– Добро, – улыбнулся майор, поглаживая свою роскошную бороду. – Днем отлетаем, а с наступлением темноты к вам пожалуем.
В январе темнота наступает рано. В семь часов вечера гости уже были в столовой. До их прихода никто за столы не садился. Семь морских летчиков во главе с командиром и комиссаром эскадрильи по-братски уселись вместе с нами.
– Итак, «дипломатический обед» состоялся, и мы договорились с моряками в дальнейшем вести боевые действия совместно, – резюмировал Вася Панфилов.
Делегация морской авиации была доставлена на свою базу по всем правилам этикета. Довели до дома, распрощались.
С этого дня боевые задания выполнялись сообща. К двум десяткам самолетов нашего полка прибавился еще десяток истребителей морской авиации. На выполнение заданий командования теперь могли вылетать сразу тридцать истребителей. Удары по противнику стали более ощутимыми.
В начале февраля нам была поставлена задача: разведать аэродром Мариуполь. Погода в это время испортилась, и командир полка решил послать только пару истребителей.
Приказано вылететь комиссару эскадрильи Ильину и мне. Взлетели. Из-за низкой облачности пришлось идти на бреющем полете.
На северном берегу Азовского моря погода такая же отвратительная, как и у нас. Немцы никак не могли предположить, что советские летчики в такую погоду на необорудованных для «слепого» полета истребителях прилетят на разведку. Располагая прогнозами погоды, они в это время даже не держали в готовности дежурных истребителей. Не ожидали нашего дерзкого налета и фашистские зенитчики.
Мы спокойно вышли на берег Азовского моря, пролетели незамеченными над дорогой и вышли на Мариуполь. Пронеслись у самых крыш зданий и внезапно очутились над аэродромом.
Мы были поражены количеством самолетов: стоят они крылом к крылу, с высоты бреющего полета не сосчитать. Все самолеты зачехлены. Здесь не менее сорока бомбардировщиков, а на противоположной стороне летного поля примерно столько же истребителей.
Немецкие автоматические зенитные установки открыли по нашим самолетам огонь. Комиссар Ильин – смелый летчик, разворачивается и начинает строить еще один заход.
Зенитки замолотили более основательно, но попасть не смогли – слишком на малой высоте проносились мы над аэродромом. В следующем заходе открыли огонь из пушек по самолетам, стоящим под чехлами и подожгли два «юнкерса», после этого Ильин развернулся на юг, миновав обрывистый берег, нырнул к морю, и мы легли на курс по направлению к Ейску.
Летим, осматриваемся. Видим – догоняют два «мессершмитта». Настигли они нас примерно на середине Азовского моря. Ну, думаем, начнется бой. А какой тут бой может быть? На высоте в пятьдесят метров немцам нас не уязвить: чуть выше нас – уже облака. К тому же в горизонтальной плоскости преимущества у наших истребителей. Долетели «мессершмитты» до самого нашего берега. На том все и кончилось. Мы вышли на аэродром, сели, доложили командованию о результатах разведки.
Командир полка отдал распоряжение:
– Завтра с рассвета наносим штурмовой удар по аэродрому противника. Задача всем экипажам: сжечь как можно больше фашистских самолетов на земле.
Всю ночь работали техники и механики полка и эскадрильи морской авиации, еще и еще раз проверяли машины. Вылетать должны были одновременно тридцать самолетов.
Наше командование предполагало, что немцы тоже подготовятся: ведь не зря же прилетали советские разведчики.
Осипов много уделил внимания изучению наших возможностей, разработал последовательность вылета, выделил ударную группу и группу прикрытия. Определен был и порядок взаимодействия между ними.
Вроде, на первый взгляд, все хорошо. Однако была допущена тактическая ошибка. Лучше было бы наносить удар двумя или даже тремя группами с разных направлений. Или же избрать вариант, когда одна группа отвлекает на себя огонь зенитной артиллерии противника, а вторая – наносит удар по зенитчикам, подавляет их, после чего все истребители устремляются на штурмовку самолетов, находящихся на аэродроме.
