Глава 1

НЕУДАЧНИКИ ФРОНДЫ

Каждый, кому приходилось болтаться по Обитаемым Мирам, знает, что главной особенностью космического рейса является невероятных масштабов скука, бороться с которой помогают только бесчисленные бытовые неудобства. От них, пожалуй, бывают избавлены только пассажиры лайнеров того класса, чьи билеты обходятся в целое состояние. Что до путешествия в недрах боевого космокрейсера, то тут и скука, и неудобства оказываются возведенными в куб, а то и большую степень.

Несколько тысяч бойцов Космодесанта и специалистов по всем видам космического вооружения, с редкостной изобретательностью распиханные по отсекам экипажа, были поистине невидимками. Огромная махина «Рагнаради» все время представала перед Каем лабиринтом пустых и стерильно чистых переходов и шахт, изредка меняющихся ролями и совсем уж редко когда оживленных фигуркой дежурного техника, поспешающего по своим делам или целеустремленно карабкающегося по скобам вертикального колодца к неведомой неисправности, потребовавшей его присутствия. Иногда — всегда где-то рядом, но не там, где находился он сам, — по проходам пробегали под назойливые звуки сигнализации сотни ног: то ли учебная тревога, то ли спортивная тренировка гнала куда-то очередное подразделение космического воинства, после чего все стихало, и стихало надолго. Возможность общения предоставлялась «балластным пассажирам», как за глаза именовались внештатные путешественники по казенной нужде, вроде Кая, только во время приема пищи в одной из общих столовых — на выбор — да в открытых для посещения «балластниками» барах младшего офицерского состава.

Основной частью «балластных» были возвращающиеся по месту прохождения службы отпускники и командированные — существа замкнутые и погруженные в печальные думы о бренности кратких дней отдыха и свободы и несклонные к завязыванию знакомств. Оно было и к лучшему. Каю с его липовым удостоверением военного медика вовсе не хотелось быть озадаченным вопросом о том, что доктор Питерман (так его окрестили при отправке с Океании) думает о проблемах трансплантологии и военно-полевой медицины.

И все-таки он обрадовался стуку в дверь своей каюты, который прервал порядком осточертевшее ему томление над партией в «обратные шахматы» — поистине сатанинской выдумкой начала третьего тысячелетия. Стук, а не звук зуммера — это говорило о том, что за дверью каюты присутствовала чем-то родственная ему душа: сам он почти всегда пользовался именно этим архаическим способом оповещать хозяев самых различных помещений о своем намерении войти.

За дверью оказался нескладный конопатый блондин в форме космодесанта без знаков различий. Левая штанина его комбинезона была закатана и являла миру умеренно волосатую нижнюю конечность в неброском носке и с припухшим коленным суставом.

— Я хотел бы, чтобы вы посмотрели мою ногу, — сообщил гость, втискиваясь в каюту. И добавил: — Простите...

Кай сосредоточенно посмотрел на предложенный объект и, надо сказать, не слишком сильно обогатил этим свой жизненный опыт.

— Садитесь, я прощупаю сустав, — сказал он. — А что у вас вышло?

— Да, собственно, как раз ничего и не вышло, — добродушно объяснил озабоченный состоянием своей конечности гость. — Здесь — этажом ниже, в спортзале... Хотел показать класс волейбола здешним увальням, а ничего не вышло. Навернулся в прыжке...

— А здешний э-э... медик? Дежурный? — поинтересовался Кай, с облегчением убеждаясь, что по крайней мере коленная чашечка собеседника цела.

И еще он подумал о том, что кого-то ему этот тип напоминает. Но не мог вспомнить — кого.

— Так я как раз о него и навернулся, — пояснил страдалец. — Оба прыгнули за мячом — одновременно, понимаете, — и получилась куча мала. У этого парня отменно твердый затылок, а тут еще — со всего размаха... Сами понимаете, мне после этого было неудобно затруднять его еще и этим... Боюсь, что у него получилось маленькое сотрясение... А я вспомнил, что здесь вы как раз постоянно маячите... Извините... Постоянно присутствуете за завтраком — по диагонали от меня...

