Клим Ардашев - Черная магнолия

По пути встретились три маджары, запряженные тощими горными лошаденками. Навстречу проскакали два всадника на иноходцах, тихо плелась «извозчичья корзинка» и одна старая, чудом сохранившаяся карета. На двадцатой версте показался столб, разделяющий Севастопольское градоначальство и Ялтинский уезд.

Дорога теперь пошла вниз, и «Руссо-Балт» покатился по зигзагам извилистого склона. Дубовые и буковые рощицы, заросли кизила и шиповника сопровождали автомобиль на всем протяжении пути. Достигнув Кунцевской церкви, он помчался по прямому отрезку южнобережного шоссе, все ближе подбираясь к месту назначения. Царские имения Ореанда и Ливадия первыми встретили пассажиров.

Город открылся не сразу – то мелькнули и вновь пропали из вида аккуратные белые домики на горе, то засинела и вновь исчезла часть бухты с прильнувшими к ней строениями. Массандровский новый дворец, лесничество и еще несколько отдельных усадеб, подобно казачьему дозору, виднелись на вершине холма. Вдали, почти на горизонте, отдавали золотом купола Александровского храма. В гавани за молом чернели трубы пароходов и остроконечные мачты парусников. Морской бриз уже доносил соленую свежесть моря и всплески волн.

– Вот и Ялта! – перекрикивая шум двигателя, радостно прокричал автомедон и осведомился у Мяличкина: – Вас тоже к гостинице «Россия»? Или вы предпочитаете другой отель?

– В «Россию».

Пассажиры оживились, рассматривая публику, гуляющую по улицам. В глаза бросилась характерная особенность Ялты – расположение построек носило дачный порядок, каждый жилой дом стоял в глубине сада, а привычных дворов и вовсе не было. Набережная тянулась от самого Полицейского моста через речку Дерекойку до Ливадийского, перекинутого по берегам быстрой Учан-Су. Любому приезжему было понятно, что на набережной сосредоточена вся публичная жизнь курортного города. Здесь находились лучшие гостиницы и магазины. Городской сад и Александровский сквер составляли с набережной единый природный ансамбль и прекрасно дополняли друг друга. А дальше, вглубь, тянулись улицы: Платановая, Аутская, Морская, Екатерининская и Пушкинский бульвар. Параллельно Набережной шла Виноградная улица, а по холму Дарсан-Садовая.

Прорычав еще несколько минут, «Руссо-Балт» застопорил мотор у дверей лучшей гостиницы города. Капитан достал портмоне, ожидая, пока французы выгрузят багаж.

– Возьмите, – он протянул водителю две красненькие.

Сhauffeur опустил купюры в карман и тихо изрек:

– А вам не нужен личный водитель на время отдыха? Экскурсии на автомобиле совсем не утомляют.

– Да, но местные дороги оставляют желать много лучшего, – удивленно пробормотал Мяличкин.

– Здравствуйте. Я ротмистр Берг, Александр Самсонович. Предлагаю встретиться через час у Дерекойского моста – там готовят вкусные шашлыки. Извозчик домчит вас туда за несколько минут. Заодно поужинаем и все обсудим. Да, и возьмите назад ваши двадцать рублей, – он протянул купюры. – На эту сумму здесь можно откупорить дюжину бутылок местного вина и прикончить целого барашка. Честь имею.

Он вытащил ручку стартера, крутнул пару раз и, заведя мотор, тотчас же умчался. А вечерний сумрак тем временем выкрасил дома, деревья и людей в чернильный цвет. В Ялте наступил вечер.

II

Перед капитаном сидел господин в строгом сьюте и белой сорочке с галстуком. Своим видом он никак не напоминал недавнего разухабистого хозяина «Руссо-Балта». Поданный на лепешке шашлык оказался отменным, а белый и красный соусы придавали нежному мясу еще более утонченный вкус.

– Да, ничего не скажешь, умеют все-таки грузины готовить, – накладывая лобио из красной фасоли, выговорил Мяличкин.

