Но и они ошибались — эти двое. Их планам не суждено было сбыться. Потому что на борт космического транспортного судна «Саратога» еще на пересадочном орбитере «Вулкания» был принят в качестве пассажира второго класса бывший капитан Объединенного Космофлота, а ныне свободный предприниматель Лесли Коэн. Впрочем, в конечной точке его пути — на орбитере «Химмель-14» — его ждали в абонентском ящике заботливо отправленные до востребования другим рейсом документы, из которых следовало, что предъявителем их является навигатор высшей категории, уволенный из ОКФ за нарушение кодекса офицерской чести, Кэннет Кукан. В отличие от ксивы, предъявленной им при покупке билета на рейс «Саратоги», те документы были подлинными.

Кэн Кукан производил на окружающих довольно сильное впечатление. Был он всегда загорел, броваст, облачен в нечто полуспортивное, наводящее на мысли о членстве в дорогом яхт-клубе где-нибудь в Метрополии, профиль имел медальный, а взгляд — орлиный. Говорил всегда веско и со значением. Наводил на мысли о близости к высшему обществу и золотой богеме.

Зарабатывал он на жизнь крупными кражами. Чаще всего — со взломом.

Правда, как заметил некогда один опытный сыщик, говоря о представителях преступного мира в целом: «Мало кому из них удается сводить концы с концами, если хотя бы время от времени они не подрабатывают законным путем». Кэн Кукан не был исключением.

Кэна Кукана искали полицейские службы пяти Миров и Федеральное управление расследований. Правда, под именами, которые к его собственному ни малейшего отношения не имели. Если навигатору и приходилось временами «присесть на нары», то всегда по чужому паспорту. Свои настоящие документы он берег как зеницу ока. Ведь они давали ему — специалисту с почти безупречной репутацией — возможность время от времени наниматься для выполнения пары каботажных рейсов где-нибудь на Периферии, где мало кто интересовался его прошлым. Сейчас он рассчитывал вполне честно наняться на пару рейсов где-то на участке Трассы «Чур — Прерия» и «срубить» сумму, необходимую и достаточную, чтобы, уже под очередным псевдонимом, добраться до Океании. Там он был намерен предпринять «гастроли» дуэтом с одним из блестящих мастеров своего дела Дмитрием Шаленым. Тот присмотрел и рассчитал неплохой вариант крупной поживы.

Океания была крупным импортером очень дорогих материалов и компонентов для тамошнего «суперхайтеха». И не менее крупным экспортером весьма дорогостоящих продуктов этих своих технологий. Менее драгоценной, но все же достаточно привлекательной добычей могла стать всякая экзотика, добытая в глубинах океана, покрывающего всю поверхность этого Мира, и в донных рудниках. Разумно организовав систему пересадок с прибывающих на планету дальнобойщиков и на таковых с нее убывающих, можно было наварить неплохую сумму. Главное состояло в том, чтобы сопровождающие груз (прибывающий, как правило, в стереотипных корабельных сейфах) обнаружили, что сопровождают пустоту, только тогда, когда пара их попутчиков уже покинула бы борт очередного корабля.

Идея была богатая: дальнобойщики вовсе не изобилуют вертящимися под ногами пассажирами и членами команды. Эти мрачноватые полупустые громады тянут от одной точки перехода до другой только хорошо пригнанный в грузовых отсеках материал низкой и средней ценности и сейфы с материалом ценности высокой и сверхвысокой. Соответственно почти весь контингент их пассажиров составляют лица, груз сопровождающие. А те редко снисходят до того, чтобы неотлучно дежурить при товаре. Те, у кого хватает денег на гибернацию, в таковой пребывают. Остальные (а их, как правило, раз-два и обчелся) предпочитают ошиваться в корабельном баре, казино или в виртуалке, а не шляются по пустынным коридорам и отсекам своего летучего узилища. Дежурная смена экипажа всегда занята по горло и по судну зря не болтается, а сдавшая дежурство смена — тем более.

