51

Во тьме начинается ночь. Воздух стал густым от боя барабанов. Они торопили ночь, призывая ее вступить во владение. Те, кто боялся темноты, запирали окна и двери. Другие смотрели и слушали, вспоминая.

Ночь была теплой, но Рубен ощутил холодок, садясь в машину, маленький «пежо», который он взял напрокат в то утро. Анжелина уселась за руль, а четыре подруги Мамы Вижины непостижимым образом втиснулись на заднее сиденье. Даже захлопнув все дверцы, они слышали рокот барабанов, твердый, настойчивый, у самых границ ночи.

Они ехали по вспугнутым, безобразным улицам, мимо покосившихся и жавшихся друг к другу домов, молчаний, страхов, нищих в подъездах, потрепанных флагов, ставней, которые мигали коротко и с треском захлопывались, когда они проезжали. Анжелина вела машину прямо к Рю-де-Кэ, потом свернула к аэропорту. Они миновали причал «ро-ро» слева для горизонтальной погрузки и разгрузки грузов, летное поле Боуэна справа, выехали на равнину и устремились в глубь нее. Город замерцал позади, то вспыхивая огнями, то пропадая, и наконец пропал совсем. Тьма вошла в них. Никто не произнес ни слова. Они уже были наполовину богами.

Дорога шла вдоль манговых аллей; спелые фрукты висели у них над головами на длинных тонких ножках. Вскоре деревья уступили место плантациям сахарного тростника, притихшего в неподвижном ночном воздухе. Тут и там в свете их фар возникали дома, выбеленные известью, как надгробия, притулившиеся в тени огромных пальм.

Проселочная дорога привела их к перистилю,центральному строению, где будут разворачиваться основные события этой ночи. Люди уже собрались там в больших количествах. Некоторые пришли пешком, другие приехали на полуторке, кое-кто добрался сюда на велосипеде, совсем немногие – на автомобиле. Скамейки были забиты мужчинами, женщинами, детьми; они оделись во все самое лучшее, но вели себя скорее как на пикнике, а не как на религиозной церемонии. Некоторые курили, другие потягивали kola-champagne,кто-то прикладывался к бутылке с клэреном.

В центре перистилявысился столб – очищенный от веток ствол дерева, установленный вертикально в круглом бетонном основании. Именно по этому дереву и спустятся лоа,войдя в нижний мир из царства духов. Бетонное основание было живописно раскрашено: флаг Гаити, черный козел, змея, несколько крестов, человеческий череп. На нем в чугунных подсвечниках стояли свечи, несколько бутылок рома и разнообразные подношения.

Хуперы уже были здесь, рядом с дверью, которая вела в баги,внутреннее святилище. Локади попросила их, и они приехали заранее в камьонетевместе с Мамой Вижиной. Они выглядели смущенными и чужими здесь больше всего потому, что изо всех сил старались вести себя естественно и быть приятными со всеми. Дуг Хупер снял повязку со щеки, но пять сантиметров раны с черными нитками швов и желто-синей припухлостью вокруг сразу бросались в глаза. Джин надела свое самое нарядное платье, но рядом с яркими платьями других женщин оно казалось полинялым и невыразительным. Дуг заметил Рубена и Анжелину, когда они вошли, улыбнулся и замахал рукой, словно испытал облегчение, увидев еще одно белое лицо.

Они нашли свободные места рядом со входом.

Анжелина в этот вечер была другой, ее волосы, кожа, глаза изменились. На ней был ярко-красный шарф и такого же цвета платье. В свете факелов, пылавших вдоль стен по всему перистилю,она, казалось, вспыхнула алым пламенем. Мужчины обращали на нее внимание, некоторые совершенно недвусмысленно смотрели в ее сторону. Некоторые женщины, заметив ее, улыбались, кто-то из них подходил обнять и поцеловать ее, напоминая ей о том, когда они встречались в последний раз. Рубен чувствовал себя забытым. Он окинул перистильвзглядом, пытаясь угадать, кто из участников Макандал. Может быть, он еще не появился.

Загудел тяжелый барабан, segond,начав охоту за ритмом, торопясь, нагоняя, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, начиная снова. Затем, обвиваясь вокруг него, рассыпались стаккато барабана ката,резкие и нервные. И наконец раздались гулкие удары самого большого барабана, как ворчание из глубокой ямы. Люди зашевелились на своих местах, ожидая начала церемонии, но никто не спешил выпрямиться и замереть и ни на одном лице не появилось благоговейного выражения. Кто-то рассмеялся, неподалеку ссорилась супружеская пара, где-то заплакал ребенок. Люди по-прежнему входили и выходили, некоторые несли в руках тарелки с горячим grillotили теплую колу, приобретенные в маленьком киоске снаружи.

