– Расслабься и говори искренне, - мягко посоветовала Алиска и в виде примера расслабилась сама.
      Она полулежала в изголовье кровати Дашеньки, напихав себе под спину подушек. Моржов сидел на этой же кровати с другого края и спиной навалился на торец шкафа. Ноги Моржова и Алиски, пересекаясь, соприкасались. Алиска сказала, что такой безобидный телесный контакт поспособствует раскрепощению. Лучше, конечно, в полумраке лежать рядом, держа друг друга за руку, но у Дашеньки кровать была односпальная, неприспособленная для психотренинга, да и за окном над бараками Прокламационной улицы сиял полдень. Алиска была рыжая, как олимпийский огонь, и в янтаре июня Моржов не сразу понял, что Алиска ждала его в виде законченного мерцоида. Всё это было просто здорово (учитывая виагру), но Моржов приехал к Дашеньке.
      – Ты что, замуж вышла? - спросил Моржов Алиску.
      – Где?… - растерялась Алиска. - То есть?…
      – Кольцо вон на пальце, - кивнул Моржов.
      – А-а, это… - Алиска повертела кольцо и, трепетно мерцая, загадочно пояснила: - Это подарок.
      – Дай посмотреть, - попросил Моржов.
      – Не дам, - кокетливо ответила Алиска, туманясь нежным пламенем, и закрыла кольцо ладонью. - Оно с гравировкой.
      – Да плевать мне на твоих любовников. Дай заце-нить… Я всегда хочу подарить девчонкам колечко, или серёжки, или цепочку какую-нибудь и никогда не могу сообразить, чего надо, - если даже вспомню вовремя, конечно…
      – Ох, мужики, - страдальчески сказала Алиска, свинчивая кольцо. - Дарите хоть что, главное - дарите… На, смотри.
      Моржов взял колечко, покрутил перед глазами, разглядывая камешек, и, разумеется, прочёл на внутренней стороне кольца надпись: «Лисе Алисе от АЛМ».
      – Что за камень?
      – Александрит.
      – От Александра, что ли? - ехидно спросил Моржов. - От Львовича нашего?
      Алиска, пылая, выпрямилась, отобрала кольцо, накрутила его на палец и легла на подушки обратно.
      – Под юбку мне будешь заглядывать, когда такие же кольца будешь дарить, - заявила она.
      – Я не так богат, как Манжетов, - хмыкнул Моржов.
      – Мне-то не ври, - утомлённо одёрнула его Алис-ка. - Я всё знаю про твои картины. И хватит, понял? Мы не обо мне разговаривать собрались, а о тебе и Да-шутке.
      Моржов послушно сделал одухотворённое лицо.
      – Скажи, ты действительно хочешь восстановить отношения с Дашуткой? - особым, психологическим голосом спросила Алиска.
      – Действительно, - согласился Моржов.
      – Ты подумай сначала.
      – Я и подумал.
      Все отношения с Дашенькой у Моржова строились только на том, что он с Дашенькой трахался. Моржов и сейчас был не против переспать с Дашенькой пару раз, если Дашенька принесёт сертификаты. И другого отношения к Дашеньке у Моржова не существовало. Другое отношение существовало у самой Дашеньки - к Моржову: замуж там, фата, дети, Турция… То есть Моржов говорил правду.
      – А ваш разрыв - случайность или закономерность?
      – Закономерность.
      Моржов поселился у Дашеньки вовсе не на всю жизнь. Он просто перекантовался у Дашеньки, когда его выгнала Дианка. Как только появилась возможность переехать от Дашеньки в общагу педтехникума, так Моржов сразу и переехал.
      – То есть для разрыва имеется причина, да? - уточняла Алиска. - Она в тебе? Или в Дашутке?
      «Она в тебе, дура!» - хотел сказать Моржов, но не сказал.