Но мы этот тактический маневр осмыслили значительно позже. А на сей раз Осипов решил вести три десятка истребителей на цель прямо в лоб.
В десять часов утра мы вылетели. Эскадрилью моряков вел их командир, майор-бородач. Летели группами по четыре-шесть самолетов. Боевой порядок был рассредоточенным по высоте и в глубину.
Пересекли Азовское море и километрах в тридцати восточнее Мариуполя вышли на шоссейную дорогу Таганрог – Мариуполь. Здесь группы одна за другой развернулись и пошли по курсу прямо на аэродром, над городом.
И вот тут-то, изо всех точек, расположенных в городе, и тех, которые охраняли подступы к аэродрому, немцы повели заградительный огонь. Перед нами встала огненная стена.
Сплетение трасс зенитных батарей создало над городом причудливый купол, и он своим фантастически-зловещим видом ощутимо действовал на нервы летчиков.
Вокруг, ниже и выше наших маленьких И-16 вспыхивают снопы огня. Между взрывами крупных снарядов пунктирами бегут трассы от снарядов меньшего калибра – автоматических зенитных установок «Эрликон». Попробуй-ка через этот адский заслон огня и ливень осколков прорваться к стоянкам вражеских самолетов. Вначале мы пытались маневрировать. Но по мере приближения к цели; это уже не помогало. Никуда не денешься от сопровождающего и упредительного огня вражеских зениток. Майор Осипов упорно вел самолеты к цели. Мы снизились на меньшую высоту, потом перешли на бреющий полет. Огонь зениток стал менее прицельным и беспорядочным. А вот и аэродром. Атака!
Мы в упор били по этому осиному гнезду, уничтожали! все, что попадалось в поле зрения. На земле горели вражеские самолеты, заправочные машины, цистерны с горючим. Между ними метались фашисты.
Штурмовой удар был эффективным: горело около двух десятков самолетов, много другой техники. И вот из этого хаоса огня над вражеским складом с горючим в небо взметнулся огромный столб пламени и черного дыма. Это лейтенант Павел Ульянов совершил свой бессмертный подвиг…
Еще в сороковом году, когда я только что прибыл в полк, нас с ним поселили вместе в одной комнате. Павел был старше меня года на три. Опыта как в жизни, так и по службе имел больше, но несмотря на это он отличался исключительной скромностью, никогда и ни перед кем не заносился. Это был культурный, грамотный и высококвалифицированный летчик. В полку все очень его любили, а я души в нем не чаял.
Павлик был жизнерадостным, общительным и веселым. Но несмотря на мягкий характер с первых же дней воевал он умело и самоотверженно. На его счету уже было три сбитых вражеских самолета.
И вот здесь, во время штурмовки Мариупольского аэродрома, мы вдруг увидели, что истребитель Павла Ульянова объят пламенем. Тогда никто из нас еще не догадывался о том, какое героическое решение принял отважный летчик Ульянов сначала развернул пылающую машину вправо – должно быть, хотел спикировать на стоянку вражеских самолетов. Но цель, вероятно, показалась ему недостаточно солидной, и он повернул свой истребитель левее, а затем, спустя некоторое время, вошел в пикирование на большой склад с горючим. Сначала он открыл огонь по бензоцистернам. Еще секунда и самолет, лейтенанта Ульянова таранил самую большую цистерну, Чудовищной силы взрыв потряс воздух.
Это произошло на наших глазах, и трудно передать состояние каждого из нас. Героическая гибель любимого товарища вызвала прилив удесятеренной ненависти к проклятым врагам. С отчаянной яростью мы набросились на пылающий аэродром фашистов.
Во время штурмовки вражеского аэродрома были подбиты и другие самолеты. Младший лейтенант Панфилов не дотянул свой истребитель до аэродрома и сел на лед Азовского моря. Удивительно, как он не погиб при посадке на торосы. Только на вторые сутки, измученный и голодный, Панфилов добрался домой.
