Сонечка кивнула и покраснела так, словно Моржов спросил её, знает ли она, что такое оральный секс.
      – Вот и всё, - подвёл итог Моржов. - Суть прежняя, всё прежнее, но никто к вам не подкопается.
      – А меня!… - задохнулся от обиды Щёкин. - Меня тоже научи жить!…
      – Всех научу, - щедро пообещал Моржов.
      Он ждал, в какую сторону пойдёт прореха, когда Розку начнёт рвать пополам. Как Моржов посмел исправлять ситуацию? Если Розке плохо без мужика - пусть и всем остальным тоже будет плохо! Не важно, по какой причине.
      – Да Шкиляева на первой же проверке эту липу просечёт! - закричала Розка.
      – Не просечёт, - возразил Моржов.
      – Что она, дура, что ли?!
      – Во-первых, дура, - согласился Моржов, - и никогда ценоз от цирроза не отличит. А во-вторых, разве она приходит на занятия с проверкой для того, чтобы следить за соответствием теме, обозначенной в программе?
      – Ко мне Шкиляиха в апреле с проверкой приходила, - неожиданно по-земному рассказал Щёкин. - Тема у нас была - «Вязание узлов», а мы пили чай. И что? Шкиляиха просто пересчитала упырей по башкам и ушла. Ей тема по фиг. Мы у себя хоть буратин вырубать можем, лишь бы нужное количество человек присутствовало. Жизнь - это кузница.
      – Вот тебе, Розка, и ответ, - назидательно изрёк Моржов.
      – Да без толку всё это! - закричала Розка. - Пиши - не пиши программы, всё равно Шкиляева всех нас знает! Если Константин Егорыч - значит краеведение, чего бы он там в программе ни сочинил!…
      – А если, скажем, он заявит кружок дельтапланеризма? И не просто заявит, а вправду будет летать на дельтаплане в поднебесье?
      – Над родным же краем полетит! Значит, краеведение!
      Моржова словно пронзило от макушки до стула. Розка во всей красе явила второй признак пиксельного мышления!… Первый - это отсутствие стимула в накоплении пикселей. А второй признак оправдывал первый. Незачем эти пиксели и накапливать! Складывая из пикселей картинку, на выходе всё равно получаешь не картинку, а пиксель. Шкиляиха знает, что Костёрыч - краевед. «Краевед» - это пиксель. Какую бы новую картинку Костёрыч ни выкладывал в своей новой программе из других пикселей, в глазах Шкиляихи эта картинка всё равно редуцируется и суммируется в пиксель «краеведение».
      – Что же, меня будут сокращать только за то, что я - это я? - удивился Костёрыч.
      – А всех только за это и будут увольнять! - закричала Розка. - Разве что вон Миленку не уволят из-за мужика еённого!…
      – Что за бред, Роза? - тотчас резко спросила Ми-лена, краснея.
      – А что, не так? Был бы Константин Егорыч любовником у Шкиляевой, кто бы его уволил?
      – Э-э… - Костёрыч даже растерялся от столь неожиданного аргумента.
      – Жарь их, Розка!… - как в бане, сладострастно зашипел Щёкин.
      – Это вообще свинство, Роза! - отчеканила Ми-лена.
      – А чего свинство-то? Ты останешься, а меня вышибут - это не свинство?
      Розка совершенно разбуянилась.
      – В таком тоне я не желаю разговаривать, - заявила Милена.
      – Не желает она!… Я уже восемь лет в МУДО отпахала, за что меня на помойку? Это вон Опёнкину можно - она только что пришла! А меня?!.
      – Я… Что я?… Мне… - обомлела Сонечка. - Почему?…
      – По жопе! - грубо сказала Розка. - Тебя-то какой смысл держать? У тебя дети и так разбегутся!…
      – Ро… Роза! - заметался Костёрыч, не зная, что делать.
      – У Милены… Дмитриевны… столько же… Я…
      – Вы, Соня, меня с собой не сравнивайте, - жёстко и презрительно ответила Милена.