      Дашенька и Алиска дружили так плотно, что между ними невозможно было просунуть лезвие ножа - как между каменных блоков, из которых старательные египетские рабы сложили пирамиды. И в этой дружбе Алиска была абсолютным лидером. Все мнения Дашеньки проистекали от Алиски, все планы. Алиска принимала все решения и разве что сама не спала с Дашенькой. А Моржов всегда находился во втором, вспомогательном эшелоне. Алиска считала, что жёлтые обои в Дашут-киной комнате - это пошло, и Дашенька припахивала Моржова переклеить. Алиска считала, что концерт Газ-манова во Дворце спорта в областном центре - это круто, и Моржов несся в областной центр за билетами. Алиска считала, что приём гормональных таблеток вреден для Дашуткиного здоровья, и Моржов отсиживал очередь к гинекологу, пока Дашенька и Алиска обозревали соседний универсам. Постепенно Моржов начал терять чувство реальности. С кем он, в конце концов: с Дашенькой или с Алиской? Если с Дашенькой, то какого чёрта Дашенька транслирует ему одну лишь Алиску, словно деревенский телевизор, что ловит только ОРТ? Если же Моржов с Алиской, то какого чёрта он спит с Дашенькой?
      Желай Моржов жениться на Дашеньке, он немедленно отвадил бы Алиску. Он и без того неоднократно спрашивал у Дашеньки, долго ли ещё его будет колебать эта рыжая блядь? (Дашенька в ответ рыдала.) Но Моржов не желал жениться на Дашеньке, а потому отвадился сам. Иначе бы он не удержался и трахнулся с Алиской. Моржов видел, что это не проблема. Да и Алиска была ему весьма симпатична.
      Рыжая, длинноногая, самоуверенная дура, Алиска была не то чтобы залапана мужиками, а как-то обмята и обтёрта, будто старые фирменные джинсы. От этого качество Алиски не пострадало - только новизна ушла. Зато Алиска Питугина производила впечатление чего-то удобного, привычного, проверенного, опробованного и гарантированно-надёжного. С ней как-то легко и естественно соскальзывалось во блуд - то-то и соскользнул туда щепетильный и осторожный Манжетов. Кстати, Алиска работала при департаменте образования, в отделе кадров. Манжетов, похоже, устраивался основательно: жену - директрисой Антикризисного центра, любовницу - начальницей отдела.
      А Моржов не связался с Алиской лишь из-за того, что ему стало жалко Дашеньку. Лучше уйти самому и одному, чем быть изгнанным за измену, да ещё и кражу лучшей подруги, без которой Дашенька не представляла себе жизни.
      – Причина нашего разрыва не во мне и не в Даше,- официально заявил Моржов Алиске.
      Его официальность проистекала из желания поставить точку в разговоре и отправиться к Дашеньке. Моржов прислушивался к своему организму, отслеживая состояние виагры. Он не мог себе позволить рассусоливать с Алиской до вечера, потому что второй таблетки у него не было.
      – А ты можешь назвать мне причину вашего разрыва?
      – Не могу, - отказался Моржов.
      – Мы же договорились… - укоризненно заметила Алиска.
      – Ну и что.
      Он с досадой смотрел в окно на тополя вдоль Прокламационной улицы. Жизнь с Дашенькой Моржову представлялась такой же, как этот район Ковязина - Прокол. Когда-то Прокол был застроен двухэтажными бараками - временным жильём. А потом стало ясно, что ничего здесь не изменится уже никогда. И временный район потихоньку начал перелицовываться в постоянный. Бараки разуплотнили и превратили в квартирные дома. Стены из бруса обшили тёсом. Воздвигли штакетники, разбили клумбы, заасфальтировали тротуары. Дали улице пафосное название. Пожарные переписали, пронумеровали и внесли на план города все сараи и дровяники; обязали обитателей Прокола купить огнетушители и багры. Коммунальщики построили в домах трубообразные печи-голландки. Электрики вкопали столбы с перекладинами. Милиция для своих патрулей разведала тайные и безопасные тропы. Гаишники повесили на углы домов аншлаги «Скот на проезжую часть не выпускать!», а козы привыкли пастись на берегу Талки. Прокол превратился в тихую заводь престарелых стахановцев и дворовых стакановцев. Даже шпана заявлялась сюда только тогда, когда на Пролёте, на Чулане и на Багдаде становилось совсем уж скучно, а в Ковыряловке угрожающе умножались в числе безработные дембеля.
