидара судорожно задвинул фонарь кабины и как мог затянул рычаги герметизации. Потом потянул за ручку «бардачка», извлек оттуда кислородную маску – разумеется, на размер меньше, чем надо бы, как же иначе – и судорожно сделал глубокий вдох, просто прижимая загубник ко рту.

Жизнь вместе с воздухом постепенно возвращалась в его истерзанное тело, а мозг вроде бы возобновил нормальную мыслительную деятельность. Итак, если верить Эрни – хотя верить этой сволочи теперь, получается, нельзя, – Боров вернется сюда через день-два. За это время Чики должен выковырять клад Рыжих ОТТУДА, и тогда... Тогда надо будет думать, как выбраться живым из ситуации, когда, будучи держателем клада, он станет желанной мишенью как для людей Папы, так и для своего комрада.

А если Чики клад не выковыряет? Тогда Боров его уж точно пристрелит, зараза. С досады. Впрочем, скорее всего тогда пристреливать будет просто некого. Боров воображает, видно, что клад просто прикопан в укромном распадке между заброшенными могилами первопроходцев, – как бы не так. Более жуткого места, чем то, где Рыжих угораздило запрятать свой клад, и выдумать было трудно. УР он и есть УР.

Чики с ожесточением сплюнул густую, с кровью пополам, слюну и принялся мучительно соображать, как ему выпутаться из того дерьма, в которое его в очередной раз ввергла придурковатая фортуна.

Чикидара отвлекся от трансцендентных размышлений и посмотрел вниз. Там, за стеклом фонаря кабины, торопливо бежали назад невысокие холмы, покрытые где – тонким слоем снега, где – чахлыми побегами чего-то вроде пустынного багульника или иссиня-зелеными пластами ядовитого ленточного лишайника. Короче – картина здешней природы глаз особо не радовала.

Угрюмая, прямо скажем, была картина. Брошенная она и есть. Брошенная – чудовищно удаленная от родного Фомальгаута планета – умудрялась отапливать свою атмосферу, отсасывая энергию магнитного поля быстро вращающейся звезды и сжигая ее в негаснущем, ионосферном разряде, заливавшем поверхность Брошенной мертвенным, вечно дрожащим светом. Феномен, до крайности интересовавший физиков и наблюдавшийся, правда, в совсем иных формах – еще только в проклятом Богом, загадочном Мире Молний. Сам же Фомальгаут, пронзительно-ледяной иглой вогнанный в здешний небосвод, только каким-то недобрым блеском отличался от еще нескольких, почти равных ему по яркости звезд, пробивавших своими лучами трепещущее в небе марево фиолетового плазменного пламени.

Как ни странно, светом этого скудного, неровного огня умудрялись перебиваться несколько десятков видов организмов, которые экзобиологи числили по графе «флора» Фауна же Брошенной была представлена только мифическими Пушистыми Призраками, завезенными якобы сюда с Шарады. Сам Чикидара ни одного из них никогда сроду не видел, за что только благодарил Бога – такая встреча считалась отменно дурным предзнаменованием.

Всего здесь было в обрез. Край вечной магнитной бури и удушающе низкого содержания кислорода в атмосфере – достаточного, чтобы не отдать Богу душу сразу, но и не позволяющего протянуть долго. Чтобы такая жизнь и вовсе не казалась медом, букет газов, составлявших местную атмосферу, удачно дополняла солидная доза аммиака. Того из лишенных по какой-либо причине кислородной маски гостей Брошенной, кого слишком долго не могла вогнать в гроб хроническая гипоксия, добивала прогрессирующая эмфизема.

Что и говорить, райское это было местечко.

Тем не менее, Империя воздвигла в этих неуютных краях несколько мощных, роботизированных производственных комплексов, содержать которые Директории оказалось не по силам, и теперь гигантские громады мертвых корпусов этих технологических монстров украшали самые неожиданные уголки здешнего ландшафта. Легенды о сохранившихся в их подземельях запасах дорогостоящего сырья, оружия или просто валюты, пережившей все пертурбации истории истекшего века – баксов Метрополии и строжайше запрещенных к обращению и потому особенно ценных самоумножающихся «листьев золотого дерева» из Мира Ку, – привлекали к ним авантюристов со всего Обитаемого Космоса. Ландшафт местами украшали остовы посадочных модулей кораблей кладоискателей и изыскателей, искавших здесь в былые времена упомянутые выше несметные сокровища, но нашедших только собственную гибель, – военное производство, даже поставленное на консервацию, умело защитить себя и свои секреты.

