Плохо то, что после вина мне все ночи напролет снятся сны. Такие реалистичные и такие разные. Приятные сны и неприятные сны. Но и те и другие - одинаково утомительные. Может быть, следовало все же предпочесть водку. После нее спишь как убитый.
      Один сон был страшный, но притом довольно забавный: будто я был правой рукой самого Сталина. Только Сталин почему-то жил в наше время и был очень крупным, в масштабе страны, уголовником. А я его правой рукой. Я должен был покупать для него оружие, но потратил деньги на девок и вино, а когда Сталин и его подручные пришли ко мне домой, притворился, что ничего не помню: похитили, мол, сделали укол (показал след укола на руке), держали где-то в бессознательном состоянии, а потом подбросили обратно. Сталин не рассердился на меня, а обнял и потрепал по-дружески за ухо. И мы ходили с ним долго в обнимку, как лучшие друзья. Он был такой веселый, добрый, только зубы у него были стальные, и я во сне про себя знал, что, если он узнает правду, мне не жить:
      Но особенно тягостен и неприятен был сон, приснившийся мне в последнее утро.
      Снилось мне, что из левого рукава моего пиджака вылетела оса. Пчелы меня никогда не кусали, а оса укусила однажды, два года назад, когда мы были с Майей в деревне. Это было довольно больно, я помню эту боль до сих пор. Поэтому, когда оса из моего сна вылетела из левого рукава, я тут же стащил с себя пиджак. Вдруг там целое гнездо ос? Однако больше из пиджака никто не вылетел. Напротив: та единственная, уже вылетевшая оса вернулась, словно мой пиджак чем-то особенно привлекал ее, и влетела - на этот раз в правый рукав. Я как следует встряхнул пиджак, и оса снова вылетела из него и стала летать по комнате. При этом она увеличилась в размерах, у нее появилось какое-то подобие клюва, сделанного, как мне показалось, из серой пластмассы, и в полете она кроме жужжания издавала какие-то жалобные квакающие звуки. В конце концов оса мне надоела, и я решил ее раздавить. Я бросил в нее тапком с правой ноги - и она упала прямо в угол комнаты, ушибленная, но еще живая. И тогда я вытянул левую ногу (в тапке) и наступил на осу. Но в тот момент, когда я стал давить осу ногой, я вдруг увидел, что это вовсе не оса, а белая голубка. Довольно противная с виду, грязноватая, тощая, но - голубка, а вовсе не оса. Я, однако, продолжал давить ее, и раздавил, и она умерла, глядя на меня так жалобно, так безнадежно, и из клюва ее вытекло несколько капель отвратительной, красновато-коричневой крови:
      Наверное, все-таки лучше было бы не пить.
      Но для питья у меня было по крайней мере две причины. Во-первых, я бы просто не выдержал двух суток ожидания и сошел с ума. А во-вторых, только вино могло смыть отвратительный привкус, который остался у меня после двенадцати часов, проведенных в кабинете. Это был форменный допрос. Раз за разом Игорь Степанович прокручивал пленку с записью. И раз за разом я должен был комментировать то, о чем мы с Ниной говорили. Объяснять каждую паузу, каждый вздох, каждый смешок. И пересказывать то, о чем мы болтали после того, как пленка в диктофоне кончилась. На всякий случай я пересказывал близко к тексту. Кто знает, не позаботился ли предусмотрительный Игорь Степанович заранее нашпиговать квартиру Нины микрофонами. Он вполне способен на такое.
      Все эти двенадцать часов оба мы беспрерывно курили и пили крепкий черный кофе, однако Игорю Степановичу и в голову не пришло покормить меня. А я был слишком горд, чтобы попросить у него. Никогда ничего не проси. Даже если не придут и сами ничего не дадут. Все равно не проси. Очень хочется кушать, но: все равно не проси. Так я и просидел все эти двенадцать часов на одной только гордости да на сигаретах с кофе. Когда я выходил из кабинета, меня мутило и пошатывало, а Игорю Степановичу было хоть бы что. Я же говорю - робот. Дома я выпил бутылку "Мукузани", прежде чем смог проглотить хоть что-то:
      Хорошо еще то, что последствия такого пьянства не столь гибельны. Взять хотя бы меня. Глаза у меня ясные, походка твердая, речь связная и рука не дрожит. Может быть, реакция чуть замедленная. Но это только поначалу. Часа через два-три пройдет и это.