      Моржову не хотелось, чтобы его временная связь с Дашенькой постепенно обросла признаками стабильности, которые рано или поздно подменят собою всё настоящее. А связь с Питугиной тоже была таким признаком.
      – Тогда зайдём с другой стороны, - бодро предложила Алиска Моржову. - Скажи, тебя не устраивал социальный статус Дашутки?
      – А что случилось с её статусом? - забеспокоился Моржов.
      – Он слишком низок для тебя. Ты - известный художник, популярный в Москве. Сейчас ты уже неплохо обеспечен материально. А Дашутка - простая медсестра в школе, у неё даже высшего образования нету… Наверно, тебе нужна женщина с более значительным статусом?
      Алиска скромно опустила ресницы; её мерцоид переливался всеми оттенками соблазнительного тепла.
      – Для стилистической точности тебе надо было сказать не «наверно», а «возможно», - поправил Моржов Алиску. - А какой статус женщины ты мне предложишь? Статус начальницы психологической службы Антикризисного центра города Ковязин?
      – Не надо так говорить, - с достоинством ответила Алиска, ничуть не сбавляя интенсивность теплоизлучения. - И моя личность здесь ни при чём. Мы с тобой всего лишь пытаемся разобраться в твоей ситуации, чтобы моя лучшая подруга больше не страдала.
      – Мне плевать на все статусы, - сказал Моржов. - Без трусов у всех статус одинаковый.
      – Но не собираешься же ты всю жизнь прожить без трусов.
      Моржов, в общем-то, не возражал бы.
      – Если для тебя сексуальные отношения важнее статуса партнёра, может быть, причина твоего разрыва с Дашуткой в них?
      – А ты уверена, что заехала в свою епархию? - доброжелательно поинтересовался Моржов.
      – Я же психолог.
      «Сучка ты, а не психолог», - подумал Моржов. Вся психология Алиске была нужна лишь для того, чтобы манипулировать людьми. Но делать это Алиска умела и без трёхмесячных курсов в педтехникуме. Во всяком случае, для Манжетова хватило обычной мини-юбки. Видимо, своим лисьим носом Питугина унюхала, что Моржов почему-то очень спешит к Дашеньке, а потому и держала его при себе, раскаляя до градуса своего мерцоида.
      – В Дашеньке меня всё устраивало, - отрубил Моржов.
      То, что ему не хватало в Дашеньке (и в любой иной отдельно взятой девчонке), он всегда добирал с другими подружками, а потому был доволен каждой своей партнёршей.
      – Насколько могу судить я, - вкрадчиво произнесла Алиска, - Дашутка достаточно закомплексована в интимном плане…
      Моржов мысленно торопливо поаплодировал Алиске. Теперь Алиска сделала всё гораздо изящнее. «Насколько она может судить…» То есть она - не Дашутка, уж она-то не закомплексована, она даст гари так, что чертям тошно станет. Н-да, баба растёт на глазах, на ходу подмётки рвёт. Супер!
      – Ну, значит, я этих комплексов не заметил, - от-брыкнулся Моржов, еле удерживая себя, чтобы не вскочить и не убежать.
      Алиска с лукавым сомнением осмотрела его с головы до ног.
      – Сомнева-аюсь… - протянула она.
      Моржов промолчал, нервно шевеля пальцами ног.
      – Скажи, а Дашутка никого не напоминала тебе из твоей прошлой жизни?
      Ничего нового Моржов в Дашеньке не находил, но это не означало, что он видел в Дашеньке какую-то свою прежнюю пассию.
      – Никого, - сказал Моржов.
      – То есть ты не использовал Дашутку как компенсацию былой неудачи, да? В том числе и как компенсацию неудачного брака?
      Если Моржов и использовал Дашеньку, то лишь как владелицу жилплощади. Но он считал, что всё отработал. Хотя бы тем, что не убил Питугину.
      – У меня был очень удачный брак, - возразил Моржов. - Я получил всё, чего хотел, и ухитрился смыться до расплаты.
      – Может быть, у тебя появилась другая женщина, которая затмила, вытеснила Дашутку из твоего сознания?
      – Нет. Меня женщины не любят. Я некрасивый.
