Они квасили всю ночь, день спали, а вечером сели опохмеляться. Естественно, пивом. Их было человек десять — парни и девушки, все из общаги. Пиво принесли в автомобильной канистре и наливали в чайник, а уж из чайника, по потребности, разливали в стаканы.
      Пиво легко проваливалось из горла в желудок и дальше, в мочевой пузырь. Время от времени кто-нибудь вставал и под развеселые комментарии остающихся отправлялся в туалет. В своем блоке туалет почему-то постоянно был занят, и приходилось бегать через коридор в блок напротив.
      — Нет повести печальнее на свете, чем повесть о закрытом туалете, — сказал самый остроумный после того, как в первый раз не попал в искомое место.
      Когда он не смог пробиться туда же во второй раз, он уже не упражнялся в остроумии, а с досадой выключил свет.
      Когда он вышел в третий раз, то обнаружил, что свет по-прежнему не горит, а туалет по-прежнему заперт изнутри.
      — Эй, ты спишь, что ли? — постучав, осторожно спросил он.
      Ему не ответили. Он еще постучал. Все равно не ответили.
      — Я дверь вышибу, — предупредил он. В туалете хранили молчание.
      Тогда он саданул в хлипкую дверь плечом и с первого же раза вывернул хлипкий шпингалет. Дверь отскочила сантиметров на двадцать и уткнулась во что-то мягкое. В темноте ничего не было видно. Взломщик, не отводя взгляда от темной полости, протянул руку, нашарил выключатель и щелкнул.
      Он увидел изгиб унитаза, блестящую алую лужу в его чаше и багровые разводья на полу. На фаянсе безвольно лежала тонкая, очень бледная рука. На ее сгибе еще шевелилась живая кровь.
      Взломщик осторожно прикрыл дверь, зачем-то погасил свет и прошел в свою комнату.
      — Так, — хрипло сказал он развеселой компании. — Все сматываемся. Мужики, прячьте бутылки. Вовка, звони в «скорую». В сортире — самоубийца.

      Так в их дверь не стучал никто, кроме Лели. Она словно заранее извинялась, и тихий стук растворялся в воздухе. Но Отличник услышал его и окончательно проснулся.
      Он лежал и глядел на комнату, полную прохладного запаха улицы. Ночью Ванька, как всегда, расхлебянил окно, и темный ветер вымыл стены, вещи, тряпки, стер с их поверхности обычный их вкус — хорошо настоянного сигаретного дыма, старого пепла, пыльной материи, бумаги, кофе и чая. Теперь они были свежи и накрахмалены ночной зябкостью. В воздухе, где таял стук Лели, не было никакого движения. Комната уже слилась с миром за стенами общаги и была словно брусок уличной чистоты, задвинутый в затхлый массив здания, как ящик. Солнечный свет, словно порезавшись, яростно пылал в гранях стаканов на столе, на грязном лезвии ножа, на ручках ложек.
      Леля снова робко постучалась. От этого звука воздух вздрогнул, в окне мелькнула птица, а посреди комнаты из пустоты возникли светящиеся пылинки. За дверью послышался шорох, вздох, шаги, и Отличник уже подумал, что Леля отказалась от своего намерения, как раздался уверенный голос Нелли:
      — Не открывают?
      — Спят, — тихо, таинственно ответила Леля.
      — Интересно, чем они ночью занимались? — И Нелли без стука решительно распахнула дверь.
      Тотчас, будто нажали кнопку, включился уличный шум — невнятные голоса, щебет воробьев, шарканье шагов, подвывание и шелест далекого троллейбуса. Обе шторы на окне, от солнечного света ветхие, кинулись вперед как по сигналу, развернулись и выпукло надулись парусами. Ком холодного воздуха прокатился по комнате, забурлив в пепельнице тревожно выскочившим пеплом. Створка окна, блеснув, как выстрел в висок, стремительно захлопнулась. Шторы, словно расстрелянные, моментально обвисли. Пепел на столе из последних сил прополз немного и застрял на полпути среди окурков, похожих на падшую мелкую скотину.
      Нелли вошла в комнату и твердо остановилась посередине. Леля, сделав страшные глаза, спряталась у нее за спиной. Отличник рассматривал их сквозь туман ресниц. Нелли была одета для института, а Леля в халате, который ей был велик и вечно сваливался у нее то с одного плеча, то с другого, как спящий кавалерист с лошади.