Плохая планета с дурной славой.

И вдобавок ко всему на ней Чикидару вот уже второй раз подряд пытались убить.

Все – и собственный здравый смысл, в первую очередь – предупреждали его, что связываться с компанией Оранжевого Сэма – просто изощренно-глупая разновидность самоубийства, но очередной взнос «Гартману и Уиндему» за аренду «Леди» было необходимо платить сейчас. Или уж не платить никогда больше. Конечно черта с два «Гартман и Уиндем» когда-нибудь еще увидят эту посудину в своем стойле. Да и не хотят они ее там видеть – вряд ли их явно липовая контора наскребет в своих закромах достаточно баксов, чтобы оплатить хотя бы месяц простоя судна такого класса (как и откуда оно попало в их распоряжение – вопрос темный) Чикидара знал, что с «Леди» он не расстанется. Однако переходить из категории систематических должников в таковую профессиональных угонщиков со всеми вытекающими из этого осложнениями ему вовсе не хотелось. Да и сделка, предложенная ему почтенным Самюэлом Кови, выглядела сперва вполне невинным космокаботажем. Если не считать что каботаж на орбите Брошенной преследовался на равне с прямой уголовщиной.

Впервые он почуял недоброе, когда поймал нацеленный на него, Чикидару, сумеречный взгляд Чорри – Рыжего Гиммлера – взгляд палача, оценивающего, какой длины веревку подобрать для клиента данного роста и веса, чтобы вышеупомянутый клиент ее не оборвал, но и не трепыхался в петле без дела битых полчаса. А когда тот как-то раз, не спуская с Чики этого, вызывающего озноб взгляда, еще и сотворил знакомый всем, кто более или менее хорошо знал Чорри Лумиса, жест словно снял невидимую паутину со своего узкого, на ацтекскую маску похожего лица. На долю секунды пальцы Чорри всегда задерживались на длинном – через веко и угол рта пересекающем все его лицо – шраме. Скверный был это жест. Ничего хорошего не предвещавший. Это было еще в самом начале полета. Холодок пробрал тогда спину Чикидары он совершенно неожиданно задумался над тем обстоятельством, что каждый из Рыжих оттрубил в свое время не один год за пультом управления космических судов самого разного пошиба и, случись чего, не моргнув глазом заменит его – Чики – в командирском кресле «Леди». И то, что коды запуска основных групп полетных программ этого суденышка знал только он сам – арендатор и командир-пилот, – могло обернуться только излишним пристрастием людей Оранжевого Сэма при допросе несчастного хранителя всех этих беспомощных секретов, если уж они решат взять его в оборот.

Еще хуже была только одна привычка Рыжего Гиммлера – поигрывать стальными шариками-подшипниками, что в изобилии водились у нею по карманам. С виду – безопасное чудачество. Но только не для тех, кому посчастливилось словить такой шарик в висок лоб или затылок. Эту манеру Чорри Лумиса расправляться со своими жертвами хорошо знали в Секторе, и привычка его пассажира постоянно перекатывать между пальцами три-четыре увесистые поблескивающие сферы – черт его знает, как ему удавалось удерживать их в одной, пусть даже очень широкой ладони, – радости Чикидаре отнюдь не доставляла. Говаривали, что у Чорри неплохой талант гипнотизера, и у того, кто засматривался на перекатывание сверкающих шариков, потихоньку ум заходил за разум, что только облегчало Чорри дальнейшее. Разное говорили. Во всяком случае, в метании шариков Чорри тренировался систематически, переколотил на борту «Леди» массу предметов, к тому не предназначенных, и держал в состоянии постоянного ожидания удара своим снарядом несчастную Марго – числившуюся за ним невероятно рыжую и невероятно озлобленную кошку, доставлявшую Чикидаре все неприятности, которые только можно ожидать от такого рода зверя, помещенного на борт космического судна, и еще множество – совершенно неожиданных.