Это было идеальными условиями для идеального дуэта Кукан — Шаленый. Кэн был отменным специалистом по проникновению в запертые и опломбированные помещения космических судов. Дмитрий — по вскрытию сейфов. У каждого из них была и вторая специальность.

Кукан был еще виртуозом-карманником. Это не приносило больших денег, но могло в нужный момент обеспечить партнеров бесценной информацией: чьими-то документами, записями, ключами и бог его знает чем еще, с чем объект предварительной обработки предпочитает не расставаться ни при каких обстоятельствах. Такое порой сильно облегчает жизнь.

Шаленый (более известный в соответствующих кругах как Шишел-Мышел) был неплохой боевой единицей в рукопашном бою. Это был не результат знания многочисленных боевых искусств, а природный дар Божий. Любому гению дзюдо в присутствии Шишела рекомендовалось отдыхать. Об этом знали и Дмитрия побаивались. Хотя и ходили слухи, что Дмитрий в свое время дал своему русскому Богу зарок: людей не убивать.

Нутро космического дальнобойщика — самое подходящее место, где рукопашный бой может неожиданно решить все дело. Разные газовые пистолеты и баллончики в закрытых малых объемах — оружие обоюдно опасное. Огнестрельное и импульсное оружие в стенах космического корабля применяют только отчаявшиеся идиоты. А поэтому в распоряжении сражающихся остаются только парализаторы, ножи да собственная ловкость.

В общем, гастроли предстояли перспективные. Но и в пути не следовало терять форму.

Кукан подождал, пока сервисный робот уложит его чемодан на кровать — гибрид антиперегрузочного ложа и чего-то в стиле ампир — и оставит его в одиночестве.

Затем стал приводить себя в порядок. Справившись на информационном дисплее о том, который на борту час, он потратил полчаса на душ и переодевание к обеду. Как уведомил его дисплей, обедать на борту принято было в кают-компании, в присутствии капитана и офицеров экипажа. Впрочем, можно было заказать обед и к себе в каюту. Кукан выбрал первый вариант приема пищи. Надо было посмотреть, что за компания собралась на борту кораблика, который забросит его в сектор Чура. Это могло оказаться полезным.

Кэн уже успел заметить, что от типового дальнобойщика миниатюрная «Саратога» отличалась в невыгодную, с его чисто профессиональной точки зрения, сторону. Теперь, поглощая салат и чинно перебрасываясь ничего не значащими словами с соседями по столу, он убедился, что первое его впечатление было верным. Народу на борту хватало. И лезть в «гибернаторы» никто из праздношатающейся публики явно не собирался. Все тут только затем и собрались, похоже, чтобы прекрасно провести время на судне с повышенным комфортом, в полете перезнакомиться и все разузнать друг о друге.

Команда суденышка тоже была нетипичной — это он понял, еще не добравшись до кают-компании, — борт-техники и всякая прочая корабельная живность слишком много суетились, корча из себя персонал высочайшего класса и попадаясь на каждом шагу с неукротимым желанием узнать, чего угодно господину экс-капитану (кто-то уже поставил здешний народ в известность о том, что на борту находится их бывший коллега).

И здесь еще были стюарды — настоящие, живые стюарды. Целых шесть. Для обслуживания летящих первым классом. О, как Кэн ненавидел эту породу людишек — и не настоящий экипаж, и не пассажиры. Разновидность живого багажа. Только багажа жрущего, дьявольски услужливого и всюду сующего свой нос. Вот этим-то пришей-пристегаям явно нечего будет делать большую часть полетного времени, кроме того, чтобы шататься по судну, исполняя всякие идиотские поручения и просто из любопытства.

