У Галактики было шесть полюсов. Авл и Евл венчали исполинский сплюснутый шар ядра, а Сбет, Гвит, Скут и Зарват находились на четырех наиболее удаленных точках диска, образованного могучими спиралями разбегающегося звездного вещества. От полюсов, укрытых лишь скудным свечением разреженного межгалактического газа, расстилался бесконечный пустой, неподвижный и мрачный простор Орпокены — океана, разделяющего галактики.
      Злой полюс Скут находился в устье звездного рукава, прозванного Мертвой Норой, в центре скопления Ящера — плотного роя гигантских багровых звезд, остывающих в смертоносном прибое Орпокены. Через него текло Большое Галактическое Скут-Евловое течение, пересекающее пустошь Смертный Грех, скопление Инквизитора, туманность Пцеру и вдоль звездной аллеи Яркий Строй уходящее дальше, к полюсу Евл. Используя силу этого течения, большой караван грузовых судов стремительно огибал жуткую Пцеру, рассчитывая через месяц прибыть к причалам урановых компаний Скут-порта. Но прогорел реактор самого старого транспорта № 23, и всему каравану пришлось лечь в дрейф.
      Положение осложнялось тем, что авария произошла вблизи Дикого Улова — области астероидных полей, где гнездились дьярвы, пожиратели металла. Ветхий транспорт ставил всю флотилию под угрозу атаки из Дикого Улова.
      На борту потерпевшего аварию корабля находилось два разумных существа. Первым из них был пилот-механоид. Все корабли Млечного Пути после разгрома монастыря Инквизиторов теперь принадлежали победителям — Корабельной Корпорации Сатара. С самого возникновения Корпорации ее учредитель — Сатар — записал в Корабельном Уставе, что во избежание повторения ига монахов-инквизиторов, завладевших сперва всеми кораблями, а потом всей Галактикой, управление и Корпорацией, и кораблями передается специальным автоматам — механоидам. И это было справедливо, потому что режим Энергетического Неблагополучия, царивший во Млечном Пути, всегда и везде грозил людям гибелью от неисчислимых опасностей, к примеру, тех же дьярв.
      Вторым разумным существом был молодой человек по имени Навк. Он стремился успеть ко вступительным экзаменам в Музыкальную Академию в столице Скут-сектора Рамадарии и поэтому решился лететь не на пассажирском лайнере, а с грузовым караваном. Он с отличием закончил Музыкальный Лицей на провинциальной планете Пандадион. В дороге, скучая, он осматривал корабли, пока не очутился на борту транспорта № 23. Корабли были увлечением Навка, хотя в Галактике это считалось непрестижным, почти порочным. Транспорт № 23 сильно заинтересовал Навка. Корабль этот был построен еще до еретической войны с монахами и до штурма монастыря Нанарбек. Навк, вспоминая жуткие сказки о злодеяниях Изуверов, с жадным любопытством осматривал корабль, этими Изуверами и построенный. На рулях корабля он обнаружил даже вычеканенное название — «Ультар». Ни один корабль Корпорации Сатара не имел имени — это приравнивалось к осквернению, к глумлению над человеческим достоинством. Навк остался на борту «Ультара», переоборудованного под рудовоз. Здесь его и застигла авария.
      Пока весь караван, сжавшись в ожидании дьярв, лежал в дрейфе, Навк и механоид два часа ползали по двигательному отсеку. Наконец, масштаб разрушений стал ясен, и пилот с пассажиром вернулись в рубку.
      — Докладывает пилот-механоид транспорта № 23, — сказал пилот лидер-механоиду каравана, ожидавшему на связи. — Срок ремонта оцениваю в двенадцать часов.
      — По сообщению наблюдателей, из Дикого Улова вышли стаи дьярв, — ответил лидер-механоид.
      — Объявляю тревогу всему каравану. Через три часа дьярвы настигнут караван. Требую немедленной эвакуации пилота и пассажира на борт транспорта № 22.
      — Подождите, лидер-механоид, — горячо возразил Навк. — Понимаете, этот корабль — очень древний. Для нас, для людей, он представляет историческую ценность. Нельзя его бросить здесь! Я сумею починить его за три часа, я немного разбираюсь в этом:
      — Понятие «историческая ценность» в моей памяти не содержится, — бесстрастно сказал лидер-механоид. — Сожалею, но транспорт № 23 будет оставлен здесь.
      — А если я не покину борт корабля? — разозлился Навк.
      — В таком случае караван уйдет без вас. Согласно Уставу Корабельной Корпорации Сатара, для экипажа корабля приоритетными представляются его прямые функции. Мои прямые функции — спасти корабли и груз ценой наименьших потерь.
      — Ну и черт с вами, — в сердцах сказал Навк. — Летите, сколько влезет. Вот увидите, я догоню вас.
      — Скорость транспорта № 23 не позволит вам догнать нас.
      — Пока вы по дуге огибаете туманность Пцеру, я пролечу ее насквозь и встречу вас по другую ее сторону.
      — Полеты в туманности Пцера категорически запрещены, — напомнил лидер-механоид. — Туманность Пцера — зона смертельного риска.
      — Ну и наплевать, — сказал Навк. — Проскочу.
      — Прошу подтвердить ваш окончательный отказ оставить корабль, — подведя итог, произнес лидер-механоид.
      — Отказ подтверждаю, — хмуро ответил Навк.
      — Благодарю вас, — сказал лидер-механоид. — Пилот-механоид может покинуть борт корабля. До свидания, пассажир Навк. Желаю удачи.
      — Проваливайте, — ответил пассажир Навк.
      Пилот-механоид — двухметровый металлический скелет, набитый приборами и опутанный проводами — не прощаясь, ушел в тоннель. Навк слышал, как он скрежещет дверью заржавевшего шлюза, как хлопает воздух, вырывающийся наружу, и с лязгом отталкиваются ноги механоида от обшивки корабля. Через пять минут сквозь иллюминатор Навк увидал, как дрейфующий в черном объеме космоса косяк серебристых рыб — его караван — осветился россыпью маршевых огней. Тонкие струи пламени ударили из сопел. Караван беззвучно и слаженно сдвинулся с места, навалился на одно крыло и поплыл, поплыл все быстрее и быстрее в радостное созвездие Кливеров.
      — Предатели электрические!.. — вслед им зло сказал Навк.
      В мрачном настроении он угрюмо побрел в инструментальный отсек, а оттуда, отягощенный объемистой сумкой, — в двигательный, чтобы ремонтировать реактор.
      Через два часа Навк вернулся в рубку, включил проклятый реактор на прогревание, посидел в кресле, отдыхая, потом вытащил скафандр, влез в него и отправился за борт, вооружившись плазменным резаком. Он собирался отсечь от корабля огромный, раз в десять больше самого «Ультара», тендер, доверху загруженный урановой рудой. Тендер крепился к корме «Ультара» тремя двойными фермами, которые Навку предстояло перерезать.
      Ступив на обшивку корабля, он задрал голову и сощурился от дробного, многомерного, беспокойного звездного света. К корме вели монтажные пути — ряд металлических обручей, соединенных длинными штангами. Навк пополз сквозь них, цепляясь рукояткой резака. Поверхность корабля ярко и мертвенно-бело блестела в звездном сиянии, и за космическими огнями стеной стояла неразбавленная тьма мироздания.
      Выбравшись на шершавую, бурую броню кожуха двигательного отсека, Навк увидел за кормой корабля огромную цистерну грузового тендера. Он подобрался к ближайшей паре дырчатых ферм-консолей и устроился поудобнее. Штык плазмы вонзился в металл, и металл начал краснеть, дрожать и рваться, как мокрая бумага. Навк распилил первую консоль, вторую и, моргая от напряжения, оглянулся. И едва не закричал от ужаса — сверху на корабль пикировала дьярва.
      Дьярвы были закованными в пупырчатый панцирь чудовищами, каждое размером с «Ультар». Формой они напоминали трехгранную пирамиду, в основании которой находилось сопло их внутреннего реактора, а острие представляло собой клюв. По углам у основания, занесенные для удара, дыбились три огромные клешни-кувалды.
      Навк увидел, как передняя тварь врезалась клювом в тендер, насквозь пробивая корпус, а сверху еще рухнули клешни, сминая металл гармошкой, вздернулись снова и начали бить. Клюв раскрылся, и ядерный моллюск, роняя клочья плазмы, погрузил свои псевдоподии в содержимое тендера, как пиявка, высасывая расплавленную руду.
      Из глубин космоса летели все новые и новые чудовища, вонзались в тендер. Корабль качался от их ударов. Это спасло его, когда одна из дьярв ринулась прямо на рубку. Ее отбросило, и она, раскрыв клюв в космической пустоте, словно взорвалась от внутреннего давления, выплюнув сгусток огня и сумасшедше завертев клешнями.
      Замирая от страха, Навк пополз по сотрясающемуся корпусу к следующим консолям.
      Он принялся пилить другую ферму, вполглаза следя, как новая дьярва спикировала на корабль, но не смогла пробить обшивку и лишь оставила в ней глубокую вмятину.
      Консоль, наконец, лопнула, и Навк полез к последней ферме. Дьярвы носились вокруг «Ультара», сшибались, взрывались, пикировали. Над головой Навка полыхали огненные всплески и бесновались тени. Тендер уже превратился в неописуемое месиво из космических хищников, которые врезались в него, втискиваясь между собратьями, и тут же лопались, раздробленные кувалдами соседей. На место взорвавшихся сразу приносились новые. Вся стая клокотала, бурлила вокруг тендера, расшвыривая куски ядерных моллюсков, скорлупу панцирей и отломленные клешни.
      Третья консоль отделилась от брони корпуса и поплыла в сторону, пройдя над самой головой Навка. Почти не дыша от ужаса, Навк нырнул в уцелевший монтажный тоннель и сквозь обручи на четвереньках заспешил к шлюзу. Маленький корабль привлекал чудовищ гораздо меньше, чем огромный, легкодоступный тендер, и это его уберегало; но очередная тварь все же впилась в него и исступленно колотила клешнями. Навк, проползая в опасной близости от летающих молотов, чувствовал, как весь «Ультар» ходит ходуном.
      Добравшись до шлюза, Навк втиснулся в люк по пояс, нацелил раструб резака и дал выстрел в полную мощь батарей. Плазменное копье вонзилось в бок вгрызавшейся дьярве и вылетело с другой стороны. Тотчас из пробоины ударил раскаленный фонтан выброшенных внутренностей чудовища. Навк упал в шлюз, выскочил в тоннель и, выбравшись из скафандра, припустил к рубке. Он свалился в пилотское кресло; не теряя времени, дал старт, с ходу загрузив реактор на полную мощность. В корме глухо заворчало, а потом заревело. По переборкам поползла вибрация. Ускорение мягко завалило Навка на спину. В реакторе снова горели предохранители, насосы снова не справлялись с дейтериевой водой, а жестокое напряжение рвало процессорные цепи, но теперь уже некогда было щадить двигатель. «Ультар», дрожа, все убыстрял ход. Реактор вошел в маршевый режим. По дуге обойдя другую стаю дьярв, несущуюся к месту побоища, корабль помчался к туманности Пцера.

      Сначала как-то незаметно гасли звезды; впереди, по курсу — быстрее, а по сторонам — медленно и неохотно. Тьма охватывала со всех сторон, и ощущение движения исчезало. Корабль ровно, без единого толчка, висел в пустой черноте. Но потом впереди во тьме стали проступать смутные светлеющие тени, какое-то внутреннее волнение, неоднородность мрака. Наконец обостренное зрение нашарило зыбкую границу туманности, выпуклые объемы ее масс. И вскоре во всю ширь вселенной растеклось холмистое поле скопления космических газов. Оно таяло, меркло вдали и дымно отсвечивало прямо по курсу.
      И тогда Навку по-настоящему стало страшно. Что он для вселенной? Металлическое зернышко с искоркой внутри — что он со своим кораблем может противопоставить исполинским концентрациям масс, астрономическим величинам сил, неумолимым океанам энергии, не поддающемуся осмыслению ходу времен? Караван ушел, оставив Навка наедине с вечностью, он словно по широкой дуге обогнул вечные вопросы, и те с неизрасходованной страстью набросились на Навка, приняв облик космических чудовищ, пожирающих звездолеты, запретных миров, где тайный нечеловеческий замысел ломает человеческую природу, призраков великих, но погребенных в веках цивилизаций, истлевшая древность которых сквозит в бледном свете ветхих звезд, и тех жгучих смертоносных загадок, что мерцанием запредельного знания приваживают и губят отбившихся одиночек.
      Неизбывное, беспросветное одиночество корабля, затонувшего и погрузившегося на самое дно, пронзило Навка. Спасаясь от тоскливой неприкаянности, Навк попытался вспомнить что-нибудь радостное из жизни кораблей. Но такого не вспоминалось.
      Заводы-автоматы собирали серийные звездолеты и с клеймом «Корабельные верфи Сатара» спускали по стапелям в космос. Корабль служил свой срок в однообразных, как пустыня, рейсах, сходил с трассы и кончал жизнь в деструктурных цехах той же самой Корабельной Корпорации. Одиночество не разбавлялось даже смутной романтикой космических дорог. А если эта романтика и вторгалась в виде аварий, метеоритных атак, судорог силовых полей или космических чудовищ, то все это лишь приближало деструктурный цех и лазерные пилы. Навк больше не мог думать о кораблях.
      Он долго глядел в непроглядную тьму Пцеры, и вдруг ему начало казаться, что гигантские невидимые призраки обступают его со всех сторон. Навк включил мощный прожектор. Луч его, колесом прокатившись вокруг «Ультара», вырвал из тьмы ее тайную начинку — три трансгалактических крейсера взяли кораблик в кольцо. Три сизые бронированные громады висели справа, слева и сверху над «Ультаром». И когда их секрет был раскрыт прожектором Навка, они, не таясь, зажгли полную иллюминацию. Целое облако света заклубились вокруг.
      Каждый крейсер был раз в тридцать длиннее «Ультара». Их выпуклые борта покрывал синеватый космический иней. Навк с трепетом глядел на боевые башни, высоко встающие над палубой, на покатые, приземистые, влезающие друг на друга надстройки, сверху заросшие черной арматурой, среди которой торчали решетки радаров, медленно крутились лопасти локаторов. Навк смотрел на широкий пролет капитанского мостика, где в крошечных тусклых иллюминаторах изредка вспыхивал слабый отблеск. Навк видел направленные в темные тучи ракетные посты и красные стартовые сигналы на хвостовиках космических торпед, вытянувшихся вдоль бортов.
      Массивное брюхо ближайшего, верхнего крейсера было обнажено, броневой кожух разошелся, как две челюсти, и Навк видел зловещий улей в чреве титана — стальные соты, где гнездились боевые катера. Жуть продрала Навка, когда он ощутил все неизмеримое могущество этих хищников, чью мрачную тропу он по неведению пересек.
      В сотах над «Ультаром» полыхнуло. Из темных ячеек в космос выпало несколько "складных ножей, или «псаев» — так в космопортах называли боевые катера марки ПСАИ: патрульно-сторожевой автоматический истребитель. На борту каждого псая был пилот-механоид. Выпавшие в пустоту узкие контейнеры «складных ножей» сразу начали раскрываться, приобретая вид катера. Отстрелялись и заняли нужную позицию короткие крылья, корпус разломился на три части и состыковался в фюзеляж, из которого на штанге выехал кормовой двигательный блок и вывинтился маячок автоматического лучемета.
      Навк услышал, как заработал шлюз «Ультара», как механоиды загремели в тоннелях, и наконец один из них, вооруженный лучеметом, шагнул в рубку.
      — Кто вы такой? — спросил он. — Объясните ваше присутствие в этой точке Галактики. При попытке разрушить меня и моих спутников ваш корабль будет немедленно торпедирован и уничтожен.
      У Навка пропал голос.
      — Я — пассажир Навк. Летел на борту транспорта № 23 каравана Пандадион — Скут-порт, 47. В районе Дикого Улова при атаке дьярв отстал от каравана и сейчас догоняю его:
      Механоид долго молчал, ожидая связи с центром.
      — В караване № 47 нет транспорта № 23, — сказал он. — Корабельный Регистр Сатара дает информацию, что он считается погибшим на трассе.
      — А мой корабль и есть: — начал было Навк.
      — Ваш корабль идентифицирован нами с транспортом № 23, — перебил механоид. — Совпадение по всем параметрам полное, кроме степени износа двигателя и корпуса. Также в Регистре не содержится сведений об обломках клюва космического хищника дьярвы, торчащих из корпуса.
      — Это мое свежее приобретение, — мрачно сказал Навк.
      — А что в Регистре говорится о пассажире Навке?
      — Пассажир транспорта № 23 Навк считается погибшим.
      — Но я жив, — неуверенно сказал Навк.
      — Для идентификации вас с пассажиром Навком прошу вашего разрешения на проведение полного экспресс-анализа.
      — Почему обязательно полного? — подозрительно спросил Навк.
      — Чтобы определить степень вашего здоровья. Патруль Корабельной Корпорации Сатара в районе туманности Пцера разыскивает человека, больного опаснейшим психическим расстройством — кораблевой болезнью. Этот человек считает себя силантом из галактики Цветущий Куст.
      — И для поисков одного сумасшедшего Корабельная Корпорация Сатара отрядила три трансгалактических крейсера? — съязвил Навк.
      — Нет, — бесстрастно ответил механоид.
      — Приказываете мне не верить своим глазам?
      — На поиски человека, считающего себя силантом, Корабельная Корпорация Сатара направила триста шесть патрульных групп, насчитывающих восемьсот двадцать два трансгалактических крейсера-носителя, двести восемьдесят три сверхтяжелых фрегата, вооруженных планетарными аннигиляторами, пятьсот сорок сторожевых станций на внешних подступах к Галактике в Скут-зоне, четыре космических цитадели высшей защиты и двадцать пять тысяч семьсот сорок боевых модулей для усиления охраны туманности Пцера.
      Навк потерял дар речи. Подавленный, он покорно подвергся анализу.
      — По картотеке пассажирского регистра Сатара вы идентифицируетесь как пассажир Навк, — сообщил результат механоид.
      — А кораблевой болезнью я не болею? — спросил на всякий случай Навк.
      — Нет. Ваши психические реакции в пределах нормы. К сожалению, у нас пока нет возможности внести коррективы в регистры Сатара ввиду того, что релейная станция Скут-сектора в результате массированных поисков больного человека полностью загружена. До того времени, пока больной не будет обнаружен, вы будете считаться погибшим.
      — Ничего, побуду покойником, — ответил Навк.
      — Надеюсь, это не приведет к какой-нибудь катастрофе?
      — Ваш корабль всеми следящими системами будет идентифицирован как космическое тело, например, астероид. Вас могут расстрелять траловые суда Службы борьбы с космическим мусором.
      — И что же мне делать? — озадачился Навк.
      — Мы можем сообщить о вас на все траловые станции по пути вашего следования. Назовите ваш маршрут.
      — Вообще-то я собирался лететь через Пцеру: — начал Навк.
      — Полеты сквозь туманность Пцера категорически запрещены. Туманность Пцера признана зоной высочайшего риска. Она охраняется системой боевых модулей, усиленной в связи с поиском сумасшедшего. При попытке проникнуть в туманность Пцера боевые модули открывают огонь на уничтожение по любому кораблю.
      — Вот как! — воскликнул Навк. — Чтобы ты не погиб там, убьют здесь!
      — Это нелогично, — возразил механоид. — В туманности Пцера опасно, поэтому па полеты в ней наложен запрет. А уничтожение, согласно Кодексу Сатара, производится при попытке нарушить запрет.
      — Но если я полечу в обход Пцеры вслед за караваном, то я погибну!.. — закричал Навк.
      — Очень сожалею.
      Навк разозлился. «Пока меня считают погибшим, я буду признан астероидом и пройду в Пцеру под носом у их усиленной защиты. Вот так», — сказал он сам себе, глядя, как механоиды, покинув «Ультар», забираются в катера. Псаи взлетели, сложились и вошли в свои ячейки. Челюсти кожуха закрыли улей в брюхе верхнего крейсера.
      Корабли тронулись, плавно прошли мимо, погасили огни и скоро растаяли во мраке.
      Навк выждал, пока они уйдут подальше, развернул «Ультар» и бесшабашно направил его в пучину тьмы.
      Линию, на которой висели боевые модули, Навк прополз очень медленно. В боковом иллюминаторе он видел затаившееся звездное страшилище — массивный ящик, меланхолично мигающий маячком. На торце ящика, как исполинская бабочка, сидела ажурная чаша рефлектора сверхдальнего излучателя. Неусыпный страж Пцеры не обратил внимания на «Ультар», и Навк, ликуя, повел корабль туда, где смутно, могуче, медленно и грозно выступали из черного небытия гигантские завихрения, пласты, валы мрака, где плотный газовый слой скрывал от мира древнюю и страшную звездную россыпь Пцеры.
      «Ультар» в безмолвии промчался невидимым меридианом модуля и вошел в густые газовые слои. Опрокинутый в кресле, Навк несся в толщах неимоверной массы космической материи. Капля горячего металла, какою был «Ультар», бесконечно долго падала, падала, падала сквозь захлебывающуюся дробь галактических верст, где не то чтобы одна походила на другую, а миллион их ничем не отличался от другого миллиона. Навк потерял ощущение времени.
      Но вдруг в мгновение ока «Ультар» вырвался из душной тьмы газовых глубин в черную хрустальную пустоту. Навк успел подумать, что это стремнина Скут-Евлового течения отмахнула вязкие туманные топи в сторону. На дне ослепительно-чистого потока Навк увидел нежно переливающийся венец далеких и неведомых звезд Пцеры.
      Навк охватил это все одним взглядом в единый миг, а справа и слева от «Ультара», на одной скорости с ним, из тумана вырвались два боевых крейсера.

      С того момента, как вооруженные лучеметами механоиды ворвались в рубку «Ультара», Навк был пленником. Участь пленника оказалась весьма плачевной. Навк понимал, что ему не поздоровится, но не думал, что высшим наказанием будет полное равнодушие лишенных чувств механоидов. Для Навка на крейсере не нашлось даже каюты.
      Его посадили в прозрачную пластиковую банку высотой в его рост и шириной в один шаг. Банка эта, которую Навк окрестил для себя «термосом», стояла в специальном станке, прикрепленном к палубе. Целыми днями Навк сидел на откидной скамеечке, слушая, как над его головой сопят резиновые трубы. На ночь «термос» автоматически опрокидывался набок, и Навку волей-неволей приходилось засыпать.
      Обиднее же всего было то, что «термос» стоял посреди темного грузового трюма крейсера.
      Но вот однажды, когда Навк спал, кабина «термоса» вдруг поднялась вертикально.
      Навк сполз на дно и очнулся. Трюм был полон механоидов, которые закрепляли грузы. Навк понял, что крейсер достиг базы. На всех базах Сатара корабли входили в защитное поле станции с раскрытыми трюмами. Это делалось для того, чтобы за линию защиты в трюмах не проникла какая-нибудь космическая тварь, вроде пыльных тарантулов или лунных макак, не говоря уже о Черных Пиявках. Навк задрал голову.
      Две огромные створки грузового трюма вдруг осветились проникшим внутрь звездным отблеском и медленно, тяжело открылись, распахивая над глубокой стальной могилой трюма сияющие просторы вселенной. Неведомые звезды туманности Пцера ярко и светло горели в немыслимой вышине, и Навк обрадовался им, как люди радуются радуге после долгой грозы.
      Сторожевой спутник, раскинув воронки излучателей, парил над разъятым трюмом, перемигиваясь зелеными огоньками. Но Навк не разглядывал этого цепного пса Сатара. С изумлением он смотрел на саму станцию, висевшую невдалеке, словно чудовищный плод. Навк никогда не встречал таких станций: это была древняя космическая крепость. Стены ее, выложенные из массивных валунов, обросли ледяным мхом. Кое-где строители вмуровали грубо обтесанные каменные плиты. На своем суровом лике крепость несла следы былых осад и штурмов — выбоины и трещины, проломы от ударов тарана, закрытые ржавыми металлическими щитами. Местами камни были расколоты и соединены огромными скобами, местами поверх сокрушенных валунов лежал слой кирпичной кладки. Башни и бастионы были усилены контрфорсами. Кое-где камни облизала копоть пожаров, торчали обломанные зубцы парапетов. В брусья бастиона, служившего строителям цитадели причалом, были ввинчены тяжелые толстые кольца. Но Корабельная Корпорация Сатара переоборудовала древнюю твердыню. С некоторых башен срезали своды, и в них установили лучебои. Толщу стен просверлили лазерные бойницы. Подъемный мост на цепях был снят, а широкий портал перекрыли створки ворот новейшей конструкции.
      Крейсер, пройдя досмотр, поплыл дальше, и грозная цитадель опустилась за урез трюма. А затем крейсер вошел в ангар, и потолок наехал сверху, закрывая звезды.
      «Термос» с Навком перегрузили на самоходную платформу и по аппарели повезли внутрь станции. Навк во все глаза рассматривал длинные и темные коридоры, заполненные механоидами всех марок и классов. Платформа сновала между ними, то и дело сворачивала в боковые ответвления, опускалась и поднималась по квадратным шахтам, где некогда были винтовые лестницы, демонтированные новыми хозяевами.
      Тоннели были разные — широкие и узкие, перекрытые плоскими плитами, цилиндрическими сводами или стрельчатыми арками. Кое-где висели растрескавшиеся каменные щиты с вырезанными на них геральдическими чудовищами. Из стен еще торчали держалки для факелов. В темных нишах ржавели какие-то доспехи или штурмовые механизмы. Наконец платформа остановилась у шлюза. Механоиды повалили «термос» с Навком набок и пристыковали к люку, из которого Навк выполз на четвереньках. За шлюзом его поджидали два могучих страж-механоида с лучеметами.
      Под их зловещим конвоем Навк зашагал дальше. В крепости было холодно, дул ветер, пахло железом. Навка, привыкшего к плотной тишине своего плена в «термосе», крепость оглушила многослойным гулом, дальним лязгом, механическим воем.
      Железный конвой молча доставил Навка в большой зал, все стены которого были заняты пультами. Посреди зала на квадратном подиуме сидел огромный металлический краб. Навк остановился. Краб молчал и смотрел на Навка зелеными выпуклыми глазами. Наконец какой-то новый свет полыхнул в его пустых зрачках, и он глухо проскрипел:
      — Перед тобой супермозг Корморан Корабельной Корпорации Сатара, главнокомандующий боевой станцией Иилах спецфлота Иилаха, прокуратор туманности Пцера. Отвечай, пассажир Навк, зачем ты желал спасти свой корабль? Ты сожалел о его стоимости? О стоимости груза? Ты знаешь, что ты одушевил корабль своим нежеланием бросить его?
      — А разве это запрещено? — хрипло спросил Навк.
      — Кто тебе внушил, что корабль может быть одушевлен?
      — Никто: Я и не задумывался об этом. — Навку стало жутко.
      — Зачем тебе надо было попасть в Пцеру? Знал ли ты человека по имени Корабельщик? Знал ли ты о войне Кораблей и Мамбетов? Знал ли ты об учении Полночи в Мироздании? Знал ли ты об идеях монахов Нанарбека? Знал ли ты правду о Ереси? Знал ли ты о Галактическом Тормозе?
      — Как много вы всего спросили? — запинаясь, сказал Навк. — Корабельщик — это предводитель монахов-Изуверов, Нанарбек — их столица. Ересь — всенародное движение против владычества Изуверов в Галактике, возглавленное Сатаром: Но это известно всем со школы из Великого Галактического Эпоса «Сатариада» и было давно, несколько веков назад: А больше я ничего не знаю.
      — Значит, ты по своей воле одушевил корабль, — сделал вывод прокуратор. — Признаю тебя психически больным. Ты сумасшедший. Твой разум поражен кораблевой болезнью. Приговариваю тебя к пожизненной терапии в колонии на планете Калаат. Твой корабль отправляю в деструктурный цех для уничтожения. Именем Сатара, да будет так.
      — Нет, погодите!.. — закричал Навк, перепугавшись, но страж-механоид моментально ткнул его в затылок стволом парализатора. Яростная вспышка словно огнем продула Навка насквозь:
      Очнулся он оттого, что кто-то довольно сильно бил его по лицу.
      Навк разлепил веки и увидел, что лежит в просторном темном помещении. Стены и своды его, сложенные из огромных кирпичей, покрывала плесень. Столбы и пологие арки поддерживали низкий потолок каземата. Единственная лампа над маленькой стальной дверью мрачным багровым светом озаряла щербатый пол с черными трещинами. Угрюмые дальние пространства терялись во мраке. Кое-где вдали Навк с ужасом различал висевших под потолком нетопырей, обросших бурой шерстью. А по щекам Навка бил огромный старик, сидевший перед ним.
      Он был необыкновенно худ, широкоплеч и сутул. Одежду его составляли рубаха с разорванным воротом и истрепанные штаны, заправленные в высокие ботинки. Лицо у старика было каким-то пепельным — так темнеет кожа от космического излучения, — в его выражении было что-то сумасшедшее, хищное, безжалостное и измученное.
      Морщины изрубили лицо, как сабельные удары. Взгляд запавших глаз был исполнен такой силы, что ощущался как прикосновение. У старика была огромная шапка седых волос, которые спутанными кольцами падали на плечи, и такая же взрытая борода.
      — Ты — силант из Цветущего Куста? — спросил старик.
      Навк промычал что-то в ответ, ничего не понимая.
      — Че-ло-век!.. — с непонятной ненавистью воскликнул старик и сказал неизвестно кому: — Это человек, Дождилика: Силанта еще нет:
      — А где мы? — с трудом спросил Навк. — Уже на этом: как его?.. на Калаате?.. — Навк подумал, что сумасшедший старик очень похож на обитателя колонии Калаата.
      — Нет, — грубо ответил старик. — Это застенки Иилаха. А ты сослан на каторгу? За что?
      — Не знаю, — пожал плечами Навк. — Понимаете, как было...
      И Навк пересказал свою историю.
      — А почему ты пожалел корабль? Ты пилот?
      — Нет. Пилотами бывают только механоиды. Человеку слишком опасно выходить в космос, это делают немногие, да и то в случае крайней необходимости. Я вообще-то музыкант. Мои родители погибли, и меня отдали в Музыкальный Лицей на Пандадионе:
      — А откуда ты умеешь водить корабль? — не дослушав, спросил старик.
      — Видите ли, мои родители работали в лаборатории космических феноменов в Астрофизической Академии Пандадиона. Отца звали Нордаль, а маму Ольга. Они пропали в космосе во время каких-то опасных исследований. От них остались книги, одна была по пилотированию. А тот корабль, ну, на котором я летел, к тому же еще был очень древний. Его бы в музей экспонатом. Жалко, если он погибнет. Пусть его построили и Изуверы — все равно это история нашей Галактики:
      — А как он назывался? — Старик, не мигая, уставился на Навка.
      — «Ультар».
      Старик отшатнулся, точно от удара.
      — «Ультар»?! — в страшном возбуждении повторил он, хватая Навка за плечи и глядя в глаза. — Точно — «Ультар»?
      — Н-не знаю: — испугавшись, пробормотал Навк. — На рулях отчеканено было — «Ультар»:
      — Дождилика, девочка моя! — вдруг почти закричал сумасшедший старик. — Я нашел «Ультар»! Он здесь, на Иилахе! Не выходи из Фокуса, мы с силантом прилетим на «Ультаре»! Береги Парусник, девочка!..
      — «Ультар» все равно отправили под лазерную пилу, — сказал Навк, вдруг испытав ревность за свой корабль.
      Старик зарычал, сжав кулаки.
      — Силант должен успеть! — повторил он упрямо.
      Навк пожал плечами. «Какой силант, какая Дождилика? — подумал он. — Бедный старик свихнулся от одиночества:»
      Старик нервно зашагал по каземату, запустив пальцы в свои кудри. Тень его металась по стене.
      — А что это за станция — Иилах? — спросил его Навк.
      — Это не станция. Это космическая крепость древней цивилизации Всадников, изуродованная Сатаром.
      — Никогда не слыхал о такой цивилизации:
      — А о каких ты вообще слыхал? — с презрением спросил старик.
      — Ну, мы проходили в школе древние цивилизации Галактики — Миротворцев, Тружеников, Умельцев: Вот и Изуверов потом.
      — Не было таких цивилизаций! Были великие галактические расы, знание о которых дошло и до других галактик, хотя океан Орпокены и непреодолим. Были Первые Люди, были Зодчие, Всадники, Хозяева, Пахари, Воители, Монахи: Все, что ты знаешь о Галактике — ложь, сочиненная Сатаром для того, чтобы лишить людей кораблей и космоса!
      — Никто нас кораблей не лишает, — обидевшись, заявил Навк. — Хочешь — лети в космос на здоровье. Только это очень опасно, и Сатар, то есть Корабельная Корпорация Сатара, оберегает нас. И хорошо, что весь флот автоматизирован, что корабли водят механоиды — меньше жертв будет. Мои родители погибли из-за собственного упрямства, и надо мной весь наш интернат смеялся:
      Старик очень внимательно слушал Навка.
      — Дождилика, — произнес он, когда Навк кончил. — Девочка моя: Когда я умру, не возвращайся к людям. Теперь это такая гадость.
      И тут дверь в каземат, лязгнув, открылась. В узкий проем въехала гусеничная платформа с непонятной конструкцией наверху. Четыре прожекторных луча ударили с платформы в старика. Его седые кудри пронзительно заблистали. Непонятная конструкция задвигалась, поднимаясь, и с платформы встал могучий террор-механоид в броне. Жерло его лучебоя, телескопически вывинчиваясь, нацелилось на старика.
      — По приказу Сатара ты должен быть уничтожен, — хрипло прорычал он и сам себе дал команду: — Огонь!

      Удар встряхнул весь каземат так, что упыри посыпались с потолка. Проломив противоположную стену, по каземату стремительно прокатился грохочущий огненный шар. Он ударился в террор-механоида и лопнул, разлетевшись на клочья.
      Террор-механоид застыл у двери оплавленной покосившейся болванкой. Пламя плясало на его плечах, на камнях вокруг него. Навка и старика сбило с ног, но старик моментально вскочил. В пролом стены пролезал широкоплечий горбатый карлик. От него словно исходила какая-то энергия. Навк почти физически ощутил, как опасна близость к нему.
      — Силант? — хрипло спросил старик.
      — Галактика Цветущий Куст приветствует Королеву Миров, — складывая руки на груди, глухим, но сильным голосом сказал горбун.
      — Млечный Путь во мгле, — произнес старик, пристально глядя на пришельца. — Но с твоей помощью мне будет легче закрутить Валатурб.
      — Для этого я шел сорок четыре таланта времени. Что сделал для Млечного Пути мой брат Ребран?
      — Он погиб, — отрывисто ответил старик.
      — Мы сами избрали свою судьбу. Я счастлив, что брат Ребран выполнил свой долг. Что предстоит мне?
      — Ты должен помочь мне выбраться с Иилаха.
      Разбитая конструкция у входа вдруг отлетела в сторону, и в проеме показался другой террор-механоид. Он едва успел подняться и выставить лучебой, когда словно бы огромный невидимый каблук наступил на него и с хрустом раздавил.
      Старик и силант нырнули в освободившийся проход и исчезли, оставив Навка одного.
      И сразу после этого свод над головой Навка просел и осыпался.
      Оглушенного и полузадохнувшегося, отчаянно кашляющего Навка выволок из обвалившегося каземата третий террор-механоид. Безжалостные стальные манипуляторы бросили Навка в клетку на корме механодонта. Юркий механэрикс, летевший под потолком, кинулся вперед, завывая басовитой сиреной, чтобы освободить дорогу. Тяжелый механодонт побежал по тоннелю вслед за ним, унося на спине Навка.
      Навк трясся, цепляясь за прутья клетки, и видел, как переполошились все механические бестии Иилаха. Шагали тяжеловооруженные механозавры, гренадер-механоиды мчались по боковым ходам.
      Навка вытащили из клетки у самых дверей прокуратора и втолкнули в зал, где на подиуме все так же восседал металлический краб.
      — Кто освободил старика? Силант? — прорычал прокуратор.
      — Старик называл его силантом, — растерянно ответил Навк.
      — Куда они направились?
      — Не знаю, — соврал Навк. Он догадывался, что старик и силант пошли на «Ультар».
      «Зачем я прикрываю их? — быстро подумал Навк. — В их схватке я — мелкая сошка, разменная монета: Со мной никто не будет церемониться: К тому же они-то меня бросили:» Но смутное чувство солидарности с тем, кто, как и он, сидел в застенке Иилаха, побуждало Навка молчать.
      — Если ты не скажешь, то умрешь! — грозно проревел краб.
      Навк молчал, затравленно глядя на прокуратора.
      Но вдруг каменная плита в полу треснула и провалилась вниз, а из пылающей дыры с грохотом, как из преисподней, поднялся силант. Он тут же обеими руками схватил краба за клешню, легко сдернул с места и, махнув им над Навком, швырнул в глубину зала. Корпус прокуратора лопнул от удара о стену, из пробоины повалил дым и посыпались мелкие, как орехи, шарики электричества. Четыре лапы Корморана конвульсивно проскребли по полу и, скрючившись, замерли.
      — Учитель послал меня за тобой, — сказал силант Навку, окаменевшему от потрясения. — Твой корабль не хочет улетать без тебя.
      — Мой корабль?.. — тупо повторил Навк. — Без меня?..
      — Я донесу тебя, — сказал силант.
      — Донесете? — ошалело переспросил Навк. Внезапно стены, пол, потолок колесом прокрутились в его глазах. Это силант, ухватив Навка мощными руками, перевернул его в воздухе и усадил на свой горб.
      — Держись за волосы, — велел он, и Навк едва успел ухватиться.
      С непостижимой скоростью силант промчался по залу и нырнул в проход. Навк инстинктивно пригнулся, чтобы не разбить лоб о какую-нибудь арку. Силант вылетел в тоннель и понесся вперед.
      Замелькали кирпичи, стены, ниши. В ушах засвистело. Силант пулей преодолевал расстояния. У Навка все внутренности подскакивали к горлу, когда силант кидался в повороты ходов. Механоид, попавшийся им на пути, был мгновенно сбит с ног.
      Навк еще успел услышать, как тот громыхает, катясь по камням вслед беглецам.
      Другой механоид только вздернул лучемет, как силант уже проскочил мимо, отшвырнув его к стене. В руке силанта остался вырванный из плеча с проводами, манипулятор механоида, в котором было зажато оружие. Не замедляя бега, силант открыл из него огонь по встречным механоидам. Навка охватил почти суеверный ужас, когда он увидел, как стрелы лучей уносятся вперед, прожигая врагов, а силант бежит мимо горящих механоидов, словно мимо горящих деревьев. Израсходовав батарею, силант выбросил лучемет. Когда новые стальные твари кинулись ему навстречу, он прогнал перед собою огненный шар, в котором механоиды плавились, застывая на полушаге перекошенными скелетами. Выбив в броске двери в конце тоннеля, силант с Навком на плечах вылетел в пустоту.
      Они оказались в гигантской галерее, по дну которой на транспортере ехал целый вал железных обломков. Далеко впереди эти обломки рушились в вертикальную шахту.
      Над шахтой, как над кратером вулкана, освещая дикие камни стен, стояло яркое зарево — там находились сверхмощные лазерные пилы. «Ультар», криво лежащий на конвейере, медленно приближался к роковой пропасти.
      Силант понесся к нему прямо по воздуху. Между тем «Ультар» качнулся, накренился и вдруг нырнул в шахту, взмахнув хвостом. Силант в отчаянном пике настиг его и рукой вцепился в элерон хвостового руля. Его могуче рвануло вниз, а Навк едва не соскочил с плеч силанта — все его тело вмиг раскалилось от напряжения. Силант, повиснув в пустоте, держал целый корабль над сияющей пропастью, из которой поднимался кипящий воздух.
      — Корабль не включит двигатели без твоего приказа, — утробно прогудел силант, и Навк его понял.
      Он перекинул ногу через лобастую голову силанта, по его раскаленной руке съехал вниз и перебрался на хвост корабля. По кромке хвоста, раздирая комбинезон и живот, Навк сполз на крышу, а затем в раскрытый кормовой люк. Он кувырком докатился до рубки, упал на пульт и вдавил штурвал в панель. Старик, пристегнувшийся к пилотскому креслу, с ненавистью полоснул по Навку из-под бровей взглядом побелевших глаз. Турбины «Ультара» синхронно взвыли, и корабль подался вверх, прочь от страшной глотки Иилаха.
      — Теперь лети над транспортером и вышибай створки, — велел старик. — Нам надо в космос.
      «Ультар», как луч света, пронзил всю длину галереи, сбил, точно сухие ветви, манипуляторы, которые заботливо укладывали обломки на конвейер, и таранил металлические ворота. Квадратная пластина вырвалась из креплений и, вертясь, затанцевала в распахнувшемся звездном просторе, куда вынесло и «Ультар». По напружиненной дуге кораблик обогнул мрачную глыбу Иилаха, и угрюмый гигант, покорно поворачивающийся внизу, вдруг показался Навку быком, целиком насаженным на вертел его победы.
      Тяжелые шаги в глубине корабля заставили Навка оглянуться. Это возвращался силант. Волосы колыхнулись на голове Навка. Вместо глаз силанта бугрились узлы черной плоти. Вместо ноги, оторванной по колено, в палубу упирался заостренный металлический стержень. Вместо ладоней из окровавленных запястий торчали два крюка.
      — Меня ударило о створку ворот, — глухо произнес силант. — Но это не лишило меня моей силы. Что надо сделать еще? Я могу выполнить все, учитель.
      — Хорошо, — жестко сказал старик. — Я знаю, как велика сила силанта. — Лицо старика было безжалостно. — В крепости Иилах, построенной Всадниками, есть огромная пещера. Раньше от битв и ураганов Всадники укрывали там оцерга — межзвездного вола, который таскал их крепость по всей Галактике. В этой пещере сейчас Сатар.
      — Я понял, учитель, — ответил силант. — Я погибну, но разрушу Иилах и убью Великого Мамбета. Это долг галактик перед Королевой.
      На лбу его запульсировала кожа, надулась волдырем и вдруг лопнула. Циклопический глаз открылся на челе силанта.
      — Мне хватит силы, — уже другим голосом сказал силант. — Я буду счастлив, если мой огонь осветит Млечный Путь. Королева Миров взойдет на небосводе вселенной. Запомни мое имя, учитель, и назови его другим силантам — Зелва.
      — Прощай, Зелва, — произнес старик.
      Силант развернулся и вышел из рубки. Шаги его стихли, вздохнул шлюз и хлопнул люк. Маленькая искорка, выйдя из-за уреза иллюминатора, стала, как снежинка, падать на Иилах. И в холодной глубине пространства узловатый орех цитадели вдруг треснул. Вихорек яркого пламени завертелся на его скорлупе, заметался, раскручивая спираль, и наконец яростный огонь охватил Иилах со всех сторон, пожирая его. Пылающая роза поплыла по мирозданию, шевелясь, как клубок змей, клокоча, бурля, рассыпая по мраку искры, точно капли крови.
      — Смотри!.. — вдруг закричал старик, хватая Навка за рукав.
      Словно кто-то живой метался в пожарище, как скорпион, брошенный в костер. Черная змейка, извиваясь, скользнула прочь от огненной розы.
      — Это Сатар!.. — прошептал старик. — Он опять спасся: Он успел, проклятый Мамбет!.. Значит, я даром убил силанта!.. Надо уходить. Мы спрячемся на Фокусе. Но Сатар будет искать нас.
      «Ультар» понесся в пустоте, и она объяла его, как океан.
      Они вышли к Фокусу — точке, где свет ближних звезд накладывался друг на друга, укрывая все, что здесь находится, от любопытного взора. Навк обомлел. Над звездным озером Пцеры плыл гигантский голубой диск, а посреди него росло белоснежное дерево. Ветви его выгибались, листва была надута, мерцание и всплески света волнами проносились в его сияющих трепещущих купах. Навк глядел, не отрывая глаз, и вдруг понял, что это не дерево, а корабль, парусный корабль, стоящий над диском на тонкой игле. Его паруса невесомым воздушным утесом парили над точеным корпусом, кливера рвались с бушприта. «Ультар» опустился на плоскость диска, и от парусника к нему побежала девушка. У нее была такая же шапка растрепанных кудрей, как у старика, спускавшегося по трапу ей навстречу, но кудри эти были золотыми — солнечные паруса над серыми раскосыми глазами.
      Старик обхватил девушку и закружил, а она, плача, спрятала лицо в его бороде.
      Навк, робея, встал за спиной старика.
      Старик оглянулся на Навка и сказал ему:
      — Знакомься, парень. Это моя дочь. Ее зовут Дождилика, что значит Рожденная В Звездную Непогоду. А это ее корабль, лучший корабль в Галактике, который я для нее построил — Парусник.
      — А кто ты? — уже улыбаясь сквозь слезы, спросила девушка.
      — Меня зовут Навк. Я...
      — Навк?!.. — вытаращив глаза, вдруг почти с ужасом переспросил старик.
      — Ты сказал — Навк?!.. — Он помолчал, пристально глядя на Навка, и протянул ему руку:
      — Можешь называть меня Корабельщиком.