Внезапно бой барабанов прекратился. Дверь в дальней стене перистиляоткрылась, и из нее вышла Мама Вижина в сопровождении полудюжины унси,которые несли флаги, и мужчины в белом с алыми шарфами, повязанными вокруг шеи.

Мама Вижина проследовала к poteau-mitanи начала делать возлияния рома и других крепких напитков на его основание. По спине Рубена пробежал холодок: он едва узнал ее. Это была уже не та добродушная, простая женщина, в чьем доме он провел два последних дня. Ее черты, осанка, манеры – все преобразилось. Она была этим залом, этой ночью, тьмой, пылающими факелами; все взгляды были прикованы к ней, она держала их, вбирала в себя, готовая выпустить на свободу, когда станет конем, на котором поскачут боги.

Унсиобразовали полукруг и начали петь, тихо прихлопывая в такт:

Legba! soleil te leve, Legba,

Ouvri barrie рои топ, Legba

Ouvri barrie рои toute moune you

Mail' passe toute moune mom Bondye.

Закончив возлияния, Мама Вижина начала приветствовать своих гостей. Тех, кто был хорошо ей знаком, она брала за руку и выводила на середину зала, а потом поворачивала один раз в пируэте как знаке особой чести. На Хуперов она не обратила внимания.

Она подошла к Рубену и Анжелине, уже не крупная, заплывшая жиром женщина, а жрица, владеющая глубокими тайнами. Рубену она лишь кивнула, отмечая его присутствие и тот факт, что он был ее гостем, а Анжелину она взяла за руку и повернула на пыльном полу трижды, глядя ей прямо в глаза, одобрительно кивая раз за разом и подбадривая ее этими кивками. Анжелина казалась взволнованной и села на место в полном смятении. Рубен заметил, что люди смотрят на нее.

Церемония лепила ночь по своей воле. Мама Вижина стояла рядом с poteau-mitan,задавая ритм для 'zepaules,первого танца, очищая воздух, очищая тела присутствующих для грядущего богоявления. По всему перистилюлюди хлопали в ладоши и притопывали. Барабаны обрели голос, разговаривая вслух то громче, то тише. Мама Вижина начала петь: песню для Эрзюли, песню для Син Жак Маже, песню для Дамбаллавэдо, призывая их вниз, втягивая их в себя. Барабаны разошлись по толпе, срывая и тонкие, и плотные вуали с глаз и лиц, открывая другие глаза, другие лица под ними.

Боги входили в нее один за одним. Она знала каждого из них, что они любят, а что нет, знала их голоса и жесты. Унсивынесли одежды и экипировку для каждого из них по очереди: саблю Син Жака, его ром и Флоридскую Воду, шляпу и черные очки Жэдэ, голубую с золотой каймой шаль Эрзюли. И она надевала их на себя, одержимая, погруженная в транс. Сейчас, наблюдая за ней, Рубен понял, что он увидел тогда, в самый первый день, когда его так озадачили противоречия в лице у мамы Вижины. Рядом с ней унсиначали дрожать: лоавходили в них; они дергались всем телом, изгибались, пошатывались.

Теперь настроение менялось, и боги двигались к краю толпы. Рубен оглянулся, когда какая-то женщина рядом с ним задрожала, потом встала, раскачиваясь из стороны в сторону. Она приветствовала Маму Вижину, которая прокрутила ее в тройном пируэте, потом продолжила свой танец. Одна из унсидостала откуда-то белую курицу и начала танцевать, держа птицу за ноги и вращая ее над головой. Курица дико хлопала крыльями, крутя туда-сюда головой в тщетном стремлении вырваться на свободу. Перья отрывались и падали на пол, унсиподнималась на цыпочки и приседала, хлопанье крыльев становилось все слабее и слабее. И вдруг она схватила куриную голову в руку и повернула, оторвав ее напрочь и забрызгав белое платье кровью. Крылья забились в конвульсии, перья посыпались как снег, юная девушка продолжала танцевать. Эта была Локади.