— Вот, намажьте этим, — Кай достал из сумки обычную «универсалку» и протянул тюбик пострадавшему.

Тут его совесть была чиста. Старая как мир смесь мягкого обезболивающего и биорепаранта только один раз на его памяти повредила человеку — когда курсант Столпецки, поскользнувшись на мази, выдавленной из упавшего на пол ванной тюбика, был госпитализирован и долго лечился от перелома копчика. Курсанту Столпецки вообще не везло по пустякам. Но это — другая история.

— Вообще-то я — ветеринар, — вдохновенно соврал федеральный следователь. — Так что, если не станет лучше, обратитесь в стационар. Это — четырьмя ярусами выше.

— А на Фронде кого вам лечить? — покачал головой гость, задумчиво втирая мазь в колено. — Последнее, что я слышал на этот счет, это то, что в городах там съели даже бродячих собак. Голод... Хотя — я же чушь говорю! Вы, наверное, на какую-то из наших баз направляетесь: там — на поверхности — землян не жалуют... И военных частей там быть не может. Наших... Отрезанный ломоть...

— Я лечу до «Эмбасси-2», — уточнил Кай. — А уж там определят. Если пришел вызов, значит, кому-то там сдалась моя специальность.

— А я вот — в самое пекло, — не без гордости сообщил конопатый, приводя в божеский вид свою штанину. — Формально — подписывать договор на издание книжки (какие уж там книжки сейчас!), а фактически — собирать материал. Хочу вживую увидеть то, о чем пишу вот уже пятнадцать лет... Невероятно трудно до Фронды этой теперь добираться. Хорошо, что в военном департаменте меня любят — после того, как я выпустил «Рейд „Громовержца“, — и в генштабе мне составили протекцию военкора на „Рагнаради“...

Тут наконец Кай понял, кого ему напоминает незнакомец. Конечно, на обложках книг и в рекламных роликах его открытое веснушчатое лицо выглядело более благородным, чем в жизни, но это было именно оно — лицо писателя Анатолия Смольского, «отца» знаменитых «Хромого» и «Пешехода», приключениями которых зачитывались не слишком притязательные читатели по меньшей мере двадцати из тридцати трех Миров. Кай и сам грешным делом не прочь был порой — на сон грядущий — на пару часов нырнуть в этот упрощенный мирок. Мирок, в котором наивных жителей Фронды надували коварные ранарари, и благородные, а иногда и не очень, земляне вели бесконечную борьбу за Новое Объединение. И хорошим людям в этом мирке везло чаще, чем плохим... У Смольского было бойкое перо, сюжеты всегда были неожиданно и лихо закручены, а картонность персонажей успешно компенсировалась хорошим знанием материала. Насколько мог припомнить федеральный следователь, Смольский в миру носил какую-то не столь благозвучную фамилию и подвизался в серьезной науке — то ли в социологии, то ли в политологии — говорят, небезуспешно. Кроме того, он действительно был популярен среди военных как автор нескольких военно-исторических романов о периоде Воссоединения. Стали понятны и некоторые странности в поведении гостя: тот просто не мог представить себе, что собеседник не узнает его. В свое время он благополучно снялся в эпизодических ролях в фильмах по собственным произведениям и действительно мог претендовать если не на славу артиста, то на известность и узнаваемость у широкой публики.

«А вот теперь бедняга может пробоваться и на роль Хромого», — не без ехидства подумал Кай и предложил гостю кофе. После чего формально представился (Питерманом, конечно, куда денешься от своей легенды) и спросил для проформы, не с самим ли Анатолием Смольским свела его судьба. Через пять минут он уже знал многое, если не все о взглядах литератора на основные проблемы современной прозы (таковых было две — субъективизм издательств и зависть «эстетствующих бездельников»), политики («Фронду мы прошляпили») и криминологии — оказывается, он был криминологом! Это уже начало забавлять Кая: криминалист и криминолог летят на одну и ту же злосчастную планету, каждый со своей легендой и каждый — с надеждой понять что-то свое в этом далеком и изуродованном мире... Не следовало, однако, упускать случая получить консультацию специалиста по социологии преступности на Фронде. Тут Кая ждал полный успех: Анатолий сел на своего конька, и конек этот закусил удила.