– Вы, Константин Юрьевич, вот это блюдо попробуйте. Оно называется мцвади. Изумительная, скажу я вам, штука. Это баранина, запеченная в баклажанах, – наливая в бокалы «Ливадию», предложил ротмистр.

– Действительно вкусно, – согласился капитан. – Знаете, летом мы с женой обычно снимаем дачу под Санкт-Петербургом, и я, признаться, люблю иной раз покрутить вертел. Вот бы у повара узнать рецепт.

– А я вам его расскажу. Тут все очень просто: нарежьте баранину вдоль волокон так, чтобы куски по длине немного уступали заготовленным ранее баклажанам. А перед этим необходимо их тщательно промыть и сделать глубокие продольные надрезы. Очищать не требуется. Заложите мясо в эти своеобразные карманы. Посолите, поперчите. Главное, чтобы вы смогли надеть на вертел обе части баклажана и баранину. Блюдо жарится на углях и периодически смазывается растительным маслом.

– Действительно, ничего сложного. Непременно приготовлю. – Мяличкин внимательно посмотрел на ротмистра. – И все-таки, Александр Самсонович, для чего нужен был этот маскарад с водительским шлемом, очками, перчатками?

Берг промокнул салфеткой губы и ответил:

– Видите ли, задача, с которой вас сюда послали, очень непростая. И я, как мне объяснило начальство, обязан оказать вам полнейшее содействие. Севастополь, как военно-морская база, всегда интересовал британцев. По моим предположениям, теракт подготовит их человек именно оттуда. Моя основная агентура находится в Одессе и кое-кто в Севастополе. Так что мне придется разрываться между этими городами и Ялтой. Автомобиль – самый быстрый наземный транспорт. Вот потому я и решил выдавать себя за шофера, тем более что совсем недавно мы получили несколько новеньких «Руссо-Балтов». Водитель таксомотора – фигура неприметная. Да и на бензин мне не требуется казенных денег, как вы убедились, зарабатываю я сам. Но в данный момент мне лучше всего походить на человека вашего круга.

Мяличкин кивнул и, глядя куда-то в сторону, сказал:

– Знаете, в Петербурге за Распутиным был приставлен очень плотный надзор: полиция, жандармерия, охранники банков и даже люди из дворцовой полиции. Помимо доносительства они осуществляли и его физическую охрану. Но первого марта состоялся довольно неприятный разговор Государя с Председателем Совета Министров. Коковцев, как нам стало известно, убеждал Царя отослать «старца» в деревню. Самодержец весьма холодно на это отреагировал. Уверенный в том, что Григорий теперь навсегда отлучен от двора, Владимир Николаевич приказал министру внутренних дел убрать филеров. Александр Александрович выполнил сие указание слишком поспешно. Но уже через несколько часов мы зарегистрировали телефонный разговор между Распутиным и одним сенатором – близким другом Коковцева. Во время беседы Распутин просил передать министру внутренних дел, что его по-прежнему любит царская семья и он никуда не уедет. Как бы там ни было, но в Ялте «сибирский прорицатель» окажется без защиты. С ним будет только его секретарь, ну и, возможно, госпожа Лохтина – преданная поклонница.

– Вот тут как раз и пригодится мой «Руссо-Балт». Если вы сумеете узнать время прибытия Распутина в Севастополь, то я попытаюсь встретить его еще на железнодорожном вокзале. А уж потом соглашусь возить его по Ялте почти бесплатно.

– А вдруг он решит отправиться морем?

– Это невозможно. Катер начинает ходить на следующий день после Пасхи.

– Что ж, тогда попробуйте, – согласился Мяличкин. – А как вы определили, что я и есть тот самый командированный офицер Генерального штаба?

– Это совсем несложно, – усмехнулся ротмистр. – Во-первых, во всем составе было только два вагона международного класса, о чем свидетельствовала надпись общества Wagon lits. Во-вторых, вы оказались единственным мужчиной средних лет, который вышел на перрон в одиночестве и практически без багажа. Отсутствие больших чемоданов – верный признак военного, привыкшего обходиться малым.

