Серым утром Служкин вышел из подъезда, ведя за ручку Тату.
      – Папа, а я не хочу в садик, – сказала Тата.
      – А я хочу, – признался Служкин, останавливаясь закурить. – Не понимаю, почему бы нам с тобой не поменяться?… Ты будешь ходить за меня на работу?
      – А там бьют? – поинтересовалась Тата.
      – Бьют, – честно ответил Служкин. – А тебя в садике разве бьют?
      – Меня Андрюша Снегирев мучит. Щипает, толкает…
      – Дай ему в рог, – посоветовал папа.
      – Он Марине Петровне нажалуется.
      – Тогда сама на него нажалуйся.
      – Он еще сильнее меня мучить будет.
      – Да-а… – протянул Служкин. – Заколдованный круг. Ладно, я поговорю с его мамой. Ты мне покажи ее, хорошо?
      Они остановились у перекрестка, на котором лежало звездообразное озеро грязи. Посреди него в буром тесте сладострастно буксовала иномарка, выбрасывая из-под колес фонтаны. Служкин взял Тату под мышки и перенес на другой тротуар, высоко задирая колени.
      – Папа, а ты мне купишь вечером жвачку с динозаврами?
      – Куплю, – пообещал Служкин.
      – А в зоопарке динозавры есть?
      – Нету. Они вымерли давным-давно.
      – А почему они умерли?
      – Съели друг друга до последнего.
      – А последний?
      – Последний сдох от голода, потому что некого больше было есть.
      – Папа, а они были злые?
      – Да как сказать… – задумался Служкин. – По большей части они были добрые. Некоторые даже слишком. Но добрых съели первыми.
      Служкин и Тата завернули в ворота садика, и Тата, вырвав ручку, побежала к дверям. В длинном голубом плащике и синей шапочке она была похожа на колокольчик.
      Служкин вслед за Татой вошел в раздевалку. Здесь была только одна мама, которая возилась с сынишкой. Служкин посадил Тату на стульчик, опустился на корточки и стал расшнуровывать ей ботинки.
      Сзади подошел мальчик с игрушечным пистолетом.
      – Я тебя жаштрелю, – сказал он, наводя пистолет на Тату.
      Тата испуганно глядела на Служкина.
      – Андрюша, иди ко мне, – позвала мама, и мальчик отошел.
      – Папа, это Андрюша Снегирев, – сказала Тата.
      – М-м?… – удивился Служкин. – Понятно теперь…
      Он переодел Тату и убрал все уличное в шкафчик с елочкой на дверке. Тата слезла со стула, Служкин поцеловал ее в щеку, и Тата побежала в группу. Оттуда донесся ее звонкий крик:
      – Марина Петровна, здравствуйте!…
      Служкин подошел к маме Андрюши Снегирева и дружелюбно сказал:
      – Бойкий у вас мальчик.
      – Да уж… – ответила женщина оборачиваясь.
      – Лена?… – изумленно спросил Служкин.
      – Витя?… – растерялась женщина.
      Она тотчас опустила голову, застегивая сыну рубашку, но Служкин видел, как порозовели мочки ее ушей. Пораженный, Служкин молчал.
      – Беги, Андрюша, – сказала Лена и легонько шлепнула сына.
      Андрюша побежал в группу, по дуге обогнув дядю. Лена и Служкин переглянулись и молча вышли на крыльцо.
      – Ты, значит, теперь Снегирева, а не Анфимова…
      Лена виновато улыбнулась.
      – А мне Андрюша говорил: «Тата Шушкина, Тата Шушкина»… Я думала – Шишкина или Сушкина…
      – Или Пушкина. Сколько лет мы с тобой не виделись?
      – Со школы, – тихо сказала Лена.
      – А ты все такая же красивая… – задумчиво произнес Служкин. – Только располнела…
      – А ты все такой же грубиян, – ответила Лена.
      – Извини, – смутился Служкин.
      – Ничего. – Лена ласково коснулась рукой его локтя. – Это я после Оли начала толстеть.
      – Какой Оли?…
      – Дочки Оли. У меня еще дочка есть. Годик с небольшим.