Был подбит и самолет Азарова. Однако Сергей дотянул до Ейска и произвел посадку на фюзеляж.
Этот вылет всем послужил уроком на будущее. Мы могли бы и не иметь таких потерь, если бы действовали более грамотно и умело.
Яростными были последующие штурмовые удары по вражеским тылам. Горели фашистские автомашины с боеприпасами горючим, военным снаряжением. В груду металла превращали летчики броне транспортеры и автофургоны с живой силой противника, которые направлялись из глубоких тылов к линии фронта. Наши рейды приносили и обильные данные для бомбардировочной авиации. Так мы мстили фашистам за смерть Павла Ульянова.
Воздушные бои шли непрерывно. Каждый день приходилось делать по несколько боевых вылетов, и нервное напряжение было на пределе. До зарезу нужна была какая-то разрядка. Помог нам в этом штатный фотограф полка Григорий Буторов. Он был родом из Ейска, боевой и расторопный парень.
Как-то после полетов летчики пришли в столовую голодные и уставшие. Смотрят – столы сдвинуты в сторону и на их месте веревкой отгорожено нечто, вроде ринга.
– Ну, вот, теперь и побоксировать в самый раз, – заметил сердито Панфилов, разглядывая веревочное сооружение.
– Что такое? Давайте скорее есть! – нетерпеливо зашумели летчики.
– Одну минутку, товарищи! – на «авансцену» вышел Гриша Буторов. – После трудов праведных и боевых полетов, конечно, надо подкрепить уставшее тело пищей. Вот мы и предложим вам для развития аппетита порцию пищи духовной. Согласны?
– Давай, покороче. Что еще за фокусы!
– Так это же замечательно! – не унимался Гриша, – давайте хорошенько поприветствуем наших дорогих гостей! – И он захлопал в ладоши.
Вскоре все прояснилось. Оказывается, неугомонный Гриша пригласил земляков-артистов из Ейского городского театра. Что тут было! Все забыли о еде и с огромным наслаждением слушали талантливых исполнителей. Они появились среди нас словно из чудесного мира довоенной жизни и вызвали одним только своим видом восторг и бурю оваций.
На отгороженной площадке два брата лихо отплясывают чечетку, звучит нежное женское сопрано, задушевно поет гармонь… А перед мысленным взором встает безграничная ширь лесов, полей и рек родной советской земли. Той самой, невыразимо родной и близкой, за которую мы каждый день вступаем в смертельный бой с врагами.
Около часа длился концерт, а показалось, что прошла всего минута. Спасибо Грише Буторову, славному парню из Ейска! Никто не поручал ему организовывать этот концерт, а он подготовил такой приятный сюрприз.
Летчики пригласили участников концерта на совместный ужин. Ободренные и радостные проводили мы своих друзей-артистов домой.
Гриша Буторов ходил именинником. А артисты из Ейска с того дня стали частыми гостями в нашей дружной семье авиаторов.
Боевая работа продолжалась. На разведку тылов противника вылетела восьмерка истребителей под командованием штурмана эскадрильи старшего лейтенанта Балашова. Разведчики обнаружили большую колонну автомашин противника, двигавшуюся к Таганрогу. С первого же захода Балашов поджег головную машину, кто-то другой из летчиков поджег машину, замыкавшую колонну. Среди фашистов смятение. Колонна остановилась. И тогда началась штурмовка или, как у нас говорили, «молотьба».
Восемь ястребков с бреющего полета били по немцам до тех пор, пока не кончились боеприпасы. На последнем заходе огнем зенитных пулеметов был сбит самолет Балашова. Но его героическая смерть дорого обошлась фашистским оккупантам.
