Битва, выигранная Шампольоном

1 марта 1815 года Наполеон высадился в бухте Жуан с отрядом своих гвардейцев и обратился к армии и народу Франции.

«Ветеранов Самбры и Мааса, Рейна, Италии, Египта, Запада, Великой армии постоянно унижают. К их благородным шрамам относятся с презрением; их успехи будут считаться преступлениями. И на этих храбрецов будут смотреть как на бунтовщиков, если – как утверждают враги народа – законные монархи находятся среди иностранных армий».

«Солдаты! Барабаны бьют! Мы на марше! Спешите взять в руки оружие, приходите и присоединяйтесь к нам, к вашему императору, становитесь под наши трехцветные знамена».

И люди в едином порыве вставали под стяги того, с чьим именем была связана величайшая слава нации: «Долой Бурбонов! Долой попов! Долой многочисленные налоги! Да здравствует император!»

– Почему вы позволили ему бежать? – негодовал русский царь.

– Почему вы поместили его туда? – лаконично ответил Веллингтон.

Не меньше того возмущался сэр Сидней Смит:

– Разве расстояние от Эльбы до материка что-нибудь значит для человека, который проходил Европу из одного конца в другой?

Через неделю этот человек был на подступах к Греноблю. Префектом департамента Изер был участник египетской экспедиции, великий математик Жан Батист Жозеф Фурье, «душа Института».

Ученый не поверил в успех «авантюры» и дал указание выпустить прокламацию роялистского толка.

Дорогу императору преградили регулярные войска. Наполеон послал своего адъютанта Руля, чтобы тот информировал солдат о прибытии Его Величества. Но командир пятого линейного полка заявил Рулю, что ему запрещено вступать в переговоры с посланцами Наполеона.

Руль доложил императору о настроении солдат, тот приказал гвардейцам держать ружья дулом вниз.

Затем он приказал развернуть трехцветное знамя. Оркестр заиграл «Марсельезу». То была минута величайшего напряжения. Французы с триколором стояли против французов под белым знаменем.

Император в серой походной шинели в сопровождении Друо, Камбронна и Бертрана приблизился к солдатам пятого линейного.

– Солдаты пятого! Узнаете ли вы своего императора?

Молчание.

– Убейте вашего императора, вам можно сделать это.

И в который раз он услышал, как солдатские глотки исторгли:

– Да здравствует император!

Трогательная минута братания и восхищения великим человеком. Старый солдат со слезами на глазах загоняет шомпол в дуло ружья и говорит Наполеону:

– Смотрите сами, насколько сильно наше желание убить вас!

Когда Наполеон вошел в Гренобль, Фурье его покинул.

Адъютант Руль привел к императору своего отца. Наполеон с удовольствием беседует со стариком и обещает, что будет покровительствовать сыну, бывшему одним из его гидов в Египте.

8 марта произошла знаменательная встреча.

Вначале мэр Гренобля представил Наполеону Жака Жозефа Шампольона-Фижака, давнего почитателя императора, который собирался отправиться с ним в Египет, но не попал в число участников экспедиции. Теперь он готов предложить императору свои услуги, и мэр города умышленно искажает фамилию Жака Жозефа – «Шамполеон».

– Какое хорошее предзнаменование! Он носит половину моего имени! – восклицает нарушитель европейского спокойствия.

Но кто стоит рядом с представленным кандидатом в секретари императора? Наполеону объясняют, что это – младший брат Шампольона-Фижака.

Жан Франсуа Шампольон родился 23 декабря 1790 года в Гренобле и с детства интересовался древними языками. В Париже, в Школе живых восточных языков, он изучал арабский и коптский, познакомился с санскритом и с китайским письмом.

Жану Франсуа было пятнадцать лет, когда он признался: «Я хочу написать глубокое и подробное исследование об этом древнем народе. Из всех народов, мною горячо любимых, ни один не перевешивает египтян в моем сердце».

Он написал книгу «Египет при фараонах», обнародованную в 1811—1814 годах, благодаря которой его приняли в Гренобльскую Академию наук. В ней он составил первую географическую карту древнего Египта на основе коптских документов.

В 1808 году брат показал ему собранные наполеоновской экспедицией папирусы и другие древности. Он обещал Жаку Жозефу, который был старше его на двенадцать лет: «Я расшифрую их. Я расшифрую эти иероглифы, я уверен в этом!»