      – Вот тебе и раз… – только и нашел что сказать Служкин, но тотчас поправился: – То есть вот тебе и два…
      Лена засмеялась. Голос у нее был нежный и слабый.
      – Мне торопиться надо, Витя, – пояснила она. – Дома с Олей муж сидит, а ему на работу. Ну… до свидания.
      Она еще раз улыбнулась Служкину и пошла к воротам садика: светловолосая симпатичная молодая женщина в дешевом, мутно-бордового цвета плаще. Женщина, а не девушка и тем более не девочка, какой ее знал, а потом помнил Служкин.
 
      …До репетиции клуба «Бригантина» Витька околачивался в школе. Он одиноко слонялся по пустым коридорам, рассматривал тысячу раз виденные плакаты, из интереса зашел в женский туалет, потолкался в двери кое-каких кабинетов, в спортзал. Наконец он увидел вдалеке Лену Анфимову и Колесникова. Неизрасходованная энергия забила в нем ключом. Несколько минут он вдохновенно шпионил, прячась за углами и в нишах. Потом Леночка и Колесников уселись на подоконник черной лестницы, и Витька бесшумно обогнул их по верхнему этажу, на цыпочках прокрался на лестничную площадку над ними. Негромкие голоса в тишине звучали вполне отчетливо.
      – Ну и что? – спросил Колесников.
      – Ничего, – ответила Лена.
      – Они и не собирались.
      – А мне какая разница?
      – Ну… значит, ты остаешься дома?
      – Дома.
      – А как насчет моего предложения?
      – Какого?… А-а… Я не знаю… Ну извини… Мне страшно…
      – Чего страшного-то? Со мной же, не с кем-то.
      – Все равно… Давай в другой раз…
      – Фиг ли в другой-то, Ленка? Когда он будет?
      – Ну, будет, наверное…
      – Ага, «наверное»… Фиг ли время тянуть?
      Леночка молчала.
      – Ладно, я приду, – наконец тихо сказала она.
      Витька отошел и перевел дыхание. В груди его ныла тоскливая ревность. Обидно, что Колесо все же подбило Леночку на какое-то совместное дело. Ну и фиг. Витька разозлился и пошагал прочь.
      Вечером, когда Витька совсем было собрался идти к Будкину, в дверь позвонили.
      Витька пошел отпирать и увидел Колесникова.
      Витька уже устал изумляться житейской простоте Колесникова. Колесо был способен днем подраться с человеком, а вечером прийти клянчить у него, скажем, велосипед покататься.
      Колесников прошел на кухню и стал наливать себе чай.
      – Родичи-то твои когда приедут? – спросил он.
      – В субботу.
      – Везет тебе. Мои тоже обещали уехать к бабке в деревню, а сегодня передумали, козлы. А я уже одну бабу пригласил к себе домой. Чего ей теперь скажу, а?
      – Какую бабу? – хмуро спросил Витька. – Анфимову, что ли?
      – Ну.
      – Она бы все равно не пришла, – почему-то сказал Витька.
      – С фига ли? – хмыкнул Колесников. – Обещала уже, понял?
      Витька помрачнел. Злоба на Леночку, на этого дурака Колесникова разъедала ему душу.
      – Это от квартиры ключи? – спросил Колесников, цапая с подоконника связку. – Дай мне до завтра, а? У тебя же еще родительские ключи есть, да?
      – Положи на место! – вскипел Витька.
      Колесников быстро сунул ключи в карман.
      – Че ты, – хихикнул он. – Потом отдам, не посею. Ты же вечером все равно с Будкиным гулять пойдешь, а я сюда с Анфимовой приду…
      – Не пущу я тебя в квартиру! – возмущался Витька, не решаясь силком выдирать у Колесникова ключи.
      – Ничего я твоей квартире не сделаю! Как пацана прошу… Или ты че, влюбился в Анфимову, да? Она же страшная, ее на горке даже мацать никто не хочет. Влюбился, да?
      Сердце у Витьки тяжело заколотилось, а мысли смешались. С Колесом всегда так: не поймешь почему, но всегда делаешь то, чего ему надо.
