С начала 1937 года на огромном протяжении Пиренейского полуострова, от Кантабрийских гор до Малаги, установился фронт. Он еще не был ни непрерывным, ни позиционным; но он стабилизирует положение и в этом отношении начинает играть роль позиционного фронта первой мировой войны.
      Это явление привлекло к себе общее внимание.
      Фронт в Испании возник без всяких преднамеренных соображений и без всякой подготовки. В каких-либо заранее укрепленных рубежах и пунктах для его создания не было никаких предпосылок, хотя географические условия горной местности этому, несомненно, благоприятствовали.
      Фронт в Испании растянулся сразу на 2 000 км. Когда же в начале лета 1937 года пал район Бильбао{4}, фронт установился от Пиренейских гор до южного побережья полуострова, общим протяжением в 1 500 км. Это как раз вдвое больше протяжения фронта во Франции в начале 1918 года.
      750 км Западного фронта в 1918 году держала армия союзников численностью в 4 миллиона человек. Через 20 лет фронт республиканцев в Испании, протяжением в 1 500 км, держала армия в 500 - 600 тысяч человек, т. е. примерно 1/3, или 12%, армии союзников в 1918 году.
      Таким образом, при вдвое большем протяжении фронта, чем во Франции в 1918 году, и при армии, уступавшей в восемь раз численности армии союзников в 1918 году, фронт в Испании все же установился. Разумеется, он должен был иметь свой особый характер.
      Для удержания фронта в 1 500 км требуется, по меньшей мере, 1 500 000 бойцов (из расчета 1 000 человек на 1 км фронта). Республиканская армия имела менее 50% этого количества. В этих условиях фронт в Испании не мог иметь характера сплошной линии и являлся на целом ряде участков скорее завесой. Этим он отличался от позиционного фронта войны 1914 - 1918 гг. На отдельных второстепенных направлениях только важные районы были укреплены в виде опорных пунктов. Часто, в особенности в горах, оставлялись лишь посты наблюдения. Фронт был в итоге слабо затянут. В целом, это, однако, не меняло его значения. Это был фронт, стабилизировавший положение, отделивший обе стороны огневой стеной и придавший войне позиционный характер.
      Из этого явления поспешили сделать вывод, что позиционная война не преходящее явленно первой мировой войны 1914 - 1918 гг. и что если в Испании не удалось избежать установления в общем непрерывного фронта, значит он неизбежен в любой современной войне.
      Несомненно, все объективные условия, казалось, благоприятствовали маневренному характеру войны в Испании. Ведь чем фронт больше и численность армии меньше, тем, как будто, больше условий для маневренной войны.
      Однако именно события в Испании еще раз показали, что действительная причина установления фронта заключается не в простом соотношении пространства к численности борющихся армий, а в отсутствии быстроподвижных средств для развития маневра там, где он по объективным условиям возможен, и в отсутствии пробивной силы удара там, где возможность маневра должна быть обретена ценой преодоления фронтального сопротивления противника.
      Конечно, в Испании были и свои особые причины для установления фронта. Забота о том, чтобы ни одна провинция и ни один клочок земли не попали в руки противника, заставляла республиканцев широко распространяться по фронту.
      Ограниченные силы, отсутствие подготовленных резервов и невозможность возместить потери вынуждали республиканцев к строгой экономии сил и средств и не позволяли им все поставить на карту в одной решительной операции на избранном направлении. Это располагало больше к оборонительной стратегии и неизбежно вело к распространению по фронту для защиты удерживаемой территории.
      Так в Испании война стала позиционной.
      Первые попытки преодолеть позиционный фронт терпят неуспех и показывают в общем одинаковое течение: благодаря превосходству в силах и средствах, наступающему удается сначала достичь частного успеха и вклиниться в расположение обороны. Однако вследствие отсутствия средств глубокого подавления тактическое вторжение нигде не могло превратиться в оперативный прорыв, и резервы обороны каждый раз свободно стекались к прорванному участку. На помощь им приходил автотранспорт, обеспечивший переброску войск с большой быстротой. Так, во время боя у Брунете обе стороны перебросили свои резервы за 2 - 3 часа из районов, находившихся от фронта на удалении до 100 км.
