– Что случилось? Кто тебя обидел? - тихо спросил Моржов.
Моржов бросил сигарету, осторожно взял Соню за плечики, придал ей более-менее сидячее положение и принялся наводить порядок - перекинул назад толстую Сонечкину косу, убрал за ушки выбившиеся пряди, намокшие от слёз, застегнул на рубашке верхнюю пуговку и вытер Соне лицо платком. Соня не открывала глаз. Почувствовав платок на своих щеках, она заплакала ещё сильнее. Моржов нежно поцеловал Соню в висок.
– Пойдём погуляем, - предложил Моржов. - На просторе и плакать слаще.
Он выбрался из-за стола и потянул Соню за собой. Соня не сопротивлялась, встала и вышла.
– Пойдём туда, - сказал Моржов, для наглядности указывая пальцем на дорогу, ведущую из лагеря к разъезду Колымагино.
Как раз наступило время куртки, и Моржов заботливо накинул её на Сонечку.
Они медленно и молча прошли под ржавой аркой ворот Троельги. Где-то в стороне, вверху за лесом с гулом покатились огни пассажирского поезда - и ещё долго колотился отголосок, рассыпаясь вдали по долине.
Моржов искоса смотрел на Соню. Она была одета довольно нелепо - в клетчатую рубашку и спортивные брюки. Похоже, что сама Соня и не замечала этой нелепости, а точнее, привыкла к ней - как к следствию бедности. Соня была бедной девушкой, Моржов это понял уже давно. У Сони не было ни серёжек, ни даже какого-нибудь дешёвого колечка. И в Троельгу-то Соня пришла из Ковязина пешком - экономила на электричке. И Моржову стало жалко Соню, но не со снисхождением к ней, а со злобой на жизнь.
«Что-то я сегодня жалею всех малых сих, - обеспокоился Моржов. - Может быть, это действие виагры начинается?…» Впрочем, Алёнушку Моржов жалел до того, как съел таблетку, хотя и по-другому: Алёнушку за глупость, а Сонечку - за бедность.
– Почему ты плакала? - спросил Моржов, приобнимая Соню.
– Меня… меня сегодня Роза Дамировна отругала… За то, что я хочу уйти отсюда домой, - призналась Соня.
– А почему ты хочешь уйти? - удивился Моржов.
Соня опять заплакала.
– Бедя здезь дикто де дюбит, - прогнусавила она. Моржов погладил Соню по опущенной голове.
– Это не так, - мягко сказал он. - Не так. Ты очень нравишься Константину Егоровичу. Щёкин втрескался в тебя по уши. А самое главное - здесь я не дам никому тебя обидеть.
Сонечка не отвечала, размазывая слёзы по лицу.
– Правда? - наконец спросила она.
– Правда, - серьёзно подтвердил Моржов. - Но почему ты решила, что тебя не любят?
Сонечка вдруг разревелась в полную силу. Моржов даже испугался - остановился, прижал Соню к себе и через некоторое время, положив Соне на затылок свою ладонь, осторожно потёр Соню лицом о свою грудь, вытирая слёзы.
– Ну-ну-ну… - шептал он. - Ты чего, маленькая моя?…
– Я сегодня… с детьми ходила… Я им луговые растения хотела показать… Флору… А они… они Серёжу Васенина побили…
Значит, неукротимые упыри довели до припадка Милену, Розке звезданули граблями по заднице, а теперь вот и Соню достали…
– Я их всех завтра убью, - пообещал Моржов. Соня подняла мокрое лицо, посмотрела на Моржова и улыбнулась опухшими, непослушными губами.
– Они же дети…
– Ну вот, ты сама себе всё объяснила, - согласился Моржов. - Чего же плакать? Разболтанные мальчишки. Шпанята. Они все скопом ревнуют Серёжу Васенина к Наташе Ландышевой, и только-то. Тоже любовь.
– А почему вы сказали «тоже»? - тихо спросила Соня.
Моржов понял, что Соня услышала про влюблённого Щёкина - и желает слышать продолжение. Но это ведь он, Моржов, сейчас утешил Соню, это он сожрал виагру, он идёт с Соней по ночной просёлочной дороге, он обнимает Соню, а она спрашивает про другого мужчину. Обида хлестнула Моржова по душе и хлестнула бы вновь, но Моржов отвёл её в сторону, как ветку от лица.