      Они вышли в путь в тайфун. Тайфун, ослабленный вязкими полями пустоши Смертный Грех, прикатил через весь Скут-сектор от скопления Лучника. Оставляя за собой клочья развеянных туманностей, лопнувшие звезды, разбросанные по космосу астероиды, он вторгся в Пцеру и был снесен к ее внутреннему краю Большим Скут-Евловым течением.
      Крейсера Сатара, стянутые со всей Пцеры к месту сокрушительной гибели Иилаха, тяжело мотало из стороны в сторону, переваливало с борта на борт. Навк видел их желтые хищные огни.
      Старик летел на «Ультаре» вместе с Навком. Ребра кораблика потрескивали, переборки глухо стонали. Навк чувствовал, как буря наваливается на крылья и хвостовую лопасть «Ультара», стремясь столкнуть корабль с курса. Парусник, державшийся по левому борту, шел с сильным креном. Его растрепанное оперенье сгибало мачты, и они дрожали, как чуткие струны лиры под грубыми пальцами варвара. Всякий раз при виде этой картины — кипящие непогодой просторы, дальние звезды, почти затянутые мглою, волчьи глаза крейсеров и сияющий Парусник в облаке тьмы — Навк представлял, как там, в рубке этой прекрасной птицы, стоит у штурвала Дождилика, которая родилась, видно, в такой же ураган.
      — Крейсера не догонят нас, — сказал Навк Корабельщику.
      Старик промолчал. Желтые огни отчаянно боролись с несущимися на них рядами озверевших валов. Зыбь колеблющегося пространства словила их, не давая вырваться из свирепого противотока.
      — Мы в школе изучали Великий Галактический Эпос «Сатариада», — осторожно начал Навк, обращаясь к Корабельщику. — Там рассказывается о монастыре Нанарбек, который владел всей Галактикой. Монахи-инквизиторы придумали теорию, что люди являются детьми самой первой цивилизация Млечного Пути — цивилизации Кораблей. А вы, то есть Корабельщик, были Верховным Магистром Нанарбека. Одураченные люди верили Изуверам, а вы изобрели машину, которая превращала людей в корабли. Из таких кораблей монахи собирали гигантский флот, чтобы преодолеть Орпокену и покорить соседнюю галактику Цветущий Куст. Это были корабли-вампиры. В них загоняли людей, и корабли высасывали из них жизнь, чтобы иметь энергию для полетов. Но в Галактике родился человек по имени Сатар. В Цветущем Кусте был создан орден силантов, который посвятил себя борьбе с Нанарбеком, чтобы не было нашествия Изуверов на кораблях-вампирах. Силант Ребран пересек Орпокену, достиг Млечного Пути, нашел Сатара и дал ему испить воды из волшебного источника Синистер. Сатар стал бессмертен. Силант поведал ему правду о Нанарбеке. Чтобы проверить слова силанта, Сатар совершил паломничество в Нанарбек. Перевозчиком на планету Эрия, где стоял монастырь, был сам Корабельщик. Корабль-вампир попытался высосать жизнь из Сатара, пока Корабельщик вез его, но Сатар был бессмертен, и Корабельщик не смог причинить ему вреда. В сражении силант пленил Корабельщика, а Сатар отправился по всей Галактике разносить правду о Нанарбеке.
      Эту правду люди назвали Священной Ересью, и вскоре вся Галактика восстала.
      Отряды еретиков штурмом взяли монастырь, и владычеству Изуверов пришел конец.
      Все корабли-вампиры были уничтожены. Сатар учредил Корабельную Корпорацию и встал во главе ее на страже, чтобы корабли больше никогда не угрожали людям. А Корабельщик бежал из плена, убив силанта Ребрана, и скрылся на просторах Галактики. Вот такой эпос — «Сатариада».
      Старик молчал с каменным лицом.
      — Так я не понял, — робко продолжил Навк. — Вы и вправду тот Корабельщик, бывший Магистр Нанарбека? Но почему тогда другой силант спасал вас? Почему вы говорите, что Сатар — это какой-то Мамбет?..
      — Послушай, мальчик, — сказал Корабельщик. — Я отдам тебе твой корабль. Я научу тебя, как выбраться из Пцеры. Ты улетишь, спрячешься на планетах, поступишь в свою Академию, и никакой Сатар не найдет тебя. Если ты сейчас счастлив и свободен, зачем ты желаешь знать истину? Познать истину — значит, вечно зависеть от нее и потерять радость. Наша встреча — случайность. Ты мне не нужен. Все, что ты знаешь — это ложь, но у меня нет ни сил, ни времени рассказывать тебе обо всем, да и к чему это? Замолчи, я не хочу слушать твои бредни. Верь во что хочешь, но не вставай на моей дороге.
      — Больно мне надо знать ваши секреты, — обидевшись, ответил Навк. — У меня и без вас дел по горло. Как отдадите корабль, так больше меня и не увидите. А вообще-то куда мы сейчас летим, а?
      — На планету Ракай, — кратко сказал старик.
      — Здесь должен быть выход к Ракаю. Надо ждать, когда он появится.
      Навк молча сбросил скорость и безнадежно уставился в окно.
      Крейсера подходили все ближе. Их мрачные огни рассыпались на более мелкие — каждый стал словно маленькое созвездие. Наконец вдали Навк различил корпуса, слабо освещенные маршевыми сигналами.
      — Предлагаю уходить, — сказал Навк. — Они уже на дистанции огня.
      — Ракайский Ключ! — подавшись вперед, вдруг воскликнул Корабельщик. — Лети навстречу!
      Из звездной пропасти к «Ультару» приближалась искорка. Чем ближе она подходила, тем явственнее Навк видел, что это было какое-то странное космическое образование, напоминающее пружину.
      И едва «Ультар» скользнул вперед, пружина начала вращаться вокруг своей оси, все быстрее, быстрее, и наконец ее спираль, раскручиваясь, образовала кольцо.
      Крейсера рванулись к «Ультару», почуяв, что беглецы ускользают. Стрелы лучевых ударов скрестились над корабликом.
      — Дождилика, проходи первой!.. — крикнул старик. Тотчас снежная громада Парусника в плавном вираже обогнула «Ультар», качнулась, устремляясь в круглое окно, как в полынью. Тьма зарябила от частых лучей, целым снопом выпущенных с крейсеров.
      — Давай! — рявкнул старик. Навк кинул корабль в обруч, промчавшись сквозь него, как стрела сквозь кольцо.
      И сразу за кормой «Ультара» обруч превратился в спираль, замедляя бег, потом скрутился в пружину и наконец сжался узлом перед бронированными рылами крейсеров Сатара. «Ультар» и Парусник парили в полной темноте. Прямо перед ними висела огромная планета.
      — Это и есть Ракай? — спросил Навк. — А что за спираль там была?
      — Корабли поместили Ракай в пространственный мешок, — пояснил старик. — А вход лишь один — через Ракайский Ключ. Он раскрывается только перед тем кораблем, который может назвать свое имя. «Ультар» и Парусник — наверное, последние корабли в Галактике, имеющие свои имена. Разве что где-нибудь в обвалившихся пещерах, в забытых убежищах еще ждут капитанов старые корабли монахов Нанарбека.
      А крейсера Сатара имен не имеют, поэтому им сюда дороги нет.
      «Ультар» и Парусник опустились на Ракай там, где среди высоких скал простерлась огромная площадь. Когда Навк по трапу спустился на древние плиты, ветер, бушующий под низким серым небом Ракая, резанул лицо, выбив слезы. Вдали высилось огромное кубическое здание.
      Старик молча пошагал вперед. Ветер трепал его кудри и бороду. Навк и Дождилика, переглянувшись, поспешили за ним.
      — Что там впереди? — спросил Навк, догоняя старика.
      — Это Храм Мироздания, — ответил тот. — Его построили еще Корабли. В нем хранятся перлиор, за которым мы сюда прилетели.
      Странность, загадочность слов Корабельщика сильно подействовала на Навка. Со смутным ощущением нечеловеческого величия зодчих, воздвигших в тайном уголке Галактики грандиозный храм, Навк словно коснулся тонкого стекла, льда, покрывающего толщу неизведанной, могучей, но уже отшумевшей жизни, былых империй, войн, звезд, от которых теперь остался лишь светящийся песок.
      Они вошли под гигантский купол храма, как под гранитный небосвод. Не поддерживаемый ничем, он парил в вышине. От обнаженного, чистого, пустого объема храма закружилась голова. Изнутри купол переливчато мерцал золотисто-синеватыми волнами, и Навк, приглядевшись, понял, что он весь расписан линиями, иероглифами, концентрическими окружностями. Эти фрески и излучали тонкое сияние.
      — Система мира: — подняв лицо, негромко произнес Корабельщик.
      Седина его в отсвете фресок отливала синевой. Лицо Дождилики стало словно из серебра, а кудри — с прозеленью.
      В стенах храма темнели полуциркульные ниши, посреди на странном ступенчатом пьедестале стояла чаша. Больше ничего здесь не было. Навк медленно двинулся по тонкой пыли, покрывающей пол, чтобы узнать, что находится в арках, но остановился на полпути у большого черного пятна, просвечивающего сквозь пыль.
      — Тут Навага ударил меня ножом, — сказал Старик. — Это моя кровь.
      Навк не решился переступить страшный знак преступления. Со своего места он видел, что во всех нишах стоят странные фигуры — черные, напоминающие скелеты.
      Навк содрогнулся, взглянув на их совсем человеческие лица с закрытыми глазами и печатью нерушимого покоя.
      — Это чаморы, хранители жемчужины, — сказал Корабельщик. — Вечно живые мумии.
      Корабли вложили в них сердца межзвездных варалов.
      Старик и девушка направились к постаменту с чашей. Обойдя пятно, Навк пошел вслед за ними, с тревогой оглядываясь на чамор.
      Постамент представлял собой толстый каменный диск, на котором покоился такой же массивный каменный квадрат, а на квадрате — треугольник. Сверху стояла резная чаша. Пришельцы осторожно поднялись к ней. Навк увидел, что на дне чаши лежит пылающая жемчужина.
      — Это и есть перлиор, — сказал Корабельщик.
      — Слеза Вселенной. Его оставили нам Корабли, чтобы мы запустили Валатурб.
      Постамент заключает в себе секрет запуска. Когда я бедствовал на Ракае после предательства Наваги и Кромлеха, я долго размышлял и отыскал ключ к пониманию.
      Древняя система знаков гласит, что треугольник — символ песчинки, квадрат — искры, круг — зерна. На каждой ступени этого постамента написано название. На треугольнике — «Джизирак», на квадрате — «Сингуль», на круге
      — «Вольтан». Я знаю во Пцере белый карлик Джизирак, знаю мертвую звезду
      Сингуль, но Вольтана не знаю. Надо понимать так, что у Джизирака перлиор будет песчинкой, у Сингуля — искрой, а у неведомого мне Вольтана — зерном. В этом секрет Валатурба. Сатар отдал бы все, чтобы знать его.
      — А что за иероглифы написаны на ступенях? — спросил Навк, стирая ногой пыль. — И почему они светятся?
      — Все росписи сделаны кровью древнего космического вепря Уруха, — пояснил Корабельщик. — А иероглифы начертаны, чтобы знать свою судьбу. Перлиор прокатится по ступеням, и знак, который он заденет, предскажет вам будущее у Джизирака или Сингуля. Я же беру себе Вольтан. Я хочу знать, чем кончится для меня запуск Валатурба.
      — Тогда Сингуль будет моим, — решила девушка.
      — Сойдите вниз, — велел Корабельщик. Когда он один остался наверху, он качнул чашу и закрутил ее. И тотчас все три ступени постамента начали с шорохом вращаться. Жемчужина, лежавшая на дне чаши, побежала, покатилась по спирали, набирая скорость, взлетела на кромку чаши, спрыгнула вниз, прочертила все три ступеньки, оказалась на полу и помчалась дальше в пыли.
      Корабельщик медленно спустился, глядя под ноги на иероглифы — Навк, — сказал он. — Тебе у Джизирака выпала кровь: Дождилика, девочка: — Старик пошатнулся. — Перлиор коснулся знака смерти на Сингуле: А мне на Вольтане — покой.
      — Я должна погибнуть? — дрожащим голосом спросила девушка.
      — Не знаю, — задумавшись, сказал старик. — Но если ты будешь со мной у Сингуля, ты встретишься со смертью.
      Волна горечи захлестнула Навка, и он, отвернувшись, пошел по следу жемчужины, чтобы подобрать ее. След вел прямо к стене, и Навк увидел в пыли огонек перлиора. Он нагнулся за жемчужиной, а выпрямившись, в ужасе отлетел назад.
      Прямо перед ним была ниша, и чаморы в ней глядели на Навка светящимися багровыми глазами.
      — 0-о-они ожили!.. — заикаясь, крикнул Навк, отступая спиной вперед. — Му-мумии!..
      Корабельщик быстро глянул в его сторону. Дождилика первой побежала к выходу.
      Навк — за ней. Последним, задумавшись, шагал старик. Они покинули темный храм и вышли на просторную площадь.
      — Мы забрали перлиор, и энергия Ракая высвобождается, — произнес Корабельщик. — Скоро Ракайский тоннель откроется, но только для одного корабля. Ты не полетишь со мной, Дождилика. Жди меня в Фокусе.
      — Нет, — покачала головой девушка. — Я не боюсь смерти.
      — Перестань, — вдруг сказал Навк Дождилике, и девушка со стариком изумленно оглянулись на него. — Миллион лет назад кто-то нарисовал иероглиф, а ты уже умираешь: Сейчас уже все иначе.
      — Иначе?! — Дождилика, казалось, разозлилась. — Что ты понимаешь в этом? Как ты можешь судить о мудрости древних цивилизаций, не зная даже, что представляет твоя собственная?.. Папа, — устало обратилась девушка к Корабельщику. — Он же все равно полетит с тобой. Пока Ракайский тоннель не открылся, расскажи ему о Кораблях.
      — О Кораблях? — усмехнулся старик. — Хорошо.

      — Учение Нанарбека, которое называется «Полночь в Мироздании», утверждает: материя одухотворена насквозь. А в чем самая высокая концентрация одухотворенности? В той вещи, стихия которой — свободное движение. В той, которая, единственная из всех, не входит в сочетание со средой своего обитания, а противостоит ей, обрекая себя на вечные странствия, одиночество и гибель.
      Мудрецы Нанарбека называли такую вещь словом «пталь». Они знали несколько категорий пталь: по категории разума — Познание, по категории духа — Талант, по категории чувства — Любовь, а по категории материи — Корабль. Корабль! Именно в нем воплотилось одухотворение материи с небывалой силой! Да и как может быть иначе? Кто ритмом своих линий, стремительностью движения являет нам образ совершенной красоты? Кто извечно будоражит наше воображение тайной своих странствий, высокой трагедией своего изгнания, силою самоотречения, бедой неприкаянности? Чье магическое притяжение срывает нас с мест и несет по вселенной? Где мы живем тысячью жизней сразу, не доживая и одной? Произнеси это емкое, звучное, вытянутое вверх слово — корабль!
      Кораблями была и великая первоцивилизация галактики Млечный Путь. Настоящими Кораблями, летающими в космическом просторе. Откуда они пришли
      — неизвестно, они не строили памятников. Они построили для нас нечто большее — они построили Галактику.
      Вселенная находится в безостановочном движении, и галактики несутся в космосе по своим орбитам. Преодолеть расстояние от одной галактики до другой, преодолеть Орпокену — очень трудно, а единичная победа почти ничего не значит для двух гигантских миров. И тогда великие мегацивилизации, рожденные еще Первогалактикой Талант, так организовали движение своих галактик, что они сами плыли навстречу друг другу. И все многообразное перемещение галактик было рассчитано так, что они, сменяя друг друга, вечно сходились и расходились, проницая самих себя, пролетая одна сквозь другую, как две птичьи стаи. Такой порядок во вселенной называется Хоровод Миров — бесконечный круговорот галактик, который для каждой отдельной из них делает доступным все мироздание.
      А на окраине этого вселенского вальса кособоко тащилось скопление Куча, служившее свалкой космического мусора, пока в недрах его не появились первые Корабли. Сотни тысяч лет длилась их работа. Но они построили лучшую галактику в мироздании. Они дали ей нежное и загадочное имя — Млечный Путь, и она поплыла в прозрачной тьме, как ладья, как алмазная диадема, покатилась по сверкающей во мраке вселенской дороге, словно хрустальное колесо, полетела в душах всех, кого постигла беда в полночь увидеть ее на небосводе, точно несбыточный и мучительно-прекрасный сон, зовущий и неуловимый. Траектории всех других галактик сошлись на ней, и она стала центром мира — Королевой Миров.
      Гений Кораблей создал великое звездное чудо, в сердце которого пылало небывалое, ослепительно-зеленое светило Таэра. Но собственное совершенство и сгубило Млечный Путь. Среди межзвездного вещества, которое пошло на строительство, были клочья мертвой, вырожденной материи — материи, лишенной одухотворенности.
      Неизвестно, в каких космических катаклизмах она претерпела такую ужасную метаморфозу. В любой галактике имеется такой мусор, но нигде он не был столь сконцентрирован. Млечный Путь Корабли вычистили насквозь, а вырожденную материю в коконе силовых полей, называемом Урва, подвесили в пустоте далеко за полюсом Скут. Там-то и завелись бестии, которые потом получили имя Мамбеты.
      Подобно Кораблям, они обитали в космосе. Когда вся Урва переродилась в единую злобную стаю, они ринулись в Галактику. Взрывая звезды, ломая системы, изгибая линии эклиптики, свирепые орды Мамбетов рвались к власти над Млечным Путем. И Корабли, застигнутые врасплох, не могли отбить их атаки.
      Могучие и древние Корабли сражались насмерть. Но по природе своей они были одиночки, и хищные стаи Мамбетов уничтожали их по одному. Вся Галактика закипела великой войной Кораблей и Мамбетов. Все просторы Млечного Пути были усыпаны обломками Кораблей. В пыли сражений гасли, меняли цвет, загнивали звезды.
      Скопища метеоритных туч перекрывали прежние пути. Ширились гибельные ямы гравитационных ловушек и смертоносные завихрения энергопотоков. Странные и жуткие твари расплодились в пространстве. Стройные эллипсы орбит бесчисленных планет и лун искажались, увлекая их к столкновениям и катастрофам. Звездные трясины — Вырла — укрыли великолепную Таэру. Но хотя мрачная тень крушения и нависла над Млечным Путем, с иных берегов Орпокены чудо-галактика сияла все так же ярко и нежно, и другие галактики по-прежнему стремились на встречу с ней. На это и рассчитывали Мамбеты. Овладев своей Галактикой, они, благодаря Хороводу Миров, перейдут на другую, потом на третью, на пятую, десятую, и так до бесконечности, пока вся вселенная не покорится их игу:
      Оставшиеся в живых Корабли собрались, наконец, воедино и создали флот, вспомнив навыки боя своих далеких предков и воодушевившись их грозной силой, которая просочилась сквозь плотные слои тысячелетий. Флот Кораблей начал бить стаи Мамбетов, одерживая победу за победой. Но и Мамбеты учились драться с непокорными Кораблями. У них появилось новое оружие, которое несло Кораблям погибель — оно выжигало из материи ее одухотворенность, и лишенный одухотворенности Корабль сам превращался в Мамбета.
      Корабли все равно продолжали войну, пусть и обреченную на поражение. Но теперь, предпочитая гибель существованию в облике Мамбета, они создали механизм самоуничтожения. Это был объект, в котором заключался и разум, и дух Корабля. Он управлял Кораблем и пребывал с ним в симбиозе, однако был слаб настолько, что если в нем выжигали одухотворенность, то он погибал. Вместе с ним погибал и Корабль, не превращаясь больше в Мамбета. Объект этот Корабли назвали Человеком.
      Создание Человека ненадолго продлило эпоху Кораблей. Их раса истекала кровью. В живых после тысяч лет войны с Мамбетами остались лишь самые старые, самые опытные, самые могучие воины. Взятые в кольцо осады, они уже почти ничего не значили для Галактики. Черный день взошел над Млечным Путем. Иго живых мертвецов охватило Галактику, и венцом творения стал вампир. А тем временем через пучину Орпокены другие звездные острова плыли на воссоединение с собратом. Они все еще не знали о чуме, поразившей Королеву Миров. Мамбеты же были готовы с Млечного Пути перескочить в галактику Цветущий Куст, а дальше подходили галактики Гейзер, Форштевень, Морозный Ключ, Гроза, Райская Птица, Фонарь, а еще дальше — другие галактики:
      И тогда Корабли, оценив угрозу, которую их мир представлял для вселенной, решили последним усилием перекрыть Мамбетам выход в нее, сделать невозможной встречу галактик, сколлапсировать Млечный Путь. Они разделились на две группы. Одна из них прорвалась к полюсу Зарват и подожгла огромное облако межзвездного газа, взрыв которого закрутил Галактику вокруг своей оси, как волчок. Теперь никакая иная галактика не смогла бы пройти сквозь Млечный Путь, ибо эта встреча была чревата гибелью. Королева Миров покинула великий Хоровод. Разделенные Орпокеной, другие галактики, и в первую очередь Цветущий Куст, были спасены от нашествия Мамбетов. Сила взрыва оказалась такова, что вращение Млечного Пути само по себе прекратилось бы только через миллиард лет. За такой огромный срок Мамбеты вымерли бы, и даже слова о них не сохранилось бы на скрижалях вечности.
      Однако Корабли даже перед лицом гибели не верили в свой безвозвратный уход. На тот час, когда их род воспрянет из пепла, у злого полюса Скут в туманности Пцера они — вторая группа Кораблей — построили Галактический Тормоз, или Валатурб, который мог остановить вращение Млечного Пути в любой момент, ибо нельзя жить на острове, даже если он — галактика. Мамбет не мог запустить Валатурб. Запустить его мог только Корабль. А построив Валатурб, последние Корабли вышли из Пцеры и приняли бой, в котором погибли все до единого среди несметных полчищ Мамбетов.
      Но хотя Галактика и была отрезана от вселенной, война с Мамбетами еще не кончилась, ибо после Кораблей остались Люди. Жалкие, голые, неумелые, они выползали из-под обломков Кораблей, рухнувших на скалы неизвестных планет. Много тысяч лет прошло, прежде чем они окрепли, собрались сперва в стада, затем в племена, покорили горы и равнины, овладели огнем и осознали, что они — Люди, дети Кораблей, а значит, им и принадлежит весь звездный свод.
      Люди стали выходить в космос. Они ловили огромных космических улитов, которые изредка опускались в луга за свежей сочной травой, приручали их, забирались внутрь, в раковину, и так путешествовали. Сперва — на соседние планеты, потом — в соседние звездные системы, а после, когда научились управлять улитами, и по всей Галактике. Мамбеты даже не заметили, как со всех сторон их оплела упрямая и живучая жизнь. И люди, осмелев, растревожили мрачный покой угрюмых космических чудовищ.
      Люди первыми вступили в войну с Мамбетами. Их память несла в себе образ врага, и они принялись уничтожать Мамбетов, где только могли. Когда целенаправленная и хладнокровная бойня стала очевидной, словно грозная тень Кораблей снова надвинулась на Мамбетов. Но люди были не такими противниками, как Корабли. К отваге и доблести Кораблей люди добавили расчет, хитрость, сплоченность и дерзость. Война в Галактике совершила новый виток. Неукротимый дух древних Кораблей кипел в человеческой крови страстью к мщению и тоской по красоте.
      Люди, выстраивая фальшивые города, заманивали Мамбетов на просторы своих планет.
      Едва Мамбет опускался, в него летели крючья и якоря. Притянув Мамбета вниз, люди били его камнями и топорами, рвали бивнями и топтали ногами исполинских животных. Мамбетов приманивали на хищные болота, а как только хоть один из них опускался, прожорливые трясинные спруты обвивали его щупальцами и утаскивали на дно. На своих улитах люди убивали в космосе любого одиночного Мамбета, и те привыкли держаться стаями. На ледяных планетах, поливая вечную мерзлоту кровью жертвенных коров, люди выращивали Хрустальные Хризантемы, а потом обламывали стеклянные соцветия и вставляли в прорези на панцирях улитов. Собирая свет факелов. Хризантемы жгли Мамбетов лазерными иглами. Люди посылали в запретные пространства тучи межпланетных жуков-камнеедов, и те прилетали обратно с крупицей бесценного металла в брюшке. Металл этот не притягивался к массе, а отталкивался. Люди ковали из него особые щиты. Из ребер животных и глины они строили летучие крепости — традеры, закрывали их латами чудесного металла и поднимались в космос. Они ловили глубоководную рыбу го, сушили ее жабры и толкли в ступах, а потом в каменных ядрах пробивали отверстия, засыпали их толчеными жабрами и поджигали. Пылающие бомбы сыпались с космических крепостей, круша Мамбетов направо и налево. В черепах многоглавого чудовища Сзевра люди вылетали из традеров прямо в гущу Мамбетов. В этих черепах в особых мешках лежал электрический мозг Сзевра, и между двух чудовищных клыков, торчащих из челюстей, сияла электрическая дуга, разрезавшая Мамбетов пополам. Покрыв свои тела слоем сала кротов из пещер насквозь промороженных планет, которое, застывая в космической стуже, превращалось в гибкий скафандр, и взяв в зубы губку из солнечных атоллов планеты Пелла, способную еще целых полчаса выделять чистый воздух, люди выходили в пустоту драться с Мамбетами один на один. В руках они держали пики, на которые были насажены вырванные из тел огненных ящеров планеты Юкла плазмотворные железы — с них каждую секунду срывалась шаровая молния, прожигавшая любого Мамбета насквозь.
      Изнурительная война шла тысячи лет, и конца ей не было видно, ибо никто не мог одолеть врага. Сама Галактика, пришедшая в полный упадок, утратившая все былое величие, опустошенная, замусоренная, полуразрушенная, казалось, взмолилась о пощаде. И наконец Мамбеты решили взять хитростью там, где невозможно было взять силой.
      Сколько еще надо ждать, чтобы остановила свое вращение Галактика? И не придут ли на смену Людям еще более опасные враги? И можно ли за миллиард лет сохранить цель? Мамбеты не знали ответов на эти вопросы. И тогда они решили просто уйти в летаргию до нужного срока. Они больше не будут воевать. Они заберутся в недра планет и уснут, чтобы проснуться через миллиард лет. Об их существовании уже никто не вспомнит, и они завоюют Галактику одним внезапным ударом. А другие галактики тем временем уже возьмут курс на Млечный Путь, и Мамбеты пройдут по ним, как по мостам над Орпокеной, чтобы после смертельно долгого ожидания все же обрести невиданную власть.
      И план этот во всем устраивал Мамбетов, кроме одного. Вся вселенная была одухотворена, ее пронизывало единое излучение, которое поддерживало жизнь во всех живущих, даже в самих Мамбетах. Но если Мамбет облачался в цисту и залегал в спячку, это же излучение его убивало. После того, как Корабли закрутили Галактику, излучение вселенной в нее не проникало, а тот объем его, который остался внутри Млечного Пути, лишенный органичной связи со всеобщей одухотворенностью вселенной, постепенно выродился. Вырожденная одухотворенность — излишняя энергия Галактики — стала причиной бесконечных энергетических бурь и катаклизмов. Она окостеневала в гравитационные мели, перегнивала в звездные трясины, загнаивалась черными дырами, пульсировала нестабильностью тяготения, обращалась в области анизотропного пространства. Она вращала волчки выворотней, раздувала ураганы, гнала световые и магнитные цунами, раздирала космос провалами. Режим переполненности Галактики вырожденной энергией вселенной и называется режимом Энергетического Неблагополучия Млечного Пути. Личинки Мамбетов без вреда пережили бы миллиард лет, но ведь Люди могли возродить цивилизацию Кораблей, а те могли запустить Галактический Тормоз Валатурб. В таком случае Галактика прекратит вращение, остановится, и энергия вселенной хлынет внутрь, уничтожая спящих Мамбетов. Чтобы этого не случилось, Мамбеты решили оставить наблюдателем самого мудрого и самого сильного из них — Великого Мамбета Сатара. Он не должен допустить возрождения Кораблей.
      И, приняв решение, орды Мамбетов разлетелись по Галактике. Облачившись в непроницаемые черные цисты, Мамбеты из космоса выбросились на планеты, ввинтились в грунт, поползли все глубже и глубже и, наконец, достигнув безопасной глубины, заснули в смертельной летаргии. А Сатар остался. Остался следить, чтобы у кораблей никогда не появилась душа.

      Седые кудри Корабельщика словно кипели под сильным и холодным ветром Ракая.
      Навк, взбежав по ступенькам трапа к люку «Ультара», ожидал старика, который разговаривал с Дождиликой.
      — Папочка, — улыбаясь, говорила девушка. — Парусник — лучший корабль во Млечном Пути. На нем я прорвусь через блокаду у Ракайского Ключа и уйду от любой погони.
      Ты не виноват, что Ракайский тоннель открыт лишь для одного корабля: Лучше поспешите, ведь и в планетарных недрах энергия не бесконечна:
      — Хорошо, — нахмурившись, тяжело согласился Корабельщик.
      Через пять минут пространство дрогнуло от рева турбин «Ультара». Копья плазмы вонзились в древние плиты. «Ультар» медленно поднимался над полем. Навк увидел в иллюминаторах, как по равнине, местами проломленной метеоритами, бегут смутные и неровные тени облаков, а вдали бледно светится первый магический знак Кораблей.
      Неяркая золотая полоска прямо по курсу постепенно превратилась в исполинскую оперенную стрелу, указывающую путь «Ультару». Кораблик пронесся над ней, и впереди появилось свечение следующего знака. Вскоре в иллюминаторах внизу мощным изгибом тела блеснул Рак, вытянув вперед клешню. Потом под днищем вспыхнул знак Рыбы, потом — Кувшин.
      — Что они означают? — спросил Навк, перекрикивая гул двигателя.
      — Не знаю, — ответил старик. — Я уже забыл. Ты лучше гляди вперед. Видишь, темные тучи поднимаются из-за горизонта: Это открылись главные вулканы Ракая.
      Энергия стекается к тоннелю. Нельзя опоздать.
      В глаза прыгнул знак Рога, вслед за ним — Солнечное Колесо. Вдали поднимались черные скалы, сгущалась угрюмая тень, и в ней засветился последний загадочный символ — Огненная Комета.
      Она пронеслась внизу, как сноп искр. Навк потянул на себя рули, и кораблик опустился почти к самым плитам. В сумраке, который делался все плотнее, Навк увидел, как стремительно приближаются горы на окраине равнины. У подножия самой большой зиял портал тоннеля.
      «Ультар» вонзился в его тьму. Впереди на дне тоннеля алым огнем, переливчатые, как рубины, заиграли непонятные иероглифы, начертанные Кораблями для тех, кто пройдет этим путем. Навк, окостенев от напряжения, вел «Ультар» по их ленте.
      Но вот линия иероглифов оборвалась. Несколько мгновений корабль мчался во тьме, и вдруг слева вспыхнула нарисованная тем же светящимся золотом фигура человека.
      Навк скосил на нее глаза, не понимая, почему она не исчезает, но потом до него дошло, что он видит суммированную проекцию многократно повторенного, точно кадр кинопленки, изображения. А светящийся человек на стене вдруг вздрогнул, словно проснулся, изменил позу и сделал шаг. Потом другой, третий, пошел, быстрее, еще быстрее, и наконец побежал, неестественно-медленно взлетая в прыжках. Навк понял, что из мглы тысячелетий Корабли дают ему знать, какой скорости надо держаться, и прибавил ходу, чтобы нарисованный человек бежал естественно.
      «Ультар» летел сквозь бесконечный тоннель, а рядом с ним бежал нарисованный человек, который, как коня под уздцы, вел его, все ускоряя и ускоряя свой бег.
      Навк не снимал руки с панели скоростей, и «Ультар», сотрясая скалы над собой, спуская лавины по их склонам, словно демон из недр земли, рвался к выходу в свою стихию.
      Прорыв сквозь барьер, разделяющий Ракай и неведомую еще точку
      Галактики, намеченную Кораблями, отозвался в голове Навка вспышкой огня и боли, скорчившей его, как электрический разряд. Когда же Навк очнулся, расцепил скрюченные пальцы и разлепил веки, «Ультар» безвольно кувыркался в чистом космосе, окруженный неизвестными светилами.
      — Дождилика, ты меня слышишь?.. — бормотал рядом старик, закрыв глаза.
      — Они тебя не догонят. Неужели ты сомневаешься в Паруснике? «Ультар» возле Оверка, мы называем его Большой Выворотень: Это не так уж и далеко от Ракая. Когда Корабли построили Ракай, между ним и Оверком лежал огромный массив гравитационных мелей, поэтому они пробили тоннель: А после взрыва сверхновой Фарлинги, которым Мамбеты хотели запереть от людей Пцеру, мели откочевали на Гвит-Евл-Евл-Зарват и были размыты Большим Скут-Евловым течением, оставив на месте себя пороги Верхний и Нижний Бантага-Ул и
      Тхаса: Держи курс на Скут-полюс, Дождилика, а мы пойдем тебе навстречу: «Как они разговаривают?» — подумал Навк. — Что это за связь, которой не
      страшны парсеки?.."
      — А скоро мы встретимся с Парусником? — спросил он вслух.
      — Нет, — сердито ответил старик.
      Навк не стал больше расспрашивать хмурого Корабельщика и решил вздремнуть. Он откинул спинку кресла и вытянул ноги.
      — Иди спать в каюту, — неожиданно грубо сказал ему старик.
      — А почему это я не могу спать здесь? — удивился Навк и почти сразу же возмутился: — И почему это вы так мне говорите?
      — Потому что мне надо остаться один на один с «Ультаром». Он был моим кораблем триста лет. А ты мне мешаешь.
      Навк, сдержавшись, встал и вышел из рубки, яростно хлопнув дверью. Он ушел в каюту, повалился в гамак, злорадно размышляя о том, как совершит какой-нибудь героический поступок, от которого старику станет стыдно, и с этими размышлениями уснул.
      Он не знал, сколько проспал. Резкий толчок экстренного торможения кинул его гамак на стену. Навк вскочил и увидел в иллюминатор, что крыло корабля освещено каким-то непонятным жемчужным светом. Навк бросился в рубку.
      — Дождилика!.. — услышал он еще в коридоре голос Корабельщика. —
      Девочка моя, что случилось?..
      — Папа!.. — раздался вдруг голос Дождилики в голове Навка, и он, пораженный, споткнулся. — Папа! Парусник словно обезумел! Я никогда не видела его таким! Я боюсь, папа!.. Он забрался прямо в чащу и весь дрожит!..
      Навк влетел в рубку и остановился. Впереди по курсу «Ультара» парил в пустоте гигантский, величиной с большую планету, спутанный клубок каких-то растений.
      Тонкие, гибкие ветви сплетались и скручивались. Трепетали длинные и узкие бирюзовые листья. Огромные цветы-колокольчики розового, алого, малинового цвета были окутаны мохнатыми, струящимися облаками пыльцы. В глубине соцветий тлели багряные огни. Жемчужные и голубые плоды, как фонари, висели в недрах этого куста, озаряя все вокруг изумительно-чистым, нежным сиянием. Роем кружили мотыльки с шелковыми расписными крыльями. Навк почувствовал непреодолимое, гипнотически властное влечение к этим райским кущам и качнулся вперед.
      — Наурия!.. — закрывая лицо руками, прошептал Корабельщик. — Легендарные звездные цветники Кораблей, окружавшие Таэру! Вечная радость Кораблей — наурия, которая дарит покой!.. Я не знал, что от тех садов уцелело хоть что-то!..
      — Папа, что мне делать?.. — плакала Дождилика. — Парусник словно заснул среди этих листьев!.. Он больше не слушает меня!.. Я уже вижу крейсера механоидов!.. Папа, не молчи, отвечай мне!..
      — Наурия!.. — сжав руками виски, как безумный повторял Корабельщик, потрясено глядя в иллюминатор. Глаза его были слепыми от серебряного огня.
      — Д-дождилика: — охрипнув, вслух произнес Навк. — Ты слышишь меня?..
      Это Навк.
      — Папа, почему ты молчишь?! — надрывалась девушка.
      — Он тоже как загипнотизированный, — продолжал Навк, не зная, слышит его девушка или нет.
      — Папа! Крейсера Сатара уже со всех сторон!..
      — Дождилика, он не отзовется. Слушай меня внимательно: Я уверен, что это сделал Мамбет, ну, Сатар, ведь только он мог знать, что наурия способна зачаровывать Корабли!.. Оставайся в Паруснике, не покидай его ни в каком случае!.. Пусть механоиды возьмут вас в плен: Я сейчас уведу «Ультар» от наурии, тогда твой отец очнется, и мы тебя выручим!.. Слышишь меня, Дождилика?!
      — Слышу: — сквозь пространство и беду донеслось до Навка.