      – Девушки! Сбавьте обороты! - предостерёг Мор-жов.
      – А это правда, - холодно сказала Милена. - Для Сони увольнение - вполне заслуженное. Способностей к педагогике у Сони - ноль.
      – Хоть бы раз мне на кухне помогла! - крикнула Розка.
      Лицо Сонечки враз залили слёзы. Сонечка тихо встала, повернулась и пошла в коридорчик, к своей комнате. Моржову стало пронзительно-жалко Соню, и даже зачесалась рука - дать Розке подзатыльник, а Ми-лене пощёчину.
      – Девчонки, прекратите! - рявкнул он, вставая.
      – А что прекратить-то? - нагло взъелась Розка.
      – А то и прекратить! - Моржов отшвырнул стул в угол холла - так же, как некогда в придорожном кафе с обнаглевшими проститутками. - Идите проветритесь обе! Развели свару! Обидели ребёнка!
      Милена поднялась и с гордым выражением лица тоже вышла из холла. Костёрыч, держа очки обеими руками, в смятении, сутулясь, побежал на улицу.
      – Щекандер, иди к Сонечке, - негромко посоветовал Моржов.
      Они со Щёкиным посмотрели друг другу в глаза. Моржов выдержал взгляд Щёкина, хотя в затылок ему полыхнуло огнём. Одно дело - вальяжно рассуждать про передачу Сонечки Щёкину, а другое дело - самому добровольно отступиться от своей девушки. А после того как Щёкин утешит сейчас Сонечку, Сонечка станет принадлежать Щёкину. Герою с пистолетом.
      Щёкин задумчиво пошевелил бровями, молча кивнул и пошёл в коридорчик вслед за Сонечкой.
      Розка сидела, отвернувшись к заплаканному окну, и тоже плакала. Моржов думал, что надо наорать на Роз-ку, а потом пожалел и её. Всё-таки женщина… которой горько быть одной. Которую надо любить… Ну, если и не любить, то хотя бы пожалеть… Ну, если и не пожалеть, то хотя бы приголубить.
      – Трын-дын-дын! Трын-дын-дын! - трандычал Моржов, подражая рёву мотоцикла.
      Он стоял у крыльца жилого корпуса, держал велосипед за руль и поджидал Розку.
      Розка вышла, одетая для города. На ней были короткие - чуть ниже колен - штанишки в обтяжку и такой же обтягивающий топик. Под штанишками просматривались стринги, под топиком ничего не просматривалось.
      – Ты что так долго? - пробурчал Моржов, усаживая Розку на седулку своего велосипеда. - Рожала, что ли?
      – Красилась, - кокетливо ответила Розка. - Рожать быстрее.
      Моржов оттолкнулся от крыльца, привычно попал задом на седло и с натугой надавил на педали. Н-да, Розка весила далеко не как Алёнушка, и сил на разгон требовалось куда больше.
      Розка снова отправлялась в Ковязин, а Моржов вызвался доставить её на велике. Удобств, конечно, почти ноль, но ближайшая электричка приходила только через три часа - вот Розка и согласилась.
      Они проехали под аркой ворот, докатились до тропинки на висячий мост, и здесь Моржов остановился ссадить Розку. Дальше начинался подъём, одолеть который можно было только пешком.
      – Если ты скажешь, что не можешь въехать, потому что я толстая, я тебя исцарапаю, - слезая с седулки, предупредила Розка.
      – Что я - враг себе? - удивился Моржов. - Я не драться с тобой поехал, а соблазнять тебя.
      – Не получится, - тотчас заявила Розка.
      – Почему?
      – Я с сотрудниками не сплю.
      – Все мы сотрудники, делаем общее дело, строим новую Россию, - толкая велосипед, пропыхтел Моржов. - Так что же, трахаться вообще перестанем, что ли?…
      С горы разворачивались полуденные колымагинские просторы. Пахло хвоей и ромашками. В паузах между перестуками поездов издали бубенчиком меланхолично звенел церковный колокол. Нехотя плыли облака - такие лохматые, словно солнце нарвало их на лугу, как одуванчики.