      – А возможно, вступая в связь с Дашуткой, ты пытался что-то доказать - не себе, а кому-то другому? Например, бывшей жене. Или друзьям.
      – Нет, я одинок в этом мире, - сквозь зубы процедил Моржов.
      Какого чёрта он сожрал виагру так рано? Какого чёрта он не взял вторую таблетку?… К-хретин!…
      Алиска Питугина подняла свои длинные ноги и положила их на кровать между Моржовым и стенкой, рукой придерживая юбку на коленях. Ну типа как ноги у неё устали. Потом она задрала глазища в потолок и сделала вид, что думает.
      – Знаешь, - сердечно произнёс Алискин мерцоид дымно-алыми губами, - выходит, действительно, что твоя связь с Дашуткой совершенно случайна. Ей нет мотивировок. И разрыву тоже нет мотивировок, кроме одной… Не совсем для тебя лестной…
      – Что я наелся, да? - подсказал Моржов. Алиска с улыбкой кивнула, расточая по комнате сияние.
      В поисках объяснений она шарила вокруг события, как слепой шарит вокруг себя руками. В пределах досягаемости своих рук она нашла все объяснения-пиксели. Она составила их в картинку и превратила картинку в новый пиксель: «Всё вышло случайно».
      Моржову такое объяснение не подходило. Это всё равно как если бы он шёл по Красной площади в Москве и случайно встретил Кремль. В его жизни Дашенька не была случайностью. Она была неизбежным и ограниченным во времени этапом. Правда, понимание закономерности этого этапа находилось гораздо дальше пределов Алискиной досягаемости. И в формате Пиксельного Мышления это понимание было невозможно.
      Зато вот Алиске такое объяснение подходило на все сто. «Вышло случайно» - значит никто не виноват, а Моржов свободен и пригоден для дальнейшего употребления. Употребить же Моржова нынче Алиска могла с большой для себя выгодой.
      – Ты уверена, что всё объяснила правильно? - ухмыльнулся Моржов в торжествующее лицо мерцоида.
      Мерцоид ответил покровительственной усмешкой.
      – Есть же методики. Это наука. А я - психолог.
      «Третье свойство Пиксельного Мышления - абсолютная уверенность в своей правоте, - подумал Моржов. - Просто какая-то презумпция своей правоты».
      – Тебе не надо больше встречаться с Дашуткой, - сказала Алиска. - Ты только напрасно разбередишь её раны.
      Тут Питугина была права. Снова раскочегаривать любовь Дашеньки, чтобы взять сертификаты и опять уйти, было бы слишком уж низко и жестоко. Вариант Дашеньки для чичинья отпадал. Но Алиске-то на Да-шенькины страдания было плевать. Алиска выгадывала своё - под видом заботы о душевном покое подруги уводила от подруги мужика с деньгами. Даром, что ли, в комнате даже воздух багровел от жара мерцоида? И Алиске ничуть не было совестно, потому что ПМ авторитетно убеждало: так надо. Так будет лучше всем.
      И Моржов согласился. Что поделать: хочешь поиметь женщину - переключай мозги на ПМ. Да и виа-гры было жалко. Да и Питугина, дрянь такая, блин, в воображении Моржова давно уже была его любовницей: ещё с тех времён, когда Моржов не мог понять, с Дашенькой он живёт или с Алиской. А Питугина напрашивалась сама. Не хотела бы она Моржова - сразу бы и послала его к рыдающей Дашеньке. Или на фиг.
      Моржов распрямился, взял Алиску за щиколотки и подтащил к себе. Алиска улыбалась. Она победила. Она сманипулировала Моржовым так, как ей было надо. Юбка на ней задралась до бёдер - будто улыбка разъехалась до ушей. Моржов нагло улёгся на Алиску сверху, положив ладони Алиске на плечи.
      – Дрожащие руки Родриго блуждали по её обнажённой трепещущей груди, - страстно прошептал Моржов в ухо Алиске.
      Розка подкараулила Моржова за углом спального корпуса и прижала к стене.
      – Ты куда это с Чунжиной намылился? - агрессивно спросила она, едва не касаясь Моржова грудью.
      – В Колымагино, в аптеку.
      – А зачем Чунжиной в аптеку?