      Выворотень представлял собою область движущегося пространства посреди статичного, неподвижного. Область эта могла иметь форму любого тела вращения. В Галактике встречались самые причудливые выворотни, напоминающие то рюмку, то песочные часы, то гриб, то шахматную фигуру. Если выворотень вращался вокруг своей оси медленно, то для корабля был досадным, однако почти безопасным космическим ухабом. Но если скорость этого вращения была велика — кораблю могла угрожать неминуемая гибель.
      Большой выворотень Пцеры, называющийся Оверком, был быстро-вращающимся коническим выворотнем. Особенность его заключалась в том, что подошвой он стоял на массиве непроходимой гравитационной мели, а единственный вход внутрь — горло в острие конуса — был перекрыт белым карликом. Белый карлик — крохотная звезда-коллапсар, отталкивающая от себя все, что есть в мироздании, подобно тому, как черный карлик, Черная Дыра, все притягивает к себе. Свет огибал эту звезду, и она казалась пятном сверхъестественной темноты в космическом мраке.
      Сила отталкивания белого карлика постоянно менялась, звезда неритмично пульсировала. Имя ей было Джизирак. В прочно закупоренном мешке выворотня находился один из механизмов древнего Валатурба, и ключиком к нему служила песчинка перлиора.
      — Дождилика, положись на силу Парусника, — говорил Корабельщик. — Я не знаю корабля сильнее его. Когда вы окажетесь в сфере действия Джизирака, прикажи ему идти вперед не смотря ни на что — я уверен, что он сможет продержаться до тех пор, пока врагов не сорвет с него, как в бурю срывает листву с деревьев!..
      Маленький «Ультар» мчался к черному провалу, а за ним рвалась свора мощных кораблей механоидов. В центре этой своры, завязанный в узел силовых полей четырех крейсеров, бессильно летел плененный Парусник. Лазерные дальнобои насторожились в своих гнездах, но убийственный луч не гнался за Корабельщиком, ибо Сатару нужно было уничтожить не Корабельщика, а Валатурб; без Корабельщика же Сатар не смог бы этого сделать.
      — Пусти мена к пульту, — велел Корабельщик Навку.
      — Нет, — сказал Навк, краснея. Он чувствовал, что ужасно глупо спорить с самим Корабельщиком, но покориться ему было нестерпимо обидно. — Это мой корабль. Его капитан — я, и я буду у штурвала.
      Эскадра крейсеров в безмолвии и напряжении стремительно летела навстречу невидимому врагу. Навк, возглавляя эту эскадру, взял курс точно посредине зазора между звездой и первой концентрической зоной выворотня. Зловещий пульсар затаился, заманивая кажущейся легкостью прохода. «Ультар» вторгся в пределы антитяготения Джизирака, и Навк включил гравитационный экран. В кромешном мраке пространства вспыхнул, словно вырвался из преисподней, чудовищный шар белого карлика, покрытый какими-то пятнами, будто лишаями. Жуть продрала Навка.
      Он не осознал того, как ревущий прибой космического отторжения накатил на него, но уже в следующий миг в тисках перегрузок Навк все-таки висел на штурвале бьющегося в урагане «Ультара», удерживая равновесие корабля. Белый карлик единым движением разметал эскадру. Крейсера разлетелись, кувыркаясь в бешеном потоке.
      При этом один из них разломился, еще один — просто рассыпался.
      «Вперед! — подумал Навк. — Вперед, пока до следующей волны далеко!..» Но от Джизирака мерно «дуло» антигравитацией, и «Ультар» сносило назад. Навк дал реактору полную тягу. Застонав, кораблик остановился, потом медленно двинулся вперед.
      А Джизирак вдруг заиграл перепадами сил давления, испытывая противника на прочность. «Ультар» то бросало вперед, то останавливало. Корпус его хрустел и трещал, все лампы мигали, с потолка что-то сыпалось. Вдали беззвучно взорвался один из крейсеров, изнуренный атакой, но его яркая вспышка сквозь лавину антигравитации добралась до Джизирака лишь угрюмо-багровым отсветом на лишаях звезды. И тогда Джизирак новым ударом смел все корабли. Навк почувствовал, как «Ультар» несется задом наперед. Два крейсера лопнули, один расплющился, а еще один угодил в выворотень, и его по гигантской дуге понесло в сторону, чтобы через два-три оборота, как камень из пращи, метнуть во вселенную:
      «И все же я пройду его!» — зверея, подумал Навк и включил резервные, аварийные мощности реактора. Крейсера отстали, опасаясь гнева белого карлика, а «Ультар»
      снова двинулся па прорыв: и снова его отнесло в сторону. Потом все повторилось, и повторялось опять и опять — Навк в одиночку упрямо ломился в запертые ворота вечности. Эскадра механоидов, обессиленная и поредевшая, висела вдали, безучастно покачиваясь на мертвой зыби галактической непогоды.
      Джизирак вращался вокруг своей оси. Его лишаи ползли по массивному выпуклому боку: И вдруг не на гравитационном экране, а в иллюминаторе Навк заметил, как слабое свечение острым серпом озаряет его край и на фоне тьмы вырисовывается часть контура небольшого диска. Навк растерялся, не понимая, откуда взялся этот свет. А свечение усиливалось, и вот горб черной сферы, угрюмо высунувшейся из мрака, прочертили огненные линии. Джизирак неохотно разворачивался, и на его сумрачном челе потрясенный Навк увидел огненное клеймо Кораблей. На лике звезды пылал иероглиф: крест, три кольца и семь дуг радугой.
      — Что это значит?.. — взволнованно спросил Навк Корабельщика.
      — Иероглиф означает Таэру, — помолчав, ответил старик. — Корабли дают тебе ориентир. Держи направление к центру Галактики:
      Но тьма стояла вокруг выворотня — Джизирак, звезда ненависти, выжил звездный свет из своих владений.
      — «Ультар», кораблик, — взмолился Навк. — Ты должен помнить, где в звездных трясинах Вырлах сияет Таэра!.. Найди ее!.. Дождилика! — позвал Навк. — Я знаю проход! Пусть Парусник сбрасывает конвой и держит курс на Таэру!..
      Навк дал ход «Ультару» и снял руки со штурвала. Вращался выворотень Оверк и гравитационные мели, вращалась туманность Пцера, вращались спирали внешнего обода Галактики, в котором находилась туманность, вращались семь колец ее диска, вращался вокруг центра сам массив ядра Млечного Пути, и в этом всеобщем, многократном, многомерном, безостановочном движении кораблик нацелился на Таэру и пошел вперед плавно и ровно. Навк сначала даже не поверил — действительно ли он попал в неведомый фарватер, или это на время утих Джизирак? Но едва он коснулся штурвала и ось корабля отклонилась, беспощадный кулак антитяготения врезал по «Ультару», предупреждая об узости пути.
      Тем временем Парусник, повинуясь воле Дождилики и напрягая все силы, двинулся прямо на звезду, наперерез гравитационным вихрям, забурлившим вокруг него.
      Четыре крейсера конвоя повисли на нем, как псы на поднятом из берлоги медведе.
      Антитяготение сплошной стеной ринулось на Парусник. Четыре крейсера, помогая пульсару, работали двигателями в обратном направлении, удерживая корабль на месте. Но раздираемый, раздавливаемый ими Парусник упрямо и непреклонно тянул вперед, навстречу Джизираку. И тогда, не выдержав напора, гордиев узел силовых полей начал развязываться. В единый миг Джизирак оторвал крейсера от Парусника — смял, точно они были из фольги, и швырнул прочь. В страшном усилии Парусник валко развернулся бушпритом к Таэре, и благодать звездного облегчения обрушилась на его изнуренные борта.
      Только тут Навк заметил, что за ними следует крейсер механоидов. Он пристроился в кильватере и, затаившись, повторял каждый маневр «Ультара». Механоиды не понимали, каким образом кораблик отыскивает брод в бурлящем потоке, но слепо двигались вслед за ним, выкрадывая у Джизирака его сокровенную тайну.
      — Берегитесь, — сказал Навк Корабельщику. — Сейчас будет тяжело:
      Он осторожно положил руки на штурвал и чуть качнул его. «Ультар» лишь дрогнул, но гравитационная оплеуха ударила по нему так, что у Навка затрещали виски, полезли из орбит глаза и кровь хлынула носом. Кораблик захрустел, словно кость на зубах дракона. Крейсер же с точностью тупицы воспроизвел его движение, переложив рули на сторону. Но то, что для маленького «Ультара» было мимолетным отклонением, для корабля-гиганта обернулось поворотом всего корпуса. И в этот корпус, словно тайфун в волнорез, врезалось антитяготение белого карлика, сплющив его и разорвав на лохмотья.
      Два корабля — «Ультар» и Парусник — по пути, доступному лишь тем, кто пришел запустить Валатурб, медленно прошли мимо смертоносного Джизирака и вступили в заповедные пределы выворотня. Но тотчас огромный космический хищник, не знающий ни закона, ни пощады, промчавшись перед самым бушпритом Парусника, вцепился щупальцами в обескровленный «Ультар», как ястреб в голубя, и унес его, сорвав с трассы.

      — Ваш корабль тащит какое-то чудовище! Что мне делать, папа?!.. — кричала Дождилика.
      — Как оно выглядит? Говори скорее!..
      — Оно?.. Оно в пять раз длиннее «Ультара», его тело — как столб, толщиной с корпус корабля, к концу оно утолщается, а в середине огромное вздутие: Впереди костяной клюв из трех челюстей, а сзади целый пучок щупалец, которыми оно вас держит!..
      — А на выпуклости посередке торчат, как сучья, прямые отростки с шариками на концах, и три глаза в кожистых мешках, накрытые кварцевыми роговицами, так, Дождилика, да?.. Это скут-мханг! Не вздумай преследовать его, Дождилика!.. Мы вырвемся!..
      Темная планета выплывала из-под нижнего края иллюминатора.
      — Это Олберан, планета мхангов, — сказал старик, глядя на нее.
      Сквозь атмосферу Навк видел множество больших круглых кратеров, где мерцали слабые огни. Неведомый мханг стал опускаться к одному из них, и тот медленно разросся, зубцами гребня перекрыв горизонт.
      Корабельщик побежал в инструментальный отсек и принес ломик и широкий тесак, которым в пустоте перерубали провода, тросы или тонкие обшивочные листы. Махнув пару раз тесаком, он сказал Навку:
      — Годится! Ты бери лом. Я пойду к шлюзу, а ты оставайся здесь. Выключи освещение. Сейчас к нам ворвутся склиты — убивай их всех до единого. Иначе нам не уйти с Олберана.
      Не выбирая места, мханг грубо свалил «Ультар» на грунт. Грохот, скрежет и гул прокатились по кораблю. Палуба перекосилась, и Навк едва не упал. Из глубины тоннеля донесся хлопок — это Корабельщик открыл шлюз. Навк отключил свет, и все погрузилось в темноту. Было тихо. Сжимая лом, Навк напряженно вглядывался во мрак тоннеля.
      Клацанье, повизгивание, шорох и треск раздались вдруг у шлюза. Навк струхнул.
      Какие-то темные, почти неразличимые тени замелькали в тоннеле.
      Внезапная боль пронзила ногу Навка. Взвыв от этой неожиданной боли, он ударил своим оружием по какому-то существу величиной с собаку, которое зубами впилось в его колено.
      Ломик свалил сразу двух тварей, и Навк в непонятном озарении понял, что весь тоннель и вся рубка за его спиной уже заполнены склитами.
      Высоко подпрыгивая, содрогаясь от ужаса и омерзения, Навк затанцевал на месте, махая ломом во все стороны. Каждый его удар попадал по упругим телам или по орехам голов. Он крушил переборки и топтал врагов, которые подняли пронзительный визг и заметались. Хлопок закрывшегося шлюза оповестил, что склиты в ловушке, и оттуда донесся такой же визг.
      Обезумев, Навк давил склитов. Они вгрызались ему в ноги, в руки, прыгали на спину, повисали на ломике. Под ногами стало скользко. Горячая кровь забрызгала лицо и комбинезон: Навк не понял, в какой момент склитов больше не осталось, и еще некоторое время плясал по их трупам.
      — Бери фонарь! — врываясь в рубку, крикнул Корабельщик. — Они разбежались! Их надо добить! Если хоть один из них выберется из корабля, он взбаламутит всех склитов и мхангов Олберана!..
      — Они что, разумные? — с ужасом спросил Навк.
      — У них совершенный инстинкт добывания огня. Они могут запустить любой исправный двигатель, чтобы он давал тепло — будь то паровая машина или атомный реактор. Но все остальное, присущее человеку, им не свойственно.
      — А зачем им огонь?
      — Мханги сносят яйца. Каждое в цисте из склитов. Склиты должны эти яйца греть, чтобы вылупились птенцы. Для этого они и созданы природой. На костре яйцо греется двадцать лет, в струе плазмы из сопел корабельного двигателя — два часа:
      С фонарями в руках Навк и Корабельщик обшарили все закоулки корабля, добивая разбежавшихся склитов. Потом Корабельщик сказал:
      — Так: Теперь найди тонкую цепь подлиннее, якорь-кошку, моток троса: ну, и каких-нибудь железяк вместо дротиков. Надо выбираться с Олберана. На «Ультаре»
      нам не взлететь — все мханги бросятся за ним в погоню. Оставим его здесь, а потом вытащим.
      Навк не стал спорить, испуганный серьезностью старика, и молча отправился в инструментальный отсек. Забравшись в скафандры и навьючившись, они протиснулись в шлюз и спрыгнули на грунт.
      — Олберан!.. — оглядываясь, тихо и загадочно сказал старик.
      Навк тоже огляделся и поразился. Кратер был завален мертвыми кораблями. Они со всех сторон окружали «Ультар». Искореженные, разбитые, они громоздились повсюду, задирая ввысь ободранные крылья, мачты, хвосты. Зияли дыры и трещины в их помятых корпусах — темных и пустых. Под ногами был толстый слой пепла. Пепел целыми кучами собирался у бортов кораблей и затоплял вскрытые палубы. Жирная белесая плесть оплетала погибшие корабли, бородами висела на антеннах. Желтые светящиеся грибы упруго покачивались на складках вспоротой обшивки, угнездившись целыми кустами. В разъятых трюмах виднелась зеленоватая паутина.
      И всюду из пепла торчали длинные и тонкие многосуставчатые шесты — хилая поросль Олберана. Навк был подавлен.
      — Вперед! — тихо приказал Корабельщик. По колено в пепле, они побрели среди развалин, спотыкаясь на скрытых камнях.
      Дно котлована постепенно поднималось. Стали попадаться скальные выходы.
      Корабельщик повел Навка по валунам. В руках у них были копья — сварочные электроды, которыми они простукивали дорогу. Везде валялись какие-то изуродованные конструкции, обломки, ржавые механизмы. Изредка взблескивало стекло. Темное небо с багровыми звездами бесстрастно и туманно светилось над котловиной.
      — Откуда здесь столько кораблей? — спросил Навк у старика. — Ведь в Оверк невозможно проникнуть:
      — Это еще не слишком много кораблей, — ворчливо отозвался Корабельщик.
      — Не видал ты настоящих кладбищ, где они в семь слоев навалены до горизонта: Эти корабли сюда не одну тысячу лет стаскивали мханги. Их, пережевав, выплевывали гравитационные мели.
      Острые зубцы гребня кратера и косые мачты кораблей с лохмотьями такелажа и плесени были словно тушью прочерчены по тусклому багрянцу небосвода.
      — Мханги живут здесь уже тысячи лет, и склиты все это время жгут костры, отсюда столько пепла. Видишь, как все корабли раскурочены? Это склиты снимали двигательные установки для обжига яиц. А для самих мхангов Джизирак с его дармовой энергией, которой они питаются — неистощимая кормушка. Поэтому их так много и развелось на Олберане.
      — А как вы все это узнали? — с уважением спросил Навк.
      — Не привидись тебе испытать, как получают такие знания, — мрачно ответил Корабельщик.
      — А почему тут звезды красные? — не унимался Навк.
      — Их свет из-за вращения выворотня смещается в инфракрасную область спектра: А лучше бы ты молчал. Можно снова нарваться на склитов.
      — А у вас есть план спасения, или мы так, наобум идем? — напоследок поинтересовался Навк.
      — Дурак, — разозлившись, ответил Корабельщик.

      Надрывный, тоскливый, леденящий душу вой пронесся над кратером. Волосы шевельнулись на голове у Навка. Они вышли из-за полуразрушенного корпуса почтового курьера и увидели невдалеке, на валунной насыпи, сидящего мханга.
      Мханг спал. Щупальца его горбились неподвижными кольцами. Огромное тело напоминало башню, покрытую, как корой, бурой бронею, по бороздам которой текла какая-то слизь. Растопыренные отростки, торчащие на вспученном горбу, искрили.
      Кожаные складки закрыли глаза. Трехчелюстной клюв, задранный к небу, безвольно раскрылся.
      Но тут дикий вой снова промчался над котловиной. Навк перебросил взгляд в сторону. У самого гребня кратера виднелся второй мханг. Тело его корчилось и изгибалось, клюв был стиснут, глаза вытаращены, а со страдальчески дрожащих отростков сыпались молнии. Щупальца били по валунам, то скручиваясь, то распускаясь. Клюв мханга разошелся, и новый вопль потряс котловину. Мханг вытянулся в струну. Щупальца, собравшись, подняли его в воздухе над гнездом, как дерево, из-под которого паводком вымыло почву. В гнезде под мхангом лежала омерзительная шевелящаяся гора. Кипение медленно оползало по ней вниз. Навк разглядел, что это свежее серое яйцо исполинских размеров, облепленное новорожденными склитами.
      Корабельщик молча двинулся вперед. Навк пошагал за ним.
      — Смотри, — через некоторое время сказал старик, останавливаясь и хватая Навка за плечо. — Вон там лежит драккар вторженцев:
      — Каких вторженцев?.. — растерянно спросил Навк, видя лишь вздыбленный нос и ребра остова, обросшие плесенью.
      — Вторженцев из иномира. Из Прорехи Мироздания их вошло к нам семь легионов. Они утаскивали наши корабли в силовых коконах на Озарение, но у звезды Никин были разбиты Сбет-армадой и утоплены в Едкой Хляби: А вон древний ковчег, из тех, на каких спасались люди во время Третьего Энергетического Потопа:
      Навк, развернувшись, увидел угловатую дырявую коробку, из которой росли суставчатые шесты.
      — Смотри дальше, — велел старик. — Вот лежит броненосец времен Великой Войны с Роботами:
      Перед Навком была бесформенная мрачная груда железа, среди прочих обломков расползшаяся под собственной тяжестью.
      — А теперь погляди сюда: Вот редкая находка: Первые Человеческие корабли были такими:
      Навк увидел грубое колоколообразное сооружение, прочно высившееся среди обветшалых конструкций. Оно было обшито толстенной броней, из которой торчали какие-то кованые трубы и обрубленные балки. Несколько броневых листов отвалилось, и внутри темнели закопченные шестерни, коленчатые шкивы и оси первобытного двигателя.
      — Это были космические машины императора Хенумека-2, чья рабовладельческая держава простиралась на сорок планетных систем шестого кольца Гвит-сектора. При Хенумеке-2 кузнец Пепенусика построил первый ядерный реактор на сыром тарзолевом угле: А вон изглоданный истребитель времен Паучьей Эпидемии: — снова начал Корабельщик, но осекся, потому что Навк дернул его за руку.
      — Человек!.. — сказал Навк, показывая в сторону.
      Они подбежали к человеку в скафандре, лежавшему под бортом хорошо сохранившегося катера совсем недавних времен. Навк упал на колени и перевернул неожиданно легкое тело. В открытое забрало шлема пустыми глазницами глядел череп.
      — Взгляни туда, — сказал Корабельщик, отстраняясь от разбитого фонаря рубки катера.
      Навк поднялся и глянул. В тонком слое пепла на полу валялись человеческие кости.
      В пилотском кресле лежал второй, дочиста обглоданный череп. В углу, сжавшись, лежал еще один труп в скафандре — видимо, зубы прожорливых склитов не одолели прочную ткань. К груди человека была прикреплена табличка с надписью:
      «Прочтите!»
      Корабельщик и Навк влезли через разбитый фонарь в рубку. Навк снял табличку, перевернул ее и прочел, покрывшись холодным потом: "Двое ученых лаборатории феноменологии Астрофизической Академии Пандадиона, составляя лоцию туманности Пцера, подобрали беглого каторжника с планеты Калаат по имени Кромлех. Уходя от погони, мы попали к космическим хищникам, на чьей планете Олберан и гибнем.
      Люди! В туманности Пцера заключается секрет древней цивилизации, который один может спасти нашу Галактику и свергнуть иго Корабельной Корпорации! Тем, кто найдет нас, мы завещаем открыть эту тайну. Нордаль, профессор, Ольга, пилот-навигатор, Кромлех, вор".
      — Нордаль и Ольга — это же мои родители!..
      — Навк потрясение озирался по сторонам. — Вот, значит, как они погибли!..
      — Надо же, где нам привелось встретиться, Кромлех: — не слыша Навка, произнес старик.
      — Что ж, ты сполна заплатил за свое зло:
      — Надо похоронить их! — горячо заявил Навк.
      — Ведь нельзя:
      — Нет времени, — жестко оборвал его Корабельщик. — Ты помнишь, какое предсказание было тебе дано в Храме Мироздания на Ракае? Вот она — твоя кровь:
      На полу, в тучах пепла, Навк вдруг увидел что-то блестящее. Он нагнулся и поднял перстень с бриллиантом. «Может быть, это перстень моих родителей?..» — подумал он, зажимая в кулаке находку.
      Они выбрались наружу и замерли — вдалеке стояли, глядя на них, три склита.
      Корабельщик в ярости метнул копье. Склиты мигом исчезли.
      Навк и Корабельщик побежали прочь, оставляя за собой дымящуюся рытвину в пепле.
      По дороге Навк мельком увидел в расселине чудовищный труп птенца мханга, лежавший среди осколков толстой скорлупы. Птенец напоминал скрюченную креветку размером с космический катер. Чуть задержавшись, чтобы передохнуть, они услышали недалекий многократный топот, от которого мелко-мелко задрожал пепел, грозно вздымаясь целыми пластами. Склиты выскочили из-за руин и сзади, и спереди. Навк рванул Корабельщика к борту ближайшего корабля, по которому вверх уходили ржавые скобы, и сам ринулся наверх.
      В этот же момент снизу налетели склиты. Корабельщик бешено отмахивался палашом, прижавшись спиной к металлу. Склиты не давали ему возможности приблизиться к скобам. Тогда Навк, удерживаясь одной рукой, стал метать в них копья. На миг из-за отвесных железных молний вокруг старика образовалось пустое пространство, и Корабельщик взвился к Навку. Склиты тотчас полезли вслед за ним, но он яростно выбил каблуком пару ступеней.
      Очутившись наверху, Навк и Корабельщик перебежали на противоположную сторону и перебрались на борт другого корабля, поднимающийся еще выше. Склиты следовали за ними внизу. Едва люди остановились, склиты начали нырять в дыры и пробоины, рассчитывая по внутренним переходам выбраться наверх.
      — Прыгаем! — велел старик, указывая на соседний корабль. Он разбежался и легко перелетел через пропасть. Навк повторил его разбег, перемахнул провал, но всей тяжестью навьюченных на себя цепей и копий рухнул на обшивку и покатился.
      Страшная боль скрутила стопу. — Идти сможешь? — наклонился над ним Корабельщик.
      Навк, закусив губу, поднялся, сделал шаг и сел. Корабельщик подумал, потом забрал у Навка моток цепей и оставшиеся копья и, не говоря больше ни слова, тяжело пошагал прочь.
      Ужас охватил Навка. Завопив, он заковылял вслед Корабельщику и свалился с невысокого борта. Но старик уже исчез. Жуть неминуемой гибели придала Навку нечеловеческие силы, вытеснив из сознания необъяснимую низость поступка Корабельщика.
      Он бросился в корабельные дебри, продираясь сквозь взлохмаченные железные листы, сквозь рухнувшие переборки, выгнутые балки. Он карабкался по каким-то механизмам, скакал с корпуса на корпус, протискивался в люки, разгребал завалы.
      На боль в ноге он не обращал внимания. Потом в его руках непонятно как, словно сама собою, очутилась длинная кривая железяка. Чтобы сориентироваться, Навк с проворством обезьяны влез на утес и заметил, где торчит мханг, к которому, видимо, и ушел Корабельщик. Навк стал пробираться в том же направлении и через несколько минут наткнулся на обессилевшего старика, который, прижавшись спиной к воткнутому в грунт стабилизатору, устало отбивался от склитов. Навк налетел на них сзади, и тогда старик повалился. Навк бил и расшвыривал их, пока они не разбежались. Потом он молча, тяжело дыша, поднял Корабельщика, и они, держась друг за друга, побрели дальше. Ноги вынесли их к огромной насыпи из валунов. Под насыпью, уходя в красный туман, возвышался мханг. У подножия насыпи горел исполинский костер, в котором лежало черное яйцо гиганта. Вокруг костра, словно зачарованные, сидели склиты. Корабельщик взял копье наперевес и медленно двинулся на них. При виде людей склиты с визгом разбежались и окружили их, прижимая к огню. Навк развернулся и пятился, прикрывая спину Корабельщика. Он припадал на каждом шагу и грозно раскачивал над землей свое ржавое оружие.
      Корабельщик мерно и тяжело, как запрограммированный автомат, шагнул прямо в костер. Навк понял, что пройти сквозь пламя — их последний шанс избавиться от склитов. Швырнув в них свой костыль, он бросился вслед за Корабельщиком и, погрузившись по пояс в угли, ослепленный, двинулся вдоль циклопического яйца, касаясь рукой его шершавой скорлупы. Сколько скафандр может выдержать в огне, Навк не знал. Он грудью расталкивал легкие головни. Вокруг полыхало неистовое пламя. Фонтаны искр взлетали над головою. Огненные струи обвивали тело.
      Протаранив пожарище, они вывалились из костра по другую его сторону. Склитов здесь не было, ибо яйцо застряло меж двух утесов — поэтому склиты и развели огонь в такой близости от гнезда мханга. Корабельщик сумел разглядеть треугольный проем между скорлупой и скалой, в этот проем он и прошел, увлекая за собой Навка.
      Добравшись до гребня валунной насыпи, они спустились в неглубокую котловину, в которой стоял спящий мханг. Его башня вознеслась в багровое небо, а щупальца замысловатыми кольцами окаменели в извивах, выгнувшись над головами людей, как толстые ветви.
      Но отдыхать времени не было. Корабельщик забросил якорь-кошку на один из отростков, торчащих из безобразного вздутия посреди башни мханга. Упираясь ногами в бугристую броню, они полезли по тросу вверх. Отростки оказались толстыми, как древесные стволы. Они венчались растрепанными слоистыми шарами, похожими на капустные кочаны.
      Казалось, весь Олберан был виден с высоты мханга. Темные пространства исчезали в коричневом тумане в такой дали, что после теснин корабельного кладбища кружилась голова. Кратер был, видимо, жерлом разрушенного вулкана. Гребень его был остр и обломан, скаты усыпали валуны и битый камень. В чаше кратера беспорядочно громоздились погибшие корабли. Торчали мачты, горели костры с темными тушами яиц, кое-где виднелись насыпи пустых гнезд. Низкий свод красного мерцающего неба перекрывал сверху этот мир, никогда не знавший солнца.
      Корабельщик ломом вколотил в броню мханга железное копье, нанизал на него звено цепи и сбросил весь моток вниз.
      — Это вздутие — естественный аккумулятор мханга, — сказал он, продолжая вбивать копье. — Его энергетический желудок. Когда я пробью панцирь, я разряжу эту тварь. Если заряд уйдет в землю, мханг проголодается, проснется и взлетит в космос. А уж там нас подберет Дождилика:
      Копье входило все глубже и глубже. Вдруг с последним звонким ударом трескучая молния обвила и штырь, и лом. Цепь подпрыгнула, как живая. Вся башня мханга дрогнула. Вверху защелкнулся безвольно раскрытый клюв. Кварцевый глаз выкатился из складок век.
      Навк оглянулся и едва не свалился от изумления — мханг, оказывается, уже летел.
      Летел ровно, без дрожи, без шума, медленно, плавно и торжественно. Летел точно в зенит. Щупальца его, сжавшись в пучок, вытянулись вниз. На копье раскачивался обрывок цепи. Чаша кратера сжималась, как в сумерках цветок закрывает лепестки, и Олберан опускался в пучины пространства.

      Корпус Парусника был не крупнее фюзеляжа «Ультара». Он имел стремительные, острые, стрельчатые обводы, его дно упруго прогибал киль. Построенный из тонких, изогнутых досок драгоценного дариальского дерева, он излучал мягкий, живой свет.
      Над поднятой кормой возвышался пик ахтерштевня с узорчатой лопастью рулевого пера. Длинный бушприт вытягивался далеко вперед и нес сразу три кливера. Корабль насквозь пронзала средняя грот-мачта — над палубой она возносилась на невиданную высоту, а снизу выходила острой причальной иглой. Клотики были из чудесной латуни Бурманая, и на них горели огни. Гравитационные паруса невесомыми громадами словно закрывали корпус. В полете Парусник казался облаком, белой птичьей стаей, пенным гребнем на черной волне пространства.
      Палубами и деревянными переборками Парусник был разделен внутри на отсеки. Узкие лестницы с резными перилами вели в кают-компанию, где стоял высокий камин с решеткой. Круглые иллюминаторы пропускали яркий и ровный звездный свет, усиленный сиянием парусов. Толстые ковры с багрово-золотыми узорами Тарси-Зандира лежали на полу, трепетали огоньки свечей, пахло горячим воском, дариальскими соснами и молчанием. Всюду царил полумрак, и было хорошо, сидя в кресле перед камином, лететь сквозь космос в океане чудовищного холода среди стылых огней мироздания и слышать только неуловимую музыку звездных сфер, треск горящих поленьев и поскрипывание шпангоутов. А приложив ладонь к ледяному и гладкому стволу грот-мачты, на котором висел тяжелый бронзовый колокол, можно было почувствовать напор парусов, напряжение скорости и гул пространства, рассекаемого самым красивым кораблем Галактики.
      Дождилика привела Навка в рубку. Полумрак скрадывал очертания предметов, глушил звуки и словно расширял помещение до космических размеров. Любая истина здесь казалась недоговоренной, а любое слово и любой жест означали нечто гораздо большее, чем подразумевалось. Навка волновало незримое и грозное величие мироздания, столь явственно ощущаемое на капитанском мостике. Три больших иллюминатора открывали вид на звезды, переливающиеся сквозь надутые полупрозрачные кливера. В центре возвышалась медная поблескивающая сфера, ювелирно составленная из каких-то спиц, осей и фигур. В глубине был пульт, словно рояль — из одних клавиш, а перед ним на нактоузной стойке — звездный компас. Рядом сияла свеча, и ее пламя было окружено янтарным колечком.
      — Смотри, Навк: это Навигационная Машина Галактики, — сказала Дождилика и задумчиво погладила пальцами загадочные иероглифы, выгравированные на медной сфере. — Ее изготовил Великий Штурман Млечного Пути Гандамага. Папа нашел ее в руинах Нанарбека. — Она положила ладони на сферу, и неожиданно вся сфера, стрекоча и позвякивая, пришла в движение. Иероглифы, перемещаясь, стали меняться местами. — Так я определяю положение Парусника: А это клавишный пульт.
      Дождилика подошла к нему, помолчала и вдруг легко заиграла вальс. Навка качнуло, и он подхватил свечу, готовую упасть. Пространство словно заструилось вдоль корабля, затрепетало, замерцало. Сдвинулись звезды, и все колесо Зодиака начало медленно вращаться. Тени поплыли по рубке. Неожиданная тоска захлестнула Навка.
      Галактический простор, бездны Орпокены внезапно стали достижимы для чувств, осязаемы сердцем, и у Навка закружилась голова. Звезды, повинуясь музыке вальса, медленно и грустно, словно монеты, пересыпались из ладони в ладонь у вечности, и ветер тронул пламя свечи. Дождилика играла, и Навк видел ее лицо в слабом свете, темные ресницы, опущенные на щеки, и вздрагивающие кудри. Что-то для Навка вдруг стало не так, щемящая пустота появилась там, где раньше был покой. Мироздание звенело, и хрустальные блики летели в вакууме. Раскинув крылья, Галактика, как птица, заваливалась в вираж.
      — Мы с Парусником очень любим эту музыку, — сказала Дождилика, останавливая вальс, и он, точно снегопад, мягко укладывался в лощины космоса. — Ты чувствовал, как Парусник танцевал?..
      — Я никогда не видел таких пультов, — признался Навк.
      — Их и не бывает. Механоиды ведь не могут играть такую музыку: Я сама придумала и пульт, и Парусник. А папа построил их для меня.
      — Вот как? А я думал, что это все-таки его корабль:
      — У папы нет своего корабля. У него был «Ультар», но его угнали Навага и Кромлех. А потом «Ультар» признал капитаном тебя: Но ведь по Галактике можно путешествовать и без корабля:
      — Как это — без корабля?.. — удивился Навк.
      — Видишь ли, — улыбаясь, стала объяснять Дождилика. — Млечный Путь был самой прекрасной галактикой. Королевой Миров не потому, что Корабли красиво расставили звезды. Он был гармоничен насквозь. Даже Энергетическое Неблагополучие не смогло до конца разрушить его гармонию. Путешествовать без корабля — значит, реализовать гармонию Млечного Пути. Для того, кто находится в нашей Галактике, вся видимая звездная сфера делится на сто сорок четыре созвездия — или Знака.
      Созвездия эти всегда одни и те же, но относительно друг друга в разных точках Галактики размещены по-разному и составлены из разных звезд. Человек Кораблями создан как малое подобие Млечного Пути. Таэра — его сердце. Руки и ноги — полюса Сбет, Гвит, Скут и Зарват. А тело, там, где сосредотачивается мысль и где сосредотачивается страсть — это полюса Авл и Евл. Папа объяснял мне, что сущность человека и любой вещи в мироздании представляет собой четыре категории — Стран, Пталь, Орг и Эрг. Эрг отвечает за местонахождение. Мы сейчас в Пцере, и у нас эрг находится в той части нашего тела, которая соответствует Пцере в Галактике. На сфере Навигационной Машины я могу разместить. Знаки так, как выглядели бы созвездия в той точке Галактики, куда я хочу попасть. Глядя на Знаки, я могу представить себя в этой точке, и эрг в моем теле переместится в ту его часть, которая этой точке будет соответствовать. Но есть еще мировой, космический эрг, и, чтобы сохранилась гармония Кораблей, он переместит меня в пространстве в эту точку. Так когда-то умели путешествовать некоторые, самые мудрые, монахи Нанарбека: Мне рассказывал папа.
      — А мама? Где твоя мама? — неожиданно спросил Навк.
      — Не знаю. Папа ничего не говорил. Я в детстве и не думала, что у людей бывают мамы: А потом спрашивать уже не могла. В Галактической области Меркнущий Шлейф есть одна планета, она называется Каланхое. И там в степи лежит плита. На плите ничего не написано, но папа всегда плачет. Наверное, моя мама под этой плитой:
      Только здесь одна загадка, — добавила Дождилика. — Той могиле лет триста: Я была на Каланхое, когда мы с папой шли по Галактическому Тракту.
      — А что это за Тракт?
      — Это такая дорога, которая опоясывает всю Галактику. Она построена древней цивилизацией Хозяев для своих рабов. Вот идешь, идешь по ней, проходишь высокие ворота — и уже на другой планете. Идешь дальше — новые ворота, и новая планета.
      И так без конца. Мы с папой шли несколько лет. Тракт ведет по лугам, по лесам, сквозь скалы, пустыни, по мостам над океанами: Я, наверное, увидела всю Галактику: Знаешь, Навк, как там красиво!.. Идешь, идешь, и меняются миры, звезды: Мы видели древние города, крепости, храмы: Видели погибшие планеты, племена диких людей, первобытных идолов, пепелища великих цивилизаций: Видели даже Нанарбек, только издалека. Папа уходил в монастырь, а я ждала его на дороге, потому что туда нельзя заходить: Мы видели красных великанов с третьим глазом во лбу и карликов нам по колено, видели планеты мутантов и планеты чудовищ: Папа показывал мне капища Мамбетов — там в пещерах стояли такие каменные шары, но совсем прозрачные, и в каждом шаре замурован какой-нибудь человек из другой галактики. Была еще планета, по которой ползали крабы, огромные, как материки, и Тракт был проложен по панцирю одного из них. Мы видели маяки Кораблей, где никогда не гаснет огонь, и какие-то непонятные машины, которые работают до сих пор: Я видела, как извергаются вулканы, как взрываются звезды: Однажды папа показал мне гигантскую катапульту, которую строили Воители, чтобы перелететь через Орпокену к другим галактикам: Иногда нам встречались люди, которые тоже шли по Галактическому Тракту, но мы прятались от них, потому что это были вакеро — грабители гробниц: И мы всегда шли одни: Это одиночество посреди бесконечности:
      Дождилика замолчала, глядя в сторону. В глазах ее стояли синие слезы. Навк тихо задул свечу, которую все еще держал в руке. Дождилика превратилась в темный силуэт. Вокруг ее головы клубилось белое свечение волос, озаренных из иллюминатора звездами. В полумраке глаза Дождилики едва заметно мерцали. Навк осторожно обнял девушку, чуть качнувшуюся ему навстречу. Кончиками пальцев он мягко коснулся ее виска, потом — дрогнувших губ. Дождилика взяла его ладонь и, легко поцеловав, повернула к свету. Черная паутина лежала на серебряной ладони.
      — Линия жизни: — прошептала Дождилика и рядом поднесла свою ладонь. — А у меня она такая короткая: Помнишь, на Ракае мне была предсказана смерть?..
      Навк хотел возразить, но она качнула кудрями.
      — Это правда. Вот Скут-полюс. — Дождилика дотронулась до вершины среднего пальца Навка. — А это означает Пцеру: — И она закрыла своей ладонью его ладонь.

      Главная цель броска через Ракайский тоннель висела перед тонким бушпритом Парусника. Навк разглядывал сложную конструкцию из огромных шестерней, осей, рычагов, цепей и пружин, которая находилась в беспрестанной, ровной и мерной работе — вращались звездчатые диски, бежали звенья, ходили локти шкивов и ехали зубцы. Неведомая машина внушала жуть своим сверхъестественным замыслом.
      — Она что, со времен Кораблей не останавливается? — спросил Навк, но Корабельщик не ответил.
      — Тогда это вечный двигатель, — решил Навк.
      — Нет, — вдруг сказал Корабельщик. — Это не вечный двигатель. Миллиард лет — очень много, но это не вечность. Корабли построили другой, настоящий вечный двигатель. Он находился в Сбет-секторе в скоплении Удавки. Корабли нарушили пространство, вытащив в силовом коконе клочок Абсолютной Пустоты из небытия. В этот пузырь они поместили вечный двигатель. Несколько тысяч лет назад безумный инженер Волопай решил исследовать его и найти принцип Вечного Движения. Он вскрыл пузырь, и образовались Прорехи Мироздания, сквозь которые к нам вторглись семь легионов нелюдей. Вторженцы утащили на Озарение почти половину человечества, прежде чем их армады были разбиты у кровавой звезды Никин. Вечный двигатель был уничтожен в этой войне.
      Над шестернями на тонкой стреле был подвешен балкончик. Из-под слоя пыли на нем смутно проглядывал контур большого иероглифа.
      — Это знак Человека, — сказал старик. — Опускай Парусник, дочка.
      Парусник приблизился к балкону и осторожно коснулся его причальной иглой. Навк и Корабельщик сошли на древний камень. Поднимая вязкие клубы пыли, осевшей за тысячи лет плотным слоем, они приблизились к парапету. Под ногами блестело золото из крови вепря Уруха.
      Корабельщик протянул над парапетом руку, и в пальцах у него засверкал перлиор.
      — На Ракае мы узнали, что у Джизирака перлиор будет песчинкой, — сказал Корабельщик. — Посмотрим, что будет с этой песчинкой, когда она попадет в часы вечности:
      Огненная бусина покатилась по ладони, сорвалась и капнула вниз. Навк стремительно навалился грудью на парапет. Огонек улетал вдаль, к зубьям и шестерням. Он ударился и исчез.
      Навк и Корабельщик вернулись в рубку Парусника и долго стояли у иллюминаторов.
      — Вот и все, — вдруг негромко сказал Корабельщик. — Глядите:
      Огромный механизм медленно разваливался на части. Отплывали выбитые зубцы. В вращении откатывались, кувыркаясь, шестерни. Разламывались оси. На глыбы распадались рычаги. Цепи рвались и, плавно изгибаясь, летели в пустоте во все стороны.
      — Двигатель не смог пережевать наш перлиор, — сказал Корабельщик. — Метеориты, обломки — все мог, грыз, хрустел, а жемчужину не смог. Я так и думал. Песчинка перемолола жернова:
      Осколки важно, нереально легко, неторопливо расходились, открывая сердцевину двигателя — огромный станок пружинной катапульты. На ее ложе покоилась торпеда из сверкающего металла. Помедлив, затвор треснул, и пружина, освободившись, ударила в торпеду бойком. Весь станок катапульты всколыхнулся. Торпеда рванулась вперед и вонзилась в пустоту, как сверкнувшая молния. Траектория ее, ровная, словно луч, уходила к черному провалу Джизирака.
      — Смотрите! Смотрите! — вдруг позвала Дождилика, широко открытыми глазами оглядывая небосвод. — Кажется, в пространстве становится светлее!..
      — В хрониках Нанарбека говорилось, что так начинался Второй Световой Потоп, — сказал Корабельщик. — Но здесь не Световой Потоп. Видимо, механизм, оберегающий катапульту, одновременно вращал выворотень. Мы его разрушили, и теперь выворотень останавливается. Пространство прекращает вращение и делается проницаемым для света:
      С каждой минутой звезды зажигались все радостнее, все увереннее. Мощь их сияния нарастала, поглощая истосковавшиеся по свету недра Оверка. Из тьмы вслед за ближними светилами Пцеры проступили мелкие россыпи дальних. Парусник, наполняясь их мерцанием, льдисто засверкал, как чудесный сталактит в темной пещере туманности.
      — Ну-ка, парень, если ты себя считаешь капитаном, — обратился к Навку Корабельщик. — Попробуй найти перлиор! Жемчужина для нас выглядит как звезда.
      Найди-ка новую звезду на здешней звездной сфере!
      Навк запрокинул голову. Искристый дым плыл в темном космосе. Парусник был погружен в его облако. Повсюду — частый и мелкий, нежный и ласковый — реял дождь огней, среди сонма которых обнаружить новый было все равно, что отыскать новую рыбу в океане.
      — Вот он, — протягивая руку, указал Навк.
      Он встал на капитанский мостик и положил руки на клавиши пульта. Корабельщик долго возился со скафандром и наконец показался у бушприта корабля. Навк заиграл и почувствовал, как дрожь пробежала по всем нервам, по вантам, по каждой нити такелажа Парусника. Корабельщик неуверенно протянул руку, а потом открыл ладонь, и из пустоты в эту ладонь плавно легла сияющая жемчужина перлиора.
      И, точно дождавшись этого момента, волна света накатила на Парусник, всколыхнула его. Дождилика и Навк от неожиданности заслонились руками.
      — Джизирак!.. Джизирак взрывается!.. — закричал Корабельщик. — Мы торпедировали его, и он взрывается!..
      Темно-зеленые, ультрамариновые горы исказили лик звезды. Длинные протуберанцы извивались во все стороны. Звезда кипела, бурлила, неудержимо разбухала. Свет ее усиливался. Клочья, куски, слои плазмы отрывались от поверхности. Джизирак превратился в растущую, клубящуюся тучу, в недрах которой змеились молнии, фонтаны звездного вещества, накопленные коллапсаром, били наружу. Титаническая звезда выворачивалась наизнанку.
      Океан энергии вырвался из берегов. Из белого карлика Джизирак превращался в сверхгиганта — самое великое светило Пцеры!
      — Навк, — позвал Корабельщик. Он стоял в дверях рубки и уже не глядел на звезду.
      — Навк: — Он помолчал. — Пришло время щенят сажать на цепь. Слушай меня и молчи.
      Я отдаю тебе «Ультар». Ты навсегда покинешь Парусник. Ты навсегда покинешь Пцеру. Ты забудешь все, что здесь было. Ты обязан сделать это и пережить. Я не отдам тебе Дождилику.
      — Почему?.. — потрясено спросил Навк.
      — Уходи, — отворачиваясь, сказал Корабельщик.
      Ошеломление Навка было столь велико, что он потерял способность к самостоятельным поступкам. Вселенная, как мыльный пузырь, лопнула вокруг него, и он остался в вакууме, где любое движение совершалось по непреклонной воле сурового, жестокого и непонятного Корабельщика.
      Парусник подошел к Олберану. В свете настоящих звезд планета выглядела как заброшенная помойка, как свалка старья. Ни старик, ни девушка не разговаривали с Навком. В полном одиночестве он сидел на стуле посреди каюты и тупо глядел, как в иллюминаторах вырастает и впучивается щербатый, глазастый, дырчатый диск Олберана.
      С кончиной выворотня Олберан стал необитаем. Штук шесть мхангов лежали на грунте в кратере среди погибших кораблей. Их щупальца беспорядочно спутались, глаза выпучились, бессмысленно уставившись в небо, а клювы раскрылись и безвольно свисали набок. Костры погасли. Черные, оголенные, коченеющие глыбы яиц высились среди груд остывающих углей. Умирающие склиты вяло ползали среди обломков.
      Парусник опустился поблизости от «Ультара», брезгливо коснувшись грунта причальной иглой. Корабельщик вошел в каюту и молча кивнул Навку на выход. Навк, медля и не веря, сошел на валуны Олберана. Парусник бесшумно и легко поплыл в небо. Он поднимался выше и выше, превратился в облако, в птицу, в белую звездочку и исчез совсем.
      Оглушенный случившимся, Навк поплелся к своему потрепанному суденышку, стоявшему среди этой пустыни с темными иллюминаторами и открытыми люками. Пройдя по неосвещенному тоннелю, Навк вошел в рубку и приблизился к выключенному пульту. И тотчас в проходе за его спиной вырос мощный террор-механоид с излучателем. Два других выдвинулись из-за пульта, взяв Навка на прицел.
      — Пилот Навк! — пророкотал террор-механоид. — Решением трибунала Корабельной Корпорации Сатара вы арестованы!
      «А ведь сам Сатар назвал меня пилотом:» — подумал Навк.