Наполеон обладал удивительным свойством с ходу определять, «из чего сделан» человек. Он забрасывал любого собеседника вопросами, с помощью которых быстро докапывался до сути.

А этот смуглый и невозмутимый молодой человек определенно ему понравился. Он полиглот, он гений, ставший академиком в семнадцать лет и профессором истории Гренобльского университета в неполные девятнадцать!

Наполеон посещает его в библиотеке и беседует, спрашивает, обещает. Он напечатает книги Шампольона в Париже. Франция нуждается в таких людях!

Он вспоминает о Египте, ему приятны эти мысли. Почему бы ни помечтать? Египет давно потерян для Франции, но разве плохо сделать коптский язык, которым блистательно владеет Шампольон, всенародным языком Египта?

(Как согласовать эти прожекты с новыми обещаниями Наполеона ограничиться управлением одной лишь Францией?)

Как сожалел он в Африке о том, что не удается прочитать многочисленные надписи на камнях и папирусах! Ведь когда в Розетте нашли черный камень, один из его генералов тотчас приступил к переводу и определил, что на плите выведено постановление верховных жрецов Мемфиса, относящееся к 196 году до нашей эры, о восхвалении Птолемея V Эпифана и его жены Клеопатры за пожертвования.

Когда армия сдалась англичанам, все же удалось сделать копии, оттиски и слепки многочисленных находок. И кто-то должен найти ключ к тайнам древней цивилизации!

Мог ли Наполеон подумать, что перед ним стоит человек, который преуспеет в деле, в котором гениальный Томас Юнг и другие ученые потерпят фиаско, и разгадает тайну египетской письменности?

Мог ли он предположить, что через каких-то семь лет этот погруженный в себя молодой профессор доберется «до гранитных скал земли Египетской» и расшифрует иероглифы, которые, по словам Шатобриана, «казались печатью, наложенной на вечно молчащие уста пустыни»?

Наполеон, обыкновенно спешащий и всегда чем-то недовольный – разве что кроме самых выдающихся подвигов и величайших достижений – вероятно, испытал огромное наслаждение от содержательного общения с ученым из Гренобля. В ходе разговора он словно парил на крыльях своей фантазии.

Его орлы полетели дальше, чтобы достигнуть шпилей Собора Парижской Богоматери. За ним пошел и пылкий Шампольон-Фижак.

Такой же легко воспламеняющейся была новая армия сынов отчизны, собранная вождем. Наполеон решил не ждать, пока миллионные толпы союзников наводнят Францию, а действовать наступательно и разбить врага по частям.

Наконец-то он даст большой бой англичанам! Император убежден, что британцы – плохие солдаты, «и мы кончим это дело, как завтрак» (так скажет он утром страшного дня).

Ночь с 14 на 15 июня 1815 года. Он переходит бельгийскую границу и роковым образом делит чудную армию.

В успешный день Линьи и Катр-Бра адъютанты гоняют войска между двумя полями и не помогут ни на одном.

Кто-то перевел Часы. И со стихией он больше не дружит – гром и ливень спасут Веллингтона.

Английская армия под командованием герцога Веллингтона укрепилась на плато Мон-Сен-Жан, выставив аванпосты у замка Гугумон на правом фланге (для французов – левом) и на ферме Ге-Сент (левый фланг, для французов – правый). Англичане – вверху, французы – внизу. Чтобы забраться на плато, надо преодолеть овраг. За спиной Веллингтона – лес Суаньи.

Силы примерно равны, но у Наполеона больше пушек. Его план заключался в том, чтобы, произведя диверсии на флангах, оттянуть в эти точки максимум сил неприятеля и, нанеся решающий удар по центру, взять плато Мон-Сен-Жан.

В лучшие времена маршал Ней, герцог Эльхингенский, начинал атаки с восходом солнца. Сегодня, 18 июня 1815 года, он этого не сделает. Накануне днем и всю ночь шел сильный дождь, превратив шоссе, ведущее на Брюссель, в сплошной водяной поток, а холмы поля сражения – в грязевое болото, в котором кони безнадежно вязнут. Артиллерия неэффективна.

Император назначает атаку на девять утра, но сроки сорваны. Ветер и солнышко постепенно сушат почву. Одиннадцать часов. Еще рано!

Одиннадцать тридцать пять. Первый залп!

