54

Пистолет исчез. Рубен проверил сразу же, как только вернулся, до упора выдвинув ящик, в который бросил его накануне ночью. Пистолет пропал вместе со всеми обоймами. Он спросил себя, подождут ли они до полудня, или Макс пришлет своих людей, чтобы забрать его прямо сейчас.

Анжелина и остальные еще не вернулись. Разумеется, телефона на унгфорене было, и связаться с ними было можно разве что отправившись туда на машине.

Он выглянул в окно спальни. Человек уже был на месте – расположившись в подъезде напротив, он лениво наблюдал за их домом. Рубену нужно было крепко подумать. Кто убил Макандала? Было ли это сделано с целью подставить его, или совпадение по времени оказалось случайным, простой шуткой судьбы? Убийца, разумеется, не был грабителем, в противном случае он бы нашел и забрал пистолет. Или Рубен вспугнул его, когда он как раз этим и занимался? Это было возможно, но интуиция подсказывала Рубену, что это было крайне маловероятно.

За минуту или две, которые прошли с того момента, когда Макандал вышел с ним на связь, до момента, когда Рубен оказался рядом с кустами, кто-то напал на гаитянина и перерезал ему глотку. Это говорило о том, что кому-то очень не хотелось, чтобы Рубен и Макандал встретились и поговорили. А это, в свою очередь, заставляло думать, что Макандал вышел на что-то... или на кого-то.

Рубен спустился вниз и попросил Дидону приготовить ему что-нибудь поесть. «Интересно, – раздумывал он, – вернулись ли уже Хуперы». Кто-то рассказал Беллегарду про пистолет, он не смог бы догадаться по одним обрывкам ленты, ею можно было закрепить почти все, что угодно. Рубен был уверен, что Хупер видел пистолет в его руке. Хупер нуждался в возможности задобрить кого-нибудь, кто пользовался влиянием, нуждался очень сильно. Настолько сильно, чтобы продать своего соотечественника? Возможно. Закон и порядок значились в первых строках книги заповедей Хупера. Сдать полиции вероятного преступника не стоило бы такому человеку, как Хупер, большого количества бессонных ночей.

Дидона принесла ему тарелку вареных зеленых бананов, два яйца и чашку кофе. Он быстро управился со всем этим, поев без всякого аппетита. «Да, – думал он, – нужно навестить Хупера, постараться поговорить с ним, может быть, даже намекнуть на то, что он работает на правительство, воззвать к его знаменитому чувству лояльности».

Он отправился в магазинчик пешком, стараясь вспомнить дорогу, которую ему показала Локади. Шагая по улицам в одиночестве, он чувствовал себя уязвимым. Он знал, что за ним следят, но с этим ничего нельзя было поделать. Дети часто останавливали его – босоногие малыши пытались продать ему всякую всячину, которая была ему не нужна, или предлагали свои услуги в качестве гидов. Их братья постарше предлагали ему женщин, наркотики, мальчиков. Он спросил себя, почему один уже вид белого лица поворачивает мысли некоторых людей в сторону порока. Ответ, разумеется, был прост. У белых есть, деньги, а без денег в кармане клиента пороку по сути не на что особо рассчитывать.

Он свернул за угол и увидел магазин в полутора кварталах впереди. Там что-то происходило – перед магазином собралась небольшая толпа, на улице лежали и стояли предметы мебели и всякая мелочь. Может быть, бизнес уже вовсю развернулся.

Джин Хупер стояла снаружи с группой гаитян и иранцем Амирзаде. Магазин выглядел так, будто в него бросили бомбу. Витрина была разбита, книги разбросаны и порваны, ящики и полки сорваны со стен и выброшены на улицу.

Джин оглянулась на приближавшегося Рубена. Ее глаза покраснели и припухли. Пыль покрывала ее с головы до ног. Рукав платья Холли Хобби был разорван. Несколько секунд она глядела на Рубена, потом отвернулась и вновь принялась за работу.

Из магазина вышел Дуг Хупер.

– Это произошло вчера ночью, пока нас не было, – сказал он. – Мы вернулись поздно, там, в этом месте для вуду, что-то случилось. Когда мы приехали, магазин уже выглядел как сейчас. Это работа Валриса, конечно. Помните, я вам рассказывал.

– Вы ему заплатите?

– Мне нечем ему заплатить.

– Может быть, он согласится на сделку другого рода.

– Какого именно?

– Не знаю. Но пробуйте поговорить с ним.