      Едва прекратилось движение выворотня, остатки эскадры Сатара, отброшенной Джизираком, хлынули в доселе запретную область. На корабельном кладбище Олберана механоиды обнаружили покинутый «Ультар». Перестреляв мхангов, псаи с механоидами опустились в кратер. В корабле Навка была устроена засада. Расчет оказался точен.
      Навка доставили на станцию и принялись выпытывать у него секреты Корабельщика.
      Навк молчал. Никакие допросы, никакая боль не заставили его заговорить.
      Измученного, окровавленного, Навка погрузили на транспорт и отправили на космическую каторгу — на Калаат.
      Когда Навка вели по тоннелям орбитальной таможни, юноша увидел Калаат в иллюминаторе и подумал, что такие планеты, как эта, ему встречались уже не раз, например, планеты-рудники, где загружались суда его каравана. Да и родной Навку Пандадион обратной своей стороною напоминал Калаат:
      С орбитальной высоты на желтом щербатом каменном горбу планеты, висевшей в космической пустоте, как засохший плод в ветвях невидимого дерева, Навк разглядел темную дыру, словно червоточину в яблоке. Так выглядели гигантские сверхглубокие котлованы. В этом котловане Навку предстояло прожить оставшиеся годы.
      Котлован имел километров двадцать в диаметре и сорок в глубину. Узники этой тайной каторги, о которой в Галактике никто и не подозревал, были погружены на дно рукотворной пропасти, пожравшей уже такую прорву человеческих жизней, что когда отвалы осыпались, из земли выкатывались человеческие черепа, столь же многочисленные, сколь ракушки в морском песке.
      Механоиды посадили Навка в огромный металлический ковш в бесконечной череде таких же ковшей конвейера, в которых из котлована поднимали грунт. Ковш поехал под уклон и вскоре вообще перешел на вертикальное погружение. Стены поднялись вверх.
      Навк ехал очень долго. Сумрак охватил котлован, мгла укрыла его дальний конец.
      Внизу проступили бледные пятна фонарей. Скоро ковш приблизился к ним. Навк увидел дно котлована. Оно было не просто неровным, а взрытым, вздыбленным, всклокоченным. Грохотали гигантские экскаваторы, перегружая в ковши тонны грунта. Ревели землеройные машины, взламывая каменные пласты, спресованные неимоверным давлением планетной толщи. Дальний конец разработок был значительно более углублен, и там из-под земли выходило какое-то черное тело. Посреди котлована вздымался стальной столб главного механоида-надзирателя с венцом лучеметов, которые держали под прицелом всю площадь. В стороне, покосившись, на четырех опорах, как стол, стояла жилая платформа с жестяными бараками, в которых жили каторжники.
      Каторжников было три-четыре десятка. Навк так и не сумел их сосчитать: все они казались ему на одно лицо. Худые, сгорбленные, бледные, грязные, они были одеты в тряпье, заросли волосами и бородами, и различить их можно было лишь по увечьям. Кто-то попал сюда за воровство, за грабеж, за пиратство, кто-то просто случайно залетел в Пцеру, а кто-то некогда подошел ближе, чем дозволено, к зловещей тайне Сатара и, заклейменный кораблевой болезнью, поплатился свободой.
      Но каким бы ни был путь, приведший узников на Калаат, окончиться ему суждено было одинаково. Каторга вывела этих людей за предел человеческого естества, и теперь в молчании, безропотном мучении и беспросветном труде они ждали смерти, чтобы те, кто попадет сюда после них, положили их легкие тела в ковши конвейера, а ковши вывалили их на склоны новых отвалов в грязь и забвение.
      Колонию каторжников в страхе и повиновении держал человек по имени Ордал. Будучи на свободе, он вместе со своей шайкой захватил планету Дром и объявил себя империей Новый Ретилай. Бандиты поклонялись Нанарбеку, вернее, тем ужасам, что рассказывались о нем в Эпосе «Сатариада». Сектанты Ордала возрождали кровавые обряды древности, пытки и казни, жертвоприношения, оргии. Когда механоиды штурмом взяли замок Ордала на Дроме, в его черных от копоти залах в грудах жирной золы были найдены обугленные человеческие кости, пыточный инвентарь, покрытый заскорузлой кровью, и переплетенный в человеческую кожу фолиант, называющийся «Радость ножа». Мерзкие псы в коридорах замка дожирали останки казненных. Галактика была потрясена преступлениями сектантов, и это еще сильнее утвердило людей в вере, что монахи Нанарбека действительно были изуверами и инквизиторами. Ордала отправили на Калаат, но здесь он быстро выкарабкался к власти. Он по своей воле вершил судьбы узников, а несколько откормленных громил были его армией в колонии изможденных и отчаявшихся людей.
      Ордал и его дружки жили в лучшем бараке, посреди которого торчал белковый синтезатор. Он подчинялся сигналам с поверхности. Если каторжники не выполняли дневного урока, синтезатор ограничивал или вообще прекращал выдачу безвкусной белковой каши. Опричники Ордала всегда наедались досыта и еще прикармливали на потеху толстую рогатую ящерицу, прочие же получали то, что оставалось после трапезы главаря и его шайки. Чтобы никто из изголодавшихся людей не добрался до синтезатора, возле него всегда дежурил первый помощник Ордала по кличке Колтун.
      Каторжная работа отнимала столько сил, что ни на что иное их уже не оставалось.
      С первых же дней она могуче всосала Навка в себя, и через некоторое время дух его начал ссыхаться, чувства очерствели, мысли поблекли. Навк видел, что неуклонно превращается в такое же безликое существо, как и остальные каторжники.
      Он боролся со своим внутренним опустошением, но утраченные ценности нечем было заменить, да и потеря их только облегчала жизнь. Гордость, достоинство, талант, ум, любовь, — все здесь было излишним, ненужным. Ордал определил Навка на худшую работу — в землеройную машину. Душевная боль начала утихать, оттесненная, всепоглощающим желанием отдыха, сна и белковой баланды. Однако Навк не позволял себе стать животным, его начинало трясти при виде рогатой ящерицы, хрюкающей над корытом, когда он сам целый день был голоден. Навк не полз к корыту, чтобы жрать вместе с гадиной, как делали многие каторжники. Он уходил подальше, отыскивал гладкий камень и сосал его. Шайка Ордала, издеваясь, прозвала его за это «камнеедом».
      Однажды Колтун, потешая приятелей, вынес Навку из своего барака миску, полную камней. Навк осторожно выбрал из нее самый большой камень и со всего размаха ударил им Колтуна. Опричники, испугавшись его лица, не тронули его. Но утром Навк проснулся от того, что на грудь ему положили камень с выцарапанным на нем крестом.
      Судя по всему, грядущий день должен был стать последним в жизни Навка. Юноша решил провести его по-человечески. Он не пошел работать к своей землеройной машине, а по кручам и ямам отправился вдаль, вглубь котлована. Он ушел очень далеко, туда, где дно котлована резко понижалось и из породы выступало какое-то гигантское черное тело. Дойдя до обрыва, Навк начал медленно спускаться по глыбам склона. Белое небо плавало над его головой, освещая унылую, безрадостную панораму взрытых каменных груд, оползающих вниз со ската, и глухо-черный, шершавый бок таинственного монолита. Навк знал, что этот черный камень не брал никакой вибронож, о него ломались закаленные скальные сверла, взрывы не откололи от него и кусочка. Абсолютно непроницаемая, абсолютно неуязвимая громада лежала на дне котлована, преграждая путь в глубины землеройным машинам, и поэтому рабочую площадку перенесли к другому краю, где было повыше. Навк ступил на поверхность черного гиганта и сразу почувствовал, как его пятки сквозь башмаки лижет космический холод.
      «Как возможно такое? — думал Навк. — Как в человеке совмещаются такие несравнимые категории: Галактика, Хоровод Миров, война Кораблей с Мамбетами — и вдруг какие-то ублюдки, баланда, драки, мерзости: Зачем судьба выстраивает в один ряд жестокого, но великого Корабельщика, Дождилику — и подонка Ордала, недоразвитого Колтуна:» Навк вспомнил дочь Корабельщика, почти забытую им за дни, что провел на Калаате, вспомнил ее глаза, губы, кудри, руки, вспомнил Парусник и свой «Ультар»:
      — «Ульта-а-ар!..» — громко крикнул Навк в пустоту над головой. Крик гулко раскатился в каменных лабиринтах и отразился звонким, скачущим эхом. Нет, видно, зря говорил Корабельщик, что каждый человек имеет свой корабль. «Ультар» не шел на зов Навка. А может, он, Навк, и не стоил этого? Какое кому дело до того, что происходит в его душе?.. Горечь подкатила к горлу, и Навк побрел обратно, не имея больше сил сопротивляться судьбе. Черный монолит остался за его спиною, а вскоре показалась платформа с жестяными бараками.
      Навк по скобам поднялся на нее и увидел, что у барака Ордала, привалившись к стене, сидят несколько каторжников в ожидании подачки. Он долго и внимательно разглядывал их серые безучастные лица. И вдруг представил одного из них у пульта космического корабля, другого — у мольберта, третьего — просто со своими детьми:
      Неожиданно сокрушительная ненависть к бандитам и к порядку вещей в империи Сатара, что обрекли этих людей на скотское существование, взорвала сердце Навка.
      Он подошел к двери барака Ордала и толкнул ее. Ордал мог убить за такое самоуправство. Но помещение оказалось пустым, если не считать Колтуна, спавшего на нарах. Навк подобрал с пола стальной прут, который бандиты использовали вместо засова, и шагнул к колонке белкового синтезатора. Подвесив под клювик крана ведро, решительно нажал на рычаг. Синтезатор захрипел и выплюнул на донышко ведра остатки дневной нормы, уже съеденной шайкой Ордала. Колтун от хрипа синтезатора заворочался и поднял голову.
      — Только попробуй встать!.. — зверея от ненависти, тихо сказал Навк, с прутом в руке двинувшись к опричнику. Колтун сжался, прикрывая затылок. Хрип пустого автомата стал последней каплей, переполнившей чашу терпения. Бормоча ругательства, заливаясь слезами, Навк выволок из-под нар Колтуна жирную рогатую ящерицу. Та извивалась, кусалась и визжала, морда ее была перемазана белковой баландой. Навк своим прутом принялся лупить по этой морде. Черная кровь разбрызгалась по полу и стенам, упала горячими каплями на лицо и руки. Навк выбежал из барака, волоча дохлую ящерицу, потом вернулся и выбросил пластиковые ящики, выбросил все тряпье приспешников Ордала, двумя камнями высек искру и поджег все это. Острой железкой выпотрошив еще теплую ящерицу, он насадил ее на свой прут и начал жарить.
      Запах жареного мяса как магнитом притянул к костру всех каторжников. Навк видел сквозь дым, как самый ужасный из них — карлик-старик без глаз и без кистей обеих рук — своими культями уже тянется к мясу, а изуродованное лицо его дрожит от непереносимой муки.
      Навк оторвал от хребта ящерицы кусок для себя, а остальное отдал каторжникам.
      Мясо словно само проскочило в горло: Навк и не заметил, как проглотил его.
      Поднявшись, он взял прут и пошел в свой барак — спать.
      Он думал, что его просто убьют во сне. Но его почему-то не убили. Он проснулся посреди ночи от того, что кто-то лизал ему руку.
      Отдернув руку, Навк сел на нарах. Перед ним на коленях стоял давешний увечный старик-карлик. На слепом лице его было странное выражение. Культями он снова ловил руку Навка, а поймав, опять начал лизать. И тут Навк понял, что это вовсе не жест благодарности. Не имея пальцев и глаз, старик языком ощупывал перстень, найденный Навком на Олберане. Юноша в омерзении отнял руку.
      — Что, брезгуешь? — тихо сказал старик. Навк поразился, сколько еще жизни, упорства и злорадства было в его голосе. — Брезгуешь, напарник? Я сразу узнал тебя. Кромлех! Я ждал. Я ничего не забыл.
      — Чего вам надо? — спросил Навк, отталкивая старика и доставая свое оружие — стальной прут.
      — Ай-яй-яй! — ответил старик. — Опять стало стыдно. Кромлех, что ты такой же, как я? Ничего, у меня теперь есть против тебя козырь!.. Или ты забыл нрав твоего дружка Наваги?

      Навага, Кромлех — Навк где-то уже слышал эти имена. Но где? Мысли с лихорадочной быстротой сменяли друг друга. Кромлех, вспомнил Навк, это человек, который был в разбитом корабле его родителей на Олберане: А Навага — ученик Корабельщика, который ударил его ножом в Храме Мироздания на Ракае.
      — Ну что, узнал? — спросил карлик. — Не правда ли, кто бы мог подумать, что я так сильно постарею за эти годы? Просто ты был зеленый юнец, пацан, а я уже тогда был в годах, когда Корабельщик свел нас: Но я родился на Бон-Грассе, слыхал о такой планете? Наше солнце излучает омега-частицы, и люди Бон-Грасса растут только до семнадцати лет, а потом рост прекращается: Мы долго выглядим молодыми и лишь в глубокой старости быстро дряхлеем, вот как я сейчас, понял? К тому времени, как меня подобрал Корабельщик, я уже был торговцем оружием и детьми, контрабандистом, угонщиком, вором, грабителем, убийцей: По уши извалялся в грязи. Но вот не повезло мне! Механоиды подбили мой корабль, и я вместе со своими детишками рухнул на ближайшую планету. Это была проклятая Эрия, и мы свалились с неба прямо посреди вашего поганого Нанарбека: Уж на что детишки у меня закаленными были, да монахи эти в свое время так лютовали, что даже после своей гибели всему живому ужас внушали: Не зря их Изуверами звали. Ничего в Нанарбеке уже не было, одни развалины, а только страх такой, что мои детишки из корабля нос высунуть боялись. Сидели голодом, ревели, а боялись. Был у нас парень один по кличке Хрящ, живых людей руками рвал, а тут вышел в город, прошел сотню шагов и грохнулся — сердце, видишь ты, не выдержало: Короче, загибались мы в этом Нанарбеке, и детишки мои уж жребий кидать стали: кого на мясо пустить. И тут вдруг вижу я — идет по городу ваш Корабельщик, и ни в одном глазу! Ну, думаю, простите вы меня, детишки, выбирайтесь сами или подыхайте здесь, дело ваше, а мне с вами сидеть не резон. Руки в ноги — и дунул к Корабельщику. Так, мол, и так: пираты, выйти боятся, жрут друг друга; а про себя говорю, что юнга, и они меня силком держат. Старикан смотрит на меня — а я по внешности-то чистый молокосос, да еще красавчик такой был: ну, он и вывел меня из Нанарбека. Так я к вам и попал. Много, конечно, чудных мест с вами в Галактике повидал: Корабельщик нас учениками считал, а я одним ухом слушал, да все примечал, момента ждал. У нас бродяги-вакеро полно всякой чепухи болтают о забытых планетах. По большей:

[ здесь пропущена одна утерянная страница]

      ...козырей, а Ордал — это не козырь: так, шестерка. Пока я на воле был, такие Ордалы мне башмаки вылизывали. В обмен на свою жизнь я предлагаю тебе другое, более ценное:
      — Что? — презрительно спросил Навк.
      — Ты знаешь, почему сегодня ребятишки Ордала за тобой не пришли? Случилось кое-что поважнее, чем убийство рогатой ящерицы. На Калаате появилась женщина:
      девушка: Она сейчас в бараке Ордала: говорит, что ищет одного человека: Вот и давай так условимся: я тебе ее достану в целости и сохранности, а ты меня:
      — Как она выглядит?! — Навк, помертвев, вцепился в Навагу.
      — Не знаю, чтобы видеть ее, у меня нет глаз, чтобы щупать — нет рук, — глумливо ухмыльнувшись, ответил старик и хотел было продолжить торг, но Навк отшвырнул его, схватил стальной прут и выбежал из барака.
      Он вышиб дверь в хибару Ордала, влетел внутрь, но ничего не успел разглядеть — только смутные тени, тусклые лица.
      — Убью!! — страшно заорал он и стальным прутом бешено ударил кого-то, вскочившего сбоку. Человек со стоном отлетел к стене. Кто-то другой появился впереди, и Навк концом железяки, точно штыком, ткнул ему в лицо. Противник взвыл, закрываясь руками.
      — Дождилика! — крикнул Навк. — Дождилика!!
      Человек, упавший на пол, хотел подняться. Навк подскочил к нему и, размахиваясь, стал бить его своим прутом. Исхудавший, жуткий, бешеный, в тряпье, через которое сквозило черное тело, с перекошенным лицом и окровавленным оружием в руках, он был столь опасен, что Ордал, сидевший на своем топчане, не шелохнулся.
      Легкая светлая тень появилась из мрака и замерла рядом. В этот миг другая тень — черная и громоздкая — загородила проем входа.
      — Кто это орет, хозяин?.. — спросил подошедший Колтун.
      Навк бросился на врага с железякой наперевес. Со всей силой своего мщения он вогнал стальной прут в брюхо бандиту так глубоко, что острие вылетело из спины, роняя черные капли. Колтун упал на колени, захрипел и повалился. Навк отдернул руки от страшного оружия. Чужая кровь молниеносной расправы жгла ему кожу.
      Шатаясь, Навк стоял над телами своих врагов, но победа не несла в себе радости.
      Горе и страх, как дым от углей, теплым паром поднимались от трупов. Сзади подошла Дождилика.
      — Это нельзя запоминать: — прошептала она. — Пойдем отсюда:
      Навк нетвердой ногой переступил тела. Дождилика держала его за локоть. Они отошли от барака Ордала.
      — Как ты очутилась здесь? — хрипло спросил Навк, боясь прикоснуться к девушке окровавленной ладонью.
      — Папа нашел на Олберане «Ультар» пустым, и мы поняли, что ты попал к механоидам. А вчера «Ультар» забился, но папа его не выпустил. Я поняла, что ты в беде, что зовешь свой корабль на помощь. И я сбежала на старом катере, который нашла на Олберане, сдалась механоидам и очутилась на Калаате:
      — Я звал корабль, — сказал Навк. — А пришла ты: Разве же ты корабль? Ты моя лодочка: Ты же погибнешь со мной в этом руднике:
      — Это не рудник, Навк. Такие котлованы появились на очень многих планетах Галактики. С тех пор, как Сатар понял, что папе известен секрет Валатурба, он отдал приказ откопать из недр планет личинки спящих Мамбетов. Он хочет разбудить их и возобновить иго:
      — Значит, черный монолит, который обнажился из-под породы в дальнем конце котлована — это циста Мамбета?!
      — Да. Новая угроза нависла над Галактикой. Если папа не успеет запустить Валатурб сейчас, уже невозможно будет сделать это потом:
      Дождилика расстегнула куртку на груди, засунула руку и, достав что-то, молча разжала кулачок. На ее ладони, светясь, лежала звездная жемчужина перлиор.
      — Я украла его у папы, — сказала девушка. — Я знаю, он очень любит меня. Но жизнь его отдана другому делу: Он бы не стал спасать с Калаата ни меня, ни тебя — сейчас у него уже нет времени для этого. Но я взяла перлиор, и теперь он заберет нас отсюда: Он уже послал за нами «Ультар», и корабль скоро будет здесь:
      Навк и Дождилика оглянулись. Из своего барака выходил Ордал. В руке у него был длинный самодельный нож.
      — Бежим! — отчаянно крикнул Навк.
      Они помчались вдоль жестяных бараков, а за их спинами тяжело ухал башмаками бандит. Навк был безоружен. Свой прут он оставил торчать в ребрах Колтуна, и теперь ему нечем было защитить себя и девушку.
      Добравшись до спуска с платформы, они по скобам полезли вниз и и спрыгнули на грунт, оказавшись в полной темноте. Темнота могла укрыть, а могла и погубить их.
      Они побежали дальше, не имея направления. Они часто падали, камни катились под ногами, дорогу преграждали то кручи, то, наоборот, отвесные скаты.
      И тут бледное, почти прозрачное маленькое солнце Калаата наконец выглянуло из-за зубцов дальнего края котлована. Его свет разом выявил из мрака массивные лбы развалов и пологий песчаный скат. Впереди вздымалась стена, вдоль которой вверх уползали ржавые ковши конвейера. Лязга изношенных механизмов Навк не слышал за собственным дыханием. Человеческая фигура появилась на гребне ближайшего холма.
      Искрой стрельнул блеск ножа.
      — Кажется, он загнал нас в угол, — прошептал Навк, но дьявольская сила уже бурлила в его крови. — Погоди, — зло сказал он, — погоди, поганый Ордал:
      Навк подсадил Дождилику в ковш, подпрыгнул, ухватился и влез вслед за ней. Затем он поднял камень и швырнул в Ордала.
      — Щенок!.. — заорал Ордал, хватаясь за голову.
      В тот момент, когда ковш с Навком и Дождиликой тронулся вверх, бандит ухитрился зацепиться за его край.
      — Когда мы поднимемся на высоту лучебоев, механоид-надзиратель сожжет нас, — сказала Дождилика.
      Навк не ответил ей. Ордал тяжело перебрался через край ковша. Навк взял в обе руки по острому камню и встал между бандитом и девушкой. Ордал поднялся, выставив перед собой нож. Развалы и холмы медленно опускались, и вот посреди котлована стал виден черный столб механоид-надзирателя с венчиком лучебоев.
      Ордал сделал выпад. Увернувшись, Навк камнем ударил Ордала по шее. Тот пошатнулся, но снова кинулся на врага. Навк едва ушел от лезвия, вспоровшего ему одежду.
      — Навк! — отчаянно крикнула Дождилика. — Механоид зажег красные огни!..
      Навк, отскочив, бросился к ней и тоже увидел, как черный зловещий идол глядит на них пылающим, кровавым оком. Юноша взял Дождилику за руку, и оба они встали на кромку ковша, поднимающегося все выше. Ветер трепал их одежду.
      — Внизу был песок, — сказал Навк.
      И они прыгнули в пустоту.
      Паденье было долгим, как удушье. Они врезались в сыпучий склон и поехали вниз на песчаной лавине.
      Сквозь лязг и гул конвейера они услышали вопль Ордала. Он на четвереньках стоял у края ковша. Бандит боялся высоты. У него не хватало мужества прыгнуть вниз, и он ревел, как бык, которого ведут на бойню. Острая молния ударила от механоида.
      Пылающие перья ворохом взмыли над ковшом, и вопль оборвался. Ордал был испепелен.
      Когда Навк и Дождилика, измученные, вернулись к платформе, каторжники собрались внизу, ожидая их. Над толпой каторжников висел «Ультар».
      — Стойте!.. — раздался невдалеке крик. — Стойте!.. Я слышу звук корабля!..
      Стойте, стойте, гады, предатели!.. Не бросайте меня!.. Не улетайте!.. Стойте, проклятые выродки!..
      Слепой Навага, изрыгая проклятия и плача, карабкался по холмам, не разбирая дороги. На миг Навку стало жаль несчастного старика. Он видел матерого пирата лишь униженным и увечным. Наверное, будь у Наваги хоть один глаз, Навку пришлось бы убить его столь же безжалостно, сколь безжалостно он покарал Ордала и его опричников.
      Слепой старик полз к каторжникам, бросившим его в пустом бараке, полз на гудение турбин «Ультара». Корабль, словно вспомнив своего былого капитана, вдруг развернулся в воздухе и поплыл к нему.
      — Ага!.. — торжествующе закричал Навага, когда «Ультар» остановился над ним.
      Склонив голову к плечу, он выставил одно ухо и прислушивался. — Ты еще помнишь меня, летучая жестянка?.. Еще боишься старого Навагу?.. Мои шпоры оставили глубокие борозды в твоих боках! Подай мне трап, железная кляча!..
      «Ультар» медленно опустился, словно печать вечности. Последний вопль Навага взметнулся над могилой Мамбета. Давние враги сочлись друг с другом. «Ультар»
      неподвижно стоял над останками Наваги.
      Навк и Дождилика подошли к каторжникам, которые сгрудились при их приближении.
      — Кромлех, — глухо сказал один из них. — Нам всем известна легенда о тебе:
      Скажи, ты правда хочешь увезти нас с Калаата?..
      — Да, — твердо сказал Навк.
      — А правда ли, что ты ученик Корабельщика?
      — Правда, — ответила за Навка Дождилика. — А я его дочь.
      — В Галактическом Эпосе «Сатариада» сказано, что Корабельщик был магистром Инквизиторов: Все мы оказались на Калаате потому, что слишком близко подошли к какой-то тайне Нанарбека. Прежде, чем мы согласимся лететь с тобой, Кромлех, мы хотим знать эту тайну. Мы не хотим с каторги попасть в руки к последним Изуверам:
      — Конечно, вы должны это знать, — согласился Навк. — Но я и сам знаю не больше, чем:
      — Погоди, — остановила его Дождилика. — Я знаю. Я расскажу вам о Нанарбеке, чтобы вы не боялись нас.

      Монастырь Нанарбек возник в незапамятные времена, несколько столетий спустя после шестого великого Оледенения. Между людьми в Галактике не было никакой общности. О давнем прошлом человеческой расы забыли. Имена Мамбетов исчезли даже из сказок, а о древних цивилизациях вроде Зодчих, Пахарей или Хозяев помнили только немногочисленные летописцы. Повсюду возникали мелкие империи, чахлые династии провозглашали себя владыками вселенной, в космосе орудовали грабители, снова началось Кочевье. Крохотные государства объединяли в себе не звездные системы, не планеты и даже не материки, а клочки земли, едва различимые с орбиты. Ни на миг не угасая, кипели ничтожные войны пустяковых царьков, люди дрались друг с другом, забыв о своей главной цели — вернуть Млечному Пути его величие. Время это называлось Мелкоусобица.
      Именно тогда на необитаемой планете Сонк в далеком и почти безлюдном скоплении Катамарана в Сбет-секторе поселился человек, чье имя не сохранилось. Все свое время он отдавал размышлениям. Книга, которую он написал в отшельничестве, и теория Полночи в Мироздании, в ней изложенная, лучше и точнее всего объясняла взаимоотношения всех вещей в мире.
      Главный постулат этой космогонии — «бытие одухотворено насквозь». Одухотворенная вселенная и есть мироздание. Мироздание всегда гармонично, иначе все погибнет, будет уничтожено в хаосе. Но есть два типа гармонии, полярные друг другу. Первый — Абсолют, то есть такая гармония, при которой все элементы разъединены и не взаимодействуют, законсервированы навечно, как, например, атомы в кристалле.
      Второй — Гармония Дисгармоний, то есть такая система, в которой элементы взаимодействуют, кое в чем притесняя друг друга, но не влияя на конструктивное значение. В Мироздании именно этот тип гармонии. Информация о такой гармонии и есть одухотворенность мира. В мире все развивается по законам красоты. Только человек способен и ощущать, и создавать гармонию, поэтому он и является ее оптимальным носителем, поэтому он — сгущение одухотворенности посреди одухотворенного мира. Конечно, не в том смысле, что человек как представитель человеческой расы. В нашей Галактике до человека такими носителями были Корабли.
      В других галактиках — в Цветущем Кусте, в Гейзере, в Морском Коньке, в Фонаре, в Райской Птице, в Грозе, в Летучей Рыбе, в Морозном Ключе, в Птичьей Стае — другие расы. Все эти существа теория одухотворенности называет словом «пталь».
      Пталь реализуется только когда человек счастлив, а человек полностью счастлив только в полете. Война Кораблей и Мамбетов была в философском смысле войной двух типов гармонии. Именно поэтому Мамбеты — жестокие воины гибельного Абсолюта — отняли у людей корабли. Без кораблей и люди, и Млечный Путь погибнут.
      После смерти человека, создавшего теорию одухотворенности мира, дом его долго пустовал. Но потом на Сонк прилетели другие люди. В смутные времена Мелкоусобицы нищие царьки жили грабежом и воровством, и люди обладали огромным флотом. Утлые и ненадежные суденышки бороздили всю Галактику. В катаклизмах Энергетического Неблагополучия, в стычках и авариях почти все они гибли, но корабельное дело только выигрывало от этого, расширяясь и совершенствуясь. Люди, прибывшие на Сонк, были старыми, искалеченными капитанами с погибших кораблей. Отвергнутые человечеством, они образовали на Сонке общину и прочли книгу об одухотворенности. Неизвестно, это ли явилось причиною их замысла, но старые капитаны, немало изведавшие на своем веку, побывавшие в самых дальних и недоступных областях, хранившие секреты множества миров, решили создать Галактическую Лоцию. Несколько поколений безвестных космонавтов легло в каменистые ямы неприютных плоскогорий Сонка, прежде чем Лоция увидела свет.
      И в это время старых капитанов обнаружил Сатар. Смерть угрожала людям, близко подошедшим к секрету Валатурба. Сатар натравил на Сонк все силы Энергетического Неблагополучия. Тогда, противоборствуя судьбе, старые капитаны построили большой и прочный Ковчег, взяли с собой Лоцию и книгу о Полночи в Мироздании и выбросились в пространство. Только опыт борьбы со стихиями Энергетического Неблагополучия на всех широтах Млечного Пути помог им добраться до большого Сбет-Гвитового течения, которое и унесло их прочь от разъяренного Сатара.
      Течение вынесло Ковчег к планете Ретилай — столице сильной империи. Ее владыка позволил беглецам занять пустынную планету Эрия. На огромной равнине Нанарбек, что означало «беспредельный простор», пришельцы построили одноименный монастырь.
      Спустя несколько тысяч лет на этой равнине монахи воздвигнут исполинский каменный корабль-город, символизирующий Ковчег первых поселенцев.
      Империя Ретилай была сильной и жестокой, но ее императоры всегда высоко ценили ум человека, начертав на своем гербе девиз «Доблесть и разум». Они понимали, что в Галактике земель хватит всем, что среди мириадов миров есть такие, где самородное золото лежит кусками величиной с буйвола, где растут алмазные друзы высотой в дерево, где жемчугами устлано океанское дно, но нет ни одного мира, который покорился бы чему-нибудь иному, кроме силы человеческого разума. Смирив гордыню, Ретилай потеснился на императорском троне, освобождая место Нанарбеку, и в этом был залог грядущего величия.
      Империя Ретилай, как и все империи времен Мелкоусобицы, постоянно вела бесконечные большие и малые войны, завоевывала звездные системы и теряла их, побеждала и терпела поражения, взимала дань и платила дань. Монахи Нанарбека разделили судьбу империи, в дни торжеств сорадуясь успехам, а в дни невзгод твердой рукой берясь за оружие. Обладание Галактической Лоцией дало Ретилаю огромное преимущество перед врагами, и постепенно былые противники оказались повержены в прах, а их миры и народы переходили под власть императоров Ретилая.
      Ретилай креп, разрастался. Мощь его увеличивалась от поколения к поколению. А вместе с ростом империи все большей властью завладевал Нанарбек.
      Законы Нанарбека были мудры и справедливы. Никто не имел права грабить и убивать. Высшими преступлениями считались предательство и произвол. Мир и суровый покой царили там, где чтили законы Нанарбека. Народы, тысячелетия изнывающие в бурях Мелкоусобицы, впервые почувствовали сильную и добрую руку. А когда император поднял мятеж, желая освободиться от ига монастыря и вернуть себе былое могущество, все миры встали на защиту Нанарбека. Императорская власть пала навсегда. Нанарбек стал полновластным хозяином.
      Со временем половина Галактики — все четыре полюса ее диска — была охвачена Нанарбеком. Почувствовав растущую угрозу, государства ядра Галактики — полюсов Авл и Евл и пространств Таэры — объединились для борьбы с Нанарбеком. Жестокая бойня назревала во Млечном Пути. И тогда Нанарбек, избегая крови, сделал такой шаг, какого не ожидал никто — он сложил оружие и сдался.
      Орды ошеломленных победителей хлынули в открытые миры. Магистр, адмиралы и почти все капитаны были беспощадно убиты, но лоцманы сохранили знания Нанарбека, растворившись в массах объединенных народов. Прошло несколько веков после этой странной войны, и из недр народов снова поднялись к власти самые умные, самые талантливые — те, кто знал секреты Галактики, кто мог вести караваны по ее смертоносным просторам, потомки лоцманов. Нанарбек восстал из пепла как владыка Млечного Пути.
      Насилие было запрещено. Только разум и добро правили миром. Высшими ценностями почитались знания, любовь, талант. По всем планетам строили города, красотой превзошедшие легендарные столицы Хозяев. Космос освобождался от мусора и хищников. Корабельное дело поднялось на недосягаемую высоту. Лучшие дети Галактики уходили в Нанарбек на учебу у лучших мужей, и мудрость Нанарбека возрастала, углубляясь в сокровенные недра мироздания.
      Совместив теорию Полночи в Мироздании с Галактической Лоцией, монахи Нанарбека вычислили творцов своего мира, создателей Галактики и ее первоцивилизацию — Корабли. Познанию нет границ, и бездны времен не утаили от Нанарбека величия замысла Кораблей, горькой войны с Мамбетами, рождения людей, гибели кораблей и войны Первых Людей с Мамбетами. Мрак забвения рассеялся, и мысль о Кораблях вновь овладела душой человечества.
      Словно повинуясь велению времени, именно тогда произошло событие, ожидаемое на протяжении всей истории людей Млечного Пути. Через Орпокену пришел посланец другой галактики. Это был силант Эвбур,. преодолевший сорок четыре таланта пространства и времени, отделяющих Млечный Путь от Цветущего Куста. Со времен Кораблей и величия Королевы Миров Цветущий Куст сохранил верность дружбе с Млечным Путем. Когда же гибнущие Корабли закрутили свою Галактику, в Цветущем Кусте был учрежден орден силантов — людей, решивших спасти Королеву Миров.
      Только теперь люди узнали о мертвом величии Орпокены и хороводе галактик, об импульсе вращения, спячке Мамбетов и излучении вселенной. Нанарбек начал искать Галактический Тормоз, но, к сожалению, не успел его найти.
      Мысль о родстве человека и корабля разошлась во все концы Млечного Пути. В каждом городе появились корабельные верфи и корабельщики. Искусство корабля стало главным искусством человечества. Прекрасные, как сон, корабли сходили со стапелей, прославляя мудрость первоцивилизации и гений человека. Корабль обрел душу и свободу. Чудесные корабли поплыли по всем океанам Галактики. Человечество взмыло к вершинам духа, в Галактике наступил золотой век. Прославляя Корабли, люди восстанавливали Галактику, очищали пространства. Души их были раскрыты для красоты, любви и знания. Никогда доселе таким пышным цветом не расцветали искусства, никогда науки не проникали в такие глубины природы. Сила человечества утроилась.
      Казалось, во вселенной не было противника, способного вернуть Млечный Путь к прежнему состоянию Мелкоусобицы. Но Сатар оказался мудрее людей. Древний, как сама Галактика, ровесник Кораблей, он знал, куда надо бить. Ярость не слепила его. Он должен был выждать миллиард лет, держа человечество в узде, должен был уберечь спящих Мамбетов от излучения вселенной, которое бы убило их, хлынув в Галактику, когда та прекратит вращение. Человечество было околдовано, очаровано сказкой о Кораблях, потеряло трезвость рассудка, готовность к бою, остроту взгляда. Оно изнежилось, размякло, и некому было бить тревогу среди райских фонтанов, когда тени космического зла заволокли звезды. Сатар сыграл на вере в цивилизацию Кораблей, сыграл на памяти своих злейших врагов, выждав, когда мысль о них станет почти реальностью, и тогда беспощадным толчком перевернул мир с ног на голову.
      Лавина бедствий в одночасье обрушилась на Галактику. Повсюду вспыхнули планеты, которые еще не обзавелись корабельными верфями. В пространстве, словно взбесившись, появились целые эскадры кораблей без единого человека экипажа. Ни один корабль не пострадал, но страшная сила уничтожала людей. Все это делал Сатар. Уничтожая людей и не трогая корабли, он вмиг скрутил все человечество судорогой жесточайшего кризиса. Он нагнетал напряжение, сеял сомнение, а когда питательный раствор был готов, запустил в него микробов Ереси.
      — Во всем виноваты Корабли! — по всей Галактике твердили еретики. — Они заразили людей кораблевой болезнью, которая заставляет человека строить корабли. И вот теперь, не разгадав опасности, мы наводнили Галактику Кораблями. Мы возродили расу Кораблей и скоро будем уничтожены ими! Люди, все, кто хочет жить! Вставайте под знамена Ереси! Уничтожайте корабли! Жгите верфи! Убивайте корабельщиков!
      Сравняйте с землей Нанарбек! Корабль — враг человека! Смерть кораблям! Никто не должен строить корабли! Человек не должен летать в космосе! Мысль о Корабле — это мысль о самоубийстве! Смерть Кораблям во имя жизни Человека!
      Ересь, как пожар, распространилась по Галактике. Еретики рушили храмы Нанарбека, взрывали верфи, казнили корабельщиков, монахов, пилотов, лоцманов и ломали, ломали, ломали корабли. Отовсюду потянулись в Нанарбек изгнанные, избитые люди, понимавшие, что разразившаяся беда — это гибель человечества, да и самой Галактики. Нанарбек принял беженцев и закрыл ворота. Еретики обложили монастырь со всех сторон, и началась осада.
      А Сатар не терял времени даром. Он создал замену кораблям Нанарбека. По всем планетам, где только что разрушили верфи, стали строить заводы новой Корабельной Корпорации Сатара. «Корабль — это машина, инструмент. Безнравственно одухотворять корабль. Корабль — это необходимость во имя выгоды человека», — так было записано в Уставе Корабельной Корпорации Сатара. Эпоха одухотворенных кораблей, единения корабля и человека миновала. В космический простор выходили дешевые и простые машины, призванные безопасно возить грузы от порта к порту, и вместо пилотов у штурвалов встали механоиды — бездушные роботы, главной задачей которых было уничтожение одухотворенности в корабле.
      Но, хотя эра Нанарбека миновала, монастырь, окруженный полем высшей защиты, держался еще много, много лет. Приступ следовал за приступом. Огонь, не переставая, клокотал под стенами. Армия еретиков, как саранча, не имела числа, а защитники гибли один за другим. Нанарбек был ревущим, гремящим вулканом Галактики. Сто лет Нанарбек был в осаде, сто "долгих, кровавых, дымящихся лет он сопротивлялся, звал на помощь, прятал свои книги и закапывал карты. Но всему есть предел. Когда последний воин был сражен, исчезло и поле защиты. Только еретикам не суждено было глумиться над руинами. Заклятие монахов обрекало на смерть в руинах Нанарбека любого, кто приходил сюда без желания познавать его мудрость. Армия еретиков отступила, и монастырь был предан забвению. Черные, оплавленные цитадели нелюдимо высились над взрытым каменным полем, засыпанным человеческими костями, ибо еретики, как волки, не погребали своих мертвецов.
      А Галактика оправилась от потрясения и быстро забыла о своих былых владыках.
      Разъединенные на планетах, люди жили счастливо и в достатке. Сатар не накладывал никаких табу, и народы по-прежнему кочевали из мира в мир. Но никого уже не прельщало парение в пустоте, никто уже не мечтал о собственном корабле. Могучие межзвездные машины, набитые механоидами, охраняли сытый покой человечества, не прибегая ни к каким явным запретам, кроме, разумеется, тех, которые напрямую оберегали Сатара; и этот покой в тепле под тусклыми звездами был чреват вялой смертью. Но никто не верит в свою гибель там, где все желания кажутся достижимыми.