Этой ночью Моржов опять стал свидетелем чуда: он видел, как девчонка, когда ей говорят о любви, из отчаяния вдруг доверчиво возрождается к жизни. И ради такого чуда Моржов мог пожертвовать наслаждением обиды, которая даёт карт-бланш на воплощение плана эякуляции. Но Сонечкино воскресение, как подснежник о весне, вдруг напомнило Моржову о реальном мире вокруг - мире недобром и угрожающем.
Трава по обочинам просёлка ночью распрямилась, бросив на дорогу сабельно-зубчатые тени. Река шумела за кустами, будто там шло войско, позвякивая мечами и кольчугами. Еловые лапы в тёмно-синем небе казались китайскими иероглифами, нарисованными чёрной тушью по насыщенной акварели, и это наводило на мысль о восточных единоборствах.
– Говоря «тоже», я имел в виду Щёкина, - чётко и покорно подтвердил Сонечке Моржов.
– А что, он в меня влюбился? - наивно спросила Соня, будто бы Моржов уже не объявил об этом открытым текстом.
– Все, кроме тебя, это заметили, - сказал Моржов, хотя никто, кроме него, никогда ничего подобного не замечал.
– Он странный…- задумчиво сказала Соня с оттенком уважения и страха.
Моржов пожал плечами.
– Нормальный он. Упыри… ну, то есть пацаны - они его слушаются, как овечки. А стали бы они подчиняться какому-нибудь чудику, а? Вот то-то. Если бы ты сегодня взяла Щёкина с собой, то мальчишки бы не только всю луговую флору вызубрили, а ещё бы и веночки плести научились.
Сонечка вздохнула с запоздалым сожалением. Моржов снова закурил. Какое-то время Моржов и Соня молчали.
– Соня, дитя моё, а что для тебя это значит - «любит»? - спросил Моржов, но не интимно, а как-то буднично и просто. - Ты вот плакала - никто тебя не любит. А это что такое - «любит»?
Соня долго раздумывала. Похоже, её разговорчивость прорывалась только вместе со слезами.
– Ну… вы, Борис Дани…
– Боря, - перебил Моржов.
Соня кивнула, словно попыталась что-то проглотить.
– Боря… вы…
– Ты.
– Я… я не могу ответить, - окончательно сбилась Соня.- Такие вещи, они… ну… личные… Как бы стыдно…
– А ты где живёшь в Ковязине?
– На Багдаде, - прошептала Соня.
В Ковязине не было района беднее, хуже и ублюдочнее Багдада. Что значит для девчонки с Багдада «меня любят»? Это значит - «меня хотят». Пиксельное мышление. Мышление для бедных. Максимум упрощения при минимуме объёма знака.
– Если бы ты ушла из Троельги, Щёкин бы попросту запил, - сказал Моржов.
– Ну, потом бы мы встретились…
– Где? - усмехнулся Моржов. - Из МУДО тебя бы уволили. А Щёкин не гуляет по улицам, не ходит на дискотеки. Нигде бы вы не встретились, кроме как на работе. Вот куда бы ты пошла работать?
– В школу…
– Это как с мыльной фабрики перейти на шильную. В школе такие же упыри, как и здесь, только их больше в сто раз. Ты бы спеклась через месяц. Есть другие варианты работы?
– Ну…- Соня колебалась, говорить или нет.- Ну… меня Лёнька звал, обещал устроить… У меня с ним подружка там…
– Ленчик? - изумился Моржов. - А вы знакомы?
Он сразу вспомнил, как Ленчик кормил Сонечку шашлыками.
Соня кивнула, и Моржов даже при луне увидел, как густо она покраснела.
– А ты в курсе, что за работа у Ленчика? - вкрадчиво спросил Моржов.
– Ну… как бы… Так - что?… За деньги же…
Соня мямлила, и Моржов так и не понял, знает ли она специфику деятельности Ленчика. Впрочем, не всё ли равно? Похоже, что предсказанный им вариант работы Сонечки вне МУДО - «у кавказцев на рынке» - был ещё не худшим. Если бы Сонечка попалась в лапы Ленчика и Сергача, она бы не выкрутилась, будь хоть трижды девственницей. А может, она и выкручиваться бы не стала? Не похоже, чтобы она была способна на какие-либо выкручивания.