– Вы очень наблюдательны.

– Благодарю вас, – Ротмистр окинул взглядом столики и добавил: – Мой человек в квартирной конторе, ведающей расселением приезжих, завтра передаст мне список лиц, прибывших в Ялту за последние две недели. Может, и отыщется несколько подозрительных личностей. С исправником я уже встречался. В городе тихо. Смертоубийств давно не было. Поднадзорных всего несколько человек; в основном это студенты, отчисленные из университетов за участие в антиправительственных митингах. Примерно два раза в неделю в порт заходят иностранные торговые суда. Пока они стоят под загрузкой, по Ялте гуляют их экипажи. Допускаю, что среди них может оказаться и связной того самого англичанина.

Мяличкин с аппетитом уплетал шашлык и внимательно слушал коллегу. Затем он поднял глаза, промокнул губы салфеткой и спросил:

– Вы где проживаете, Александр Самсонович?

– Снял комнату на Церковной, недалеко от собора Иоанна Златоуста. Дом № 7. Там есть пустующий каретный сарай, в который я и ставлю автомобиль.

– Хорошо. Встретимся завтра, часов в восемь вечера, но уже в каком-нибудь другом месте. Предлагайте, вы здесь ориентируетесь лучше меня.

– Кафе «Флорен». Это на набережной, павильон на сваях.

– Прекрасно. Ну что ж, я, пожалуй, прогуляюсь. Честь имею.

Мяличкин оставил несколько купюр и поднялся из-за стола. Выйдя на тротуар, он неторопливо побрел по улице. «Незнакомый город можно узнать только тогда, когда исходишь его пешком. Малозаметные переулки, проходные дворы, тупики – все может пригодиться. Да и случай – тоже дело немаловажное, – мысленно рассуждал Константин Юрьевич. – Коллеги рассказывали, что однажды шел вот так офицер, а ему навстречу прохожий, вроде бы обычной конторской внешности. Ан нет! Что-то в нем показалось военному подозрительным; поплелся за ним и проводил до самого дома. Сел на лавочку, папироску закурил и ждет, а чего ждет – сам не знает. Но не прошло и четверти часа, как тот же самый господин появился, но уже с усами и бородой. «Зачем, спрашивается, он их наклеил?» – сразу насторожился наблюдатель… Остальное было делом техники. Оказалось, что немецкий агент спешил на встречу с информатором из Военного министерства. Установили надзор. Позже взяли обоих. А внимательному поручику из Главного штаба раньше положенного срока присвоили штабс-капитана. Вот что значит внимательность!»

Город зажег электрические фонари. Сонно застучали о мостовую железные колеса старых фиакров. В уличных кафе раздавался женский смех и хлопки откупоренного шампанского. Далекий красный глаз маяка то закрывался, то наливался кровью.

6

Черная магнолия

Теплое весеннее солнце играло с городом и портом. Его косые лучи, точно копья Георгия Победоносца, врезались в корпуса пароходов, покрывая позолотой их стальные тела. Окна домов искрились от яркого света и слепили прохожих. Цветущие вязы в окружении вечнозеленых туй и кипарисов казались расфранченной придворной знатью, шествующей в сопровождении слуг. У берега носились чайки. Когда одной из них удавалось выловить клювом рыбешку, другие завистливо кричали. В густой зелени пирамидальных тополей беспокойно щебетали чибисы и надрывались скворцы, устраивая перед избранницами брачные танцы. На дороге показался моторный кабриолет. Он пронесся, словно выпущенная из лука стрела, и быстро исчез за поворотом, оставив после себя густое облако пыли. Но и оно скоро рассеялось, уступив место тихой идиллии южного города. На набережной, напротив гостиницы «Мариино», возникла фигура молодой женщины с черной собачкой на поводке.

Мужчины, сидевшие за столиками в кондитерской у Верне, разом повернули головы – незнакомка и впрямь того стоила. Брюнетка увидела, что на нее смотрят, замедлила шаг, явно наслаждаясь мужским вниманием.

– Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой, – отчего-то вслух выговорил Нижегородцев и отхлебнул глоток терпкого сухого вина.

Отложив «Русские ведомости» со статьей об открывшейся в Москве выставке воздухоплавания, Ардашев задумчиво проронил:

– Она гуляла одна… с белым шпицем.

– Позвольте-позвольте, сударь! Смею заметить, вы пропустили несколько строк. Вторым предложением у Антона Павловича было: «Дмитрий Дмитриевич Гуров, проживающий в Ялте уже две недели и привыкший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами».

Адвокат повернулся. Перед ним сидел упитанный, круглый, точно пузырь, господин с редкими и какими-то общипанными усиками, чем-то напоминающими кошачьи. Он был одет в костюмную, слегка помятую тройку. Из жилетного кармашка свешивалась медная цепочка дешевых часов. Заношенная сорочка имела заломы на воротнике – верный признак частой и долгой носки. Покрытые пылью черные туфли казались серого цвета. «Вероятно, холостяк», – подумал Клим Пантелеевич и тут же сказал:

– Вы абсолютно правы. Но тогда мне следовало бы произнести не только упомянутое вами предложение, но и два последующих про этот павильон и их случайные встречи в городском саду. К тому же прошу обратить внимание, что в данном случае мы имеем далеко не полное сходство: у Чехова – блондинка, а перед нами – брюнетка, у него – шпиц, а здесь – пудель.

– Невероятно! Я искреннее поражен вашими литературными познаниями! – восторженно воскликнул толстяк и затряс щеками. – Позвольте быть с вами знакомым. Меня зовут Ярополк Святославович Сорокопятов. Я литературный критик; пишу книгу о ялтинском периоде жизни Антона Павловича. Нахожусь здесь, можно сказать, в командировке и так же, как и чеховский Гуров, – уже две недели.

– Клим Пантелеевич Ардашев, адвокат, – склонил голову в приветственном поклоне присяжный поверенный. – А это мой давний спутник – доктор Нижегородцев, Николай Петрович.

– Рад, чрезмерно, можно сказать, рад… – Сорокопятов вертел в руках пустой бокал и, сглатывая слюну, жадно глядел на початую бутылку Лафита № 17. Заметив это, Ардашев, осведомился:

– Вы позволите угостить вас?

– О да! С превеликим удовольствием! В компании с такими образованными людьми, можно сказать, сам Бог велел…

– Ну, тогда за знакомство!

– Вы так любезны…

Осушив содержимое бокала, литератор заметно повеселел:

– А вы, Клим Пантелеевич, давненько ли в Ялте?

– Сегодня первый день.

– А где остановились?

– Ну, мы поступили так же, как обычно делал Чехов, когда приезжал сюда на отдых: оставили вещи в гостинице, а сами решили осмотреться. Думаю, выбрать какую-нибудь подходящую дачу.

– И долго вы собираетесь ею пользоваться?

– Не знаю, право, – пожал плечами Ардашев, – ну уж по крайней мере лет десять.

– Десять лет? – Сорокопятов удивленно вскинул брови.

– Видите ли, – решил объясниться Нижегородцев, – мы собираемся купить в Ялте либо в ее окрестностях два дома. Прошедшая зима в Ставрополе была такой длинной и суровой, что Клим Пантелеевич уговорил меня отправиться на юг и обзавестись недвижимостью.

– Замечательное решение! Что может быть лучше, чем свой уголок на южном берегу. Такое разве что во сне пригрезится. – Он мечтательно прикрыл глаза и умиротворенно изрек: – Сидеть и писать под цветущей магнолией, любуясь на уплывающее в море солнце. Ах! Правда, мне такое счастье, видимо, уже не улыбнется…

– А вы не расстраивайтесь, – в глазах присяжного поверенного сверкнули озорные огоньки, – приезжайте к нам, когда захотите! Надоест у меня гостить – поживете у Николая Петровича, а потом снова ко мне.