Кто-то тронул Рубена за плечо, затем голос шепнул ему на ухо: «Следуйте за мной». Он оглянулся как раз во время, чтобы заметить человека, удалявшегося от него скорым шагом, человека в белой майке и джинсах. На майке черным было напечатано: «Я правил миром».Рубен повернулся к Анжелине, чтобы предупредить ее, что ему нужно уйти, но она никак не отреагировала. Ее глаза затуманились, она тяжело дышала, все глубже и глубже соскальзывая в транс.

– С тобой все в порядке, Анжелина? – Рубен обеспокоенно наклонился к ней. Он взял ее ладони в свои, пытаясь привлечь ее внимание. Женщина, сидевшая рядом с Анжелиной, нахмурилась и отстранила его руки, покачав головой.

По всему перистилюмужчины и женщины впадали в различные степени транса, некоторые все так же сидя на своих местах, другие поднимаясь и танцуя или играя роли тех богов, которые вошли в них. Рубен рассудил, что ничего плохого с Анжелиной приключиться не может. Эти люди знали, что нужно делать. У него же были дела поважнее.

Человек в белой майке пропал из вида. Рубен встал и направился в ту же сторону, что и он, – к выходу. Рядом с дверью не было ни одного человека в белой майке. Рубен вышел наружу. Потребовалось секунд тридцать, чтобы его глаза привыкли к темноте. Он никого не увидел. Позади него звуки барабанов и пения вдруг словно отдалились куда-то. Он слышал громкое кваканье лягушек. Над его головой звезды превратили черное небо в мелкое сито, такого количества звезд он еще никогда не видел.

Рубен зашагал прочь от перистиля.В темноте он мог различить только тени, деревья и кустарник, заросли рипинника, мапуи острые листья саблье.

В кустах слева от него раздался шорох, потом возникла быстро удалявшаяся тень – убегающий человек. Рубен окрикнул его, но тот уже пропал. Он подумал о том, чтобы броситься за ним следом, но понял, что в такой темноте это будет пустая трата времени. Вместо этого он заторопился к кустам.

Едва различимое в свете звезд, на земле что-то белело. Рубен подбежал туда и опустился на колени. Перед ним лежал человек с майке и джинсах, судорожно дергаясь всем телом. Послышался звук, какой бывает, когда из баллона выпускают воздух. Потом хриплое бульканье. Потом все стихло. Конечности дернулись еще раз и замерли. Рубен наклонился вперед, стараясь заглянуть человеку в лицу. Голову обрамляла быстро расползавшаяся лужа крови. Кто-то вскрыл ему горло тонким лезвием. Кровь тускло поблескивала в звездном свете. Где-то слышался рокот барабанов.

52

Рубен быстро пробежался руками по телу человека, которого он считал Макандалом. Его пальцы нащупали что-то под майкой, твердый предмет, приклеенный лентой на талии. Рубен раскрыл свой перочинный нож и разрезал им ленту. Предмет оказался пистолетом, автоматическим пистолетом, – предположительно, тем самым оружием, которое Йенсен обещал ему в Нью-Йорке. Вместе с ним к спине Макандала были приклеены несколько обойм. АНКД держало свои обещания. По своей цене.

Рубен выпрямился, неуклюже пытаясь затолкать обоймы в карман пиджака. Обоймы были тяжелыми, карманы пиджака будут подозрительно отвисать. Ему приходилось учитывать, что его, вероятно, будут пристально рассматривать. Пробовать отыскать убийцу не имело особого смысла. Еще меньше смысла было в том, чтобы привлекать к себе внимание, поднимая тревогу и рассказывая всем о своем открытии. Пусть уж лучше кто-нибудь другой найдет его утром, на следующей неделе, или в следующем месяце.

Взяв труп под мышки, Рубен оттащил его глубже в кусты, где тело было труднее заметить. Он пошаркал ногами, стирая свои следы, зная, что одновременно уничтожает и следы убийцы. У него было чувство, что это не имеет большого значения.

Он направился назад к перистилю.Если ему повезет, никто даже не заметит его отсутствия, или, в крайнем случае, решит, что он вышел в ответ на зов природы. Барабаны теперь били чаще, пение становилось более хриплым. Он спросил себя, что сейчас происходит с Анжелиной.

Кто-то стоял у самого входа. Подойдя ближе, Рубен увидел, что это Хупер. Лицо американца раскраснелось.

– Мне показалось, я видел, как вы вышли, – сказал Хупер. – Я подумал, почему бы и мне не прогуляться. Там внутри жарковато и накурено. Похоже, я еще не чувствую себя таким крепким, как следовало бы.