      А быстрая реакция может сегодня пригодиться. Сто тысяч долларов - не слишком большие деньги для могущественного холдинга. Думаю, что и лично для Игоря Степановича - тоже. Но для какого-нибудь одинокого налетчика или для небольшой банды - добыча завидная. И если, не дай бог, кто-то узнает, что я везу с собой такие деньги, не сносить мне головы. Из холдинга информация вряд ли просочится. А вот с другой стороны: Кто знает: не поделилась ли Нина нечаянной радостью с задушевной подругой? И не захочет ли задушевная подруга воспользоваться удобным случаем? Не предпочтет ли она наличные обманчивым обещаниям лесбийской любви?
      Мне нечего было возразить предусмотрительному Игорю Степановичу. Если он окажется прав, он, в худшем случае, потеряет сто тысяч. Если я ошибусь, меня просто пристрелят, чтобы не оставлять свидетеля. Поэтому я только приветствовал меры предосторожности. Десять пачек, по десять тысяч долларов каждая, были уложены в кармашки специального пояса. Пояс я надел на голое тело. Сверху натянул белую футболку, заправил ее в джинсы. Поверх футболки - широкую, на два размера больше, клетчатую рубашку навыпуск. Под рубашкой на брючном ремне - пистолет Макарова в кобуре. В случае чего я не буду расстегивать пуговицы - я рвану полу рубахи левой рукой, а правой выхвачу пистолет. Пуговицы на рубашке пришиты едва-едва, только чтобы на один раз хватило. Даже легкого рывка будет достаточно. Я знаю точно, потому что потренировался немного. И каждый раз пуговицы отлетали с треском. И специальный человек снова пришивал их под надзором господина Горталова. За безопасность операции Горталов нес личную ответственность.
      Джип на этот раз вела мой шофер Наташа. Ее повысили в должности: она не только шофер, но и телохранитель. В дороге нас будет сопровождать еще один джип - с охранниками, но в квартиру к Нине со мной пойдет только Наташа. Поэтому на ней тоже рубашка навыпуск и пистолет на поясе в специальной кобуре.
      - Вы хоть стрелять умеете? - спросил я, когда мы выехали на загородное шоссе. Сегодня мы были снова на "вы". Горталов не счел нужным скрывать, что в машине установлен микрофон. Для нашей же безопасности, разумеется.
      - Я кончила курсы телохранителей! - гордо сказала она.
      - Наверняка с отличием.
      - А то!
      Странно, но теперь, когда мы мчались, хорошо вооруженные и под надежной охраной, приготовления уже не казались мне необходимыми. Что-то сдвинулось в моем мозгу. Черная тень Игоря Степановича не застила больше глаза. И день хоть и пасмурен был и хмур по-прежнему, но не таил в себе больше угрозы. Обычный летний день. Наверное, я все-таки переживу его. И, может быть, даже достигну заветной цели. И стану чем-то большим, чем был до сих пор. Не ради себя самого - мне хватило бы и того, что у меня уже есть, - но ради тебя, Майя. Не верь рекламе: это не они, это ты достойна самого лучшего.
      - Не спешите, - велел я Наташе. - Лучше немного опоздать, чем приехать раньше времени. Пусть она беспокоится, приедем мы или нет. А нам беспокоиться не о чем.
      - Вы психолог, босс.
      - Я просто старый. И мудрый. И знаю наперед, что ждет каждого из нас.
      Наташа промолчала. Она не смотрела на меня. Она вела машину. А то, что она улыбалась при этом, - так улыбаться никому не запрещено. Надеюсь, видеокамеру в машине Горталов не догадался установить.
      2
      Исповедь лесбиянки
      Да, так я это решила назвать. Ты уже не вздыхай, не морщись, Сереженька - я заранее представляю, как ты поморщишься, когда увидишь это слово на бумаге, - ты уже научился не морщиться и не краснеть, выговаривая вслух эти неприятные слова: гомосексуалист, лесбиянка, педофилия, онанизм, - но видеть их изображенными на бумаге тебе до сих пор неприятно, правда? Будто тебя самого может кто-то заподозрить в онанизме или гомосексуализме. Я, между прочим, сама некоторых таких слов не люблю и сейчас, когда писала, два раза подряд сделала одну и ту же ошибку: вместо "гомосексуализм" написала "гомосекусализм" - и даже когда об этом стала тебе рассказывать, то и тогда снова ошиблась. Не хотят мои руки правильно нажимать на клавиши, никак не хотят. Хотя вообще-то у меня очень точные, очень умелые руки. И очень нежные. Даже в полной темноте мои умелые руки с первой попытки находят клитор незнакомой женщины и сами, без моей подсказки, делают все как нужно.