      С приходом резервов обороны наступление приостанавливалось и утраченное положение вновь быстро восстанавливалось.
      Так проходят первые попытки прорыва в Испании в 1937 году.
      Наконец, противникам республиканцев удается, благодаря помощи извне, сосредоточить относительно большие силы, достигнув решающего превосходства на земле и в воздухе.
      Между тем республиканцы, блокированные со всех сторон, лишены этой помощи и предоставлены собственным силам.
      Война для них превращается все больше в войну материального бессилия; в 1938 году для них наступает последний, тяжелый этап борьбы.
      Противник ведет теперь уже решительные операции, последовательно отсекая один за другим крупные районы Республиканской Испании.
      В Арагонии в марте-апреле 1938 года на фронте протяжением в 90 км наступают уже 24 пехотные дивизии (250 000 человек), поддержанные 1 800 орудиями, 250 танками и 700 самолетами. На направлении главного удара достигается плотность в 60 - 70 орудий и 15. танков на 1 км фронта.
      Это еще вдвое меньше, чем в 1918 году (тогда на 1 км фронта - 120 орудий и 30 танков и одна дивизия на 1,5 - 2 км фронта).
      Это, однако, уже обеспечивает необходимую пробивную силу против технически слабой обороны республиканцев.
      На последнем этане войны, на рубеже 1938 - 1939 гг., насыщение в Каталонской операции еще более возрастает.
      Противники республиканцев достигают огромного, подавляющего превосходства: в пехоте - в два раза, в артиллерии, танках и авиации - в десять раз.
      В феврале 1939 года на 50 танков и 50 самолетов республиканцев приходится 500 танков и 800 самолетов у их противников. По некоторым видам оружия соотношение достигало даже 1 : 50.
      Между тем республиканская армия напрягает свои последние силы и не имеет даже достаточно оружия для пехоты,
      Высокий героизм и справедливое дело республиканцев не могли восполнить этого материального бессилия, и в этих условиях исход борьбы был предрешен. Когда же народ был предан и главное командование изменило, трагический конец наступил со всей неумолимостью. В тем меньшей степени можно серьезно говорить о значении опыта последнего этапа войны в Испании, потому что результат определялся в первую очередь простым соотношением сил.
      Тем большее внимание привлекает, однако, ход событий, который привел противника к конечной цели.
      Несмотря на свое огромное превосходство, интервенты не могли в последний период войны достичь решительной цели одним глубоким подавляющим ударом по всему фронту п его глубине.
      Их наступление не привело к общему одновременному крушению фронта республиканцев и безостановочному развитию прорыва в глубину, вплоть до достижения конечного результата. Такая форма операции была для линейной стратегии, применявшейся в Испании, еще неизведанным делом{5}.
      Постольку и самостоятельные мотомеханизированные соединения, непосредственно развивающие прорыв в глубину, не были вызваны к жизни, хотя их применение могло дать событиям совершенно другое направление.
      Наступление интервентов велось на старых линейных основах. Оно вылилось в ряд отдельных операций с ограниченной целью, которые развивались каждый раз на одном избранном направлении и вскоре достигали в своем развитии определенного предела. После этого наступавший был вынужден обращаться против другого участка фронта и после значительного перерыва, требовавшегося для перегруппировки и нового развертывания, начинать свои действия на другом направлении.
      Этот метод последовательных прорывов с ограниченной целью, когда наступающий бросается то на один, то на другой участок фронта и в каждый из них вбивает клин, хорошо известен из опыта войны 1918 года на французском театре. Он требовал много времени. В итоге борьба в Испании приняла затяжной характер и получила все признаки борьбы на истощение. Интервенты начали в марте-апреле 1938 года Арагонскую операцию и рядом отдельных последовательных ударов сначала к югу от реки Эбро, затем к северу от нее и наконец опять к югу вышли на морское побережье, отделив Каталонию от Валенсии.