      Колесников удовлетворенно похлопал себя по карману с ключами и из другого кармана вытащил пачку презервативов.
      – Зырь, – предложил он.
      Он распечатал один, натянул его на палец, повертел пальцем перед глазами и заржал, словно в жизни ничего смешнее не видел.
      – Я их у тебя оставлю, – сообщил он. – А то если мои предки найдут их, меня вообще зарежут. За что, спрашивается? Радоваться нужно, что сынуля ими пользуется, а не просто так.
      Колесников открыл холодильник и положил презервативы в дверку.
      – Тебе Анфимова все равно не даст, – безнадежно сказал Витька.
      – Даст, – уверенно заявил Колесников. Подумав, он беззаботно добавил: – Ну, не даст, так я ей пососать велю.
      Этот разговор каждым словом бил Витьку под дых. Он сидел скорчившись, молча. Колесников шумно хлебал чай.
      – Колесников, а тебе самому кто-нибудь предлагал пососать? – мертвым голосом спросил Витька.
      – Еще, Витек, не нашлось такого резкого парня.
      – Колесников, а пососи у меня, – предложил Витька.
      Наконец Колесников отвалил, выбросив презерватив, который он натягивал на палец, в мусорное ведро. Витька достал его оттуда, завернул в бумажку и сунул в карман, чтобы при случае выбросить. Мама с папой, наверное, тоже его зарезали бы, если бы увидели в ведре презерватив.
      Потом прямо в одежде Витька забрался под одеяло и затащил с собой магнитофон. Он поставил кассету Высоцкого и слушал ее долго-долго. Постепенно ему становилось легче. Это его в санях увозили к пропасти кони. Это его, расписанного татуировками зэка, парила в бане хозяюшка. Это он уносил на руках из заколдованного леса Леночку Анфимову.
      Витька вылез из-под одеяла и пошел варить суп. Он рассчитывал, что родители завтра вернутся домой и он их сразу накормит. Не было только хлеба. Разделавшись с супом и выключив газ, Витька оделся, взял деньги и авоську и пошел в магазин.
      Купив хлеба, Витька прежним путем направился обратно. Он уже почти вышел с территории Кирпичного Завода, как навстречу ему попались три пацана, которые заступили дорогу.
      – Ты откуда? – спросил один. – С Речников?
      – Из Кировского поселка, – соврал Витька, от страха облившись потом. Голос его сделался тоненьким. Кировский поселок был нейтрален и к Речникам, и к Кирпичному Заводу.
      – Ну, из Кировского, – хмыкнул один из «кирпичей». – А чего зассал тогда? – спросил он напрямик.
      Витька не сообразил, что ответить, и влип.
      – Деньги есть? – осведомился «кирпич».
      – Нету… – пропищал Витька.
      – Дай ему в рыло, Пона, – предложил один из «кирпичей».
      «Кирпичи» ухватили Витьку и обшарили карманы. Деньги они взяли себе, а ключи от квартиры и прочую ерунду, что нашлась, бросили в грязь. Один из «кирпичей» развернул извлеченный из Витькиного кармана бумажный комок и обнаружил в нем презерватив.
      – Зырь, мужики, – ошарашенно сказал он и спросил у Витьки: – Ты что, от Борозды идешь, что ли?…
      – Ну, – ответил Витька, понятия не имея, кто такая Борозда.
      – И она тебе дала?
      – Еще и в рот взяла, – ляпнул Витька.
      «Кирпичи» немного притихли.
      – Ладно, рубль мы возьмем, а остальное – на, – порешили они, возвращая Витьке мелочь и поднимая ключи. – И больше нам не попадайся, понял?