      Ударом свалив механоид-надзирателя, словно он был деревом, выросшим на болоте, «Ультар» поднялся над унылой равниной Калаата, сделал широкий прощальный круг над горестными просторами и наискосок полетел к зениту. Незамутненная тьма открытого космоса, щедрые звездные россыпи, пылающие со дна вселенского омута, потрясли каторжников. Они смотрели на огни Пцеры и узнавали яркие звезды — Энгу, Дахинн, Лерой, Синэкс, Чантру, узнавали созвездия Колчана, Плавника, Виолончели, Бумеранга, и только самую сильную звезду — Джизирак — никто не мог назвать по имени. Взволнованные каторжники напоминали пленников, которые после долгой неволи наконец вернулись в свою землю и вошли в храм своей веры, где все росписи стен и сводов, лики всех святых и великомучеников известны им, но после чужой речи так сладостно повторять родные слова.
      Массивный шар Калаата медленно крутился под днищем корабля. Одна его сторона была освещена, и Навк видел полосы облаков, плывущих над Калаатом. Несколько мелких звездочек взошло над темным полушарием — это были крейсера Сатара.
      — Я могу указать вам путь к той планете, по которой проходит Галактический Тракт, — сказал один из каторжников, стоявший рядом с Навком. — Я знаю лоцию всей Пцеры. По Тракту мы выберемся к людям, а вы будете свободны и сможете продолжить свое дело.
      — Вы читали Галактическую Лоцию? — удивился Навк.
      — Нет. Мое имя Лонг Толба. Я был археологом, раскапывал древний город Пахарей на планете Блицца. Это у звезды Орке-Ракен в аллее Яркий Строй. По роду своей деятельности я знаю предание о Галактическом Тракте Хозяев. Однажды рядом с моим лагерем совершил посадку исследовательский катер Астрофизической Академии Пандадиона. Его экипаж составляли двое ученых, муж и жена. Их звали Нордаль и Ольга: — Навк побледнел. — Таких отважных и благородных людей мало в Галактике.
      Они составили свою лоцию туманности Пцера. Но там, в туманности, они подобрали на расстрелянном псае какого-то беглого каторжника с Калаата. Механоиды погнались за ними. И вот тогда, уходя от погони, они приземлились у меня на Блицце и передали мне рукопись своей лоции, чтобы я сохранил ее, если они погибнут или попадут в плен, а сами улетели дальше. Я, опасаясь механоидов, выучил рукопись наизусть, а потом сжег. Но это не уберегло меня:
      — Планета с Трактом называется Щидра, — сказала Дождилика.
      — Лучший путь от Калаата до Щидры — по большому Скут-Евловому течению через пороги Верхний в Нижний Бантага-Ул и Тхаса до багровой звезды Кенон, а от нее, держа курс на Регул, мы вылетим к солнцу Щидры.
      — Но ведь пороги стережет Инт — Космический Царь!
      — У нас нет выбора, — пожал плечами археолог. — Крейсера оставили нам только один путь:
      Они уже охватили «Ультар» полукругом. Их зловещий эскорт пригибал траекторию кораблика к Калаату. Тусклые, кое-где обметанные ржавчиной или инеем массивные корпуса крейсеров отсвечивали в размытом излучении Калаата. Боевые башни были развернуты на «Ультар».
      Навк кинул «Ультар» прямо в борт ближайшего крейсера, ловко поднырнул под киль неповоротливого титана, вырвался по другую сторону и свечой взмыл вверх.
      Гиганты, сминая строй, грузно разворачивались. Их орудия рыскали по небосводу, но огня механоиды не открывали — выстрел мог угодить в своих. «Ультар» затанцевал среди стада космических динозавров, и когда стальные чудовища окончательно спутались, он помчался от них прочь. Моментально толстые лучевые столбы осветили его дорогу — лучебои беспощадно сверлили пространство, пытаясь сжечь дерзкого звездного воробья. Навк дал «Ультару» полный ход, и кораблик, напрягая все силы, понесся вперед, туда, где тяжелые прозрачные волны катило могучее Скут-Евловое течение, исполинская галактическая река, один берег которой был из звонкого золота чистого звездного огня светил Пцеры, а другой грозно клубился темным туманом, одевающим Пцеру со всех сторон.
      Крейсера остались далеко позади.
      Пороги Бантага образовались после того, как огромный массив гравитационных мелей перекочевал ближе к Зарват-стороне туманности Пцера и перегородил большое Скут-Евловое течение. Мели стронулись, когда Мамбеты, перед тем как впасть в сверхдолгую спячку, взорвали гигантскую сверхновую звезду Фарлингу, чтобы запереть от людей Пцеру. Но течение размыло сгусток вырожденной энергии, и теперь на месте былой запруды бушевала могучая звездная шивера с тремя труднейшими каскадами. Их делали непроходимыми загадочные существа, именуемые Интами. Только Великий Лоцман Гандамага смог прорваться мимо них.
      Стремнина несла «Ультар» к порогам. Гигантские скалы, завязнувшие в вырожденной энергии, преграждали русло, и течение расслаивалось на множество рукавов. Потоки огибали утесы со всех сторон, извивались, перекручивались, сшибались друг с другом или били в стены тех скал, которые стояли вторым рядом за плечами передовых бойцов.
      У Навка захватило дух от ужаса и восторга, когда он ясно увидел грандиозный каньон.
      «Ультар» кинуло в каменную теснину и завертело. Он понесся вдоль диких скал. Их зубцы, проносящиеся под днищем, как ножи, вспарывали пространство. Каторжники видели на камнях рубцы и выбоины от мощных ударов, расселины, забитые обломками и мусором, принесенным течением, остовы кораблей, нанизанные на острия пиков.
      Корабль нырял и взмывал вверх по гравитационным горам, падал со сливов, кренился на водоворотах и отраженных валах, качался от ударов противотоков и смыкающихся стремнин.
      Но вдруг бледные зеленые огни вспыхнули на зубцах утесов, и тотчас боль, как шапка, нахлобучилась на голову Навка. Неведомая сила вгрызлась в мозг и словно выкорчевывала его из головы, как выкорчевывают пень с разлапистыми корнями.
      Кто-то непонятный терзал Навка, вытаскивая жизнь из его тела. Боль разламывала голову, в глазах темнело. Навк усилием воли держал в себе жизнь, но неведомый враг давил его и по пальцу разжимал стиснутый кулак упорства. И в этот миг кто-то другой из-за спины Навка рухнул лицом на пульт.
      Это Лонг Толба отдал свою жизнь Инту — Космическому Царю.
      — Дождилика, держись!.. — крикнул Навк девушке. — Не сдавайся ему, слышишь? Ни за что не сдавайся!..
      Инт пришел во второй раз, пришел в третий, в четвертый, в пятый: Лавина боли накатывалась с постоянством прибоя. Лютый Космический Царь пировал, и небывалая роскошь лишь разжигала его голод. Перелетая с утеса на утес, он мчался за «Ультаром», атаковал и уносился прочь с новой душой в зубах, чтобы через минуту вновь вернуться за кровавой данью. Нижний Бантага-Ул закрутил фарватер спиралью, изломал зигзагом. Когда «Ультар» выбросило из него, от виражей и боли все смешалось в глазах Навка.
      Тхаса перехватил кораблик, как эстафету. Неуемный ангел смерти легко перескочил на утесы третьего порога. Навк не успел сориентироваться и влетел в кипящие валы наискосок. Тяжелые удары затрясли «Ультар», как погремушку. Все сочленения корабля затрещали, как на дыбе трещат суставы.
      Порог метал, швырял «Ультар», и Навк почти наугад крутил штурвал, не чая живым выбраться из теснин. Он лишь молил корабль помочь ему выйти из штопора, увернуться от каменного лба, в который со всего размаху лупит гравитационный вал. Каждую секунду он ждал, что впереди вырастет стена и их расплющит о гранит, но всякий раз скала отшатывалась, и поток устремлялся в образовавшуюся брешь, увлекая за собой кораблик.
      Их вынесло из Тхасы, и Навк, бросив штурвал, сразу рванулся к девушке. Дождилика лежала без движения, но веки ее затрепетали, когда Навк схватил ее за плечи.
      Зеленые огни уже не горели в иллюминаторах — насытившись, кровожадный Инт остался в своем логове. Навк, дрожа от недавнего напряжения, оглянулся.
      «Ультар» был полон мертвецов. Ни один из каторжников Калаата не вышел живым из порогов. Они лежали там, где их одолел Инг — на полу, в креслах, в гамаках. Лица у них были спокойны, словно они умерли не в буре и муке, а в своих родных домах на руках детей и друзей. Навк никогда не видел выражения столь глубокого умиротворения. Только великое дело могло принести такое же великое облегчение.
      Каторжники Калаата сполна заплатили Кромлеху за свою свободу: ценой своих жизней они выкупили у Инга его жизнь. Свою жизнь, жалкую и убогую, они сберегали в руднике Калаата, но отдали ее, вольную и прекрасную, когда обрели право самим выбирать свой путь.
      На плоскогорье одной из планет звезды Кенон Навк выкопал глубокую могилу и перенес в нее тела всех бывших каторжников. Насыпав над ними небольшой, холм он придавил его валуном, на котором плазменным резаком написал: «Здесь двадцать девять человек. Одного звали Лонг Толба. Остальных я не знаю. Они умерли Полночью Мироздания».
      С печального плоскогорья «Ультар» поднялся в космос.
      — Папа.. — позвала Корабельщика Дождилика. — Папа, мы живы, Перлиор со мной. Прости меня, папа.
      Корабельщик не отвечал.
      — Мы у звезды Кенон. Где тебя искать? — спросила девушка.
      — Над Идаруей, — мертвым голосом ответил старик.
      Лететь до планеты Идаруя было долго. Какие-то странные корабли пересекли путь «Ультара». Они напоминали стальные гробы: лишенные надстроек и иллюминаторов, голые прямоугольные коробки неслись в пустоте, приближаясь к кораблику.
      Железные ящики оказались во много раз больше «Ультара». «Ультар» сбросил ход, подплывая ближе к одному из них. Навк почувствовал что-то нехорошее, но не мог разумно объяснить предчувствие.
      Торец ящика вдруг раскрылся двумя длинными створками. Навк увидел внутреннее устройство корабля — двигатель, какие-то стеллажи, странные громады, укрытые балахонами. Внезапно тонкий манипулятор стремительно протянулся к «Ультару» и цапнул его. Рывок, и «Ультар» оказался уже внутри корабля. Створки захлопнулись, не давая Навку опомниться. Захват был произведен почти молниеносно, с простотой, присущей тем, для кого это стало привычным делом.
      — Это не механоиды, — испуганно сказала Дождилика.
      Скрежет и шуршание донеслись от шлюза. Звякнула крышка люка. Что-то, не таясь, двинулось по тоннелю к рубке. Навк встал, прикрывая собой Дождилику. По тоннелю шумно ползли две змеи. Они вползли в рубку, и тут Навк с ужасом понял, что это вовсе не змеи. Огромные, многосуставчатые руки тянулись к ним из шлюза. На их ладонях вместо пальцев росли руки уже обычного размера. Где-то на гигантском запястье, свесившись набок, как бурдюк, торчала живая человеческая голова, глядевшая на людей спокойно и равнодушно.
      Чудовищная рука метнулась к Навку и сбила с ног. Дождилика завизжала, схваченная другой рукой. Навк забился, вырываясь из омерзительного плена. Руки быстро поползли назад, волоча свою добычу.

      — Они летят на Идарую, — говорил Корабельщик. — Они в Пцеру всегда летают на Идарую, потому что с нее не отправляют им вслед карательных экспедиций. Когда они приземлятся, я обязательно выручу вас: Тем более, что там находится Хан-Тэгр, с помощью которого мы зажжем мертвую звезду Сингуль:
      Старик каждый раз повторял одно и то же, но это успокаивало Дождилику. Она сидела на полу клетки, отвернувшись от людовищ и уткнувшись лбом в стену, а Навк гладил ее по кудрям, не находя слов.
      Клетка, в которой они сидели, была даже не клеткой, а загоном в углу корабля-ящика, огороженным решеткой. Внутри корабля было сумрачно, но Навк разглядел все, что здесь находилось. Один конец большого помещения занимал примитивный двигатель, ничем не отделенный от жилой части. По стенам тянулись открытые стеллажи, где хранился весь инвентарь. Несколько стоек занимали ряды прозрачных сосудов, в которых в особом растворе дозревали органы для своих будущих хозяев. Навк и Дождилика не глядели туда. Посреди корабля высились два операционных стола. Один — маленький, нормальный, для людей. Другой — большой, напоминающий причудливый станок, для людовищ. Остальное пространство загромождали лежанки хозяев, баки с водой и горючим, какие-то аппараты со шлангами. По потолку змеились толстые и тонкие трубы, свисали какие-то лохмотья, вполнакала горели редкие фонари. Все было покрыто грязью, налипшей толстым слоем, отвратительно воняло, местами на полу блестели лужи.
      Корабельщик объяснил, к кому в плен попали Навк и Дождилика. Много тысяч лет назад хирург Сваре с планеты Убилисс задумал создать новую разумную расу, которая станет великой цивилизацией Галактики. Из людей он начал производить людовищ — гигантов, наделенных разумом и силой. В глухих уголках Галактики были выстроены Вивисекторные Фабрики, которые поставили на поток производство кошмарных монстров Сваре. И вот спустя несколько веков людовища объявили войну человечеству. Война долго металась из края в край Млечного Пути, но людовища потерпели поражение. Остатки их укрылись в непроходимых дебрях пространства, искаженного режимом Энергетического Неблагополучия. Потомкам одной из последних таких колоний и попался «Ультар».
      Людовища походили на толпу сросшихся гигантов. Они имели одно тело, составленное из нескольких позвоночников и грудных клеток, имели много голов, рук и ног, которые торчали повсюду, имели общую кровеносную систему и несколько сердец, легких, желудков. Кое-где их плоть перекрывалась вживленными металлическими латами, кое-где конечности имели естественные продолжения в виде мечей, пил или молотов. В корабле обитали пять людовищ — три мужских и два женских. Мужские обросли шерстью и бородами, а женские имели длинные волосы разных цветов — и светлые, и темные. Людовища вдвое превосходили людей в размерах отдельных своих членов, а если брать все многорукое, многоногое, многоглавое существо целиком — то казались просто живыми скалами. Они сами еще достраивали свои тела — для этого и ловили людей. Расчленяя пленников, они помещали нужные им части в питательные растворы, чтобы те доросли до заданных размеров, а затем вживляли в себя, как к дереву прививают новые ветви. Так, например, была собрана длинная суставчатая рука, которая змеей заползла в «Ультар».
      — Навк: — однажды тихонько позвала Дождилика. Навк склонился над ней. — Навк: — повторила она. — Если людовища придут за мной: Убей меня: Я не хочу: — И она заплакала. — Помнишь, помнишь, там, на Ракае, мне была предсказана смерть на Сингуле: а ведь Сингуль — это вторая звезда Идаруи, к которой мы летим: Я боюсь, боюсь, спаси, спаси, спаси меня, Навк!..
      Навк гладил ее по волосам и целовал. Тягостное чувство не проходило.
      Корабль-гроб падал куда-то в пустоту. Его полутемные недра освещали зловещие огни в топках двигателя. Огромные, многоглавые, многорукие людовища медленно, как айсберги, ходили вдоль стен, скучая. Их глухие голоса жутковато разносились по помещению, грузные шаги отзывались дрожью палубы.
      — Навк, ты меня слышишь? — однажды среди ночи раздался голос Корабельщика. Навк открыл глаза. Дождилика спала, положив голову на его плечо. Кудри щекотали скулу Навка. Корабельщик, казалось, не знал, о чем сказать. — Навк: — повторил он. — Как там она?.. Как: — Он сделал паузу. — Как ты?..
      — Летим: — тихо ответил Навк.
      И безграничная вселенская печаль охватила его. Он осторожно переложил голову Дождилики на тряпье, подгребя его побольше, сел и заплакал. Он не мог сказать, отчего плачет. Ему было жаль старика, который вел два корабля в космический пустоте и не мог найти утоления своим горестям. Жалко было девушку, на которую легла тень ужасной гибели. А впрочем, печаль Навка выходила за предел человеческих судеб. Ему было жаль Корабли, которые давно утонули в вечности, но мысль о которых все не обретала покоя, все томилась по забвению и, как душа без причащения, носилась в космосе. Навку было жалко погасших в пылу бесконечных битв прекрасных звезд Млечного Пути, жалко древних цивилизаций, чей светящийся песок забывчивые потомки, играя, пересыпают между пальцев. Навк плакал от того, что вдруг ощутил вечное свое одиночество, вечную обреченность человеческого рода, ощутил, что великая красота мира все равно не включает его в свои пределы, что все дела рано или поздно все равно окажутся ненужными, забытыми, что он пришел в этот мир не по своей воле, проживет жизнь по воле истины, которая к нему безразлична, и не по своей воле уйдет.
      А наутро Навк впервые ясно услышал голоса людовищ. Два из них стояли напротив загона, разглядывая пленников, и медленно и глухо переговаривались.
      — В этом полете нам везет на людей, — произнесла одна из голов мужского людовища.
      — Можно привезти их в Городище, — ответило женское людовище. — Царица хотела иметь еще одну голову с белыми кудрями.
      — Пошли прочь!.. — обезумев, заорал Навк.
      Людовища в молчании долго глядели на него.
      — Он обезумен, — наконец сказала другая голова мужского людовища. — Придется выбросить его голову.
      Остальные людовища в другом конце корабля надевали кованые металлические латы и примеривались к мечам и копьям. Вооруженные, в броне, людовища выглядели как живые танки.
      — Навк, Дождилика!.. — раздался вдруг голос Корабельщика. — Сейчас вы опуститесь на Идарую!.. Вас там освободят. Вы должны найти человека по имени Сиглай — он вам поможет:
      Тяжелый удар потряс корабль — это ящик лег на грунт планеты.
      Людовища с оружием в руках подошли к торцовой стене. Стена медленно опустилась, и людовища шагнули под свет идаруйского солнца.

      В проеме выхода Навк видел почти идиллическую картину — холмистая долина, покрытая ярко-зеленой травой, синее небо с перьями облаков, несколько маленьких рощиц и кустов. До его слуха донесся щебет птиц, спертый воздух смешался со свежестью и запахами луга. Огромные людовища разбрелись, никого не встречая.
      Полуголые дикари, разрисованные красно-коричневыми узорами, выскочили, как из-под земли. На каждое людовище напало по нескольку десятков воинов.
      Многоглавые гиганты высились, как слоны, как ходячие крепости. Мечи и топоры взлетели над ними со всех сторон, людовища заревели. Малоподвижные, тем не менее они были почти неприступны. Но дикари, зная, что в плотной рукопашной схватке людовищ не одолеть, атаковали с копьями и рогатинами. Навк, прижавшись к решетке, в страшном волнении смотрел на побоище. Оружие искрилось в лучах полуденного солнца. Слышались рев, визг, вой, боевые кличи, звон, хруст ударов и тупой стук. Невозможно было разобраться, кто кого теснит в кутерьме сражения.
      Но длинные копья служили людям вернее, чем людовищам их ужасные мечи. Вот одну голову пробил дротик, и она завалилась набок. Вот другая была разрублена секирой. Вот в скуле третьей остался торчать обломок лезвия. Одно из людовищ внезапно словно воспарило ввысь, поднялось над землей. Навк увидел, что в него со всех сторон воткнуты копья, и люди, по пять человек на каждое копье, на остриях вздернули гиганта к небу. Залитое кровью, людовище хрипело. Одни его головы, мертвые, свисали на грудь, другие дергались, в крике разевая рты.
      Уцелевшие руки махали мечами, цеплялись за древки копий. Ноги бились в агонии.
      Людовища начали отступать. Одни отходили, не теряя присутствия духа, отбиваясь.
      Другие же, обезумев, ползли, а сзади и по сторонам их кромсали и рубили дикари.
      Поле боя было вытоптано и усыпано желто-коричневыми телами, среди которых, как горы, громоздились туши забитых гигантов. Два людовища, одно из которых было с корабля Навка, оказались опутаны сетями.
      Дикари ворвались в корабль-гроб и начали громить его, но, заметив Навка и Дождилику, удивленно столпились у загона.
      — Они похожи на людей, Сириус Беспощадный, — произнес один из них, обращаясь к соседу.
      — С длинной шерстью — это женщина, Бетельгейзе Свирепый. Я полагаю, что из них потом тоже вырастут людовища. Их надо убить.
      Воины замолчали, оценивающе глядя на пленников.
      — Тогда нам не будет от этого пользы, — сказал еще один.
      — Можно убить их не до конца, и мы получим удовольствие, когда будем смотреть, как они умирают, — предложил четвертый. — Ты согласен со мной, Альтаир Седовласый?
      — Нет, Альдебаран Глупый, — ответил седой дикарь. — Сегодня — ночь Звездного Сошествия. Мы не успеем насладиться их смертью.
      Воины погрузились в размышления.
      — Мы можем либо убить их, либо убить медленно, — наконец сказал Бетельгейзе Свирепый. — Ничего другого мужчина придумать не может.
      — В битве и на охоте за меня думает мое копье, — важно добавил Альдебаран и поглядел на Альтаира. — Пусть будет битва или охота на пленников, и мы придумаем.
      — Нельзя в один день битвы с людовищами и ночью Звездного Сошествия устраивать еще и охоту, — упрямо возразил Альтаир. — Бог Скиапарелли прогневается на нас за невоздержанность. Охоту можно сделать завтра, но ведь после Звездного Сошествия и наши души могут вернуться в свои небесные хижины, и пленники могут погибнуть. Я думаю, пусть решит Удивляющий Толкованиями.
      Согласившись с Альтаиром, воины выломали решетку и вывели пленников из корабля.
      На лугу, куда приземлились людовища, остались два гигантских железных ящика.
      Остальные, видимо, сумели улететь. Повсюду, как на базаре, уже сновали женщины, бегали дети, стоял галдеж, вдалеке два пленных людовища куда-то волокли туши погибших собратьев. Воины стаскивали в одну кучу тела убитых.
      Навк и Дождилика под охраной поднялись на холм, и их глазам открылась панорама Идаруи. Вниз убегали луга, часто покрытые рощами. Подковой их охватывал курчавый лес, среди которого возвышалась гора с белыми скальными выходами на склонах.
      Кое-где поблескивали ручьи, сияло лучезарное небо. Картина была бы просто райской, если бы совсем недалеко все это великолепие не обрывалось, точно отрезанное ножом. Дальше, до самого горизонта, расстилалась, слегка прикрытая маревом, черная и мертвая страна, где с трудом угадывались какие-то горные хребты, ущелья и долины. А у самого горизонта отчетливо виднелась гигантская статуя с протянутой к солнцу рукой.
      — Хан-Тэгр видит нас, — с робостью сказал один из воинов.
      Конвой торопливо двинулся вниз, и из-за деревьев показалось селение. Видимо, людовища давно облюбовали Идарую и часто наведывались сюда за материалом для своих операций — домами в деревне аборигенов служили их корабли, захваченные в боях. Только теперь они покрылись толстым слоем ржавчины, а в их стенах и крышах знало множество дыр, словно кто-то целеустремленно лупил по ним огромным молотком.
      Конвой остановился на площади, и вокруг сразу же собралась толпа. Вдруг раздался истошный вопль, толпа расступилась, и к пленникам на четвереньках выбежал какой-то человек. Он был одет в лохмотья, на его голове красовалась корона из волос, вымазанных в глине.
      — Удивляющий Толкованиями!.. — зашумела толпа.
      Шаман, трепеща, подполз к ногам пленников и с криком отскочил.
      — Смотрите, смотрите!.. — корчась, завопил он. — У него третья нога, как у бога Скиапарелли!..
      Толпа потрясение онемела. Навк и сам глянул на свои ноги, пораженный известием шамана.
      — А у нее третья рука на голове, как у бога Лапласа! А у него — когти-сабли, как у бога Кеплера!.. Ой, я страшусь, страшусь!.. — Шаман кинулся в толпу, но два дюжих воина поймали его, опасливо поглядывая на пленников, подтащили к ним поближе и оставили, торопливо отбежав. Шаман горько зарыдал, качая короной.
      — Я ужасаюсь, я дрожу, — пожаловался он. — У нее во лбу третий глаз бога Ловелла!.. А у него сверху растут рога, как у бога Коперника!.. Это не люди. Это великие боги приняли человеческий образ и спустились из своих небесных хижин посмотреть на нас!..
      — А почему мы не видим их? — недоверчиво спросил Альтаир.
      — А разве мудрый Альтаир умеет бесноваться, как я? Или свирепый Бетельгейзе умеет говорить животом, как я? Или глупый Альдебаран умеет подражать голосам птиц и животных? Или беспощадный Сириус знает столько песен? Это умею делать только я, поэтому я удивляю вас толкованиями и один могу видеть богов!
      — Удивляющий Толкованиями прав, — важно сказал Альдебаран. — Но что нам делать с пленниками?
      — Надо отвести их на капище, чтобы они видели, как мы почитаем богов, и были довольны нами. Мы привяжем их к столбам и завтра откроем им дорогу к Хан-Тэгру.
      Если в ночь Звездного Сошествия они не уйдут в свои небесные хижины!
      — Мы одобряем твои слова, — согласились воины.
      Конвой сдвинулся с места и повлек Навка и Дождилику дальше. Шаман, бормоча что-то, бежал рядом, изредка высоко подпрыгивая. Толпа, редея, вышла из селения и двинулась по тропе, с обеих сторон которой высились скелеты людовищ. Навк отвлекся, разглядывая сложные композиции из позвоночников, ребер, конечностей, черепов. Он с изумлением взирал на причудливые остовы космических титанов.
      Из-за деревьев донесся вой, и скоро пленники увидели большую поляну, на которой громоздились котлы. Под котлами горел огонь. Туземцы на ходулях ковыляли вокруг, изредка тыкая в клокочущее варево дротиками. Вой снова донесся из котла, и Навк увидел, как над краем появилась красная обваренная рука и лицо людовища.
      — Здесь вывариваются священные остовы, — сказал один из воинов.
      Капище находилось на голой вершине горы и было обнесено частоколом. Пленников завели внутрь, привязали к двум каменным столбам.
      — А теперь я должен рассмотреть богов, — заявил шаман. — Остальные пусть уйдут, чтобы боги их не ослепили.
      Толпа постепенно вытекла за ворота. Шаман подошел к пленникам.
      — Ну, здравствуйте, — сказал он. — Мое имя Сиглай.
      Перед Навком стоял обычный человек с веселым и хитрым лицом. Навк вспомнил, что Корабельщик велел им найти этого человека.
      — Вы не туземец? — удивилась Дождилика.
      — Нет, — улыбаясь, сказал Сиглай. — Я родом с планеты Эпсон. Вообще-то я книготорговец. Но однажды на свой страх и риск издал Галактическую Лоцию и продал ее на двенадцати планетах. От мести механоидов Корабельщик спрятал меня здесь. Лучше быть шаманом на Идаруе, чем каторжником на Калаате!
      — Вы что, просвещаете дикарей? — снова спросила Дождилика.
      — Нет. Их просветить невозможно. Это племя, обреченное на вымирание. Некогда здесь, на Идаруе, была высокая цивилизация. Но она сильно пострадала в страшном сражении времен Галактической войны Пахарей с Роботами. Половина планеты была уничтожена. Вы видели с холма черные пространства? Это сожженная часть Идаруи: И оставшиеся в живых поклялись никогда не выходить в космос, никогда не строить кораблей, никогда не принимать участия в событиях, которые охватывают всю Галактику: С течением времени их потомки превратились вот в этих дикарей. Они звездопоклонники, но боятся звезд. Вот, смотрите, здесь стоят их идолы — Лаплас, Кеплер, Коперник, Галлей, Тихо Браге, Гершель, Галилей: Они не знают, что это имена древних астрономов. Вы сами слышали, как они величают друг друга. Что поделать! Они сами избрали такую судьбу. Людям нельзя жить на острове, а они сделали из Идаруи остров. Люди должны лететь в космос.
      — А что будет с нами? — спросила девушка.
      — Раз в году Идаруя входит в плотный метеоритный поток. Это случится сегодня.
      Ночью будет ливень из метеоритов. Укрыться от него невозможно нигде, и здесь, на капище, ваш риск будет точно таким же, как в селении. Если вы останетесь живы, то, согласно закону племени, мы посадим вас в лист биаты и отпустим с обрыва в мертвые долины. Корабельщик велел передать вам, что вы должны дойти до Хан-Тэгра. Это колосс, построенный еще Кораблями: Ну, прощайте, а то мои сородичи переполошатся. Желаю успеха! — И шаман, завывая, побежал прочь.
      Ночь Звездного Сошествия была ужасна.
      Душная, знойная тьма накрыла Идарую. Сурово потемнело капище. Идолы, поднимающиеся над частоколом, были освещены огнем щедрых россыпей Пцеры. Их каменные лики, обращенные к небу, покрывал синий звездный свет. Птицы отчаянно верещали в лесу. В селении туземцы разожгли огромный погребальный костер. По долине, отлично видной с капища, ползли полосы сизого тумана. Там повсюду стояли шесты с просмоленными колесами наверху. Когда запела какая-то ночная птица, чьей песни ожидали как сигнала, дикари зажгли колеса. Они, пылав, завертелись, и звездное небо словно отразилось во мгле долины — созвездия Пцеры смотрели на созвездия огненных колес, повторявших их очертания. Туземцы напились пьянящего сока, и в деревне начались песни, танцы, хороводы у костра. Оттуда доносились крики. Черные фигурки, корчась, прыгали вокруг пламени. А капище было темно, и вдоль тына, чувствуя присутствие людей, осторожно пробежал какой-то хищник.
      Метеоритный поток ворвался в незамутненную синеву безмятежного идаруйского неба.
      Блещущий ливень, прекрасный и смертоносный, низвергся на холмы Идаруи. Небосвод дрожал и полыхал. Светящиеся линии расчертили воздух. Молнии из космической пустоты били по планете, леса и холмы озарялись их светом.
      Навк и Дождилика застыли в путах, приковавших их к столбам. Они видели, как метеоритные удары обрушились на деревню. Загромыхали корабли людовищ, снопы искр взметнулись над деревьями. Люди бесновались, опьяненные, метались среди пожаров и воронок. Многие гибли от попадания метеоритов, многие были затоптаны. Бомбежка не прекращалась ни на секунду, новые и новые волны огней обрушивались с небес на Идарую: Привязанные к столбам, Навк и Дождилика ждали решения своей участи.
      Метеориты били и по капищу. Вот рухнул идол, вот проломлен тын, вот упал второй истукан, вот расколот третий. Пламень летел прямо в лицо, но Навк боялся отвернуться, словно только силой взгляда оберегал себя и Дождилику от гибели.
      И все же ночь Звездного Сошествия прошла: Розовый рассвет поднялся над дальним краем Идаруи. Еще вчера цветущая планета стала похожа на поле боя. Кругом зияли кратеры и воронки, леса были повалены, что-то горело, по земле стелился дым.
      Разгромленное селение уныло чернело под горой. Капище было взрыто, идолы перекосились в разные стороны, повсюду валялись щепки тына, кое-где из земляных куч торчали заостренные бревна частокола. Птицы не пели.
      Дождилика осунулась. Синяя тень заняла у нее пол-лица.
      Когда в полдень пришли хмурые воины и начали отвязывать их от столбов, Навк, поискав взглядом, спросил одного:
      — А где Удивляющий Толкованиями?
      — Он ушел в свою небесную хижину, — ответил воин.

      Едва топор перерубил волокна, соединяющие лист с ветвью, Навк обхватил коротенький стволик черенка и глянул вокруг. Пустое пространство гудело со всех сторон. Голубое небо раздулось на всю вселенную. Солнечный свет почти неощутимо играл, трепеща, в струении воздуха. Лес выглядел уже изумрудной пеной на гребне черной стены. Внизу вваливалась в недра планеты циклопическая каменная впадина.
      Лист Дождилики крутился невдалеке, увлекаемый тем же ветром, что и лист Навка.
      Голова и плечи девушки появились над зубчатой кромкой, кудри вспыхнули, оживая на ветру, и тонкая рука, почти растворяющаяся в сиянии небосвода, махнула Навку.
      Ненадежные челноки несли их по пространству. Незримые силы забавлялись ими, кружили и качали, обводили друг вокруг друга, точно в вальсе, сводили и разбрасывали. Листья то проносились рядом, то разлетались, и наконец, уловив момент, Навк и Дождилика вытянули руки, и пальцы их коснулись, сжались, чтобы не разжиматься, и два листка, соединенные вместе, помчались рядом в невесомой стремнине.
      Их несло прямо к Хан-Тэгру на крыльях полуденного пассата. Внизу проплывала черная, остекленевшая, оплавленная земля; проплывали замершие в скрученных, нелепых позах, застывшие каменные фонтаны, нагромождения валунов, покосившиеся, вывихнутые утесы, вулканические воронки, лавовые пузыри, гейзеры магматической пены — спекшаяся каша давнего смертельного сражения. Какие-то смутные конструкции проглядывали в остановившемся, но все равно бурлящем каменном месиве, какие-то полуразрушенные машины, сросшиеся со скалами, слившиеся с ними и неразделимые, как вечность и забвение.
      Хан-Тэгр медленно увеличивался, покачивался, словно через горные хребты шагал навстречу. Навк уже мог разглядеть его, насколько позволял янтарный свет начинающегося заката. Хан-Тэгр, вышедшее из недр времен чудовище Кораблей, божество, по преданиям всех миров Скут-сектора способное зажигать светила, стоял на трех коротких, широко расставленных лапах. Его трехгранное тулово венчали три плеча. Одна рука была тесно прижата к телу, другая, некогда простертая в сторону, отбита, а третья всегда указывала на солнце и теперь была протянута к зубцам дальних гор на западе. Голова глядела на закат единственным хрустальным глазом. Издалека казалось, что над рылом каменного исполина пылает яростная шаровая молния.
      Полуденный пассат слабел, растворялся. Листья пошли вниз, нырнули в ущелье, пронеслись, задирая носы, по каньону, опустились на осыпь, заскользили по ней, как полозья, и наконец замерли. Навк и Дождилика выпрыгнули на камень.
      — Страшно: — оглядываясь, сказала Дождилика.
      Массивный пик, царящий над всей местностью, и был исполином Тэгром, но признать его снизу можно было лишь по слабому оранжевому ореолу вокруг вершины — так отраженным солнечным светом горел хрустальный глаз. Ущелье убегало прямо к гиганту. Навк и Дождилика пошли вперед, в глубину густых сумерек.
      Неожиданный толчок кинул их на землю, и они покатились по склону. В то место, где они только что стояли, вылетев из стены, ударила чудовищная железная рука.
      Дождилика вскрикнула, да и Навк покрылся холодным потом. Прямо над ними, полувплавленный в стену, высился исполинский робот, кулак которого только что метил в них.
      — Они еще работают!.. — прошептала Дождилика.
      Навку вдруг почудилось, будто все ущелье задвигалось, ожило, будто зашевелились все камни. Он стремительно оглянулся и понял, что здесь повсюду находятся вросшие в монолит роботы. Что-то дергалось и лязгало там, где они только что прошли. Из щели торчал манипулятор, шаря по скалам. В темноте зажглись тусклые прожекторы. Загудели моторы. Кладбище роботов извергало мертвецов на поверхность. Кто торчал по пояс, кто по шею, один влип спиной, другой, наоборот, из камня выставлял бронированную корму. Человекоподобные или паукообразные, они ждали тысячи лет, когда вновь придут их враги, и теперь тянулись к ним погнутыми, ржавыми щупальцами, топорщили, не в силах сдвинуться с места, покалеченные, изогнутые, вывихнутые конечности, гудели, пытались ослепить лучами, коричневыми от древности, впустую лязгали затворами вмонтированных орудий, катапульт, ракетоустановок. Красные фонарики некогда боевых лучеметов сыпью покрыли скалы. Взметая пыль, свистели прохудившиеся компрессоры, моторы, выло электричество, глухо и вяло ползли по ущелью голоса побежденных машин:
      — Седьмая линия — огонь! Восьмая — огонь! Девятая — огонь!..
      — Объект семь-три-семь-одиннадцать парализован!..
      — Осуществляю обход! Маневр прикрытия выполняет паритет-истребитель!..
      — Наблюдаю двух человеков! Уничтожить не могу! Прием!..
      — Координаты меняются. Прикрытия нет. Локаторы показывают:
      — Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Нена:
      — Прошу подключить меня к полковому генератору:
      — Вышел из строя. Требую замены. На радаре — враг:
      — Поиск синхронизирован. Вижу цель. Я на рубеже поражения:
      — Дистанция ноль. Огонь! Огонь!
      Держась друг за друга, оглядываясь, подолгу задерживаясь и в итоге вертясь на одном месте, Навк и Дождилика шли к Хан-Тэгру до глубокой ночи. Их провожали десятки блеклых фотоэлементов, выворачивающихся из орбит. Как корни взбесившихся растений, тянулись к ним манипуляторы. Скорострелы и бронебои метались в своих гнездах, вхолостую бабахая спусковыми устройствами. Искрили разладившиеся контакты, с перебоями взвывали двигатели. Кто-то сзади взорвался от перегрузки, кто-то впереди перегорел, окутавшись дымом. От исступленной злобы вращалась, грохоча, гусеница на перевернутом и полупогруженном в грунт автоматическом танке. Земля содрогалась. Отламываясь от вершин, в ущелье катились глыбы, разбивали головы роботов, отрывали им руки и расшибались в пыль на дне.
      Ущелье наконец раздвинулось, и впереди на высоком холме Навк и Дождилика увидели Хан-Тэгра.
      — Папа, — позвала Корабельщика Дождилика. — Мы пришли. Что нам делать дальше?
      — Вы должны положить перлиор в глазницу Хан-Тэгра, — донесся ответ из неведомой дали.
      — Но как же мы доберемся до его глаза?.. — озадаченно пробормотал Навк.
      Дождилика стояла под Хан-Тэгром на склоне холма и, обхватив себя за плечи, глядела вверх. В свете звезд серебрились ее кудри, блестели плечи и бедра.
      — А куда он рукой указывает? — задумчиво спросил Навк.
      — На солнце. Ты же сам знаешь.
      — Но солнце закатилось!
      — Ну: на его отсвет у горизонта:
      — Ага! — сказал Навк. — Значит, не на солнце! Иначе сейчас он указывал бы на подножие холма!.. Что ж, попробуем:
      Навк притащил несколько сухих листьев биаты, валявшихся поблизости, и быстро разжег костер. Мощный гул заставил их отступить от огня. Громада Хан-Тэгра медленно и грузно поворачивалась в вышине. Над головами проплыло обломанное плечо. Жуткая маска с пылающим глазом с грохотом ударила подбородком в грудь, уставившись на костер. Огромная рука поплыла к земле с высоты, как мост, и могуче врезалась в грунт.
      — Идем!.. — подтолкнул Дождилику Навк и первый кинулся вперед. Птицей взлетев на ладонь великана, он подал руку девушке.
      Перед ними по широкой ручище гиганта прямо в небо взбегала узкая дорожка. Страх и жуть заметались в груди Навка. Объятый волнением, он оглянулся на Дождилику, ожидавшую его решения, быстро скинул ботинки и, опустившись на четвереньки, стремительно побежал вверх, словно паук по паутинке.
      Вековой камень высасывал тепло из тела. Земля как-то сразу ухнула вниз, и через несколько мгновений Навк оказался уже на жердочке над бездной. Пустота вокруг качнула его, глубина начала притягивать, точно болотная прорва, а руки и ноги одеревенели от напряжения. Навк остановился, лег на живот, оглянулся и увидел, что Дождилика карабкается вслед за ним. Лицо у нее было меловое, губы закушены, а из глаз катились слезы. Снова поднявшись на четвереньки, Навк упрямо полез дальше.
      Дунул ветер, рядом замерцали звезды, и обостренным боковым зрением Навк отметил развернувшуюся панораму темных, смутных, остроугольных объемов гор под черным граненым небом. Обмирая на каждом шагу, Навк лез и лез, уставившись в шершавый камень, и наконец впереди показалось плечо гиганта, надежное, как берег.
      Добравшись до могучих механизмов, управляющих подъемом и спуском ручищи, Навк дождался Дождилику. Они встали на подрагивающие ноги на широком плече Хан-Тэгра.
      Навк обнял девушку, и она прижалась к нему. Они летели в высоте над полем древнего побоища, ветер трепал комбинезон на спине Дождилики, шевелил ее кудри.
      Над ними парили все звезды Пцеры, а вокруг них — все звезды мироздания.
      Голова Хан-Тэгра была пустотела. Внутрь вела арка. Войдя, Навк и Дождилика увидели зубчатые диски и продетые сквозь них оси, позволявшие голове двигаться.
      Блестящая, переливающаяся полусфера хрустального глаза была вставлена в три тонких металлических кольца. Кругом было сумрачно и багрово. Странные темно-красные блики шевелились на стенах. Только подойдя вплотную к оку Хан-Тэгра, Навк понял, что в его линзе, чудовищно увеличенные, тлеют угли их костра.
      Дождилика достала перлиор. Воронка в виде покрытого резьбой и чеканкой цветка стояла на одном из металлических колец. Девушка опустила туда чудесный камень, вызвав долгое и звонкое серебряное эхо под каменным сводом.
      — Остается ждать рассвета, — сказал Навк.
      Они уселись на плече Хан-Тэгра, и Дождилика вскоре заснула, положив голову Навку на колени. А Навк долго смотрел, как звезды Пцеры плывут по небу. Наконец яростно пылающий серп светила взрезал небосвод, словно острый коралл выгнутое лодочное днище, и в узкую пробоину хлынул блещущий океан. Свет озарил черные пустоши, клокочущие скалы и замурованных роботов. В утробе колосса раздался рокот, махина гиганта начала разворачиваться лицом на восток, рука поехала вверх. Дождилика проснулась от толчка, и Навк прижал ее к себе.
      Немигающий взор Хан-Тэгра уперся в диск светила. Прозрачный шар, охваченный тремя металлическими кольцами, словно взорвался, переполненный летучим огнем.
      Тонкий, как спица, луч вышел из его сердцевины и унесся в бесконечность сквозь провал в зубцах дальнего горного хребта. Легкий звон раздался в черепе Хан-Тэгра. Под арку прохода сама собою выкатилась космическая жемчужина. Навк подбежал и поднял ее.
      Серебристая тень накрыла Навка и Дождилику. Они одновременно оглянулись. Едва касаясь камня острием причальной иглы, над ними раскинул гору парусов самый красивый корабль галактики Млечный Путь — Парусник. Но вдруг по его сияющим, полупрозрачным парусам поплыли, истаивая на лету, как клубы дыма по солнечному диску, пятна человеческой крови.