      Это была операция отдельных рывков, которые нигде не смогли слиться в один общий шквал решительного наступления, развивающегося до конца.
      Задержанные затем летом 1938 года контрударами республиканцев на р. Эбро и на р. Сегре интервенты лишь в декабре 1938 года смогли предпринять следующую крупную операцию в Каталонии, которая после героического сопротивления пала, наконец, в феврале 1939 года.
      Это был уже последний трагический этап борьбы для республиканцев, когда их силы и возможности иссякли.
      Целый год (с начала 1938 года до начала 1939 года) потребовался в Испании, чтобы методом последовательных операций с ограниченной целью был, наконец, достигнут решающий стратегический результат.
      При этом центральный Мадридский участок республиканского фронта сохранил до конца войны свою устойчивость и остался непрорванным; он был просто открыт противнику агентами Франко. Если бы интервентам предстояло продолжать войну и после падения Каталонии, то для прорыва наиболее сильного центрального фронта им потребовалось бы, видимо, еще немало времени.
      Таковы были результаты стратегий последовательных операций в Испании.
      И это при огромном подавляющем превосходстве в силах и средствах у наступающего.
      Даст ли этот способ такой же, как в Испании, исход при сильно организованной обороне и ее значительных резервах - остается вопросом. Во всяком случае, это потребовало бы значительно большего времени, чем в Испании. А 1918 год на французском театре показал, что германцы не достигли этим способом решения и что истощению подвергались не резервы обороны, а силы наступающего.
      Если оборона обладает резервами и возможностями для дальнейшего сопротивления, каждый перерыв между операциями наступающего используется ею, чтобы следующее наступление встретить с восстановленными силами.
      У республиканцев ни возможностей, ни резервов для этого не было. Потери и истощенно после каждого прорыва не могли быть ими ни пополнены, ни восстановлены. Поэтому условия в Испании были существенно иные и тем отличались от положения союзников на французском театре в 1918 году.
      Последовательные прорывы противника приводили к распылению и без того слабых резервов республиканцев и потому имели успех.
      Когда же Каталония была изолирована от центральной Испании, возможность маневра резервами в стратегическом масштабе вовсе отпала. В итого резервы сохранили лишь местное значение, скоро втягивались в бои на своем направлении и, наконец, стали вовсе иссякать.
      После этого вторжение в оборонительную полосу и ее тактический прорыв не требовали н сущности его оперативного развития, потому что и без того прорыв превращался в дальнейшем в относительно свободное наступательное продвижение, не встречавшее уже новых сил обороны в глубине.
      В этих условиях поражение всей глубины обороны вообще теряло свое значение, потому что в значительной степени не было самой глубины. Прорыв разрешался одним тактическим преодолением обороны. Глубокие формы борьбы, как общее подавление и поражение всей глубины обороны, не пытались в Испании осуществить.
      Для этого не было и необходимых средств, главным образом крупных танковых соединений, для развития удара в глубину. К тому же в представлении устаревшей военной теории такая операция не вызывалась в Испании условиями необходимости. Надо полагать, что, примененная на дело, она несомненно привела бы к другому развитию войны.
      Метод последовательных операций был, разумеется, не показателен для большой современной войны и для прорыва сильной обороны с большими резервами. Это явствует из самих условий войны в Испании, где именно резервов обороны на последнем этапе не было.
      В этих условиях усилия количественно ограниченных средств борьбы могли сосредоточиваться в одной линии фронта для непосредственного взаимодействия. Этого было вполне достаточно для решения задачи прорыва. в Испании. Разумеется, когда средства ограничены, их не приходится выделять для самостоятельного применения.
      Все новые средства борьбы в Испании применялись на основе тесного, непосредственного взаимодействия.
      Авиация эффективно действовала на поле боя, непосредственно поддерживая наземные войска. Самостоятельные действия по важным объектам в тылу имели место, но принесли мало положительных результатов.