Хупер огляделся. Он нагнулся и поднял пачку брошюр. На их обложках были изображены улыбающиеся лица – люди всех рас, объединенные для дела мира во всем мире. Кто-то наступил на них, раздавил каблуком эти лица.

– Возможно, я так и сделаю, – сказал Хупер.

– Нет никакого смысла заново открывать ваш магазин, если вы этого не сделаете.

– Да, наверное, вы правы. Но сначала мы помолимся об этом. Вы удивились бы, узнав, какие двери распахиваются перед вами, когда вы молитесь.

Рубен повернулся, чтобы уйти, потом вспомнил, зачем приходил.

– Вы сказали, что-то случилось в Буа-Мустик. Что именно там произошло?

– В Буа-Мустик? А, вы имеете в виду этот вудуистский храм. Похоже, что вчера ночью там убили какого-то парня. Жуткое дело. Я хочу сказать, мы все читаем про вуду и ритуальные убийства, и вдруг перед вами человек, которому перерезали горло. Его нашли под утро где-то в кустах. Мы провели там всю ночь, никак не могли уехать. Наверное, нам придется купить здесь свою машину. В общем, приехала полиция, допросила почти всех. Разумеется, никто ничего не видел. Полиция забрала вашу подругу, жрицу, с собой. С вашей подругой миссис Хаммел, однако, все в порядке. Она осталась там, чтобы помочь прибраться, но сказала, что скоро вернется.

– Вы рассказали им что-нибудь обо мне, о нашем разговоре?

Хупер смешался:

– Вы ведь не хотите мне сказать, что имеете к этому какое-то отношение, я надеюсь?

– Нет, но мне кажется, кто-то рассказал полицейским о том, что у меня был пистолет. Если не ошибаюсь, вы видели его у меня в руке вчера вечером. Может быть, вы упомянули им о нем.

– Что ж, может быть, и упомянул. Мне очень жаль, если это доставило вам какие-нибудь неприятности. Но я должен был быть честным, я должен был рассказать им о том, что видел. Я видел, как вы вышли, а потом вернулись, неся в руке пистолет.

– Вы им еще что-нибудь сообщили?

Хупер энергично затряс головой.

– Послушайте, Хупер, у меня есть дело здесь, на Гаити, дело, которое вас никак не касается. Я не хочу, чтобы вы совали в него свой нос. Если вас это успокоит, дело это совершенно законное. – Он мотнул подбородком в сторону магазина, разбитой витрины. – Возможно, это научило вас чему-то. Здесь никому нельзя доверять, если только вы не знаете кого-то достаточно близко. Может быть, и в этом случае тоже. Занимайтесь своим делом. Торгуйте книгами, обращайте гаитян в свою веру, но предоставьте мне заниматься тем, за чем я сюда прибыл. Вы понимаете?

Хупер кивнул. Его лицо покраснело, немного от смущения, немного от гнева. Рубен подозревал, что он человек вспыльчивый. Пожалуй, он даже знал это наверняка – он был свидетелем этой вспыльчивости в аэропорту. Интересно, что предпримет Хупер по поводу этого налета? Станет молиться? Ворвется к Валрису для разговора начистоту?

– Мне нужно идти, – сказал Рубен. – Если я смогу что-то сделать, я сделаю это, но обещать ничего не могу. – Он сделал паузу. – Я по-прежнему считаю, что вам нужно подумать об отъезде.

Хупер промолчал. Рубен за руку попрощался с Амирзаде и обменялся несколькими словами с Джин Хупер. Она выглядела встревоженной. Словно знала что-то, о чем никто больше не догадывался. Рубен повернулся и зашагал прочь. Его каблук громко скрипнул, наступив на серебристый осколок стекла – кусочек разбитой мечты Хуперов. Он вспомнил яркие обрывки фотографий на полу своей кухни, воспоминания, как конфетти, мечты, как мусор. Оглянувшись, он увидел крошечную группку людей, деловито снующих по магазину. Дуг Хупер смотрел ему вслед. Он выглядел как человек, который спит и видит, как все вокруг него рушится и разваливается на куски, но обнаруживает, к своему ужасу, что не может проснуться.

Рубен в точности знал, что он сейчас испытывает.

55

Анжелина вернулась сразу после полудня с Мамой Вижиной и Локади. Полиция некоторое время продержала мамбуу себя, но в конце концов ей не смогли предъявить никаких обвинений. Она была популярна, ее арест не принес бы никакой пользы. Анжелина была молчалива и замкнута, словно напряжение предыдущей ночи отняло j нее все силы, не физические, а душевные. От сексуальности, которую она так открыто демонстрировала в танце, теперь не осталось и следа. Она как будто снова надела маску девственницы.