В середине февраля немцы, как видно, решили нанести ответный удар по аэродрому Ейск. Воспользовавшись плохой погодой, со стороны моря на аэродром выскочили два «Мессершмитта-110» и зажгли один И-16, находившийся в капонире. В нескольких других самолетах оказались пулевые пробоины. Эти самолеты потом быстро отремонтировали техники. В личном составе потерь не было.
Наши истребители, стоявшие в боевой готовности, тут же были подняты в воздух: младшие лейтенанты Панфилов и Азаров бросились «мессершмиттам» наперехват. Но немцы уклонились от боя и скрылись в облаках.
Это нападение заставило призадуматься командование.
– Теперь ждите налета более крупных сил противника, – предупредил командир полка.
«Визит» фашистов был нанесен через три дня, в хорошую безоблачную погоду. Как всегда, утром мы начали боевую работу. Четверки истребителей то улетали, то садились на аэродром. Шел обычный фронтовой день.
После обеда, часам к четырем, как только ушла очередная четверка в сторону Азовского моря, неожиданно показалась большая группа самолетов противника. Посты наблюдения, расположенные на берегу, не заметили приближающиеся к аэродрому самолеты противника. Появление фашистов было внезапным.
При подходе вражеских бомбардировщиков их заметили наши летчики, находившиеся возле самолетов, и восьмерка И-16 успела подняться в воздух. Остальные самолеты полка, а также соседей-моряков взлетали, когда на аэродром уже сыпались бомбы. Взлетали и тут же собирались парами и четверками, чтобы вступить в бой с бомбардировщиками врага, которых насчитывалось около шестнадцати. Прикрывали их две четверки «мессершмиттов», летевших впереди.
Не долетев до аэродрома километров пять, вражеские истребители ринулись вниз, намереваясь штурмовыми действиями помешать взлету наших самолетов. Вторая четверка осталась для прикрытия бомбардировщиков.
Но проштурмовать аэродром «мессершмиттам» не удалось: с ними завязала бой восьмерка наших истребителей. Немцы потребовали помощи, и к ним поспешили еще четыре истребителя.
Таким образом, истребители противника были связаны боем. Тем временем наши остальные И-16 продолжали взлетать и шли в атаку на бомбардировщиков врага. Однако мы затратили на маневрировании слишком много времени и не сумели нанести большого урона фашистам, только один Ю-88 был сбит над аэродромом, второй после атаки И-16, сильно задымил, неприцельно сбросил свой бомбовой груз и сел где-то на льду Азовского моря.
Итак, немцам не удалось выполнить поставленную задачу, хотя они и основательно исковыряли бомбами летное поле.
Впрочем, произведенная фашистскими самолетами «реконструкция» аэродрома немцами теперь для нас не имела никакого значения: поступил боевой приказ – группе И-16 под командованием майора Осипова срочно перебазироваться в Крым. 20 февраля 1942 года мы взлетели, построились в боевые порядки и взяли курс на Керченский полуостров. Нас ждали новые бои.
«Должен воевать как коммунист»
Керченский полуостров – совсем небольшой участок земли, разделяющий собой Азовское и Черное моря. Но он доставил немало хлопот для фашистов. В этом сказались отвага и мужество его защитников, а впоследствии – активные действия наших наступающих войск.
На Крымской земле мы сели на полевом аэродроме, что километрах в двадцати пяти западнее города Керчи. Совсем недавно здесь побывали фашистские оккупанты. Теперь их нет, они отброшены нашими войсками до самой Феодосии. Под Новый год части Приморской армии высадились в районе города и за семь недель упорных боев освободили весь Керченский полуостров.
Линия фронта стабилизировалась с юга от города Феодосии, на северо-запад, к берегу «Гнилого моря» и Далее по восточной оконечности Арабатской стрелки.
На самом узком месте перешейка населенные пункты были буквально забиты наземными войсками. Полевые аэродромы заполнены авиацией. На нашем аэродроме Разместились разнотипные машины: бомбардировщики Дальнего и ближнего действия, штурмовики и истребители.