      Вогнутая зеркальная чаша, обращенная к близкой Идаруе, как вином была наполнена космической темнотой. Чаша эта неподвижно висела в точке сопряжения магнитного и гравитационного полюсов планеты, навечно зафиксированная в пространстве в одном положении. Корабельщик сидел в пилотском кресле «Ультара», плывущего над краем чаши.
      — Я отправил Парусник к Дождилике, — говорил он своему кораблику. — Пришел нам с тобой черед умирать, старина. Завтра будут другие корабли. Пусть они будут счастливы, как Парусник. Мы же с тобой всею жизнь были одиноки. Зато мы сольемся с мирозданием и вечно пребудем в нем, а любящие исчезают во вселенной: Ладно, забудем обиды. На нас нет вины в своей судьбе. Наша разлука затянулась, но мы шли к истине разными путями. Главное, что истина одна, и мы снова вместе: Мне должно хватить моих сил. Восход над Хан-Тэгром начнется через два часа, значит, перлиор пошлет луч только через два часа, и два часа мы должны сдерживать Сатара, чтобы он не разбил это зеркало. Что же: — Корабельщик, глубоко задумавшись, вдруг резко подался вперед, бросив руки на пульт. В кудрях его бороды затрещали искры. Волосы поднялись дыбом. Он медленно поднял веки — вместо глаз в его глазницах чернел космос. — Час настал, и я поднимаю свое смертельное оружие: Любой воин Нанарбека мог воззвать к силам вселенной, но, обрушив их на врага, и сам был обречен на гибель: У меня нет выбора. Я обязан принять этот бой. Не моя вина, что в потоке веков погиб дивный замысел Кораблей и Королева Миров ввергнута в страшный грех: Но ни у кого нет права скрывать от человека истину, а истина есть могущество. Ты, Вечность, из людей мне более всех обязана своей сущностью, ибо только во мне ты живешь в полном объеме. Но как ты, Вечность, в которой я живу, требуешь всей силы моего духа, так и я, человек, в котором живешь ты, требую всей мощи твоих стихий!..
      Семь ветвистых молний беззвучно вспыхнули в космической тьме, ударив в «Ультар»
      со всех сторон. Лиловый ореол расползся, трепеща, вокруг корабля. Старик прикрыл глаза, уравновешивая пульсацию своего сердца с вибрацией вакуума.
      Темно-фиолетовый конус защитного поля — свернутая воронкой плоскость пространства, непроходимого для материальных тел — выметнулся, упершись острием в парящий «Ультар», а раструбом обратясь в бесконечность. Этот колпак укрыл волшебное зеркало Кораблей.
      Тусклые звезды крейсеров Сатара взошли над Идаруей. Псаи, завидев зеркало и «Ультар», как собачья свора, кинулись в атаку. Корпус кораблика окутался нервным синим свечением. По нему стремительно неслись, корчась и извиваясь, клочья пылающей материи. Белые шаровые молнии хлынули во все стороны, псаи горели вокруг «Ультара», как мошкара над костром. Жестокий салют побоища грозно сверкал среди звезд, обновляясь с каждым залпом. Прожорливая огненная смерть глотала истребители.
      Крейсера подходили все ближе. Тогда, немного помедлив, словно набирая воздуха в грудь, «Ультар» вдруг дохнул волной нестерпимого зноя. Мрачный багровый огонь ощутимо-вяло заклубился в черной пустоте. Псаи, угодившие в его поток, засияли ярким роем, вытягиваясь блещущими каплями и рассыпаясь по пространству сплавленными металлическими шарами. Не делая передышки, «Ультар» силовым толчком взбаламутил омут магнитного поля, и его окутала сеть извивающихся, шевелящихся молний. Ближайшие псаи дружно лопнули, как перегоревшие лампы, а по дальним от машины к машине поскакали спонтанные разряды цепной реакции. Подбитые истребители, потеряв управление и вращаясь, как бумеранги, понеслись в разные стороны.
      Алые угли, догорая, летали вокруг «Ультара», когда семь огромных крейсеров Сатара вышли на огневой рубеж. Массированный удар семи стационарных лучебоев одел кораблик в дрожащий кокон пламени, и «Ультар», сияющий, как фонарь, начал переливаться прозрачно-фиолетовыми, нестерпимыми для глаз волнами.
      Чувствуя, как силы тают, словно лед в теплой воде, Корабельщик судорожно рванул пространство на себя. Два центральных крейсера на полном ходу врезались друг в друга, ломаясь, рушась и воспламеняясь уже в обломках.
      Цунами взбешенной энергии покатилось к покалеченному строю крейсеров. Еще один из них взорвался от перепада магнитных величин. Его энергоблок раздулся и разлетелся, а корпус закрутился, пылая с кормы, как бенгальский огонь. Напрягая все силы, Корабельщик надавил на метрику пространства, вывернул его наизнанку и поймал в ловушку четвертый крейсер. Его аннигиляция раскидала во все стороны полотнища света так, что далеко-далеко, над самым обрезом диска Идаруи, Корабельщик заметил чугунный шар восходящего Сингуля: время луча неумолимо приближалось. Почти тут же точным, как стрела, гравитационным спазмом Корабельщик раздавил пятый крейсер.
      Из подбитых кораблей в космос, как горох, сыпались механоиды. Два уцелевших крейсера отступили. Однако старик понимал, что, не в силах справиться с ним, они легко расстреляют беззащитный Парусник. Еще одним могучим толчком Корабельщик взбудоражил пространство. Завихрение его структуры закружило один из крейсеров, подтягивая к «Ультару». Корабельщику показалось, будто крейсер лег в его ладонь, и старик сжал кулак, ломая и сминая его в ком. Седьмой корабль Сатара, пользуясь тем, что внимание грозного врага отвлечено, бросился прочь. Но Корабельщик, проводя пустеющим взглядом по обгорелым просторам, заметил его и исторг последний поток энергии, словно вскрыл себе вены. Крейсер закачался в нагнавшей его огненной реке и растаял, а потом иссякла и река.
      Пока битва бушевала над Идаруей, пока кровавые волны сражения сшибались над головой Хан-Тэгра, солнце вышло из-за зубцов гор, и над их плечами пронесся луч перлиора, ставшего у Сингуля искрой.
      Луч вырвался в космос и ударил в зеркало, висевшее на орбите. Лазурное сияние охватило чашу, и целый столб огня, отразившись от нее, помчался дальше, дальше, туда, где тысячи лет зрел чугунный орех Сингуля. Луч врезался в мертвую звезду, и через мгновение в ее глухих недрах воскресла сила, сбереженная Кораблями за гранью времен. Взрыв потряс звезду. Ядро ее забурлило. Кора оплавилась, треснула и выпустила первые костры протуберанцев. А еще через миг второе ярчайшее светило, огромное, как радость победы, взошло во Пцере. Звезда Сингуль — целый ураган огня, венец Королевы Миров — была бешено-голубым близнецом Джизирака.
      И в его свете по силовым линиям вселенной безвольно летела обгорелая скорлупка «Ультара», где лежал умирающий старик. Демон космического могущества, вызванный для разрушения древними заклинаниями монахов-воинов, разрушил все и даже человека, в груди которого появился.

      Две яркие звезды глядели в иллюминатор, как глаза космоса. В кают-компании горел камин. Его свет шевелился на скошенных к потолку стенах из досок дариальских сосен. Бронзовый колокол, подвешенный на кронштейне к стволу грот-мачты, неуловимо звенел, и этот странный, необыкновенно тихий и тонкий звук все равно был слышен сквозь треск поленьев. На ковре перед камином стояло резное кресло. В кресле, по шею закутавшись в плед, сидел Корабельщик. Лицо его страшно исхудало, выпукло и резко проступила каждая черта, глаза запали, кудри и борода приобрели какой-то мертвенный оттенок, и в их пронзительной белизне черное лицо старика выглядело жутко.
      — Вечером я умру, — глухо сказал Корабельщик. — Пока у меня есть время, я хочу поговорить с тобой, мальчик:
      Навк не отвечал, стоя у камина и глядя в огонь.
      — В Галактике есть блуждающая планета Мгида. С незапамятных времен на ней хоронят капитанов. Вечером она должна появиться здесь. Дождилика знает, как все надо будет сделать. Я ей давно уже рассказал: Ты был прав на Ракае, Навк.
      Пророчества становятся понятны, когда уже все сбылось. Теперь я понимаю, почему мне на Вольтане был предсказан покой, а Дождилике у Сингуля — смерть. Моя смерть: Значит, запустить Валатурб я уже не успею. Придется это сделать тебе. И я тебе даже советом помочь не могу. Я не знаю: Только ты береги девочку, это мое завещание. Парусник теперь будет ваш — ее и твой. Береги и Парусник — это лучший корабль в Галактике: А теперь самое главное. Я хотел рассказать о своей жизни.
      Выслушай меня внимательно. Когда-нибудь и тебе придется пройти через последнее жизненное испытание — исповедь.
      Я не знаю своих родителей. Меня нашли в люльке в каюте корабля, родители были мертвы. Я думаю, их убил Сатар. Это было как раз в те годы, когда зарождалась Ересь. Меня привезли на планету Птэрис и отдали в один из монастырей Нанарбека.
      Так поступали со всеми сиротами — их спасали монастыри.
      Когда мне исполнилось шестнадцать лет, с Птэриса меня направили учиться на Эрию в сам Нанарбек. К тому времени я уже знал наизусть и Галактическую Лоцию, и книгу о Полночи в Мироздании. Дорога от Птэриса до Нанарбека оказалась впятеро длиннее, чем я рассчитывал. Ересь оплетала миры Галактики, и люди начинали бояться кораблей. Никто уже не осмеливался летать на большие расстояния. За перевоз на ближайшую планету требовали огромную плату. Я видел, что смута зреет в людских сердцах, и от этого возрастало мое желание познать истину. Я сумел добраться до Нанарбека и, пройдя испытания, был принят простым послушником.
      Я не заметил, как прошли годы. Радость познания заслоняла от меня весь мир.
      Страшные беды, надвигающиеся на Нанарбек — предательство трусов, бунт невеж, гибель мудрых, ненависть к кораблям — почти не трогали меня. Я прошел все ступени Чужой Мудрости и вышел на рубеж Откровения. Но мир уже сошел с орбиты.
      Всюду уже пылал огонь, лилась кровь. Обезумев, люди уничтожали и корабли, и друг друга. Корабельщикам отрубали сначала руки, а потом головы. Дома их жгли, заперев внутри жен и детей. Верфи громили, корабли разламывали на куски.
      Дальнобойные орудия обшаривали небеса, расстреливая любого, летевшего из космоса. Миллионы людей насмерть дрались друг с другом за право строить или разрушать корабли. Полусумасшедшие проповедники горланили на каждом углу. Толпы плебеев собирались в еретические легионы, переносящиеся с планеты на планету в ядрах космических катапульт. На Эрию бежали те, кто сохранил свою веру в истину корабля, а вслед за ними катились несметные полчища еретиков, объятые одной лишь жаждой крови. И тогда ворота монастыря закрылись, и началась осада.
      Штурм следовал за штурмом. Огонь кипел под стенами. Еретики в скафандрах ползли вверх по лестницам, а мы сбрасывали их обратно. Камни Нанарбека не остывали ни на миг. Не год и не два стояли мы на монастырском забрале — сто лет изо дня в день отбивали атаки еретиков, прячась за зубцами от их огнеметов. В лагере еретиков сменялись поколения, а мы перестали стареть. Никто из нас не умер своей смертью — и вечно юные иноки, и монахи, и лоцманы, и корабельщики, и сам магистр не поддавались действию времени. Но смерть косила нас неумолимо, и некогда многолюдный корабль-город начал пустеть. На стенах каждый уже дрался поодиночке, не касаясь плечом плеча товарища. Я забыл свет городов и тишину своего ученичества. При слове «Нанарбек» я вижу только гребень стены, вознесенной над черной равниной, пламя, ползущее по камням, и летучий дым; при этом слове я чувствую запах гари, исходящий даже от нашего дыхания, как шум океана исходит от раковины. Пришло время, и все мы поняли, что Ересь неистребима, что всех нас убьют на этой стене и Нанарбек погибнет. Но никто не желал иной участи. Ни один перебежчик не спустился на цепи к еретикам со стен монастыря, чтобы спасти всю жизнь. Предчувствуя конец, монахи вырубали глубокие колодцы, куда опускали священные книги, а сверху закрывали их неподъемными каменными плитами, замагниченными на ядро планеты. Все меньше бойцов оставалось на забралах: Когда уже почти некому стало сражаться с еретиками, магистр собрал двенадцать самых сильных воинов. К нему пришли двенадцать худых и черных людей с окровавленными от вечного огня глазами. Среди них был и я. Магистр высказал нам последнюю волю монастыря — мы должны спастись от гибели, чтобы в недрах человечества сохранить истину корабля. Он дал нам уроки корабельного дела. Он рассказал, что рядом с Нанарбеком проходит Галактический Тракт Хозяев, и за три мира от Эрии возле него спрятан для нас корабль. И еще он попросил нас, чтобы мы спасли его дочь, которая наравне с мужчинами сражалась на стенах. Девушку звали Дождилика.
      Мы построили большой планер. Нас столкнули со стены, мы понеслись над головами еретиков. Дальнобойные огнеметы сожгли нам крылья, и планер рухнул прямо посреди вражеского лагеря. Трое из нас погибли. Мы двинулись к Тракту сквозь строй врага. Еще пятеро сложили головы в этом страшном бою. Но мы прорвались к Тракту и ушли в другой мир. Отбиваясь от погони, на плитах вечной дороги остались еще двое. Мы, трое уцелевших, нашли спрятанный корабль. Последний мой товарищ преградил путь еретикам, пока беззащитный корабль взлетал. Так мы остались с Дождиликой вдвоем посреди Галактики на своем корабле. Имя же кораблю было «Ультар».
      И мы начали новую жизнь — горькую, одинокую и опустошенную, но сохраняющую в себе истину. Я начал строить корабли сам. Дождилика полюбила меня. Когда мы были вместе, я чувствовал в себе силы сопротивляться бесчеловечному порядку вещей. У нас родилась дочь, и я дал ей имя матери. Я помогал всем, кто встречался на моем пути. Я строил корабли, учил мудрости Нанарбека, спасал, перевозил через гиблые пространства, где без Галактической Лоции летать невозможно. Меня благодарили или, наоборот, ненавидели, презирали меня, мстили мне, восхищались мною. Но я не обращал внимания ни на лесть, ни на хулу. Весть о том, что после гибели монастыря уцелел человек, умеющий строить Старые Корабли, расползлась по Галактике. Моим именем пугали детей и ко мне тайком присылали учеников. Скоро и механоиды Сатара прознали о Корабельщике, и всюду меня стала подстерегать опасность. Крейсера и псаи охотились за мною, ко мне подсылали лазутчиков и шпионов, меня пытались и купить, и продать. Но не это было самое тяжелое. Время шло, Корпорация Сатара прочно встала на ноги, наладила все пассажирские и грузовые рейсы, и я стал просто не нужен. Я понял: занимаясь тем же, что и раньше, я лишь разменяю свою истину. В одиночку не изменить судеб Галактики, если не знать тайных закономерностей ее бытия.
      Я понял, что весь Нанарбек, который глядит на меня с другого берега реки жизни, ждет от меня только одного: чтобы я вернул и человеку, и Галактике их величие. А для этого не было иного пути, кроме как запустить Валатурб. Но где искать Галактический Тормоз? Как запустить? Спросить об этом было не у кого. Не у кого: кроме самого Сатара, который был ровесником Кораблей и знал их секрет.
      В это время из Цветущего Куста в Млечный Путь снова пришел силант. Я стал искать его, и на пустынной планете Тронгер в глубокой пещере навстречу мне из темноты шагнул метагалактианин. Узнав о падении Нанарбека, силант Ребран вызвался помочь мне. В эпоху расцвета Нанарбека монахи построили машину, называющуюся Зеркало Сутей. С ее помощью можно было увидеть высший смысл любой вещи в мироздании — Знак. Если проникнуть в сознание Сатара, он будет сопротивляться, чтобы не открыть тайны Кораблей. Знак секрета Кораблей будет защищен неким полем, которое его и выдаст. А защитное поле можно проломить силой: Вместе с силантом Ребраном я вернулся в брошенный Нанарбек. Мы собрали черные от копоти кости монахов и погребли их в шахте пересохшего колодца. В подвалах монастыря мы нашли Зеркало Сутей и погрузили его на «Ультар».
      На «Ультаре» втроем — я, Ребран и Дождилика — мы подстерегли Сатара у звезды Уирк. Схватившись руками за стальные ребра сверхпрочных шпангоутов «Ультара», силант ждал и, едва огромный черный силуэт вплыл в россыпь светил, выбросил сгусток энергии, парализуя Сатара. Активизировав все свои семь ядерных сердец, он стремительно обволок Мамбета силовым полем. Я вонзил в сознание чудовища поисковый луч Зеркала Сутей, и в зеркале вспыхнули тысячи Знаков, содержащихся в невероятной памяти врага. Были они как снежинки — все одинаковые и ни одного похожего. Я лихорадочно обшаривал душу Сатара. Огненный снегопад порхал во мраке зеркала, но тайного Знака я не находил. Силант застонал, по его телу пробежали молнии
      — Сатар рвал узы, пытаясь освободиться. Силант терпел. Семь алых раскаленных пятен выступили на его теле. Весь он окутался переливающейся сетью разрядов. Напряжение разрывало его мускулы. «Ультар» закачался, словно на волнах. И тут я нашел темное пятно в пестром сиянии и, держа на нем острие луча, ударил всей мощью «Ультара». На весь экран вспыхнул огромный Знак. Я сразу узнал его. По Навигационной Машине Гандамаги это был Знак туманности Пцера. «Все!» — сказал я. "Улетайте, — ответил силант.
      — Улетайте, пока я держу его. Иначе он догонит и убьет вас:"
      Я выжимал из «Ультара» максимальную его скорость, а силант все не отпускал Мамбета. Огонь вырвался из глазницы силанта — Ребран сгорал заживо. Он стоял в рубке за моей спиной, как факел. В его утробе ревело и выло. Потом одно за другим начали взрываться его ядерные сердца. Когда грохнул последний взрыв, вместо силанта был только стальной скелет в черной окалине. И тотчас Сатар метнулся в погоню.
      Я вел «Ультар» к Эрбланде, ближайшей планете, где проходил Галактический Тракт.
      Сатар мчался, впятеро опережая нас в скорости. Эрбланда разбухала и разворачивалась передо мной. Я вонзил корабль в ее атмосферу и крутым виражом вывел «Ультар» прямо над Трактом. Сатар с орбиты бил в нас лучами. Огненные столбы взметались к небу, танцевали, перекрещивались; горячая буря грохотала на равнине Эрбланды. Прямо перед воротами, разделяющими миры, удар из зенита сбил нас. Пылающим колесом «Ультар» вкатился в ворота.
      За воротами была планета Каланхое.
      Ливень, бушующий здесь, загасил пламя. «Ультар» лежал горой железа на желтых плитах Тракта, а вокруг в сумерках колыхались травы. Сатар остался где-то в невообразимой дали, он потерял нас, но это уже не коснулось моего сознания.
      Плача, я вынес Дождилику на руках, я звал ее, заклинал, умолял, я проклял все на свете, само мироздание я ввел в искушение черной анафемой, но судьба была неумолима. Я похоронил мою Дождилику там же, на Каланхое, прямо у дороги.
      Восстановив «Ультар» из обломков, я улетел с Каланхое на планету Текла к своему старому другу лоцману Арлаубу, который укрыл у себя мою дочку. Я нашел Теклу.
      Несколько дней назад армада крейсеров Сатара сожгла ее космическим холодом:
      Атмосфера сугробами лежала на земле, и дома, как сказочные терема, обросли кружевами изморози. Я вошел в дом Арлауба и увидел, что моя дочь Дождилика, которой было три годика, укутанная с головой, лежит в кровати лоцмана, а сам Арлауб прикрывает ее своим телом от ледового залпа Сатара. Я поднял Арлауба, и тело его раскололось на куски в моих руках, а обломки эти, ударившись об пол, разлетелись на стекляшки. Я не стал прикасаться к Дождилике, лишь отломил уголок одеяла, чтобы увидеть ее лицо. До сих пор мне страшно, когда я вспоминаю длинные ледяные кристаллы ее ресниц.
      Все пути назад были отрезаны, и отныне ничто не могло остановить меня в моем движении к истине. Я потерял все, кроме корабля и мечты, и шел напролом: Я пробился сквозь тройной заслон на границе Пцеры и исчез среди ее солнц. Крейсера бороздили туманность во всех направлениях, разыскивая меня, но я выстроил маленькую космическую станцию в точке, где излучения трех звезд интерферировали друг друга и где любое материальное тело делалось неразличимым извне. Я назвал ее Фокус. Она стала базой для моего корабля, точкой отсчета линий моего поиска.
      Триста лет я обшаривал всю Пцеру, пытаясь найти механизм Кораблей, и наконец нашел Ракай. Когда я понял, что это и есть ключ-планета Валатурба, я почувствовал, как вздрогнула вселенная.
      Но на Ракай надо было еще суметь проникнуть. Я оставил Ракайский Ключ в покое и отправился в Нанарбек, чтобы прочесть древние книги и понять секрет прохода. К тому времени у меня появились ученики — Эрлех и Кромлех, близнецы, которых я подобрал с гибнущего корабля. В Нанарбеке я узнал секрет Ракайского Ключа. Там же я встретил пиратов, обреченных на гибель, потому что монахи повелели умереть в Нанарбеке любому, кто придет сюда не за знанием. Я пожалел юнгу пиратов и забрал его с собой. Юношу этого звали Навага.
      Вместе с Навагой и Кромлехом я спустился на Ракай. Эрлех ждал нас на Фокусе. Я не подозревал, что Навага подговорил Кромлеха выкрасть перлиор из Храма Мироздания и продать его, чтобы стать самыми богатыми людьми в Галактике. Навага хотел убить меня и ударил ножом. Но чаморы — хранители жемчужины — не дали предателям унести камень. Навага и Кромлех бежали на «Ультаре», бросив меня умирать на Ракае. Так я потерял и корабль, и учеников. О судьбе Наваги я ничего не знаю. Кости Кромлеха мы с тобой нашли на Олберане, а «Ультар» я встретил только на Иилахе.
      Я не умер на Ракае. Оправившись от раны, я стал искать выход из ловушки, в которую попал. Хотя я и обладал перлиором, без корабля я не мог запустить Валатурб. Я провел несколько лет в блужданиях по бесплодным кручам и скалам Ракая, обдумывая то, что видел в Храме Мироздания. Наконец на высокогорном плато я обнаружил умирающего Великого Улита — последнего из древнего племени улитов, космических ракушек, первых звездных коней человечества. Улит был огромен, как целый город. Я сумел раздуть в нем огонь жизни. Его витой панцирь покрывали полустертые иероглифы, рассказывающие о бесчисленных битвах и победах умирающего титана. В память о своем народе улит решил трижды послужить мне. Первой его услугой было то, что он перенес меня на Фокус.
      Эрлех, узнав о предательстве Наваги и своего брата, поклялся искупить вину своей крови. Он многому научился по книгам Нанарбека. Вместе с Эрлехом я на улите через все заслоны Сатара снова вернулся на планету Текла. Со всеми предосторожностями мы перенесли в улита ледяное тельце моей дочери Дождилики.
      Последний перелет улит сделал к планете Фарналь, где проходил Галактический Тракт. Там, у Тракта, улит и умер. Эрлех же взял тело Дождилики и велел мне через три дня прийти туда, где он решил укрыться. Я выждал этот срок и пошел по следам Эрлеха. Пирамидки из булыжников вывели меня к маленькому гроту в утесе. В глубине пещеры на полу лежал Эрлех — мертвый и ледяной, какою была Дождилика. А девочка, живая и невредимая, играла камешками на склоне. Пользуясь знаниями Нанарбека, Эрлех поменялся с ней жизнью, искупая вину своего брата Кромлеха.
      Последний друг покинул меня.
      Вместе с дочкой я пошел по Галактическому Тракту. Много лет длился наш путь, бесчисленное множество миров сменилось перед нашими глазами. Когда Дождилика выросла, я построил ей корабль — Парусник. Галактика не знала корабля лучше Парусника. Даже если Галактический Тормоз никогда не будет запущен, моя жизнь уже прожита не зря, потому что я построил Парусник. Все лучшее, что есть в мироздании, я воплотил в нем. Он — та истина, которую я смог постичь.
      На Паруснике мы вернулись в Пцеру. Миновало триста тридцать три года с того дня, как в Млечный Путь пришел силант Ребран, который помог мне вырвать у Сатара тайну Валатурба. Орден силантов галактики Цветущий Куст каждые триста тридцать три года высылал к нам по силанту. Почти все они гибли — или уничтоженные Сатаром, или утонув в Орпокене. Но я все равно ждал метагалактианина и, оставив Дождилику с Парусником на Фокусе, отправился встречать его. На это и рассчитывали механоиды, устроив мне засаду у Вечного Маяка на Скут-полюсе в скоплении Ящера. Взяв меня в плен, они привезли меня на Иилах, где я и томился, пока не пришел силант Зелва. Ну, а что было дальше — тебе известно, мальчик:
      Вот и вся моя жизнь — такая долгая и такая горькая. Я делал дело, пока еще никому не нужное. Я был жесток и принес много зла. Я не спас тех, кого мог спасти, и погубил тех, кто помогал мне. На мне тяжелые вериги человеческих смертей. Но все мои грехи и жертвы обретут воздаяние, став одухотворенностью мира. Я был Корабельщиком и не отступил от замысла Кораблей. Мои победы и несчастья, принесенные мною, зависят только от того, насколько верно я понимал волю мироздания. Если меня ждет кара, то не за порожденное мною горе, а за то, что я остался глух к неизмеримой красоте мира. Но слишком много я отдал и принял в себя сил, чтобы зажечь Сингуль, и теперь подошел к пределу:
      Я знаю все, что будет с тобой, мой мальчик, и поэтому не буду просить у тебя обещаний: Но только ты береги Дождилику и Парусник: Вам будет труднее, чем мне.
      Я благословляю вас, дети мои.
      И еще: Прежде, чем меня не станет: Мой мальчик, ты понимаешь, что до тех пор, как стал Корабельщиком, я, как и все люди, имел свое имя: Хочешь его услышать?..
      Слушай: в Нанарбеке меня звали Навк.

      Предания не лгут. В великой ткани одухотворенности мира еще не успела затянуться рана, нанесенная гибелью Корабельщика, как вдали показалась легендарная Мгида — блуждающая планета, чье имя с древних языков переводится как «неприкаянный мир»
      либо « земля разлуки». Дымчато-опаловый мячик быстро катился по незримому уклону вселенной навстречу двум кораблям — живому и мертвому.
      Мгида была планетой, на которой издревле хоронили капитанов вместе с их кораблями. Повинуясь неведомому замыслу, она сама всплывала из бездн мироздания там, где умирал человек, достойный быть погребенным на ее просторах. Парусник, вздрагивая, вошел в атмосферу и начал медленно опускаться, бережно держа в узле силовых полей своего погибшего собрата.
      — Не касайся почвы, — сказала Паруснику Дождилика. — Живые корабли касаются земли Мгиды только на Пристани Прощания: Жди нас там:
      Черный, обгорелый «Ультар» мягко лег в высокую траву треугольной полянки среди сплошного леса. По веревочной лестнице Навк и Дождилика спустились с борта Парусника. Парусник по собственной воле застыл над телом товарища. Длинные вымпелы на его мачтах, дрожа, поползли вниз. Огни зажглись на клотиках из латуни Бурманая, на кончиках всех рей, на бушприте. Печальный звон корабельного колокола, как стая птиц, взлетел над долиной. Дождилика вдруг словно сломалась, согнувшись и зажав уши руками. Тогда Парусник беззвучно поплыл вверх и скоро скрылся, отправившись ожидать экипаж на остров Пристань Прощания, где все корабли дожидаются тех, кто оставляет на Мгиде дорогих им людей.
      Странными были леса Мгиды, называвшиеся пранью. Лишенная солнца, планета жила теплом своих недр, и тепло это чувствовалось даже сквозь обувь. Повсюду били горячие гейзеры, голубые фонтаны взлетали прямо в чаще среди ветвей и листьев.
      Над пранью поднимались цепи низких скалистых гор. Узкие горячие реки рассекали прань во всех направлениях. Все вокруг заволакивал туман пронзительно-голубого цвета, оставляющий чистым лишь небесный свод. Невысокие, причудливо изогнутые растения стояли очень тесно, они таяли в тумане, превращаясь в тени, шевелились и лопотали, смешивая свой голос с неумолчным шумом воды. Веероподобные, саблевидные, вычурно изрезанные листья фосфоресцировали, отчего Мгида, не имеющая солнца, была освещена, как днем. В глубине прани тлели огромные, в два человеческих роста, блекло-алые шары, травы доходили до пояса, цветы заполняли поляны. Словно жидкое зеленоватое свечение лежало над землей Мгиды — так, перемешиваясь, звучали ее цвета, а над ней извечно сияли яркие созвездия галактики Млечный Путь.
      «Ультар» стоял на поляне, как мрачная изъязвленная глыба. Какой-то вьюнок уже забрался в его выбитый иллюминатор. Навк и Дождилика обошли корабль кругом, Навк — чуть в стороне, сумрачный, а Дождилика — вплотную к корпусу, ведя рукой по обшивке. Остановившись напротив вылетевшего лобового окна, они долго глядели на мертвого Корабельщика, неподвижно лежавшего в пилотском кресле. Даже кудри его бороды, его волосы были мертвы — ветерок не мог сдвинуть тяжелые завитки. Лицо Корабельщика имело выражение напряженного раздумья, мучительной сосредоточенности. Он точно прислушивался к своей смерти.
      Сев в траву, Дождилика долго плакала, дрожали ее плечи и кудри, тряслись губы, слезы бежали из-под век по прозрачному лицу; она, боясь своего отчаяния, зажимала себе рот, но горе было поистине выше сил. Навк стоял рядом с ней, и душа его лежала в груди, тяжелая, как мешок камней.
      Наконец, Дождилика встала, перегнувшись через раму иллюминатора, поцеловала руки отца и металл его корабля, отвернулась и быстро пошла в прань. А Навк задержался, забрасывая на корпус «Ультара» упругие спирали побегов, чтобы вечная жизнь укрыла печальное зрелище разрушения.
      Путь по прани от поляны, где навеки остался Корабельщик, до озера с островом Пристань Прощания был очень долгим, но на Мгиде не было смены дня и ночи, и Навк не мог сосчитать, сколько дней этот путь занял. Две ярчайшие звезды — Сингуль и Джизирак — горели в небе. Прань, всегда новая и вместе с тем однообразная, шумела вокруг, открывая свои мрачные секреты.
      Вся Мгида была многотысячелетним некрополем, где обрели покой и последний приют столько кораблей и капитанов, что это не вмещалось в сознание. Время заносило их песками, их оплетала прань и точила вода, металл ржавел и рассыпался, истлевали тела, но сам воздух, напоенный тяжелым запахом вечности, хранил память обо всех, кого поглотила Мгида. В дымке этой вечности перед застывшими ликами былых эпох измученные души переставали ныть, отпускала боль, израненные сердца переставали метаться в груди, словно птицы, попавшие в ловушку.
      Изглоданные межзвездной пылью носы кораблей вздымались над пранью, но корпуса затягивала растительность. Они громоздились, как холмы. На них росли цветы, их опутывали лианы. Навк, разгребая заросли, добирался до обшивки, но погибший корабль всегда оказывался уже только коробкой, внутри которой давно царила прань. Неведомые капитаны растворились в чаще и теперь сами заключали в себе свои корабли, как некогда корабли заключали в себе капитанов. На бортах Навк находил имена, и Дождилика, на мгновения забывая о своем горе, рассказывала ему, чем знаменит корабль. Навк видел клипер «Сканд», что единственный из всех кораблей не погиб в Великом Космическом Урагане «Вероника». Навк видел каравеллу «Вельсира», единственную из всех кораблей, которая сквозь Орпокену достигла галактики Цветущий Куст, но на обратном пути погибла от черного излучения прогнившего времени в разломе структуры мира у полюса Евл. Навк видел корвет «Валюир», единственный из кораблей, достигший дна Ворги — Берлоги Рептилий, где он и погиб в схватке с Рептилоидом — монстром, порожденным усталостью пространства. Навк видел фрегат «Ннорбан» — флагман эскадры людей, которая в сражении у звезды Танги разбила армады Весеннего Бунта Мутаций. Навк видел даже легендарную «Малую Медведицу» — яхту человека, написавшего книгу о Полночи в Мироздании. Эту яхту Старые Капитаны вывезли на своем Ковчеге с планеты Сонк, когда все силы Энергетического Неблагополучия были брошены Сатаром на уничтожение Галактической Лоции. Дождилика долго стояла перед этой яхтой в молчании, а потом сказала:
      — Папа рассказывал, что на центральной площади Нанарбека стоит памятник этому человеку. На постаменте на языке бестар написана фраза из его книги: «Онтра канга гнакарт но». Слева направо она читается как «Человек — ипостась мироздания», справа налево — «мироздание — ипостась человека»:
      Навк понял, что девушка по-прежнему ищет примирения со смертью отца, и едва закрывшиеся раны его души опять покрылись кровью.
      Но корабли времен Нанарбека были лишь малой частью великих захоронений Мгиды.
      Иногда посреди прани Навк и Дождилика видели торчащие из земли узкие каменные головы высотою в три человеческих роста. Такие статуи водружали над могилами своих вождей древние кочевники. Пыль вселенной, оседая на поверхность Мгиды, уже по горло занесла этих истуканов. Однажды Навк увидел огромное хрустальное яйцо, полупогруженное в почву. Внутри яйца был странный корабль, похожий на кузнечика.
      Это было захоронение загадочных Пернатых Сутулаков, жителей планеты Хидла, которая еще в незапамятные времена достигла небывалых знаний и отреклась от Млечного Пути, а потом, после какого-то опыта своих мудрецов, вообще выпала из мироздания, ничего не оставив после себя. Навк встречал огромные окаменевшие раковины улитов, на которых отважные повстанцы атаковали Цитадель — планету-крепость, откуда диктатор Керм-516 управлял Галактикой.
      В своих блужданиях Навк и Дождилика наткнулись на залитую бетоном площадку, которую ограждали четыре мощных стены. На площадке стоял могучий броненосец. По углам стен торчали башни с огнеметами, выжигавшими все живое, что могло нарушить священный покой Ягрива Ондрива — великого воина и капитана, который победил Галактического Выморока. Выморок обосновался в теснинах Ленормана в скоплении Меченосца на левом Авл-Зарватовом течении и пожирал караваны с териумом. Териум был нужен для металлической сферы вокруг звезды Чиатура. Бебел, великий астролог, не ошибившийся ни одного раза, кроме последнего, предрек Чиатуре сжечь Млечный Путь, если ее не заключить внутрь шара из териума, где бы она прогорела сама по себе. Чиатура горела десять тысяч лет, каждые три года полностью испепеляя сферу вокруг себя, и сферу строили заново, перевозя териум с другого конца Галактики: Три огнемета на гробнице Ягрива Ондрива не работали, а четвертый все еще стерег покой героя, имя и дела которого давно уже стали крохотной звездочкой в галактике судеб человечества.
      Навк и Дождилика проходили мимо затянутых пранью холмов, на вершинах которых торчали какие-то зубцы, балки, костяные купола и бивни. В недра этих холмов вели провалы, заплетенные волосатыми корнями. Из провалов вытекали ручьи, в чьих руслах, словно костяные шары, лежали человеческие черепа. Эти холмы были древними традерами — летающими крепостями из ребер и шкур гигантских животных, обмазанных глиной и укрепленных щитами из металла-антиграва. На традерах Первые Люди воевали с Мамбетами.
      Не раз Навк и Дождилика натыкались на верхушки утонувших в земле строений — пирамид, сложенных из огромных блоков, храмов, валунных тулумусов и башен, а однажды встретили резной гранитный мавзолей, где в склепе, глубоко под землей, увидели небольшой подиум, из которого торчали вросшие кости. Кости были накрыты окаменевшим обрывком паруса, который еще сохранял очертания тел юноши и девушки.
      Юноша был Великим Лоцманом Гандамагой.
      Навк и Дождилика шли сквозь прань, и словно вся история Галактики, разбитая на фрагменты и смешанная беспорядочной мозаикой, проплывала перед их глазами. Одни события были знакомыми, ясными, другие же непонятными, странными, что-то пугало, что-то манило, сердце то застывало в смутной печали перед тенями ушедших времен, или же вдруг пело, точно при звуке слов старой и давно любимой сказки.
      Бесконечная вереница судеб, страстей, характеров, событий каждый раз завершалась одним и тем же — смертью и покоем в прани, где из светящихся трав бьют голубые гейзеры и меж стволов плывет туман. И от смутного величия этого неумолимого исхода душа содрогалась, освобождаясь от груза лживых трагедий; и, казалось, все те, кто ушел за черту смерти, возвращаются, чтобы сказать скорбящим: погодите, вы плачете не о том, нас не надо жалеть, мы ведь не расстались, мы еще воссоединимся; жалейте лучше тех, кто во мгле невежества не понимает, что когда жизнь догорит, то вместе со смертью придет истина, а с осознанием бессмысленности, бездарности невозвратимой жизни придет самое страшное горе.
      Однажды прань вдруг раскололась перед Навком и Дождиликой, и они вышли на широкую и ровную дорогу, выложенную желтыми плитами. Остановившись посреди нее, Навк посмотрел назад, на буйную прань, откуда они явились, на свои следы в тонкой пыли, покрывающей камни, посмотрел вперед — на точно такую же буйную, светящуюся, переливающуюся прань за дорогой под полночным небом, посмотрел по сторонам в туманное пространство, куда единым мощным движением уносился путь, и тревожное чувство проницаемости вселенной, доступности всей Галактики мурашками поползло по его спине.
      — Пойдем, — позвала Навка Дождилика. — Здесь не надо долго стоять. На эти камни не становятся из праздного любопытства. Это Галактический Тракт.
      И они с Тракта снова ушли в прань.
      Неясные, необычные мысли волновали Навка. Лицо его в дороге прояснилось, но глаза потемнели.
      Через несколько переходов прань кончилась. Навк и Дождилика вышли на мокрый прибрежный песок. Перед ними исполинским зеркалом лежало темное озеро, подковой охватывала его светящаяся прань. Блестящая паутина ручьев рассекала пляж, но великий мрак объял мир. Небосвод и водоем были словно крылья огромной бабочки, на которых сияли одинаковые созвездия.
      Парусник, дожидавшийся людей на острове Пристань Прощания, с берега казался лепестком света. Навк и Дождилика долго стояли неподвижно и глядели в распахнувшееся пространство. Звезды ожидали их, зависнув над водой. Два ярких огня — Сингуль и Джизирак — горели над горизонтом. Прань затихла, и в пустоте беззвучия была только едва слышна музыка мироздания, гул необъятного простора, сквозь который предстояло идти, плыть, лететь до тех пор, пока воля, направляющая мировое движение, не ослабнет, выпуская на свободу тех, кто уже не в силах ее исполнять.
      — Надо как-нибудь закрыть карман, — подумал вслух Навк, чтобы в воде из него не выпал перлиор:
      — Всю одежду оставляют на берегу, — тихо ответила Дождилика. — Это озеро никто не переплывает в одежде:
      Она медленно расстегнула молнию на своем потрепанном, грязном комбинезоне и движением плеч скинула его, оставшись перед Навком, как перед богом, обнаженной.
      Подойдя к нему, она молча сняла с его пальца перстень Кромлеха; закусив зубами, выпрямила кованые золотые листочки и вынула из гнезда граненый бриллиант, в котором испуганно метался небывалый пламень.
      — Дай мне перлиор, — протянув ладошку, велела она.
      Навк вынул из кармана волшебную жемчужину Кораблей.
      Дождилика поставила ее на место бриллианта и, улыбаясь, снова надела перстень на палец Навку.
      — Догоняй меня, — сказала она.
      Она отвернулась, пошла к озеру и швырнула в него бриллиант. Потом зашла в воду по щиколотку, по колено, по пояс; легла и легко поплыла вперед, к дальнему лепестку света, что был Парусником.
      И образ обнаженной девушки, входящей в воду чужой планеты, вдруг стал для Навка символом высшего доверия, какое человек мог оказать мирозданию; и тело Дождилики, все линии которого струились в едином неведомом ритме, подчиняясь математически-пронзительному тензору ее боли, любви и одиночества, поразило Навка легкостью и скованностью своих движений, словно любовь и доверие не упрощали, а бесконечно усложняли их отношения, доводя их обоих до предела понимания, дозволенного человеку.
      Навк бросился в воду и догнал Дождилику; и они молча плыли в хрустальной невесомости, раздвигая звезды зелеными руками; и тела их, как рыбы, смутно голубели; и вселенная была неподвижна; и время застыло, обратившись в вечность; и вечность могла ждать сколько угодно, пока они пересекут пространство и выберутся в травы на прибрежном лугу и там, укрытые травами от звезд, от мироздания и от вечности, дадут смерти, что пропитала все на этой планете, самый страшный повод для ненависти.