      «Кирпичи» обогнули Витьку и пошли дальше. Витька измученно поплелся домой. Несмотря на чудесное спасение, радости у него не было. Он шел и уныло считал, где и кто его может побить. «Кирпичи» – раз, шестнадцатая школа – два, за дорогой – три, детдомовские – четыре, Бизя и его банда – пять, за гаражами – шесть, пэтэушники – семь, ну и так, вообще, мало ли резких бывает…
      Первое, что услышал Витька, когда вошел в свой подъезд, – это бодрый голос Колесникова и звон ключей. Витька тотчас вспомнил, что гнусное Колесо уволокло ключи от его квартиры, собираясь вечером затащить сюда Леночку Анфимову. Мгновенно разъярившись, Витька винтом взвился на свой этаж, но увидел лишь закрывающуюся дверь, а за ней – спину Колесникова. «Значит, Лена все-таки пошла!…» – с ужасом и отчаяньем подумал Витька, хватая дверь за ручку.
      – Стой, Колесников! – крикнул он.
      Колесников оглянулся, увидел Витьку, шепнул что-то в глубь квартиры и шустро выбежал на площадку. Дверь он прикрыл и прижал задом.
      – Ты чего? – неестественно ухмыляясь, спросил он.
      – Ты же говорил, вечером придешь… – задыхаясь от подъема, сказал Витька.
      – А сейчас что, утро, что ли?
      – Я это… – замялся Витька. – В общем, нельзя ко мне…
      – Предки приезжают? – тревожно спросил Колесников.
      – Нет… Я сам… не хочу, понял? – бормотал Витька, переминаясь с ноги на ногу и не глядя Колесникову в глаза.
      – Ты чего, офигел, Витек? – обиделся заметно ободрившийся Колесников. – Сперва «давайте приходите», потом «пошли вон»! Так пацаны не поступают!
      Колесников на глазах обретал напор.
      – Не хочу я, чтобы вы тут… – растерянно повторил Витька.
      – Ага, ну – ща! – взмахнул руками Колесников. – Ты чего, Витек, баба, что ли? Захлыздил? Анфимова и то не боится, а ты!… Не кани, про это, кроме наших, никто не узнает – слово пацана. Чего я Анфимовой-то скажу? Служкин, мол, козел, «уходите» говорит? Чего ты перед ней позоришься-то, как защеканец? Она кому расскажет, что ты зассал, так пацанам с тобой здороваться западло будет! Ладно, не трусь, я никому не скажу – слово.
      Витька сопел и молчал, сбитый с толку.
      – Или ты сам с Анфимовой хотел? – Колесников попытался заглянуть Витьке в лицо. – Так она с тобой не пойдет, Витек. Я ее спрашивал про тебя, она говорит, что ты вообще какой-то пробитый, чухан, короче. Ну, в общем, дура она, ни фига в людях не понимает.
      Колесников приоткрыл дверь и задом полез в щель. Витька стоял на площадке неподвижно, молча, опустив голову.
      – А ты к Будкину иди, – посоветовал Колесников и захлопнул дверь. Потом он снова приоткрыл ее и добавил: – Я часов до семи. Анфимовой в восемь домой надо.
      Дверь закрылась.
      Витька еще постоял, раздавленный словами Колесникова, да и всем случившимся. Он совершенно потерялся и даже немного обалдел. Как это у Колесникова получается, что все делают для него то, чего им и делать-то противно?
      Витька развернулся и поплелся вниз по лестнице, стуча батоном по прутьям перил.
      Окончательно сломленный жизнью, Витька посидел у Будкина и побрел домой. Взвинченность у него сменилась глухим, тоскливым страхом. Витьке от отчаянья хотелось взять пистолет, пойти и застрелить и Колесникова, и Леночку Анфимову, да и многих других. Пусть потом его лучше судят за убийство, чем за то, что было на самом деле – стыдное, трусливое, глупое. «Хоть бы ядерная война началась…» – тоскливо думал Витька. Бомба – трах! – и никаких проблем. Ни за что не надо отвечать. Чистая Земля. И пусть не станет его самого – никто ведь не заплачет. И плакать-то некому будет. Себя Витьке было не жалко. Правильно Лена Анфимова сказала про него – чухан. Так и надо. Но и остальным гибель тоже поделом будет. За что они все на Витьку напали? Ненавистью своею, или равнодушием, или даже своими удовольствиями, своим покоем за его счет – чего они все его мучают?
      Витька посмотрел на часы: семь пятнадцать. Колесо уже должно укатиться. Интересно, что у него с Леночкой получилось?… А-а, плевать.