Косвенно опасения Чикидары подтверждало и то, что сразу после старта наглая рыжая свора стала вести себя на «Леди» по-хозяйски, не обращая на Чики больше внимания, чем он того заслуживал. Никто и не думал убирать со стола в кубрике остатки когда попало устраиваемых попоек и сеансов жратвы. Из не слишком обильных запасов Чики рыжие падлы брали все, что хотели и когда захотели. Притом всегда и все бросали на столе недоеденным и недопитым. Ни о каком дежурстве по кораблю или хотя бы по камбузу и речи не заходило.

Оранжевый Сэм почти всю дорогу сидел запершись с хитромудрым Чорри в самом комфортабельном – «для ОВП» – боксе «Леди», производил там немыслимое количество вонючих, в крошево разжеванных сигарных окурков и обмозговывал со своим верным пособником какие-то стратегические планы. Выходил он оттуда лишь раза два в день, когда то Стив Гогиа, то буйный Пот Стек начинали чистить морду невозмутимому Ингеборгу. К подобной неприятности флегматичного Йенса приводили его подобный компьютеру, вечно трезвый холодный аналитический ум да еще пристрастие к карточной игре.

Йенс Ингеборг не был шулером – он просто очень хорошо умел играть. Почти так же, как палить из «дуры».

Йенс никогда не мазал и почти никогда не проигрывал. В результате уже к середине полета почти по половине еще только в проекте означенной доли трех из шести Рыжих обратилось в долговые расписки, на него, Йенса, выписанные. Стив и Пол этого вынести не могли и лезли в драку, а Лейшмановски – Польский Лис только ругался по-славянски и наливался черной злобой. Все больше и больше, что само по себе не предвещало ничего хорошего Сэм, обыкновенно, бил морды обеим сражающимся сторонам – так что в сумме Йенсу перепадала тройная доза этого воспитательного воздействия, – затем выпивал баночку «Гиннеса» и вновь уединялся с Рыжим Гиммлером. Созданию дружеской, раскованной атмосферы на борту «Леди» все это, само собой, способствовало мало.

В свободное от проигрывания Йенсу все новых и новых – виртуальных пока что – запасов валюты Пол неустанно тренировался в боевых искусствах Империи Зу, используя в качестве тренировочных снарядов все и всех, кто имел неосторожность попасться ему под руку и прилагал все усилия к тому, чтобы свести на нет запасы провианта и вина на борту. Вацлав осваивал шотландскую волынку, а Стив разъяснял всем кого мог за ставить себя слушать, что жизнь на этом свете была бы просто раем, если бы какой-то древний государь по имени Иосиф прожил хотя бы до тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года.

Другой страстью Стива было прихватывать по пути своих малопредсказуемых перемещений по судну все что плохо лежит. В нем сочеталась чисто патологическая клептомания и незаурядный талант карманника. На претензии, которые Чики, набравшись духу высказал по этому поводу самому Оранжевому Сэму, ему было велено не приставать к людям с придирками по поводу их маленьких слабостей. Что и пришлось принять к исполнению.

Чтобы «Леди» окончательно не превратилась в летучий свинарник, Чики пришлось взять на себя сверх навигаторских функций еще и обязанности дневального-подметалы. Когда он хотел толком без нервов, проглотить кусок пищи и запить его глотком кофе, ему приходилось запираться на камбузе. Невзгоды эти с ним делил похожий на бухгалтера из старых кинофильмов – плюгавый и очкастый – профессор Самуэлли – единственный не рыжий пассажир «Леди» в этом очаровательном рейсе.

Впрочем, трудно было сказать что-то определенное о цвете волос ученого мужа, которого неведомо для какой цели волокли с собой на дело люди Оранжевого Сэма, – настолько седыми были его уныло обвисшие серо-пегие усы. В разговоре с ним Чики не только такой сугубо интимной подробности, но и ничего путного вообще установить не удалось – настолько тот был запуган и молчалив. Так и провел он почти весь рейс на камбузе на пару с лысой молчаливой загадкой.