      – Откуда я знаю! - рассердился Моржов. - Да и какая мне разница! Надо - и всё. Что за слежка, Роза?
      Костёрыч и Щёкин сопровождать Милену в Сухона-возово не могли - они ушли с детьми на очередную Кудыкину гору. Годным для сопровождения в деревню остался один лишь Моржов.
      – А в одиночку Чунжиной сходить западло? - язвительно спросила Роза. - Ей теперь везде почётный караул нужен?
      – Я Милену в деревню и сам одну не отпущу. Или ты не помнишь наших недавних деревенских гостей? Задорные такие парни приезжали, весельчаки, чуть тебя не изнасиловали.
      Розка негодующе засопела.
      – Шибко уж ты добрый, - с подозрением хмыкнула она.
      – Я ограниченно добрый. Не волнуйся. Розка поднесла к носу Моржова кулак:
      – Смотри у меня! Если ты, Мо… Моржов прижал Розкины губы пальцем.
      – Моржатина в курсе, - сказал он.
      …Вдвоём с Миленой, они пересекли Талку по подвесному мосту и пошагали к деревне по засохшей полевой дороге. Талка осталась справа, за кустами, - журчала там птичьим щебетом. Слева на полях маленькими лобзиками на фигурные пазлы тишину распиливала бесчисленная армия кузнечиков. Милена была в джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами. На её широкой панаме бантом сидели чёрные, блестящие от солнца очки - будто радужная бабочка-махаон. Долину небрежно подметал горячий ветерок, а солнце еле отсвечивало сквозь раскалённую синеву, словно лежало в горячей и мутной воде.
      – Как ваши успехи с сертификатами, Боря? - лукаво спросила Милена, поглядывая на Моржова из тени под панамой.
      – Победа близка, - туманно ответил Моржов.- Только вот я засомневался в её необходимости. Зачем нужны эти сертификаты, если в своей жалобе вы уже написали, что детей в Троельге нет? Наша тайна раскрыта.
      Милена снисходительно улыбнулась.
      – Вы человек малодушный, да? - поинтересовалась она. - Чуть что - и сразу отказываетесь от своих намерений?
      – Отказываюсь, - подтвердил Моржов. - Отказываюсь, если намерения нелепые… - он со значением осмотрел Милену с головы до ног, - или если нереальные.
      – Не надо отказываться, - многообещающе и даже двусмысленно посоветовала Милена.
      Моржов пригляделся к ней внимательнее. Загар не превращал Милену в негритоску, как Розу, или в варёную редиску, как Сонечку. Лёгкая калмыцкая смуглота Милены от солнца благородно густела, не стирая черт и выражения лица. Милена и бровью не повела, пока Моржов её рассматривал. В глазах Моржова не дрогнула ни единая линия облика Милены: если мер-цоид и был, то Милена выдрессировала его, как породистого дворецкого, и без звонка хозяйки он не появлялся.
      – А что мне светит? - столь же двусмысленно спросил Моржов.
      Милена опять улыбнулась - теперь уже загадочно.
      – Что вам светит - зависит от вас. Но вот сертификаты нам пригодятся. Ведь до конца смены осталось всего девять дней. Областное начальство попросту не успеет среагировать вовремя. Разбирательство по нашей жалобе неизбежно начнётся постфактум. А там уже будет видно, актуализировать нам тему отсутствия детей или же затушевать её. Однако Галина Николаевна не должна никого увольнять, и для этого нам всё равно нужны сертификаты.
      – Милена, а зачем вам соблюдать такие хитрые условности? - осторожно спросил Моржов. - Не всё ли равно, когда всех уволят: в июле - за Троельгу или в августе - из-за реформы?
      Милена обеими руками поправила панаму.
