Моя глава, да? Мой номер, тринадцатый... несчастливый номер... или все-таки три шестерки? А вы знаете, родные, что три шестерки по идее не должны быть банально выстроены в одну линию? Это не номер, то есть, не совсем номер. Это символ. Они, упомянутые шестерки, должны соприкасаться верхними хвостиками и должны быть направлены в три стороны... чем-то похоже на знак радиации, там тоже треугольники, соприкасающиеся острыми верхними углами. Должен сказать откровенно, что мало отношения имею как к указанному числу тринадцать, так и к несчастным шестеркам. Это людские выдумки. Зачем мне личные цифры? Я ж не военнопленный. Ну, то есть, это сейчас нахожусь, считайте, в плену у пришельцев, а раньше был свободен, как ветер.
      Ночью ко мне приходили гости. Не те, которые приходят к женщинам в определенное время месяца. И тем не менее - неожиданные гости. Я почувствовал зов около двенадцати ночи. Собрался, рявкнул злобно на моих рыболовов, что хочу пройтись - и ушел. Глянул на себя в зеркало - ничего, нормально выгляжу, современно - джинсы на мне по-модному драные, толстовка с броскими надписями, джинсовая же куртка с железками в нужных и в ненужных местах, все в стиле милитари, с карманами, я даже солнцезащитные очки нацепил, на ночь-то глядя... а что, стиль надо выдерживать. И волосы мне нравятся, длинные, всегда любил. И лицо парнишки, мною с мотоцикла снятого, меняется под меня - скулы стали более жесткими, а подбородок - более четким.
      Похолодало, и я засунул руки в карманы, выйдя из здания. И дождь моросит. А вот зонт брать в руки не хочу, это не в моем духе. Уж точно, что не сахарный, не растаю.
      Поднимаю голову к темному небу - кто меня звал-то?
      Сзади мне на плечо опускается рука, и я слышу негромкое:
      - Привет.
      Сговорились они все руки свои класть мне на плечи сзади, что ли?
      Оборачиваюсь. М-да... вот этого я тем более не ожидал.
      - Давно не виделись, - киваю ему.
      Ох, как давно... тысячелетия два? Он мрачен, прямо-таки удивительно мрачен. Я никогда его таким не видел. Кто не догадался - это некто архангел Гавриил.
      Я молчу. Он молчит.
      Он выглядит так же, как и раньше, когда был моим другом. Когда мы были равны. Когда мы оба были - ангелы. У него бесстрастно-правильное лицо, какое было когда-то и у меня. Золотистые волосы ниспадают на плечи. Именно так - торжественно ниспадают. Голубые глаза, как положено. И даже его кожа выглядит необычно здоровой и загорелой для землянина. Хорошо хоть румянца на щеках нет, а то бы он выглядел точь-в-точь как богатырь из сказки. Он выше меня на полголовы, наверно, чтобы я не забывался.
      Только вот одет он тоже бесстрастно и даже немного старомодно. В светлый классический костюм. А может, и наоборот - он просто одет прилично, в отличие от меня, одетого, как оборванец.
      Продолжаю молчать, потому что это не я его звал. Мне ему сказать нечего. Меня слишком многое от него отделяет. Или отдаляет. Не важно, в общем, суть вы поняли. Я не то, что на другой стороне баррикад - а вроде как изгой и отщепенец.
      А вот почему он молчит - не понимаю. Если звал - то говори, зачем. А не хочешь говорить - ну и лети себе назад, божья коровка, улети на небо, там твои детки кушают котлетки.
      И тут мне становится больно - я вижу его крылья. Едва заметные, да и то периферийным зрением - только зыбкое марево в форме крыльев. Такие же, как и раньше.
      Если ты чистотой и непорочностью своих крылышек прилетел похвастаться - так для этого ты выбрал не лучшее время, думаю я.
      - Пойдем что ли кофе выпьем, - наконец-то выдает главный среди ангелов.
      - Пойдем, - соглашаюсь, - только... не смотри на меня так... жалостливо... мне это не нужно.
      Он кивает, и мы с ним идем.
