Глава 11

Ватикан, 11 сентября

Томазо Альбертини остановился и потянулся. Спина снова давала о себе знать, и он понимал, что скоро придется возвращаться в госпиталь на лечение. Ему скажут, как говорили много раз раньше, что человек в его возрасте должен с этим смириться. Если ему нужно работать, скажут ему, то он должен найти работу полегче. Но это означает, что придется покинуть Ватикан и искать работу в другом месте. Сама мысль об этом приводила его в отчаяние. Ему был шестьдесят один год, он работал в Ватикане с детства, так же, как его отец, и знал, что ему никогда не найти работу, не связанную с тяжелыми физическими нагрузками. Что доктора знают о жизни? Пусть это убьет его, но он будет работать здесь.

Толкая перед собой свою старинную тележку, чистильщик устало пересек площадь Святого Петра, начиная рабочий день. Часы показывали половину шестого, воздух по-прежнему был морозным. Над городом висела мертвая тишина. Ни шума машин, ни рева труб, ни туристов. Один лишь старый человек со своими щетками медленно шагал в холоде и темноте.

Он поглядел направо, на комплекс зданий над северным портиком Бернини. Все было так знакомо, что он и без света различал большую площадь, резные колонны, обелиск, двойные фонтаны, величественный собор, поднимающийся надо всем миром. Но его это не интересовало. Его внимание привлекало одно лишь освещенное окно в верхнем этаже Апостольского дворца, в секции, отведенной под апартаменты Папы. Светилось окно в спальне Папы. Томазо благочестиво перекрестился, как делал каждое утро. Он получал утешение от мысли, что Святой Отец, как и он, не спит. Солнце еще не взошло над собором Святого Петра, а Наместник Божий уже поднялся и молится за души людей.

Томазо толкал свою тележку, слегка дрожа на морозе. Спина может подождать еще пару месяцев. Сейчас есть и другие поводы для беспокойства: его внучка Николетта и ее неудачный брак с этим сицилийцем; операция его жены; деньги, которые удалось накопить на маленький «фиат». Задумавшись, он не заметил, как на верхнем этаже Апостольского дворца погас свет.

Святой Отец выглядит усталым, подумал Пол Хант. Усталым и больным, как будто на него навалились все беды мира. Он знал старика, когда тот был еще епископом в Дублине: Мартин О'Нейл, самый простой и лучший из людей. И он радовался, когда его избрали Папой: первый Папа-ирландец, принявший имя Иннокентия XIV. Но сейчас он был уже не столь уверен. Те самые качества, которые вызывали такую любовь верующих и уважение схизматиков, убивали Папу. Он оказался, как подумал Пол, слишком ранимым, чтобы нести ношу папства. В более раннем возрасте он мог бы стать великим Папой, возможно, святейшим из всех Пап. Но сейчас, когда старость берет свое...

Они сидели в маленькой личной часовне около спальни Папы. Обыкновенно понтифик находился здесь один до семи часов, когда к нему присоединялись другие люди из папского окружения, включая его секретарей. Но сегодня утром все было по-другому. Личный секретарь Папы приказал швейцарским гвардейцам у верхней площадки лестницы на третьем этаже впустить отца Ханта в апартаменты Папы раньше, чем остальных посетителей.

Двое мужчин весьма непринужденно разместились в задней части часовни. На полу рядом с ними лежал штабель папок. Папа сидел, склонив голову на тонкую кисть руки. На его пальце блестел большой перстень с папской печатью. Когда Иннокентий умрет, перстень будет снят с его руки и переломлен надвое папским камергером. Так исчезают признаки величия.

Пол сидел прямо, глядя на красный огонек, мерцающий на маленьком алтаре. Их окружали, наблюдая за ними, столетия.

Папа поднял голову. Он был одет в простые белые одежды, его ноги по-прежнему обуты в синие шлепанцы, в которые он влез, встав с кровати. На узком носу сидели очки в тонкой золотой оправе. Его глаза были глазами человека, познавшего страдания, но не смирившегося с ними: печальные глаза, затуманенные гневом. Но сегодня утром гнева в них почти не осталось. Его место заняли опасения.

