Киллера вызывали?

Криминальный мир вовсю осваивает профессию заказного убийцы. И непыльная работа, и прибыльная. Впрочем, убийство убийству рознь. Одно дело, скажем, видный банкир или всенародной любимый телеведущий. Тут без профессионала высшей пробы не обойтись. И совсем другое, когда надо «проучить» или «убрать» соседа по лестничной площадке. Здесь цена доступна даже среднеобеспеченному человеку.

В трех судебных историях, о которых я сейчас расскажу, она колебалась от двух до четырех миллионов. Конечно же, рублей, а не долларов. Причем, самое удивительное, что единственная из них, где речь шла именно об убийстве и которая им закончилась, обошлась для заказчика в указанный минимум. Практически же исполнители получили всего миллион — до второй половины обговоренного «гонорара» дело так и не дошло. Да и заказчик не горел желанием поскорее расплатиться…

Вот с него и начнем. Это произошло в г. Волжском. В трехкомнатной квартире некто Владимир Литви-ненко занимал с семьей одну комнату. А в двух других проживал одинокий сосед. Наверное, Литвинен-ко считал это несправедливым, тем более, что сосед появлялся дома очень редко, поскольку почти все время проводил у своей сожительницы.

Но там, где мы с вами могли бы только сетовать на судьбу-индейку, ранее судимый Литвиненко привык добиваться своего силой. Вряд ли он занимался отвлеченной философией, но вполне смог бы сформулировать свой основной жизненный принцип, перефразируя известный афоризм так: мы не можем ждать милости от общества, взять ее — вот наша задача. Проще говоря, он здраво рассудил, что, если бы сосед «куда-нибудь делся», его две комнаты достались бы тем, кто проживает в квартире.

А рассудив так, Литвиненко приступил к поискам исполнителей. Выбор пал на сына его хороших знакомых, недавно закончившего техникум и ныне занимавшегося «бизнесом» — 22-летнего Александра Чумака. Тот охотно принял предложение, но сам «пачкаться» не захотел и пригласил в долю своего более юного друга — учащегося того же Волжского техникума Андрея Черкасова.

Как польстились эти подонки на смехотворную сумму в два миллиона (даже с учетом того, что дело происходило летом 1994 года), понять трудно. Ведь не забулдыги какие-нибудь, не закоренелые преступники. На суде давали показания их родители — вполне приличные, благополучные с виду люди. Правда, во всем винили не своих, а чужих сыновей…

А дальше пришла пора действовать. Чумак раздобыл малокалиберную винтовку, и друзья — не зря учились в техникуме — сделали обрез, который можно было легко спрятать под одеждой. Все было готово.

Сначала Чумак и Черкасов попытались и деньги получить, и «дела» не сделать, обманув заказчика, выдавшего им миллион рублей в качестве аванса. Но им ли, молокососам, тягаться с опытным уголовником? Тот пригрозил: не сделаете — никаких денег не пожалею, но и вы жить не будете.

И вот рано утром убийцы подъехали на машине Чумака к дому, где проживала подруга приговоренного к смерти человека. Черкасов, спрятав под курткой обрез, поднялся на пятый этаж. Когда мужчина вышел и стал спускаться по лестнице, Андрей направился за ним, почти уже на выходе из подъезда прицелился сзади в затылок и выстрелил. Человек скончался на месте. Черкасов сел в машину к Чумаку, и они скрылись.

Вот так все и произошло. Легко и просто. И недорого. Не знаю, почувствовали ли они сладость легко доставшихся денег, не появилось ли у них желание и дальше заниматься подобным нехитрым «промыслом», переквалифицировавшись в профессиональных киллеров, но их быстро вычислили и через 2—3 дня задержали. Областной суд вынес приговор: А. П. Чумаку — 9, а А. В. Черкасову — 11 лет лишения свободы. Строже всех наказан инициатор и заказчик убийства В. Литвиненко — 15 лет лишения свободы в колонии строгого режима.