Аэродром имел два летных поля. Ближе к населенному пункту, на основном посадочном поле, базировались дальние бомбардировщики, которые обычно предназначались для ночных полетов в далекие тылы противника. Однако здесь, в Крыму, они выполняли необычные для себя задачи: бомбили войска противника, расположенные в непосредственной близости от линии боевого соприкосновения с нашими войсками.
Мы увидели и штурмовики Ил-2, которые тогда только начали появляться на вооружении авиаполков. Это были грозные машины, хорошо бронированные и мощно вооруженные.
Были рады увидеть и такие истребители как МиГ-3. Потому времени это были передовые в техническом отношении машины, летавшие со скоростью более 600 километров в час, оснащенные совершенным вооружением и оборудованные радиостанциями.
Рядом с основным летным полем на значительно меньшей площадке расположился наш полк. Не успели мы зарулить на стоянки после посадки и выйти из кабин, как к нам ликующей толпой ринулись летчики третьей эскадрильи, с которыми мы расстались еще в ноябре 1941 года на аэродроме возле станицы Крымской.
– Да ведь это наши орлы! – закричал Вася Панфилов.
– Они, ей-богу, они! – захлебываясь от радости, вторил ему Саша Алексеев.
– Вот это встреча! Слышны были радостные возгласы. Всюду – объятия, смех, крики, хлопки по плечам.
– А где же «Витязь гор»? – спросил кто-то возбужденным голосом.
– Коля Алвахашвили геройски погиб, прикрывая Картузова.
– Не вижу Павлика Ульянова! – озираясь по сторонам, вопросительно поглядывал на нас коренастый крепыш в реглане.
– Был подбит при штурмовике аэродрома Мариуполь и повторил подвиг капитана Гастелло, – приглушенным голосом сказал Сергей Азаров.
Летчики третьей эскадрильи, в свою очередь, рассказали о своих потерях и все, обнажив головы, постояли минуту в скорбном молчании.
Разместились в полуразрушенных холодных казармах, которые немцы во время оккупации Керченского полуострова приспособили под конюшни и склады. Пришлось произвести основательную приборку. Нанесли сюда соломы и накрыли ее кусками брезента. Получилось подобие жилья. Можно приступать к боевой работе.
Но южная погода не утешала. В феврале фактически здесь зимы уже не было. Моросил мелкий холодный дождь. Слякотно и грязно. С двух морей беспрестанно дули сырые пронизывающие ветры.
– Ничего, ребята, нам не привыкать! – потирает руки Панфилов.
– Тоже храбрец нашелся! – заметил Алексеев. – А сам, небось, зуб на зуб не попадешь.
– Ну, чего ты ворчишь, как теща, – прикрикнул Панфилов на Сашу. – Давайте лучше подумаем, как печку соорудить.
– Толя Иванов! У тебя тряпки не найдется?
– Зачем она тебе?
– Чудак-человек, не соображает. Тряпка нужна, чтобы печку не поцарапать руками.
Я быстро поднялся и сделал несколько резких движений.
– Ничего, скоро будет жарко, – пообещал Панфилов и прошептал на ухо о своем замысле.
Вскоре мы с Василием притащили пустую бочку, отодрали с какого-то разрушенного строения лист жести, зачерпнули в пустую консервную банку мазута, нашли пару кирпичей и всю эту «музыку» притащили в землянку.
И вот печка запылала: в бочке на кирпичах стояла консервная банка, над бочкой на проволоке, прикрепленной к потолку, висел лист жести, а под ним бушевало пламя. В землянке сразу потеплело. Правда мы плохо видели друг друга из-за дыма, но это было не страшно: лучше быть чумазым, но в тепле.
Несколько дней мы ходили, как трубочисты, а потом общими усилиями печки были усовершенствованы и получили название «КПП-1», что означало «Кафельные печи Панфилова – первого выпуска». Но Васина «фирма» не выдержала конкуренции: товарищи из батальона обслуживания где-то раздобыли печки «буржуйки».