После недолгого отдыха они с Рубеном отправились в полицейский участок в Петонвиле, где он дал требуемые показания крайне скупому на слова сержанту в тихой комнате на первом этаже. Выйдя из участка, он рассказал ей о Макандале.

Из Петонвиля они поехали на центральную почту на Пляс д'Итали. Его связной был убит, пистолет похищен, и Рубен чувствовал себя беззащитным. Он позвонил Салли. Это было нарушением всех инструкций, но он должен был поговорить с кем-то; Салли была немногословна. Ему показалось, что она чем-то встревожена. Она пообещала снова установить с ним связь. На этот раз все пройдет гладко, без осечек. «Когда?» – спросил Рубен. «Скоро, – ответила она. – Очень скоро». Рубен повесил трубку.

От главпочтамта до архива, располагавшегося позади Епископального собора, было рукой подать. Здание, в котором хранился архив, уже много лет страдало от безразличия городских властей. Уже то, что какие-то книги и документы смогли уцелеть в нем, само по себе было маленьким чудом. Архив встретил их дверью, запертой на замок, но настойчивые расспросы привели их в конце концов к дому директора на соседней улице.

Директор оказался маленьким сухим человечком с трясущейся парализованной рукой и редкими искусственными зубами. Его звали Мино, и никто уже не помнил, сколько лет он заведовал архивами. Правительство платило ему нищенскую стипендию, которая так и не изменилась за долгие десятилетия, и ему удавалось то там, то тут наскрести достаточно средств, чтобы хоть как-то поддерживать свое заведение. Никому, по большому счету, не было до архивов никакого дела. Здесь, на Гаити, история лежала в самой крови. Печатные книги и рукописные документы семнадцатого и восемнадцатого веков были плодом труда колонистов. Какое значение имели подобные вещи для потомков рабов?

Мино нашел газеты, перечисленные в тетради Рика. Они все были на месте, – правда, некоторые оказались в очень плохом состоянии. Директор вспомнил письмо, которое получил от Рика несколько ранее в этом же году. В нем Рик спрашивал о нескольких вещах, включая эти самые газеты и журналы.

Собранные вместе, газеты составили не слишком внушительную стопку. Все это были еженедельные или ежемесячные публикации, не превышавшие объемом двенадцати страниц. Но шрифт был мелким, язык – давно устаревшим, а ссылки зачастую туманными. Больше всего их сдерживало то, что Рубен понимал лишь самый простой, разговорный французский. Он старался, как мог, просматривая заголовки и части текста, набранные жирным шрифтом, в поиске имен, упомянутых в тетради. Спустя три часа после того, как они приступили к работе, он все еще не оставлял своих попыток.

Удача выпала на долю Анжелины. Ее внимание привлекли вступительные слова к статье, и уже первая строка самой статьи подтвердила, что интуиция не обманула ее. Статья растянулась на несколько колонок в Supplement aux Affiches Americaines[38]от 30 июля 1775 года. Она была озаглавлена «Mystere maritime pres du Cap» -«Тайна океана у берегов Кап-Франсэ».

«Gaston Maniable, capitaine des Cinq Cousines, negrier frai'chment arrive de Nantes en passant par la Cote Guineenne, a maintenant presente un rapport sur son voyage aux fonctionaires du port du Cap, rapport qui contient le recit suivant...»

«Капитан Гастон Маньябль, владелец „Пяти Кузин“, работоргового судна, недавно прибывшего из Нанта с заходом к берегам Гвинеи, только что представил отчет о своем плавании портовым чиновникам Кап-Франсэ, который содержит нижеследующий рассказ. Мы воспроизводим рассказ капитана на наших страницах по причине его крайней необычности, а также в качестве полезного предостережения тем, кто имеет склонность слишком снисходительно относиться к рабам-неграм, еще не очнувшимся от варварства и пока не познавшим направляющего ярма цивилизации».

Лишенный присущих тому времени красот и отступлений, отчет Маньябля являл собой захватывающее чтение. Захватывающее и пугающее.

«Моп brick, les Cinq Cousine, bateau de 150 tonneaux equipe en mars dernier par les armateurs d'Havelooze de Nantes, a quitte Oudah sur la Cote Guineenne le 5 mai, arpes у etre reste ancre trois mois, dans I'attente d'un contingent complet de noirs de I'interieur du pays...»