Рубен все еще держал пистолет в руке. Он убрал руку за спину и заткнул его сзади за ремень брюк. Однако что-то сказало ему, что Хупер заметил это. «Интересно, – спросил он себя, – не видел ли миссионер еще чего-нибудь».

– Я слышал об этих делах и до того, как мы приехали сюда. По мне, так особого смысла в них нет, хотя люди кажутся вполне довольными. Я теперь вижу, как нелегко нам будет продвигаться на нашем новом поприще здесь, все равно что камень в гору катить. Они немного как дети, вы не находите?

– Мне они такими не кажутся. Большинство из них выглядят достаточно взрослыми.

– Вы так думаете?

– Это их жизнь, Хупер. Они были католиками три столетия. Католицизм не проник намного глубже самой поверхности. Это их религия, они хотят сохранить ее. Я могу это понять. Она связывает вас с прошлым. Им не нужно что-то новое.

– Поживем – увидим.

Хупер неуютно переступил с ноги на ногу. В воздухе растворился запах, от которого кружилась голова, аромат, слишком экзотический для его обоняния. Он чувствовал, что воскурения и благовония перистиляподрывают его твердость в вере.

Рубен шагнул в сторону, чтобы пройти внутрь. Он не хотел отсутствовать слишком долго в том случае, если его отсутствие заметили. Хупер положил руку ему на плечо, удержав и притянув к себе. Он приблизил лицо вплотную к лицу Рубена:

– Вы знаете этих людей, профессор. Что вы скажете? Им можно доверять?

Рубен пожал плечами. Так что же за игру на самом деле ведет Хупер? Его разбитая щека выглядела воспаленной и больной в свете, который пробивался сквозь плетеные стены перистиля.Их голоса наполовину заглушал рокот барабанов и топот танцующих ног.

– Так же как и любым другим, наверное? Почему вы спрашиваете?

Хупер колебался. У него дурно пахло изо рта. Рубен вспомнил недоеденный завтрак из риса и фасоли.

– Ладно, я вам скажу, – произнес он с видом человека, которому стыдно за свой секрет. – Что-то тут не так. Я не знаю, как мне быть. Сегодня утром я ходил на прием к генералу Валрису. Живой такой маленький человек, мулат. Говорят, он богат, у него несколько плантаций и какие-то фабрики. Ну так вот, я пошел к нему, чтобы поговорить о магазине. Вы помните, я рассказывал вам, что это он просил нас приехать сюда, все восторгался, что в Порт-о-Пренсе будет магазин с книгами на английском языке. Только сегодня утром он как будто напрочь забыл обо всем этом.

Мне пришлось ждать два часа, прежде чем меня пустили к нему. Хотя мне не показалось, чтобы он был сильно занят. Я думаю, меня просто хотели заставить понервничать. Я решил, что он прослышал о... О том, что случилось, когда мы прилетели, там, в аэропорту. Но дело оказалось совсем не в этом.

Рубен подумал, что мог бы, пожалуй, угадать продолжение рассказа. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, к чему все это приведет.

– Мы немного поговорили о магазине, но у меня сложилось впечатление, что он утратил к нему всякий интерес. Он все время смотрел в окно, крутил в руках сигару, почти не слушал. А через некоторое время вообще замолчал. Ну, и я тоже замолчал. Так мы и сидели, глядя друг на друга. Потом он подался вперед, с этой своей длинной сигарой в руке, словно собирался исповедаться или еще что-нибудь, и спросил – вы можете в это поверить? – он спросил: «У ваших людей, наверное, много денег?» – хотя по мне, так это был скорее не вопрос, а утверждение.

Рубен кивнул. Чего же другого ожидал Хупер? Поцелуя в раненую щеку?

– Понятно. И что вы ему ответили?

Хупер выпрямился, расправил плечи, его глаза снова вспыхнули негодованием.

– Что, по-вашему, я мог ему ответить, черт подери? Я сказал, что мы – бедная религия, у нас нет денег, как у некоторых больших сект, которые он, возможно, имел в виду.

– У вас их и в самом деле нет?

– Нет, сэр. Большинство наших последователей живут в странах, которые вы, я полагаю, назвали бы странами третьего мира. Одно время у нас были деньги в Иране, но все это кончилось, когда к власти пришел Хомейни.

– У многих сект есть деньги. Евангелисты собирают их миллионами. Даже после того, что случилось с Джимом Бэккером, они все равно делают миллионы.

– Вот и Валрис сказал то же самое. Черт, я ответил ему, что наша деятельность поставлена не на такую широкую ногу.