      Витька сунул ключ в скважину замка, но повернуть не смог. Заперто изнутри на кнопку. Значит, Колесников и Лена еще в квартире? Озверев, Витька надавил на звонок и держал палец, пока Колесников не открыл.
      – Чего растрезвонился-то?! – зашипел, отпихивая Витьку грудью и выходя на площадку.
      Колесников был в трико и майке.
      – Три часа кобенилась, я ее только-только уломал, тут ты звонишь!… – выпучив глаза, сообщил он. – Погуляй еще часик, че тебе? У меня уже все на мази – вот-вот, и готово будет!
      «Леночка еще не разрешила ему!…» – прострелило у Витьки в голове. Бешеная радость вмиг затопила грудь. Может, еще не все потеряно?…
      – Уматывай! – решительно сказал Витька Колесникову. – Хорош! Я больше гулять не буду!
      – Ну, еще полчаса, Витек…
      – Все, Колесников!
      Колесников вдруг юркнул за дверь. Витька успел вцепиться в ручку и рванул на себя. Колесников проворно высунул из-за двери босую ногу и пнул Витьку в живот. Витька ахнул, и выпустил ручку.
      Дверь захлопнулась.
      Витька повис на перилах и выпустил меж пролетов длинную, тягучую слюну. Дыхание сквозь спазм пробиралось обратно в грудь, как жилец в разрушенный дом. Из-за двери донеслось громкое кряканье пружин. Это Колесников разложил диван. Витька понял – зачем.
      Он подскочил к двери и принялся звонить. Звонок поорал, а затем умолк – видно, Колесников выдернул провод. Тогда Витька стал пинать в дверь и кричать:
      – Ко-ле-со!… Вы-хо-ди!… Ко-ле-со!… Вы-хо… Дверь неожиданно раскрылась, едва не двинув Витьке по лбу. Колесников, взбешенный, стоял на пороге.
      Витька, не размышляя, ударил его в глаз. Тотчас Колесников звезданул Витьку в зубы, а потом коленом в пах. Из Витьки мгновенно вылетели все мысли и чувства. Боль заполнила его по самую пробку и свернула в зародыш.
      Присев на корточки, Колесников посмотрел, как Витька корчится, и виновато сказал:
      – Сам напросился, дурак…
      Затем босые ноги Колесникова ушлепали в квартиру.
      Витька еще повалялся на полу, а когда отпустило – сел. Из разбитой губы на подбородок текла кровь. Витька поднялся. Душа его была как футбольный мяч, проколотый сразу в нескольких местах и свистевший всеми дырками. На лестничной площадке в окне между двумя рамами у Витьки был тайник. Он достал из тайника сигарету и поплелся вниз.
      У подъезда Витька сел на лавочку, освещенную окнами первого этажа, и неумело закурил. Фильтр лип к окровавленной губе, курить было противно, но Витька все равно курил. Он думал о Леночке Анфимовой, но думал без всякого чувства. Он был готов простить ей Колесникова, лишь бы она сейчас пришла к нему и спасла его от одиночества.
      Но он знал, что Леночка не придет. Также он понимал, что своей дракой с Колесниковым он, наверное, даже не остановил Леночку, а наоборот – дал Колесникову возможность забрать у нее то, чего она не осмеливалась отдавать. Там, наверху, Колесников сейчас скажет Лене: «Ну давай живее! Телилась тут три часа, как дура, а теперь этот гад пришел, и времени не осталось! Ложись скорей!» – именно этими словами. И Леночка не обидится, не уйдет, а сделает то, чего он приказывает. И даже не потому, что шибко его любит, а потому, что это – Колесников. Такая у Колесникова судьба. А у Витьки судьба другая. И о нем, о Витьке, Леночка и не вспомнит. Так всегда.
      Дверь подъезда бабахнула на пружине, и Витька поднял голову. Мимо него, отвернувшись, прошла Лена. Она уходила домой одна, и Колесников ее не провожал. Витька глядел Лене вслед, в глубину улицы, редко освещенной синими фонарями. Когда Леночка почти скрылась, Витька вдруг вскочил и побежал за ней.