И ко всему, как венец всех неудобств, на борту были дети. Трое четырнадцати-пятнадцатилетних подростков. На удивление бесхозных и любопытных. Но, присмотревшись, можно было заметить, что не совсем уж бесхозных. Один из них был вроде сам по себе и поручен заботам стюарда, присматривавшего за тем, чтобы ребенок не испытывал неудобств. Одно из двух: либо родители странного чада находятся на борту, но к столу не выходят, либо эти родители настолько бездушные скоты, что отправили чадо в другой Мир в одиночку, только приплатив команде за присмотр за ним в полете. Среди взрослых мальчик держался чинно, но временами, зазевавшись, начинал слишком пристально рассматривать кого-нибудь из попутчиков. Взгляд у него был пристальный и не очень детский и поэтому вызывал легкую оторопь.

Впрочем, наиболее часто этот взгляд останавливался на тех, кто как раз никакой оторопи вроде не испытывал — на двух его однолетках, сидевших за столом прямо напротив него. Эти двое парнишек были настолько странны, что Кукан даже призадумался было: не занесло ли его на один корабль с какими-то инопланетянами. С мутантами, быть может.

Только слегка напрягши свою память, он понял: это дети с Чура.

Ребята были худы, загорелы и одеты совсем не для обеда в кают-компании — в короткие кожаные куртки и шорты. Волосы ребят были светлые и золотистые. Кто-то коротко остриг их — чуть криво, но совершенно одинаково. Загар у них был немного неровный, и от этого лица казались чумазыми физиономиями беспризорников. Кукану сперва показалось, что ребята ко всему еще и босы. Но, заглянув осторожно под стол, он узрел, что на ногах у ребят — сапоги. Такие же, как и верхняя одежда, — короткие, из сильно потертой кожи. А чуть выше у каждого к ноге были пристегнуты ножны — для очень длинного кинжала или короткого и тонкого меча.

«Слава богу, — подумал Кукан, — что этих маленьких бандитов уговорили не брать оружие с собой — в Космосе нравы не должны быть уж такими терпимыми». Чуть позже он убедился, что ошибся, когда заметил, чем ребята ковыряют пищу.

Кстати, и ели они что-то совсем не то, что было подано к общему столу.

Ребята держались за столом свободно, но не как обычные дети, а как дети какого-то древнего, очень рано взрослеющего народа. Близнецами они не были, но, как это бывает с представителями незнакомых рас, с первого взгляда ими казались. На посторонних они, казалось, не обращали внимания. Но, как и у их визави, это было блефом — на любопытные его взгляды они отвечали точно такими же. Это у них выходило непроизвольно.

Кэн не сразу понял, что за обоими малолетними разбойниками присматривает их бонна — высокая блондинка с тонкими чертами узкого лица, которое не портил даже несколько длинноватый носик. Портило его выражение — строгое и холодноватое. Неприступное. Годами, кстати, она если и отличалась от своих подопечных, то от силы раза в два. Не больше. Временами она наклонялась к тому из них, по правую руку от которого была посажена, и проводила с ним короткие переговоры. Тогда лицо ее оживлялось и становилось моложе.

«Какие-нибудь наследные принцы какой-то из атомных династий, — подумал Кэн. — Их папаша — посол где-то в Метрополии. Они у него погостили и теперь возвращаются „нах фатерлянд“. К своей родине — сожженной и засыпанной снегами. В сопровождении личной гувернантки. Все логично».

И еще двое привлекли его внимание. Ничем не замечательные джентльмены в темном.

Интуиция редко подводила Кукана. «За этими двумя — деньги», — почувствовал он.

И, занимая место за столом, сел рядом.

При этом испытал легкий укол сожаления. «Стоило бы оказаться поближе к строгой фрейлейн, — подумал он — Кажется, она не так строга, как хочет показаться. Впрочем, нам далеко лететь — время еще есть».

Все собравшиеся за обеденным столом во главе с капитаном выглядели оживленными и только того и ждали, чтобы сунуть нос в чужие дела. Ну что ж, в конце концов и сам Кэн собирался основательно сунуть свой нос в дела кое-кого из этой компании.