      – Ты со своей Опёнкиной трахайся, - сказала Мор-жову Розка.
      – Сонечка не моя, а Щёкина.
      – Ври давай. Это же ты вместе с ней по кустам шнырял.
      – Мы грибы искали.
      – Эх, Морж, так вот бы и дала тебе!… - в сердцах созналась Розка, показывая Моржову сжатый кулачок.
      – Так дай, - согласился Моржов, имея в виду совсем другое.
      – А я бабников не люблю. Я ревнивая.
      – Можно подумать, в твоей жизни были только девственники.
      – Я ведь не спрашиваю, что тебе нравится, вот и ты не лезь, где нравится мне, - как-то туманно отбрыкну-лась Розка.
      На подъёме Розка раскраснелась, и Моржов просто любовался ею: тёмные глазища, алые губы, влажная складка сомкнутых топиком грудей. Наверняка, если взять дистанцию метров в десять, на месте Розки Моржов увидел бы мерцоида. Но вплотную мерцоид ничем не отличался от настоящей девушки.
      Они выбрались за разъездом на шоссе, и Моржов подсадил Розку на её место. Уже сидя на седле, прежде чем оттолкнуться ногой от асфальта, Моржов ткнулся носом Розке в затылок, в узел волос. Ему хотелось почувствовать сладкий запах Розки.
      – Чего ты, как корова, нюхаешься, - усмехнулась Розка, мотая головой. - Щекотно дышишь.
      – Не вертись, - ответил Моржов. - Человек сил набирается.
      Розка с удовольствием переждала процедуру набора сил.
      Шоссе окунулось в ельник, а затем проскользнуло сквозь насыпь железной дороги через арку тоннеля и покатилось по сосновому бору на спинах Колымагиных Гор. Под увесистой Розкой велосипед ощутимо напрягался и пружинил, отзываясь на каждую колдобину и трещину асфальта.
      – Меня на раме только в детстве катали, - призналась Розка.
      Ей было тесновато, и она топорщила локти. Моржов нарочно чуть сдвинул руки, словно обнимая Розку. Склонив голову, он поцеловал Розку в горячую шею, на которой трепетали два завитка.
      – Прекрати, а то мы врежемся куда-нибудь, - велела Розка.
      Моржов убрал с велосипедного руля одну руку и полез в задний карман джинсов. Там у него лежала таблетка виагры.
      – Ты чего руку убрал?! - завопила Розка. - Я боюсь! Мы гвозданёмся, точно!…
      Моржов не мог ответить - он глотал виагру всухую. Справившись, он успокаивающе похлопал Розку по упругому заду и вернул руку на руль.
      – Ума-то как, не лишку, нет? - ещё сердито спросила Розка. - Не жмёт нигде?
      – У самой ума-то сколько? Зачем на Шкиляиху накапали?
      – Сам знаешь зачем!
      – Я же сказал, что спасу всех, почто ещё рыпаетесь? Розка подумала и ответила:
      – Опёнкину свою спасай.
      – А всё-таки, Розка, по отношению к Соне вы с Миленой вели себя как сучки, - сказал Моржов,
      – Опёнкина твоя - квашня, - тотчас ответила Розка. - Дура набитая. Терпеть её не могу. Учти, Морж, увижу тебя с ней - вам обоим не жить.
      – Не увидишь, - пообещал Моржов.
      – А Чунжина - стерва, - добавила Розка. - Строит из себя недотрогу, великосветскую даму, а всё её достоинство - правильно даёт. Чунжина и тебя, и меня сожрёт и косточек не выплюнет. От неё вообще надо держаться подальше. Такие тихони - людоедки.
      – Одна ты самая добрая и красивая.
      – Так оно и есть, - согласилась Розка.
      – Да я и не спорю, - пожал плечами Моржов.