      Леночка оглянулась, не узнавая Витьку, и пошла быстрее. Витька поравнялся с ней. Она испугалась, подавшись в сторону.
      – Ленка, это я, – сказал Витька.
      – Господи!… – выдохнула Лена. – Ты чего?
      – Давай я тебя провожу… – тоскливо предложил Витька.
      – Не надо, – ответила Лена и отвернулась.
      Витька потащился следом, сам не зная зачем.
      – Служкин, будь человеком, отвяжись, – жалобно попросила Лена.
      Витька не ответил и не отвязался. Они шли молча.
      – Уйди, уйди, уйди! – вдруг закричала Лена и побежала. Витька тоже побежал. Лена остановилась и разревелась. Витька затормозил поодаль. Он хотел ее утешить, но не знал как.
      Они добрались до ее дома. Лена вошла в подъезд, а Витька остался на улице. Некоторое время он стоял под козырьком подъезда, но потом внезапно распахнул двери, влетел в подъезд и услышал шаги Леночки уже тремя этажами выше. В голове у Витьки что-то кувыркнулось, и он заорал на весь дом:
      – Ленка Анфимова – ду-у-ура!…

      Служкин проводил самостоятельную работу в девятом «Б». Заложив руки за спину, он вкрадчивой походкой перемещался вдоль рядов.
      – Бармин, окосеешь. Петляева, вынь учебник из парты. Тютин, не с той страницы списываешь. Поспелова, я у тебя уже две тетрадки отнял и третью отниму! Чебыкин, я тебе честно говорю, что у Смирновой сущая ерунда написана, так что не вертись. Деменев, ты и фамилию у Шахова тоже спиши – для честности.
      На учительском столе высилась стопа конфискованных учебников и тетрадей. Быстро развернувшись, Служкин рявкнул:
      – Рукавишников, если еще раз попытаешься украсть тетрадь с моего стола, сразу поставлю единицу, ясно?
      Класс шумел, шептался, ерзал. На доске белели два столбика вопросов для самостоятельной: вариант «а» и вариант «б».
      – Время! – наконец объявил Служкин и стал бесцеремонно выдирать листочки прямо из-под рук ожесточенно строчивших учеников.
      Собрав работы, Служкин раскрыл журнал и сказал:
      – Ну а теперь выясним, как надо было отвечать на вопросы. Первый вариант, первый вопрос – Поспелова.
      Наугад вызывая девятиклассников, Служкин с трудом добился всех ответов, выставил десять оценок и спросил:
      – И кто же на все вопросы ответил правильно?
      Над макушками девятого «Б» косо поднялась единственная рука.
      – Овечкин – пять, – сказал Служкин, выводя в журнале пятерку, а листочек отдавая Овечкину. – Вы дураки, – дружески пояснил он всем. – В плечах аршин, а на плечах кувшин. Вы же понимаете, что я еще всех вас не запомнил. Ну, так за одной партой и писали бы вдвоем один вариант. Уж на тройку-то натянули бы.
      – Так вы бы сразу сказали, Виктор Сергеевич!… – обиженно закричал девятый «Б».
      – Что я, себе враг, – усмехнулся Служкин.
      – А мы с Демоном так и сделали! – счастливо смеясь, сообщил Шахов, и Служкин, ухмыляясь, тотчас выставил двойки Шахову и Деменеву в журнал.
      – Дураков на сказки ловят, – под хохот класса пояснил он. – Итак, записываем тему урока: «Исторически сложившиеся экономические регионы России».
      Изнывая и сетуя, девятый «Б» склонился над тетрадями.
      – А вы, Виктор Сергеевич, сами-то бывали там, про что нам рассказываете? – недоверчиво спросил Чебыкин.
      – Кое-где бывал.
      – А на Черном море, про которое пишем, бывали?
      – Черное море большое, – резонно заметил Служкин.
      Девятиклассники начали выкрикивать названия черноморских городов, в которые затесались Юрмала и почему-то Красноярск.
      – Виктор Сергеевич, а свозите нас всем классом куда-нибудь на юг! – попросил неугомонный Чебыкин. – Вы же географ!