Так что застольный разговор он поддержал охотно и уже собирался вслух выразить сожаление в том, что никто не представил собравшихся друг другу, когда капитан легким постукиванием по пустому бокалу привлек всеобщее внимание. Видимо, он счел нужным сперва предоставить пассажирам возможность покончить с легкими закусками. И дождаться самых нерасторопных или просто бестолковых, не сумевших найти пути в кают-компанию.

— Господа, — начал он, поднявшись с места и внеся в свой голос приличествующую случаю долю торжественности, — нам с вами предстоит провести вместе более сорока суток. Поэтому давайте представимся друг другу.

Все изобразили на лицах величайшее внимание. Сервисные автоматы принялись разливать шампанское, а стюарды — мешать им обслужить заодно еще и малолетнюю часть пассажиров. Таковым был подан клюквенный морс.

— Итак, командир экипажа ваш покорный слуга капитан гражданского Космофлота высшей категории Гарсиа Хеновес...

Засим последовало представление господ офицеров и краткая отменная характеристика каждого из них. Было сказано доброе слово о самой «Саратоге» — суденышко получило в свое время секторальную медаль как лучшее космическое судно в своем классе.

После такой интерлюдии последовало представление господ пассажиров: несколько церемонное, но традиционное. Сосед Кукана слева — тот из двоих строго одетых господ, который в большей мере смахивал на священника, был представлен первым. Правда, с некоторыми запинками.

— Господин Раймон Клини, агент э-э... страхового общества, — чуть покривил душой капитан. — Он э-э... контролирует доставку некоего э-э... груза.

Конечно, капитан Хеновес придумал несколько странное занятие именно для страхового агента, но что-то, какую-то псевдоквазию соорудить было необходимо: как-никак присутствие похоронного агента на космическом судне не рассматривается как добрая примета. Слава богу, что можно было ни словом не заикаться про жутковатый и нелепый груз, которым обеспечила «Саратогу» его идиотская контора. Да, в общем, никто и не обратил внимания на небольшую семантическую неувязку в его словах. Кроме Кэна Кукана, разумеется. Но и тот благоразумно промолчал.

Второй из респектабельных господ, наделенный восточной внешностью, был определен как Ли Чориа — секретарь господина Клини. В конце концов телохранитель — это в каком-то смысле секретарь своего нанимателя.

Ребят с Чура звали, разумеется, странными, гортанными именами: Ган Ваар и Фор Граах. Правда, они вроде не были детьми какой-нибудь шишки из своего Мира. Они были всего лишь двумя из сорока четырех детей, которых по программе культурного обмена пригласили в Метрополию — проходить спецпрограмму обучения «основам земной цивилизации» при трех крупнейших университетах. Ган год провел в Москве, Фор в Массачусетсе. Сопровождавшая их строгого вида девушка оказалась сотрудницей федеральной дипслужбы Анной Лоттой Крамер. Хотя оба парнишки и говорили вполне прилично на галактическом пиджине, временами требовалось ее вмешательство, чтобы уточнить, что хотели сказать ее подопечные.

Третий из подростков оказался жителем Метрополии Валентином Старцевым, летевшим к своим родителям, устроившимся работать на «Хевисайде» — недавно созданной станции-институте на геоцентрической орбите Чура. Тут капитан опять запнулся и добавил нечто о том, что рад приветствовать на борту «Саратоги» самого молодого из самостоятельных пассажиров, которых только знал этот сектор Трассы.

За всем этим чувствовалась какая-то недосказанность. Но Кэну не хотелось осложнять себе жизнь чужими секретами — ни трудами по проникновению в их суть, ни знанием этой сути. Он, благостно улыбаясь, дождался, пока кэп закончит представлять друг другу пассажиров, большинство из которых для него интереса не представляли. То был сменный экипаж на комплекс исследовательских орбитеров, крутящихся вокруг Чура. Дождавшись, он приготовился наконец опрокинуть бокал начавшего уже выдыхаться вина.