      В конце 1936 года Франко в течение 52 дней посылал 30 раз по 20 - 50 бомбардировщиков на Мадрид, чтобы сломить сопротивление республиканцев. Самолеты сбрасывали каждый раз около 50 т ВВ. Цель, однако, не была достигнута. Мадрид и Барселона, несмотря на систематические нападения с воздуха, держались больше двух лет. В конце войны две железнодорожные линии, соединявшие Каталонию с Францией, подвергались ежедневным налетам и продолжали, однако, до конца функционировать. Одноколейная линия из Барселоны в Валенсию работала в течение двух лет, пока на земле не была отрезана противником, прорвавшимся к морю.
      Из этих примеров часто делается вывод, что воздушные силы не могут быть решающим фактором в современной войне. При этом, однако, мало учитывают, что в войне в Испании воздушные силы никогда не достигали такой численности, которая позволила бы им решиться на самостоятельные воздушные операции. Ведь на, фронте, в четыре раза большем, чем фронт во Франции в первую мировую войну, авиация в Испании составляла только 12 - 15% численности ВВС, участвовавших на западном фронте в 1918 году.
      В отношении перспектив большой современной войны эта авиация составляла едва 10% воздушных сил, которые могли выставить крупные государства Европы.
      Скромный опыт Испании является в этом отношении очень мало убедительным.
      Разумеется, нельзя было события войны в Испании принимать за доказательство бесполезности и ненужности самостоятельного применения авиации для решения стратегических задач.
      Танки применялись в Испании также лишь в непосредственном взаимодействии с пехотой, без всякого отрыва от нее. В первый период войны они использовались обычно малыми группами, а то и вовсе в одиночку. В результате они встречали сосредоточенный огонь, часто выводились из строя и сжигались.
      При массовом применении танков в современной войне возможна норма 80 - 100 танков на 1 км фронта. В Испании лишь в редких случаях применялось до 30 танков на 1 км фронта; большею частью было. однако, значительно меньше (15 танков на 1 км фронта). Естественно, что танки нигде не могли быть применены самостоятельно для решения оперативных задач, так как для этого нехватало самостоятельно организованных танковых соединений.
      В итого танки в Испании только усиливали пехоту и не могли внести в природу боя ничего качественно нового.
      Подлинно современная танковая атака, поддержанная всеми средствами борьбы, не получила в Испании своего осуществления и не могла ее там получить из-за недостатка в необходимом количестве и качестве машин.
      Опыт Испании показал в этом отношении скорее очень мало, чем много.
      О применении танков в Испании Фуллер выразился: "В целом можно сказать, что в этой войне танковая тактика отсутствовала".
      О качестве применявшихся итальянских машин Фуллер писал: "Говоря без всяких преувеличений, применявшийся легкий танк не в состоянии преодолеть препятствия, которые легко берет шотландский пони".
      Он назвал этот танк "эффективно движущимся гробом".
      Из опыта войны в Испании часто делается тот вывод, что новые средства борьбы лишь обеспечили возможность ведения современной атаки, но ничего не изменили в ее характере и формах.
      С точки зрения перспектив большой современной войны и массового применения новых средств борьбы этот вывод был исключительно недальновидным.
      В истории войн вообще редки случаи, когда новое боевое средство сразу оказывает решающее влияние на характер борьбы, ибо искусство и умение его применить обычно не рождаются одновременно с его появлением.
      Когда новое средство борьбы применяется в ограниченном количестве, оно вообще большей частью создает превратное представление о своих возможностях, и тогда часто теряется перспектива его применения вообще.
      Ограниченный масштаб малой войны и "пятачковый" опыт небольших боевых событий чрезвычайно суживают представление и могут направить мысль по очень узкому пути, закрывающему взгляд на перспективы болъшой войны.
      На это уже указывал Энгельс, говоря о влиянии малой колониальной войны на умы французских полководцев.