— Самое страшное, — вещал создатель «Хромого», — это то, что контакт землян с инопланетянами происходит через криминальные структуры. Формально с Фронды на Инферну могут эмигрировать только молодые, здоровые, имеющие дефицитные специальности и до крайности законопослушные люди. По контракту и с массой социальных гарантий. А фактически процветает настоящая работорговля: мафия собирает последние гроши с разоряющегося и нищающего населения бывшей земной колонии и продает людей в самое настоящее рабство на планету, которая теперь уже без притока этих рабов не может обеспечить себе даже нормальный прожиточный минимум... Да-да! Ходят такие слухи... А теперь еще поговаривают — и очень серьезно — о том, что мафия превращает Диаспору землян на Инферне в рассадник наркомании, причем наш обожаемый Директорат не пропускает на экраны ни слова правды об этой стороне дела — боятся обвинений в покушении на внутренние дела ранарари...

— Кстати, о ранарари... — Кай подался вперед. — Они у вас так живо описаны — я, честно говоря, думал, что вы и на Фронде их встречали, и на самой Инферне побывали...

— Откровенно говоря, живьем ранарари только на Земле и видел, — признался Смольский. — На приеме в посольстве... Но собрал по ним все, что когда-либо появлялось в печати. И большую часть этого собрания с удовольствием стер из памяти — и своей и компьютера. На самом деле ничего путного о жителях Инферны не знает никто. Даже чем они питаются, толком никто не знает. Общие слова. Из того, что о них написано, половина — всякие домыслы, а половина — философия на пустом месте. Мы, люди, знаем о ранарари только то, что они нам пожелали сообщить. А поэтому я поступил чисто по-писательски: отобрал все самое красивое и жуткое и с этим материалом работаю. А вот как потекут с Инферны реэмигранты — будет много такого, о чем стоит у них узнать.

— Пока не текут... — осторожно вставил Кай.

Негоже ему было козырять излишней информированностью по проблеме...

— Не текут, — согласился Смольский. — Виза на Инферну — это билет в один конец.

Кай заполнил образовавшуюся паузу комплиментом, тоже не лишенным двойного дна:

— Вам очень удались образы главарей фрондийской мафии. Скажите, у Фроста ведь действительно был прототип? У того, который для своих врагов держал в саду бассейн с пираньями?

— А он и сейчас есть. Его кличка Фостер. Нехарактерная... А про пираний есть даже видеосъемка. Настоящая, не монтаж... Такая там публика: один запросто может схарчить вас милым рыбкам, другой — продать в рабство или держать всю жизнь в зиндане... И ничего с этими сволочами поделать невозможно. Это уже — не сфера юрисдикции Земли... Точнее — вообще не сфера действия законов Федерации... Для этого они и добивались этой своей независимости...

— А Хубилай? — Каю стало уже любопытно — литератор действительно очень красочно описывал тех людей — если уж их считать людьми, — которых он, федеральный следователь, представлял себе иногда точно такими же, а иногда и совсем другими, читая пускающие мороз по коже протоколы и докладные записки.

— Хубилай — это и есть Хубилай... Я не стал изменять кличку. Ее, кстати, иногда выговаривают на английский манер — Кубла-хан. Или просто Кубла. На самом деле — Абдулла Кадыр... Вот это — молодой хищник. Он еще себя покажет. На одном шарике с тем же Фостером не уживется...

— Трудно поверить, что вы никогда не бывали на Фронде, — отвесил Кай литератору слегка преувеличенный комплимент. — Должно быть, приходится перелопачивать горы документов...