Обе стороны имеют в виду, что исход сражения зависит не только от наличного соотношения сил. Третьего дня император разбил пруссаков при Линьи. Старина Блюхер бежал, но собирается с силами. Как быстро он воссоздаст боеспособное войско? Блюхера преследует маршал Груши, но хорошо ли это делает?

Ней жаждет реабилитации за Катр-Бра. До трех часов дня он размашисто атакует, но всякий раз, забравшись по откосу на плато, не может закрепиться. Замаскированная артиллерия, пехотинцы стреляют хладнокровно и метко.

Атаки французов, контратаки англичан. Шотландская кавалерия увлекается преследованием и попадает в ловушку. Резервы Веллингтона почти иссякли. У Наполеона есть еще конная и пешая гвардия – неустрашимые, непобедимые.

Ветераны. Самые рослые, самые сильные, самые храбрые, самые проверенные. У каждого за спиной – не менее десяти лет службы, не менее 4-х походов. Четверо из десяти – кавалеры ордена Почетного Легиона.

В конную гвардию входит живописный эскадрон мамелюков – императору так дорога память о Египте! Эти воины, вид которых непривычен для европейца, носят кауки (стилизованные восточные головные уборы), покрытые красивым шитьем темно-зеленые куртки без рукавов и широкие восточные штаны.

А разве совсем недавно, на поле Лейпцига, не видели «амуров» – башкирских воинов с луками? Мужество скольких народов испытал неуемный император!

Известно его отеческое отношение к своим гвардейцам. Казалось, он бережет «ворчунов» для самых критических случаев. Ни настал ли такой?

Кроме старой гвардии есть средняя и молодая. Молодую он уже отрядил против подоспевшего авангарда пруссаков под командованием Бюлова. Самого Блюхера пока нет.

Где Груши? Во что бы то ни стало решить исход сражения до подхода Блюхера! Прорвать центр! Рассечь и уничтожить по частям!

Огонь артиллерии по центру, новые усилия. Потери чудовищны. Начинается медленный отход. Неужели? Наконец-то!

– Можно ли думать об отступлении, ребята? Вспомните о старой Англии! – кричит Артур Веллингтон, именем которого многие матери скоро будут с гордостью называть новорожденных. Он стягивает в центр все, что осталось.

– Начало отступления! – воскликнул император. Он берет подзорную трубу и в который раз внимательно осматривает местность. Проводник из местных крестьян помогает разобраться с премудростями рельефа.

Четыре часа пополудни. До начала эпохи мирных буржуа остается несколько часов.

Восемнадцатое июня тысяча восемьсот пятнадцатого года. Кто-то заметил, что число 18 – роковое для корсиканца. Восемнадцатое брюмера, Людовик Восемнадцатый, восемнадцатое июня… Восемнадцать – сумма трех шестерок. Мистик сообразит – 666.

Большая развилка всемирной истории. Он видит белую церковь Святителя Николая и спрашивает проводника о чем-то еще. Итак!

Кирасиры генерала Мило, час настал! Сейчас вы пойдете в пекло адово, где уже четыре с половиной часа самые рослые и могучие рыцари Европы, потомки участников крестовых походов, истребляют друг друга.

Стальная лавина с ревом и трубными звуками устремилась на английский центр. Нападающие разделились на две колонны, одну вел Ней.

Подъем на плато. И перед английскими каре и артиллеристами, которые тут же открыли беглый огонь по наступавшим, возникла великолепная армада, с криками «Виват, император!!» врезавшаяся в шеренги красных мундиров.

Апогей! Кровавая сеча, должная разрешить судьбы Европы, одевает в пурпур своих героев.

– Splendid! Splendid! (великолепно!) – так аттестует кирасир благородный герцог Веллингтон. Оценка врага – высшая оценка!

Отрубленные головы, ноги, руки, искромсанные тела, стоны, крики, гвалт, грохот орудий. Все это сопровождало двадцатидвухлетнюю военную карьеру величайшего полководца всех времен. Как может человеческое существо переносить столь немыслимую тяжесть? Какой надо обладать нервной системой, чтобы засыпать на поле брани и не вскакивать в холодном поту от видений чудовищ и апокалипсических кошмаров? Кто ответит за реки крови?

Английские каре сжимаются, но не уступают. Веллингтон извлекает из лощины конных гвардейцев, но их участь незавидна. Семьдесят пятый полк шотландских горцев изрублен при первом же столкновении. Волынщик, подбадривавший товарищей мелодией гор, рассечен.