— Пол, я очень устал, — произнес Папа. — Иногда мне кажется, что я всю жизнь чувствовал эту усталость. — Мягкий ирландский выговор, плывший по едва освещенной комнате, казался неуместным среди итальянской роскоши.

— Прошу прощения, Ваше Святейшество. Может быть, мне прийти попозже? Сейчас еще слишком рано.

Папа покачал головой и слегка улыбнулся:

— Нет, нет. Я сам просил вас прийти в этот час. Только это время принадлежит мне. Через час с небольшим я должен встретиться с Тарделлой, чтобы обсудить ход приготовлений к Святой дате. Какое тяжелое бремя — быть Папой в такой год.

Пол с грустью взглянул на старика. То, что он должен сказать Папе, еще больше утяжелит это бремя. Есть ли у него право делать это? Есть ли у него право не делать? Он хорошо помнил Мартина О'Нейла в том году, который он провел в Дублине, прикомандированный к нунциатуре, — преданность епископа делу мира, его готовность говорить с любыми людьми в надежде умиротворить их, его пылкое стремление увидеть Ирландию свободной от ненависти. Но помнил он и пулеметную очередь, пробившую машину О'Нейла однажды в воскресенье, во время визита в Белфаст. Он тоже был там, на заднем сиденье машины, он видел кровь и боль, он ехал в «скорой помощи», держа епископа за руку. Кажется, как давно это было! Давно и очень далеко отсюда!

— Вы по-прежнему намереваетесь посетить Иерусалим? — спросил Пол.

Папа медленно кивнул.

— Да, — прошептал он. — У меня нет выбора.

— Это может оказаться опасно, — заметил Пол.

— Мне не в первый раз приходится подвергать себя опасности.

— Ваше Святейшество, я прекрасно это знаю. Не принимайте мои слова за неуважение к вам.

— Я ни о чем таком не думал. Я слишком стар, чтобы волноваться о подобных вещах.

— Тогда позвольте мне сказать вам откровенно, что я считаю намечаемый визит в Иерусалим... неразумным. Не только для вас, но и для всего региона. Вы знаете, что творится в Египте. Страсти накаляются. Недавние террористические акты в Европе посеяли страх и неуверенность. Есть вероятность, что недавнее ужасное кровопролитие в Англии — работа мусульманских экстремистов. Конечно, подобные слухи ходят всегда. Возможно, что это, наоборот, провокация против мусульман. То, что вы осуждаете насилие, порождает смешанные чувства. И если Папа посетит в такое время Иерусалим...

— Пол, Иерусалим — самый священный из всех городов, более священный, чем сам Рим. А следующий год будет самым святым годом в нашей с вами жизни.

Он отмечает начало третьего тысячелетия, с тех пор как Господь наш сошел на землю. Иерусалим — город, где Он был распят, где Он восстал из мертвых. Я должен туда ехать.

— Даже невзирая на протесты? Вы знаете, что уже появились воззвания...

Папа поднял руку:

— Пол, я знаю про воззвания. Ваши люди держат меня в курсе. Мне даже присылали переводы: «Если так называемый Наместник Христа ступит ногой на землю Эль-Кудса, он тем самым провозгласит себя главарем притеснителей и вожаком крестоносцев». Все это мне прекрасно известно.

— Тогда вы должны понимать, что вас могут ожидать неприятности.

— Я отправлюсь в Иерусалим как целитель. Мое призвание — нести народам исцеление. Если я не смогу принести мир в Иерусалим, то как я могу надеяться принести его куда-либо еще?

— Иерусалим — это не Белфаст... — Пол заметил страдание, промелькнувшее во взгляде Папы. — Прошу прощения, Святой Отец. Я не должен был так говорить.

— Почему? Вы имели в виду, что я не принес мир в Белфаст, что там по-прежнему убивают друг друга? Я знаю, что вы правы. Я знаю, что мне почти не на что надеяться. Но я все равно должен ехать.

— Трое суток назад в Каире убивали христиан.

В северной части города произошли погромы коптских магазинов. Погибло шесть человек.

— Я прекрасно помню об этом.