"Мой корабль «Пять Кузин», бриг водоизмещением 150 тонн, снаряженный в марте этого года нантским работорговым домом д'Авелуза, отплыл 5 мая из Уиды на гвинейском побережье, где добрых три месяца простоял на якоре, ожидая полной загрузки неграми из глубины страны.

Команда состояла из шести морских офицеров:меня, второго капитана – мсье Нэрака, лейтенанта, энсина, лоцмана и хирурга; трех унтер-офицеров:старшины, боцмана и плотника; семи матросов:пятерых новичков и двух юнг. Все события, изложенные здесь, засвидетельствованы либо некоторыми, либо всеми ими, прежде всего мною лично, офицерами и унтер-офицерами, все из которых люди надежные, плававшие под моим началом и раньше. Их личные показания приложены к настоящему отчету.

От Африки мы споро продвигались вперед, благодаря западным течениям, пока не приблизились к островам Вознесения, где мы повернули на север, взяв курс на Антиллы и держась на изрядном удалении от бразильского берега из опасения встретиться с португальскими пиратами. Мы надеялись на скорое плавание, рассчитывая проскочить до начала сезона ураганов, направляясь в Сан-Доминго, ибо со времени последней войны только английские корабли заходят на Мартинику и в прочие наши владения.

В середине июля мы вошли в Карибское море и двадцатого числа находились недалеко от порта назначения, в прибрежных водах в одном дне пути к западу от Кап-Франсэ.

В полдень 20-го числа мы взяли склонение солнца, обнаружив, что находимся чуть севернее 18-й широты; справа по борту был виден высокий берег, который мы посчитали островом Навасса. Впереди нас шло еще одно судно, маленький корабль; он, видимо использовал то же течение, но продвигался очень медленно. Дул крепкий юго-западный ветер, заставляя нас постоянно менять галс. Мы шли на запад вслед за этим странным кораблем. С наступлением темноты мы почти нагнали его, но он шел без огней, поэтому мы решили, что будет разумнее подождать до утра.

С первыми лучами солнца мы увидели, что это была английская шнява, и почли за благо продемонстрировать наши мирные намерения. Уже тогда нам показалось странным, что ни грот-брамсель, ни фок-марсель не снаряжены полностью. Меня вызвали на палубу, чтобы я сам мог взглянуть, решив, что на борту, видимо, произошла вспышка лихорадки или случилось восстание рабов и им может понадобиться помощь.

Взглянув в подзорную трубу, я удивился, не увидев никого на палубе, впередсмотрящий тоже отсутствовал. Имя шнявы четко читалось на корме: "Галлифаксиз Ливерпуля". Я слышал об этом судне в Кабинде, и о его хозяине, капитане Бриггсе. Прекрасный корабль, который прошел по треугольнику раз десять, а то и больше.

– По треугольнику? – переспросил Рубен.

– Имеется в виду полное плавание работоргового судна: из Англии в Африку, из Африки в Вест-Индию, затем назад в Англию.

– Понятно. Продолжай.

– "Мы бросили якорь и спустили на воду ял с шестью человеками на борту: мсье Кастэн, наш энсин, с боцманом и лоцманом на веслах, и тремя матросами, все вооружены на случай, если там имел место бунт и рабы все еще находились в трюмах. Они поднялись на «Галлифакс»посредством шторм-трапа у кормы и предприняли осмотр корабля.

Полчаса спустя все вернулись, обыскав «Галлифакс»сверху донизу и не найдя никого – ни живых, ни мертвых. Я сам сел в ял и вернулся вместе с ними на шняву. Мы нашли все в полной неприкосновенности, как будто и команда, и рабы были унесены духами и в любой момент могут вернуться. В трюме все еще было достаточно провианта, воды в бочонках хватило бы на месяц. Журнал лежал на столе в капитанской каюте. Я забрал его с собой, хотя и видел, что он не закончен.

Мы прикрепили «Галлифакс»канатом к нашему кораблю, намереваясь отбуксировать его в Кап-Франсэ, ибо считали, что он должен представлять большую ценность для его владельцев, будучи совершенно неповрежденным и во всех отношениях пригодным к плаванию. Я оставил на борту шнявы трех человек для управления рулем и парусами. Ветер поменялся, теперь он дул с юго-востока, позволяя нам с легкостью продвигаться к Сан-Доминго.