Однако капитан отнял у слушателей еще пару минут, закончив свой спич чисто информационным пассажем:

— За время полета, господа, мы совершим последовательно три под пространственных перехода, или, как принято говорить, «скачка». Первый предстоит нам через десять суток полета и приведет нас на орбиту вокруг Колонии Констанс. Там нам предстоит принять на борт еще двоих пассажиров. Второй скачок будет осуществлен еще через пятнадцать суток полета к следующей точке перехода. Он доставит нас к пересадочному комплексу «Памир», самостоятельно дрейфующему в глубоком Космосе. Там будет проведена необходимая коррекция полетных установок — это займет не более двух суток. Затем будет осуществлен скачок в область пространства, прилегающую к системе Чур. Оттуда, уже в режиме обычного планетарного полета, «Саратога» за две недели совершит переход до орбитера «Химмель-14», вращающегося, как вам известно, по относительно низкой орбите вокруг так называемой планеты Халла, которую ее жители именуют Миром Чур... Там, как это ни жаль, нам предстоит расстаться окончательно, а «Саратога» отправится в обратный путь, чтобы вернуть в цивилизованный мир...

Кэн заметил, как замерли лица у обоих загорелых парнишек. Снова им напомнили, что их родина до звания «цивилизованной» еще не доросла. Капитан явно проявил бестактность, но и не думал ее замечать.

— ...вернуть в цивилизованный мир очередную смену исследователей — смелых людей, работающих рука об руку с народом Чура в поисках путей восстановления биосферы этой некогда прекрасной планеты...

«Черта с два! — подумал Кукан. — „Оружейники“ Чура — вот ради чего сидят там, в ближнем Космосе и на поверхности планеты, ваши смелые люди... Впрочем, действительно смелые — без кавычек...»

Был наконец провозглашен тост за встречу на борту «Саратоги», подано жаркое, и обед начался.

Клаус вовсе не доставлял Киму тех хлопот, которых можно было ожидать, исходя из его рассказа. И исходя из тех деталей его жизни в последние недели, которые установил Ким, покопавшись немного в делах своих коллег из опустевшего и ставшего похожим на дом с привидениями бюро частных расследований «Файнштейн и Гильде».

Что до «Лексингтон Грир Лэбораторис», то тут ему пришлось проявить исключительную осторожность. Но, кажется, все-таки напрасно. Стоило ему сделать пару невинных запросов в Сети, и контрольная система его блока связи зарегистрировала признаки прослушивания. Судя по всему, прослушивание было чисто контрольное — оно прекратилось на третий день.

Сам Клаус все эти дни преспокойно путешествовал по «Основной Сети», накручивая порой довольно крупные суммы за информационные услуги с использованием подпространственной связи. Киму оставалось только благополучно снимать через свой терминал регистрацию маршрута и чуть ли не весь следующий день пытаться разобраться в смысле того, что все-таки вело Гильде по путаным лабиринтам информационных систем всей Федерации.

Понять это было достаточно трудно.

Сначала у Кима сложилось стойкое впечатление того, что Демон, вселившийся в Клауса Гильде, твердо решил повысить свой образовательный уровень: Клаус пустился в плавание по общеобразовательным и научно-популярным сайтам. Бегло просмотрев их сотни полторы, он перешел к разделам научно-технических обозрений, а от них — к специальным обзорам. Причем к обзорам из самых невероятных и нестыкующихся друг с другом областей — от космогонии до тонкого химического синтеза. Потом последовала лавина запросов уже на оригинальные статьи, сообщения, материалы съездов и конференций. И тут Ким понял, что не успевает за сутки просто даже прочитать список тем, по которым Гильде сделал запросы и получил материалы. Получалось, что тот обрабатывай информацию быстрее, чем иной компьютер.