      – Во-первых, Боря, из-за реформы никого увольнять не будут. Об этом ещё Александр Львович говорил. Педагогов переведут на базы школ, а это не увольнение. А во-вторых, я люблю справедливость. Увольнять педагогов за то, что им не дали возможности сделать своё дело хорошо, - это несправедливо. Да, мне не нравится Соня, но я понимаю, что она не могла набрать детей для лагеря, потому что всего неделю как устроилась сюда на работу. Чтобы набрать группу, этой недели не хватило даже таким опытным педагогам, как Дмитрий Александрович и Константин Егорович. Несправедливо увольнять их за то, что им не предоставили необходимое время. И далее… Да, мне не нравится хамство и бесцеремонность Розы, но я согласна: в том, что иностранцы не приехали, Роза не виновата. А Розу уволят - потому что она скрыла этот факт. И вас, кстати, тоже уволят, Боря.
      – А это было бы справедливо, - провокационно заявил Моржов.
      – Формально - так, - согласилась Милена. - Но ведь вы, насколько я понимаю, решили промолчать про отсутствие иностранцев, потому что не хотели подвести других, да? Если бы вы сообщили про иностранцев Галине Николаевне, то неминуемо бы вскрылось, что у прочих педагогов огромная нехватка детей. Вы с Розой, конечно, остались бы на работе, но всех остальных Галина Николаевна уволила бы за срыв летней программы. И вы вместе со всеми устроили заговор молчания.
      – Всё верно, - кивнул Моржов. - У нас круговая порука. Мы все повязаны. Но провал стрясётся только в том случае, если иностранцы потребуют деньги обратно. То есть уведомят наше начальство, что они сюда не приезжали.
      – Не потребуют, - успокоила Моржова Милена. - По договору срок финансового протеста - месяц. И он уже истёк.
      – Значит, мы выиграли, - подытожил Моржов. Он закурил и потрогал свою макушку - не напекло ли? С полей тонко пахло сенной пылью и дурманом.
      – Вся эта ситуация с Троельгой крайне глупая, - сказала Милена. - И она объясняется страхом Галины Николаевны признать свою ошибку в размещении рекламы в Интернете.
      – Это не ошибка, а халтура, - поправил Моржов. - Шкиляиха даже не удосужилась посмотреть текст рекламы. Какой текст был три года назад - такой и пихнула. А мы эту кашу расхлебали.
      – Поскольку не педагоги первопричина, то и увольнять их несправедливо, - качнула панамой Милена. - А вину за эту несправедливость молва припишет мне. Потому что якобы мне выгодно увольнение педагогов, чтобы никто не выступал против реформирования Дома пионеров в Антикризисный центр. И по отношению ко мне молва тоже будет несправедлива.
      – Да уж… - вздохнул Моржов. - Куда ни повернись, везде тебе по морде дадут… Как говаривал Шекспир, по справедливости-то мы все достойны кнута. Поэтому должны относиться друг к другу по милости.
      – А это уже не ко мне. Это к нему. - Милена указала глазами в бешеное небо. - Я удовлетворюсь справедливостью. Для милости у меня слишком ограниченные возможности.
      – Жёсткая вы женщина, Милена, - жёстко заметил Моржов.
      – Я не жёсткая, Боря, - мягко ответила Милена. - Но мне приходится быть жёсткой. Не забывайте - у меня ребёнок. И чтобы он вырос успешным человеком, я сама не должна жить на чужую милость.
      – А разве… - Моржов запнулся, не решаясь намекнуть на милости Манжетова.
      Милена молчала. Моржов не продолжал.
      – Я понимаю, что вы хотите сказать. - Милена сорвала с обочины колосок дикой гречихи и начала шелушить незрелые зёрна. - Уверяю вас, Боря, это не так. У меня с Сашей действительно очень хорошие отношения, человеческие, но я не делаю карьеры через постель. Наш Дом пионеров - анахронизм, и он должен быть реформирован. Но кого Александру Львовичу назначать директором нового Антикризисного центра? Простите, Боря, но среди наших сотрудников вряд ли кто разбирается в современных педагогических технологиях лучше, чем я. Пусть это звучит и нескромно. Но ведь я дополнительно обучалась на курсах - кстати, за свой счёт. Я компетентнее всех прочих.
      «Алиска Питугина тоже обучалась на курсах, - подумал Моржов. - И тоже считает, что познала все тайны бытия. Уверенность в своей безусловной правоте - признак ПМ».
      – Выбор Александра Львовича понятен. К личным симпатиям он отношения не имеет, - добавила Милена.
      «У тебя - не имеет, а у него - имеет», - подумал Моржов.
