Когда горела броня

– Хороший водитель, – кивнул комбат.

Водитель Турсунходжиева все делал в точности по наставлениям. Повинуясь взмахам руки своего командира, он в два приема подал танк с платформы, затем очень медленно съехал вниз, развернул танк, чуть проехал вперед и остановился. В башню полез только заряжающий, а Магомед, похоже, решил остаться и присмотреть за своим взводом. Хуже всего дела обстояли у Бурцева. Механик сгружаемой машины, судя по всему, был совсем зеленый. Танк успел дважды заглохнуть на платформе, затем, при попытке развернуться, часть левой гусеницы оказалась в воздухе. Командир машины резко замахал руками над головой, потом подбежал к раскрытому люку механика и, видимо, приказал выметаться, сопроводив свои слова недвусмысленным жестом. Водитель неловко выбрался наружу, и командир нырнул на его место. Осторожно газуя, он свел машину вниз, отогнал в сторону и вылез из танка. Механик понуро подошел к танку, но разбор оказался коротким. Командир рубанул воздух рукой прямо перед носом незадачливого танкиста, сказав что-то, по-видимому, весьма нелицеприятное, и яростно полез на башню.

– Водитель – дрянь, – подытожил Шелепин. – Как подумаю, что с такими в бой идти…

– Зато командир, похоже, ничего, – спокойно заметил комиссар.

– Ну и что, мне его за рычаги сажать?

– Ты чего кипятишься? – Комиссар невозмутимо закурил. – Пойдем в бой с тем, что есть.

– Мне бы хоть месяц – я бы этих гавриков в минимально человеческий облик привел, – в сердцах махнул рукой комбат.

– Нет у нас месяца. У нас даже недели нет, – Беляков глубоко затянулся. – И ты это не хуже меня понимаешь. Так что кончай жаловаться, ненавижу это. Ты коммунист, в конце концов.

– «…и мотор взревел с новой силой», – не удержался майор. – Ты бы лучше не меня, а начштаба нашего воспитывал.

– Его теперь пусть Особый отдел воспитывает, – помрачнел комиссар. – Никогда себе не прощу, что проглядел…

– Ладно, не казнись. Ты его не знал. Так, похоже, первую порцию сгрузили.

С шестнадцатой платформы лихо скатилась ремонтная летучка. На мгновение показалось, что фургон перевернется, но шофер виртуозно развернул машину на пятачке, перевалился через пути по заранее настеленным доскам и укатил к стоянке.

– Напомни мне переговорить с этим лихачом, – заметил комбат и дважды махнул флажком в сторону паровоза.

Трифонов ответил двумя свистками, затем эшелон плавно тронулся и почти сразу остановился, передвинувшись вперед ровно на одну платформу.

– Ас! – восхитился комиссар. – Надо будет ему благодарность куда-нибудь записать.

– Нужна ему твоя благодарность. Ты ему лучше портсигар подари.

– Может, он не курит.

Дверь паровоза открылась, и из нее свесилась маленькая фигурка. Сева резко повел флажком и снова скрылся в кабине. Комбат отмахнул танкистам, и разгрузка продолжилась. В этот раз сплоховал водитель из взвода Турсунходжиева. Т-26 бестолково дергался на платформе, наконец двигатель заглох, и командир машины подбежал к танку, судя по всему, кроя механика на чем свет стоит. Внезапно на платформу вскочил маленький танкист и принялся что-то втолковывать командиру.

– Турсунходжиев, – определил комиссар. – Интересно…

Узбек что-то горячо говорил подчиненному, наставив на того указательный палец, затем решительно отодвинул его в сторону и, опершись животом на лобовой лист, начал объяснять водителю, делая странные движения руками.

– Да он ему показывает, как рычагами отрабатывать, – изумился комбат. – Ай, молодец узбек! Не дергай, говорит.

– Повезло Петрову со взводным, – кивнул комиссар.

Турсунходжиев отошел на край платформы и махнул водителю рукой. Танк снова завелся, чуть развернулся, затем, наконец, завел левую гусеницу на пандус. Командир взвода закивал и перебежал с платформы на наклонный съезд. Танк тем временем взобрался на шпалы обеими гусеницами и тут снова заглох. Взводный успокаивающе кивнул водителю и несколько раз повел руками к себе. Механик в который раз завел машину и теперь уже без приключений съехал вниз, развернулся и встал, поджидая остальных. Маленький узбек тем временем что-то еще раз сказал командиру экипажа. Тот кивнул и вместе с заряжающим забрался в башню.

– Что там произошло, Магомед? – спросил Петров, наблюдавший за развитием ситуации со стороны.