– Вы меня просто удивляете своим поистине чеховским гостеприимством! – восторженно воскликнул новый знакомый. – Помню, как он потчевал меня: «Вы, – говорит, – голубчик, еще рюмку водки налейте и ветчинкой закусите. Непременно ветчинкой! И ни в коем случае соленым огурцом. Огурец он что? Соленая вода и только! А ветчинку-то в московских трактирах к водке всегда подавали. Ее в те времена «казенной закуской» нарекали. А вот следующую – тут уж никуда не денешься! – груздочком солененьким!..»

Ардашев не моргая уставился на собеседника и недоверчиво спросил:

– Вы что же, были знакомы с Чеховым?

– А как же? С самого девяносто шестого года…

– Простите, с како-ого? – подавился вином Нижегородцев.

– С девяносто шестого, – пожал плечами литератор. – А что тут удивительного? Мы случайно встретились на отдыхе в Кисловодске. И если хотите знать, это ведь именно я придумал это самое название – «Дама с собачкой»!

– Вы? – доктор оторопело уставился на писателя.

– Это, господа, случилось в августе. В то время я был учителем словесности у нас в Костроме. Подсобрал я деньжонок и отправился на воды. Так случилось, что поселился я тогда в той же самой гостинице, что и наш великий писатель. Виделись с ним на завтраках, раскланивались и как-то незаметно, можно сказать, подружились. Помню, стоим вдвоем перед Курзалом, а поодаль мадам – сущий ангел; на поводке у нее – мопс. Антон Павлович посмотрел на нее и как-то задумчиво произнес: «Дама с мопсом». А я и говорю: «Дама с собачкой звучит как-то интересней». «Ну, да, – согласился он, – так определенно лучше».

– А какую же гостиницу выбрал Чехов? – осведомился адвокат.

– Жили мы с ним в «Гранд-отеле». Вечерами ходили на симфонический оркестр, который играл на площадке у Курзала. Он потом встретил там каких-то знакомых артистов, и они уехали на охоту в горы. Вот уж название запамятовал, какое-то туземное, не наше…

– Может, Бермамыт? – подсказал Нижегородцев.

– Да-да, именно так!

– Послушайте, Ярополк Святославович, – восхищенно вымолвил присяжный поверенный. – Мы вас теперь от себя не отпустим. Вы уж, пожалуйста, не жадничайте, поведайте нам о Чехове.

– Видите ли, – вмешался доктор, – Клим Пантелеевич писатель и драматург. Две его пьесы поставил наш ставропольский театр.

– Так что ж вы раньше молчали! – вскинув руки, обрадовался Сорокопятов. – Нам сам Бог велел познакомиться! А где вы печатались?

– Мои рассказы выходили отдельной книжкой у Суворина, но тираж был невелик. Я пишу под псевдонимом.

– И как, позвольте узнать, ваше литературное прозвище?

– Побединцев, Клим Побединцев.

– Нет, к сожалению, не слышал. Но это ничего… А книжечки, случаем, не найдется?

– С собой нет, но если хотите, я вам позже вышлю.

– Непременно. Но, быть может, в магазине у Синани найдется экземпляр, – предположил Сорокопятов. – Вот уж непременно попрошу у вас автограф!

– Ох, и разбередили вы душу мою грешную «рюмочками» да «груздочками», – пробалагурил Нижегородцев, – мочи нет! Так что позвольте, господа, пригласить вас отметить знакомство в ресторане. Какое заведение порекомендуете, Ярополк Святославович?

– Лучшим, бесспорно, является ресторация при гостинице «Россия», но ведь пост…

– Ах да, виноват, господа, – стушевался Нижегородцев. – Но ничего, надеюсь, мы еще наверстаем.

– Ну и грешники мы с вами Николай Петрович, – допивая содержимое бокала, выговорил Клим Пантелеевич. – Сейчас самое время о Боге думать, а мы «водочка», «ветчинка»…

Издалека донесся переливчатый колокольный звон.

– Слышите? К акафисту зовут… Надо бы в здешний храм наведаться.