Неважно обстояло дело и с питанием. Столовая была общая для личного состава всех видов авиации.
По рассказам летчиков из третьей эскадрильи и их командира капитана Бабеева в воздухе приходилось туго. Немцы почти в каждой встрече имели двойное, а иногда и тройное превосходство.
Парни из нашей группы, хотя были и молоды, однако уже нюхали пороху над Ростовом и Ейском, имели достаточный опыт воздушных боев, знали многие коварные приемы фашистских летчиков и умели противопоставить им свою боевую смекалку.
В это же время на пополнение полка из Закавказья прилетело более десятка экипажей. Новые прилетевшие товарищи имели опыт боев в Финляндии. Среди них были капитаны Орлов, Терпугов, Сидоров, Чернецов, Эмиров, старший лейтенант Платонов, лейтенант Солдатов, комиссар эскадрильи Иванов. В дальнейших совместных боях они вписали в историю полка немало ярких страниц беззаветного служения Родине, храбрости и героизма.
Безо всякой передышки после перелета из Ейска полк, теперь уже в полном составе, начал «осваивать воздушное пространство» над Керченским полуостровом: штурмовали живую силу противника, сопровождали бомбардировщики, прикрывали штурмовики, вели бои над линией боевого соприкосновения наших войск с противником, летали на разведку в район Феодосии, Старого Крыма, Карасу Базар, удаляясь в тыл противника на 50–70 километров.
Линия фронта стабилизировалась, однако, как и прежде, нам приходилось вступать в воздушные схватки иногда по два-три раза в день. Начинались они, как правило, парой или четверкой истребителей. Немцы по радио вызывали подкрепление, наши тоже шли на помощь своим самолетам. И вот уже в воздухе ревут надрываясь моторы, слышится пулеметная и пушечная трескотня.
Один из таких боев мне пришлось наблюдать с земли. При вылете на прикрытие наших войск во Владиславовке в воздушном бою подбили мой самолет, и я вынужден был сесть на полевой аэродром, а в это время в воздухе продолжался бой. С аэродрома, на который я сел, парами взлетали «чайки» и И-16.
Каждому летчику интересно следить за воздушным боем с земли, мне особенно: ведь я только что принимал в нем участие.
Наблюдаю. Вначале ребята зажали немцев, и те начали уходить к себе в тыл. Но вот появляется свежая восьмерка «мессершмиттов». Наши подняли в воздух еще шесть «ишачков». Бой возобновился с новой силой.
Посматриваю на часы. Судя по времени, с обеих сторон горючее на исходе. Так и есть – прекратились взаимные атаки, не стало слышно стрельбы и рева моторов. Но что это? Один из «мессершмиттов», выбрав удобный момент, ринулся в атаку на И-16. Самолет оказался в невыгодном положении.
У меня невольно екнуло сердце. Кто-то из стоявших рядом летчиков с тревогой воскликнул: – Собьет ведь!
Вовремя понял свое опасное положение и летчик нашего истребителя. Он разворачивается и идет в лобовую контратаку. Немец упрямо не сворачивает. Оба летчика стреляют друг в друга из всех огневых точек. Когда до самолета противника оставалось несколько сот метров, советский летчик энергично положил свой «ишачок» на крыло так, что крен дошел до 90 градусов.
Все, наблюдавшие этот маневр с земли, даже присели: на встречных курсах при таких скоростях сближения отвернуть в сторону почти невозможно и самолеты неминуемо должны столкнуться. На кокой-то миг они действительно слились воедино. Сейчас будет взрыв, и машины ринутся в свой последний полет – к земле…
– Смотрите, смотрите, они разошлись! – кричит кто-то. – Отскочили друг от друга, как мячики!
Наш истребитель продолжал лететь, разворачиваясь с небольшим креном, в сторону своего аэродрома, а «мессершмитт» вначале с пологим снижением, а затем постепенно увеличивающимся углом пикирования пошел к земле, врезался в нее и взорвался.