Было ранее утро следующего дня, 22-го, когда налетел первый в этом году ураган. Видя, что нам не справиться с двумя кораблями, я снял своих людей с «Галлифакса»и вытравил канат. Мы без проблем преодолели Наветренный пролив и вошли в порт 23-го, целые и невредимые, хотя и сильно потрепанные штормом. О судьбе «Галлифакса»мне больше ничего не известно, за исключением того, что, по моему мнению, корабль, оставшись без управления, наверняка затонул в утро шторма".

Анжелина закончила читать. Газета лежала на столе перед ними, кусочек истории, обращающийся в прах. Теперь, когда у них была дата, им не составило труда отыскать статьи, посвященные тайне «Галлифакса»,в других газетах. В Кап-Франсэ было проведено своего рода расследование, копии отчета Маньябля были отправлены властям в Париж, которые снеслись со своими коллегами в Англии. «Галлифакс»,его команда и груз рабов были сочтены безвозвратно пропавшими.

– Это был тот самый «Галлифакс»,не так ли? – спросила Анжелина.

– Не уверен, – ответил Рубен. – Отчет Маньябля не совпадает с тем, что ты мне рассказала. Местоположение, направление, в котором двигался корабль, отсутствие каких-либо признаков бунта. Мы знаем, что рабы восстали, что вся команда и некоторые из рабов были преданы казни. Ничего не сходится.

– Но отчет содержит три имени из тех, которые мы искали. Сам Маньябль, его второй капитан Нэрак и Кастэн, энсин.

– Да, это есть. Но все это может означать что-то еще.

– Может быть, мы проходим мимо чего-то. Ответ может крыться не в этих газетах, а в чем-то другом.

Рубен крепко задумался. Если бы то, что они ищут, содержалось в официальных документах, вроде этих газет, эту информацию, без сомнения, извлекли бы на свет и пустили в ход задолго до сегодняшнего дня. Должны быть другие свидетельства, другие документы.

Они нашли директора в крошечном кабинете в глубине здания, он чистил зубы. Вставив их назад в рот, он улыбнулся и сказал, что будет более чем счастлив оказать любую помощь. Натужно, с присвистом дыша, он прошел вместе с ними к их столу. День клонился к вечеру, на улицах уже зажглись фонари, но Мино не спешил. Исследователи так редко приходили взглянуть на его сокровища.

Закончив читать, он долгое время сидел неподвижно, вытянув парализованную руку наискосок через стол. Затем, совершенно неожиданно, он чуть заметно улыбнулся.

– Нэрак, – прошептал он. – Конечно же. Нэрак. Пожалуйста, подождите здесь, я сейчас вернусь.

Его не было долго. Когда он вернулся, его с ног до головы покрывала пыль и паутина. На сгибе здоровой руки он нес жестяную шкатулку. Он торжественно поставил ее на стол и смахнул слой пыли с крышки. На выцветшей коричневой наклейке стояло едва различимое имя «Нэрак», написанное от руки неразборчивым почерком восемнадцатого века.

Внутри хранились пачки бумаг – купчие, коносаменты, письма. Мино и Анжелина начали просматривать их одну за другой, Рубен с пессимистичным видом наблюдал за ними. Это была стрельба вслепую, ничего больше.

Письмо лежало на самом дне шкатулки, словно его там прятали. Анжелина поняла, что это было именно то, что они искали, взглянув на подпись: «Гастон Маньябль».

Письмо представляло собой сложенный втрое лист бумаги с кусочками раскрошившегося сургуча, прилипшими к одной стороне, и неразборчивым адресом где-то во Франции на обороте.

– Оно датировано 26-м января 1776 года и послано на адрес в Кап-Франсэ, – сказала Анжелина. – Оно начинается словами: "Мой дорогой Нэрак, Ваше Письмо застало меня в добром здравии дома с моей возлюбленной Супругой и Детьми, но при этом в весьма угнетенном состоянии Духа. Я вряд ли сподоблюсь отправиться в новое Плавание в этом Году и подумываю о том, что мне, возможно, уже не выйти в море в оставшиеся из отпущенных мне Лет. Вы должны поступать так, как считаете нужным для себя и мадам Нэрак. Дело, о котором Вам известно, преследует меня нещадно. С тех самых пор я не знал ни одной спокойной ночи, хотя беспрестанно молю об этом Всевышнего. Моя дорогая Супруга ничего не знает, хотя мое состояние сильно угнетает ее. Я не могу рассказать ей, опасаясь, что это омрачит ее Жизнь настолько, что она станет невыносимой.