– А в какой именно желаете? – поймал взгляд собеседника Сорокопятов. – В Ялте, как я выяснил, всего восемь церквей, три из них – домовые. Прямо перед нами – храм святого Александра Невского. Он установлен на средства горожан в память об убиенном императоре Александре II.

– Позвольте-позвольте, – вмешался в разговор Нижегородцев, – а я где-то слышал, что основание этого собора связано со смертью Александра III, почившего в Ливадийском имении осенью девяносто четвертого года.

– Нет-нет, уверяю вас – это ошибочное мнение. Я читал в «Русской Ривьере», что именно на заседании Городской думы в марте 1881 года и было принято сие решение. Правда, сначала построили небольшую деревянную часовню и уже потом, при нынешнем Государе, возник сегодняшний храм. Тут недалеко.

– Пожалуй, мы пройдемся, – изрек Ардашев и повернулся к официанту. – Возьми, любезный, сдачи не надо, – он протянул две рублевые купюры. В этот момент литератор сделал вялую попытку вынуть бумажник, но адвокат жестом остановил его:

– Нет-нет, позвольте мне. Сожалею, но нам пора – у нас запланирована встреча в конторе одного местного комиссионера по купле-продаже недвижимости. Он обещал помочь с приобретением дач. Его фамилия Ненароков. Не слыхали о таком?

– А как же! Говорят, у него самый высокий куртаж, но зато имеется приличный штат собственных агентов. Ну, не буду вас больше задерживать. Искренне рад знакомству. Культурные люди в наше время – точно алмаз на пыльной дороге, – подобострастно пролепетал Сорокопятов. – Смею откланяться.

– Надеюсь, еще увидимся, – попрощался Клим Пантелеевич и вместе с доктором зашагал к Александровскому скверу.

Прогулка по набережной доставляла Ардашеву наслаждение. И дело было не только в теплой весенней погоде, обилии цветущих деревьев, нескончаемом клекоте чаек или шуме морского прибоя. Просто было интересно наблюдать за окружающими. Отчего-то вспомнились слова Чехова о Ялте как о помеси «чего-то европейского, напоминающего виды Ниццы, с чем-то мещански-ярмарочным». Интерес представляла и местная беззаботная публика. Кого тут только не было! Барышни с кавалерами, толстосумы, жаждущие развлечений, и одинокие «охотницы за счастьем», приехавшие в надежде подыскать себе ухажера хотя бы на несколько дней. Кажется, что все здесь пропитано весной и любовью. Дух этого чеховского адюльтера словно витал вокруг. Вот и чайки-хохотуньи кричали об этом, и море шумело как-то по-особенному. А местные дамы, похоже, были не прочь хоть на миг почувствовать себя той самой, любимой и обожаемой Анной Сергеевной. Только вот московских банкиров на всех не напастись.

– А вы не находите, Клим Пантелеевич, что здешний bеаu monde значительно отличается от того, что мы встречали в Кисловодске? Там, на водах, все делали вид, что приехали поправить здоровье, здесь же в основном лечатся только чахоточные больные. Остальные – лениво и откровенно бездельничают…

– Скажите, доктор, а далеко ли нам еще до этой самой конторы?

– Как мне объяснили, это примерно минут двадцать пешком… Может, наймем извозчика?

– Ни в коем случае. Неспешный променад полезен для здоровья, – проговорил Ардашев, и неожиданно его взгляд выхватил из людского потока человека в котелке и с тростью, который, вероятно, куда-то спешил. Незнакомец остановился у чистильщика обуви, оглянулся, но едва забегали проворные щетки по его правой туфле, как он бросил монетку и вновь заторопился. Однако саженей через десять он принялся разглядывать витрину магазина модной мужской одежды. «Надо же, – удивился Клим Пантелеевич, – будто проверяет, нет ли за ним хвоста. Нервничает. Не иначе как беглый анархист-коммунист. И каким ветром занесло в Ялту этого революционера?»