      — Вы что, сдохли, что ли, уроды? — свирепо предположила Нелли. — Подъем!
      С кровати Игоря донесся печальный стон.
      — Доброе утро, красавицы, — сонно сказал Игорь.
      — Опять всю ночь по бабам таскался? — напрямую спросила у него Нелли.
      — Господь с тобой, радость моя, — сладко произнес Игорь, прикрывая глаза от солнца ладонью. — Учебники, учебники…
      — Знаем мы твои учебники, — грозно и туманно заявила Нелли. — Лучше бы не сочинял, старый пес, а сигарет дал.
      — А в буфете их приобрести невозможно?
      — Ты такой жадный, Игорек!.. — с ужасом ахнула Леля.
      — Вон лежат на стуле, — не меняя позы, указал Игорь.
      Нелли взяла со стула открытую коробку, посмотрела и сказала:
      — Подлец! Тут пусто!
      — Как — пусто? — удивился Игорь. — На момент моего погружения в сон там содержалось не менее пяти штук.
      — Их, наверное, Ванечка выкурил, — предположила Леля.
      — Я Ивана, видимо, вскоре ударю бутылкой по голове, — задумчиво произнес Игорь. — Посмотри тогда, радость моя, в моей тумбочке, внизу.
      — Больно мне охота в твоих грязных подштанниках рыться.
      — В таком случае не смотри, — спокойно согласился Игорь.
      Нелли присела и открыла дверцу его тумбочки. Фыркая и шипя, она побренчала дезодорантами Игоря и сообщила:
      — Подлец! Тут их тоже нет!
      — Так, — глубокомысленно подвел итог Игорь. — Тогда, радость моя, посмотри в кармане у Ивана. Больше сигаретам деться некуда.
      Ванька спал одетым поверх одеяла лицом к стене. Нелли, скорчив гримасу отвращения, подошла к нему и запустила руку в карман его джинсов.
      — Не спутай карман с ширинкой, — предостерег Игорь.
      — Всю жизнь не путала и вдруг спутаю… — проворчала Нелли.
      — Только без рук, гады… — во сне пробормотал Ванька.
      Когда Нелли, добыв сигареты, с презрением удалилась, Леля крадучись направилась к Ваньке. Встав на цыпочки, она осторожно заглянула ему в лицо и ласково погладила по плечу.
      — Ва-анечка, — тихо позвала она. — Ва-ня… Просыпайся.
      — Хрен вам, — буркнул Ванька.
      Леля печально вздохнула и посмотрела на Игоря.
      — Игорек, а ты спишь? — шепотом спросила она.
      — К сожалению, еще нет, — официально ответил Игорь.
      — Пойдем к нам чай пить.
      — Знаешь, радость моя, я бы лучше отдал предпочтение сну.
      Леля опять вздохнула и отправилась к Отличнику. Она присела на край его койки, положила руки ему на грудь и, наклонившись, потянулась к нему губами. Они мелко поцеловались несколько раз. Отличнику было приятно чувствовать мягкие Лелины губы.
      — Приходи, Отличничек, к нам чай пить, — прошептала Леля.
      — А ты мне купишь коржик с зубчиками?
      — А ты обещай, что придешь, тогда куплю.
      — Обещаю.
      — Дай честное-пречестное, самое верное слово.
      — Лопни моя прорва, — смеясь, поклялся Отличник.
 
      Отличник постучался и вошел в комнату номер двести двенадцать. Леля сидела у стола и, обернув ладонь полотенцем, разливала по стаканам заварку из маленького пузатого чайника, похожего на игрушечного слона. Нелли с ногами забралась на подоконник и курила — она любила курить, сидя на подоконнике. В окне за ее плечом Отличник увидел угол стены общаги, сложенный из желтого, как вечность, кирпича. Угол уходил по резкой вертикали вверх и вниз, за урезы окна. На каждом кирпиче солнечный свет играл, как мелкая вода на голышах переката. Вдалеке, за дорогой, за троллейбусной остановкой, за больничным парком, за мостом, растворяясь в утренней майской лучезарности, плавали призрачные розовые многоэтажки заречного района.