Следующая история более смахивает на анекдот. Однако ее неожиданный и, скорее, трагикомический финал ничуть не зависел от заказчика, вернее заказчицы убийства. 66-летняя жительница Волгограда Антонина Григорьевна С. (фамилию не называем в интересах жертвы) приревновала своего мужа к чуть более молодой сопернице. Есть основания полагать, что и здесь в основе лежала не ревность, а все тот же «квартирный вопрос», но доказательств тому не добыто. Да это и неважно.

С. поделилась с подругой своей заботой: вот, мол, найти человека, который избавит ее от неверного мужа. Подруга рассказала об этом своему брату, опять же уголовнику, неоднократно судимому, И. Бахтееву, а тот изъявил желание познакомиться с шустрой старушкой. Короче, он предложил ей свои услуги за четыре миллиона. Весь «юмор» заключался в том, что Бахтеев и не собирался выполнять условия договора. По его словам, и четыре миллиона он запросил только для того, чтобы создать видимость серьезности своих намерений.

Вместе с напарником Бахтеев «похитил» незадачливого мужа и продержал его более суток в каком-то частном доме. Разумеется, на полученные деньги и исполнители «убийства», и хозяева дома, и какие-то многочисленные гости беспрестанно пьянствовали, не забывая, впрочем, кормить своего «подопечного». Но, поскольку никто его по-настоящему не охранял, узнику в конце концов удалось незаметно выскользнуть и примчаться к той самой знакомой, из-за которой якобы и заварилась каша.

Потратившаяся С. с учетом своего возраста получила всего 4 года лишения свободы. А дело об «исполнителях» выделено в отдельное производство, поскольку они оказались замешанными и в других проделках.

А вот в третьей истории речь об убийстве даже не заходила. Все подсудимые деликатно называли свою миссию словом «поговорить». Мол, измученная своим грубияном-мужем жена попросила троих дюжих мужиков «поговорить» с тем и объяснить, что нельзя обижать женщину, что так делать «ай-яй-яй». Воспитательная акция была оценена в полтора миллиона рублей. В действительности перед мужиками ставилась задача избить супруга и так припугнуть его, чтобы тот немедленно уехал из Волгограда. Что и было исполнено: его избили, а затем, заклеив липкой лентой глаза, привезли в какое-то нежилое помещение, где приковали наручниками к батарее отопления. Продержав два дня, беднягу перевезли в другое нежилое помещение, где он также находился два дня.

Похитители приезжали только по вечерам. Правда, бить больше не били, однако настойчиво требовали уехать: видать и здесь квартирный вопрос был главным.

На четвертый день плена похищенному удалось разбить кладку стены и бежать. Он заявил в милицию, ее работники организовали засаду и в тот же вечер всех задержали. Народный суд Ворошиловского района определил заказчице Н. А. Ивановой меру наказания — 5 лет, а исполнителям — уже судимому А. В. Чернову, О. И. Иванову (однофамильцу жертвы) и Б. Г. Кукуеву — кому 6, кому 7 лет лишения свободы.

Вот так все чаще решаются сегодня семейные и квартирные конфликты. И даже лишение свободы почему-то перестало пугать людей. Впрочем, людей ли?

(И. Рувинский. //КОД. — 1996. — №4/47)

Смерть буревестника

Жизнь великих как и их смерть, служит объектом пристального изучения ученых и биографов. Однако не всегда даже многолетние исследования способны пролить свет на события, ставшие тайной по желанию власть предержащих. Так, в мире существует около десятка версий о том, как все же отошел в мир иной Алексей Максимович Горький. Одна из них — перед вами. «Код» знакомит своих читателей с фрагментами книги профессора В. Баранова «Максим и тайна его смерти».

Заболел Горький тяжело. Приехал из Крыма в Москву 27 мая, а в самых первых числах июня, между третьим и пятым, пришлось срочно созывать консилиум, в котором участвовал специально приехавший из Ленинграда профессор. Появившийся у постели больного Сталин, человек несокрушимого самообладания, был явно выбит из колеи. Увидев в комнате несколько человек, в резкой форме приказал удалиться всем за исключением медсестры. Всем, включая даже наркома внутренних дел Ягоду, который в доме Горького был завсегдатаем.