— У меня есть... точнее, были неплохие источники информации на этой милой планетке, — со значением произнес Смольский.

— Ну, тогда вы летите не наобум, — несколько успокоенно предположил Кай. — Должно быть, у вас есть рекомендации к местным влиятельным лицам в прессе и в кругах литераторов...

— И не только... — все так же — со значением — добавил автор десятка бестселлеров. — Пресса, литераторы — это опять материал из вторых рук. Понаслышке, украшенный домыслами и фантазиями пересказчиков... Нет, тут мне кое-кто составил протекцию покруче — я надеюсь встретиться с настоящими «козырными тузами» тамошнего «почтенного общества»... В тамошнем аду у меня будет надежный Вергилий...

Сказанное всерьез обеспокоило федерального следователя. Судя по их разговору, создатель захватывающих дух детективов был человеком довольно бесхитростным. «Какой дурак отправил его прямиком к черту в зубы?» — подумал Кай. Вслух же счел своим долгом предупредить:

— Будьте осторожны там... И не очень полагайтесь на местных Вергилиев... Это — прихватите с собой. Если будет болеть... — он протянул литератору тюбик «универсалки».

По гулкому нутру космокрейсера покатился настырный, ввинчивающийся в уши сигнал.

— Пора по местам, — Смольский поставил чашку на столик и поднялся. — Через десять минут — бросок. Спасибо за лекарство. Знаете, я отношусь к таким вещам очень серьезно. Мне сейчас нечем отдарить вам его. Зато первый экземпляр моей новой книги — ваш. С автографом. Хотите — выведу вас среди героев? Так сказать, увековечу.

— Право же, не стоит, — с легким испугом возразил Кай.

Только этого ему еще не хватало.

Дверь посольства отворилась, и произошло то, что происходило перед ней каждый понедельник, среду и пятницу: очередь поломалась и стала просто толпой — стадом, сгрудившимся вокруг загончика, огражденного от напирающего народа прочной сеткой. В загончик вышел секретарь. А может, секретарша. Народ рефлекторно подался назад — не из уважения к Большим Друзьям, а из так и не изжитой и вполне естественной брезгливости.

Зеленая тварь лязгнула пару раз хитиновыми зубами, подняла к глазам пачку заявлений, зажатых в чешуйчатой лапе, и гнусно заквакала. Сначала в полной тишине шли до неузнаваемости искореженные фамилии и имена счастливцев. Девятнадцать сегодня. Затем — вполне четко и с особо гнусным прононсом — фамилии и имена невезучих, приговоренных остаться. Двадцать три. И это было все. Окончательный отказ.

Друг побрякал челюстью, с величественным прищуром динозавра высматривая что-то поверх голов толпы, переступил с одной суставчатой когтистой лапы на другую, да и убыл назад, в посольство. На смену ему выпорхнула вполне земная девушка-служащая и стала из-за решетки раздавать сегодняшнюю сотню иммиграционных бланков, каждый раз боязливо отдергивая руку от судорожно хватающих листки рук, так, словно это по эту, а не по ее сторону стальных прутьев были Друзья. «Черти с Канопуса»...

Кирилл выбрался из толпы, прошел пару кварталов вниз, к площади, и присел прямо на поребрик тротуара. Хотелось обхватить голову руками и постонать немного. Но это уже было — при повторном, кажется, отказе. Так что оставалось только сидеть и смотреть в пустоту перед собой. В этой пустоте располагался громадный город, состарившийся, обветшавший за эти годы, заплеванный и населенный опустившимся, озлобленным народом. Великим и обреченным. Как и все остальные народы на этой планете.

— Ну, так вот и будем глаза таращить? — спросил сверху глуховатый голос с акцентом. — Или поговорим все-таки? Разреши представиться: Джордж Листер — капитан.

— «Относительно много»? Господин резидент так и изволили выразиться? «На Инферне-де, по нашим данным, относительно много землян»? Ей-богу, они там, на Океании, научились выбирать формулировочки... — подполковник Дель Рей принялся иронически промокать салфеткой аккуратно постриженные усы.