— Скоро будут убивать мусульман в Марселе.

Папа склонил голову, затем бросил взгляд на маленькую статую Девы, стоящую в нише стены перед ним. Это была дорогая скульптура, украшенная драгоценными камнями, — великолепный образчик школы Бернини. Выставленная на аукцион, она могла бы принести миллионы. Помогли бы ли эти деньги избавить мир от страха? От голода? От отчаяния? Если бы все было так просто!

— Пол, о чем вы хотели говорить со мной?

— Святой Отец, я вовсе не хотел говорить об этом. Но я должен говорить.

— Ну так говорите... Мне бы хотелось услышать ваши слова. У меня может не оказаться времени прочесть все папки, которые вы принесли.

— Ваше Святейшество, вы должны обещать мне постоянно держать их в своем личном сейфе. Ни один человек не должен иметь к ним доступа. Мне не хочется, чтобы это выглядело так, будто я вам приказываю. Но в этих папках...

— Неужели все настолько плохо?

— Да, — прошептал Пол и взглянул на Папу. — Эль-Куртуби был в Англии. По нашему мнению, он приезжал туда на встречу с лидерами коалиции правых группировок, известной как Z-19.

— Z-19? Мне приходилось слышать о ней раньше?

— Вероятно, нет, Ваше Святейшество. По крайней мере, не под таким названием, хотя вы наверняка знаете о некоторых входящих в коалицию группировках. Подробности вы найдете в одной из папок, хотя, боюсь, их не слишком много. О них мало что известно. Тем не менее мы полагаем, что они могут быть соучастниками нескольких террористических акций — исключительно через посредников. Z-19 сама по себе — это, вероятно, очень небольшая группа влиятельных лиц из нескольких стран, каждое из которых имеет прямые или косвенные связи с более крупными неофашистскими или расистскими группировками. Цифра 19 — возможно, указание на действительное число этих лиц, хотя в настоящее время мы никак не можем это подтвердить. Мы были не в состоянии установить личность ни одного из них. Однако ходят слухи, что Z-19 включает в себя нескольких высших правительственных чиновников и одного или двух чрезвычайно богатых бизнесменов.

— Какова их цель?

— Z-19 — одна из группировок, выросших на волне объединения Германии и распада коммунизма на Востоке. Они хотят очистить Западную Европу, хотя бы в некоторой степени, то есть выгнать чехов, поляков, албанцев и прочую голытьбу, с которой они не хотят делить свою жизнь, богатство, благополучие. Это также означает изгнание всех иммигрантов-неевропейцев — североафриканцев из Франции, турок из Германии, пакистанцев, западноафриканцев и даже китайцев из Великобритании.

— Куда их собираются отправлять?

Пол пожал плечами:

— Вероятно, домой. Именно так они обычно говорят, что бы это слово ни означало.

— А оно что-нибудь означает?

— Почти ничего. И, разумеется, совсем ничего для иммигрантов во втором и третьем поколении, родившихся и выросших в Европе. В странах, откуда приехали их родители, для них уже нет места.

— А что нужно от Z-19 эль-Куртуби? Уж конечно он не верит, что может убедить их отказаться от своих планов?

— Нет, я уверен, что он не настолько наивен. Я скорее подозреваю, что он в каком-то смысле поощряет их деятельность. Антимусульманское возмущение в Европе во многих отношениях ему на руку.

— И я снова спрашиваю: какова его цель?

— Точно не знаю. Я думаю, он мог оказать им помощь в осуществлении последних террористических акций в Англии. В этом можно найти некий смысл. В их общих интересах усиление нестабильности. Неспособность остановить волну насилия наверняка приведет к принятию драконовского законодательства и полицейским репрессиям. Если Z-19 привлечет к сотрудничеству мусульманские террористические организации, они смогут существенно продвинуться на пути к своей цели.

— Но это все равно не объясняет, что эль-Куртуби надеется получить от сотрудничества с Z-19 для себя. Он сильно рискует потерять своих последователей.