      Блин, зря он попёрся с Миленой. Мерцоидом и не пахнет. «Интимизировать общение» сейчас не к месту - есть риск вообще всё испортить. А спорить с Миленой невозможно.
      – Милена, дело ведь не в персоне директора Антикриза, - миролюбиво сказал Моржов. - Дело в том, что Антикриз выдавит многих людей с любимой или единственно возможной работы.
      – У меня эта работа тоже любимая и единственно возможная, - ревниво возразила Милена. - Но почему я должна сама уступать свой шанс, если я его заслужила? Пусть эти люди станут успешнее меня и тогда сделают всё так, как удобнее им, а не мне. Мы живём в конкурентном мире.
      «Проблема не в том, что получит победитель, - подумал Моржов, - а в том, что будет с побеждённым. В случае своего поражения Милена останется „при своих" - на работе в МУДО, по-прежнему молодая и красивая. А Костёрыч, Щёкин, Розка и Сонечка в случае своего поражения останутся в куче дерьма и без лопаты».
      – Надо жить по гамбургскому счёту, - с сочувствием, но наставительно заключила Милена.
      – А получается по гамбургерскому, - пробурчал Моржов.
      – Я вот поражаюсь нашим людям… - не заметив моржовского бурчания, продолжала Милена. - Все недовольны, все бурчат, но никто ничего не хочет делать. Все предпочитают оставаться на своих местах. Инициатива только из-под палки. Эта неамбициозность губит любое начинание. А какой в жизни может быть успех без здоровых амбиций?
      – Амбициозность, - сорвался Моржов, - это активный конформизм. Амбиция - претензия на более высокое место для себя. Но это место - в той же системе. Тем самым амбициозность - это легитимизация системы.
      – А я не хочу ломать никаких систем. - Милена с вызовом посмотрела на Моржова. - Я хочу лишь сохранить и приумножить свой успех. И всё.
      Моржов снова закурил, оглядываясь по сторонам. Заброшенные поля, зарастающие бурьяном, терялись в дальнем знойном мрении. Пустынное небо было наэлектризовано солнцем, как заряженный под завязку аккумулятор. Вокруг ни души. И никаких границ - ни растаявшего в дымке горизонта, ни даже черты самолётного следа. Буйная свобода сорняков искушала жизнелюбием и безнаказанностью. Сейчас лучше всего было бы заниматься сексом в гречихе, а не разговаривать умные разговоры. Но своего мерцоида Милена держала взаперти - как угрозу успеху.
      – Успех - это для вас что? - спросил Моржов.
      – Вообще? Или в бытовом смысле?
      – Вообще.
      – Н-ну… - замялась Милена и сформулировала не особенно оригинально: - Реализация амбиций.
      – А какие у вас амбиции?
      – Всё в пределах разумного, - обиженно сказала Милена. - Просто жить на достойном уровне. Это плохо, да?
      Моржов пожал плечами. Узнавать, какой уровень Милена считает достойным, Моржову было не важно. Какая разница, какой уровень: двухкомнатная хрущёвка, загородный коттедж или средневековый замок под Тулузой? Милена сдавала сама себя. Успех для неё был просто богатством, и ничем иным. В интонациях Ми-лены понятие «успех» звучало как нечто объёмное, значительное, многообразное, но в понимании Милены «успех» оказался просто пикселем с единственным и конкретным смыслом.
      – Боря, а почему вы спрашиваете? - Милена искоса глянула на Моржова. - Разве вы сами не знаете? Ведь вы - успешный человек, не так ли? Хоть и делаете вид, что разгильдяй. Но ваши картины стоят очень дорого.
      – Да что вы! - отмахнулся Моржов. - Я всё равно всего лишь нищий, который, правда, может позволить себе не воровать и не просить милостыню. Кроме этой возможности, у меня ничего нет.