Кирасиры уничтожили семь каре, взяли шестьдесят пушек, знамена полков. Знамена брошены к ногам императора. Повержены бельгийцы, голландцы, обращен в бегство полк ганноверцев.

Паника докатилась до Брюсселя и до Людовика Восемнадцатого в Генте.

Кирасиры хозяйничают на холме, но овладеть всем плато не могут. Ней ведет конные подкрепления, кидаясь в овраг и снова возникая на вершине.

– Блюхер или ночь! – шепчет Веллингтон.

– Конец, – переговариваются между собой английские офицеры.

Огненная кавалерия должна быть подкреплена методичной пехотой.

– Пехоты! – отвечает император. – Где ее взять! Родить мне вам ее, что ли?

Лукавит! Есть еще гвардейская пехота. Выжидает. Считает, что время не настало.

Потери англичан огромны, но плато удерживается. Наполовину оно уже – за французами, но английские рыцари стоят, задыхаясь в дыму, стоят до конца. Кемпт на левом фланге просит подкреплений.

– Подкреплений нет, – отвечает герцог, – пусть умирает!

Половина кирасир полегла. Они прошли всю глубину фронта, смешавшись с неприятелем, но окончательного успеха нет. Ней приводит уланов и егерей Лефевра-Денуэтта, и сам красавец Шарль идет в огонь.

Англичане выдержали двенадцать атак.

Блюхер сверкнул штыками на высотах. Проводник Наполеона был плох, проводник Блюхера – хорош. Он привел пруссаков в то место, откуда лучше всего начать атаку. Поплутай они еще часок по оврагам, и подоспели бы к разгрому английского центра. Груши нет.

Наполеон меняет дислокацию. С утра – на ферме дю Кайю. К началу атаки кирасир – на холмике, вправо от дороги из Женаппа на Брюссель. Третья стоянка – в семь вечера – между Бель-Альянсом и Ге-Сентом. Она и последняя.

Чем закончится этот день? Что есть худшее в сложившейся ситуации? Блюхер вступит в сражение, а Груши не подоспеет. Изучить две возможности.

Первая. Согласиться на ничейный исход. Выйти сухим из воды. Сохранить армию. Организовать оборону против Блюхера, развернуть артиллерию, силами гвардии построить оборону. Укрепиться. Ждать Груши.

Вторая. Пренебречь опасностью и взять плато Мон-Сен-Жан! Несмотря на численный перевес неприятеля, который с прибытием Блюхера достигнет двойного размера. Ва-банк! Англичане будут разбиты, Блюхер не успеет причинить урона армии, преследующей Веллингтона. Враг разобьется о лес Суаньи и будет уничтожен!

Тот, кто дождливой ночью что-то шептал грохочущим небесам, выбирает вторую возможность! Все или ничего!

Вперед! Девять гвардейских пехотных батальонов спускаются в овраг. Сам, во главе первого, ведет людей на последний штурм. И отсюда, со дна, видит Судьбу. Черные всадники сокрушают правый фланг.

Вперед, и да здравствует император! По всей линии разосланы адъютанты с радостной вестью: Груши прибыл! – Верят ли? Уже не важно!

Средняя гвардия взбирается по откосу и попадает под двойной картечный огонь. Страшные бреши он делает в батальонах, но гвардейцы лишь смыкают ряды. Вдруг из колосьев – английская гвардия, палящая по команде!

Последний шанс для того, чтобы что-то изменить в череде трагедий, случайностей и борьбы на пределе человеческих возможностей. Надо рваться вперед, в штыки! Но офицеры останавливают колонны, перестраивают под убийственным огнем. Энергия иссякает.

Веллингтон машет шляпой. В контратаку! Англичан не стало больше, но теперь они сильнее!

Груши ошибся. Он потратил день на разгром отряда, принятого за армию, хотя должен был поспеть сюда!

Отступление превращается в бегство. Напрасны последние усилия постаревшего вождя, неистовство чумазого Нея, под которым убита пятая лошадь. Никому не нужны захваченные знамена, Гугумон и Ге-Сент.

Гвардия держалась до наступления ночи.

– Храбрецы, сдавайтесь! – кричали англичане.