Удалил Сталин вслед за Ягодой и женщину в черном. Бестактность ее траурного одеяния вызвала саркастическую реплику вождя: «А кто это сидит рядом с Алексеем Максимовичем? Монашка, что ли?.. Свечки только в руках не хватает!»

В возбужденном состоянии Сталин подошел к окну, распахнул форточку. В комнату ворвался свежий воздух…

А женщиной в черном была Мария Игнатьевна Буд-берг, третья «невенчанная» жена Горького, которую долго с напускным целомудрием низводили до уровня секретаря. Наверное, секретарю не посвящают четырехтомный роман («Жизнь Клима Самгина»), который автор считал чуть ли не главным итогом своей литературной деятельности.

Не так уж часто удостаивал он кого-либо своими посвящениями. Посвятил Чехову «Фому Гордеева» — так ведь Чехова он боготворил! «Дело Артамоновых» — Ромену Роллану, человеку-поэту. Ну, и еще «Детство» — сыну Максиму. Не то, чтобы в поучение, но все-таки… И вдруг — секретарю? Наверняка дело не обошлось без инициативы самой Марии Игнатьевны, Муры, как называли ее в доме, женщины практичной в высшей степени. Она-то отлично понимала, насколько возрастет ее «рейтинг» в глазах родственников, друзей, знакомых.

Узнав о болезни Горького, Мура мгновенно прилетела из Лондона, где проживала с Гербертом Уэллсом после окончательного расставания с Горьким, вернувшимся в 1933 году на родину.

Тем временем в Москве, в Союзе писателей, развертывалась лихорадочная деятельность по поводу, казалось бы, не имеющего никакого отношения к болезни Горького. В страну собирался приехать французский литератор Андре Жид. К его встрече готовились особенно основательно.

Непременным условием своей поездки А. Жид ставил встречу с Горьким. Соответствующие инстанции оказались в трудном положении: в разговоре Горький мог наговорить собрату по перу много лишнего. А. Жиду сказали, что встреча невозможна, так как Горький тяжело болен и визит пока преждевременен. Тогда А. Жид заявил, что вообще не поедет в Россию: не для участия же в похоронах он должен осуществить путешествие!

И вдруг возникла определенность: разрешение на приезд дается, но встреча с Горьким не может состояться ранее 18 июня.

Из реплики Сталина по поводу «монашки» окружающие должны были понять: женщину эту он видит в первый раз. Между тем это было не так. Сталин принудил ее привезти из Лондона ту часть горьковского архива, которую писатель не решался взять с собой на родину в 1933 году. Там находились письма многих крупных политических деятелей (А. Рыкова, Г. Пятакова, возможно Л. Троцкого, меньшевика Б. Николаевского, встретившегося с Горьким еще в германии, В. Валентинова), работников культуры (В. Мейерхольда и 3. Райх, И. Бабеля, К. Станиславского, К. Федина, М. Кольцова и др.). Направлялись письма в Италию из-за границы и, следовательно, миновали цензуру. Информация о них, попади она в руки руководства, сразу обернулась бы сокрушительным компроматом и на авторов писем, и на самого Горького.

Чрезвычайная необходимость получения документов возникла у Сталина уже в начале 1936 года в связи с появлением сенсационной статьи в «Социалистическом вестнике» Б. Николаевского о новых планах Горького в преобразовании общественной жизни страны. Компромат нужен был Сталину не только для борьбы с теми, против кого он затевал грандиозные судебные спектакли-процессы. Поначалу он мог воспользоваться ими для давления на самого писателя. Кто сказал, что за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь? Мудрый политик всегда одним выстрелом убивает даже не двух, а нескольких противников…

Еще до майского, 1936 года, возвращения в Москву Горький фактически окончательно порвал с Мурой. Об этом свидетельствует медицинская сестра Олимпиада Дмитриевна Черткова, добрый ангел горьков-ского дома.