      И приходим мы в "Глобус". В наземный "Глобус". Там на втором этаже есть кафе, правда, полноценным кафе это не назовешь, но этим-то оно и привлекает. Меня, например, привлекает. Столики и удобные синие кресла стоят прямо под стеклянной стеной, в рядок, один за другим. Вроде и кафе, а скученности народу нет. Сидишь у такого столика, застланного настоящей приличной скатертью, и чувствуешь себя чуть ли не дома.
      А по стеклянной стене "Глобуса" барабанит дождь, и вода течет ручейками. А там, за стеной, светится искаженными водой огнями Крещатик и Майдан Незалежности - центральная площадь хорошей страны Украины.
      И кофе здесь варят удивительно вкусный.
      Гавриил пробует кофе, довольно кивает, и задумчиво его выпивает. Всю чашечку.
      Я подзываю официантку и заказываю ей сразу пять кофе. Потом улыбаюсь и уточняю:
      - А еще лучше - шесть.
      Гавриил неодобрительно качает головой. И выпивает и мой кофе, к которому я еще не успел притронуться.
      Устраиваюсь поудобнее в кресле, разваливаюсь вольготно, расслабляю плечи, щелкаю пальцами, и из динамиков льется та же музыка, что произвела на меня впечатление вчера: обработка "Enjoy The Silence" Depeche Mode.
      Гавриил слушает, снова кивает:
      - Я не сомневался, что ты в курсе всех новинок. Только по моему мнению, наслаждаться тишиной надо немного под другую музыку.
      - Ага, - теперь моя очередь кивать, - под щебетание райских птиц.
      - Хороший кофе, - он делится со мной еще одним своим мнением и берет в руки очередную чашечку.
      - А спать потом сможешь? - интересуюсь почти безразлично, так, с легким любопытством.
      - А спать, Люцифер, я уже давно не могу.
      И вечер перестает быть томным. Неужели у него проблемы? Такие проблемы, что он считает возможным поделиться ими со мной, его заклятым врагом, его заклятым другом?
      - А ты хорошо выглядишь, - продолжает высказывать свои наблюдения Гавриил, - как всегда, современный, модный, отвязный, вызывающий.
      И я не совсем понимаю, это комплимент, или все-таки шпилька.
      Он невозмутимо продолжает:
      - Это удивительно, учитывая твое положение.
      - А что такое с моим положением? - спрашиваю я и почти сразу восклицаю радостно, - неужели я беременный?
      - Не смешно, - Гавриил поглядывает вокруг, он прав, на нас уже обращают внимание.
      Обвожу взглядом излишне любопытных украинцев, и они перестают нас замечать.
      - Я все знаю, Люцифер, - вздыхает он.
      - А чего вздыхаешь, чего тогда не радуешься? - спрашиваю прямо.
      Значит, у него проблем нет, значит, это он о моих прослышал.
      - Ты все такой же злой, - он констатирует очевидную истину.
      - Я такой, каким должен быть, - как всегда, возражаю упрямо.
      Пожалуй, наш разговор сейчас зайдет в тупик. В том случае, если он начнет меня упрекать, совестить и еще тридцатью тремя способами совать меня, как нашкодившего котенка, носом в мое дерьмо.
      А он вдруг меняет тему:
      - Как тебе здесь?
      - В "Глобусе"? Нравится, - делаю вид, что не понимаю вопроса.
      И демонстративно слежу взглядом за красивой девушкой, проходящей мимо. Она мой взгляд чувствует, оборачивается и должным образом мне улыбается. Гавриил на мои штучки внимания не обращает.
      - Как тебе на земле? - он растолковывает мне, непонятливому, даже и с сочувствием.
      Да только он только забыл, что меня мутит от его сочувствия.
      - А что? Весна, крестьянин торжествует...
      - А ты? Торжествуешь?
      Надоел ты мне со своей двусмысленностью, думаю я.
      - А почему бы нет? - мой голос звучит уже почти вызывающе.
      Он замолкает, допивает кофе, берет следующую чашечку. Я тоже наконец-то отхлебываю кофе. Да, вкусный, но, конечно, не сравнить с настоящим, турецким, который я пил еще несколько веков назад в Стамбуле.