И Камбронн отвечает. Ответ этот, превращенный циниками в анекдот, будет будоражить еще не одно поколение:

– ДЕРЬМО!!!!!

Кому и чему он кричит это? Эпохе мирных буржуа.

Революция уничтожила монархию, аристократию, веру. Через десять лет Бонапарт восстановил культ. Он стал императором. Лучших солдат награждал дворянскими титулами. То была новая аристократия. Герои Маренго, Аустерлица – свежая кровь дряхлой цивилизации. Дворянами становились бывшие форейторы, слуги, крестьянские дети. Каждый ученик аптекаря мечтал об ордене Почетного Легиона. И получал его!

Картечный залп – и падает генерал Камбронн, презревший смерть. Залп, еще залп – и падают остальные.

Французская Северная армия развалилась в три дня.

Старая наполеоновская гвардия предпочла коллективное самоубийство бесчестью бегства или плена.

А вождь мчится в столицу, опять без армии, и отрекается от престола. Он посещает Мальмезон, где нет уж той креолки.

Бежать в Америку? Лакмусовая бумажка. Быть вселенским игроком или трусливым авантюристом – разное.

«Не солдаты меня покинули, но я покинул моих солдат».

«За свою жизнь я сделал немало ошибок: самая непростительная заключается в том, что я отдал себя в руки англичан: я слишком верил в их приверженность законам».

Прикованной к камню Святой Елены, он разбивает сады и диктует мемуары, почти не делая ошибок.

Никому не дозволено намекать на низость супруги-австриячки, переставшей слать письма еще во времена Эльбы и ни разу не приехавшей на ссыльные острова. Он – император, она – императрица.

– Отвезите ей сосуд с моим сердцем, – просит герой.

Каким бы ни был человек, фараон или император, Богом ему не стать.

А Шампольон-младший, в детстве удививший докторов желтой роговой оболочкой своих глаз, присущей жителям Востока, продолжал усилия по расшифровке древних иероглифов.

Нарисованные птицы, львы, собаки, различные геометрические фигуры, люди, сидящие и стоящие в разных позах. Это какие-то символы, но как установить их соответствие знакам, нам понятным?

Выдающийся французский востоковед Сильвестр де Саси, которому была передана копия Розеттского камня, одно время пытался отговорить юного Шампольона от этих занятий.

Что это было – обыкновенный скептицизм, ревность? Но ведь Саси открыт и доброжелателен к Юнгу и Окербладу – тем, кто занимается той же проблемой! Почему же он не верит в возможности способнейшего и одержимого Жана Франсуа, который научился читать в возрасте пяти лет без чьей-либо помощи, просто сравнивая выученный наизусть текст с напечатанным? Разве не следует порадоваться тому, что полку ученых прибыло?

Сильвестр де Саси и швед Окерблад в 1802-м году направили усилия на демотические (упрощенные по сравнению с иероглифами) письмена, предполагая, что курсив означает письмо звуковое. Окерблад чудесным образом угадал значения многих букв и составил первую демотическую азбуку. Но ему не удалось подняться на ступень выше и применить свой опыт к иероглифическому тексту.

В 1802 году Окерблад опубликовал «Письмо г-ну де Саси», где указал все имена собственные, встречавшиеся в демотической части надписи на камне из Розетты, сопоставив их с соответствующими местами греческой версии.

Между тем, профессор философии, математики и знаток восточных языков Афанасий Кирхер еще в XVII веке придумал остроумную систему чтения иероглифов и опубликовал свой труд в 1652—1654 годах. Он видел в иероглифах лишь символы, но предположил, что именно коптский язык является продолжением древнеегипетского языка с использованием алфавитного письма.

Английский физик и естествоиспытатель, отец волновой теории света, Томас Юнг вернулся к опыту Кирхера в 1815—1816 годах, стремясь создать символическую систему. Безуспешно!

Позднее (в 1817—1818 годах) свободно владевший латынью ученый начал подозревать, что перед ним все же не символы, а фонетическое письмо. Юнг попытался прочитать царские имена, заключенные в картушах (овалах), и угадал несколько букв! Увы, он не смог развить успех и сошел с верного пути. Юнг читал «Арсиное» там, где было написано «Аутократ» (греческий титул императора Домициана), и «Евергет» вместо «Кесарь».

Однако английский ученый доказал (пока другие лишь предполагали), что в картушах заключены именно царские имена, а в письменах не следует искать философского, мистического или символического смысла. Лучше сосредоточиться на фонетике!