      Тебе не нравится слово "клитор", миленок? Но почему? Ведь это принадлежность женского тела, а ты у нас такой прямой, такой усердный гетеросексуал.
      Вот и опять мои руки шалят и делают ошибки. И компьютер мой тоже ошибается: подчеркивает слово "гетеросексуал" красным. Лесбиянский компьютер, одно слово! Это я его сделала таким: раньше он и слово "лесбиянский" подчеркивал, но я его отучила.
      Прости, что трачу твое время на чтение всякой лесбиянской ерунды. Сейчас уже шесть минут четвертого ночи, я сижу за компьютером с полным стаканом кампари (это в честь тебя, милый, ты мне рассказал, спасибо, мне нравится), курю и стучу по клавишам. Из спальни доносится храп моей подруги. Она очень милая и очень хрупкая девушка, совсем как Вера в юности, но, когда выпьет, храпит, как пьяный матрос. Знаешь, меня это почему-то не раздражает. Мой муж - бывший муж, к великому моему счастью, - тоже храпел по ночам. Сделает свое маленькое дельце, отвернется и храпит. А я лежу без сна, слушаю его храп и думаю о тебе:
      Ага, попался! Ждешь от меня признаний в любви. Таешь от предвкушения. И напрасно, между прочим. Хотя я действительно иногда думала о тебе: о том, как я тебя ненавижу за то, что ты меня бросил. Я ведь всегда знала, что ты как танцор талантливее и перспективнее меня. Это все знали. И некоторые так прямо мне в глаза и говорили. Одна жердь, например, помнишь, может быть, Милочка Крюкина, крашеная блондинка с лошадиными глазами. Она на голову переросла своего партнера, и ее хотели поставить в пару с тобой. Ты был ее выше. И все говорили, что из вас выйдет прекрасная пара, куда интереснее, чем мы с тобой, но тренер был против. Не знаю почему. Он ведь не верил в меня, не считал меня самой подходящей для тебя партнершей. Может быть, он понимал, что я ни с кем не смогу танцевать так, как с тобой, и мне придется уйти, а без танцев я просто умру? Наверное, он понимал это, он был хороший тренер и умный мужик. Только я не верю, что он из-за этого не согласился. Девчонки говорили, что он трахается с Милочкой, а та положила глаз на тебя. И если вы будете в одной паре, она будет трахаться с тобой. А тренер так сильно на нее запал, что уже не о танцах думал, а только о своем члене. Так девчонки говорили, которые сами трахались с тренером, так что я до сих пор не знаю, правда это или они говорили со злости. Хотя какое мне теперь до этого дело:
      Я хочу, чтобы ты понял только одно: никогда я не была влюблена в тебя и никогда не страдала как женщина от того, что ты влюблялся в других женщин и все такое, но я была безумно влюблена в танцы и точно знала, что во мне больше нет никаких талантов, кроме этого, что я, может быть, не очень хорошо танцую, недостаточно хорошо для тебя, но все равно лучше, чем делаю что-либо другое. И только за счет танцев - и за счет тебя, милый, - я смогу когда-нибудь выбиться в люди. И когда мы купались с тобой голышом на острове Любви, я очень, очень хотела, чтобы ты воспользовался моментом, чтобы решился наконец, переспал со мной, но ты так и не перешел к активным действиям, словно догадывался, что тут тебя ждет ловушка. А это и была ловушка! Я хотела тебя поймать. Хотела, чтобы ты наконец засунул свой член мне между ног и чтобы тебе это понравилось, и чтобы ты хотел засовывать мне снова и снова, и тогда, может быть, ты не захочешь бросать меня и будешь продолжать танцевать со мной еще много лет, и мы с тобой, может быть, даже поженимся: ведь многие танцевальные пары женятся не от страстной любви вовсе, а просто для удобства - ну и, конечно, чтобы привязать к себе партнера или партнершу покрепче. Всегда в паре один партнер талантливее другого, и всегда менее талантливый хочет удержать более талантливого. И нам, женщинам, это удается гораздо чаще, чем вам, мужчинам. Потому что для вас секс значит очень много и, если женщина устраивает вас в постели, вы ей многое можете простить, даже отсутствие таланта, а талантливая женщина скорее будет жить с импотентом, лишь бы он был талантлив, чем останется с крепким по части секса, но бездарным мужичком.