      — Садись на Нелечкин стул, — пригласила Отличника Леля.
      Золотой дым сигареты смешивался с майским золотом солнца, и Нелли выглядела как светило во время затмения — темный силуэт, испускающий сияние.
      — Какая ты красивая, Нелли, — усаживаясь, сказал Отличник.
      — Кто тебе это сказал? — не сразу спросила Нелли.
      — Никто. Я сам вижу.
      — Ты не можешь этого понимать, потому что ты юн и, следовательно, глуп, — безапелляционно заявила Нелли.
      — Опять ты, Нелечка, обижаешь Отличника, — укорила ее Леля. — Я тебе, Отличничек, купила коржиков, какие ты просил…
      — Спасибо, Леля, — сказал Отличник, взял коржик и стал сгрызать с него зубчики.
      — Я не обижаю его, — возразила Нелли, пуская дым. — Я приучаю его трезво глядеть на мир и избавляться от инфантильных иллюзий.
      — При чем тут инфантильные иллюзии? — улыбнулся Отличник.
      — Ты в этом ничего не можешь понимать, потому что ты маленький мальчишка. Сознайся, кто тебя подучил так сказать.
      — Не слушай ее, Отличничек, — посоветовала Леля, расставляя стаканы двумя пальцами. — Она бешеная.
      — Сам я это понял и сказал просто так! — не унялся Отличник.
      Нелли подумала и напрямик спросила:
      — И чего тебе от меня надо?
      — Ничего, — пожал плечами Отличник.
      — Значит, ты в чем-то провинился, — убежденно изрекла Нелли.
      Она спустила ноги, спрыгнула на пол и ловко швырнула окурок в форточку. Одернув юбку, она деловито уселась Отличнику на колени и по-хозяйски обняла его за шею.
      — Я тоже так хочу, — завистливо сказала Леля.
      — Тебе нельзя, Лелька, потому что ты старая и толстая.
      — Ты сама, Нелечка, старая и толстая, — обиженно сказала Леля и стала дуть в стакан. — Даже старее и толще, чем я.
      Нелли провела ладонью по лбу Отличника, взбив ему волосы, и задумчиво посмотрела ему в глаза.
      — Отличник, — велела она, — скажи честно: ты меня любишь?
      — Конечно люблю, — серьезно ответил Отличник.
      — А как я могу узнать, правда ли это?
      — Поверить, — подумав, сказал Отличник.
      — Нет… — недоверчиво сказала Нелли. — Таких уже не бывает.
      — Он же есть, — улыбнувшись, возразила Леля.
      — А кого ты больше любишь, меня или Лельку?
      — Это глупый вопрос, Неля.
      — Давай поженимся, а? — внезапно предложила Нелли.
      — Мы и так всегда будем вместе, — уверенно возразил Отличник.
      — Нет. Всего-то через год и я, и эта корова, и Симаков с Каминским получим дипломы и разъедемся, а ты будешь учиться здесь еще три года.
      — Но вы будете ездить в гости ко мне, а я — к вам.
      — Чепуха. Мы все забудем друг друга. А так я буду тебя любить и дальше.
      — А как же Игорь, Неломка? — ехидно спросила Леля.
      — С ним я буду изменять Отличнику.
      — Может, Нелечка, тогда лучше выйти замуж за Игоря и изменять ему с Отличником?
      — Нет, — поразмыслив, не согласилась Нелли. — Отличник на такое не пойдет.
      — Неля, ты бы сменила тему, — предложил Отличник.
      Нелли закрыла ему рот ладонью.
      — Отличник! — официально заявила она. — Заткнись и слушай. Я — женщина, которая старше и умнее тебя во много раз. Я буду учить тебя жить, чтобы ты не погиб. А ты будешь делать все, как я скажу.
      — Нам, Нелечка, нельзя учить Отличника, — возразила Леля. — Мы развращенные, а он чистый.
      — Ну… Леля… — весь поджался и скривился Отличник.
      Нелли захохотала, схватила Отличника за щеки и поцеловала.
      — Скажи, Отличник, — весело предложила она, — ты что, и вправду веришь, что мы хорошие?
      — Дура ты, Караванова! — яростно стирая помаду, сказал красный Отличник. — Убирайся давай с моих колен!..