А еще были письма. Лавина писем. В основном вопросы к специалистам (Кима уже не удивляло, что один спец оказывался филологом, а другой — физиком-ядерщиком). Насколько мог понять агент на контракте, вопросы, которые Гильде рассылал чуть ли не по всему Обитаемому Космосу, были отнюдь не глупы, и письма, которые начали сыпаться в ответ, свидетельствовали о том, что специалисты эти были порядком озадачены.

То, что разобраться в сути дела он не сможет, Ким понял довольно скоро. Оставалось попытаться разобраться в его форме. Это тоже было не легко. Ясно было одно: Гильде не лгал. Он перестал быть обычным человеком. Может быть, даже человеком вообще. Он превращался.

Во что?

Все это было научным феноменом, который сам по себе уже был достоин того, чтобы, теряя галоши, бежать в Академию наук и любоваться потом своей физиономией в журналах из самой Метрополии. Но...

Ким впервые ощутил соприкосновение с Тайной.

И предавать эту Тайну не хотел.

Между ними, Тайной и ним, уже возникли отношения вполне интимные. Хотя интимность эта была совсем не того сорта, о которой он мечтал, приглашая Мэри Энн на ужин (и получая в ответ отказ, украшенный очаровательной улыбкой профессиональной специалистки по связям с общественностью. Что само по себе стоило немало).

Все горы распечаток, заполнивших тесноватый офис Кима, не давали ни малейшего намека на то, каков может быть ответ на этот вопрос. Лорд Иерихонский косо посматривал на них и временами замечал Киму: «Хламец убир-р-рать! Убир-р-рать!» Но Киму было не до того.

Ощущение бега наперегонки с локомотивом не оставляло его.

Через пару недель такой жизни Ким отправился на личную встречу с диковинным клиентом, назначив ее в ресторанчике университетского кампуса. Не бог весть какая конспирация, но все ж таки... Насчет конспирации у Кима были свои соображения: тот поток информации, что шел сейчас на адрес рядового абонента Сети, просто не мог остаться незамеченным. И если кто-то разыскивал Гильде по этому признаку, то Клаус уже давно был под соответствующим колпаком. А вместе с ним и он — Ким Яснов, агент на контракте.

Ким ожидал увидеть перед собой изможденного неврастеника, только и помышляющего поскорее вернуться назад — к нейротерминалу Сети. Но Клаус Гильде, усевшийся за столик напротив него, был тем же самым Клаусом Гильде, которого так успешно опознал Джерико полмесяца назад.

— Рад видеть вас живым и здоровым, — приветствовал Клаус своего детектива.

— А у вас были на этот счет опасения? — осведомился Ким. — Кстати, что заказать вам? Пиццу?

— Нет, только кофе. Что до опасений, то я вам их уже высказал в прошлый раз. Если за это время вы еще ничего не заметили, то это вовсе не означает, что с нами обоими так ничего и не произойдет. Не с такими людьми мы связались. Не расслабляйтесь, агент. Да, впрочем, вы и не выглядите расслабленным. Скорее усталым немного. Я, кажется, доставляю вам большие хлопоты...

Он помолчал немного, наблюдая за приближающимся к ним сервировочным автоматом, на подносе которого дымилась пара чашечек с кофе. Потом как-то отрешенно бросил:

— Знаете, если вам покажется совершенно бестолковым... бесперспективным это мое поручение, то... Не бойтесь выйти из игры — не тратьте свое время. И не беспокойтесь о задатке и о тех расходах, которые...

— Я фактически не потратил еще ни пенса, — пожал плечами Ким, — И о перспективности дела рано еще судить. Что до усталого вида — это есть... И верно, это вы меня обеспечили головной болью... Я... Я, собственно, и хотел увидеть вас, чтобы оценить ваше физическое состояние после такой работенки, что вы проделали... Скажите, как вам это удается... Вы... Вам действительно удается понять всю ту кучу галиматьи, которую вы прокачиваете сквозь свой мозг?