      Потом Гавриил складывает перед собой руки, палец к пальцу, меня даже коробит от этого его жеста, когда-то привычного и мне.
      - Ты можешь меня серьезно выслушать? - проникновенно говорит он.
      - С этого и надо было начинать, - отвечаю, наклонившись к нему, - а не с сомнительных комплиментов.
      Он опирается на правый локоть, длинными изящными пальцами трогает свой высокий лоб:
      - Понимаешь, Люцифер, в последние годы происходят странные вещи. ОН о них и слышать не хочет.
      Я понимаю, что он говорит о Боге.
      - Но я... вижу, чувствую... вроде как кто-то проверяет наши границы... достаточно ли крепки? Устоят ли в случае осады? Я знаю, что в наш мир проникли чужаки.
      Молчу в ответ. Я тоже это знаю. Я с ними сплю.
      Он продолжает:
      - Сами по себе они бессильны. Они - всего лишь лазутчики. Но могут положить начало настоящей кровопролитной войне... могут впустить некие сущности... очень могущественные сущности... и негативно настроенные по отношению к человечеству.
      Это тоже не новости. О чем-то подобном и я догадывался. Только не думал, что это будут "некие очень могущественные сущности", а предполагал, что это будут просто изменившиеся Ио и Фэриен.
      Ну-ну, рассказывай дальше.
      - Открыть им двери может только тот, кто обладает здесь достаточной силой, - Гавриил горько усмехается, - я не говорю о тебе, ты такой силой уже не обладаешь.
      Все-то ты знаешь, друг мой, враг мой.
      - А девочка от них сбежала... да? Она тоже им неподвластна.
      Гавриил опять замолчал, надолго. А потом сказал жестко, как отрезал:
      - Ты должен убить ее, Люцифер.
      Вот это номер! Вот этого я тем более от него не ожидал.
      Наверно, выгляжу сейчас, как боксер, пропустивший хороший удар. Хватаюсь мысленно за канаты у края ринга. Поднимаюсь и иду в свой угол.
      - Но... как ты можешь... ты же - архангел... а она - человек, - и голос у меня неуверенный.
      - Она немало натворила уже.
      - У нее есть право на покаяние, - возражаю я, у всех оно есть, кроме меня, даже у самого последнего убийцы, съедающего за каждым завтраком по младенцу, все могут покаяться, от чистого сердца, и они будут прощены и пропущены в рай. Тобою же, Гавриил.
      Он качает головой, не хочет со мной спорить. Он уже решил, что я должен буду сделать. Кто тебе дал такое право - решать за меня?
      - Я не сделаю этого, - мой голос обретает твердость.
      - Если ты этого не сделаешь - погибнет весь мир, - его голос тоже не менее тверд.
      - Я не смогу этого сделать, - отрицательно качаю головой, - ты же знаешь, я недостаточно силен.
      - Когда ты решишься - сила придет. Ты сможешь. Ты убьешь ее, вернешь себе силу, и все будет, как прежде. Или даже лучше прежнего. ОН согласен начать переговоры о твоем прощении. Если тебя, это, конечно, интересует.
      Гавриил поднимается, не давая мне ничего сказать. А что я могу сказать? Все яснее ясного. Я должен убить девчонку. И тогда будет хэппи-энд. Для всех. В том числе, возможно, и для меня. Какая несущественная деталь мне осталась - поработать наемным убийцей. Как все просто!
      Поднимаясь, он бросает:
      - Ты же этим занимаешься постоянно, для тебя это - обычное дело.
      Я ничего не говорю ему в ответ. Просто смотрю в его спину, когда он уходит. А потом вижу, как он выходит этажом ниже на площадь, секунду стоит, задрав голову, бросает на меня взгляд снизу вверх, расправляет свои идеально-белые крылья и улетает.
      А я сижу полночи в этом кафе, смотрю на дождь и на потоки воды на стекле, кусаю губы, и думаю о том, какое я все-таки ничтожество.