– Сонечка, дитя, а чего бы ты хотела сама? - спросил Моржов.
– То есть?… - растерялась Соня.
– Ну, где работать? Чем жить?
Соня посмотрела на Моржова и жалко улыбнулась - беспомощно и виновато.
– А сколько денег тебе надо в месяц?
– Ну… не знаю…
– А чего бы ты не захотела делать ни за какие деньги?
– Ну… вы так спрашиваете… - совсем смутилась Соня.
– А что тебе вообще в жизни надо?
Соня затравленно смотрела на Моржова, и Моржов почувствовал, что сейчас она опять заплачет.
Он обнял её, притиснул к себе и стал целовать в макушку.
– Ну-ну-ну, - опять зашептал он. - Я же сказал, со мной никто тебя не обидит…
Они стояли уже возле елового мыса на повороте просёлка. Просёлок убегал вверх - на гору к деревне Яйцево. Хорошо утоптанная тропа вела от просёлка вниз, к Талке, над которой висел перекидной мост.
– Пойдём покачаемся, - предложил Моржов.
Он достал фонарик, взял Соню за руку и повёл по тропе, светя Соне под ноги, а сам шагал в травах. Колени сразу намокли от ночной росы. Друг за другом они осторожно взошли по лесенке и ступили на узкий висячий мостик, который под ногами тотчас норовисто дрогнул. Перила здесь заменяли железные тросы. Соня ойкнула и схватилась за левый.
– Держись сразу за оба троса, - посоветовал Моржов и лёгким шлепком по заду послал Соню вперёд.
Раскинув руки словно крылья, Соня неуверенно шла по хлипким досочкам настила. Моржов, приотстав, любовался Соней - вынужденно-раскрывшейся, а потому вдвойне желанной. Видимо, в недрах Моржова виагра поднимала свою змеиную голову.
– Я дальше боюсь… - на середине моста призналась Соня. - Там вовсе вихляется всё…
– Тогда давай посидим здесь, - согласился Моржов.
Они сели на край настила рядышком и свесили ноги. Моржов опять обнял Соню за талию, невесомо коснувшись рукой Сонечкиной груди. Грудь была уже готова, только нажми кнопку.
Но Моржов не спешил нажимать, глядел в глубь тёмной долины. Полураздетая луна брела по мелководью небосвода, рябого от звёзд. Рябила и Талка, но её мерцание то разгоралось, то гасло. Пульс фонарей железной дороги улетал вдоль чёрного склона горы, частил и наконец сливался с пульсом июньского созвездия Девы. На горизонте горела дымка огней города Ковязин. Откуда в Ковязине вдруг взялось столько света?… Для полночи света вообще оказалось как-то чересчур много…
Не глядя на Соню, Моржов был уверен, что рядом с ним уже сидит мерцоид. Как выяснилось, с Сонечкой всё было просто. Ну, понятно почему: ПМ. У Сонечки с миром была отнюдь не механическая связь - с изогнутыми шатунами, кривошипами и дифференциалами логики, с перекладом векторов приложения сил и редукторами для ступенчатой смены ритма. Связь была какая-то природная, вроде магнитного притяжения, - напрямую. Манёвры ухаживаний Сонечке не требовались. И чего кому в Сонечке могло не нравиться? Идеальная женщина для идеального мужчины.
Моржов для выразительности кульминации (виват, Голливуд!) вдруг решил ещё добавить спецэффектов, снова включил фонарик и направил луч в реку.
– Ух ты!… - восхитилась Сонечка, слегка наклоняясь, как яблоня, и укладывая свою грудь на ладонь Моржова, как яблоко.
В столбе света сквозь воду виднелись зыбкие камешки на дне Талки; бок угловатого валуна, из-под которого развевались жёлтые пряди подводных трав; чёрные рыбы, что вместе со своими тенями крутились так, словно они чего-то здесь потеряли. Моржов хотел переместить луч, но фонарик вывернулся из его руки и полетел вниз. Под мостом негромко и неярко бултыхнуло брызгами и искрами, а потом под дрожью течения Моржов снова увидел свой фонарик, продолжающий светить и на дне. Перед фонариком, отбросив раструбы теней, уже висели две рыбины, одинаково играющие хвостами.