«Отношения у них испортились уже давно. Еще в Тессели, где она провела всего один день и, ссылаясь на неотложные дела, уехала в Москву, потом звонила по телефону, по-моему, пьяная, голос такой, я позвала Алексея Максимовича, но он сказал: „Я говорить с ней не буду“. — „Но она говорит, что ей очень нужно“. — „Скажите ей, что говорить с ней не буду. Пусть веселится!“

Когда она уезжала из Тессели, мы провожали ее на крыльце. Как только автомобиль скрылся, Алексей Максимович повернулся вокруг себя и весело сказал: «Уехала баронесса!» Потом — меня обнял. Он часто мне говорил: «Ты от этих бар — подальше! Держись простых людей — они лучше».

Скорее всего и происходила эта встреча в апреле, когда Мура доставила Сталину лондонский архив.

Горькому Мура была больше не нужна. Он испытывал, наконец, чувство освобождения от нее. Но ей, уже давно соединившей свою жизнь с жизнью Герберта Уэллса, для чего-то Горький был нужен по-прежнему? Для чего же?

Знать о настроениях Горького, о его встречах, о его гостях властям было крайне необходимо. Кто мог поставлять такую информацию? Перебирая всех домочадцев Горького, приходишь к выводу, что таким осведомителем могла быть только Мария Игнатьевна.

Принудить к сотрудничеству такого человека, как Будберг, органам ЧК не стоило труда. Мура давно уже была, что называется, «на крючке». Иногда она выполняла задания большевистского руководства официально. Так, она была прикреплена к Г. Уэллсу в качестве переводчицы во время его приезда из Англии.

Может быть, факты, свидетельствующие о второй жизни Муры, подведут нас к ответу и на такой вопрос, остающийся одной из главных загадок горьков-ской биографии. От кого, собственно, Сталин мог узнать о факте существования лондонского архива, если в решении его судьбы принимали участие лишь самые близкие: Максим, Тимоша (как все звали жену сына), художник Ракицкий, давно прижившийся в семье, ставший ее членом, и Мура?

Максим предложил корреспонденцию крамольного характера попросту уничтожить.

Но его не подержали. Мура в дискуссии, естественно, не участвовала. Скромно помалкивала. Была уверена, что бесценный груз доверят увезти именно ей. В Лондон.

Так и вышло. Но, зная нравы Лубянки, Горький распорядился не отдавать архивы никому, даже если некто явится с собственноручным письменным распоряжением его, Горького…

Мария Игнатьевна прилетела из Лондона сразу же. От кого и как узнала она о болезни Горького? Говорят, ее вызывали именно члены семьи. Кто именно? Первая жена, Е. Пешкова, с которой он расстался более тридцати лет назад, но продолжал сохранять теплые дружеские отношения?

Вряд ли.

Сына к тому времени уже не было в живых.

Жена сына, Тимоша? Тоже сомнительно.

Уж не малолетние ли внучки писателя, старшей из которых стукнуло девять лет?

Далее. Как было получено разрешение английских властей на поездку? Обычно это не простое дело, и решение вопроса отнимает недели и даже месяцы. К тому нее с Лондоном авиасвязь тогда была ограниченной.

Нельзя не согласиться в В. Барановым, который пишет: «Беспрепятственные поездки Будберг наводят на мысль о покровительстве тех, кто больше всего был озабочен изоляцией писателя»…

Болезнь между тем, как и в самом начале, продолжала развиваться конвульсивно.

Как и 8 июня, во время сталинского визита, когда умирающий Горький поразил всех своим неожиданным возрождением, нечто подобное произошло и 16 июня. Вспомним слова врача М. Кончаловского, который констатирует: «За два дня до смерти Горький почувствовал значительное облегчение. Появилась обманчивая надежда, что и на этот раз его могучий организм справится с недугом».

В воспоминаниях Будберг, записанных сразу после смерти Горького А. Тихоновым от третьего лица, читаем: «16-го июня чувствовал себя хорошо, спросил: „Ну, кажется, на это раз мы с вами выиграли битву?“ Умылся, попросил есть, ел с аппетитом и просил добавить еды».