      – Не-ет, братцы, – отказался Служкин. – Юг нам сейчас не по карману…
      – Ну, куда по карману, – согласился девятый «Б». – В поход какой-нибудь… Вы ведь наверняка в походы ходите?
      – Бывает, – кивнул Служкин.
      – А сколько килограммов рюкзак вы можете поднять? – расширив глаза, спросила Поспелова.
      – Ну, килограммов триста, – небрежно ответил Служкин.
      – А в какие походы вы ходите? – поинтересовался дотошный и обстоятельный Бармин по кличке Борман. – Пешком, в горы или по речке?
      – Люблю по речкам сплавляться.
      – У нас физичка тоже в походы ходит, – сообщил Тютин. – Она обещала нас сводить, только не сводила.
      – Виктор Сергеевич, сводите нас в поход!… – нестройно и умоляюще заныли девятиклассники. – Сводите, Виктор Сергеевич!… Ну пожалуйста! Сводите!… Пока тепло, на речку!…
      – А школа? – озадачился Служкин.
      – Да нас отпустят! Только рады будут избавиться!…
      – Ну, я подумаю… – неуверенно согласился Служкин.
      – Нет! – отчаянно закричал девятый «Б». – Физичка тоже подумала! Вы точно обещайте! Мы вам всю географию выучим! Мы весь год писать будем молча, как у Розы Борисовны! Только обещайте!
      – Давайте об этом после урока поговорим, – пошел на компромисс Служкин. – Мне же надо вам еще новый материал рассказать…
      – Не хотим! Не хотим географию! – орали со всех сторон. – Расскажите нам лучше про походы, в которые вы ходили!…
      – А исторически сложившиеся экономические регионы?
      – Мы дома сами по учебнику прочитаем!…
      – Мне однажды девятый «А» уже обещал нечто подобное и надул меня, как Кутузов Наполеона.
      Возмущенный рев прокатился по классу.
      – По девятому «А» людей не судят, – значительно произнес Овечкин.
      – Ладно, сделаем так, – все-таки сдался Служкин. – Вы читаете учебник и во вторник пишете самостоятельную. Вопросы будут сложные, на понимание. Кто напишет на «пять» – тех беру в поход.
      Он вздохнул, сел на свой стол и начал рассказывать, как переворачиваются в стремнине байдарки и пороги валами смывают экипаж с катамарана, как по весне вздувшиеся реки прут через лес, как зарастают лопухами летние перекаты, как скрипят над головами старые деревянные мосты, как парусят на ветру палатки, как ночами горят красные костры на черных крутых берегах, как в полдень воздух дрожит над раскаленными скалами, как в напряженных руках сгибается в гребке весло и какая великая даль видна с вершины любого прибрежного утеса. Это была самая интересная география и для Служкина, и для всех прочих. Прозвенел звонок, и девятиклассники тучей облепили служкинский стол, забрасывая географа вопросами о походе.
      – Потом! Потом! – отмахивался Служкин.
      – Виктор Сергеевич, вот список тех, кто пойдет в поход. – Овечкин просунул между чужих локтей мятую бумажку с фамилиями.
      – Во вторник узнаем, кто пойдет, – настоял на своем Служкин.

      В понедельник после первой смены в кабинете физики проходил педсовет. Служкин явился в числе первых и занял заднюю парту. Кабинет постепенно заполнялся учителями. В основном это были пожилые тетеньки с добрыми лицами и женщины средних лет с размашистыми движениями и сорванными голосами. Пришли физрук и две физручки – все трое похожие на лошадей, одетые в спортивные костюмы, со свистками на груди. Молоденьких учительниц тоже было порядком, но в их облике не хватало какой-то мелочи, отчего даже самые симпатичные из них вызывали желание лишь крепко пожать им руку.
      Вошел директор, блестя очками. Затем, беседуя одновременно с двумя или тремя учителями, вплыла Роза Борисовна. Все расселись, шум голосов затих, и только педсовет начался, как в дверь постучали. Угроза тихо закипела.