      Словно в обнимку, они вдвоём на одном велосипеде быстро катили сквозь сосновый бор, сквозь световой бурелом на асфальтовом шоссе. Сосны поднимались над ними промасленные солнцем, как блины.
      – Моржик, а ты ведь художник, да? - заискивающе спросила Розка, оглядываясь на Моржова. - А почему ты меня не нарисуешь?
      – С тебя я буду рисовать только ню, - важно ответил Моржов.
      – Что значит «ню»? Фигню?
      – Ню значит ню.
      – Разнюнился… То есть ты хочешь рисовать меня топ-лесс?
      Розка жеманно глянула на Моржова через плечо.
      – Я что, подросток пубертатный, на твои титьки таращиться?
      – Так объясни, что такое «ню»! - обиделась Розка.
      – Я не могу. Я деликатный.
      – Обнять и плакать, - язвительно сказала Розка.
      – Ню - значит голой, как галоша, на карачках, привязанной к дереву и с кляпом во рту.
      – Не хилые у тебя на меня планы, - с уважением сказала Розка.
      Сосновый бор запутался в сетях солнца, зной загустел. Одежда давила и тёрла. На шоссе не было ни пешехода, ни машины. От солнечного ослепления казалось, что весь лес прищурился.
      – Розка, хочешь порулить? - интимно спросил Моржов Розке в ушко.
      Не дожидаясь ответа, он оторвал левую руку от руля, взял Розку за левое запястье и положил Розкину ладонь на рукоятку. Потом точно так же переместил правую Розкину руку. Потом быстро перехватил Роз-ку за талию - точнее, за живот и поясницу, потому что Розка сидела на раме боком. Теперь велосипед вела Розка.
      – Ну, Моржище, остановимся - я тебе всё оторву, - тихо сказала Розка, напряжённо вперившись в дорогу под передним колесом.
      – Не остановимся, - усмехнулся Моржов, поддавая педалями скорости.
      Моржов попробовал залезть ладонью под топик Роз-ке, но там было всё так тесно и плотно, что ладонь зажало. Тогда Моржов просто подцепил топик кончиками пальцев и задрал вверх, Розке чуть ли не под мышки. Груди Розки вывалились, как из бани. Правда, они были прохладные и влажные. Хоть Розка когда-то и кормила ребёнка, грудь её не потеряла формы. Моржов ласкал Розку, чувствуя, как быстро проявляются соски. Розка никак не могла сопротивляться - ей некуда было деться. Моржов на всякий случай ещё пару раз крутанул педали.
      – Моржовина сволочная… - тяжело дыша, прошептала Розка, всё так же напряжённо вглядываясь в асфальт.
      – Ну чё ты, - издевательски ответил Моржов. - Никакого секса. Мы чисто по работе.
      Он безнаказанно играл с Розкиными грудями, и Розка то ли заплакала от досады, то ли засмеялась от бессилия.
      – Вот сейчас попадёт кто навстречу - а я с голыми сиськами… - простонала она.
      Моржов приблизил губы к её ушку.
      – Вон справа отворот, - подсказал он. - Рули туда.
      – Сам рули… Я не сумею…
      – Ага, ща. Я возьму руль, а ты сразу топик обратно натянешь.
      – Жопа ты жопская… - едва не прорыдала Розка. Моржов чуть-чуть притормозил, но не настолько, чтобы Розка осмелилась рвануться и спрыгнуть с велосипеда.
      – А-а!… - завопила Розка.
      – Не паникуй, - бодро сказал Моржов и попридержал Розку за локти, руководя манёвром.
      Розка повернула руль. Велосипед рыскнул, но не упал, а перекатился через обочину и оказался на просёлке.
      – Теперь вперёд, - распорядился Моржов и снова нажал на педали.