– Водитель – молодой совсем. Заволновался немного, – возмущенно ответил Турсунходжиев. – Плохо, конечно, но нехорошими словами ругаться зачем? Тебе с ним воевать, ты его учи, а кричать не надо! Я ему все объяснил, как делать нужно.

– А что не приказал командиру танк сводить?

– Э-э-э, я же вам говорю, товарищ старший лейтенант. Водитель неплохой, просто нервничает. Если за него делать – он так и будет всего пугаться.

Командир роты восхищенно покачал головой. Магомед не побоялся взять на себя ответственность за возможную аварию ради того, чтобы вдохнуть уверенности в одного из своих бойцов. Петров знал многих, кто в такой ситуации предпочел бы не рисковать и сделал все сам.

– Что-то не так, товарищ старший лейтенант? – встревоженно спросил комвзвода.

– Нет, Магомед, все правильно. Объявляю тебе благодарность за отличную работу с личным составом.

– Служу трудовому народу! – Турсунходжиев вытянулся по стойке «смирно» и вскинул ладонь к танкошлему.

Петров, который сказал о благодарности скорее в шутку, поневоле тоже вытянулся и отдал честь.

– Вольно!

Состав снова дернулся вперед, подавая к разгрузке следующие четыре танка. В этот раз с четвертого пандуса должна была сгружаться вторая «тридцатьчетверка» взвода Нечитайло, и ротный побежал в хвост состава. Двадцатишеститонная машина располагалась на четырехосной тяжелой платформе. Нечитайло уже стоял рядом. Командир и водитель спрыгнули с танка и принялись что-то втолковывать взводному.

– Петро, в чем дело?

– Василь… Лейтенант Пахомов говорит, шо при погрузке заизжалы с торца. Може и зараз тоже так?

– С какого торца? У нас на торце – стрелка, там эшелоны пропускают. А за твоей «тридцатьчетверкой» еще пять танков! Комбат своего «слона» через борт сводить будет, а ты не можешь?

Нечитайло повернулся к Пахомову, тот стоял, опустив голову:

– Пахомов, в чем дело?

– Я не уверен, товарищ старший лейтенант, – тихо сказал танкист.

– Не слышу! – рев «тридцатьчетверки» Иванова, съезжавшей по второму пандусу, заглушал все звуки.

– Я сказал, что я не уверен! – крикнул покрасневший Пахомов, видно было, что слова даются ему нелегко. – Мой водитель даже передачи втыкать нормально не умеет!

– Тогда садись сам, – крикнул в ответ командир роты.

– Я… Нас готовили на БТ-7 и Т-26! – Пахомов, похоже, решил, что терять ему нечего. – Эту машину я не знаю! Я не хочу отвечать!

Танк Иванова ушел за поворот к автопарку.

– А как ты воевать будешь? – в сердцах спросил Петров. – Немцам тоже скажешь, что тебя не готовили?

– Как надо воевать буду, – угрюмо ответил лейтенант. – Средние и тяжелые танки положено сгружать с торцевой платформы. Я под сознательное выведение из строя идти не хочу.

– Понятно, – комроты с трудом сдерживался. – Лейтенант Пахомов, вы отказываетесь выполнить приказ?

– Я не отказываюсь, – Пахомов, похоже, уже понял, в каком положении он оказался.

– Лезьте в танк, оба!

Командир машины и механик переглянулись.

– Что рты раззявили? – чувствуя подступающее бешенство, процедил комроты. – Пахомов – на боеукладку, а ты – на место радиста. Быстро!

– Есть! – Пахомов полез на башню, водитель нырнул в передний люк.

Петров забрался в танк и уселся на место водителя. Ноги привычно легли на педали, и, взявшись за рычаги, старший лейтенант почувствовал, что успокаивается.

Механизированный корпус, в котором он начал службу, получил «тридцатьчетверки» еще весной, так что у танкистов было время познакомиться с новыми танками. Машина шла в войска тяжело. Выходили из строя коробки передач, непривычные дизели требовали ремонта уже через сто часов работы. Но, несмотря ни на что, Петров сразу влюбился в «тридцатьчетверку». Невиданное до сих пор сочетание брони, запаса хода, огневой мощи кружило голову. После стареньких БТ «тридцатьчетверка» казалась чудом. Это было его оружие, его меч. Это была его гордость. Поэтому, выводя 22 июня свой взвод из ангаров под бомбами немецких пикировщиков, он не ощущал страха – только веселую злость, предвкушение боя. Когда махина мехкорпуса разворачивалась для контрудара во фланг танковым дивизиям группы армий «Юг», у молодых командиров не было сомнений в исходе сражения. Главное – доехать до противника, а уж там все решится в лобовой схватке, броня на броню. Что враг может противопоставить такой силе, такому боевому духу? И пока корпус таял в бесплодных попытках догнать немецкие танковые клинья, пока батальоны сгорали в ежедневных слепых атаках, пока неисправные танки замирали по обочинам дорог, Петров, тогда еще лейтенант, скрипя зубами, твердил себе: «Машины ни в чем не виноваты. Мы просто не умеем воевать».