      У него была единственная амбиция - рисовать. В реализации этой амбиции помешать ему можно было только каким-нибудь чересчур ужасным способом: посадить в тюрьму, отрубить руки, выколоть глаза. На такое решилась бы далеко не каждая система, да и на фиг это ей? Ведь он даже не иконы и не голых баб рисовал, а так - городские углы, еловые стволы, рельсы и шпалы… Реализация амбиции приводила Моржова к успеху мгновенно, едва только он брал в руки кисть или карандаш. И ему повезло - пластины продались. А могли и не продаться. Но он не перестал бы их закрашивать, как спокойно закрашивал их и до продажи, и без продажи. Хотя без продаж вряд ли кто посчитал бы его успешным художником. Значит, успех - это вовсе не реализация амбиций. Это бабло. Успех становится реализацией амбиций только в том случае, когда амбиции - нарубить бабла.
      Суть успеха Моржов сформулировал бы иначе. Успех - это конвертация своего ресурса в житейские блага. Ресурсом Моржова была живопись. Продажи на «Староарбатской биеннале» стали конвертацией ресурса в деньги, в эквивалент житейских благ. В гостинице «Украина» Моржов снял на всю ночь двух проституток и трахался с видом на Государственную думу, и все вокруг вдруг сразу поняли, что Моржов - очень успешный художник.
      А вот Милена хотела благ. Успех для неё был тождествен благам. Блага же она получит только из-под Манжетова. Чтобы попасть под Манжетова, Милена задействовала свой ресурс - молодость и красоту. В общем, ничего особенно аморального - спят друг с другом, ну и пускай спят. Она - не замужем, он не женат. Кому мешают-то? Никому. Но для Милены это всё равно выглядит как карьера через постель. И никак по-другому. Конечно, обидно. И на помощь приходит Пиксельное Мышление.
      Его очки преломляют светопередачу. И всё уже становится красиво: ресурс Милены - её компетентность; успех - пост директора Антикризиского центра. А чтобы не мучили сомнения в правильности светопередачи очков, надо просто убедить себя в том, что она правильная. Без доказательств. Надо поверить, как в бога, в эту правильность, то есть в свою правоту. Так что причиной ПМ всегда и является установка на успешность.
      И хрен бы с ним, с этим ПМ. Пусть каждый верит в то, во что хочет. Моржов, как атеист, не возражал. Но в ипостаси идеологии Пиксельное Мышление превращалось в гламур, а в гламуре его любимое занятие - изображение обнажённых женщин - выглядело банальной эротикой, если даже не порнографией. Моржову это было неприятно, но он бы стерпел, перемогся, ограничился бы циклом «Изгибы» и обошёлся без цикла «Ветер и юбки». Хуже было то, что при Пиксельном Мышлении вообще весь порядок жизни превращался в порнографию. В ДП(ПНН). Короче, в сплошную блуду.
      Милена молчала, и Моржов тоже молчал.
      А что он должен был сказать Милене? «Позор!» - и раскрыть ей глаза? У него, у Моржова, не получится. В желании благ он не видел ничего предосудительного, а выбор своего мужчины, вопреки всем тендерам, Моржов считал главным выбором в жизни женщины. И жаль, что Милена сделала ставку на Манжетова, а не на него. Если бы Милена мыслила не пиксельно и по-настоящему выбирала между ним и Манжетовым, Моржов на её глазах распотрошил бы Манжетова на восемь Чебурашек. Но в пиксельном мире, желая взять Миле-ну, Моржову придётся выстраивать свою пиксельную иерархию, чтобы в её ценностях Манжетов оказался хуже него.
      С Сонечкой всё было просто. Моржов сказал ей: «Нельзя!» - и Сонечка послушалась. С Розкой получилось посложнее: пришлось поиграть с Сергачом в поддавки. Но Милена - не Сонечка и не Розка. На Милену не цыкнешь, как на Сонечку, и не ткнёшь её носом в дерьмо, как Розку. Зато Милену можно спровоцировать. Сыграть на её тяге к пиксельной справедливости. Не зверь же Милена. Хороший и порядочный человек. И даже ведь не дура, хоть и рассуждает только в формате ПМ. Пиксели - это всего лишь форма организации мышления, а не его содержание. В пиксель можно обратить и очень умную мысль, и давно захватанную банальность (правда, в виде пикселя умная мысль через какое-то время тоже станет захватанной банальностью, но это уже другая проблема). А Милена всем хороша. Одна беда - мозги набекрень.