Однако М. Будберг умолчала о том, что значительно позже, в 1945 году, записала Липа: «Однажды я только что легла, Петр будит меня, говорит, что зовет Алексей Максимович. Прихожу — у него сидит Мария Игнатьевна. Отвела меня в сторону и шипит: „Уходите… уходите… я здесь!“ И давай меня щипать, да так больно! Я терплю и виду не показываю, что больно, чтобы Алексей Максимович не увидел. Потом вышла в столовую и заплакала, говорю Тимо-ше и Крючкову: „Она меня всю исщипала. Я больше к нему не пойду“.

Почему М. Будберг с такой не то чтобы настойчивостью, но даже с жестокостью удаляла медсестру, чтобы остаться с Горьким наедине? Во всяком случае, после удаления Липы положение серьезно ухудшилось. Продолжает М. Будберг: «Ночью уснул. Во сне ему стало плохо. Задыхался. Часто просыпался. Выплевывал лекарство. Пускал пузыри в стакан. В горле клокотала мокрота, не мог отхаркивать».

Сон ухудшил его состояние, воля не работала. Начался бред. Сперва довольно связный, то и дело переходящий в логическую, обычную форму мышления, а потом все более бессвязный и бурный…

Когда Черткова вновь вошла в комнату, она увидела Марию Игнатьевну стоящей у окна и упершейся лбом в стекло. Потом она выбежала в другую комнату, бросилась в слезах на диван, говоря: «Теперь я вижу, что я его потеряла… он уже не мой».

Подчас в самые трагические минуты история способна на каламбуры. «Не мой» приобретало и второй смысл. Теперь Горький действительно больше не мог вымолвить ни слова. Никогда. Никому. Естественно, и Андре Жиду — тоже.

Когда тот, прибыв в Москву 16-го, собрался через день, как было договорено, ехать к Горькому, было уже поздно.

Троцкий оказался прав, сказав, что Сталину для устранения Горького нужно было очень немного: лишь слегка «помочь природе». Но в «помощи» он не сомневался. Со слов компетентного собеседника, Троцкий рассказывает, что в Наркомате внутренних дел у Г. Ягоды существовала сверхсекретная лаборатория, имевшая неограниченное финансирование. У наркома был целый шкаф самых разнообразных ядов.

Большого ли труда стоило Сталину убедить Будберг сделать такой, несомненно, единственный в своем роде шаг?

Допустим на миг, что он решил не прибегать, как теперь принято говорить, к методу жесткого силового давления.

И Будберг, конечно, не сомневалась, что великий вождь и лучший друг писателя (как и все, она очень мало знала об их расхождениях) исходил, прежде всего, из гуманистических соображений. Болен дорогой Алексей Максимович безнадежно. Не такой ли прискорбный вывод вытекает из бюллетеней «Правды», основанных на заключениях компетентнейших врачей? И те, кто по-настоящему любит нашего дорогого Алексея Максимовича, не может равнодушно относиться к его невероятным мучениям. Медицина искусственно продлевает уже не жизнь, а именно страдания. Жалко? Ну, конечно, жалко. Но разве не сам писатель сказал, что не надо унижать человека жалостью?

Что же касается увековечения памяти великого пролетарского писателя, партия и правительство сделали для этого все необходимое…

(КОД. — 1996. — №6/49)

Убить и забыть

В этой семейной драме, о которой рассказала газета «Труд», страсти уже отбушевали. Виновные понесли наказание. Но вопрос — почему вполне нормальные люди совершили злодеяние руками детей. Что за чудовищная логика ими руководила — не дает очевидцам покоя…

Есть женщины — избранницы судьбы, их место под солнцем как будто забронировано с рождения. И когда другие в погоне за благополучием сдирают коленки и набивают шишки, эти лишь царственно выбирают. За Ингой судьба не поленилась пожаловать прямо домой. Прибежала девчонка с институтских лекций, а дома — музыка, шампанское, цветы. В гостях — красивый мужчина лет тридцати.

— Знакомься, это Борис Егорович, на нашей шахте уважаемый специалист.