– У вас много храмов и несколько весьма привлекательных зданий в Израиле. Я видел фотографии. Мне не показалось, что вы начинаете на пустом месте.

– Поверьте мне, профессор, лишних денег у нас нет. В любом случае, дело не в этом. Даже если бы они у нас и были, мы все равно не дали бы их на те цели, которые имел в виду Валрис.

– Какие именно?

– Бросьте, вы сами прекрасно понимаете. Он собирался подлатать свое собственное гнездышко. Он бы высосал из пальца проект, какой-нибудь образовательный проект, через который их можно было бы отмывать, но все они осели бы в итоге на его собственном банковском счете. Он что-то задумал, ему отчаянно нужны наличные. Он... Он более-менее пригрозил, что если я не сумею убедить свою церковь предоставить ему эти деньги, то нам здесь конец. Всем нам, не только Джин и мне. Как вы считаете, он смог бы сделать это, добиться, чтобы нас вышвырнули из страны?

Рубен кивнул:

– Уверен, что смог бы. Вас и вашу жену – без малейших проблем. Вас посадили бы в следующий же самолет, ему для того достаточно поставить свою подпись на клочке бумаги. С гаитянами ему даже не пришлось бы ничего подписывать. Вы можете раздобыть деньги?

Хупер покачал головой. На лбу у него выступили капли пота. Ему с трудом удавалось сдерживать свой гнев.

– Нет, я даже и пытаться не буду. Все, что мы можем сделать, – это молиться. Или, может быть, вы знаете кого-нибудь из влиятельных людей, кого-нибудь, с кем мы могли бы поговорить. Мне сказали, что миссис Хаммел доводится сестрой начальнику полиции. Это правда?

Рубен кивнул.

– Да, – ответил он, – это правда. Но я не думаю, что Анжелина имеет большое влияние на своего брата.

– Один из наших друзей уверяет меня, что они очень близки.

– Он ошибается.

– Профессор, мы можем многое дать этой стране, мы можем помогать ей самыми разными путями. Но не наличными. Пожалуйста, попросите миссис Хаммел хотя бы поговорить со своим братом.

– Я сделаю, что смогу.

– Пожалуйста, сделайте, профессор. Нам нужно держаться друг друга. Вы нужны мне, но и я могу понадобиться вам. Мы можем помогать друг другу.

– Не понимаю вас. Мне не нужна помощь.

Хупер искоса взглянул на Рубена. Его избитое лицо придвинулось ближе.

– Возможно, и нужна, профессор. Мы все нуждаемся в помощи. Не пропадайте – вы знаете, где меня найти.

Рубен оставил Хупера у двери, а сам вошел внутрь.

Анжелина была в центре зала, она танцевала с мамой Вижиной. Ее волосы были непокрыты, платье приспущено с плеч, обнажив верх груди, на коже блестели капельки пота, тело раскачивалось. Танец представлял собой мучительную пародию на совокупление, движения были тяжелыми и чувственными. Бедра Анжелины волнообразно покачивались в такт ритму барабанов, то быстрее, то медленнее. Рубен почувствовал, что его охватывает возбуждение. Он хотел ее, она была нужна ему. Ее образ разом вытеснил из его головы все остальные образы, ее изгибающиеся, раскачивающееся тело гипнотизировало его.

И тут он опустил взгляд на свои руки. Они были покрыты кровью. Он быстро поднял глаза, но никто не смотрел на него. Его взгляд снова упал на Анжелину, но на этот раз она вызвала у него отвращение, ее движения, искаженное гримасой страсти лицо стали ему противны.

Повернувшись, он бросился вон из перистиля.Хупер по-прежнему стоял у входа, наблюдая за ним. Рубен прошел мимо, даже не взглянув на него, и направился туда, где они оставили свой «пежо». Ключ торчал в зажигании – Анжелина не стала его вынимать. Он сел за руль и сильно крутанул его. Двигатель завелся сразу же.

Единственным барабанным боем, который он мог слышать, были тяжелые и частые удары крови в висках.

53

Громкий стук в дверь внезапно пробудил его от тревожного сна. Предыдущей ночью его впустила в дом горничная Мамы Вижины, старая женщина по имени Дидона. Вообще-то, «горничная» звучало несколько выспренне: она была какой-то родственницей, не то кузиной, не то теткой, приехавшей в Порт-о-Пренс пять лет назад из Ле-Ке и поселившейся у Мамы Вижины в обмен на помощь по дому. Она страдала от артрита и теперь редко посещала церемонии водун,за исключением небольших встреч, проводившихся прямо в доме, когда соседи приходили к Маме Вижине со своими проблемами.