Таким образом, Окерблад достиг лишь фрагментарных успехов, Юнг запутался и остановился в нерешительности, а Саси объявил о полной капитуляции перед текстами, «такими же недосягаемыми, как Ковчег Завета Господня».

За дело брались и дилетанты, объявляли о мнимых достижениях, но затем всякий раз оказывалось, что все это – блеф, мыльный пузырь.

А Шампольон искал неведомую систему, пытаясь нащупать ее в океане знаков и символов, и не отвечал на провокации.

Итак, перед ним лежали тексты, выполненные тремя способами: иероглифическое письмо, иератическое (упрощенное), демотическое (еще менее замысловатое). Шампольон обратил внимание, что во всех трех типах письма встречаются одни и те же знаки.

Ему исполнилось тридцать лет. Позади годы лишений, увольнений и ссылки «бонапартиста» и активного участника «Дельфийского союза», деятельность которого власти признали противозаконной.

Успокоился навеки под сенью плакучей ивы в долине гераней на далеком тропическом острове тот, кто еще совсем недавно увлеченно с ним беседовал и звал за собой в Париж. Он ушел со словами: «Франция, авангард, Жозефина».

Миновало лето, пролетела осень, наступила зима 1821 года.

Дорогу осилит идущий!

Кажется, он верно определил, что лев – это символ войны. Но что дальше? Неужели многолетние усилия могут остаться бесплодными – ведь есть же у науки тупики?

И вдруг – озарение!

21 декабря. Усталый мозг Жана Франсуа пронзает внезапная догадка.

Как легко было впасть в заблуждение, будто каждая из сложных фигурок, выведение которых требует времени и усилий, должна много значить! Почему, сличая надписи на Розеттском камне, он не увидел сразу, что иероглифов в три раза больше, чем слов в греческой версии! Раз этих фигурок так много, следовательно, каждая из них означает достаточно мало! Да это же просто буквы! Мало слов, много букв! И лев – не символ войны, а просто буква «л»! И все эти знаки – буквы, или обозначения слогов!

Он прочел несколько имен и титулов. Чудо чудное, диво дивное – греческий правитель Себастос, римские императоры Тиберий, Домициан, Траян, Германик, полководец Марк Антоний! Он составляет список понятых им знаков.

Кроме копии Розеттского камня в его распоряжении была найденная в 1815 году английским археологом Бенксом двуязычная надпись на острове Филэ, начертанная иероглифами с переводом на греческий язык. В январе 1822 года результаты работы англичанина стали известны Шампольону. Это давало новые «зацепки» и расширяло возможности.

Вновь и вновь рассматривает он надписи на двуязычном обелиске из Фив и розеттскую.

Все расшифрованные письмена относились к греко-римскому периоду. Но, может быть, только имена собственные неегипетского происхождения передавались с помощью букв? А как же фараоны и их времена?

Он изучает надписи ранних периодов. Должно же наступить еще одно просветление разума!

Что за наречие происходит от древнеегипетского языка? Во что он трансформировался?

Спустя несколько месяцев после первого открытия, 14 сентября 1822 года, Шампольон совершает новый прорыв, установив языковое родство иероглифов и известного ему с юных лет коптского языка.

Именно этот язык важен хотя бы потому, что в начале христианской эры применялся для перевода книг Священного Писания. Стало быть, египтяне считали его более подходящим для этих благородных целей, чем греческий. И это несмотря на то, что после двадцать шестой династии фараонов, и уж тем более при Птолемеях, греческий язык получил права гражданства и широкое распространение в Египте.

(Коптский язык! Наполеону пришлась по душе мысль сделать его государственным языком Египта!)

И он прочитывает множество строк, иероглифов и курсивов. Способ мышления, в них воплощенный, для нас порой необычен – то мудрость людей былых эпох.

Розеттский камень. В картуш было выделено имя. Несомненно (по сличению с греческим) – это имя Птолемея.

Надпись в Филэ. По-гречески было прочитано имя «Клеопатра», и найден соответствующий картуш.

27 сентября 1822 года Шампольон направляет письмо в Парижскую Академию надписей и изящной словесности («Письмо г-ну Дасье относительно алфавита фонетических иероглифов»), в котором сообщает о том, что ему удалось дешифровать египетскую письменность.