      Меня не искали. Спасибо и на том. Я не чувствовал себя чересчур опекаемым. Потребовал от официантки принести мне коньяку к кофе, и не пожелал слушать ее возражений о том, что у них, видите ли, нет лицензии. Если захочу - у вас и кафе не будет. И "Глобуса" не будет! Со мной решили не спорить, сбегали по быстренькому в круглосуточный супермаркет, и принесли мне очень приличного коньяку. И лимонов.
      И вы бы принесли, даже если бы и не содержали кафе.
      А я сидел, напивался и думал, что если бы договорился с Гавриилом разобраться с Энжи, так сказать, не отходя от кассы, то мне бы даже не пришлось ее искать, меня бы проводили под белы рученьки прямо к ее постельке. А если она сейчас не спит - прямо к тому парню, чье сердце она сейчас поедает. И руку. Или что там принято предлагать? А она наверно... она все буквально понимает... руку, значит.... и сердце... хи-хи!
      А я предлагаю тост! За мир во всем мире! За погибель "неких могущественных суч.. чушь... сущ-нос-тех... тей", чтоб они, короче, сдохли! И не угро... угро... эт я о чем? Об уголовном розыске? Ну, да... розыск... иск... ик!... искать мне надо... девочку... хорошенькую... а ну, иди сюда! Эй ты, с ногами! С... с-сука... с-сюда иди, сказал! Не-е-е, вали отсюда! Ой, пить нада меньше... меньше нада пить...
      Получше мне стало уже на улице, под дождем. Я вымок до нитки. Стоял под потоками воды и ничего им не делал. Позволял меня освежать. А дождь, идиот, перестарался, и намочил меня всего.
      В гостиницу вернулся под утро. Возвращение мокрого мужа из командировки. А поскольку меня пошатывало, я натыкался на кресла и столики, (и откуда у нас в номере столько столиков взялось?) и раздеться самостоятельно у меня почему-то все никак не получалось, то перебудил, наверно, пол-этажа. Или даже этажа два-три.
      В конце концов, они меня вдвоем раздевали. А я все равно обозвал их сущностями. Хорошо, что соображал достаточно, чтобы не растрепать лишнего. Меня уложили в кроватку, обняли с двух сторон, согрели и убаюкали. Они сволочи и сущности, но обращаться со мной умеют.
      Наутро я был готов убить их еще раз. Потому что проснулся с дикой головной болью. Еще раз позавидовал сам себе, своему статусу дьявола, потому как выпил водички, заботливо поставленной на тумбочку, и в два счета разобрался со своей головой. То бишь с болью в ней.
      Но и вскочить бодрячком из постельки у меня не вышло. И ночное пьянство тут ни при чем. У меня просто не было никакого настроения. Вообще. Я завернулся поглубже в одеяло, пожалел о том, что дождь прошел, подумал, не стоит ли его позвать обратно, но передумал, мало ли... вдруг затоплю чего, или какие-нибудь яровые погниют, или что там еще на полях всходит-зреет. А крестьян я всегда уважал. Мне, например, в облом было бы в земле возиться, а они - ковыряются. Окучивают, удобряют, пропалывают всю эту хрень. И потом кормят таких никчемных лентяев, как я. Но нежиться в постели и заниматься самобичеванием мне не дали.
      Ио присела рядом, положила ладонь мне на лоб:
      - Ты что, Люцифер, ты ко всему еще и алкоголик?
      - Да-а-а, - рычу из-под одеяла, - я - редкая дрянь.
      - Ты пьешь редкую дрянь, - поправляет она меня.
      - Нет, коньяк был очень хороший... выдержка лет пятьдесят.
      - Зато у тебя никакой выдержки нет. С чего это ты напился?
      - Я ж говорю - с коньяка.
      И почему-то чувствую себя самым обыкновенным мужем в самой среднестатистической семье. Эй, мужики, вы, когда напиваетесь - у вас тоже жены такие непонятливые?
      Я продолжаю тему:
      - А вот скажи - ты мне жена?
      - Ты в своем уме?
      - Нет, правда, это сейчас модно - без официальной регистрации, а про венчание вообще молчу - это называется "гражданский брак". Знаешь, по аналогии с гражданской войной, наверно. А вот интересно, бывает "негражданский брак", или "брак лиц без гражданства"?