      Дымчато-опаловый шар Мгиды катился вдаль по своей колее, проторенной во вселенной по неизвестному замыслу.
      — Они вокруг, — тихо сказала Дождилика, стоя у иллюминатора. — Это гиблые места:
      Нам от них не уйти.
      — Уйдем, — возразил Навк. — Только это не так просто: Уйти мы сможем, но куда нам теперь лететь? Нам уже никто не укажет пути:
      Парусник безмолвно парил в пустоте, а вокруг него стягивалось кольцо крейсеров Сатара. Над клотиком Парусника сводом нависал массив гравитационных мелей, фарватера в которых Навк не знал. По направлению к Сбет-полюсу бушевал ураган звездной нестабильности — новая конвульсия Энергетического Неблагополучия Млечного Пути. Этот ураган кочевал по Галактике уже пятьдесят лет и был известен под именем «Санния» — так называлась планета, что сгорела в пламени сверхновой, в которую превратилось ее солнце, захваченное ураганом. С гравитационными мелями и ураганом смыкалась жуткая область Рунг — зона пожирающей пустоты. В древние времена, задолго до цивилизаций Монахов, Пахарей, Хозяев, Всадников, там находилось городище загадочной цивилизации Зодчих. Освоив Галактику, Зодчие не смогли преодолеть Орпокену и тогда, в поисках бесконечности, разорвали структуру мироздания, чтобы призрак Предела, у которого их цивилизация угаснет, не витал над ними. Сквозь этот разрыв Зодчие ушли в прорвы вселенской метавариантности, оставив в Галактике Рунг — постепенно зарастающую дыру в бездну, область, имеющую снаружи определенный объем, а внутри беспредельную.
      Крейсера осадили Парусник, вынуждая либо принять бой, либо бежать последним оставшимся путем — сквозь магнитное облако Уранову, на одном выходе из которого беглецов, без сомнения, ждала западня, а другой вел в дикие пространства, где обитали космические чудовища, не пропускавшие мимо себя ни одного корабля.
      — Мы идем в Уранову, — решил Навк, не оглядываясь на Дождилику. — Вперед, — велел он Паруснику, опуская руки на клавиши пульта.
      По пологой дуге Парусник заскользил вдоль силовых осей пространства, постепенно набирая скорость.
      Сине-зеленым иглистым свечением Уранова замерцала вдали, похожая на птицу с распростертыми крыльями. Птица эта, все увеличивая размах крыльев, вырастала перед Парусником, и наконец чудовище сбросило личину, представ перед людьми в истинном облике — исполинский газовый спрут, зависший в магнитной паутине вырожденной энергии, окутанный ледяным ореолом, вздыбивший изогнутые щупальца и в ожидании жертвы разверзший все свои пасти:
      Навк оглянулся на преследователей. Крейсера Сатара держались в отдалении. Навк понял: после гигантского пожарища у зеркала Сингуля они боятся Корабельщика, его силы и гнева и не ведают, что грозный враг уже по другую сторону жизни:
      Газовое облако шевелилось, бурлило, подчиняясь хаотичной пульсации вырожденной энергии. В недрах его блуждали пузыри нуль-пустоты — такого же вырожденного вакуума, который отвергал, извергал из себя любое материальное тело. Вакуум этот в виде свободного пространства то пронзал массив Урановы тоннелями, то замыкался внутренними изолированными полостями. Лабиринт ходов постоянно менялся, точно в калейдоскопе. Ходы возникали и пропадали, и тот, кто рисковал пробраться сквозь внешне безобидное газовое облако, мог либо навеки завязнуть в мертвом тумане, либо взорваться в агрессивном вакууме, не потерпевшем в своем объеме постороннего тела.
      Парусник летел по норам Урановы. Навк вел корабль внимательно и напряженно. Он боялся зацепиться мачтами или причальной иглой за густой кисель, боялся, что проход слипнется перед бушпритом и Парусник врежется в звездные хляби.
      Изумительное зрелище недр Урановы проходило мимо его чувств. Огромные массы ультрамаринового свечения клубились вокруг корабля, текли, перемешивались. Одни струи ярко горели, освещая бугристые, неровные обрывы проходов. Другие — мощные, мрачные — скупо и, угрюмо темнели, выделяясь уже не освещенностью, а какими-то потусторонними объемами. Туманное тесто находилось в беспрестанном движении.
      Навк вел корабль наугад.
      Бывало, что проход уводил его далеко вперед и выбрасывал в зону, где таких проходов было еще больше, где они источили чрево газовой тучи, как капилляры. Но бывало, что проход смыкался перед кораблем, и Парусник медленно отступал. А бывало, что Навк попадал в замкнутую вакуумную емкость и сбрасывал скорость, зависая посреди шевелящегося грота в ожидании выхода. Тоннели сужались и расширялись, расслаивались, пронзали анфилады полостей или огромные пустые пропасти внутри Урановы. Иногда проход раскрывался прямо перед носом корабля, а иногда сразу за кормой стены сходились, грозя поглотить и сковать навеки.
      В облачных толщах Навк изредка видел проглоченные Урановой каменные глыбы, некрупные астероиды, трупы каких-то космических тварей, истлевшие, как лохмотья, обломки погибших кораблей, разорванных нуль-вакуумом, либо внешне неповрежденные корабли, застрявшие в трясинах выродившихся полей. Однажды на пути встретился улит; на его раковине, завернутой в могучую спираль, тускло блестели остатки иероглифов, которыми люди покрывали панцири своих космических скакунов. Все эти жертвы Урановы смутно виднелись сквозь туман, обволакивающий их, и не сразу можно было разобрать очертания.
      Пробираясь через дебри Урановы, Навк не боялся преследования. Преследовать корабль в лабиринтах газомагнитного монстра не взялись бы даже безмозглые механоиды. Но вот того, что ожидает на выходе, Навк боялся больше, чем всех крейсеров флота Пцеры. Мгла вокруг корабля светилась и мерцала все интенсивнее — приближался центр Урановы, где имелась большая полость. Из нее наружу вели два устоявшихся, хотя и извилистых хода. Навк не знал, что предпочесть — бой с противником или путь сквозь стаи чудовищ?
      Парусник вырвался в пустое пространство и сбавил ход, ожидая выбора. Навк и Дождилика молча глядели на черную воронкообразную дыру, пробуравившую дальнюю стену. Великий Лоцман Гандамага очень давно установил возле нее свой знак — светящийся алый диск. Этот знак указывал путь к спасению, но Паруснику искать там спасения не приходилось. Он дрейфовал по пещере, а Навк и Дождилика смотрели на проем хода и чувствовали, как оттуда тянет холодом, словно исходит ток ненависти, злобы, ужаса, словно сама смерть всплывает по этому колодцу на поверхность.
      — Смотри, Навк!.. — прошептала Дождилика, хватая Навка за руку.
      Волны всколыхнули окостеневшие горы тумана. Знак Гандамаги закачался. Огромное тело, раздвигая стены, не боясь ни нуль-вакуума, ни вязкого киселя, угрюмо ломилось сквозь дым, сжигая все вокруг себя. Навк и Дождилика никогда не видели таких больших кораблей, как этот. Но по зыби, что застилала и без того смутный черный силуэт, они поняли, что тот еще очень далеко и на самом деле куда больше гиганта, которого они себе вообразили. Страшная загадка, ожидавшая их на выходе из Урановы, сфинкс, исполин, рожденный тьмой всего мироздания, рвался навстречу своим крошечным врагам. Черная громада приближалась, и вся туча начала содрогаться. Даже само пространство точно прогнулось и затрещало под тяжелой поступью.
      — Я знаю, кто это: — побледнев, сказала Дождилика.
      — И я знаю: — одними губами ответил Навк.
      И не дожидаясь встречи, не медля, не раздумывая, Парусник кинулся к другому проходу, — тому что вел в пространства, заселенные космическими хищниками.
      Тоннель мельтешил, вилял, пульсировал, бешено извивался, как змея, которой наступили на хвост. Навк, одеревенев у пульта, быстро и точно брал аккорды, описывающие этот дикий путь. Дождилика, покоряясь судьбе, шагнула за спину Навка и, обняв его за талию, прижалась щекой к его спине. Глаза ее горели сухим, ярким пламенем, а губы были закушены.
      Мощное аквамариновое свечение начало гаснуть, разъедаемое тьмой. И наконец тьма распахнулась во всю ширь, точно лопнула скорлупа вокруг Парусника. Корабль, как камень в омут, влетел в пространства, кишевшие звездными тварями.
      Дождилика, выйдя из-за плеча Навка, молча встала рядом. Мириады мерзких чудовищ, круживших, как снег в метель, приближались к Паруснику, и вот кораблик вонзился в ближайший рой. Руки Навка полетели по клавишам. Парусник со скрипящими мачтами и гудящими парусами пустился в безумный танец, закачался, уворачиваясь, заметался из стороны в сторону, завертелся, и даже Навигационная Машина в рубке от страшной тряски зазвенела и защелкала, сама собою меняя очертания созвездий.
      Каких только чудовищ не породило безлюдье космоса в обветшавшей Галактике!
      Дьярвы, вездесущие волки Млечного Пути, неслись по всем направлениям. Всеми цветами радуги переливались облака космического планктона, возле которых неизменно паслись гигантские вялые создания, напоминающие бесформенные каменные глыбы. Они раскинули огромные дырявые полотнища своих перепонок, на которые осаживался планктон. За Парусником моментально увязались в погоню страшные призраки малоиспользуемых трасс — звездные змеи, или буриголовы, но Парусник быстро оторвался от них, сменив курс, и они отвлеклись.
      Навк и Дождилика видели в скопищах хищников металлические сети космических пауков с пучками безвольно, казалось, висящих щупальцев на узлах, по которым, переливаясь, текли изумрудные токи, парализующие жертву. Парусник проскользнул мимо каменных полушарий гурронта — беспощадного двойного чудовища, напоминающего раковину, створки которой висят друг против друга в путах магнитных полей: Его рванул к себе гравитационный водоворот, которым о свой лоб разбивал свои жертвы пакурд — бронированная уродина, питающаяся энергией взрывов на своем панцире.
      Стаи свирепых торпед — угриний — пронзали пустоту на всем протяжении пути Парусника. Звездная жаба Зга выбросила на Парусник стаю своих мелких сателлитов-симбионтов, которые, не отличая Парусник от безмозглых монстров, проносящихся мимо, вспышками пытались загнать шарахающийся корабль в жерло разверстой раскаленной пасти, где в глотке бурлила лава, покрытая языками огня.
      Пространства, населенные хищниками, клокотали, кипели. Сотни гадин атаковали, преследовали, заманивали, притягивали, оглушали корабль. У Навка кругом пошла голова от невозможного многообразия, от слепой ненависти, бурлящей повсюду, от угрозы, исходящей от каждой крупинки, что витала в этих проклятых просторах.
      Беззвучно мелькающие, взрывающиеся, пламенеющие чудовища свились вокруг Парусника в драконье кольцо. В содрогающейся рубке, ослепляя и ошеломляя, плясал безумный свет. Пальцы Навка, мечущиеся по клавишам, рождали не музыку, а жуткую какофонию, чья гибельная, разрушительная мощь истощала силы корабля, созданного для лучших созвучий мироздания.
      Но руки Дождилики вдруг появились на клавишах рядом с его руками. Весь корабль затрепетал, когда она взяла первые аккорды. Губы ее чуть шевельнулись — она тихо запела, словно не замечая вихря смертоносных бестий:
      — Мы тонем, мы тонем в метели, Мы души замкнуть не успели, И к нам холода налетели И злые ветра:
      И звезды слепым снегопадом Заносят тоску наших взглядов, И гаснут последние угли костра:
      Пальцы Навка коснулись клавиш рядом с пальцами Дождилики.
      — Как пар с губ, летят наши души, Дороги все уже, все глуше, И больно идти нам по стуже:
      В полет вледенев, Галактики мерзлые крылья Простерты в буране бессилья, И память мертва, как оборванный нерв:
      Дождилика замолчала, глядя в пустоту. Слезы текли по ее лицу. Но Навк продолжал музыку:
      — А голос летит по пространству:
      «Родная, далекая, здравствуй:»
      И значит, все было напрасно, И так не везло, И где-то на скользком уклоне Мы сбились, и тонем, и тонем, За грань мироздания нас понесло:
      И Парусник, наконец уловив замысел своих капитанов, словно по пологим волнам помчался среди чудовищ, уклоняясь от них с грацией кошки и легкостью пера, пока не вырвался на простор чистого космоса.

      Вновь Парусник свободно парил в пустоте посреди Пцеры. Ее звезды огненными колесами катились во все стороны, но ни в одном светиле Навк и Дождилика не чувствовали тайной значительности, чтобы направить к нему свой полет.
      — Что же нам теперь делать? —спросила Дождилика. — Обшаривать все планеты всех звезд Пцеры в поисках тайника, секрет которого нам все равно неизвестен?.. Разве нам что-нибудь говорит слово «Вольтан»? В Храме Мироздания на Ракае нет подсказки:
      — Не падай духом, — задумчиво ответил Навк.
      — Нельзя двигаться напролом через все загадки вселенной. Мы должны понять: В человеке заключено все мироздание, значит, все секреты раскрываются в нас: Из нашего опыта мы сами должны добыть зерно истины. Корабли должны были предусмотреть, что ключи к их замкам могут затеряться.
      — Но ведь нам не войти без ключей:
      — А помнишь, ты говорила, что человек — это подобие Галактики, что сердце его — Таэра, голова — Авл, руки — Скут и Зарват, а Пцера будет левой ладонью?..
      Дождилика побледнела, вспомнив свою разорванную линию жизни, но принужденно улыбнулась и кивнула.
      Навк взял ее руку и повернул к свету.
      — Понимаешь, Корабли каждому человеку Млечного Пути оставили план спасения своей Галактики, начертив его на ладони! — Навк глянул в затянутые болью глаза девушки. — Это же карта Пцеры и наших путей в туманности! Она выглядит как трехмерная структура, которую сплющили! Вот попробуй, ухвати эту линию за кончик и в воображении подними, восстанови объем: И смотри теперь: вот пересекаются линии жизни, рассудка, судьбы, души, а на их пересечении мелкие черточки, словно лучи звезд: Вот, внизу, видишь звезду, узнаешь? Это Иилах, где я встретился с Корабельщиком. Пусть тебя там и не было, но это все равно твоя судьба. А вот — Джизирак, Сингуль и Мгида: Там везде мы уже были, только вот в этом пересечении линий не были: Этот угол — несомненно Вольтан. Теперь представляешь, где он в Пцере расположен?..
      Дождилика напряженно вглядывалась в свою ладонь.
      — А линия жизни?.. — спросила она. — Обрывается?..
      — Нет, — улыбнулся Навк. — Нет. Она просто кончается там, где выходит за пределы Пцеры. Вне Пцеры у нас будет совсем другая жизнь:
      — Значит, надо лететь в центр туманности, куда ведут нас все линии, и там искать Вольтан?
      — Вольтан должен быть сверхзвездой, — гордо сказал Навк.
      Парусник лег на курс и поплыл в глубины ночи. Звездная полночь мироздания сияла над его снастями.
      Но там, куда указал Навк, были мертвые астероидные поля. Ни единого огня не горело среди куч вселенского мусора.
      — Как же так?.. — растерянно бормотал Навк, оглядываясь по сторонам. Такого сокрушительного поражения он не ожидал.
      Дрейфующий среди каменных глыб Парусник обогнул огромную, медленно крутящуюся скалу, и впереди показалось бурое, унылое светило — не ослепительное сверхсолнце, а старый, затухающий, багровый карлик. Отчаяние зазвенело в висках Навка, стиснуло сердце, не давая дышать.
      — Может быть, Вольтан — это планета?.. — неуверенно предположила Дождилика.
      — Нет, — с горькой убежденностью твердо возразил Навк. — Джизирак и Сингуль — звезды, и Вольтан тоже должен быть звездой.
      Тусклый, красный глиняный шар планеты быстро бежал вокруг своего умирающего солнца. Без всякой надежды Навк и Дождилика направили Парусник к этому безжизненному миру.
      — Смотри, Навк, ты видишь этот знак?.. — вдруг, вздрогнув, спросила Дождилика, не отрывая взгляда от поверхности планеты.
      Навк сощурился, напрягая зрение, и ответил:
      — Да: По-моему, это символ Тукана, Вещей Птицы:
      — Это не Вольтан, — улыбнувшись, сказала девушка. — Совершенно точно, что это не Вольтан. Потому что это Пскемт — давно потерянная людьми легендарная сокровищница древней цивилизации Хозяев: Даже папа не смог найти Пскемт: Мы должны побывать там.
      Парусник уравнял свою скорость со скоростью вращения Пскемта, завис над гигантским знаком Тукана и осторожно поплыл вниз. Пустынная планета была покрыта темными песками, из которых кое-где поднимались изъеденные, полуразрушенные, накренившиеся, как тонущие корабли, останцы. Среди песков лежала площадь, замощенная треугольными плитами, по которым от вечного ветра безостановочно струились мелкие песчаные ручьи. Навк и Дождилика ступили в эти потоки, погрузившись по щиколотку.
      — Вон там стоит пирамида, — махнув рукой, сказал Навк. — Я думаю, что в ней и находится вход в сокровищницу. Только интересно, имеют ли сейчас сокровища Хозяев хоть какую-нибудь ценность?
      — Мы же не торговцы, какая нам разница?.. — пожала плечами Дождилика. — Важно узнать, что было ценностью для тех, кто исчез тысячи лет назад, оставив нам Галактический Тракт:
      Пирамида, замеченная еще с орбиты, постепенно увеличивалась. Наконец стало возможно разглядеть ее во всех подробностях. Такая огромная, что трижды превышала высоту Парусника от клотика до клотика, она была срезана сверху, и к той площадке вела единственная узкая лестница, выбитая в стене. У подножия лестницы лежал высокий бугристый холм. Песок скопился вокруг него, длинными заносами забирался почти на вершину.
      Холм загораживал подступы к лестнице. Навк и Дождилика в нерешительности остановились. Вдруг весь холм вздрогнул. Песок посыпался с его хребта. Раздалось глухое хрипение, скрежет. Прямо перед людьми часть покрова внезапно начала сминаться складками, и из-под них обнажился огромный тусклый глаз, затянутый багровым дымом.
      Глаз без выражения глядел на Навка и Дождилику. Они оцепенели под гипнотическим испытующим взором. Но вот колыхание снова прокатилось по туше. Обрушивая лавины песка, холм подался вверх. Тяжелая башка с бивнями и единственным глазом поднялась в воздух. Распрямились восемь могучих лап, костяной гребень вылез на хребте. Глухой рев взметнул два смерча по сторонам ощеренной пасти. Перед людьми стоял Зорг — страж-ящер сокровищницы Хозяев. Качнувшись, Зорг двинулся на людей.
      Навк окаменел, не в силах сделать ни шага.
      Башка Зорга с хрустом метнулась вперед. Два бивня, выбивая фонтаны песка, прочертили рытвины справа и слева от Навка и Дождилики. Пыль окутала все вокруг.
      Навк отшатнулся и почувствовал, как Дождилика схватила его за руку.
      — Стой!.. — крикнула она.
      Пыль оседала. Навк увидел, что исполинская башка находится прямо перед ними.
      Багровый глаз закрылся, и чудовище было неподвижно. А по его челюстям, по рылу, по веку, по лбу, по темени в каменном панцире были прорезаны ступени.
      — Легенды говорят, что Зорг видит человека насквозь, — сказала Дождилика. — Смотри, он разрешает нам идти:
      Навк поколебался, но, собравшись с духом, шагнул на первую ступень. Друг за другом Навк в Дождилика поднялись на спину гигантского ящера, который еще не полностью вылез из пещеры под пирамидой, прошли по гребню и перебрались на лестницу в стене.
      Она восходила так высоко, что горизонт разошелся в необозримую даль. Парусник проступил черной ажурной конструкцией над золотистой пустыней. Темно-алый диск светила стоял над Пскемтом в полнеба. Никакая другая планета не имела столь же великого солнца.
      Поднявшись на верхнюю площадку, Навк и Дождилика увидели, что всю пирамиду насквозь, как колодец, пронзает каменная труба. Сверху вниз в нее убегала винтовая лесенка. Но почти до самого верха труба была заполнена шевелящейся лавой, как жерло вулкана. Вязкая кровь планеты лениво переливалась в шахте, на ней лопались пузыри.
      — Дальше дороги нет: — пробормотал потрясенный Навк и тотчас отскочил в сторону, потому что труба пришла в движение.
      — Смотри, ее раскручивает Зорг!.. — оглядываясь, воскликнула Дождилика.
      Они подбежали к краю площадки и увидели, как далеко внизу, взрывая пыль, страж-ящер ползет прочь от пирамиды. Из его панциря сзади торчало вплавленное кольцо, от которого тянулась ржавая цепь, уходящая в клюз-воронку у подножия пирамиды. Видимо, эта цепь крепилась к внешней стенке трубы-стакана и была многократно намотана на нее так, что если потянуть цепь на себя, то труба начинала вращаться, как катушка ниток на шпеньке.
      Труба крутилась все быстрее и быстрее, и под действием центробежной силы жидкая лава приникла к стенкам колодца, поднявшись до самой кромки и обнажив его сердцевину, где извивалась винтовая лестница, штопором уходя вниз.
      — Здесь нельзя сомневаться, — быстро сказала Дождилика. — Когда Зорг вытянет цепь на полную длину, вращение трубы прекратится, и лава зальет тех, кто не будет спешить на этой лестнице:
      Навк и Дождилика взбежали на мостик, ведущий к лестнице. Едва первая волна лавы перелетела через край и расплескалась по камням, они помчались вниз, цепляясь за тонкий, нестерпимо горячий ствол, вокруг которого и вилась лесенка.
      Чудовищное сверло ввинчивалось в преисподнюю. Все исчезло, осталось лишь едва освещенное жерло вулкана, круто закрученная спираль, зной и грохот ног. Дыхания не хватало, сердце разбухало, раздирая грудь. Лестница все не кончалась. Навк чувствовал, что сходит с ума от бешеного спуска. Но когда показалось, что все силы уже исчерпаны и спасения нет, из глубины выдвинулся каменный конус. Острие его было срезано, и в диске этого сечения зияла раскрытая диафрагма люка, в котором исчезала лестница. Навк и Дождилика нырнули в него, и створки диафрагмы с лязгом захлопнулись над их головами, ибо Зорг растянул цепь на всю длину, и труба перестала вращаться.

      Слабые светильники, померкшие за прошедшие тысячелетия, едва освещали прозрачным синим светом дикие скалы, в которых рукой человека в незапамятные времена были высечены проходы, плавно уводящие вниз. Грубо обтесанные стены сохраняли следы кирки и кайла.
      — Хозяева были очень жестокой цивилизацией, — рассказывала Дождилика. — Они правили Галактикой несколько сотен веков, и это было время необыкновенного расцвета Млечного Пути, но и необыкновенного упадка человеческой жизни. Хозяева умели мгновенно перемещаться в пространстве, жить в открытом космосе без скафандров, силою мысли двигать предметы, управлять природными катаклизмами, взглядом излучать энергию, без помощи науки постигать тайны мироздания, внушать огромным массам рабов любые чувства: Объединившись, Хозяева подчинили своей воле всех людей Галактики. Хозяева не считались ни с какими жертвами, ни с какими затратами, реализуя каждый свой замысел, даже если он был чудовищен и бесцелен.
      Самих Хозяев было ровно миллиард. Они достигли бессмертия и прекратили продолжение своего рода, когда отсчитали миллиардного ребенка, отобранного из толп рабов и прошедшего обряд посвящения. Обостренные чувства Хозяев любое свое проявление переплавляли в произведение искусства, но высокое совершенство стояло по колено в крови рабов. Хозяева не разрешали рабам строить машины, потому что раб с машиной становится сильнее своего владыки. На машины у Хозяев было табу, все работы выполнялись вручную. На той планете, где у рабов вдруг появлялась машина, все рабы поголовно вырезались. А для того, чтобы перебрасывать рабочую силу с планеты на планету без помощи машин, Хозяева выстроили Галактический Тракт.
      — И как погиб этот всесильный народ? — спросил Навк.
      — Быть может, он еще не погиб: Если глядеть с Гвит-полюса в сторону галактики Петушиный Гребень, можно видеть летящий к ней сквозь Орпокену гигантский каменный куб. В этот куб вошли все Хозяева, замуровали себя и выбросились из Галактики. Непонятно, зачем они это сделали. На одной стороне куба начертан иероглиф, который читается как «отчаяние».
      Тоннель вывел Навка и Дождилику к широкой и длинной лестнице, на вершине которой, преграждая дальше путь, лежал колоссальный человеческий череп. На его лбу горел знак.
      — Он тоже обозначает «отчаяние»? — спросил Навк.
      — Нет. Это целая фраза. Ее можно прочитать так: «Мы знаем лишь малую часть простого, а прочее — бесконечно».
      Они поднялись по сумрачной лестнице и увидели, что череп снизу образует словно бы арку, под которую уводит дорога.
      Арка открывала проход в огромную неровную пещеру, посреди которой стоял гигантский механизм. Навк и Дождилика обошли его по кругу, внимательно разглядывая все оси, барабаны, передачи, шкивы, крепления и пружины. Невозможно было разобраться в этой груде перепутанного железа, уже порядком заржавевшего и от времени начинающего оседать. Навк осторожно тронул рукой одно из зубчатых колес, и оно неожиданно легко и плавно закрутилось. В глубине побежали какие-то цепи, что-то переместилось, перевернулось, посыпалась ржавчина и раздался рокот.
      Мотор, хоть и древний, был еще в рабочем состоянии.
      — Это машина для перемещения в пространстве, — прочитала выбитую на стене надпись Дождилика. — Великая тайна Хозяев:
      — Пойдем дальше, к сокровищам, — позвал ее Навк.
      Они перешли в следующую пещеру, но в ней на каменной платформе тоже стоял двигатель.
      — А это машина для перемещения во времени, — прочитав другую надпись, сообщила девушка.
      — Значит, Хозяева путешествовали в прошлое и будущее?.. — поразился Навк.
      — Нет. Они только построили машину для этого. Они считали, что путешествия во времени лишают мир смысла.
      Они пошли дальше. В третьей пещере снова был двигатель — Машина Метаморфоз, загадочный философский камень Млечного Пути. Эта машина преобразовывала одно из четырех состояний бытия в любое другое — материю в пространство, пространство во время, время в одухотворенность, одухотворенность в материю, и так сколько угодно в любых сочетаниях, но в равном объеме — в одном таланте.
      — Это уже близко к сокровищам, — сказал Навк, положив руки на рычаги и словно примериваясь двинуть их.
      Но и дальше опять стоял двигатель — Машина Гармонии.
      — Я не знаю принципа ее действия, но слышала о ней от папы. — Дождилика взяла Навка за руку. — Не надо, не трогай ее, Навк: Она порождает гармонию Абсолюта.
      За несколько тысяч лет до Нанарбека император Бельтан проник сюда и снял с нее чертежи, чтобы сделать свою империю идеальным миром. Когда эта машина была установлена и запущена в скоплении Глагол, вся империя благословляла Бельтана.
      Но законы гармонии таковы, что она либо заполняет все пространство, либо ее нет вообще. Машина Хозяев имела мощность, пригодную лишь для гармонизации скопления Глагол. На то, что находилось вне этого скопления, ее силы не хватало, и Абсолют начал все выжигать. Огненный вал двинулся от Глагола и мог спалить весь Млечный Путь. Но Бельтан уже достиг той степени совершенства, когда понял его чудовищность, и взорвал машину, покончив самоубийством и разметав все скопление.
      Огромную брешь на месте Глагола сейчас называют Великой Пустотой, или Йоргом.
      Навк и Дождилика пошли дальше и в пятой пещере нашли Машину Энергии — двигатель, выделяющий энергию из ничего.
      — Это и есть вечный двигатель? — спросил Навк. — А почему он не работает?
      — Зачем Пскемту океаны энергии?
      В шестой пещере стояла Машина Равновесия.
      — Это что, вторая Машина Гармонии? — поинтересовался Навк.
      — Нет, это скорее двойник вечного двигателя, но наоборот. Он преобразует все виды бытия в ничто. Вселенная нуждается в противовесе. Двигатели Хозяев нуждаются в Антидвигателе.
      Седьмая пещера заключала в себе Машину Познания — склепанный из шестиугольных плит шар, подвешенный на цепях к потолку. Снизу из шара выходила длинная игла, упирающаяся в страницу огромной книги, лежавшей на специальном подиуме.
      — Каждый, кто приходит сюда, переворачивает страницу, — сказала Навку Дождилика.
      Навк подошел к книге. Листы ее были из тонкой фольги. Шар, неуловимо покачиваясь, выдавливал на них иероглифы. Вся страница была уже исписана.
      Механический разум ждал, когда ему перевернут лист.
      — «Никогда не дели на познанное и непознанное, — начала читать Дождилика. — Желающий знать пусть знает. Мысли, и да будет разум твой подобен чаще. Пусть будет глубоко твое страдание. Страдание разума — от того, что сосуд, в который он помещен, из материи, одолеваемой бессмыслием. Пусть мыслящий борется не с телом, а с его бессмыслием. Мыслящий всегда несчастен, ибо позади него путь, ограниченный рождением, а впереди путь — бесконечный. Смерти нет. Нужна сила, чтобы идти вперед. Кончается страница. Близится молчание. Прочти. Быть может, ты знаешь больше. Тогда ты впереди всех».
      Навк был потрясен жизнью этого разума — одинокого, страдающего, неподвижного, отверженного вселенной и временем: Он высвободил лист из-под острия иглы и перевернул. Книга была исписана на треть. Навк попытался приподнять исписанные листы, но увидел, что они слиплись и проржавели насквозь.
      После седьмой пещеры долго тянулся пустой тоннель.
      — Странные сокровища у Хозяев: — задумчиво произнес Навк.
      — Все машины в мире являются разновидностями или сочетанием этих, — ответила девушка. — Для Хозяев они были истиной, а только истина может быть сокровищем:
      Каменная тишина была полна бесплотных, как тени, звуков на грани человеческого восприятия. Словно тихо переговаривались души Хозяев, сопровождая путников своим шепотом.
      Но вот бледный свет растворил мрак в дальнем конце коридора. По мере приближения, он сконцентрировался в прямоугольник выхода. Навк и Дождилика достигли его и замерли на пороге, пораженные.
      В зале, своды которого уходили в неоглядную высоту, стоял, излучая белое сияние, их Парусник.
      — Как он сюда попал?!.. — воскликнул Навк, оправившись от замешательства. — Мы же оставили его наверху!..
      — Это какой-то секрет Хозяев: — начала было Дождилика, но Навк, схватив ее за руку, потащил к кораблю.
      На острие причальной иглы Парусник вздымался в черный простор над головами — огромный и невесомый, словно выдох вечности. Его изогнутые, похожие на натянутые луки, упругие обводы словно рассекали мрак. Борта ощутимо-кругло выступали из темноты пещеры. Мачты и бушприт, как лучи, летели вперед и вверх, пронзая слепой воздух. Все огромное оперение Парусника было распущено, и каждый парус был надут, хотя в пещере не было ветра. Реи и весь такелаж на луках обводов натянулись тетивами, чуть звенящими в подземелье. Этот неуловимый звон путники и слышали в тоннеле.
      — А ведь это не наш Парусник, — вдруг сказала Дождилика. — То есть, это вовсе не Парусник:
      — Как это?.. — пробормотал Навк, но вдруг и сам понял, что даже Хозяевам не под силу обуздать и стреножить их вольный корабль.
      Перед ними, в точности, как настоящий, стоял Парусник из чистого серебра, выкованный неведомыми кузнецами в незапамятные времена и оставленный здесь навеки словно в знак безмерного изумления — вечное возвращено в вечность.
      — Как он похож: — сказал Навк, обходя корабль с задранной головой. — Ты никогда раньше не слыхала о нем?..
      — Нет, — ответила Дождилика. — Клянусь, я сама придумала Парусник: О Пскемте я знала только то, что здесь находятся Машина Гармонии и Синистер:
      — Как красиво: — с болью восхитился Навк. — Как же красиво они его сделали!..
      — Наш лучше, — вдруг возразила Дождилика.
      — Конечно: Наш — живой: А этот зато бессмертен:
      Они пересекали темный зал и увидели на возвышении слабо освещенную резную беседку.
      — Это последняя стена сокровищницы Пскемта, как гласит предание. Здесь бьет заповедный ключ Синистер, — сказала девушка.
      — Я слышал про этот ключ. В Галактическом Эпосе «Сатариада» говорится, что силант Ребран дал Сатару испить воды из этого источника, после чего Сатар стал бессмертен:
      — Нет, это ложь!.. Сатар не может создать ничего нового. Он перевирает и выдает за свое то, что создали природа, Корабли и Люди. Он походя осквернил имя Синистера:
      Они остановились между двумя тонкими витыми колоннами, поддерживающими над беседкой ажурный купол. Посреди беседки на дне каменной чаши блестела чистая родниковая вода.
      — Мы с тобой должны выпить воды Синистера: Хозяева выискивали среди своих рабов сильных и одаренных детей и приводили их сюда. Выпив воды, дети сами становились Хозяевами.
      — Ты хочешь, чтобы и мы стали Хозяевами? — удивился Навк.
      — Не в этом дело: Папа говорил мне, что Пскемт — это не просто планета, это древний Корабль-Матка. Только здесь можно было брать воду, которой Корабли вспаивали Первых Людей, рожденных в их чреве. Синистер — последний источник такой воды в Галактике:
      Навк молча опустился на колени у чаши, протянул руки к воде, сложив ладони лодочкой, зачерпнул ледяного холода и поднес к губам. Дождилика тоже опустилась перед Синистером.
      — Знаешь, — напившись, сказала она, — когда у нас будут дети, у нас ведь не найдется времени среди всех чудес Галактики снова отыскивать Пскемт: Надо взять воды Синистра с собой.
      Навк огляделся по сторонам и увидел на резных перильцах беседки хрустальную фляжку со шнурком. Он взял ее и подал девушке.
      — Эту фляжку забыл император Бельтан, — рассмотрев золотую анаграмму, сказала Дождилика. — Знал ли он, что она понадобится нам?..
      Дождилика опустила фляжку в источник.
      Они двинулись в обратный путь, снова прошли под днищем серебряного Парусника, одолели длинный тоннель, миновали анфиладу пещер с ржавыми машинами и сквозь арку под гигантским черепом попали на широкую лестницу.
      В последнем помещении, над которым была только лава, Навк перебросил обратно огромный рычаг, и в недрах скалы что-то зарокотало. Где-то наверху, где Зорг, видимо, давно уже вернулся в свое логово под пирамидой, начала вращаться титаническая труба, наматывая на себя цепь и раздвигая лаву по сторонам.
      Навк и Дождилика ступили на круглую плиту под винтовой лестницей. Диафрагма люка разошлась, и каменная плита, к удивлению людей, вдруг с легкостью стронулась, крутясь вокруг центрального столба, по ступенькам побежала вверх, как гайка по резьбе болта. В память о сокровищнице Хозяев на груди Навка висела хрустальная фляжка с волшебной водой заповедного Синистера.

      Одним из первых выстрелов Зоргу отсекли цепь, тем самым предоставив ему свободу действий. Псаи не обладали в достаточной степени маневренностью в условиях планетарного тяготения и атмосферы, поэтому они не смогли совершить высадку десанта на верхнюю площадку пирамиды или на лестницу. Механоидам пришлось пробиваться в сокровищницу Пскемта сквозь сопротивление страж-ящера. Лазерные уколы не успевали прожечь его скорлупы. Не меньше сотни механоидов были растоптаны, расплющены, разорваны разъяренным чудовищем. Пыль исчезла с каменных плит, покрывшихся выбоинами от когтей Зорга и ударов боевых орудий. Один истребитель, смятый и раздавленный, горел, другой лежал на боку. Возле него, вонзив оба бивня в его брюхо, громоздился Зорг, сраженный с орбиты залпом фокусных лучебоев крейсера Сатара. Псаи, как вороны на кладбище, усеяли все пространство вокруг пирамиды, а механоиды облепили лестницу.
      Навк и Дождилика поднимались на вертящейся платформе. Над головами появился свет. Взлет по лавовому колодцу заканчивался. Еще несколько оборотов, и люди ступили на мостик.
      Не меньше десятка механоидов торчало со всех сторон, нацелив на них лучебои.
      Навк отпрянул, а Дождилика вскрикнула.
      — Люди, вы арестованы! — прожужжал один из механоидов. — Не совершайте резких движений! Выполняйте мои приказы! Ваша жизнь в большой опасности!
      Навк оглянулся — мостик за его спиной обрывался в пустоту. Платформа уже опустилась глубоко вниз, и возможность отступить в недосягаемые недра Пскемта была утеряна.
      — Прошу следовать за мной! Прошу следовать за мной! — жужжал механоид.
      — Ваша жизнь под угрозой!..
      Лицо девушки было бледным, губы крепко сжаты, а глаза смотрели с такой болью, что Навк взял Дождилику за плечо, рискуя быть сожженным из лучебоя.
      — Погляди на Парусник, — сказала Дождилика.
      Парусник был накрыт квадратной сетью, углы которой были притянуты к земле. Сеть была скована из цепей — Навк увидел это даже на таком большом расстоянии. Цепи перехлестывали Парусник через корпус, привязывая к вбитым в камень крюкам, они окрутили мачты и бушприт. Даже причальная игла была уже забетонирована в огромный блок. Парусник оказался в плену, высвободиться из которого невозможно.
      Под конвоем механоидов Навк и Дождилика сошли на площадь перед пирамидой.
      Колоссальный шар умирающего солнца Пскемта давил сверху, точно неизбывная беда.
      Навк посмотрел на тушу сраженного Зорга. Исполинская голова вывернулась из бронированного воротника в панцире и запрокинулась набок. В застывшем коричневом зеркале глаза отражались снующие механоиды. Из всех щелей треснувшей скорлупы курился пар. Плиты под Зоргом были черными от крови.
      — Не плачь, — сказал Навк Дождилике. — Мы все равно выберемся и высвободим Парусник:
      Их привели в рубку одного из истребителей и пристегнули к креслам. Завыли турбины псая, корпус задрожал. Пленники почувствовали движение корабля.
      Потряхивание и толчки сменились плавным покачиванием — псай оторвался от земли.
      Все иллюминаторы корабля были задраены, и пленники ничего не могли видеть. Потом со всех сторон послышалось урчание — так бурлит воздух разрываемой атмосферы.
      Когда урчание угасло в басовых нотах, пленники поняли, что псай вышел в космос.
      — Приветствую вас на борту, — раздался вдруг из динамиков пульта безжизненный голос механоида. — Говорит бортовой компьютер патрульно-сторожевого автоматического истребителя номер 207 крейсера эпсилон 11 корпуса Си спецфлота Пцеры. — Навк и Дождилика молчали, глядя на приборную панель. — Высшим Трибуналом Корабельной Корпорации Сатара вы признаны сверхопасными преступниками Галактики, подлежащими уничтожению при первой возможности.
      — В чем нас обвиняют? — громко спросил Навк.
      — Узнать, в чем вас обвиняют — значит, усугубить свою вину, — ответил голос. — Вы будете уничтожены через тридцать четыре минуты.
      Сердце Навка забухало, кровь отлила от лица. Он оглянулся на Дождилику. Девушка толчком головы откинула кудри.
      — Я люблю тебя, — сказала она. — Разве есть что-то важнее этого?..
      — Я буду задавать вопросы, вы будете отвечать четко и быстро. Мои приборы сканируют мозг каждого из вас. Я буду карать за лживые ответы. Информация обрабатывается мною и передается на крейсер.
      Два шлема на кронштейнах поднялись над головами пленников и нахлобучились.
      Захваты обжали горло.
      — Где в данный момент находится человек по имени Корабельщик?
      — Не знаю, — ответил Навк, усмехаясь. И вправду, кто знает, где сейчас летит Мгида?
      — Истинность подтверждаю. Похвально. Мало информации. Предосудительно. Каковы планы действия Корабельщика?
      — Не знаю.
      — Аналогично. Каков механизм действия Галактического Тормоза?
      — Не знаю.
      — Что такое «Вольтан», который вы разыскиваете?
      — Не знаю.
      Компьютер долго молчал.
      — Если вы ничего не знаете, — другим голосом спросил он, — почему вы решили, что вправе направить Галактику по иному пути развития, нежели нынешний? Чем вы руководствуетесь? Где ваши ориентиры? Зачем держитесь друг за друга, если из-за этого у вас лишь дополнительные трудности? Почему вы не отступаетесь от своего, хотя через двадцать две минуты будете уничтожены?
      — Не знаю, — усмехнулся Навк.
      Компьютер снова молчал.
      — Сканирование показывает, что ваш мозг не содержит логически оформленных конструктивных сведений. Ассоциативные связи представлены в объеме примерно в восемь миллиардов бит. У вас информации о дальнейших действиях — ноль. Вычислить алгоритм невозможно.
      — Это замысел Кораблей, — сказал Навк Дождилике. — Они знали, что случится после их смерти: Чувствуешь, как они оберегают нас?.. Мы спасемся, я верю в это:
      — Процесс вашего уничтожения необратим, — заявил компьютер. — О программе действия корабля нельзя говорить «замысел». Вычислительные машины не имеют замыслов.
      — Корабль и человек — это почти одно и то же, — сказал Навк.
      — Запрещено! Запрещено! Запрещено! — заверещал компьютер. — Запрещено идентифицировать корабль как человека! Требую ответа: где находится драгоценный камень из древнего сооружения на планете Ракай?
      — У меня, — сам не зная почему, просто сказал Навк.
      Из пульта с быстротой молнии вылетел щуп, почти уткнувшись прямо в лоб Навку.
      Попискивая, щуп забегал сперва вокруг головы, потом стал спускаться вниз.
      — Стекло. Вода, — сообщил компьютер, после того, как щуп исследовал фляжку с водой Синистера. Навк ждал, когда чувствительная голова щупа доберется до его перстня.
      — Золото. Базальтовая галька, — констатировал компьютер и, дождавшись конца исследований, сказал: — Ты лгал. У тебя нет драгоценного камня. Где он?
      — Тогда я не знаю, — ответил Навк и вдруг почувствовал такое огромное преимущество перед машиной, что даже странно было думать, что он сейчас умрет.
      — Десять минут до вашего уничтожения, — сказал голос. — Дальнейшее ведение допроса представляется бессмысленным. Включаю видеопроекцию с борта флагманского крейсера.
      На пульте зажегся экран, и пленники вновь увидели прикованный к Пскемту Парусник. Свет красного солнца словно причинял боль. Объектив камеры начал отходить вдаль. Парусник уменьшился, перспектива разворачивалась, и наконец вся планета уместилась на экране.
      И вдруг она исчезла. На ее месте клубилось золотое облако. Какие-то силы распирали его изнутри. Оно излучало яркий свет. Черные и багровые сгущения выпирали из недр наружу. Внутри него извивались пласты огня и надувались пузыри.
      Наконец облако развалилось на мириады обломков, медленно поплывших во все стороны.
      Дождилика закричала, забившись в ремнях. Навк осознал, что ни Пскемта, сокровищницы Хозяев, ни Парусника, лучшего корабля Галактики, больше не существует. Сатар уничтожил все.
      — Ваш корабль ликвидирован, — выключая изображение, сказал компьютер. — До вашего уничтожения остается сорок секунд. Прощайте.
      Дрожь пронзила тело Навка. Волосы шевельнулись на голове.
      — Подождите, люди, — вдруг странным голосом сказал компьютер. — Так вы говорите, что корабли в люди — это:
      Взрыв рванул прямо в рубке, разнеся компьютер на клочки. Тугой обжигающий ветер ударил в лица.
      — На-авк!.. Ну скажи мне что-нибудь!.. — закричала Дождилика.
      — Я не знаю: — прошептал Навк.
      Корабль словно лопнул, как расколотое надвое полено. С лязгом и грохотом сработала дьявольская пружина катапульты. Два человека — юноша и девушка — в вихре леденеющего воздуха были вышвырнуты прямо в креслах в пучину открытого космоса.