Рука освободилась, и Моржов принялся расстёгивать пуговки на рубашке Сони. Объяснять чего-либо Соне не требовалось. У Сони, конечно, не было стимула отдаваться Моржову - но и не было стимула возражать. Ключ от Сонечкиной недоступности был даже не спрятан; он просто лежал сверху на комоде ПМ среди прочих девчоночьих безделушек.
Моржов бережно положил Сонечку на спину прямо на тёплые доски настила и раскинул Сонечкину рубашку - словно развернул обёртку подарка. Моржов слегка похлопал Сонечку по бедру, и Сонечка сама немного приподнялась так, чтобы Моржов стянул с неё брюки и трусики.
…С чего это можно решить, что Сонечку нужно переделывать? - думал Моржов. - С чего это можно решить, что плохо, когда девушка такая, как Соня? Перевоспитывать Соню - это а) уже поздно и бесполезно; б) значит, погасить её мерцоида; в) снять с себя ответственность за Соню, причём самым демагогическим образом. А Моржов детерминизм уважал, мерцоидов приветствовал, а с собственной ответственностью за кого-нибудь жить ему было проще, чем тревожиться за риски чужой самостоятельности.
Моржов чувствовал себя горячим ледником, лежащим меж мягких горных вершин Сонечкиных грудей и коленей. Сонечка не вскрикивала и не сжималась, а дышала свободно, мощно и ровно - будто её наконец-то включили на полную силу жизни. Её коса свесилась с настила и моталась, точно стрелка метронома, под скрип железных тросов отсчитывающего мерные движения мостика, что качался под Моржовым, как колыбель.
Где-то сзади Моржов вдруг уловил чьи-то шаги, чужой дрожью отозвавшиеся в колебаниях тросов. Блин, - подумал Моржов, - нашёл где заняться любовью - на дороге!… Но, как в старом анекдоте, остановиться Моржов не мог.
Шаги потоптались вдали, а потом начали приближаться. Не прерываясь, Моржов опёрся на локти и ладонями закрыл Сонечке лицо. Соня покорно ждала. Шаги приблизились вплотную, потом Моржов увидел высокие резиновые сапоги, деликатно ступающие обочь, а потом - удаляющуюся брезентовую спину с капюшоном и блеснувшее под луной остриё спиннинга.
Ухмылка против воли развезла физиономию Моржова. И здесь, на мостике, с Сонечкой он был не один - и в самой Сонечке тоже. Судя по мягкости и лёгкости, с какими Моржов проник в Соню, Щёкину таки придётся исправлять мемуары, где он уже написал, что Соня - девственница. Впрочем, Моржова-то это не волновало. У него и самого много их было: лучших, первых и единственных…
Интересно только, с кого началось. Моржов убрал ладони с лица Сонечки, словно мог прочесть об этом у Сонечки по глазам. Но прочесть оказалось невозможно. Соня лежала зажмурившись, а вид у неё был сосредоточенный и отрешённый. Кажется, Соня и не заметила прохожего рыбака - так же, как, похоже, не замечала сейчас и самого Моржова. Значит, она доверилась Моржову настолько, что полностью отключилась, и такое доверие стоило очень дорого. В этот миг девчонка сливалась не с мужчиной, а со своим мерцоидом, но все мерцоиды на изгибе страсти были на одно лицо. И Моржов даже не понял, с кем он сейчас - с Сонечкой? с Розкой? с Миленой?…или, может, с Алёнушкой?
ГЛАВА ПЯТАЯ Инопланетяне
Костёрыч решил повести упырей на карьер за дальнюю деревню Цепочкино. Полвека назад в этом карьере выкопали кости допотопного мамонта. Теперь скелет этого мамонта, коричневый от древности, целился бивнями в любого входящего в областной краеведческий музей. Упыри рассчитывали обнаружить в карьере не меньше чем второго мамонта. Для этого им были необходимы лопаты. Памятуя о плачевной судьбе грабель, сломанных упырями на субботнике в битве за мусор, друиды вздули расценки на аренду. Теперь лопаты стали стоить по двадцать рублей за штуку. Лопат у друидов нашлось всего две, но для чекушки их хватало. Костёрыч посчитал в уме и сказал упырям, что на работу по извлечению мамонта может отвести им три часа. Упыри быстро распределили время копки. Каждому досталось сорок пять минут пользования лопатой, а Пектусину и Дерьмовочке (ввиду их бесперспективности-с точки зрения упырей) - по двадцать две с половиной минуты.