      Такова жизнь, мой милый, такова настоящая жизнь, а не ее изображение в кино или в литературе, и ты знаешь это не хуже меня. Но когда ты перешел в десятый класс, а я в девятый, ты знал это гораздо хуже. Ты был уверен, что я влюблена в тебя чуть ли не с детского сада и готова отдаться тебе, как только ты этого захочешь. И именно поэтому ты так и не захотел. Все вы, мужики, в этом деле одинаковы. Все. Даже Андрей: даже и он, хоть он и на голову выше вас всех, но и он такой же. Всем вам нужна женщина, которая вас ни в грош не ставит, которая презирает вас, которая предпочитает вам другого. Вот ее вы готовы добиваться всю жизнь:
      Ладно, милый, не будем растравлять себе и другим душу. Выпьем немного кампари - спасибо тебе за рецепт, я не забыла ни про лед, ни про апельсиновый сок - и продолжим.
      Так на чем я остановилась? На сексе, кажется. Вернее, на отсутствии секса. То есть между нами отсутствии. И все-таки, милый, почему же ты тогда устоял? Ведь ты был готов, очень готов, этого невозможно было не заметить, но - устоял. Какой-то ты у меня уж слишком устойчивый. В смысле: морально устойчивый. Это ни к чему. То есть вообще-то я ценю в мужчине моральные устои, но не до такой же степени. Вот и Наталья Васильевна была на тебя в обиде:
      Да, милый, да, крепче держись на стуле. Сейчас я тебя очень сильно огорчу.
      Не стоило бы, наверное, этого делать, но раз уж я все равно дошла до жизни такой, раз уж продаюсь за сто тысяч баксов - какая проститутка со мной сравнится, где им до меня! - то плевать. Скажу все. То есть напишу, конечно. Говорить вслух нельзя - вдруг у тебя микрофон на пузе, как в дешевом американском боевике. Не то чтобы я опасалась чего, но все же противно становится, как только подумаю, что твой Игорь Степанович будет все это слушать. Лучше уж я напишу, а ты прочитаешь. И все поймешь. И сам решишь, давать это читать кому-то другому или нет.
      Так вот, пришло время тебя сильно огорчить. То есть, конечно, не очень сильно. Это раньше я бы тебя сильно огорчила, если бы написала об этом, но тогда у меня повода не было, как сейчас, а теперь, конечно, несколько поздно. Ты уже не так сильно огорчишься, как мне хотелось бы. Но сколько-то все равно огорчишься, потому что есть у вас, мужиков, эта нелепая черта: огорчаться из-за того, что было в прошлом или, наоборот, чего не было, но могло быть и о чем вы тогда, в прошлом, не знали. Ну, например, если женщина вам изменяла когда-то, а вы об этом не догадывались. Ну, не догадывались и не догадывались себе, кому от этого хуже, и так бы и жили счастливо в своей недогадливости, но кто-то взял со зла и вам все рассказал. Тут-то и начинаете беситься. Это я точно знаю, тоже наблюдала не один раз - а один раз даже на собственном опыте.
      Дело это было между мной и моим мужем, тем самым Юрием Михайловичем, математиком, за которого я, если ты еще не забыл, ухитрилась выскочить замуж еще школьницей. Физически Юрий Михайлович никогда: ну, скажем осторожнее: почти никогда не был мне противен. По крайней мере до тех пор, пока я не осознала своих истинных наклонностей. Осознала же я их не сразу, а года через два после того, как вышла за него замуж. Помогла мне в этом одна подруга. Не стану называть тебе ее имени, тем более что ты ее знаешь по школе, - она хоть и остается по-прежнему "нашей", однако очень удачно, очень выгодно вышла замуж и мужа своего страшно боится потерять. Поэтому я не буду рисковать называть здесь ее настоящее имя. Вдруг ты сболтнешь по нечаянности или встретишь ее где-нибудь и дашь понять: Не хотелось бы мне этого.