      — Ну чего в нас хорошего? — допытывалась Нелли.
      — Отстань!
      — Я знаю: ты понимаешь, что каждому из нас кажется, будто в нем есть что-то хорошее и важное для всех. Но неужели ты веришь, что так на самом деле?
      — Знаешь, как ты мне надоела? — с досадой сказал Отличник. — Шла бы поскорей на свою консультацию, а то опять выгонят за опоздание.
      — А может, и вправду есть?.. — робко предположила Леля.
      — Просто он один в это верит, вот ты в него и влюбилась.
      — Ну какая же ты противная, Нелечка!.. — сконфузилась Леля.
      — Тс-с-с!.. Тихо! — вдруг шепотом закричал Отличник. — Тихо вы!.. Кажется, Ботва пришла!
      Все разом замолчали. В блоке кто-то стучал в чью-то дверь. Леля потихоньку приоткрыла свою дверь и глянула в щелку.
      — Ботова к вам… — оглянувшись, прошептала она Отличнику.
 
      Ольга Васильевна Ботова была комендантом общежития. Кличка у нее была Ботва. Маленькая, толстая, дряблая, с близко поставленными глазами, неизменно одетая в синий тренировочный костюм, она и вправду чем-то напоминала ботву — завядшую, бесформенной кучей выброшенную за ненужностью.
      Уверенным шагом она вошла в блок и забарабанила в дверь двести четырнадцатой комнаты, где жили Отличник, Игорь и Ванька.
      В блоке было четыре комнаты, объединенные узким П-образным коридорчиком. Здесь находились умывалка и туалет. Стены были покрашены глухо-сизой, пластилиновой краской. Они словно бы покрылись гусиной кожей от того, что краска была с мусором и плохо размешана. Дурно оструганные косяки словно зудели махрами задравшейся, нерасчесанной древесины. Пол покрывала желто-оранжевая банная плитка.
      Постучав, Ботова сразу открыла дверь и вошла.
      — … и еще спите! — донесся до двести двенадцатой ее громкий голос. — Ну-ка давайте вставайте! Все уже на занятиях!
      — Доброе утро, Ольга Васильевна, — едва слышно Отличнику ответил Игорь. — У нас ведь сессия, свободный день…
      — Знаю я ваш свободный день!.. Почему у вас в комнате электрочайник? Запрещается ведь держать электроприборы в комнате!
      — Электрочайником, Ольга Васильевна, крайне затруднительно сжечь кирпичное здание.
      — Ну, не знаю, не знаю, Игорек… Симаков, ну-ка подъем!
      Ответа Ваньки слышно не было. Если даже он и проснулся, то все равно притворялся спящим.
      — Симаков! Из пушки не разбудить засранца… Ну ничего, он мне еще поклонится в ножки. Бегаешь тут за ним, как не знаю за кем, по-хорошему относишься… «Не буду, Ольга Васильевна, больше не повторится!» Вам веришь, а вы мне подлите!
      — А что он опять натворил, Ольга Васильевна?
      — Ну, что-что… До пяти утра спать не давал, орал матерные песни на черной лестнице, в двери чужие, паразит, ломился, бутылки из окна кидал. Еще неизвестно, кто на вашем этаже балконную дверь разбил — тоже он, наверное. Где он пил-то вчера? С тобой? Или с этими вашими девками из двести двенадцатой?
      — Нет, Ольга Васильевна. И мы, и девушки вчера рано спать легли. Да и Иван вроде бы часа в два пришел.
      — Уж ты бы мне не врал, Игорек, дружка своего не покрывал бы. Мне ведь про него уже все рассказали. Ты так ему и передай, что завтра у нас студсовет и будем ставить вопрос о выселении Симакова из общежития. Чтобы в семь часов вся комната ваша в читалке была. Я, Игорек, тебя лично попрошу, чтобы ты привел Симакова. А сегодня пускай он под окном стекло от бутылок подметает.
      — Помилосердствуйте, Ольга Васильевна! — взмолился Игорь. — Вы же доброй души человек! Не выгоняйте его, я лично за ним следить буду! А сессия скоро закончится, и он уедет на практику!