      Просёлок уводил куда-то вниз. Моржов прикинул и решил, что этот просёлок - старая дорога с шоссе на Колымагино. Ею уже почти не пользовались, потому что за разъездом была построена новая дорога с бетонным мостом через Талку. Засохшие колеи просёлка отпечатали рубчатый след тракторных протекторов. Велосипед затрясся, а Розкины груди запрыгали, как мячики. Моржов поймал их в ладони, словно этим успокаивал Розку.
      – Расшибёмся, бли-ин!… - орала Розка.
      На просёлке солнечный свет не громоздился уже столбами и полосами, а был мелко наколот на огни, словно пространство засахарилось. Моржов опустил одну руку и начал расстёгивать на Розке брючки. Розкин животик был круглый и твёрдый от напряжения, но напрягалась Розка не из-за Моржова - она трусила ехать под горку.
      По сосновому склону просёлок скатился к Талке. Здесь грудился старый бревенчатый мост. По его настилу колеи были выложены досками. В пазах меж брёвен росла трава. Блестящая, мелкая Талка ныряла под мост, словно кланялась.
      – Приехали! - объявил Моржов и надавил на тормоза.
      Он спрыгнул с велосипеда первым, опережая Розку. присел, одной рукой придерживая агрегат за седло, а другой рукой подхватил Розку под колени. Глаза его чуть не вылезли от натуги, когда он распрямился, поднимая Розку и наваливая её себе на плечо. Розка только охнула. Тяжёлыми, грубыми шагами Моржов быстро пошёл с дороги на берег Талки, за ближайший куст, унося Розку на плече, будто кентавр. Велосипед остался лежать на дороге, изумлённо поблёскивая спицами ещё вращающегося колеса.
      На бережке Моржов поставил Розку в траву, сразу обнял её и принялся целовать, не желая дать Роз-ке опомниться. Бревенчатая громада моста неподалёку выглядела как сторожевая стена острога боярина Ковязи.
      – Я на спину не лягу, - задыхаясь, прошептала Розка уже опухшими губами. - Там сучья какие-нибудь…
      Моржов потянул Розку вниз, опуская на колени.
      – Вставай раком, - велел он. - Чисто по работе…
      Розка почти упала на четвереньки, словно её подшибли. Она склонила разлохмаченную голову, чтобы ничего не видеть, опёрлась на один локоть, загнула на спину руку и, срываясь пальцами, поспешно стаскивала с зада брючки и стринги. Моржов пинками сбросил кроссовки и, чертыхаясь, запрыгал возле Розки, стягивая узкие джинсы. Он увидел, что промежность у Розки выбрита догола, как у проститутки. Сказывался вкус Сергача.
      Розка будто в изнеможении совсем уронила голову, но быстро расставила локти и колени пошире, точно её собирались повалить. Моржов рухнул на колени перед Розкиной задницей и взял Розку за бёдра - будто в обе руки принял от боярина Ковязи здоровенную богатырскую братину. Розка, захлебываясь, зашипела - так шипят, когда от жажды, торопясь, хватят кипятку. Талка вспыхнула. С ритмом прибоя из темноты под мостом начало вышибать снопы искр.
      – Пора, красавица, прогнись, - хрипло прошептал Моржов.
      С облегчением, точно долго ждала этого, а теперь можно не стыдиться, Розка легла на траву грудью, выставляя зад, словно главный собственный смысл, сосредоточение всех чувств.
      Моржов знал, что вот сейчас и только сейчас Розка - настоящая, какая она есть. Только этот момент - момент истины. Только в этом поведении воплощается подлинное отношение Розки к жизни, даже если и сама Розка о себе считает иначе. Моржов гадал, чего же он увидит и услышит: сдавленное молчание, тяжёлое сопение, сладострастный стон, яростный вопль?… Розка как-то запищала, словно разгонялась, и начала тоненько взвизгивать, как молоденькая девчонка на качелях.
      А потом она плавно скользнула вперёд, снимаясь с Моржова, перевернулась на спину и, выгнувшись, вдруг забилась, дрыгая ногами - с ненавистью сдирала мешавшие ей брючки и трусики.