И-16 сел. Все бросились к нему. Из кабины вылез летчик, снял шлем, тряхнул головой, точно пытаясь сбросить с себя весь этот кошмар, только что происшедший в воздухе.
– Да ведь это Женя Павлович! – крикнул я ошарашенный и вместе с другими бросился обнимать своего друга.
Да, это был он, Евгений Павлович, бывший сосед по комнате Сергея Азарова, весельчак, искусный танцор и любимец всех девушек.
Когда наш полк базировался в Закавказье, на аэродроме стоял другой истребительный полк. В нем и служил Евгений.
Павловича буквально забросали вопросами. Все интересовались подробностями необычного боя.
– Понимаете, немец так неожиданно свалился на меня, что деваться было некуда, – взволнованно рассказывает Женя. – Ну, думаю, умирать так с музыкой, и развернулся ему в лоб. Он тоже оказался не из трусливых прет на меня и стреляет. Я тоже жарю из всех огневых точек. Когда до столкновения оставались доли секунды – делаю крен и крылом его – р-ра-раз! Удар пришелся по хвостовому оперению. Здорово мой «ишачок» тряхнуло, но ничего, летит… Давайте-ка посмотрим, что там с крылом получилось.
– Ну, брат, это не таран, а ювелирная работа! – ахнули мы. – Смотрите, самым кончиком крыла задел…
– И как только крыло не отвалилось?
– Да, это сделано виртуозно, – согласились летчики.
– Я и сам не знаю, как все это вышло, – засмеялся Павлович. – Фашист, наверное, в последний момент подумал, что на тот свет уйдем вместе, а оно вот как получилось.
В этом бою немцы потеряли два самолета и сбили один наш, но летчик выбросился из него с парашютом и приземлился на своей территории. Я же от места вынужденной посадки добрался до Багерово на попутной машине, а через двое суток поехал перегонять отремонтированный самолет.
Приближался день Красной Армии – 23 февраля 1942 года. Его мы ждали с нетерпением и очень волновались. Ведь в этот день вместе с другими молодыми авиаторами будут принимать в партию и нас, земляков-ленинградцев: Анатолия Макарова, меня, Николая Скворцова.
Партийное собрание было коротким. На нем никто не произносил длинных и торжественных речей. Хотя я и прошел свой кандидатский стаж и вжился в семью летчиков-коммунистов, однако, когда секретарь партийной организации назвал мою фамилию, стало как-то не по себе: шутка ли, принимают в партию! Достоин ли я носить высокое звание коммуниста?
Но вот слово взял комиссар эскадрильи Ильин.
– Я поручился перед партией за Анатолия Иванова и рекомендую его в члены ВКП(б). Уверен, что товарищ Иванов оправдает это высокое звание. На его счету уже имеется два сбитых фашистских самолета, десятки боевых вылетов. Он мой ведомый почти во всех полетах, смелый, решительный и хорошо подготовленный летчик. Такой не подведет ни партию, ни своих товарищей.
Предоставили слово, а я стою, с ноги на ногу переминаюсь. Чувствую лоб взмок, жарко стало. Никогда со мною такого не бывало – стою и… молчу.
– Ну, что же ты думаешь делать дальше? – подбадривает председатель собрания.
– А что дальше! – вырвалось наконец, – дальше должен воевать как коммунист. Буду бить фашистов злее.
– А устав партии и ее программу знаешь? – спрашивают товарищи.
– Вроде знаю. Главное сейчас Гитлеру шею свернуть надо.
Грохнул одобрительный смех, я тоже улыбнулся и смахнул пот со лба.
За принятие меня в члены Коммунистической партии проголосовали единогласно.
Наш полк продолжал вести активные боевые действия.
– Получена задача, будем прикрывать штурмовые действия «чаек», – объявил майор Осипов.
Истребители И-153 прозвали «чайками» за характерный конструктивный излом верхнего крыла. В полете они были действительно похожи на быстрокрылых чаек.