      — Добрая-то я добрая, Игорек, но на все добра не хватит. Сколько его терпеть можно? Раз ему сказали, два, три — ничего не понимает! Ну и пусть катится, такие нам не нужны! Вы за него уже сколько раз заступались? И до сих пор не поняли, какое это говно? Хватит, выгоним, и без права поселения на будущий год. Пусть тогда где хочет, там и живет — на вокзале, на помойке, меня это не касается. И все, больше не уговаривай меня.
      Ботова подумала.
      — Да, вот еще, — вспомнила она. — Ты, Игорек, сейчас, как встанешь, ничем не занят?
      — Учиться буду.
      — Ну… Тогда ты приди ко мне, поможешь мне замок на чердак навесить, а то плотника сегодня нет и Ринат на работе. Там только петлю починить надо. Придешь?
      — Конечно, обязательно приду. Только зря вы, Ольга Ва…
      — Все-все, ничего не слышу! — перебила она. — Я уже ухожу!
      Подслушивавшая Леля проворно закрыла дверь. По блоку прошлепали тапки Ботвы.
      — Сука, — сказала Нелли.
      — Ну как так можно?.. — страдальчески спросила Леля.
      Нелли встала, взяла массажную щетку и, глядя в зеркало на стене, начала причесываться. Потом бросила щетку на кровать и выдвинула ногой из-под шкафа босоножки.
      — Ладно, — холодно сказала она. — Пойду я на консультацию, а то и вправду опоздаю.
 
      — Разозлилась, — печально пояснила Леля, когда Нелли вышла. — Она думает, что Ботва любит Игоря, и ей неприятно, что Игорь будет с ней общаться.
      — Мне кажется, что комендантша и действительно того… — Отличник неуверенно замолчал, ожидающе глядя на Лелю.
      — Всем так кажется. — Леля отломила кусочек коржика. — Игорь говорит, что она еще с первого курса его домогается. Вообще говорят, что она тут чуть ли не с половиной парней перетрахалась.
      — А Ванька что? — перевел разговор Отличник. — Выгонят его?
      — Да вряд ли, конечно. — Леля достала ложку из стакана и начала обводить ею квадраты на клеенке, покрывающей стол. — Игорь за него заступится, да и Ваня ведь дружит с Ринатом, мужем Ботовой, и с Гапоновым… Если кого-то выселяют, то в конечном счете решает студсовет, а не комендантша, а Гапонов — председатель студсовета. Да и кого выселяют на сессии? Все равно все скоро разъедутся на практику.
      — Почему же ты такая грустная стала, Леля?
      — Просто не люблю всего этого… Ване придется с этими ублюдками связываться — с Гапоновым, с Ринатом, Игорю — с Ботвой, Нелечка будет злиться… Да и вообще… Страшно, когда тебя могут вот так раз — и выбросить на улицу, а жить негде и не на что…
      Отличнику стало душно. Он поднялся из-за стола и повернулся к окну. Солнце ослепило его. «Оттолкнуться коленями — и туда… — подумал он. — Чтобы не успеть поверить во все это, чтобы еще счастливым…»
      Сзади подошла Леля и погладила его по затылку.
      — Отличничек, — прошептала она. — Ну что ты? Все будет хорошо. Ведь нас не разлучит какая-то Ботва…
      Она усадила Отличника на койку, сама села рядом и надолго замолчала.
      — О чем ты думаешь? — наконец спросил Отличник.
      — Я хочу понять, почему Ванька пьянствует, — медленно сказала Леля. — Мне кажется, это ему и удовольствия-то большого не доставляет… Меня пугает, что он, когда пьяный, всех будить бросается, кричит, в двери ломится, даже к чужим.
      — Он нас с Игорем всегда поднимает, когда пьяный приходит, — подтвердил Отличник. — Просит, чтобы мы дежурили, потому что боится во сне проблеваться и задохнуться.
      — Сколько я с ним ни пила, его никогда не тошнило, — заметила Леля. — И мне страшно, Отличничек, когда он пьяный… Он сам не знает, куда злость свою девать, и бегает, всех будит, буянит или еще дальше напивается. И страшно, и жалко его, ты не представляешь, как жалко. — Леля глядела в глаза Отличнику. — Ведь он совсем не злой, просто ни капельки. Он мягкий, добрый, веселый, умный. Умные ведь не бывают злыми — только жестокими.
      — Почему же тогда он злой?