Наша Тайна должна уйти в могилу вместе с нами. Мы дали в этом Клятву и должны сдержать ее. Если бы кто-нибудь узнал правду о том, что мы увидели на борту «Галлифакса»,это означало бы конец всей нашей работы и много бед помимо этого. Ни один корабль больше никогда не отправился бы в Африку, ни один раб на всех Антиллах ни на миг не чувствовал бы себя в безопасности. Но и это не все, ибо, как Вы знаете, раскрытие Тайны стало бы причиной вселенского безумия.

Я еще должен просить вас об услуге, если вы соизволите ее мне оказать. В своем дневнике я придерживался рассказа, который мы составили вместе с командой и который изложен в моем официальном отчете о проделанном Плавании. Но судовой журнал содержит запись о подлинном местоположении «Галлифакса»,на Формигасовой Банке при 75°52 долготы и 18°27 широты, где мы затопили его со всем, что было на борту, на глубине 14 фатомов, о чем вам нет нужды напоминать. Я исправил эту запись, показав его севернее, ближе к Наветренному проливу, на 74°54 долготы и 19°21 широты.

Я также изменил ежедневные записи, чтобы всем казалось, будто мы повстречались с «Галлифаксом»и взяли его на буксир накануне шторма, который настиг нас 22-го числа. Если кто-либо начнет сомневаться в правильности моих записей, не пожелаете ли вы поддержать меня и сказать, что я сделал некоторые ошибки, виной чему легкий приступ лихорадки? Маловероятно, что такие вопросы возникнут, однако мсье Града, вновь назначенный моим работодателем для контроля за ведением корабельных документов, имеет репутацию человека, крайне придирчиво проверяющего судовые журналы.

Если вы снова окажетесь в Нанте, вы должны непременно навестить нас. Бедный доктор Ле Жен опять вышел в Море, но, боюсь, это уже не тот человек, которого вы знали. Он не может стереть из памяти образ Дикаря, сидящего за столом и правящего свой ужасный Пир. И те прочие Вещи, о которых вы знаете. Мы поступили правильно, отправив его на морское дно, но он не упокоится там. Ни один из них не упокоился с миром.

Арно шлет Вам свой привет, как и Кастэн. Все тверды в нашей клятве. Пусть Господь не оставит вас. И пусть Он дарует Вам тот душевный покой, который не дано обрести мне".

56

В бликах солнечного света, морской пене и соленых брызгах они вышли на середину пролива Гонав. Качка здесь ощутимо усилилась, швыряя их суденышко с волны на волну, словно детскую игрушку. Вдали вода казалась цельнотканой – свободно текущий отрез дорогого голубого шелка, шитого золотой нитью. Вблизи она вся состояла из рваных клочков, капризные течения и тяжелые приливы прошлись по ней словно граблями. Тонкая черная пленка мазута, след баржи со щебнем, только что прибывшей из Жереми, лежала, лениво поблескивая на горячем солнце, чудесным образом сплетая сеть из радуг на их пути. Оглянувшись, Рубен увидел ее черной и неподвижной – тусклое, плоское пятно, вытянувшееся на неспокойной воде.

На обоих бортах их катера можно было с трудом разобрать имя «Фаншетта».Старая краска, старые буквы, старая история любви: даже теперешний владелец не знал, кто такая была Фаншетта. Судно представляло собой сорокафутовьш моторный катер типа Бертран для плавания в прибрежных водах, который знавал лучшие дни. Деревянный корпус был залатан в нескольких местах, лак вытерся, иллюминаторы нуждались в чистке. Только очень опытный глаз мог разглядеть, что «Фаншетта»на самом деле была гораздо надежнее на море, чем некоторые из тех сверкающих фибергласовых моторных яхт, которые проводят уикэнды у берегов Флориды.

Шкипером «Фаншетты»был Свен Линдстрем, пятидесятилетний швед, который приехал провести пару недель в Порт-о-Пренсе в 1969 году и с тех пор так никуда и не уехал. Он привык к солнцу и морю, дешевому рому и людям, которые не погружались в несносную хандру на шесть месяцев каждый год. Каждое Рождество он клялся, что это будет его последним Рождеством на Гаити, что он вернется домой в Норчёпинг к своей жене и детям, с радостью встретит наступающее лето и долгие темные дни после него в их компании. Если Линдстрем и обладал чем-то, что выделяло его из числа прочих людей, так это была искренняя вера в то, что его все еще ждут.