      В статье "Возможности и предпосылки войны Священного Союза против Франции в 1852 г." Энгельс писал: "Что касается французов, то они на время даже утеряли нить наполеоновской традиции большой войны благодаря малой войне, которую они вели в Алжире, ..не теряют ли в ней командующие генералы глаза, нужного в условиях большой войны? Несомненен тот факт, что французская кавалерия портится в Алжире. Она теряет свою силу, отучается от удара сомкнутым строем и приучается к системе действий врассыпную, в которой. однако, ее всегда будут превосходить казаки, венгры и поляки. Из генералов Удино скомпрометировал себя у стен Рима, и один лишь Кавеньяк отличился в июньских боях; но все это отнюдь еще не grandes epreuves (крупные испытания)"{6}.
      Мы также можем сказать, что война в Испании это "еще не крупные испытания", и вправе спросить, не дала ли она ложного представления о большой современной войне, и не "испортились" ли в Испании танки, т. е. не приучились ли они там действовать отдельными группами врассыпную, вместо того чтобы в оперативно-организованной массе наносить сомкнутые удары в глубину расположения противника.
      Война в Испании дала несомненно первый опыт тактического применения новых средств борьбы на полях Европы и приоткрыла первую завесу над современным полем сражения.
      Эта война явилась, однако, скорее цехом для технического испытания отдельных видов современного оружия, но отнюдь не была генеральной репетицией большой войны и новых форм борьбы.
      К опыту войны в Испании следовало поэтому отнестись очень осторожно.
      Вообще опыт важен часто не сам по себе. Гораздо важнее выводы, которые из него делаются.
      Выводы, сделанные из опыта войны в Испании, часто далеко не радужно рисовали перспективы современной вооруженной борьбы. Позиционный фронт неизбежен; война вновь приобретает ползучий характер последовательного преодоления фронтального сопротивления; система операций на истощение и, значит, стратегия измора кладет вновь свой неизбежный отпечаток на характер ведения войны; новые средства борьбы не могут изменить природы современного боя и операции, и сокрушительные удары на всю глубину не имеют надежды на осуществление; ни о каких новых формах глубокой, сокрушительной операции не приходится говорить - таковы грустные перепевы, которые неизбежно вытекали из многих высказываний об опыте войны в Испании. Возвращение к испытанным, но столь же бесперспективным методам прорывов 1918 года нашло после войны в Испании все большее признание.
      Ничего-де не изменилось.
      Война в Испании была полным повторением первой мировой войны 1914 - 1918 гг. По общему ходу развития событий это было действительно так, да и не могло быть иначе. Если воюют старыми методами, то повторяются и старые истории. Конец войны в Испании был, правда, иной, чем война 1914 - 1918 гг. на французском фронте. Наступавший достиг своей цели и прорыв привел к конечному результату. Но причина этого заключалась вовсе не в эффективности старых способов борьбы, а в огромном, подавляющем превосходстве в силах и средствах наступающего и в материальном бессилии и отсутствии резервов у республиканцев. В подобных условиях старые способы могли себя оправдать, но они были очень мало показательны для перспектив развития военного искусства и для большой современной войны.
      Рано, преждевременно и недальновидно было говорить о том, что новые формы борьбы, требующие глубокого поражения всей глубины сопротивления противника, себя не оправдали.
      Их никто не пытался, да и не мог в Испании применить. Для этого не было условий, в этом не было и действительной необходимости. Опыт войны в Испании в этом отношении ничего не мог показать. Для многих, не понявших этих причин и чуждых пониманию исторического хода вещей, это осталось неясным. Опыт войны в Испании стал для них каким-то всеобъемлющим и исчерпывающим. Он превратился поистине в "(костыль для хромого ума".
      Историческая перспектива ближайшего развития нового военного искусства, которое уже стучалось в двери истории, осталась нераскрытой.
      Между тем именно вся негативная сторона войны в Испании указывала уже на эти перспективы, если события рассматривать с точки зрения того, что уже возникало и развивалось.
      Многое могло из опыта войны в Испании казаться еще прочным и сохраняющим значение. Но "Для диалектического метода важно прежде всего не то, что кажется в данный момент прочным, но начинает уже отмирать, а то, что возникает и развивается, если даже выглядит оно в данный момент непрочным, ибо для него неодолимо только то, что возникает и развивается"{7}.