Рука присяжного поверенного невольно опустилась в карман, где покоилась коробочка монпансье «Георг Ландрин». Но размышления адвоката внезапно прервал паровой гудок – у мола разворачивался, охая и кряхтя, однотрубный теплоход, вернувшийся из Феодосии. На его черном теле красовалась надпись: «Князь Потемкин». Нижегородцев тоже замедлил шаг, завороженно разглядывая стальную, дышащую паром махину.

«Да… – Ардашев вновь нащупал убежавшую нить мыслей, – анархисты, коммунисты, социалисты-революционеры… Какая разница? Такого человека загубили! – горестно вздохнул он, вспоминая прошлогоднее покушение на статс-секретаря Столыпина. – А вот пострадавшему артисту Берглеру повезло – жив остался! Да еще и пособие назначили – десять тысяч». Клим Пантелеевич вновь скользнул взглядом по набережной, пытаясь отыскать того странного типа, но его уже и след простыл. Адвоката не покидало ощущение, что походка этого человека ему кого-то напоминала, но кого именно, он вспомнить не мог. «Жаль, лица не разглядел», – с горечью пробормотал он и положил под язык прозрачную конфетку.

Пройдя мол, присяжный поверенный уже не мог видеть, как тот самый «нервный» господин в котелке растворился среди зевак, глазеющих на пароход с аббревиатурой РОПиТа, и как совсем другой человек точно с такой же тростью, приблизившись к нему, тихо спросил:

– Вам доводилось когда-нибудь видеть, как цветет черная магнолия?

Незнакомец в котелке обернулся.

– Да, это незабываемое зрелище.

– Здравствуйте. Мы очень довольны вашей работой. На ваш банковский счет в Лондоне переведена сумма в триста фунтов.

– Благодарю.

– Следующая встреча ровно через неделю в это же время в городском саду. Я буду сидеть на третьей лавочке слева от входа. Честь имею кланяться, – тихо произнес долговязый человек. Поменяв трость, он зашагал прочь, судорожно вспоминая, где же он видел того импозантного господина в черном костюме, который так внимательно смотрел в его сторону.

Выйдя к дороге, он нанял извозчика и быстро нагнал двух мужчин, неспешно следующих мимо Александровского сквера. Поравнявшись с ними, незнакомец аккуратно выглянул из-за полога коляски и сразу же вспомнил эти правильные черты лица. Правда, теперь на нем не осталось и следа от роскошных, завитых кверху усов. «Несомненно, это он – тот самый Курт Вагнер – русский агент, выдававший себя за австрийца. Семь лет назад я разрядил в него почти весь барабан своего уэбли. А он все-таки выжил… Интересно, что же он тут делает? Придется разбираться…»

7

Старый знакомый

Начальник Иностранного отдела Бюро секретных служб Соединенного Королевства капитан Менсфилд Камминг с удовольствием сделал глоток любимого индийского чая с молоком. Поднявшись из-за стола, он подошел к окну штаб-квартиры, расположенной на Уайтхолл-Корт. Март выдался холодным. В Лондоне шел дождь. Косые струйки били по стеклу и, превращаясь в капли, послушно стекали вниз.

По тротуарам семенили прохожие. В лужах, как в кривом зеркале, отражались фонари, стволы деревьев и водосточные трубы. В такие минуты бывшему морскому офицеру казалось, что столица британского королевства превращается в какой-то сказочный, нереальный мир, где все предметы живут, дышат и чувствуют точно так же, как и люди. Он любовался городом, закутанным вуалью тумана, и жалел, что Господь не наделил его искусством живописца.

Менсфилд снова отхлебнул из фарфоровой чашки и улыбнулся: теперь можно было немного расслабиться и не спеша обдумать план дальнейших действий. Главное – майор Кадберт Борнхил сумел удачно легализоваться в России и уже наладил связь с источником. Доказательством того являлась шифровка, полученная час назад по телеграфу из русской столицы. Лист веленевой бумаги с коротким сообщением лежал на зеленном сукне письменного стола начальника разведывательной службы Британии.