      В общем, муж мой, Юрий Михайлович, влюбился в эту мою подругу. Он был старше меня, как ты помнишь, опытнее, мудрее - это он так полагал, а я ему в этом не препятствовала, вот тебе еще одна женская хитрость, милый, запомни, вдруг пригодится: умная женщина позволяет мужчине воображать о себе все, что он хочет, а сама тем временем вертит им как угодно. Так-то вот! В общем, мой взрослый и мудрый муж воображал, что его влюбленность никак не проявляется и я ни о чем не догадываюсь. И даже набрался наглости и предложил пригласить подругу: нет, назовем ее, например, Элеонора - это имя ничего общего не имеет с настоящим, так что ты не догадаешься, кто она, а мне будет проще. Итак, муж предложил пригласить Элеонору к нам на дачу на все лето. Мы жили тогда еще в областном центре, у нас была дача недалеко от города, на озере, я все лето должна была жить там с ребенком, а муж собирался работать - он тогда уже ушел из школы, работал в каком-то НИИ, и отпуск у него был, кажется, в ноябре: Впрочем, какая теперь разница! Главное, что он каждый день ездил на работу на своей машине, а мы с Элеонорой и годовалой Машкой оставались втроем. Машка была тогда на редкость спокойная девочка: поест, поиграет и спит себе на берегу в коляске. А мы с Элеонорой купаемся, загораем без лифчиков, в одних трусиках, а то и вовсе голышом - благо народу рядом никого, дачная зона для большого начальства вроде папаши моего мужа, а если кто и подсматривал из-за кустов, то нам было глубоко наплевать. И постепенно, постепенно, незаметно для меня Элеонора начала меня соблазнять:
      Подробности я опускаю, чтобы пощадить твою нравственность, скажу лишь, что по вечерам и в те дни, когда муж оставался с нами, Элеонора вовсю кокетничала с ним, умело доводила его до такого состояния, что он при мне готов был на нее наброситься, и так же умело спускала пар, не давала ему окончательно выйти из себя. Так что, когда лето кончилось и Элеонора уехала, муж мой был почти счастлив: сильные страсти изрядно утомили его, он был не прочь перевести дух, отдышаться немного, прийти в себя - к тому же он понял уже, что ничего от Элеоноры не добьется, и ему гораздо приятнее было вспоминать ее, грезить о ней, как о несбыточной мечте, чем впустую домогаться ее снова и снова. И когда прошел первый запал, когда он несколько успокоился, он вспоминал уже не саму Элеонору - порядочную стерву, между нами говоря, - а ее идеализированный образ. И этот образ помогал ему переносить скуку и однообразие семейной жизни - и помогал бы до сих пор, если бы я после развода не рассказала ему, что его несравненная Элеонора в то святое для него лето была страстно влюблена вовсе не в него, как он порой себе воображал, а в меня и что все лето мы с ней прекрасно проводили время в его отсутствие, а его нелепая влюбленность была для нас прекрасным развлечением и постоянным поводом для шуток.
      - Этого я тебе никогда не прощу! - сказал мне муж трагическим тоном.
      И не простит, пожалуй. Ну и пусть. Почему-то это меня совершенно не волнует. Но и не радует: я теперь вовсе не желаю ему зла, как, бывало, прежде. Я просто абсолютно равнодушна к факту его существования - как равнодушна к мужчинам вообще:
      Да, еще, пока не забыла! (Видишь, я не вру про равнодушие: разве я забыла бы об этом упомянуть, если бы не была действительно к вам равнодушна.) Я ведь не только этим его огорчила. Я еще про мою первую измену ему поведала - с мужчиной. Да и с каким мужчиной: Догадайся с трех раз. Правильно! Ты мною пренебрег, а вот Андрей оказался внимательнее. Это случилось незадолго до моей свадьбы. По правде говоря, как раз накануне. За день до. Мне как-то не по себе вдруг стало: что я, дура, делаю? Зачем мне это надо? Ведь я даже не уверена, что люблю его: Ну, такой обычный бабский вздор. Истерика перед бракосочетанием. Все через это проходят. И я прошла. И как раз Андрей мне в этом помог. Мы с ним случайно тогда столкнулись возле моего дома, я пригласила его зайти, разговорились, выпили немного, ну, а когда я начала плакаться, он обнял меня, чтобы успокоить, - и все получилось как-то само собой. Оба мы, кстати, никакого значения этому эпизоду не придавали и сейчас не придаем, разве что пошутим при встрече: не хочешь, мол, повторить? И все. Но мужа моего эта история страсть как огорчила. "Перед самой свадьбой! Перед самой свадьбой! Если бы я только знал:" Единственное, что его утешало, так это то, что хоть девственности он меня лишил заблаговременно, не стал дожидаться первой брачной ночи, а то бы я и тут, пожалуй, могла преподнести ему сюрприз.