      Война в Испании не была еще войной новых форм борьбы в действии. Не сразу и всюду и далеко не во всех условиях все новое раскрывается во всем своем конкретном содержании. Ничто новое не приходит само по себе. За все повое в истории нужно бороться. Для проявления всего нового нужны соответствующие условия, нужна передовая теория, нужна целеустремленная воля. Этих условий в войне в Испании не было.
      Однако через полгода после окончания войны в Испании в ближневосточной части Европы произошли события, которые раскрыли иные возможности ведения вооруженной борьбы.
       
      Часть вторая. Германо-польская война
      1. Вступление
      Германо-польская война не была в подлинном смысле полноценной войной двух политически равноценных сил, одинаково способных решать свои задачи силой оружия. "Многонациональное государство, не скрепленное узами дружбы и равенства населяющих его народов, а, наоборот, основанное на угнетении и неравноправии национальных меньшинств, не может представлять крепкой военной силы"{8}.
      Поэтому "...польское государство оказалось настолько немощным и недееспособным, что при первых же военных неудачах стало рассыпаться"{9}.
      Быстрое поражение Польши нельзя, конечно, объяснить одним лишь превосходством военной организации и военной техники Германии. Мы видим, как такое же превосходство на первых порах Японии не дало ей таких результатов в Китае, где широкие народные массы объединились для защиты своей страны и организовали эффективное сопротивление.
      Впрочем, военный разгром Польши будет, видимо, еще предметом подробного исследования истории. По своему катастрофическому исходу он находит себе равный пример разве только в разгроме Пруссии Наполеоном I в сражении под Иеной в 1806 году. Тогда Наполеон, считая от его вступления в Пруссию до занятия Берлина, покончил со своим противником в 19 дней. Польская армия была в сентябре 1939 года полностью разгромлена в 16 дней. Во всем безрассудстве и чванстве польской политики в предсентябрьскне дни 1039 года ость вообще много общего с безумием воинственного пыла придворных кругов Пруссии накануне Иены.
      Как известно, на прусский ультиматум, требовавший отвода французских войск за Рейн, Наполеон разразился. громким смехом. Он назвал письмо прусского короля "одним из тех скверных памфлетов, какие английское министерство заставляет ежегодно приготовлять за 500 фунтов стерлингов", и ответил на него немедленным переходом в наступление. В итоге, как говорит Меринг, "...юнкерский сброд скорее ввалился, чем вступил в войну; все возрастающей тяжестью своих преступлений он был увлечен на наклонную плоскость, по которой он неудержимо скатывался вниз, в глубину беспримерного позора"{10}.
      Все это удивительным образом приложимо к сброду польской военной клики.
      О иенском разгроме официальный историк писал: "Подобные события вряд ли можно найти на всем протяжении военной истории"{11}. История нашла еще один пример подобного события в военном разгроме Польши.
      Разумеется, когда армия терпит столь катастрофическое поражение, причины всегда кроются в факторах политического, значения. В этом отношении сражение под Иеной было предрешено и являлось с военной точки зрения лишь формальностью.
      В 1806 году прусская армия рассеялась, по выражению Наполеона, "как осенний туман". То же повторилось с польской армией в 1939 году. Клаузевиц пишет, что Пруссия не рискнула бы в 1806 году выступить, "если бы она подозревала, что первый же пистолетный выстрел явится искрой, брошенной в минный очаг, от взрыва которого она взлетит на воздух"{12}.
      Польская военная клика пошла на такое выступление, потому что зарвавшейся, авантюристической политике не дано предвидеть такие перспективы. Если таким образом исход германо-польской войны был предрешен самим соотношением политических величин, то это, однако, не может ослабить интереса к военной стороне события.
      По германо-польской войне, разумеется, нельзя судить о характере большой современной войны, о ее действительном напряжении, длительности и перспективах развития. По краткости и стремительности своего исхода в 16 дней эта война имела скорее характер отдельного похода или камлании, содержанием которой явилась одна общая стратегическая операция, проведенная от начала до конца без перерыва в одном маневренном развитии.