Мистер Камминг гордился тем, что система связи с агентом была разработана им лично. Несмотря на кажущуюся простоту, она полностью оправдывала себя, хоть и была до крайности проста: агент, выехав предварительно в другой город, отсылал зашифрованное письмо вполне невинного содержания на адрес ничего не подозревающего обывателя, допустим, в Великие Луки. Последний, будучи уверен, что все дело в тайной любовной связи, за вознаграждение пересылал почту на указанное имя в какой-нибудь Выборг или Малоярославец с отметкой «до востребования». В условленный день курьер получал нужный конверт и привозил его в Петербург, где оставлял в тайнике, в так называемом «почтовом ящике», откуда стараниями британского дипломата оно попадало в английское посольство. Несколько длинно – зато надежно. Но в случае если вдруг сообщение удастся перехватить противной стороне, то выйти на агента будет практически невозможно, потому что обывателя использовали «втемную» и на нем вся длинная нить обрывалась.

Разведывательная служба Британии официально получила свой статус всего три года назад. Чувствовалось, что война с Германией не за горами. Немцы желали потеснить англичан в колониях и не скрывали агрессивных намерений. В прошлом году, находясь на дипломатическом приеме, Менсфилд лично слышал, как германский посол в Лондоне Вольф-Меттерних заявил помощнику статс-секретаря по иностранным делам сэру Артуру Никольсу буквально следующее: «Между 1866 и 1870 годами Германия сделалась великой державой, но побежденная ею Франция и Англия поделили между собою мир в то время, как Германия получила одни крохи. Теперь настала для Германии минута предъявить свои законные требования». Да и перехваченная тогда же телеграмма русского посла в Лондоне, графа Бенкендорфа, свидетельствовала о том, что к осени Германия потребует от Франции территориальных уступок в Северной Африке. Так и случилось. После нескольких воинственных демаршей в октябре 1911 года обе стороны подписали Марокканское соглашение, по которому Германия признавала особые права Франции на Марокко, но взамен Париж согласился расстаться с частью своих владений на этом континенте. Теперь на пути дальнейшей немецкой экспансии стоял только Лондон.

Но если народ Германии так хочет войны, то пусть воюет с Россией, а не с Британией. И для этого есть все условия: на Балканах разгорается конфликт Сербии, Черногории, Болгарии и Греции с Турцией, уже втянутой в войну с Италией. Газеты ежедневно сообщают, что турецкие части панически оставляют окопы, стоит лишь появиться в небе дирижаблям-бомбометам. Что и говорить, задача, поставленная правительством ведомству Камминга, была непростой – любой ценой втянуть Россию в конфликт на Балканах. В таком случае на помощь османам немедленно придет Австро-Венгрия, а с ней и Берлин. Стало быть, Россия и Германия увязнут в бесконечном самоубийственном конфликте.

И все складывалось как нельзя лучше: Великий князь Николай Николаевич уже почти убедил своего царствующего племянника, что война России сейчас необходима; с ее помощью удастся не только объединить нацию вокруг Государя, но и выполнить историческую миссию – вернуть Константинополь в лоно христианства. И в тот момент, когда император уже был готов выступить на стороне Балканского союза, появился этот неграмотный сибирский мужик – Григорий Распутин. Вот уж действительно от русских можно ожидать чего угодно!

Однако теперь предстояло его убрать, но сделать это необходимо так, чтобы на Лондон не упала даже тень подозрения. Кандидатов на проведение операции было несколько, но агент Донн считался лучшим, и потому можно было не сомневался в успехе, если бы не новое обстоятельство…

Камминг вновь пошел к столу и уже в который раз стал вчитываться во вторую часть секретного послания: «Возникли непредвиденные трудности. В Ялте находится бывший русский агент, в прошлом выдававший себя за подданного Австро-Венгрии. Он был ранен мною в Стамбуле в июне 1905 года, тогда ему удалось перехватить личное послание премьер-министра А. Бальфура нашему представителю на переговорах с Россией по разграничению сфер влияния в Персии. Его имя – Клим Ардашев. В настоящее время он вышел в отставку и является присяжным поверенным Ставропольского окружного суда. Имеется вероятность моего раскрытия. Прошу разрешение Центра на его устранение. Донн».