      Она еще раз щупает мой лоб:
      - У тебя все градусы из крови вышли?
      - Куда?
      - Не куда, а откуда. Из крови твоей.
      - Не все, - признаюсь честно.
      Боль я снял, а так бывает, когда поутру выпиваешь водички, и голова будто опять пьяная.
      - Нет, ты мне скажи - ты мне гражданская жена? - продолжаю допытываться.
      - Жена, жена, - бормочет Ио.
      - А кто мне тогда Фэриен? - любопытствую я, - муж, наверно?
      - Наверно.
      Ой, она опять мой пульс проверяет! Описаться можно от смеха.
      - А кто тогда я? - и припираю ее этим вопросом к стенке, - пешка в твоей игре?
      Она застывает на секунду, ее лицо каменеет, губы сжимаются в тонкую линию.
      Надо же, она еще и обижается на меня за то, что я посмел просчитать ее игру!
      - Если будешь стараться, можешь быть повышен до офицера... ты же не захочешь быть конем?
      Твои шутки сейчас неуместны, думаю я, тем более такие дебильные.
      Она улыбается мне обычной снисходительной улыбкой:
      - И вообще мне, как это у вас говорят, по фонарю или по барабану?
      - И так, и так говорят.
      - Значит, мне и по фонарю, и по барабану, к каким там выводам и каким путем ты пришел. Ты сделаешь то, что от тебя требуется, при любых раскладах!
      - А что от меня требуется?
      Она ненадолго замолкает. Кто меня знает, может, я беру ее на понт (как у нас говорят), может, я ее проверяю? Поэтому она не спешит раскрывать свои карты и продолжает гнуть прежнюю линию:
      - Ты должен убить девчонку!
      Прелестно, думаю, пришельцы заодно с архангелом! Это заговор?
      - А я думал, что должен только забрать свою силу.
      - Нет уж, - лицо Ио некрасиво искажается злобой и гневом, - ты должен убить эту дрянь!
      Но она сразу же берет себя в руки, глубоко вдыхает и спокойно добавляет:
      - По-другому у тебя не получится забрать силу.
      Ах, ты за силу мою переживаешь, думаю. Прямо всех подряд волнует в последнее время моя сила.
      - Я не смогу ее убить, и ты это знаешь. Она сильнее меня. Так что давай попробуем сначала - что я должен сделать в твоей игре?
      - Я попробую тебе помочь. И могу...
      Но я ее перебиваю:
      - Почему ж ты вчера мне не помогла?
      - Была не готова! - восклицает она, - Все произошло слишком неожиданно! И я думала, что ты ее задержишь!
      - Ну, если ты думала, - хмыкаю я.
      - Не дерзи мне, мальчишка! - Ио шипит ничуть не хуже Энжи, - обратно в болото захотел?
      И где они все так здорово шипеть научились? На курсах по злобному шипению?
      В дверях появляется Фэриен, в его руках - подносик с завтраком:
      - И чего вы ругаетесь с утра пораньше? Позавтракали бы сначала.
      И потом уже мне:
      - Как самочувствие у нашего пьяницы?
      Ио отворачивается от меня, а я смотрю на поднос, заставленный едой, и мое самочувствие резко ухудшается.
      - У тебя рассола нет часом? - спрашиваю его.
      - А что это?
      - Все понятно... иди отсюда... и блюдо свое забери...
      Он понимающе ухмыляется и уходит обратно, в комнату, оборачивается на выходе:
      - Не смей мне хамить.
      - Не смей меня трогать!
      Поднос вместе со всеми чаями-соками летит на пол, Фэриен летит ко мне и наваливается всей тушей, прижимая к кровати:
      - Этот вопрос закрыт, детка, считай, что трогать тебя - моя слабость.
      - Уйди, правда... а то меня и вырвать может... невзначай.
      Он брезгливо с меня поднимается. Медведь хренов.
      - И в порядок себя приведи! - бросает напоследок, спрыгивая с кровати.
      - Ага... а задницу ершиком не почистить?