— Ваше Святейшество, мы по-прежнему прикладываем все усилия, чтобы внедриться в его организацию. Но это нелегко. И еще сложнее подобраться к эль-Куртуби лично. У меня есть человек, способный это сделать, но он отказывается, а я боюсь нажимать на него.

Папа кивнул:

— Да. Да, я понимаю. Вы проделали большую работу, Пол, не надо извиняться. — Папа не решался задать вопрос. Его взгляд на мгновение остановился на статуе Девы. — Скажите мне, Пол: а кто такой сам эль-Куртуби? Вы уже пришли к каким-нибудь выводам? Он — тот, кем мы его считаем?

Пол закрыл глаза и задержал дыхание. Это было самое долгое мгновение в его жизни, самое долгое мгновение в жизни Церкви. Папа глядел на него, зная, сколь многое зависит от ответа. Весь мир, миллионы живых душ.

— Да, — сказал Пол и открыл глаза. — Ядумаю, что он именно тот.

Наступило продолжительное молчание, наполненное еле слышными звуками пробуждающегося города. Слабый утренний свет проник в крошечное окошко над алтарем. Папа смотрел Полу в глаза — глаза человека, охваченного глубокой болью.

— Помогите мне подойти к алтарю, — сказал Папа.

Пол помог Папе подняться из инвалидного кресла, крепко держа его, пока тот ковылял к низким ступеням и преклонял колени. Мало кто догадывался, какую боль испытывал старик, вставая на колени. Но Пол знал. Пол был в госпитале, видел, как обрезали штанины, видел, что пули сделали с ногами епископа. Он опустился на колени рядом с ним.

Никто не нарушал их уединения. Папа приказал, чтобы никто их не тревожил. До их ушей смутно доносились звуки голосов в комнатах. Не обращая на них внимания, они продолжали молиться.

Подняв глаза, Папа увидел над алтарем распятие. И в сотый раз за эту неделю его мысли вернулись к предсказаниям Святого Малахии.

Малахия был ирландским священником, жившим в двенадцатом столетии — аббатом Бангорским, епископом Коннорским и, наконец, примасом Армы. Он умер в 1148 году в Клерво, на руках Святого Бернара. В середине шестнадцатого века занимавшийся историей бенедиктинский монах по имени Вион обнаружил пророчества Малахии относительно личностей следующих ста двенадцати Пап.

Для тех, кто верил в эти пророчества — а в Церкви таких нашлось много, — избрание Иннокентия XIV было важным событием. Малахия упоминал только сто двенадцать наследников престола Святого Петра, последним из которых должен стать Петрус Романус — Петр Римский. Согласно пророчеству, Папа Иннокентий, называемый Малахией «Gloria Olivae» — «Слава оливы», — предшествовал Петру. На закате второго тысячелетия должны были сбыться слова святого:

«Последним пастырем гонимой Святой Римской Церкви станет Петр Римский, который насытит свою паству среди многих бедствий; после чего город на семи холмах будет разрушен и ужасный Судья станет судить людей».

Пол внутренне содрогнулся, подумав, сколько еще осталось жить этому хрупкому старому человеку, находившему перед ним. Сколько времени осталось до того, как придет «ужасный Судья» и Рим превратится в руины?

Наконец Папа закончил молитву. Пол поднялся на ноги и помог ему вернуться в кресло.

— Наверное, пора идти, — произнес Папа. — Люди ждут нас. Они потеряют терпение, если мы заставим ждать их слишком долго, хотя я и Папа.

Он улыбнулся. Все та же хорошо знакомая неотразимая улыбка, которая привлекла к нему стольких людей.

Пол пошел позади кресла-каталки.

— Пол, прошлой ночью я снова видел сон, — прошептал Папа, и Пол почувствовал, как у него дрогнуло сердце.

— Я — тоже, — сказал он.

— Мне снилась черная пирамида. Я находился внутри нее, очень глубоко. Мне кажется, что Он подошел близко. Гораздо ближе, чем раньше. Я боюсь, что скоро увижу его лицо.

Наступила зловещая тишина. Пол вздрогнул и обернулся. Ему показалось, что он слышит высоко над головой шорох крыльев. Но он знал, что эти крылья принадлежат не ангелам.

Часть II