А у того глаза загорелись — что за сокровище с неба свалилось! И завертелась карусель: свидания, подарки, признания, ночные виражи на «жигуленке». Не прошло и полугода, а Инга уже под фатой…

Пока их дочурка росла, жена заканчивала институт. А Борис Егорович успешно штурмовал служебную лестницу. Годам к тридцати, когда женщина расцветает, Инга имела все, что душа пожелает. Правда, в обмен на маленькое неудобство: муж, теперь главный бухгалтер одной из шахт в городе Макеевке, стал выпивать. А какой женщине понравится сивушный поцелуй и бессвязная речь в постели, переходящая в храп? Лишь одно преимущество было в этой слабости — оно давало Инге право «сатисфакции». И она пользовалась им «на всю катушку». Однажды, возвратясь из командировки, Борис Егорович вспомнил анекдот: его постель была занята другим. Не-званный гость дописал известный сюжет: так отделал хозяина, что тот попал в больницу с переломом ребер.

Все со временем утряслось. Мужчины многое прощают красивым и романтичньш женщинам. А чтобы на других не заглядывалась, муж предложил Инге работу на своей шахте. Конечно, достаточно условную, лишь бы среди людей была.

Но Инга желала любви, сильных страстей. Череда примитивных интрижек не приносила радости. Пока в жизнь не вошел Вольдемар. Через несколько дней знакомства не сомневалась: дерзкий, самоуверенный, надменный — он, а не увалень и простачок Борис, должен был стать ее избранником.

Из производственной характеристики электрослесаря Владимира Царева: «Зарекомендовал себя с неудовлетворительной стороны. Ленив, недобросовестен. Характер скрытный. С товарищами груб, высокомерен».

Счастью мешала одна деталь: Вольдемар был гол как сокол, все богатство — жена и дочка.

Тот Новый год Инга встречала с двумя. Напоить до бесчувствия мужа не составляло труда. А потом позвонить жене Вольдемара и бесстрастным голосом телефонистки вызвать электрослесаря Царева на ликвидацию аварии. В откровенно фривольном виде застукала «ликвидаторов» дочь Яна, когда вернулась поздно от подружки.

Из школьной характеристики Яны Плетневой, ученицы 7-го класса: «Тиха, исполнительна, добросовестна, учится на 4 и 5. В классе друзей не имеет, тяготеет к общению со старшими. Семья благополучная». Первое время она колебалась, чью сторону взять — отца или матери. Отец был добрей, покладистей, забрасывал Яну подарками, устраивал каждое лето в «Артек». Но требовал и отдачи — пятерок, чтения книжек, томил дурацкими душеспасительными беседами — о добре и бескорыстии. С матерью было проще. Та хоть, случалось, и наорет, но занята только собой и не докучала лишней опекой.

Открытость матери льстила девчонке, интимная жизнь разжигала воображение. А тут еще дядя Вова познакомил Яну с племянником, шестнадцатилетним Стасом, и она тоже потеряла голову.

— Пора становиться семьей, — как-то пошутил Вольдемар.

— Выгоняй своего охламона, а меня и Стаську прописывай.

Мысль эта будто из преисподней вынырнула. Вначале она была робкой и несмелой — вот бы Борька умер, попал по пьянке под машину, подавился костью или попался под руку бандюге… Как хорошо, как счастливо зажили б они с Вольдемаром — ив Париж бы смотались, и на Канары. Вольдемар хоть и не шибко грамотен, но зато какой мужик, а в белом костюме на фоне черного «Мерседеса» был бы неотразим. Но муж умирать не собирался. Напротив, процветал, лихо вписавшись в новые рыночные отношения. Можно было развестись, но тогда всего-навсего — рай в шалаше. И тогда сорвалось, как камень: «Надо убрать Бориса!»

— Рехнулась! — ужаснулся любовник.

Но Инга уже обдумала:

— С каждым может случиться несчастье. Раз я об этом думаю, значит, это должно быть. Надо найти человека. Плачу ему тысячу долларов.

Вечером Царев позвонил племяннику:

— Есть возможность сорвать приличные «бабки»…

Из характеристики Стаса Грачева, ученика 11-го класса. «Характер волевой, целеустремленный. Учится хорошо, привязан к матери».