      – Иди на меня! - властно прорычала Розка глухим и утробным голосом, столь непохожим на взвизгивание. - Хочу тебя сверху!…
      Моржов лёг на Розку, словно лодка на стапель, и обнял Розку одной рукой под лопатки, а другой - под зад, будто наискосок обхватил Розку всю, чтобы прижать к себе как можно крепче. И чем сильнее он стискивал Розку, тем ярче она раскалялась. Уже и солнце, казалось, не палило, а остужало голову.
      – Борька! Борька! - рвущимся дыханием шептала Розка. - Свинья! Моржатина тушёная! Ты где шлялся всё это время?…
      Щёкин сидел на подвесном мосту, болтал ногами в пустоте и пил пиво. Ночь выдалась облачная, и не было ни луны, ни звёзд. Всё казалось сделанным из темноты: взбитой, рыхлой темноты небосвода; колючей и плотной темноты ельника; мохнатого и тяжёлого мрака земли; жёстких, текучих чернил речки. Моржов подошёл и сел на край мостика рядом со Щёкиным.
      – Как дела? - спросил он.
      – Формально - всё нормально, - ответил Щёкин, не глядя на Моржова.
      – Какой-то ты кислый… Щёкин молча пожал плечами.
      Моржов закурил. Щёкин покосился на него, поставил банку с пивом на доску настила и зашарил ладонями по бёдрам. Он был в трениках и в своей футболке «Цой жив».
      – Что за жизнь тяжёлая…- забурчал Щёкин, не находя сигарет. - Дожил, блин, даже карманов на штанах нету…
      Моржов протянул Щёкину свои сигареты.
      – Как у тебя с Сонечкой? - спросил он.
      – Всё схвачено. Осталось только пальцами щёлкнуть.
      – Чего же не щёлкаешь?
      – Думаю, - мрачно и веско пояснил Щёкин. Моржова кольнуло нечто вроде ревности. Он и сам был не против ещё немного потянуть отношения с Сонечкой. Но он уступил Сонечку Щёкину - а Щёкин, видите ли, думает. Однако намекнуть на зубы дарёного коня Моржов, разумеется, не мог.
      – А что тут думать? - несколько сварливо спросил он.
      – Я о себе думаю, не о ней. С ней всё в порядке.
      – И чего ты думаешь о себе? - въедался Моржов.
      – Думаю, что Сонечка - на взлёте, а я-то уже с ярмарки еду.
      – В дуру ты едешь. Сонечка на тебя во все глаза глядит. А ты всё удачного расположения звёзд дожидаешься.
      – Ты, Борька, циник, а я романтик.
      – Время для всех течёт одинаково.
      Щёкин тоскливо вздохнул, бросил окурок и проследил полёт огонька до воды.
      – Можно, конечно, поманьячить немного, - согласился Щёкин, - только что я Сонечке дам?
      – Главное - чего не дашь, - ответил Моржов.
      – А чего не дам?
      – Не дашь пойти на работу к Сергачу. Соню туда уже позвали.
      – М-м?… - удивился Щёкин. - Это, конечно, добавляет однозначности в вопросе… Но я, Борька, не хочу разводиться со Светкой. Михаила жалко.
      Моржов сплюнул под мост.
      – Ты сначала с Сонечкой чего-нибудь заведи, а там уже и видно будет. Завтрашние проблемы будем решать завтра. Не умножай геморрои сверх необходимого.
      Щёкин задумчиво покачал головой в знак согласия:
      – Правильно Фрейд посоветовал.
      – Не Фрейд, а Оккам, - поправил Моржов.
      – Ну… оба правы.
      Щёкин допил пиво и убрал банку за спину.
      – А Сонечка хочет меня? - простодушно спросил он.
      – Подмокла уже, - грубо ответил Моржов. Щёкин снова вздохнул и стал исподлобья смотреть на плоскую лужу огоньков далёкого города Ковязин.