Вернувшись с унгфорав Буа-Мустик, Рубен поначалу не мог уснуть. На обратном пути он несколько раз сбивался с дороги, и к тому времени, когда добрался до двери дома Мамы Вижины, находился уже во взвинченном состоянии. В постели он метался и ворочался, тщетно стараясь избавиться от картин, которые оставил позади: тьма и пламя факелов, тугая пульсирующая кожа барабанов, двери, открывающиеся между одним миром и другим, преображение Мамы Вижины, Анжелина, исчезающая во сне, сотканном темнокожими людьми, бьющими в барабаны.

Стук раздался снова, более громкий на этот раз. Никто еще не вернулся с церемонии, и он подумал, не останутся ли они там на весь день. Анжелина говорила о церемониях, которые длились по несколько дней, иногда даже недель, кряду. Правда, она не думала, что сегодняшняя продлится долго. Они собирались пойти в Национальный архив на следующее утро.

Опять стук, звук шагов и громкий голос Дидоны, просившей нетерпеливого посетителя подождать секундочку. На мгновение похолодев от страха, он подумал, не случилось ли чего не унгфоре,затем вспомнил, что случилось. Он посмотрел на свои руки. Они были чистыми: он остановился где-то по дороге, у маленького ручейка или канавы, он не помнил точно, и смыл кровь.

Кто-то постучал в его дверь. Дидона. Она сказала что-то, чего он не понял. Рубен отбросил покрывало и, перекатившись на край, встал с кровати. Он все еще был в брюках, хотя снял все остальное. Через мгновение дверь распахнулась, и в комнату ввалились двое. Рубен поднял глаза. Он узнал черные очки и бежевый костюм.

Беллегард стоял спиной к комнате и смотрел в окно. За окном не было ничего, кроме пустого двора – голые кирпичи и потрескавшийся плитняк. Но если он закроет глаза, двор наполнится воспоминаниями. Вспыхнет свет, каблуки застучат по бетону, звенящий голос – его голос, голос Лубера, тысяча других голосов – прозвучит, грянут выстрелы, наступит тишина. И он откроет глаза, и двор будет пуст, окаймленный сорняками, с пятнами крови там, где ее не смыли дожди.

Он повернулся и внимательно посмотрел на Рубена. События развивались быстрее, чем он предвидел. Он прошел к своему столу и сел.

– Прошу вас, профессор Фелпс. Садитесь.

На этот раз в комнате был еще один стул, простая конструкция из металлических трубок с пластмассовым сиденьем. Рубен сел, как Беллегард просил его.

– Значит, отель вам все-таки не понравился?

– Простите?

– "Шукун". Вы с Анжелиной провели там всего одну ночь. Я слышал, там уютно. Анжелина любит жить в комфорте. Как вы, должно быть, знаете.

– Там слишком дорого. Годичные отпуска себя не окупают. К тому же Мама Вижина – ценный источник.

– Источник? – Беллегард вскинул брови. – А, понимаю. Для вашего исследования. Конечно. Ну, и как оно продвигается, ваше... исследование?

Рубен пожал плечами:

– Как и ожидалось. Со времени приезда я сделал одно небольшое открытие. Ничего особенного, но оно может привести к другим. – Он нерешительно помолчал. – Майор, почему вы привезли меня сюда? Я уверен, вы занятой человек и у вас нет времени на праздные разговоры.

– Но я же говорил вам, профессор, с каким нетерпением я предвкушаю наши с вами маленькие беседы о том о сем. Разве вы забыли?

– Нет, я не забыл. Зачем вы вызвали меня сегодня?

В ответ Беллегард подтолкнул к нему через стол лист бумаги. Это была фотография, черно-белая, десять на двенадцать, голова и плечи мужчины.

– Да?

– Вы когда-нибудь раньше видели этого человека, профессор?

Рубен покачал головой.

– Вы вполне уверены? Посмотрите получше.

Рубен посмотрел.

– Нет, – ответил он. – Никогда.

– Возможно, мы вам все кажемся на одно лицо, может быть, дело в этом?

– Не оскорбляйте меня. Нет, я не видел этого человека раньше. Насколько я помню.

– Возможно, ваша память обманывает вас. Прошлой ночью вас видели вместе, вы разговаривали с ним в Буа-Мустик.

Страх опустошил сердце Рубена.