      Эта война не потребовала введения в дело всех многочисленных и многообразных пружин современной войны и в этом отношении не раскрыла всего ее многоликого образа.
      Было бы поэтому чрезвычайно легкомысленно по опыту германо-польской войны делать какие-либо выводы о всеобъемлющем характере современной войны.
      Эта война представляет, однако, несомненный интерес и имеет большое значение с точки зрения таких проблем, как:
      а) характер вступления в войну;
      б) условия, порождающие маневренную войну;
      в) оперативное применение и возможности современных средств борьбы, в особенности авиации и мото-механизированных войск;
      г) перспективы маневренного развития борьбы вплоть до достижения решающего исхода;
      д) способы ведения операций.
      Если германо-польская война пролила известный свет на возможное разрешение этих проблем, то она получает все свое значение для изучения характера современной войны.
      С этой точки зрения опыт германо-польской войны тем более важен, что она велась между двумя организованными регулярными армиями, в той или иной мере располагавшими всеми современными средствами борьбы, в особенности на германской стороне.
      2. Вступление в войну
      Характер вступления в войну определяет обычно основные линии, по которым война развивается, по крайней мере в ее первый период. А так как всякое последующее развитие вытекает из предыдущего, то тем самым характер вступления в войну часто определяет ее линии развития в целом. Чтобы получить правильное представление о войне, нужно уяснить себе, как произошло ее открытие.
      В этом отношении германо-польская война представляет собой новое явление в истории.
      Политический конфликт между Германией и Польшей, вытекавший из условий Версальского договора, по которому Восточная Пруссия была отделена 6т центральной Германии так называемым Польским коридором, возник уже с конца 1938 года. Его напряжение нарастает долгие месяцы. С лета 1939 года уже назревает вооруженное столкновение. А с конца лета обе стороны открыто угрожают друг другу, говорят о неизбежности вооруженного выступления и готовятся к нему.
      Однако, когда 1 сентября германская армия с полностью развернутыми силами открыла военные действия, перейдя границы бывшей Польши на всем протяжении, граничащем с Германией, это все же свалилось как небывалая в тиком виде стратегическая внезапность.
      Никто не может теперь сказать, когда же произошли мобилизация, сосредоточение и развертывание - акты, которые по примеру прошлых войн и в частности первой империалистической войны обозначены вполне определенными рамками во времени.
      Германо-польская война началась самим фактом вооруженного вторжения Германии на земле и в воздухе; она началась сразу, без обычных для практики прошлых войн предварительных этапов.
      История столкнулась с новым явлением. После первой империалистической войны военная литература выступила с теорией, но которой война открывается особо предназначенной для этого "армией вторжения"; под ее прикрытием должны затем развернуться и вступить в борьбу главные силы страны. По этой схеме мобилизация и сосредоточение основной массы сил проводятся уже после начала войны, т. е. еще так, как это происходило в 1914 году. Вступление в войну получает, таким образом, эшелонный характер: сначала выступает армия вторжения, а затем массы главных сил.
      "Теория армии вторжения" сразу подверглась серьезной критике. В сущности практически она никем не была принята на веру.
      В противовес армии вторжения, как первого эшелона вооруженных сил, германская военная печать писала: "Стратегия завтрашнего дня должна стремиться к сосредоточению всех имеющихся сил в первые же дни начала военных действий. Нужно, чтобы эффект неожиданности был настолько ошеломляющим, чтобы противник был лишен материальной возможности организовать свою оборону".
      Иными словами, вступление в войну должно приобрести характер оглушительного подавляющего удара, использующего, как это писал Сект, "каждую унцию силы".
      Для такого удара даже неприменимо положение, что обрушивается в первые часы войны; наоборот, первые часы войны наступают потому, что обрушился этот удар.
      При этом отбрасывается старая традиция, согласно которой нужно, прежде чем ударить, предупредить об этом. Война вообще не объявляется. Она просто начинается заранее развернутыми вооруженными силами. Мобилизация и сосредоточение относятся не к периоду после наступления состояния войны, как это было в 1914 году, а незаметно, постепенно проводятся задолго до этого.