      Он замахивается, а я перехватываю его руку и не даю ему меня ударить. Обойдешься, "родной". Фэриен усмехается, развратно облизывает мою щеку и отталкивает меня обратно в постель:
      - Позже.
      Ненавижу!

      А позже, когда я выбираюсь из постели, наступаю на осколок разбившегося стакана, заливаю ковер поверх апельсинового сока еще и своей кровью, ругаюсь и быстро излечиваю рану, Фэриену становится не до меня. К счастью.
      Потому что из милицейских сводок он узнает о следующем убийстве. Произошедшем, вероятно, прошлой ночью, когда я был в стельку пьян. Опергруппа, на выезд!
      А ехать приходится на этот раз далеко, в один из спальных районов. Я же говорил, что мы будем мертвецов собирать по всему городу! Хотя лучше, конечно, по всему миру! Заодно покатаюсь, посмотрю, что изменилось за последние двенадцать лет. Постарайся, Энжи, не попасть нам на глаза раньше, чем я решусь тебя убить. Потому что не хочу этого делать сегодня. Не порти мне сегодняшний день, Энжи, он и так не ахти как начался! Не хочу отягощать его еще одним убийством.
      Мы подъезжаем. У панельного двенадцатиэтажного дома машин стоит и так предостаточно. А тут еще мы со своим краденым джипом.
      Я не ошибаюсь, это все милиция-прокуратура? Ну, так задержите нас, мы, между прочим, воры! А я столько человек уже убил, что... да куда вам понять?
      Фэриен протягивает мне удостоверение следователя по особо важным делам Генеральной Прокуратуры Украины. Хорошо хоть, не самого Генерального прокурора! Где ты видел, Фэриен, следователей Генпрокуратуры в драных джинсах? И разъезжающих на джипах стоимостью примерно тысяч семьдесят долларов? Мне ли не знать, какие им зарплаты платят, правоохранителям украинским, они же как раз мне о деньгах молятся! Заработная плата капитана средней руки всего долларов триста в месяц. Ну, в Генеральной Прокуратуре им, может, и все пятьсот платят. Не спорю, это ж бешеные деньги! И машину купить на них можно, и квартиру! Не от таких ли зарплат огромных они с ума сходят пачками? И купить их можно за копейки...
      Итак, три важняка из Генпрокуратуры, все - премиленького возраста только что окончивших вузы, среди них - девчонка с грудью практически напоказ, это Ио так подчеркивает свою сексапильность, выскакивают из ворованного джипа, как чертики из коробочки. Уж точно, что один чертик среди них имеется. И важно, под стать своему высокому статусу, следуют сквозь небольшую толпу народу, собравшегося в ожидании выноса тела. Какой этаж-то?
      Фэриен сует удостоверение в лицо ближайшему лейтенанту и требует организовать сопровождение. Лейтенант проводит нас до дверей, у которых и застывает в ожидании дальнейших распоряжений. Лейтенанту все равно, что мы из Генпрокуратуры. Но он видел, на какой машине мы приехали, поэтому и выводы сделал правильные - мы - чьи-то детки. Золотая молодежь. Может быть, детки министров. Может быть, сами почти министры. Чего только не бывает в таких странах, как Украина! Да и во всех остальных тоже. Депутаты бывают двадцатипятилетние. Прокуроры бывают двадцатипятилетние. Судьи бывают двадцатипятилетние. Почему не быть таким же министрам?
      В трехкомнатной квартире народу не так много - работают эксперты. Пусть себе работают. После того, как я уйду. Поэтому еще в прихожей говорю громко:
      - Все пошли вон!
      Они мелькают мимо меня, согнувшись, как мышки - в норку. Ну, в нашей ситуации наоборот - из норки. А мы проходим в спальню. Тело лежит на кровати, голое, между прочим, тело. Ну-ка, ну-ка, посмотрим, Энжи, с кем ты трахаешься. А ничего, мальчик был симпатичный. До того, как тебе понравился. Та-а-ак... полкровати залито кровью... ты проверяла, действительно ли в среднестатистическом мужчине пять литров крови?
      Сердце у парня отсутствует. Значит, ты продолжаешь сидеть на той же самой диете.