      — Мне кажется, что это не злость, а отчаяние. Он от отчаяния кажется злым. И гудит от отчаяния.
      — А откуда у него это отчаяние? Леля пожала плечами.
      — Мне кажется, что ему просто страшно быть наедине с собой. Мучает его что-то… — Она отвела взгляд от Отличника. — Он вечно выделывается и выдает себя за другого. Раньше он в приличной компании пил — с нами, с Игорем, со Стрельченками, с Мишей Беловым, с Бумагиным, и все было нормально. А с третьего курса начал бухать с какими-то идиотами типа Гапонова, Рината или Геперозова — вот тогда и пошел буянить. А почему? Что случилось?
      — И ты считаешь, что это оттого, что он себя боится?
      — Что-то и страшное, и жалкое у него на душе, и он боится думать об этом, изгоняет все мысли. Но что с ним может быть? Это, понимаешь, не чего-то там плохое, ужасное, вроде как он зарезал кого, а, наоборот, что-то хорошее, чистое, что у него отняли…
      — Я знаю, что ты думаешь, — сказал Отличник. — Ты думаешь, что все Ванькины вывихи из-за того, что он в кого-то неудачно влюбился и любит до сих пор.
      — А разве не похоже? — тихо спросила Леля. — Ведь я ему нужна, только чтобы потрахаться со мной…
      — Нельзя так говорить, Лелечка. И думать так нельзя, — твердо возразил Отличник. — Он любит тебя, но почему-то боится своей любви. Он не тебя мучает, а себя.
      — И все же я не могу так жить… — совсем тихо сказала Леля.
      Леля ссутулилась и поникла, сплела пальцы и стиснула руки между коленей. Отличник за подбородок осторожно приподнял ее голову, чуть нагнулся и заглянул ей в лицо. Леля сидела не открывая глаз, но ресницы тяжело набухли слезами.
      — Ну что ты, Лелечка, — нежно сказал Отличник, утешая ее, как только что его утешала она. — Конечно, Ванька — свинья… Но ты терзаешь себя, когда пытаешься его осуждать. Брось. Прими его таким, какой он есть. Ведь твой главный дар — это сострадание… Ты это умеешь… Не изменяй себе, и все придет. Если хочешь, я помогу тебе, как получится, конечно…
      Леля молча и вслепую подставила ему губы. Отличник поцеловал ее, и она стала вытирать лицо ладонями.
      — Может, так и надо… Во мне, Отличник, иногда вдруг столько гадких мыслей появляется, что я сама себе удивляюсь… А ты говоришь, что я добрая.
      — Это плохо, когда гадкие мысли, — согласился Отличник. — Но это не самое страшное.
      — А что самое страшное?
      — Когда не любишь, — убежденно сказал Отличник.
      И тут дверь вдруг распахнулась и с порога раздалось:
      — Та-ак, мои кости моют, сплетничают, на постели валяются!.. Лелька, я тебя сколько раз предостерегала от случайных связей? Тем более с детьми.
      Нелли закрыла дверь, скинула туфли и положила на стол сумку. Леля встала и подошла к Нелли, которая в это время убирала в шкаф косынку. Леля обняла ее сзади за талию и потерлась щекой о плечо.
      — Ты все-таки не пошла на консультацию, Нелечка?
      — Уйди, старая шлюха, — сварливо сказала Нелли.
      — Ты меня еще любишь, Нелечка? — жалобно спросила Леля.
      — Лелька, ты сама подумай, — отстраняясь и разворачиваясь лицом, нравоучительно сказала Нелли. — Я люблю Отличника. Ты у меня его отбиваешь. Целуешься, валяешься с ним в койке, ревешь — вижу по глазам. И как я могу любить тебя после этого? — Она сделала паузу и сказала Отличнику: — Я сейчас буду переодеваться, но ты можешь не отворачиваться. С детьми даже в женскую баню пускают.
      Нелли начала расстегивать пуговицы блузки.
      — Но ведь Отличник не твой лично, Нелечка, — заметила Леля. — Я ведь могу немножко его полюбить, пока тебя нет.
      — Как не мой? — удивилась Нелли. — А чей же? Кто его воспитал, родил, грудью вскормил, в конце концов?
      — Отличник общий, — упрямо возразила Леля.