Со временем их молчаливые трапезы стала в качестве непременного участника разделять Марго. Здесь, на камбузе, она, как и Чики с профессором, могла хоть несколько минут чувствовать себя в безопасности, и это породило если не дружбу, то какой-то своего рода молчаливый союз между тремя изгоями.

И за себя, и за кошку, и за профессора Чики было обидно «Ну ладно, – говорил он себе. – Мы с Самуэлли цветом не вышли, а животина за что страдает? А и то – если с другой стороны подойти – можно подумать, я виноват, что не уродился морковного или апельсинового окраса, – все чаще думал он, судорожно глотая наскоро подогретую в микроволновке жратву. – Это прямо расовая сегрегация какая-то. По цвету ворса. Так и до геноцида недалеко».

До геноцида в отношении нерыжего населения «Леди» дело, однако, не доходило.

И это было еще одной загадкой этого рейса.

Обе загадки получили свое разрешение здесь – на Брошенной. Вон там – впереди, в сорока милях отсюда далеко за Большими Корпусами, где он должен встретиться с Боровом, начинались предгорья невысоких Северных гор.

Сказали тоже какие-то чудаки – гор. Уж скорее – холмов. Или – сопок. Казалось бы, ничего страшного не было в очертаниях этих пологих холмов, простиравшихся там – у здешнего зыбкого горизонта, куда, свернув наконец с полузанесенного песком шоссе, погнал свой флайер Чики. Но для него принять такое решение было актом героизма. Потому что путь его вел к небольшому распадку, приютившемуся за лощинкой, пролегающей между двух заросших «каменным мхом» склонов. Тогда – о, как давно это было – когда пара вездеходов, на которых люди Оранжевого Сэма доставили его и вконец скисшего профессора Самуэлли к этому – не самому угрюмому на Брошенной – месту, он еще подобострастно хохотнул в ответ на замечание Пола, что здешняя местность смахивает на женскую грудь.

– Не на женский груд, а на коровий зад! – безжалостно оборвал наметившееся было взаимопонимание между конвоируемыми и конвоирующими мрачный Стив. – И вытряхивайтесь на грунт, суки. Приехали!

– Вы уж простите нашего друга, – с издевательской вежливостью добавил Чорри, – Стив у нас по отцу грузин и человек темпераментный. Как говаривал один древнеиудейский автор, «даже среди портовых грузчиков слывет большим грубияном».

Он снова «снял паутину» с изуродованной шрамом рожи и стал натягивать кислородную маску, которая превратила его и без того противный голос в карканье робота из мультфильмов.

– Так или иначе, – добавил он этим голосом, – ваша дорога, несчастные жлобы, к жизни и свободе ведет через этот самый задний проход. Войцех, проинструктируй клиентов.

В тот день Чорри был в особо мерзком настроении сразу после посадки – не успели, кажется, отпереться затворы тамбуров – с «Леди» удрала Марго – предпочтя, видимо, верную гибель в заснеженной пустыне мучениям в руках такой паскуды, как ее хозяин. Рыжие восприняли это как исключительно опасный, даже жуткий признак.

Долинку, вновь раскинувшуюся перед ним, Чикидара знал как свои пять пальцев Укрепленный Район – УР. Охранная Зона. Хотя и побывал в ней один только раз. Этого раза было вполне достаточно. И для того, чтобы навек невзлюбить Брошенную, и для того, чтобы так же навек приобрести аллергию к увлечению своей молодости. Когда-то никто не мог переиграть Чикидару на электронном поле брани. Польский Лис знал об этом.

– Ты, говорят, знаешь толк в электронных играх? – осведомился Лейшмановски, присаживаясь на явно искусственного происхождения каменный гриб у подножия выступающих из песка скал – а может, тоже остатков какого-то взорванного железобетонного заграждения.

За этими непонятными скалами простиралась узковатая лощинка, словно поросшая какой-то смесью здешнего сверхсухого кустарника и железной арматуры, торчащей из почвы. То тут, то там на корявом грунте виднелись гнусной окраски пятна – словно разводы ядовитой плесени. В наступавших сумерках стало заметно, что кое-где все это подсвечено откуда-то, словно из-под земли, каким-то зловещим сиянием. У Чикидары этот мрачный пейзаж не вызывал ни малейшего энтузиазма.