      Руки парня раскинуты в стороны. Интересно, он сопротивлялся или не успел? Ты могла вырвать сердце одним махом, так, что он и не понял, что умер, а могла издеваться над ним хоть три часа. Зачем это тебе нужно, Энжи?
      Да, не спорю, парень не был идеалом. Он живет... жил... в этой квартире, доставшейся ему при помощи квартирных махинаций. В результате только этих его действий двое стариков остались без крыши над головой. И доживают сейчас свои дни в неприспособленном для жизни флигеле у дальних родственников. Ну и что? Он же не убил их! И не ел ничьих сердец! Я бы сам с ним разобрался... потом... правда, старикам все равно бы не помог. А что сделала ты? Тебе моя работа нравится? Или все-таки это было временное помутнение на почве секса? А я даже и не уверен, что ты с ним успела переспать.
      А на стене его кровью печатными буквами выведено "ОТСТАНЬТЕ!!!"
      Нет, мне все понятно... а вот понятно ли следователю из местной прокуратуры?
      Ио указывает рукой на тело, как будто я его не вижу, и вопрошает:
      - По-твоему, это нормально - то, что она делает?
      - Ненормально, - соглашаюсь для порядка, - для девочки Анжелы - ненормально. А вот для дьяволицы - в самый раз. Я тоже так могу.
      Окно выбито. Значит, нашей детке нравится летать. Правда, это удобно, Ангелочек?
      А еще, думаю я, неужели Гавриил знал, чем она занимается, и ничего не сделал сам? Почему он не испепелил ее сам? Почему это обязательно должен сделать я? А если я не хочу? Если она мне нравится?
      - Пошли отсюда, - говорю чужакам.
      - Ты ее нигде не чувствуешь? - спрашивает Ио.
      - Нет.
      А если бы и чувствовал, тебе бы не сказал. Мне нужно найти ее без тебя, без свидетелей.
      - Ты меня тревожишь, Люцифер, - говорит она.
      Я вздыхаю:
      - Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз, не стоя над телом.
      - Фэриен! - восклицаю, потому как вижу, что он делает.
      Он склоняется над трупом и пристально рассматривает его пенис. Звучит как - обалдеть! "Пенис трупа". Б-р-р! Меня даже передергивает от омерзения. И это я думал, что это я - дьявол!
      А Фэриен-то покруче будет, как он его в руки не взял?
      Он смущенно оглядывается на нас:
      - Да просто понять хочу, трахались они или нет?
      Я хватаю его за плечо и тащу к двери:
      - Пошли отсюда, сексуально озабоченный ты мой...
      На выходе разрешаю экспертам продолжать работу, мы едва разминаемся с настоящей бригадой из прокуратуры, только не из Генеральной, а из городской, прыгаем в машину и уезжаем.

      - Поехали на Подол, - предлагаю чуть позже.
      - Это что? - спрашивает Фэриен.
      Ну, конечно, откуда ему знать исторические названия районов Киева? Он знает только то, что на картах написано.
      - Подол - это... короче, давай на набережную.
      Я не настроен рассказывать сейчас, как он строился, кто на нем селился и другие подробности. Подол - он и есть Подол. Хорошее название. Меткое.
      - А еще лучше, - говорю ему, - давай к памятнику Богдану Хмельницкому, а дальше пойдем пешком. Хочу показать вам кое-что.
      Да ничего я не хочу им показать. Не достойны. Сам посмотреть хочу. Давно здесь не был.
      Мы останавливаемся у Софиевского собора (София Киевская его сейчас называют) и идем по площади. Потом - по Владимирской улице. Прямо над дорогой вижу броскую зеленую вывеску "Sofiyskiy", мельком думаю, что это очень правильно, повесить такую вывеску-указатель, хотя, в общем-то, София Киевская и так уже хорошо видна, а потом вглядываюсь внимательнее и вижу, что меленьким шрифтом ниже написано "фитнесс-центр", и мне становится смешно. Вот так вот! Пусть люди думают, что Софиевский - на самом-то деле финтесс-центр, а не какой-то там собор, простоявший несчастную тысячу лет!