 
      Когда Отличник вернулся в свою комнату, Игорь и Ванька уже проснулись. Игорь заправил кровать, сидел на ней и курил, стряхивая пепел в пепельницу, стоящую перед ним на стуле. Ванька тоже сидел на своей изрытой постели и бренчал на гитаре. У них обоих был такой вид, словно только что они сказали друг другу что-то очень неприятное. Следуя их примеру, Отличник тоже опустился на свою койку.
      Ванька был босой, в мятых джинсах с расстегнутой ширинкой и в клетчатой рубашке, раскрытой по всей длине. Он внимательно глядел на гриф, по которому робко переступали его желтые прокуренные пальцы, и медленно, запинаясь, набирал на струнах мелодию романса «Белая акация». Ванька был одного роста с Отличником, но старше всех: старше Игоря на два года, Нелли и Лели на три, а Отличника — на целых шесть лет. Самым ярким впечатлением от его внешности была всклокоченная темно-рыжая борода, из которой торчал длинный нос. В противовес одетому Ваньке Игорь сидел на кровати в трусах и белых носках. Нo, в отличие от Ваньки, который носил простонародные, раздольные сатиновые «семейники», Игорь признавал лишь узкие плавки. Они очень шли к его поджарой, вытянутой фигуре с широкими плечами и узкими бедрами, к смуглой коже, щедро поросшей черным волосом.
      Увидев Отличника, Игорь посмотрел на Ваньку и сказал:
      — Иван. Вот пришел Отличник. Есть предложение начать серьезный разговор.
      Ванька страшно не любил таких серьезных разговоров, в основном потому, что обычно его начинали воспитывать. Он уронил руку на струны, высыпав на пол оставшиеся ноты романса, и, глядя на гриф, запел дурным голосом, варварски себе аккомпанируя:
 
 
— Поговорить серьезно надо,
Ведь мы живем одной семьею,
И я вас всех давно затрахал
Своим дурацким поведеньем…
 
 
      Некоторое время Игорь молча смотрел на Ваньку. Игорь был склонен к подобным эффектным театральным паузам. Ванька нервничал и злился.
      — Ну, Иван, — начал Игорь, — будь так добр, расскажи, как ты провел миновавшую ночь.
      Ванька механически колупнул ногтем струну.
      — Хрена ли докапываешься? — грубо спросил он. Ванькина грубость была первым шагом назад.
      Игорь, соответственно, сделал шаг вперед.
      — Ну, поведай нам, с кем ты принимал алкоголь, в каких количествах? Поясни, зачем ты производил на черной лестнице нечеловеческий ор, из окна — бросание бутылки, в коридоре — выбивание дверей? Поясни нам, во имя чего все это?
      — Во имя моей собственной охоты к этому, — пробурчал Ванька.
      — Ну хорошо, Иван, — сдерживаясь, сказал Игорь. — Судя по всему, для тебя большую ценность, нежели Леля, Нелли, Отличник, в конце концов, я, представляют горячительные напитки вкупе с Гапоновым, Ринатом, Жихарем и иже с ними. Видимо, они за тебя беспокоятся, ты им дорог, они желают тебе помочь, даже если ты их не уполномочивал. Пусть так. Тогда узнай, дорогой друг, что с утра визитом доброй воли тебя лично почтила Ботова Ольга Васильевна, комендант.
      — И чего этой глисте надо? — хмуро спросил Ванька.
      — Она сообщила нам, что завтра состоится студсовет и тебя выселят из общаги.
      — Хер они меня выселят, — уверенно сказал Ванька.
      — Иван, позволь тебе напомнить, что ты живешь здесь четвертый год. Следовательно, ты знаешь, что этот акт имеет большую степень вероятности и проводится элементарно.
      — Ну, выгонят, и плевать. Вернусь через день, и все.
      — Сейчас начало сессии у заочников, Иван. Мест в общаге и так нет, а теперь тем более.
      — Выгоню этого драного заочника, которого на мое место поселят, и барахло его в окно вышвырну, — более уверенно сказал Ванька, вдруг схватил гитару, заиграл и заорал:
 
 
— А пусть он, гнида, собирает
Да по асфальту свои шмотки,
Свои дырявые рубашки
И сорок пар носков вонючих,
А также свой будильник верный,
И туалетную бумагу,
И семь трусов своих семейных
Да по огромному пространству!..