      – Ладно, - сказал он. - С Сонечкой разберусь. Хорошо, что она есть… А я тут, Борис, решил, что пока нахожусь в Троельге, то посвящу свою жизнь ПВЦ. Всё равно делать не хрен.
      Моржов чуть не упал в Талку. ПВЦ? Призраку Великой Цели?…
      – ПВЦ - это поиск внеземных цивилизаций, - пояснил Щёкин. - Я же космонавт. Мы, космонавты, не можем без звёзд, без чужого разума, который тянет к нам руку дружбы через бездны пространства.
      – А-а… - с облегчением сказал Моржов. - Это… что ж, дело хорошее. А где же ты будешь искать инопланетный разум?
      – Здесь, фиг ли далеко ходить. И вообще, я его уже нашёл, кстати.
      – Здорово! - искренне обрадовался Моржов.
      – Хочешь, расскажу?
      – А то нет!… Только учти, что есть три самых скучных типа историй для рассказывания. Это сны, своя генеалогия и свидетельства НЛО.
      – Не, у меня без НЛО.
      – И хорошо. Про НЛО я в Интернете до хренища читал.
      – Вытри жопу Интернетом, - поморщился Щё-кин. - Знаю я, что там пишут. На Памире обнаружена мыслящая блевотина. Гидроцефал ложнозрячий, преследует до полного распада. Мухи-роботы украли ребёнка. Галактическая война гуманоидов и рубероидов… А у меня всё настоящее. Сам можешь убедиться. Помнишь, перед началом смены мы пьянствовали?
      Моржов подумал.
      – Это когда Манжетов приезжал?
      – Да. Вот тогда, под конец… Я уже надел скафандр, сказал «Поехали!», и ты повёл меня на Байконур - помнишь? А у костра остались Сонечка, Розка и Милена. Я оглянулся, и ты тоже… И мы с тобой оба увидели над девками такие красные световые столбы…
      Моржов тотчас вспомнил эту сцену. Щёкин тогда увидел его мерцоидов.
      – Во-от… Это и был момент приземления. Инопланетянин вселился в девок.
      Моржов сразу совершенно успокоился.
      – Понятно, кто же ещё-то? Инопланетянин, больше некому.
      – Всё сходится! - Щёкин строго посмотрел на Моржова. - Кто деньги заплатил за Троельгу? Американцы? А чего же тогда они не приехали или обратно деньги не потребовали? Нет, Борис. Деньги заплатили инопланетяне. В телефонограмме ведь так и было сказано: обратный адрес - Орион. Инопланетяне заплатили - и приехали сюда. Точнее, один инопланетянин. Ведь по телефонограмме невозможно было понять, группа существ имеется в виду или одно существо. На самом деле - одно.
      – И оно вселилось в наших девок, - довершил историю Моржов.
      – Знаешь, не то чтобы вселилось… - скривился Щёкин. - Это ведь не дьявол какой-нибудь из суеверий… Да, инопланетянин вселился. Но очень по-хитрому. Может быть, на Орионе всегда так делается, может быть, так там положено, я не знаю, на Орионе не был… Но мне кажется, что перед вселением произошла авария. И инопланетянин порвался на три куска. И каждый кусок вселился в отдельную девку. Вот такая блуда.
      – Руки в Розку, ноги в Милену, а жопа в Сонечку.
      – Не утрируй, - строго оборвал Моржова Щёкин. - Идёт серьёзный научный поиск. Мы не одни во вселенной, как ты не можешь этого осознать? Это же великое, эпохальное открытие! Я как это понял, чуть ежа не родил.
      Моржов смотрел на светящиеся цепочки пролетающих поездов и вспоминал, как на этом мостике, едва ли не на этом же самом месте он в первый раз взял Сонечку…
      – Почему ты не задаёшься вопросом, как же в наших девках проявляется инопланетянин? - ревниво спросил Щёкин.
      – Почему не задаюсь? Сижу вот и задаюсь.
      – Я тоже задаюсь, - удовлетворённо согласился Щёкин. - Но ведь у инопланетянина расщепились не руки, ноги и, как ты выразился, жопа. У инопланетянина расщепился разум. На три источника, три составные части.