Лицо Гильде на мгновение словно погасло. Он как-то ушел в себя. Потом пробарабанил пальцами по столу уже знакомую Киму угрюмую мелодию.

— Понимаете, агент... В то время, когда я сижу с нейротерминалом на башке, мне и не приходит в голову, что я делаю что-то необычное. Для меня вполне ясны все эти формулы, схемы, выкладки... Если я чего-то не понимаю, я делаю запрос, читаю ответ и начинаю понимать нечто новое для меня — вот и все... А когда отключаюсь от Сети, я просто перестаю думать об этом...

Он опять отбил кончиками пальцев по столику замысловатую мелодию. Недовольно поморщился, словно поймал себя на каком-то противоречии.

— По крайней мере, я перестаю думать об этом сознательно. А вот в подсознании... Там идет какая-то работа. Я каждый раз осознаю это, когда снова подключаюсь к Сети... Вам, наверное, знакома такая штука: какая-то задача совершенно непонятна для вас, кажется бестолково сформулированной... Вообще не укладывается в сознании... А потом — сутки-другие спустя — вы снова с тяжким вздохом беретесь за нее и — хлоп и готово! Оказывается, вы все это время думали о ней, ворочали в башке с боку на бок, подгоняли свои мозги под нее...

— Известный психологический феномен, — согласился Ким.

Мысль о психологии заставила его задуматься о психологах. Но он не стал отвлекаться.

— Так, значит, вы не ощущаете ничего необычного и вам не кажется, что вся эта масса информации, которую вы проглатываете, остается непереваренной? Мне очень трудно проверить это...

— Вам остается верить мне на слово, агент.

— В таком случае...

На мгновение Ким запнулся, затруднившись сформулировать элементарно простой вопрос. Ему казалось, что ответить на него Клаус должен был, не дожидаясь, пока он, агент на контракте, задаст его.

— В чем причина? Зачем вы делаете все это? Что вы ищете по всему Обитаемому Космосу? Почему вы ни словом не обмолвились со мной об этом?

И снова лампочка, подсвечивающая изнутри добродушное на первый взгляд лицо Клауса Гильде, погасла. Он глядел на Кима абсолютно пустыми глазами. Впервые с далеких детских лет — с тех пор, как как-то раз на заброшенном чердаке он заглянул в глаза Тьме, — Ким ощутил беспричинный, иррациональный страх.

Но, конечно, он подавил в себе это глупое чувство.

— Знаете...

Теперь уже Гильде не мог подобрать слов для того, чтобы выразить что-то очень простое, совершенно ясное ему, но для других...

— Знаете, агент... С вами не бывало такого, что во сне... Точнее, на грани сна и бодрствования... Вам является какая-то мысль... Мысль, которая кажется сверхценной. Гениальной. Вы прекрасно понимаете ее. Перекатываете на языке. Формулируете в прекрасном афоризме. И успокоенным засыпаете. А проснувшись — теряете ее напрочь.

Ну, как будто там — на грани — вы были богом. Всемогущим и всезнающим. А вернувшись в будни, сохранили лишь эхо... Тень того великого знания. И самое страшное состоит в том, что вы понимаете, что не можете даже сформулировать то, что осталось от этого знания в вашем земном мозгу... Потому что это чуждо всему тому, с чем тебе приходится иметь дело в этой жизни... Не знаю, поняли ли вы меня...

Ким помассировал виски:

— Давайте сформулируем это грубо... Примитивно... Вы просто не помните, с какой целью расходуете десятки тысяч баксов на э-э... какое-то странное самообразование. Ну — не можете объяснить. Так?

— Наверное, проще будет сказать, что именно так.

Гильде устало откинулся на спинку плетеного стула. Стало ясно, что понятым ему быть не суждено. В этот раз.

— Тогда...