 
 
       —Прекрати ерничать, — продолжил воспитание Ваньки Игорь, переждав Ванькину серенаду. — Кого ты выгонишь, Иван? Селить будет Гапонов, и поселит он своего собутыльника, скажем, того же Жихаря. Ты Жихаря сумеешь выгнать, Иван? Подумай в меру своих возможностей.
      — Не будет он селить его вместо меня. Бухали же…
      — Не тешь себя иллюзиями, Иван. Он поселит. Ему на тебя наплевать. Какие они тебе друзья? Проглотят и не подавятся.
      — Ладно, Игореха, я уже миллион раз это слышал… Ну и что? Вам-то что, а?
      — А нам вот что, слушай. Ты, безусловно, станешь жить нелегалом. И вот тебе вопрос: где? Есть вариант: в комнате у Нелли с Лелей. Это значит, что через неделю тебя выловит бабка Юлька, доблестный вахтер, и всей комнате будет за это непоселение на будущий год.
      — Не ссы, не буду я там жить, — раздраженно сказал Ванька. — И без вас найду где…
      Игорь обомлел.
      — Ты, Иван, за кого, интересно знать, нас считаешь? Да это же свинство чистой воды, Иван…
      Игорь поднялся, сдернул со спинки стула свои брюки и, повернувшись к Ваньке спиной, принялся натягивать их, прыгая на одной ноге. Ванька молчал, сидел неподвижно, а потом вдруг яростно сбросил с колен гитару.
      — Блядь! — в сердцах выругался он. — Ладно, простите меня. Игореха, слышь?.. Не люблю я этих бесед за жисть… Давайте конструктивно поговорим. И сигаретой угости.
      Игорь, стоя спиной к Ваньке и отдуваясь, застегнул ширинку, ремень, достал из кармана пачку сигарет и бросил на стол.
      — Не злись, Игорь, — попросил и Отличник.
      — Зачем ты его жалеешь, Отличник? — спросил Игорь, все еще не глядя на Ваньку. — Он же нас ни в грош не ставит!
      — Ну, хватит, Игореха, — зыркнув на него из-под бровей, сказал Ванька. — Полаялись, и будет. Скажи лучше, чего я должен сделать?
      Игорь надел рубашку, сел на койку, тоже закурил и сказал:
      — Во-первых, ты должен уговорить Гапонова, чтобы он тебя не выселял.
      — Это как два пальца обоссать, — прокомментировал Ванька.
      — Во-вторых, пообещать Ботовой, что прекращаешь пьянку. В-третьих, убрать стекла от бутылки с асфальта под окнами. Со своей стороны я сегодня поговорю с комендантшей и попытаюсь ее умаслить.
      — Лучше ублажи ее, — скромно посоветовал Ванька.
      — Твои остроты, Иван, очень часто отличаются отсутствием ума, юмора и такта, — холодно заметил Игорь.
      — Ладно, замяли, — тут же согласился Ванька.
      — А зачем заминать, Иван? У тебя излюбленная тактика — не выяснять отношений.
      — А на хрена нужны эти гнилые разборки?
      — Эти, как ты выразился, Иван, гнилые разборки нужны, чтобы лучше понять друг друга. Например, понять, почему ты пьешь.
      — Ты чутьем понять попробуй, а не лезь в душу.
      — Я не лезу в душу, Иван. Я не вор. Я прошу разрешения войти. И все-таки ответь на мой вопрос: почему ты пьешь?
      — Станция «Березай», приехали, вылезай! — с досадой сказал Ванька.
      — Леля думает, что ты… — начал было Отличник.
      — Да заколебала Лелька меня своей простотой! — разозлился Ванька. — Знаю я все, что она думает! Думает, что у меня баба какая-то, которую я безответно люблю, оттого и пью. Убеди ты ее, Отличник, как друга прошу, что фигня все это!
      — Но, Иван, ты действительно живешь неправильно, хотя я и не берусь судить о причине. Мы все хорошо изучили тебя, и мы видим, что ты не тот, за кого себя выдаешь, что твой образ жизни — это гусарство, лихачество. Он не годится для тебя, потому что ты слишком умен, слишком тонко чувствуешь…