В девять утра Костёрыч всех увёл.
После неспешного, почти дачного завтрака Моржов, Розка и Щёкин остались на веранде, а Милена и Сонечка легли загорать на волейбольной площадке. Розка решила не терять ресурс и сгоняла Моржова на кухню за кастрюлей грязной картошки. Сама она принесла пустую кастрюлю - для картошки уже почищенной - и три ножа. Моржов согласился помочь, а Щёкин наотрез отпёрся.
– Я не могу, - пояснил он, - я не приспособлен. У меня ручки маленькие, как у тираннозавра.
Щёкин сидел за тем же столом, что и Розка с Моржовым, но поодаль. Он расстелил перед собой на столешнице свежую футболку и синим фломастером старательно закрашивал буквы, начерченные пока только контуром. Буквы складывались в надпись «Цой жив».
– Моржов, чего у нас ножи такие тупые? - придиралась Розка, строгая картофелину. - Что, у нас мужиков нету - ножи наточить?
– Точилка лежит на кухне, - терпеливо ответил Моржов. - Её не надо надевать на член, поэтому ею может воспользоваться и женщина.
Розка недовольно фыркнула.
– Я, между прочим, вчера в Ковязине была, - с угрозой сказала она. - Заходила в МУДО. Знаешь, что мне Шкиляева сообщила?
– Что в Бангладеш изобрели способ лечить гонорею за два дня посредством метания бумерангов? - предположил Щёкин.
Розка сидела за столом в обтягивающей майке, из которой её груди вылезали, как арбузы из бахчи. Не последнюю роль играли и кокетливые спортивные трусы - правда, только тогда, когда Розка вставала. Розки-ны прелести словно бы не вмещались в нарочито тесную одежду и рвались на свободу. Немудрено, что Моржо-ва и Щёкина без сговора кренило на сексуальную тему. Розка злилась, но не сдавалась, то есть продолжала кромсать картошку, но не желала одеться приличнее или раздеться совсем.
Реплику Щёкина Розка проигнорировала.
– Шкиляева сказала мне, что ты, Моржов, не приносил ей никаких сертификатов на школьников нашего лагеря.
Это правда: чичинья Моржова пока что закончились крахом.
– А девкам ты об этом говорила? - спросил Моржов.
– Пока нет. Думаю, что с тебя содрать за молчание.
– Пошли в кусты, и там сдерёшь с меня нижнее бельё.
– Ты, блин, только про баб и думаешь! - возмутилась Розка.
– А ты только про выгоду, - парировал Моржов.
– Потому что вы, мужики, нынче не можете даже свою бабу обеспечить!
– Свою печь обезбабить, - спокойно поправил Моржов.
– А вы, бабы, нам не даёте, - ответил Щёкин. - Хрена ли нам, мужикам, стараться?
– Это вопрос типа «курица или яйцо», - сказал Моржов, предотвращая спор. - Что сначала? Заработай - и дадут? Или дадут - и отработай?
Для Моржова такого вопроса не существовало. Женщины, как дети, хватали всё яркое, свежее, красивое - такова была их природа. Хватали - и расцветали. Отдавая женщине всё своё лучшее - яркое, свежее и красивое, - Моржов покупал женщину и тем самым отданное добро возвращал себе обратно. То есть, по сути, покупал сам себя. Разве что только такого себя, какого ещё нет… или уже нет. Или никогда не было. Или никогда не будет.
Что поделать - Кризис Вербальности. Ценности не транслировались, чужое никому не доставалось. KB - это одиночество, когда всегда сам напротив себя. А жажда секса для Моржова была просто жаждой подлинного общения, то есть выведенного за пределы KB и неизбежно невербального.
– Принеси мне другой нож, острый! - приказала Розка Моржову и раздражённо бросила свой нож в кастрюлю с очищенной картошкой.