Ким с отвращением посмотрел на чашечку с бурдой, которую в ресторанах Колонии Констанс именовали кофе. Подумал. Подумал еще раз. И снова взял быка за рога:

— Тогда я хочу предложить вам такой вариант... В общем, я предлагаю подключить к нашему расследованию еще одного человека... Специалиста.

— Бог мой, да кого угодно! — Гильде поморщился. — Главное, чтобы этот ваш специалист не узнал ничего лишнего. Что до расходов...

— Огорчу вас. Этот специалист может узнать все лишнее. Я говорю про психозондирование.

Наступила пауза.

— Это неприемлемо! — с неожиданной резкостью почти выкрикнул Гильде. И вдруг доверительно наклонился к Киму: — Вы думаете, что я жажду сохранить в тайне какой-то позор? Или, может, хочу разбогатеть на том своем секрете, которого сам не знаю? Хрена!!! — Лицо его дергалось.

Ким осторожно скосился на чашку. Нетронутая. И ведь — кофе. Не коньяк...

— Я не хочу путать в дело больше ни одного человека! — срывающимся шепотом продолжил Гильде. — Потому что за этим стоит Смерть! Мне достаточно того, что я подставил тебя, агент! Запомни: всех нас ждут смерть и забвение!

Ким молча смотрел сквозь побелевшее лицо собеседника. Он не знал, что ответить странному клиенту. Он не знал, прав ли он будет, настояв на своем. Стремное это было дело.

— Я гарантирую вам полную конфиденциальность, — наконец выдавил он из себя. — Если вам интересна моя точка зрения...

По всей видимости, Клаусу была все-таки интересна точка зрения собеседника. По крайней мере, так можно было расценить его молчание.

— Так вот, я считаю, что это может сильно сдвинуть дело с мертвой точки. Если вы в своем... э-э... обычном состоянии не можете сформулировать м-м... стоящую перед вами цель... Тогда под гипнозом... Может быть, ее будет способен сформулировать тот, кто в вас... Его сможет разговорить специалист. А специалист, которого я хотел привлечь... Я имею в виду профессора Кобольда, — уточнил Ким, — Альфреда Кобольда. Вероятно, вам попадалось это имя...

Собственно говоря, Альфред Иоганн Кобольд был единственным козырем Кима в этой игре. И вообще — единственным его «патроном» на Констансе. Так сложилось, что профессор Кобольд, проводивший на юрфаке Магаданского университета спецкурс психозондирования, и пригласил молодого и способного выпускника Кима Яснова попробовать свои силы в качестве стажера какого-нибудь агентства частных расследований на родной для него — дока Кобольда — планетке. И составил ему протекцию. Можно сказать, даже свел с не слишком удачливым Ником Стокманом. В Кобольде Ким был уверен, как в самом себе.

Как ни странно, на Гильде имя Кобольда произвело почти магическое впечатление. Должно быть, у него с ним связаны были какие-то свои воспоминания. Во всяком случае, выражение его лица слегка изменилось. Именно так, слегка, как меняется лицо человека, услышавшего что-то очень важное для себя, когда он не хочет, чтобы это заметил собеседник.

— Вы знакомы с Кобольдом? — уже несколько другим тоном осведомился он. — Это меняет дело... Собственно... Нам с Солом пришлось в свое время консультироваться с профессором Кобольдом. И, пожалуй, вы правы... Это сильнейший специалист по психозондированию на Констансе. Я сильно колебался некоторое время. Не мог выбрать, к кому из двоих людей, которым могу доверять, обратиться: к Нику или к Кобольду?

— И выбрали все-таки Ника...

— Точнее, вас, агент. Что до Ника, то я боюсь, что оказал ему скверную услугу, втравив в это дело. Я старался ориентироваться на человека, психологию которого больше понимаю. Ник, вы и я — одного поля ягоды. Я могу представить себя на вашем месте, а вас — на моем. Чего не могу сказать о докторе Альфреде Иоганне.