Ему было девять лет, когда их бросил отец. Мать тогда чуть не повесилась… Из благополучного мальчика-отличника Стасик превратился в волчонка. Мать работала на заводе. Выматывалась до предела. Но сын не подрабатывал — занимался борьбой и стервенело учился. Метя в престижный вуз, рассчитывая на спортивный разряд. Из друзей имел только Дрему — Сашку Дремченко, бывшего одноклассника.

Намек дядьки на деньги заинтриговал парня. На «жвачку» не хватает, а тут сразу — тысяча долларов. Но то, что тот предложил, в голове не укладывалось. Почти месяц привыкал к дикой мысли. Пересмотрел десяток боевиков, перечитал кипу газет. Выходило: киллер — это профессия. И еще — чем лучше продумать убийство, тем меньше шансов его раскрыть. Целый месяц Стае хвостом ходил за Борисом Егоровичем. Изучал его маршрут домой и на работу, стал узнавать его по звуку шагов. Это походило бы на игру, если б не звонки Царева:

— Ну как, ты уже созрел?

Нужен был помощник. Дремченко вначале не поверил. Потом испугался. Но он тоже нуждался в деньгах.

В начале октября прошлого года справляли Янины именины. Собрались в тесном кругу. Когда осушили бокалы, Инга позвала будущего зятя на кухню.

— Готовься, — сказала сурово. — Через десять дней ставим точку. У них в отделе гулянка, значит, вернется поздно. Я домой не пущу, он поплетется к матери. Там его и кончайте, чтоб никаких следов.

Потом отозвала дочку:

— Ты любишь Стаса? Хочешь, он к нам переедет? Тогда ты должна помочь. Впустишь мальчиков к бабушке, они с отцом разберутся.

Инга рассчитала верно. В тот вечер муж пришел подшофе. Инга дверь не открыла. Борис потащился к матери. Все остальное было по плану. Почти по пятам за отцом отправилась любимая дочка в сопровождении Стаса и Дремы. Пока ребята сидели на лавочке, Яна поднялась на второй этаж и позвонил в дверь. Но отец открывать не спешил: то ли уже уснул, то ли почувствовал неладное. Устав толкаться в закрытые двери, Яна спустилась во двор.

— Он спит, может, пойдем домой? — предложила парням. — Хочешь, чтоб мать снова «наезжала»? — пригрозили друзья.

И Яна, девочка исполнительная, опять пошла в подъезд. На этот раз ей повезло.

— Яся? — обрадовался отец, открывая двери. — Ну чего ты пришла? Все образуется, дочка…

Это были его последние слова. Услышав условный свист из окна, убийцы вошли в квартиру и, выбрав на кухне нож, набросились на спящего. Яна слышала крики. Потом появился Стае с руками по локоть в крови. И огромная тень, хрипя пронеслась по коридору на лестницу. Это ее отец отчаянно боролся со смертью. Стае настиг его на ступеньках и шестым ударом ножа уложил…

На улице было тихо. Огромная луна сияла в небе. Они убежали к шахтному отстойнику. Там, на поваленном дереве, их ждал «тормозок» заказчиков: сухая одежда и обувь.

В полночь Яна вернулась домой, и заботливая мать заварила чай…

…Преступную группу раскрыли быстро. Милиционеры не дали прелестной Инге сыграть роль безутешной вдовы. Они быстро убедили хрупкую даму, что ложь — дорогое удовольствие. Искренне раскаявшись в содеянном, она поведала гражданину следователю, как ее любовник, Царев, желая занять место законного мужа, готовил ему кровавую расплату. Слабая женщина не могла ему помешать, о чем глубоко сожалеет.

Но бывший возлюбленный версию не поддержал. Дорисовать картину случившегося суду помогли подростки. К слову, именно они — исполнители убийства — получили самый щадящий срок — по 9 лет ИТК.

…Отказ Верховного суда в кассационной жалобе Инге привезли в СИЗО. Все еще кокетливая, с тщательным макияжем, в дорогой кожаной курточке, она пробежала бумагу глазами и задохнулась…

(М. Кореу. //КОД. — 1996. — №9/52)

Гражданка, убийство заказывали?