Горькое отрезвление первых недель войны сломало многих. Десятки тысяч бойцов и командиров, потеряв веру в себя, в свою страну, в свою армию, бежали при первом появлении врага, бросали оружие, сдавались в плен. Но другие продолжали драться, снова и снова бросаясь в бой. Уже не надеясь на то, что врага удастся выбить со своей территории, танкисты мехкорпуса продолжали атаковать. Без отставшей пехоты, без артиллерии, теряя танки один за другим, они шли вперед. Рота за ротой, батальон за батальоном, до последней машины били, останавливая немцев, заставляя переходить к обороне. Когда немецкий пехотинец бесстрашно забросил тяжелую плоскую мину на радиатор его «тридцатьчетверки», Петров вылез из медленно разгорающегося танка и застрелил смельчака из нагана. Тогда, уходя в полный рост от горящей машины, лейтенант решил для себя, что, сколько бы ни было отпущено ему военного времени, он научится драться так же спокойно и умело, как эти люди в серых мундирах.

Пахомов вывел его из себя не столько незнанием своей техники, сколько этими словами: «Я не хочу отвечать». Командир обязан принимать решения и нести за них полную ответственность. Если бы лейтенант сказал: «Мы не можем безопасно спустить машину. Прошу вашей помощи», ротный понял бы его и назначил на этот спуск кого-нибудь из опытных водителей. По крайней мере, Пахомов показал бы, что заботится о танке, а не о собственной шкуре. Хуже всего было то, что с этим командиром ему, старшему лейтенанту Петрову, придется скоро идти в бой.

– Смотри внимательно, – бросил комроты водителю. – Ты на чем раньше был?

– На БТ, – водитель нервно сглотнул. – Товарищ старший лейтенант, я ж не отказываюсь. Просто не уверен я.

– Ладно, хватит. Запоминай, как я это делаю.

Оглушительно заревел дизель; лязгая траками, «тридцатьчетверка» осторожно вползла левой гусеницей на один из пандусов. Аккуратно подавая машину вперед, одновременно разворачивая ее, Петров подумал, что, вполне возможно, водителю этот навык просто не успеет пригодиться. Выругавшись, он отогнал эти мысли. Корма повисла в воздухе по четвертый каток, но танк уже стоял обеими гусеницами на пандусах. Еще немного, и он сполз на землю.

– Не глуши двигатель, – бросил комроты механику. – Пахомов, вылезай.

Командир роты и командир танка встали за газующей «тридцатьчетверкой». Из-за рева двигателя говорить приходилось в голос, но зато можно было не беспокоиться, что разговор услышит кто-то со стороны.

– Ты понимаешь, что я должен снять тебя с машины? – спросил Петров, глядя в глаза Пахомову.

Если бы сейчас он увидел на лице лейтенанта облегчение, комроты, не задумываясь, доложил бы об отказе выполнить приказ комбату и комиссару. Но Пахомов побледнел и что-то пробормотал.

– Не слышу!

– Не позорьте, товарищ старший лейтенант! Я не трус. Просто не хочу… Вредителем.

Похоже, это что-то для него значило. Этот маленький лейтенант даже не подумал о том, что, если Петров отстранит его от командования и доложит об отказе выполнять приказание, одним позором он не отделается. Ротный привык доверять своим суждениям. Пахомов не был трусом, но отчаянно боялся обвинения в умышленном выводе машины из строя.

– Хорошо. Первый и последний раз. Тебя как зовут?

– Витькой… В смысле, Виктором.

– Так вот, Витя, там, – старший лейтенант махнул рукой в направлении, которое считал западным, – нас никто не будет спрашивать – что мы умеем, а что нет. Боевую задачу поставят – и все. Или выполнишь, или сдохнешь. Не исключено, что и то, и другое вместе. Все.

Он повернулся и пошел к эшелону. В это время состав дернулся и передвинулся еще на одну платформу. За спиной ротного «тридцатьчетверка» заревела и, выпустив клубы вонючего дыма, поползла прочь. Следующим должен был разгружаться его танк, но в Осокине Петров был уверен, как в себя. У пандуса стоял, переминаясь с ноги на ногу, Нечитайло. Проходя мимо своего взводного, старший лейтенант, не останавливаясь, бросил:

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.