      Тем временем Владимирская улица плавно перетекает в Андреевский спуск. Тут все равно что Арбат. Картины, поделки, вышиванки, камешки, бусики, статуэтки, всякого хлама навалом. А мне нравится. Я вообще люблю в людях творческое начало, наверно, потому что сам лишен такового начисто.
      У подножия смешной Андреевской церкви, нет-нет, никого не хочу обидеть, но цвет у нее, правда, смешной, светло-голубой, невинный, как свежекупленная пеленка, так вон, забыли о церкви, я говорю о ее подножии... там я вижу новенькое - статуи Свирид Петровича Голохвостова и Прони Прокоповны. Статуи мне нравятся. Очень похожи.
      Ио и Фэриен, естественно, ничего не понимают и вообще выглядят, как настоящие иностранцы. Они удивлены таким обилием сувениров и поделок, а еще больше удивлены моим поведением. Еще бы... это ж не вы жили шесть тысяч лет среди людей.
      Я уже беру в руки перстень из последней коллекции, полдня назад законченной, какого-нибудь Сидоренко или Недайвода, у украинцев вообще фамилии смешные... очень натуралистичные. И не нужно рисовать никаких генеалогических деревьев, чтобы понять, чьи предки чем занимались. Коробейник называет мне цену, смотрит, как легко я сминаю в порошок его "полудрагоценный камень", а на самом деле удачно сваренное стекло, и не знает, как реагировать. Я снимаю задачу, грозящую зависанием всей программы, тем, что просто разворачиваюсь и ухожу.
      Иду ниже... ниже... не задерживаясь ни у смотровой площадки, ни у крохотного театра, не обращаю внимания на многочисленные галереи и художественные салоны, хотя и очень хочу зайти. У меня просто нет на это времени.
      И останавливаюсь напротив дома под номером 13.
      Здесь жил Михаил Булгаков. Он писал обо мне книгу. Нет, не обо мне. Он писал о любви, всегда о любви. Я к любви отношения не имею. Мне сложно об этом говорить.
      В этом доме сейчас музей. Если будете в Киеве, зайдите, не пожалеете. Только обязательно берите экскурсовода, без него вы ничего не поймете. В экскурсии есть одна изюминка... впрочем, я вам не скажу, какая... а то будет неинтересно.
      А эти идиоты - мои спутники, они даже и не способны ничего понять, хоть двадцать раз перескажи им "Мастера и Маргариту"!
      Этот спуск - он особенный. Как Арбат или Монмартр. Здесь есть даже "Музей одной улицы". А вот ходить по Андреевскому спуску крайне неудобно и утомительно. Собственно проезжая часть вымощена булыжником, и мне чуточку жалко Ио, вышагивающую на высоких каблуках. Я лишь усмехаюсь, когда она едва не падает в очередной раз и хватается за мою руку.
      Ой... привет, ромашки... надо же... нарисованные красками ромашки на тротуаре... и это настолько в духе Андреевского спуска, что кажется очень правильным. Ромашки на тротуаре - это сродни улыбке ребенка, подаренной тебе просто так.
      Потом мы сидим в пришвартованном прямо к набережной кораблике, этаком "ресторане на воде", и завтракаем. Нет, это я - завтракаю, а они - обедают. Рядом - Речной вокзал, старенькие катера ждут желающих покататься по Днепру.
      - Экскурсия прошла успешно, спасибо, - без особой благодарности говорит Ио.
      Дождешься от тебя благодарности, как же.
      - Что помню, то и показал, - отвечаю безразлично.
      - Ты это ценишь?
      - В каком плане?
      - Ну, то, что делают все эти люди - их творчество, здания, история - это имеет для тебя значение?
      - А что вы вообще видели на Земле? - интересуюсь в свою очередь.
      - Да все мы видели, - это уже в разговор включается Фэриен, - и пирамиды, и Эйфелеву башню, и Пизанскую, и даже город лодок в Гонконге. И что? Люди живут, как могут. Строят, что им взбредет в голову. Записывают на бумаге опять же все, что им придет в голову. Иногда получается в рифму. Тогда это называется поэма, и все в восторге. Ну и что?