      – Прошу прощения, – направляясь вдоль стены в глубь класса, хладнокровно сказала опоздавшая учительница.
      – Педсовет для всех начинается в одно и то же время, Кира Валерьевна, – ледяным тоном сказала Угроза.
      Служкин с интересом уставился на Киру Валерьевну, которую до сих пор еще не встречал в учительской. Строгий черный костюм и отточенная, надменная красота Киры Валерьевны не оставляли сомнения в ее праве опоздать на минуту, на час, на год на все педсоветы мира. Кира Валерьевна села за соседнюю со служкинской парту и невозмутимо раскрыла перед собой яркий журнал мод.
      Служкин не слушал, что говорили Угроза и директор. Он смиренно сложил руки и глядел в окно. За окном стоял холодный осенний день и была видна лишь бесконечная линия верхних этажей длинного высотного дома. Его крыша как ватерлиния отсекала нижнюю часть сизого облака, которое медленно ехало вдоль небосклона. Облако напоминало авианосец, и на фоне этого дрейфа профиль Киры Валерьевны выглядел особенно выразительно.
      От созерцания профиля Служкина оторвало собственное имя, произнесенное Розой Борисовной. Служкин перевел взгляд.
      – …вопрос с дисциплиной тоже стоит довольно остро, – говорила Угроза. – Я понимаю, что Виктор Сергеевич не имеет никакого опыта педагогической деятельности. Но ведь уже прошел определенный срок, что позволяет спросить о результатах. Учителя соседних классов жалуются на постоянный шум в кабинете географии.
      Кабинет географии находился в тупике коридора, а рядом с ним был только кабинет истории. Историчка сидела со страдальческим выражением лица и не глядела на Служкина.
      – На уроках географии стиль общения учителя с учениками весьма фриволен, – продолжала Угроза. – Учитель, не соблюдая дистанции, держит себя наравне с учениками, вступает в перепалки, сидит на столе, отклоняется от темы урока, довольно скабрезно шутит, читает стихи собственного сочинения…
      Среди учителей послышался шум и смешки. Служкин окаменел скулами, глядя в никуда, но краем глаза увидел, что профиль на фоне авианосца на некоторое время превратился анфас.
      – Естественно, что подобное поведение учителя провоцирует и учеников. Следствие того – катастрофическое падение дисциплины и очень слабая успеваемость. А в пятницу мне сообщили, что в ближайшем будущем Виктор Сергеевич планирует еще и туристический поход с девятым «бэ». Причем посоветоваться с администрацией он не счел нужным. Но как можно допустить этот поход? Я не ставлю под сомнение туристический опыт Виктора Сергеевича, но если у него в путешествии будет такая же дисциплина, как в школе, то это может закончиться катастрофой. Я не дам добро на подобное мероприятие.
      Разделав Служкина, Угроза переключилась на другую тему. Озлобленный, багровый Служкин еле дождался конца педсовета и сразу ринулся к Угрозе.
      – Свои аргументы я уже изложила, – холодно сказала ему Угроза.
      – Тогда, Роза Борисовна, изложите их и тем ребятам, которые собирались пойти со мной, – отчаянно заявил Служкин. – Я не хочу в их глазах быть, как они говорят, Обещалкиным по вашей вине.
      Роза Борисовна осмотрела Служкина с головы до ног.
      – По – вашей – вине, – раздельно произнесла она. – И если вы не нашли в себе мужества посоветоваться о походе со мной, то найдите его, чтобы самому расхлебать кашу, которую, извините, заварили.
      – С вами я не посоветовался потому, что обещал взять в поход лишь тех ребят, кто напишет на «пять» самостоятельную, а самостоятельная будет только завтра, – пояснил Служкин. – И я не идиот, чтобы брать в поход тех, кто не станет мне подчиняться.
      – Даже если они напишут самостоятельную на «пять»?
      – Они напишут ее на такую оценку, на какую мне будет нужно. Завышать оценку я не собираюсь, но занизить можно всегда.
      – У вас интересный подход к оценкам. Боюсь только, что он идет вразрез с традиционным. Но видимо, вы его активно применяете, если судить по количеству двоек по вашему предмету.