Моржов встал, выбрался со своего места, взял неиспользованный ножик Щёкина, положил его перед Розкой и демонстративно сел на другое место так, чтобы видеть загоравших Милену и Сонечку. Обе они лежали на животах. Попка Милены была изысканна и анатомически-выразительна, а большая и нежная попа Сонечки тревожила Моржова уже знакомыми очертаниями, сейчас досадно скрытыми купальником.
Розка отследила взгляд Моржова и разозлилась ещё больше. Попутно моржовскому взгляду Розка заметила протекающий кран в умывалке. Розка не размышляла долго, чем наказать Моржова.
– Моржов! - с чувством сказала она. - Ты на жопы пялишься, а сам не видишь, что из крана вода льёт! Сходи закрой!
– То кастрюля с картошкой, то точилка, то ножик… - ответил Моржов, - Я тебе мальчик на побегушках, что ли? Если надо, встань и сходи сама. А я тогда на твою жопу попялюсь.
Розка гневно поджала губы, сердито воткнула нож в столешницу и вылезла из-за стола. Повернувшись спиной к Моржову и Щёкину, она яростно подтянула свои трусы чуть ли не до подмышек, так что её смуглые ягодицы выкатились на свет, будто надулись, словно подушки безопасности при ДТП.
Розка пошла к умывалке, по дороге бросив презрительный взгляд на Милену и Сонечку, завинтила кран и вернулась, глядя на Моржова победно и вызывающе.
– Одобряем, очень одобряем… - как китаец, униженно и благодарно кивал Розке Щёкин, молитвенно сложив ладони.
– Вот и славненько, без нервов, - спокойно одобрил Розку Моржов. - А за сертификаты не переживай. Чего они тебе? Мы же с тобой, по идее, американцев пасём. Нам сертификаты не нужны.
– Начнут девок проверять и до меня доберутся.
– Я обещал решить эту проблему? Обещал. Значит, решу. Пацан сказал - пацан как-нибудь попозднее сделает.
– Их всё равно выгонят, - мстительно сказала Розка, кивнув на Милену и Сонечку. - Шкиляиха заявила, что закроет все кружки, которые дублируют школьную программу. Оптимизация.
– В школе нет предмета «туризм»! - вскинулся Щёкин.
– Зато есть физкультура, ОБЖ и география, - сказала Розка. - Да ты рисуй, рисуй, не отвлекайся. Дело-то важное.
– Я Цоя люблю! - агрессивно прорычал Щёкин, прикрывая руками футболку. - Я тоже последний романтик!
– И краеведение в школьной программе есть, - добавила Розка Моржову. - На него выделены часы в курсах по географии и истории. И язык иностранный. И экология - в биологии. Осенью уже тебе не на чьи жопы будет таращиться.
– Буду на твою смотреть, - не сдался Моржов.
– Моя выйдет замуж!
– А на фига замуж? - спросил Щёкин, приступая к букве «Ж». - Сама же орала, что хороших мужиков уже не осталось.
– А что, осталось, что ли? - картинно изумилась Розка. - Покажи хоть издали. Из вас всех ни на кого нельзя положиться!
– И не надо на нас ложиться, - согласился Щёкин. - Мы лучше сами на вас ляжем. Такая поза традиционнее.
– А мне, может, всадницей нравится.
Моржов чуть не порезался - ему послышалось «в задницу». Щёкин тоже как-то напрягся.
– Всяка морковка сладкая, - осторожно сказал он. Розка надменно усмехнулась и, видно, решила поумничать.
– Только и можешь думать о банальном сексе, - хмыкнула она.
Моржов со Щёкиным переглянулись, не выдержав обоюдных сомнений в услышанном.
– А чего бы о нём и не думать? - спросил Моржов. - Это же не свержение государственного строя и не клевета на правящую партию. Можно и подумать, срока не пришьют.
– Вам бы лишь потрахаться! - возмутилась Роз-ка. - До прочего и дела нет! Работать никому неохота!
– Неохота, - согласились Моржов и Щёкин. - А тебе охота?
– А надо! Вот я и работаю! И в нашем-то МУДО, знаешь ли, так ухайдакиваешься, что уже всё по барабану, лишь бы отвязались! Согласна на всё хоть на полу в актовом зале!