Усы эти были, пожалуй, единственным — по штату, видно, положенным — видимым изменением, которое прошедшие годы добавили к его вполне кинематографическому облику. Все также, как и прежде, кадровый контрразведчик был подтянут, широкоплеч, улыбчив и молод на вид. Седина все никак не могла пробиться в его темно-русую шевелюру и тем, возможно, тормозила его продвижение по службе. Седины — легкой, но бросающейся в глаза седины — вот чего только и не хватало Гвидо, чтобы соответствовать имиджу полного полковника федеральной контрразведки. Впрочем, и подполковничий мундир — здесь, на официальной военной базе землян, он мог позволить себе роскошь ходить не в штатском — очень шел ему.

— Собственно, — Кай задумчиво двинул по мозаичной крышке стола свою чашку кофе так, как если бы она была шахматной фигурой, — я был поражен цифрами по иммиграции на Инферну. И соответственно — по эмиграции с Фронды. Я просто не ожидал, что дело зашло так далеко. Это слишком похоже на катастрофу...

— Это и есть катастрофа... — устало остановил его Гвидо.

Он снова промокнул усы — на этот раз с горестным достоинством.

— Директорат имеет все основания злорадствовать и отплясывать джигу на руинах экономики Фронды. Через тридцать лет после выхода из Федерации Самостоятельная Цивилизация потерпела полный крах. — Гвидо откинулся в кресле и прикрыл глаза, словно повествуя старому знакомому о болезни и кончине кого-то из своих близких. — Полный! — добавил он с чувством. — И крах этот длится вот уже почти добрый десяток лет. Уже который год смертность на планете превышает рождаемость — и разрыв этот увеличивается. Если бы не продуктовые поставки с Инферны, на Фронде уже начался бы даже не голод — голод есть уже и так — мор! Голодный мор бушевал бы уже вовсю!

— И при этом Верховный Интерпретатор отверг гуманитарную помощь Метрополии... — недоуменно констатировал Кай. — Послушайте, Гвидо, вы уж, пожалуйста, не удивляйтесь детским вопросам, которые я вам тут задаю, и моей э-э... реакции на то, что вы рассказываете... Просто вы не представляете, насколько мы там — в Метрополии — далеки от всего этого... Инферной наши СМИ еще интересуются как серьезным конкурентом земной цивилизации — по крайней мере в этой части Обитаемого Космоса. Но про Фронду никто и слышать ничего не хочет... Этакая, знаете, детская обида — не захотел целый Мир жить, как все, отделился — ну и черт с ним. Знать его не хотим, ведать о нем не ведаем...

— Черт-то как раз действительно с ним... — Дель Рей доверительно нагнулся к Каю: — Все дело в том, следователь, что решающим фактором во всей этой игре, которую мы так успешно прогадили, является именно наш хвостатый приятель... Черт. Точнее — черти... Здесь именно так называют премилых обитателей Инферны.

Кай пожал плечами.

— Да их и повсюду так величают. То есть в документах и в речах политиков это, разумеется, «ранарари» — по их самоназванию. Но в бытовой речи, к сожалению...

— Сожаления тут малоуместны, следователь... — Гвидо машинально пододвинул собеседнику коробку с сигарами, но вспомнил, что тот не курит, и забарабанил по ее крышке костяшками пальцев, выбивая довольно сложную мелодию. — И по обличию своему — помесь козла, летучей мыши и крокодила, и по сути своей — создания коварные, злобные, к роду людскому не благоволящие... И — самое страшное — несмотря на это во всем, в сущности, нам подобные. По своей биохимии, по своим потребностям, по структуре своего разума... Вам еще придется в этом убедиться лично. Даже сейчас, когда на нашей стороне, казалось бы, все факторы — и коллапс-генераторы, и несколько космических флотов, и просто элементарное превосходство в численности, — эти твари отторгли Фронду от Федерации... И мы с ними еще хлебнем горя, если будем действовать по-прежнему — развесив уши...