      Ну все! Кажется, я слегка протрезвела и готова тебя огорчить. Ты только на самом деле не слишком огорчайся, ладно? Сделанного, как говорится, не воротишь, а о том, чего не было, - не стоит и жалеть. В торговле это называется упущенная выгода, но ты ведь не в торговле работаешь. Ты должен быть выше этого. Я в тебя верю. (Ха-ха:)
      Речь пойдет о твоей ненаглядной Наталье Васильевне. Сразу скажу, что я лично ничего против нее не имею. Знаю прекрасно - и тогда, в школе, знала, - что ты на нее запал, как и все остальные парни в вашем классе, но ни тогда меня это не трогало, ни теперь тем более не колышет. Скажу только, еще раз возвращаясь к разговору о нашей несостоявшейся карьере и столь же несостоявшемся браке, что именно пример с Н.В. меня убедил, насколько карьера мне важнее семейного счастья. Я понимала, что ты влюбился в Н.В. и поэтому хочешь на вечере танцевать с нею, и я тебе в этом не препятствовала, даже поддерживала тебя изо всех сил - и еще я понимала, что так же точно смогу в будущем вести себя с тобой и твоими будущими пассиями. Влюбляйся сколько хочешь, трахайся с кем хочешь, только возвращайся ко мне и танцуй со мной - вот что я тогда думала, вот на что я была ради своего будущего готова. И можешь мне поверить, милый, что это я не сейчас выдумала, когда все позади, а именно тогда, в том-то моем нежном еще возрасте, твердо для себя решила. О чем ты, конечно, не догадывался подозревать во мне такой решимости ты тогда не мог.
      А вот Н.В. твоя вовсе не была такой целеустремленной, как ты по молодости лет и в силу неопытности своей воображал. И хотя поначалу ты действительно был для нее не целью, а средством, учителем танцев и завидным партнером, где-то накануне Нового года она основательно в тебя влюбилась: Да-да, влюбилась, она сама мне в этом призналась позже, когда я гостила у нее в деревне. Однако в твоих чувствах к ней она тогда сомневалась - и правильно делала, потому что я уверена, и ты со мной согласишься, если хорошенько покопаешься у себя в душе, что с твоей стороны никакая это была не любовь, а самая обыкновенная: нет, "похоть", наверное, все же неподходящее, слишком грубое слово, оно больше годится для какого-нибудь старого сластолюбца, истекающего спермой при виде молоденькой невинной девочки, ты же был просто одержим желанием, весь пропитан чувственностью, от которой, как говорила мне Н.В., у нее буквально волосы дыбом вставали, как от статического электричества, и ей ужасно, ужасно, ужасно, ужасно (это не я, это она четыре раза повторила) хотелось довести тебя до того, чтобы ты наконец набросился на нее и овладел ею, но то ли она была слишком молода и неопытна (это ведь для нас тогдашних она была взрослой опытной женщиной, а с точки зрения нас нынешних - кто она? да просто девчонка!), то ли ты при всей твоей чувственности внутренне был все же недостаточно горяч, только ничего из этого не вышло:
      Ты не обижайся, милый, но я всегда замечала в тебе некоторую эмоциональную недостаточность, некоторую холодность и рассудочность: даже и в Верочку ты был влюблен не столько сердцем, сколько умом. Тебе Верочка казалась идеально красивой, я знаю, ты сам как-то мне проболтался, хотя и не помнишь, наверное, и ты обожал ее идеальную красоту. А когда по-настоящему любишь, о красоте как-то и не думаешь вовсе, даже и не знаешь толком, есть она, красота, или только чудится тебе, влюбленному:
      Ну вот мы и добрались наконец до главного предмета нашего. Вздохни поглубже, милый, и успокойся: не буду больше тебя ничем огорчать. А ты ведь огорчился, правда? Плюнь! Я, конечно, не могу за тебя ручаться, но думаю, что, если бы ты тогда Н.В. поимел, никаких особо ярких воспоминаний у тебя бы не осталось. А так в тебе до сих пор живет неутоленное желание. И пусть живет. Это помогает переносить однообразие жизни, можешь мне поверить:
      Все. Проехали. Теперь - о Верочке. Тут тебе ничего даже и объяснять не надо. Все происходило у тебя на глазах. Есть Верочка - и есть Андрей. Школьная любовь в ее наиболее ярко выраженной форме. Детская болезнь, которая могла и должна была пройти бесследно, излечиться без лекарств и докторов, если бы не одно осложнение. Осложнением этим стало появление в нашей школе уже упомянутой Н.В. Увы, не ты один - Андрей тоже не остался равнодушен к ее чарам. Тоже довольно отдал ей дани. И тоже, кстати, ничего от нее не добился. За что, как оказалось, должен благодарить тебя, хотя тогда он вряд ли был бы тебе благодарен. Я имею в виду: если бы знал, что Н.В. влюблена вовсе не в него, а в тебя.