Уши Моржова одеревенели и поехали куда-то к затылку. Он услышал - «половой акт сзади». Это что же такое творилось-то? Розка говорила на каком-то другом языке - и вовсе не о том! Словно мерцоид вышел в ноосферу, как космонавт в вакуум! ДП(ПНН) и KB сливались воедино!
– Тебя на работе за день так поимеют, что вечером уже и в рот ничего не лезет! - продолжала бушевать Розка.
Моржов и Щёкин сидели на скамейке столбиками, как суслики возле норок, и молчали.
– Ты сказала «за день» или «сзади»? - деликатно осведомился Моржов. - Прости, я просто пытаюсь понять: мы тут о чём?…
Розка обвела Моржова и Щёкина непонимающим взглядом, явно прокручивая в памяти всё, что только что сказала. До неё что-то начало доходить.
– Дрочит пулемётчик на синий платочек… - потря-сённо прошептал Щёкин.
Розка - даром что смуглая - багрово покраснела, выдавая свою неистребимую благопристойность, и засверкала глазищами.
– Ща обоим эти кастрюли на бошки надену! - страстно выдохнула она. - Ид-диоты!…
Что интересно, мерцоид так и не появился.
…Зато теперь Сонечки как девушки при Моржове в природе больше не существовало. Едва Моржов останавливал на Сонечке взгляд (а Сонечка замечала это), она неудержимо обращалась в мерцоида. Вот и сейчас, приближаясь к Моржову, Соня трансформировалась, словно её плавило полуденное солнце.
После обеда Моржов и Щёкин сидели на веранде и курили. Щёкин попутно пил пиво. Он глядел на Сонечку сквозь многозначительный прищур, и надпись «Цой жив» на его груди казалась смутной угрозой.
– Бо… Борис Данилович, - стеснительно прошептала Соня, не одолев в присутствии Щёкина обращение «Боря». - Там в корпусе Роза Дамировна плачет…
– А что случилось? - удивился Моржов и посмотрел на корпус в бинокль. Корпус всем своим обычным обликом словно бы выразил непонимание и недоумение и даже косо сверкнул крайним окном, будто скривился, пожимая плечами.
– Не знаю… - пролепетала Сонечка. Моржов вздохнул и поднялся.
– Ладно, - сказал он. - Дядя Боря щас всё уладит. Щёкин тоже полез из-за стола.
– Проклятая тяга к знаниям! - заворчал он. - Зачем я в детстве смотрел киножурнал «Хочу всё знать»?… На хрена мне это? Почему нельзя знать - но не участвовать? Почему знаешь только тогда, когда участвуешь, а если не участвуешь, то и не знаешь ни шиша? Менять логистику к чёрту! Причинно-следственные связи - бич нашего пространственно-временного континуума!…
– Да расскажу я тебе, - отмахнулся от Щёкина Моржов.
– Я никому не верю! Ни-ко-му! Моя жизнь была переполнена самым гнусным вероломством, и теперь я…
Моржов шагал к корпусу, не слушая Щёкина.
У крыльца в шезлонге лежала Милена - в бикини, в панаме и с покетбуком. Моржов подавил в себе желание затормозить и взлетел на крыльцо. Миновав тёмный и прохладный после солнцепёка холл, где со стены заполошно и призывно махнул белизной планшет «План эякуляции», Моржов прошёл в палаты.
Розка нашлась в комнате, служившей складом. Здесь на одной из пяти коек громоздилась поленница из разноцветных матерчатых рулонов - свёрнутых спальных мешков. Розка не плакала. Розка самозабвенно рыдала, сидя на пустой панцирной сетке и закрыв лицо руками.
Моржову вмиг стало нестерпимо жаль Розку. Моржов мог осторожно поставить женщину на место, но обидеть - не-ет. Это даже хуже, чем обидеть ребёнка, потому что дети вертятся под ногами и их можно обидеть невзначай. А обидеть женщину - это как поймать бабочку и оборвать ей крылья.
Моржов присел перед Розкой на корточки.
– Что стряслось? - спросил он.
– Ничего! - проревела Розка. Моржов покачал Розку за колено.
– Говори, - настаивал он.