Кай наклонил голову в знак внимания. Насколько он знал Гвидо, после всплеска эмоций тот должен был перейти к долгожданной сути дела. Того дела, ради которого он — федеральный следователь Кай Санди — был переброшен через космическую бездну с солнечных просторов Океании сюда — на парящую над сумеречными равнинами Фронды орбитальную станцию — островок земного Мира над морем вражды и бедствий.

— Еще раз повтори, пожалуйста, как тебя зовут, — попросил Кирилл. — И напомни, за чей счет мы так надрались вчера. Не люблю, понимаешь, оставаться в долгу...

— Еще раз повторяю, — вчерашний знакомый был уже трезв, подтянут и если и страдал от похмелья, то не выдавал этого никоим образом. — Джордж Листер — капитан. И постарайся вспомнить еще что-нибудь из того, о чем мы говорили вчера.

— А и вспоминать нечего, — Кирилл сел на койке и, наклонясь вперед, принялся шарить рукой под кроватью.

Бутыль не далась ему в руки, укатилась в глубь темного пространства, куда детское воображение склонно помещать жутких Бабаек и торопливую Черную Руку... Кирилл озлобленно выпрямился, заставил себя встать с измятых простыней и двинулся к умывальнику. Открученный на все обороты кран злорадно воссипел у него под рукой — воду уже успели отключить.

Чертыхаясь, Кирилл нащупал под раковиной полупустую (точнее, к счастью, полуполную) канистру с заранее припасенной водой и, чудовищно корячась, стал лить теплую жижу себе на голову. Потом, вытирая башку не первой свежести полотенцем, вернулся в комнату.

— Тебе надо похмелиться, — сочувственно сказал кэп Листер и протянул ему плоскую фляжку.

Это оказался даже не самогон — настоящее пшеничное виски, черт возьми! Кирилл не без уважения посмотрел на Листера.

— Ну, теперь ты вспомнил наш разговор? — осведомился Листер.

— Вспомнил, — хмуро ответил Кирилл.

И без того скверное с похмелья настроение его упало в область запредельно-отрицательных величин. И притом упало резко.

— Это был не разговор, кэп... — Кирилл подошел к окну и зло уставился на дурацки радостное утреннее небо Фронды.

Ему не хотелось смотреть назад — на комнату, в которой от прежней роскоши остались только фотообои с видами разных Миров и в которой больше не было Ганки. Собственно, там не было вообще ничего, кроме койки, брошенного на пол матраца — для заночевавшего гостя, некоторого количества пустых бутылок, так и не проданного за отсутствием покупателя блока связи (давно отключенного за неуплату) и дурацкого капитана Листера — худощавого и подтянутого.

Весь прошлый день Кирилл решал для себя вопрос — просто ли алкоголик его новый знакомец, подошедший к нему в минуту глубокого отчаяния неподалеку от посольства Инферны, или же еще и «голубой». А если последнее, то на кой черт ему сдался именно он — Кирилл Николаев, в прошлом лейтенант Космодесанта, а теперь — после «Акта о демилитаризации» — охранник-вышибала в заведении пана Бжезины. Ранее Кирилл не замечал особого к себе внимания со стороны лиц нетрадиционной половой ориентации.

Впрочем, ориентация у кэпа Листера была, по всей видимости, вполне традиционная: с домогательствами к Кириллу он не полез, а вместо этого, после основательного количества выпитого за его счет спиртного, предложил Кириллу войти в дело. Но сначала аккуратно «прощупал».

— Давно без работы? — осведомился он, наливая по третьей.

— Обижаешь, кэп. При деле состою...

Кирилл привык уже говорить со случайными собутыльниками на жаргоне не то чтобы вконец блатном, но приблатненном, преодолевая всякий раз некоторое к тому отвращение — неоконченный факультет журналистики давал о себе знать, довольно книжное детство — тоже. Так что и сленг у него получался книжный. Но все равно так было проще.