– А где они базируются, эти «чайки»? – спросили летчики.
– На соседнем аэродроме, возле населенного пункта; Марфовка.
– Имейте ввиду, что эти «птички» здорово клюют фашистов, – предупредил летчиков командир полка. – Не подкачайте…
– Не оскандалимся, – уверенно заявил командир эскадрильи капитан Терпугов.
Все мы знали, что самолеты И-153 в основном производили штурмовые действия. Бомбами и пулеметным огнем они громили живую силу и технику противника. «Чайки» были очень маневренными самолетами и отлично справлялись со штурмовыми заданиями.
В этот день смешанная из первой и второй эскадрилий группа в составе восьми И-16 под командованием Терпугова пришла к аэродрому Марфовка и, пока сделала круг, двенадцать «чаек» были уже в воздухе. Мы сопровождали их на штурмовку занятого немцами населенного пункта Дальние Камыши.
Фашисты встретили нас сильным зенитным огнем. Но «чайки» самолеты верткие и попасть в них не так-то просто. К тому же и они не остаются в долгу: заметят зенитку – бомбой по ней. Немало их уничтожили. А когда плотность зенитного огня уменьшилась – бросились на штурмовку врага.
Словно по земле огненный смерч прокатился: взрывы, пожары. Внизу – настоящий ад.
А мы тем временем на своих «ишачках» барражируем сверху. Вражеских самолетов в небе не видно. Смотрим, капитан Терпугов покачиванием самолета с крыла на крыло подает сигнал: «Иду в атаку». Видать тоже решил штурмовать боевые порядки немцев.
Мы за ним. Но тут совсем неожиданно я увидел, как из района Феодосии приближается шестерка «мессершмиттов». Немцы быстро набирают высоту и на максимальной скорости спешат атаковать нашу группу.
Капитан Терпугов и другие летчики продолжают штурмовку и, должно быть, не видят фашистских самолетов. Предупредить их невозможно, радиосвязи нет. Раздумывать некогда. Мгновенно принимаю решение: сорвать замысел врага. Энергично разворачиваюсь и встречаю лобовой атакой первого же «мессера». Однако немец ее не принимает и проскакивает мимо.
Иду в лобовую атаку на второго. Тот тоже не хочет лезть на рожон. Смотрю, группа «чаек» и И-16 начинает уходить в направлении Керчи. Пока я развернулся и начал догонять товарищей, вижу как тут же «мессершмитты» заходят ко мне в хвост. Я снова разворачиваюсь и отбиваюсь пушечным огнем. Затем снова пытаюсь догнать свою группу. Повторяется та же история: немцы у моего хвоста, разворачиваюсь и – из пушек. Маневрируя таким образом, я не смог догнать группу наших истребителей, так как самолет не располагал достаточной для этого скоростью. Расстояние между моим И-16 и удаляющейся группой становилось все больше и больше.
Немцы уверены в расправе и даже, кажется, не спешат. В который уже раз выхожу на прямую и начинаю догонять своих. Лечу, осматриваюсь по сторонам и опять вижу как пара «мессершмиттов» с превышением становится справа, вторая пара занимает такую же позицию слева. А третья уже висит сзади.
Теперь я уже полностью осознал, какая нависла опасность. Мысли молниеносно проносятся одна за другой. И такая досада меня разобрала: ведь сегодня должны вручать партбилет, а я в таком положении!
И вот началось. С трех направлений шестерка «мессершмиттов» обрушилась на меня в пикировании. Ну и жарко было! Всякие маневры применял, выжимал из своего «ишака» невозможное, а из-под удара немцев все же выходил. Но что это? Мой самолет теряет высоту. Температура масла приблизилась к максимальной, давление упало и винт самопроизвольно перешел на большой шаг. Уменьшилась тяга мотора. Попробовал в лобовой атаке ударить по немцу из пушек, а они не стреляют: кончились боеприпасы и атака прошла впустую.