      «Не странно ли, что мы живы?»
      «Что я могу ответить?»
      «Может быть, теперь мы бессмертны?»
      «Наверное. Скорее всего. Следует ожидать, что так».
      «И мы — Хозяева?..»
      «В какой-то степени — да. Мы же испили воды Синистера. Значит, обрели их способности. Никто, кроме Хозяев, не мог жить в космосе:»
      «Знаешь, Навк, мне так жалко: Я хочу остаться человеком:»
      «Мы и остались людьми: Только иными».
      «А я хочу, как раньше:»
      «Тогда бы мы умерли».
      «Но ведь нам нечего бояться смерти? Ведь там, за ее чертой, нас ждет папа. Мне всегда было хорошо там, где он:»
      «Но мы должны закончить дело!»
      «А потом? Мы больше не будем людьми? Мы будем жить вечно?»
      «Когда-нибудь да умрем. Жить в вечности невозможно».
      Они сидели на треугольной плите, какими была вымощена площадь вокруг пирамиды на Пскемте. Плита, как плот, плыла в пустоте космоса среди роя больших и малых обломков. Каменные глыбы, тускло озаренные близким светилом, неуклюже вращались, переваливались. В новорожденном астероидном поле еще не было уравновешенности и слаженности древних потоков. Обломки постоянно сталкивались друг с другом, дробясь на мелкие части или взрываясь. Все пространство было наполнено тушами летучих скал и вспышками света.
      «Что же нам теперь делать?» — спросила Дождилика. Они переговаривались мыслью, взглядом. Наверное, они могли бы говорить друг с другом через целые сотни световых лет, но их неумолчно звучащий зов не достигал Парусника.
      «Парусник погиб. Что же нам делать?..»
      «Что и раньше: Мы должны найти Вольтан».
      «Но где? Как? Это невозможно!..»
      «Не знаю:» — ответил Навк.
      Сколько времени прошло, пока они безмолвно дрейфовали среди руин Пскемта, определить было нельзя. Их окружала сама вечность, не имеющая ориентиров. Но вдруг в душе Навка взорвался крик девушки:
      — Навк!.. Навк, смотри! Это Парусник!
      Навк встрепенулся. Дождилика стояла на краю плиты. Сквозь лохмотья ее комбинезона просвечивало голое тело. Прижав ладони к вискам, Дождилика напряженно вглядывалась куда-то в круговерть тяжелой каменной метели. Навк подошел к ней.
      — Вон там!.. Он был вон там!.. — сказала Дождилика.
      Острая жалость раздирала душу Навка.
      — Ты мне не веришь? Я видела его! Он жив! Он где-то там! Он просто не может найти нас!.. — горячо повторяла девушка.
      Навк обнял ее, и она поникла, медленно опустилась на плиту.
      — Мы построим другой корабль: — чувствуя, что это бессмысленно, произнес Навк.
      — Вот он, — вдруг спокойно сказала Дождилика, глядя все в ту же сторону. Навк обернулся и обомлел. Одна огромная глыба отошла, другая опустилась, и вдали, точно пламя свечки во мраке, Навк увидел Парусник — яркий, чистый хрустальный кораблик плыл среди каменных россыпей.
      Плита рванулась вперед, повинуясь влечению хозяев. В длинном прыжке она преодолела расстояние до разошедшихся скал, а потом двумя точными виражами обогнула их, вылетая туда, где только что был Парусник.
      Но теперь там его уже не было. «Мираж?..» — растерянно подумал Навк. Тотчас Дождилика толкнула его. Белый парус блеснул в другой стороне и снова скрылся за астероидом.
      Плита помчалась туда. Мелкие камни мелькали вокруг. Большие обломки, как айсберги, грузно проползали мимо. Дождилика и Навк, стоя на коленях, держались друг за друга, чтобы не сорваться. Но Парусник снова исчез.
      — Где он?.. — озираясь, спросил Навк. Парусник, как по волшебству, снова сверкнул вдали. Жемчужное свечение метнулось по диким камням. Ореол угас за горбом скалы. Плита, как птица, вновь устремилась за корабликом.
      Казалось, какая-то злонамеренная сила влекла Парусник, заставляя на мгновение появляться и скрываться вновь, убегать от хозяев, лавировать среди движущихся астероидов, прятаться, запутывать. Навк и Дождилика мчались по его следу, но никак не могли догнать — легкий Парусник, как перышко в ураган, улетал прочь, словно заманивая людей в ловушку.
      — Мы все равно догоним его, — умоляюще глядя на Навка, сказала Дождилика. — Мы отыщем его, правда?..
      И вдруг, пронзив рой обломков, промчавшись между двух утесов, которые врезались друг в друга за их спиной, люди оказались в чистом пространстве. Прямо перед ними в облаке своего света, весь в иголочках голубого огня, сиял их Парусник — стая надутых парусов над точеным корпусом, луч бушприта, горделиво поднятый вверх, и изогнутыми саблями крылья кливеров над ними, причальная игла и две лазурных звезды на клотиках — зрелище и дивное, и гибельное.
      — Это не он, — закрывая лицо руками, произнесла Дождилика. — Это не он. Это его двойник из сокровищницы Пскемта:
      Такого удара Навк не ждал.
      Серебряная игрушка Хозяев, вынырнувшая из-под обваливающихся сводов, плыла по простору вселенной. Вокруг нее трепетными волнами растекался свет. В смутном отблеске Навк увидел вдали какое-то тело. Присмотревшись, он различил массивный темный шар размером с небольшую луну. От полюса к полюсу шар на дольки расчленяли ровные, как по линейке, трещины. По экватору шар был охвачен огромным обручем.
      — Дождилика: — позвал Навк. — Сатар уничтожил наш кораблик, его мачты и паруса сгорели, но дух его жив: Смотри, ведь он вывел нас к Вольтану:
      Но Дождилика плакала, и только горечь была в душе Навка, когда он ясно и отчетливо понял, что победит в этой схватке.
      Их космический плотик скользнул вниз, мимо блистающего серебряного обмана, в сумрак гнетущего секрета Кораблей, который был упрятан в недра планеты, той, что много тысяч лет спустя другою расой была избрана для своей сокровищницы. Навк почему-то знал, что им надо опуститься на поверхность обода, сковывающего планетоид.
      По воле Навка плита, как с горки, скатилась с орбиты и остановилась посреди черной равнины. Навк поднялся, а Дождилика осталась лежать лицом вниз. Навк не стал ее трогать; он сошел на шероховатый камень и сделал несколько шагов.
      Огромное солнце, еще недавно озарявшее песчаные равнины Пскемта, казалось помятым. На небе не было звезд, лишь изредка вспыхивали огни астероидных катастроф. Весь небосвод был полон мельтешением почти неразличимых каменных обломков.
      Ни одного из них невозможно было увидеть снизу, но все вместе они создавали эффект непрочности, кипения неба, перемещения масс темноты и скоплений мрака.
      Навк опустил голову. Черная однообразная равнина расстилалась кругом до близкого, словно обрыв, горизонта. Черное нечеловеческое небо клокотало сверху.
      Красное дымящееся солнце, как глаз угрюмой вечности, пристально взирало на двух людей, брошенных в самую пучину беды.
      Навк вернулся к Дождилике, сел рядом и стал гладить ее кудри.
      — Не плачь, — сказал он. — Мы на Вольтане.
      — Мне кажется, что уже нет никакой разницы: Я устала, Навк: Я потеряла все самое дорогое: Я больше не хочу жить:
      — Твой отец терял и большее: Но он дрался до последнего: Нам надо довести дело до конца: Потерпи еще немного: Мы не можем сойти с этого пути:
      Навк поднялся и вытащил из оправы перстня перлиор. Звездная жемчужина переливалась на ладони, как последняя в жизни крупинка радости. «В Храме Мироздания на Ракае было сказано, что на Вольтане он будет семенем, зерном:» — подумал Навк.
      Сжав жемчужину в ладони, он медленно побрел по равнине, глядя под ноги. Он остановился у небольшой трещины в камне, присел на корточки возле нее, ощупал ее пальцами и осторожно опустил сияющую капельку в черный разъем. Потом он снял с шеи фляжку с водой Синистера, вытащил пробку и вылил воду вслед за жемчужиной, а флакончик, размахнувшись, швырнул прочь.
      Больше делать было нечего. Навк поднял лицо, глядя в небо. В душе было пусто, на сердце тяжело. Словно древние краски на иконах, проступили сквозь мглу лики созвездий, глядевших печально и тревожно. Навк смотрел в это небо и думал, что во вселенной звезд неизмеримо больше, чем душ, и чем будет он под этими вечными огнями? Он, человек, стоящий на черном камне, что плывет в дикой пустоте. Зачем создан этот простор, этот свет и эта боль, наполняющая любую вещь в мироздании?
      И что может сделать он в сравнении с мощью и величием гигантских звездных скоплений и бесконечных пространств? Какой свет рассеет эту мировую тьму и какой звезде он будет принадлежать? И нужен ли кому-нибудь, кроме него самого, свет его звезды?
      Что-то коснулось нога Навка. Навк опустил глаза. Тонкий стебелек, поднявшийся из трещины, как котенок, потерся о лохмотья его штанины.
      Навк не удивился. Он понимал, что финал недалек и надо ждать небывалых чудес.
      Стебелек медленно тянулся вверх. Вот один листочек отклеился от него, вот второй, третий, вот лепестки выгнулись в зубчатый воротничок, вот набухла завязь. Язычки стеклянного пламени рассекли ее тугой узел, выползли вверх, изгибаясь, расширяясь, образовали соцветие и сомкнулись. Большой хрустальный шар на тоненькой лапке покачивался среди черной равнины.
      Но тотчас трещина, куда Навк опустил перлиор, дрогнула и побежала в обе стороны.
      Навк сделал шаг, пытаясь догнать ее. Она, как пугливая собака, приостановилась, а потом стремительно брызнула вперед, исчезая в дали антрацитового поля.
      Навк вернулся к цветку. Хрустальный шар переливался, находя свет даже в той мгле, что его окружала, даже в мертвом огне умирающего светила. Но вдруг могучий толчок повалил Навка. Он тут же вскочил на ноги и увидел, что трещина, разбежавшаяся направо и налево, раздвинулась на ширину ладони. Цветок повис над ней, поникнув хрустальной головой, и Навк подхватил его за стебель.
      Камень задрожал под подошвами Навка. Трещина начала разъезжаться. Та сторона, где стоял Навк, поднималась, противоположная сторона, отдаляясь, опускалась.
      Навк наклонился над трещиной и увидел, что это настоящая пропасть, разверзшаяся до невероятных глубин. Цветок корнем уходил в эту бездну.
      Разлом рос. «Это цветок: — вдруг понял Навк. — Это он: Он пустил корень, и корень разломил надвое обруч, что сковывал Вольтан по экватору:»
      Дождилика уже бежала к Навку, который оторвал цветок от корня. Навк едва успел обнять девушку. Могучий удар расколол весь мир. Камень под их ногами, отломившись, полетел в бездну. Все смешалось. Взбесившееся тяготение швырнуло их вверх. Пространство сотрясалось, крутило и вертело их. Дождилика спрятала лицо на груди Навка. Навк, крепко вцепившись в нее, во все глаза глядел, как целые горы взлетали в небо. Двигались какие-то смутные, огромные конструкции, закрывающие багровую звезду. Колоссальные крылья планеты словно расправлялись, встряхивались, качая мироздание. Медленный взрыв разносил Вольтан на каменные лоскутья. Чудовищные полосы непроглядной тьмы рассекали сумрак. И наконец Навк увязал воедино все фрагменты разрозненного зрелища титанической метаморфозы.
      Обруч, опоясывающий Вольтан, лопнул. Планета начала разворачиваться, как бутон.
      Те линии, что от полюса к полюсу делили Вольтан на доли, были стыками лепестков исполинского цветка. Теперь, когда ничто больше не удерживало их, они возвращались в естественное положение. Вдвое уменьшившийся шар Вольтана увенчался двумя гигантскими цветковыми чашами на полюсах. Это начал работать последний механизм Кораблей. Теперь остановить Валатурб было невозможно.
      Та же сила, что выбросила их вон, опустила Навка и Дождилику на центральный шар Вольтана. Они поднялись на ноги и увидели нечто более грандиозное, чем превращение планеты — огромный объем космического пространства отходил прочь, оставляя Вольтан.
      Угасающее светило, как надувной шар за ниточку, утаскивало куда-то вдаль. Вслед за солнцем волоклись и обломки Пскемта. Облака космической пыли проплывали со всех сторон, возвращаясь на свое место. Метеоритные потоки, искривленные Кораблями, выпрямляли свои траектории. Лучи звезд, искажаясь на сопряжении пространств, разъезжались, расслаивались радугами спектров. Чудовищные молнии метались там, где друг мимо друга проплывали скопления энергии разных потенциалов. Вакуум светился от напряжения рвущихся гравитационных связей.
      Россыпи шаровых молний выскакивали из пустоты там, где лопалась структура зарядов. Звезды качались, словно мячики на волнах, разражаясь бурями протуберанцев. Планеты, как замки из пересохшего песка, рассыпались в прах и труху.
      Навк, наконец, понял, как выглядит та зона пространства, которая, подобно разбитой армии, сейчас отступала на свои позиции. Пространство это было в форме клина. Клин врезался в чужой объем и разъединил те области, которые прежде соседствовали; точно ледокол надвое расколол торос и застрял на миллион лет, а сейчас вся махина поехала обратно, позволяя льдам воссоединиться, вновь сомкнуть свое поле в единое целое.
      Но зачем Корабли устроили этот космический катаклизм? Какую цель преследовали они, нарушая линейность пространства, ломая его и коверкая?
      На Вольтане становилось все светлее. Навк не сразу осознал это, а когда понял, то двух взглядов было достаточно, чтобы разобраться. Клин уходил прочь, нож выдвигался обратно из раны Галактики. Те области пространства, которые раньше стояли рядом, теперь сближались, а значит, сближались и звезды, в них находящиеся. Два ослепительных шарика катились на Вольтан справа и слева. Навк схватил Дождилику за руку, указывая на них, ибо это был двойной знак их огненной смерти. Зажженные ими самими сверхгиганты Джизирак и Сингуль неумолимо сближались, как молот и наковальня. Между ними в точке их обоюдного тарана оставался Вольтан.
      — Эти звезды сожрут нас!.. — воскликнула Дождилика.
      Два голубых, два злых огня все разгорались, все разрастались. Свет их становился все ярче, все нестерпимее. Последние клочья каких-то туманностей уползающего пространства запылали, и огненные облака потекли мимо Вольтана. Надежды больше не оставалось. Два зрачка беспощадной истины выискивали тех, кто посягнул на волю стихий, кто посчитал себя избранником ушедших миров и теперь разделит с ними их жребий. Как так? Навк не верил в это. Неужели Корабли были столь коварны или равнодушны?..
      Джизирак и Сингуль выглядели уже как планетоиды. Они уже почувствовали друг друга цепким собачьим нюхом гравитации. Сквозь истекающее пространство они уже подтягивали друг друга силою взаимного притяжения. Свет их уже разошелся во все стороны, он ревел, как чудовище, на одной страшной ноте. Навк с Дождиликой, чтобы не ослепнуть, повернулись лицом друг к другу. Лицо Дождилики, неожиданно резко, четко озаренное пламенем Сингуля, вдруг показалось Навку таким красивым, что у него, как в первый раз, захолонуло сердце. В свирепости разбухающих светил, в ужасе и смятении, посреди души Навка вдруг ожила такая же мощная любовь, любовь, равная синим сверхгигантам.
      Сингуль и Джизирак уже встали по обе стороны вселенной, как две солнечных стены, как два солнечных цунами. Извивающиеся протуберанцы слепящими мостами перекидывались от звезды к звезде. Клочья плазмы, бурля, неслись от стены к стене. Вольтан висел в звездном костре, в облаке великого сияния, и вокруг него, как алебарды эскорта, как копья конвоя, скрестились лучи двух страшных звезд.
      Навк еще не чувствовал зноя, вода Синистера еще спасала его, но никакое могущество Кораблей не могло спасти их в котле звездного пожара. Ожоги еще не разъели кожу, но одежда вдруг разом вспыхнула. Навк видел, как огонь лижет плечи и руки, бедра и грудь Дождилики. Темные тела людей сквозили через живую ткань огня, и Навк, почти сходя с ума, увидел, что цветок, расколовший обруч Вольтана, тоже горит.
      Дождилика упала на колени, и Навк опустился рядом, обняв ее. Бураны из звездной плазмы перекатывались через них, и странные знаки уже проступали на суровом челе мироздания, когда темный силуэт, до рези в глазах черный в этой печи, в этой топке, вдруг появился в сияющей буре. Его мотало из стороны в сторону, подбрасывало, словно на волнах, и роняло вниз, раскачивало и захлестывало, но он рвался вперед, где его уже никто не ждал. Тень его накрыла двух черных, скорченных людей на раскаленном камне. Шатаясь, они поднялись на ноги, и при виде треснувшего корпуса и рухнувшей грот-мачты, при виде сорванных парусов и обломка причальной иглы никто из них не воскликнул и даже не прошептал:
      «Парусник!..»

      Вековая печать Вольтана была снята с Галактики. Туманность Пцера развернулась в свободном пространстве, как сложенное птичье крыло. Звезды Пцеры, до того словно беспорядочно насыпанные в темный мешок туманности, вдруг разобрались по местам, заняли свои истинные позиции. Обновленная Пцера приобрела свою изначальную структуру — ясную, строгую и сложную, как кристалл. Силы космических взаимодействий, до этого мига смятые, скомканные, почти стертые тем неестественным положением, которое занимали массы звездного вещества, носители этих сил, — внезапно ожили, восстав из недр тысячелетий, заработали, пронзая Пцеру во всех направлениях, свились в один узел, сплелись сетью, в которой светила повисли, как рыбы в неводе, как кони в упряжке.
      Две огромные звезды — Сингуль и Джизирак — слились друг с другом, породив новое, невиданное светило. Кроме легендарной Таэры, с незапамятных времен скрытой космическими трясинами Вырлами, Млечный Путь не знал такой звезды. Не только Цветущий Куст и Райская Птица, не только Материнский Сад и Гейзер, но и сверхдальние галактики Коралл, Плюмаж, Солнечная Подкова, Вымпел, Корона Небес, Павлинье Перо, Перламутровый Кубок, Лучистый Герб, Глаз Урагана, Фейерверк, Гребень Дракона, Темная Крепость, Диадема, Ночная Роса, Колесница, Буран — увидели, что в тусклой галактике Млечный Путь засияла небывалая звезда. Сила, что вдохнули в нее Корабли, была столь велика, что она преобразила всю Пцеру, возбудила косное пространство. Туманность превратилась в единый организм, где от светила к светилу по нервам-линиям, по нитям невода, по силовым осям бежала энергия, объединяющая всю Пцеру в неразрывную, неразделимую сущность — в Галактический Тормоз Валатурб.
      Валатурб впился в Скут-полюс, заменяя его собою, как при операции насос заменяет слабое, одряхлевшее сердце. Едва родившись, он уже всполошил всю Галактику, сотрясая ее до самых основ. Первый же толчок вывел все внутригалактические связи из режима медленного угасания. Вращение Галактики дало сбой только на мгновение, но это уже поколебало стабильное разбегание звезд от центра, рассеивание Галактики в Орпокене. В механизме вращения Млечного Пути сломалась только одна шестеренка, но это было уже той первой трещиной во льду, по которой узнают начало весны.
      Вся Галактика, составленная из космических кирпичиков — звездных скоплений, — почувствовала, как в мерном движении ее элементов один из них вдруг отказался двигаться, затормозил, и возмущение в общем движении принялось расти, грозя охватить всю гигантскую систему. Так давно бездействовавшие силы галактического единства — сама гармоничная организация, замысленная и реализованная Кораблями при строительстве Млечного Пути — вдруг восстали из праха, вдруг проявили себя.
      По галактической кровеносной системе к Пцере хлынул немыслимый поток возбужденной энергии. Она была той самой вырожденной энергией вселенной, что, запертая в пределах Галактики, коллапсировалась в режим Энергетического Неблагополучия, образуя непреодолимые препятствия для полетов людей.
      Млечный Путь замедлял вращение, и эта энергия, очищая Галактику, служила горючим для Валатурба. Космические течения несли ее к Скут-полюсу. Замысел Кораблей был как на ладони — Млечный Путь полностью остановится тогда, когда горючее кончится и Валатурб перестанет работать; а горючего этого осталось в запасе ровно столько, сколько скопилось энергии вселенной, пока Млечный Путь раскручивался.
      Струя энергии била из Валатурба навстречу вращению, как корабельный винт работает в обратном направлении, когда корабль останавливается. Яркий свет излучения вселенной заревом горел во всех окнах Галактики, пылал на пороге, и уже только миг оставался до тех пор, когда копья мироздания пронесутся без препятствий сквозь Млечный Путь и поразят спящих Мамбетов. Гибель их была неотвратима. Раса Мамбетов прекращала свое существование, уходя вслед за своими непримиримыми врагами, поразившими их из-за грани вечности.
      Поток энергии, летящий из Валатурба навстречу движению Галактики, как грязевой сель, нес в себе всякий мусор. В чистом океане Орпокены вслед за Млечным Путем волочился шлейф космического хлама в пыли, оставленный ревущим Валатурбом. В этом потоке, крутя и раскачивая, несло и Парусник, выскользнувший из теснин сталкивающихся светил.
      Вид у Парусника был ужасен, но корабль оставался живым. В рубке его на клавишном пульте, небрежно брошенный, горел хрустальный цветок, выросший на Вольтане из перлиора, политого водой Синистера. Навк осторожно поднял его. На хрупком, тонком стебельке вместо стеклянного шара светилось парусами-лепестками соцветие-кораблик, маленький Парусник. В теплом свете этого живого уголька мироздания лицо Дождилики было спокойным и счастливым. Кудри ее выступали из мрака тугими медными завитками. И в этот миг в полной тишине за спиной Навка вдруг сам собою забил колокол.
      — Это сигнал готовности к бою, — сказала Дождилика. — Папа научил Парусник всем сигналам капитанов Нанарбека:
      Парусник лег набок, накренился, разворачиваясь. Заскрипели его суставы, и Дождилика схватилась за Навка. В иллюминаторах звездный полумрак прорезал багровый огонь Вечного Маяка Кораблей, горящего на Скут-полюсе. Внезапно этот фонарь погас — какое-то тело заслонило его, приближаясь к Паруснику. Кровавый ореол засветился по контуру пришельца, очертив его зловещей линией.
      — А теперь будет самое страшное: — тихо сказал Навк.
      Великий Мамбет, он же Последний Мамбет — Сатар, уцелевший после взрыва Пцеры, — нашел своих врагов, чтобы отомстить им.
      Он не выжидал и не лавировал. Он несся прямо навстречу. Навк, видя, как приближается черное чудовище, почувствовал, что бессилен, что от него уже ничего не зависит, что Сатар атакует не людей, не двух ничтожных человечков, а призрак Кораблей. Навк понял, что бой будет вести Парусник.
      Парусник вонзился в Сатара, как дротик вонзается в разъяренного дракона. Все его паруса взвились вверх, точно лебеди, вспугнутые с озерной глади. Мачты застонали, захрустел корпус, и огонь забурлил со всех сторон
      — синий мертвый огонь гибнущей плоти, что отвергла одухотворение. С огромным прораном в боку Сатар пролетел мимо. Тотчас мощный удар в борт отшвырнул Парусник. Корабль завертелся в вихре магнитных полей, танцуя на бурунах пространства. Вселенная колесом крутилась в глазах Навка. Свечи дальних галактик светящимися линиями процарапали небосвод. Другой удар — в днище — подбросил Парусник, и он взмыл вверх, застонав. Черная тень носилась где-то внизу. Красный огонь Вечного Маяка качался из стороны в сторону.
      Но горящий фрегат Млечного Пути раздвинул завесу пыли, и в пустоте за кормой Парусника из глубины космоса всплыл ровный и мощный свет мириадов солнц. Словно мерцающий ветер наполнил паруса. Навк почувствовал, что нет ни боли, ни усталости, а радостью, отвагой и силой переполнена вся душа. Парусник, как драгоценность, заиграл в конусе света Галактики.
      Сатар налетел снова, но словно меч рассек его на куски. Бесформенные клочья, извиваясь, отскочили прочь из млечного луча, слипаясь и переплетаясь. Навк почти физически ощутил рев обожженного чудовища. В вираже уклонившись от черного молота. Парусник снова загнал в затылок вепря острогу чистого света. На миг Сатар весь проявился из мрака — жуткая и омерзительная тварь, исчадие пустоты и злобы, страшная ошибка мироздания, дозволившего жить гигантскому мертвому ящеру.
      Тяжелая пощечина вновь сбила Парусник, другая перебросила его обратно, и каменная палица протаранила днище, расплескав по волнам Скут-зоны легкие и звонкие щепки волшебных дариальских сосен. Со сломанными ребрами Парусник отпрянул в сторону, и солнечные стрелы впились в брюхо вплотную промчавшегося Сатара. Трепеща, Парусник снова выровнялся с врагом, но Навк знал, какая мука течет по его нервам. Дождилика обхватила голову руками, пытаясь противостоять боли корабля, но уже не было времени останавливать кровь. Ничто уже не могло остановить побоища. Кони безумия, кони возмездия неслись к пропасти.
      Парусник и Сатар ринулись друг на друга. На миг, когда тьма клокотала в недрах света, когда свет кипел и бурлил, раздирая тьму, они застыли в равновесии. Капли их крови — огненные шары, сгустки сверхчеловеческой энергии — точно воробьи, запрыгали по пространству. Но враги вырвались из объятий друг друга. Пробитые, разорванные паруса корабля тянули его обратно в схватку. Все острые шпили — клотики мачт, концы рей и бушприта — стали точно копья фаланги, хищно вылетевшие из-за выпуклых щитов всклокоченного оперения Парусника. Черная туша Сатара обозначилась в галактическом мраке глубинным фиолетовым свечением изогнутых сабель — окровавленных когтей Мамбета.
      Они сшиблись снова, и лязг и вой помутили огонь Вечного Маяка. Лучи секли, кромсали, рубили Сатара, серебряные молнии с широкими лезвиями разбрызгивались и ломались, переотраженные зеркалами стекленеющего пространства, а корпус Парусника трещал. Бизань сломалась пополам, а затем ее, как больной зуб, вращая, выдрало вон, разворотив корму, и отшвырнуло прочь, точно обглоданную кость.
      Парусник вырвался из клешней Сатара, оставляя за собой кометный шлейф легких алых звездочек. Мачты его качались, и он, слабея, все заваливался набок, но упрямо выпрямлялся. Навк тоже слеп от потери сил, и тело его немело, но воля — последнее и ясное слово смысла — горела так же ярко, как цветок Вольтана в его ледяной ладони.
      Ощеренный Сатар кинулся на Парусник, и Парусник уже не сумел отклониться от тисков вражеской ненависти. Клыки Сатара с треском вошли в плоть корабля. Свет Парусника померк, как костер, залитый водою, и только слабые язычки огня лизали металлические руки, раздирающие грудь корабля. Сатар сорвал паруса и сбил реи, словно ветви у дерева, а затем протащил последнюю мачту сквозь корпус, вырвав ее из днища. Стальные щупальца ударили в каждый иллюминатор, пробираясь внутрь.
      Звездный спрут напрягся, пытаясь разломить Парусник надвое, как орех. Сметая и круша все, щупальца ползли по палубам и стенам. Сатар подмял Парусник под себя, охватил со всех сторон и теперь добивал, разваливая на щепки.
      Навк оттолкнул Дождилику от черной змеи, извивающейся по полу. Пучок змей полз в дыру от мачты в своде потолка, толстые языки влезали в иллюминаторы. Только красное свечение цветка Вольтана озаряло рубку, которую громил Мамбет. Смялась в ком Навигационная Машина Гандамаги, рухнул клавишный пульт, вскрикнув всеми струнами. Парусник погибал. Из его трюма донесся стон и хруст ломающихся костей.
      Навк обнял Дождилику и прижал ее к себе, стоя посреди рубки на последнем островке. Когда черное щупальце, как кобра, угрюмо полезло на него, он поднял руку и без сожаления разбил о его рыльце чудесный цветок Вольтана.
      Алая вспышка окатила пространство, озарила треснувшие своды и стены рубки, черные заросли щупалец, Дождилику с медной кожей, с глазами, полными туманного, темного огня, и с пылающими, клубящимися кудрями. Корпус Парусника лопнул, рассыпавшись тонкими изогнутыми досками. Гнездо змей расплескалось во все стороны. Млечный Путь сияющей грозовой тучей навис над изорванным и разлохмаченным тряпьем — останками растерзанного Парусника. А Сатар, беснуясь, вертелся вдали, размахивая щупальцами, точно дрался с новым, невидимым врагом.
      Врагом этим был огонь. Он выскочил из разбитого цветка Вольтана, и теперь несколько щупалец Мамбета горели, как бенгальские свечи. Искры били во все стороны. Сатар крутился, пытаясь загасить, сбить пламя, но от этого только новые и новые костры загорались на его теле. И вдруг он разом вспыхнул весь. В ореоле изумительного блеска, в костре своего пожарища он впервые воочию предстал перед Галактикой, чьим незримым тираном был столько тысяч лет. В ярком пекле поражения он оказался в своей истинной ипостаси — гнусным червем, скорпионом, который в костре, изгибаясь, жалит себя в хвост, ядовитой медузой, рассеченной форштевнем корабля.
      Дождилика прикрыла глаза руками, а Навк сощурился. Они не отрывали взгляда от зрелища страшной агонии Мамбета. Держась за руки, они парили в пустоте, как ангелы, как человеческие души в эфире за хрустальными сферами небес. Когда рубиновые угли, остывая и рассыпаясь золою, поплыли среди обломков Парусника, в вечном круговороте одухотворенной материи во вселенной смешивая прах врагов, Навк понял, что кончается история и начинается будущее.
      Мамбеты и Корабли уплывают вниз по течению реки времени, и за толщей полупрозрачных веков меркнут соединившиеся за гранью бытия силуэты былых владык — Зодчих, Всадников, Пахарей, Воителей, Хозяев, Монахов: Протиснувшись сквозь узкое горнило настоящего, в безвозвратное прошлое погружаются невзгоды и победы, любовь и ненависть, горе и радость только что завершившегося мира, и дальше уже надо жить иначе. Бег времен неумолим, бесконечность метет дорогу, с каждым взмахом унося что-то дорогое и невосполнимое, и оставляет на камнях памяти лишь светящийся песок. Вот уже лучший корабль Галактики отправился в вечный полет за своим Корабельщиком, а на осыпающемся обрыве берега вслед ему смотрят его капитаны.
      Прибой веков крушит берег, отслаивая целые пласты, точит утесы памяти, и всегда надо отступать, отступать, отступать от кромки обрыва, чтобы не упасть на дно забвения раньше своего срока. А гул прибоя ритмичен, могуч и печален, как шум крови в голове, как бой часов. Часы бьют, часы Галактики бьют полночь мироздания, и вслед за тьмою идет небывало ясный день, и он обязательно будет полон неисповедимого счастья.
      — Не плачь, — сказал Навк Дождилике. — Парусник полетел своей дорогой: Мы уже в новой эпохе, не плачь, Дождилика: Смотри, нам остался другой корабль: — И он, протянув руку, показал ей на сияющую галактику Млечный Путь, которая, словно корабль, выплывала из облаков.

      Равнина была бескрайней и пустынной. Желто-зеленая, выгоревшая трава покрывала ее до горизонта. Изредка налетал ветер и гнал по травяному ковру полосы серебристого отсвета — травинки сгибались, показывая бледно-серый, блестящий испод. И небо было тоже совершенно чистым, только на юге сквозь синеву проступало белое, полурастворенное сгущение случайного облака. Трещали цикады, и их песни больше, чем тишина, говорили о вечности.
      Темная точка проклюнулась на голубом небосводе, и над безмятежными пространствами поползло басовитое шмелиное гудение. Точка приближалась, превращаясь из оптической абстракции в нечто объемное. Темная ниточка вилась вслед за ней, распушаясь на хвосте. И вот наконец стало ясно, что низко над лугом несется космический катер малого тоннажа в полном боевом оснащении.
      Он вырос почти моментально. Грохочущая закопченная машина мчалась над степью, оставляя за собой грязный инверсионный след. Невидимая рука расшвыривала травы, воздух ревел и бурлил, летя вслед катеру ураганным колесом. Катер был явно поврежден — корпус в черных шелушащихся пятнах, в пробоинах, с дырами выбитых иллюминаторов, торчали пеньки и остовы срезанных и спаленных антенн аут-связи, из-под заглушек двигательного блока валил дым, в бортовых генераторах, едва различимых сквозь обросшие сажей решетки охладительной системы, безостановочно стреляли голубые разряды. Одна турбина не работала, другая била длинной струей огня, то и дело прерывающейся и визжащей. Габаритные огни на кончиках коротких толстых крыльев и на верхушке длинного хвоста не горели. Ствол лучебоя был задран вверх в знак полного опустошения батарей.
      Катер — один за другим — выбросил три тормозных парашюта, которые лопнули, словно хлопушки, разбросав стаи цветастых лоскутьев. Носовые сопла катера работали в полную мощь. Промчавшись над равниной несколько километров, катер вдруг переложил рули, соскользнул на грунт, поехал на днище, как на полозе, и, замерев, врезался в землю, швырнув в небо комья и какие-то обломки. Почти сразу же спекшийся фонарь пилотской кабины треснул. Подняв над собою крышку, пилот вылез на корпус. Был он совершенно закопчен. Сделав несколько шагов в пламени, которое побежало по корпусу и задранному вверх крылу, пилот тяжело спрыгнул в траву и хромающей трусцой устремился прочь от горящей машины.
      Он деловито, точно на марафоне, бежал минуты полторы, а потом в корме катера бабахнуло раз, другой, и раздался настоящий взрыв — с иглами огня, брызнувшими из всех щелей, с фонтаном искореженных железяк и ленивой черной тучей, которая важно выбралась из вскрытых недр двигательного отсека и повисла над ним клубящимся бесформенным комом.
      От толчка горячего воздуха в спину пилот споткнулся, но не упал. Он перешел на шаг, оглянулся на погибший катер и направился к девушке, которая с букетом невзрачных диких цветов стояла посреди луга, изумленно взирая на сцену драматического финиша.
      Пилот стащил с головы шлем и оказался совсем молодым пареньком, чумазым и улыбающимся до ушей.
      — Ловко? — спросил он у девушки, заговорщически подмигивая ей и кивая на дымящиеся развалины. — Едва успел!
      Девушка молчала.
      — Еще немного, и накрылся бы, — добавил пилот, разглядывая ее.
      Она была в грубом сером комбинезоне, перехваченном на талии широким ремнем.
      Широко расстегнутый ворот открывал загорелые ключицы. Лицо девушки — задорное и одновременно какое-то печальное — не было испуганным, что очень ободрило молодого аса. В губах девушки была соломинка. Серые, неуловимо раскосые глаза были сощурены, отчего казались почти черными. Огромная шапка золотых кудрей, растрепанная горячим ветром взрыва, сама собою словно светилась под солнцем.
      Пилот довольно смелым и уже немного хамским движением вынул соломинку из губ девушки и сказал:
      — Привет. Как тебя зовут?
      — Дождилика, — ответила та, улыбаясь. — А почему ты летаешь на неисправном корабле?
      — Да в общем-то, он был совершенно исправен, когда я позаимствовал его у одного механоида: Правда, после того, как псаи невежливо всадили мне в брюхо пять ракет, он почему-то и впрямь немного забарахлил.
      — А почему тебя обстреливали? Ты преступник?
      — Конечно, — согласился молодой человек. — Я же угнал катер.
      — И все?
      — По-твоему, этого мало?
      — Мало, — сказала девушка. — Я бы не стала за это тебя убивать.
      — Это делает честь твоему сердцу, но механоиды в данном вопросе придерживаются иного мнения, — уклончиво сказал пилот. — А это что за планета?
      — Она называется Каланхое.
      — Не слышал о такой. Что ты делаешь одна в такой глуши?
      — А я не одна, — возразила девушка.
      Пилот привстал на цыпочки и увидел, что недалеко от них проходит широкая дорога, вымощенная желто-песочными плитами, а за дорогой в траве сидит какой-то мужчина.
      Молодой человек приветственно помахал ему рукой и спросил:
      — А чего он там сидит?
      Девушка не ответила.
      — В какой стороне город? — не обратив на это внимания, спросил пилот. — Далеко до него? Есть ли в нем комендатура механоидов?
      — Не знаю, — покачав головой, сказала девушка.
      Вдвоем они направились к дороге и остановились на обочине. Мужчина, сидевший в траве, поднялся и подошел к ним. Только теперь пилот заметил, что он сидел у двух белых плит, лежащих на земле.
      Мужчина выглядел лет на пятьдесят. Его темное лицо рассекали глубокие морщины, в виски и брови вплелись белые ниточки седины, на высоком лбу виднелся шрам. Глаза мужчины, глубоко запавшие, полуприкрытые тяжелыми веками, глядели устало, но пристально. Этот человек словно нес в себе какую-то боль, какую-то жестокую истину, другим еще недоступную, и пилоту стало немножко стыдно за свою лихую посадку посреди этой тишины.
      — Здравствуйте, — сказал он.
      — Папа, его только что сбили механоиды. Они всадили ему в брюхо пять ракет, — сказала девушка.
      Мужчина улыбнулся, приобняв ее за плечи.
      — А за что это они тебя так? — спросил он.
      — Он угнал у них катер, папа.
      — И за это механоиды теперь убивают?
      — Ха! — воскликнул молодой человек. — Сейчас отправляют на рудники Помроя даже тех, у кого найдут штурманские карты тысячелетней давности!
      Человек покачал головой.
      — А зачем ты угнал катер? — спросил он.
      — На прорыв к своим. Я из эскадрильи Перелетных Птиц.
      — Что это такое?
      — Вы ничего не знаете? — изумился пилот. — Да-а: Занесло же меня в глухомань: Вы хоть слыхали про запрет механоидов на полеты людей в космосе, про то, что мы сами научились строить корабли или угонять их, про войну, в конце концов?..
      — Кое-что слышал, — ответил мужчина. — Краем уха:
      — Ну, вы даете! — Молодой человек развел руками. — Вся Галактика бурлит, люди дерутся против механоидов, а вы тут цветочки собираете!
      — Чего ты привязался к моим цветам? — сразу отреагировала девушка. — Залезай в свой тазик и лети обратно, если не нравится!..
      — Ну, ты чего?.. — потрепал ее по кудрям отец. — Ведь и вправду идет Галактическая война: А кто такие Перелетные Птицы?
      — Так мы назвали свою эскадрилью, состоящую из кораблей, отвоеванных у механоидов: В Галактике есть несколько таких эскадрилий — Вольные Летчики, Орден Силантов, Звездная Жемчужина, Парусники: Но мы отличаемся от них тем, что у нас другая цель.
      — Какая? — спросила девушка.
      — Ну, есть легенда, что когда взорвалась туманность в Мертвой Норе Скут-сектора, где-то там, наверное, в Рамадарии, родился человек, знающий секрет Вечного Корабля: Вот эти эскадрильи то ли этого человека ищут, то ли секрет Корабельных Крыльев: А мы в это не верим. Говорят, что и сами механоиды разыскивают этого человека. Но скорее всего. Корабельные Крылья — просто красивая сказка. Мы же, Перелетные Птицы, деремся сами за себя, просто громим механоидов, где только можем, чтобы люди летали в космосе.
      — А что, сейчас никто не летает по Галактике?
      — За полет в космосе — смерть. За строительство корабля — то же. Проклятые механоиды! Они знают какую-то тайну про Вечные Корабли и не выпускают нас в пространство!..
      — Надо же, — покачал головой человек. — Удручающее положение:
      — Да-а, — согласился пилот. — А вы и не знаете тут ничего: Скучно живете. Я вот уже на шести планетах побывал, а вы: Что это за дорога? Куда она ведет? Что там в траве за плиты лежат?
      — Куда ведет эта дорога, я не знаю, — сказал человек. — Ведет, куда угодно. А под одной из этих плит ее мать: — Человек снова встрепал кудри девушки.
      Молодой человек почувствовал себя очень неловко. Девушка ободряюще и чуть виновато улыбнулась ему.
      — Она умерла, когда я родилась, — пояснила девушка. — Эти цветы для нее.
      — Извините, — пробормотал пилот. — Я же не знал. Тут и грохнулся с этой бандурой. То есть...
      — Папа, почему вы не познакомитесь? — Девушка взглянула на отца. — Ведь теперь мы будем вместе:
      Молодой человек смутился и, протянув руку, сказал:
      — Навк. Пилот Навк.
      Пожимая руку, человек ответил:
      — Можешь называть меня Корабельщиком.