      – И каждая из девок получила по частичке, - догадался Моржов.
      – Вот именно! Как мыслитель, тяготеющий к планетарному масштабу, ибо только из космоса можно увидеть нашу голубую планету целиком, я задумался: а какие же три части, три свойства составляют разум? Не только наш, человеческий, а любой? Скажу честно, мне пришлось формулировать основные постулаты ксено-логии в одиночку.
      – Не, я твой подвиг никогда не повторю, - сразу отпёрся Моржов. Он знал, что в безумии ему со Щёкиным состязаться не по силам. - Давай уж сам говори.
      – Первое свойство разума, - важно сказал Щёкин, - это способность добиваться естественной цели неестественным путём. Эта часть инопланетянина, судя по всему, попала в Розку.
      – Гм, - заинтересовался Моржов. - То есть?…
      – Очень просто. Какая у Розки цель? Собственное благополучие. Цель очень естественная. Но путь к этой цели Розка избрала абсурдный, неестественный - через брак с сутенёром. Искать золото Чингисхана в мусорке за Шоссе Жиркомбината и то более естественный путь к благополучию.
      Моржов словно включился и навострил уши. Теперь бред Щёкина становился ему интересен и понятен.
      – Ясно, - сказал он. - А вторая часть инопланетянина попала в Милену, да? Выворачивая твою формулу наизнанку, я делаю вывод, что Милена добивается неестественной цели естественным путём. Верно?
      – Верно, - кивнул Щёкин. - Чего Милене надо?
      – Быть успешной женщиной.
      – Это что, естественная цель? - с сарказмом риторически спросил Щёкин. - Успешный человек - это какая-то модель человека, а не реальное существо. Таких не бывает. Это гомункулусы. Их выращивают в телевизорах.
      – Н-да, - после раздумья согласился Моржов. - Зато у Милены способ достичь этой цели - самый тривиальный, даже тривиальнейший. И весьма естественный. Лечь под Манжетова.
      – Ну, не суди уж так жёстко, - помиловал Милену Щёкин. - Он сам её под себя положил. А она решила воспользоваться ситуацией, если уж так вышло. Она добивалась своей цели честным трудом - давала платные уроки. Милена ещё не гомункулус.
      – Скоро огомункулится… - пробормотал Моржов. - Ну, а что Сонечка твоя? Она вроде вообще никакой цели не добивается. Сидит и ждёт у моря погоды. Верит, что приедет к ней Шумахер на болиде и привезёт в подарок надувной бассейн.
      – То-то и оно! - воскликнул Щёкин. - Сонечка надеется, что всё получится само собой! А ведь не получится! Сам собой получается только Сергач. Сонечка пребывает в совершенно неестественных условиях - бездействия на тонущем пароходе. Но душа у Сонечки пластичная, как кошка. Приспособится ко всему. Вот ты же сам мне говорил, что Сонечка меня хочет. А как можно меня хотеть? Я ведь не для обыденной земной жизни создан! Я весь - познание, устремлённость в пучины метагалактики, где мой дух шагает по Млечному Пути! А Сонечке охота попросту с меня трусы содрать.
      – Бывает, - осторожно заметил несколько ошарашенный Моржов.
      – О чём это говорит? О том, что в Сонечку вселилась третья часть инопланетянина. То есть способность разума естественным путём приспосабливаться к неестественным условиям.
      – А наоборот? - ехидно спросил Моржов. - Неестественным путём приспосабливаться к естественным условиям?
      – А это уже способность не разума, а безумия. Моржов лукаво посмотрел на Щёкина поверх очков: понимает ли Щёкин, что сейчас охарактеризовал сам себя?
      – Ну что, - гордо выпрямился Щёкин, - убедил я тебя, что инопланетяне прилетели?
      – На все сто, - заверил Моржов. - В моём лице ты обрёл первого апостола.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Блуда