– Спальники украли! - выдала Розка.
Моржов оглянулся на поленницу спальников - он не видел отличия от той поленницы, что образовалась в день завоза инвентаря. Наверное, на это и рассчитывали злоумышленники.
В комнатушке обнаружились и Сонечка со Щёки-ным. Сонечка с ужасом смотрела на Розку, как на приговорённую к расстрелу за государственную измену, а Щёкин мужественно обнимал Сонечку, словно обещая защитить её грудью с надписью «Цой жив».
– Шесть штук спальников, - добавила Розка. Моржов понял, что после обеда Розка решила провести учёт и всё посчитать - тут-то и выявила недостачу.
– А сколько стоит спальник? - сразу спросил Моржов.
– Семьсот двадцать!… - прорыдала Розка. - Они пуховые!… Специально для американцев такие покупали!…
Моржов прикинул в уме: Розка залетела почти на две зарплаты. Для Моржова это были не деньги. Он бы съездил в Ковязин и купил новые спальники, да и всё, лишь бы Розка не ревела.
Рядом со Щёкиным и Сонечкой в комнате появилась и Милена. В бикини она стояла как голая, и казалось, что её тоже обокрали.
– А кто мог украсть? - допытывался Моржов.
– Ты! - яростно крикнула Розка и зарыдала более бурно.
Друиды, конечно, могли позариться на спальники, начал рассуждать Моржов, они ведь всё время повсюду ходили по Троельге… Но для них красть спальники - значит потерять доступ к телу Моржова, а друиды не могли себе позволить терять ВТО. Спальники могли утащить и упыри… Но, с другой стороны, безумные упыриные мозги не сообразили бы, как извлечь из спальников выгоду. Да и не ворюги упыри были, хоть и шпанята.
– Щёкин, это не ты спёр? - спросил Моржов, чтобы разрядить обстановку. Он против воли оглянулся на Щёкина - так, чтобы увидеть Милену с её упругим животиком и голой промежностью, лишь слегка перечёркнутой полоской бикини, словно это был не запрет, а лишь намёк на запрет, которым можно и пренебречь.
– Не, у меня же ручки маленькие, - напомнил Щёкин.
– Наверное, надо заявление в милицию написать, - сказала Милена. - Роза, у тебя же там Валера работает…
Розка зарыдала так сокрушительно, будто Милена лишила её последней надежды. И тут Моржов всё понял. Дело даже не в том, что Сергач не станет помогать Розке, а менты не будут ничего искать. Дело в том, что из-за Сергача всё и стряслось, а Сергач наверняка был в курсе. Спальники украл Ленчик. Кто же ещё? Украл в ночь первого банкета и увёз на машине Сергача, не иначе, потому что шесть рулонов в одиночку не унести.
А чего от Ленчика ждать иного? Моржовский велосипед, Розкин сотовый телефон и мангал Сергача - всё было где-то когда-то украдено Ленчиком (или «взято» у какого-нибудь «чёрта»). Теперь приходилось расплачиваться. Розке - первой.
– Я куплю тебе такие же спальники, - пообещал Моржов Розке.
Розка впервые подняла лицо, перемазанное растёкшейся косметикой и оттого невообразимо трагическое.
– Я тебе любовница, что ли, чтобы ты меня оплачивал?! - закричала Розка.
Моржов оторопел. Оно и правда. Он забылся. Такие вещи он не должен был обещать прилюдно.
– Ладно-ладно… - залопотал он.
– Всё! - на что-то решилась Розка и принялась вытирать лицо ладонями. - Надо накатать на Шкиляеву телегу в областной департамент образования. Пусть её с работы снимут!
– А при чём здесь Шкиляева? - рассудительно спросила Милена. - И чем тебе поможет, если её снимут?
– Она же во всём виновата! Как она в этот лагерь нас законопатила ни с того ни с сего? У нас свои дети дома остались, мы матери-одиночки!… Шкиляева завла-герем Каравайского сделала, а почему материальная ответственность на мне? За что Караваю зарплату заплатят? Одни нарушения! Лагерь не готов! Нам платят за обычный рабочий день, как в городе, а мы здесь двадцать четыре часа! Без выходных! Да Шкиляеву за это из МУДО под жопу ногой вышибут!…