      Ты только не обижайся, милый, но в школе ты вел себя по отношению к Андрею очень глупо. Если бы я не знала тебя лучше, я бы вообразила, что ты просто влюблен в него, так ты перед ним унижался и пресмыкался. Нет - опять не совсем подходящие слова. Просто голова тупо соображает, да и на часах уже без одной минуты шесть, это ведь на словах я бы тебе все это растолковала за пятнадцать минут, а когда сидишь, пишешь, вычеркиваешь, снова пишешь, время как-то незаметно будто в трубу вылетает! Черт с ней, с терминологией! Ты понял, что я хотела сказать. Ты смотрел на Андрея снизу вверх, ты признавал его высшим существом - и был счастлив, что высшее существо жалует тебя своей дружбой. И вот тут ты был глубоко не прав!
      Я очень, очень хорошо относилась и отношусь к Андрею. Я признаю все его достоинства и благодарна ему за все, что он сделал для меня и моих друзей. Но! Я еще готова нехотя согласиться с тем, что нынешний Андрей в чем-то - пусть даже во многом - превосходит тебя нынешнего, но никогда, никогда не соглашусь, что он и тогда тебя превосходил. И не я одна. Н.В., кстати, полностью со мною согласна. Андрей, если хочешь знать, в те годы был просто очень милой и очень органичной посредственностью. Да, посредственностью. Золотой серединой. Да, золотой, не позолоченной, но серединой! Вы все, как идиотики, восхищались тем, как здорово у него все получается. Чем бы он ни занялся - все может. Хоккей, футбол, волейбол, теннис, прыжки в высоту, бег, плавание - ну назови мне хоть что-нибудь, что он не умел делать хорошо, очень хорошо, просто отлично. Вот именно: отлично. На пятерку. Вечный отличник с обаятельной улыбкой на губах. Всегда ровный, вежливый, приветливый со взрослыми - и при этом заводила среди ровесников, что, в общем-то, редко кому удается сочетать. А вот ему удавалось. Загвоздка только в том, что не было у него чего-то своего, особенного, того, что он делал заведомо лучше всех остальных. Того, ради чего он мог бы забросить все остальные дела. Так? Конечно, так. И ты прекрасно это знаешь.
      Ты же с детских лет был одержим танцем. Ты танцевал вдохновенно! Божественно! Легко! То есть я-то знала, насколько тебе нелегко все дается, но со стороны казалось, что ты просто слушаешь музыку и сам, без чьей-то помощи и подсказки, легко и свободно начинаешь двигаться - и не важно, как этот танец танцевали до тебя, после тебя все будут подражать тебе, танцевать, как ты. Так, между прочим, Верочка о тебе говорила, гордись:
      Ну ладно, проехали мы и это. Теперь уже точно: о Верочке и об Андрее. Только о Верочке и об Андрее. Ведь именно в них загадка и разгадка. Думаю, что ты знаешь это не хуже меня. Только зачем-то притворяешься, будто не знаешь, и ищешь кого-то, кто открыл бы эту тайну вместо тебя. Хотя, может, я ошибаюсь, может, ты не веришь в детские клятвы и обещания и ищешь разгадку в чем-то другом? Тем хуже для тебя. Ну, ладно, ближе к делу.
      Их школьная любовь - Андрея и Веры, само собой, - кончилась бы, иссякла, не оставив после себя никаких осложнений, никаких загадок, если бы не возникла, как уже говорилось, в школе Н.В. Увлечение Андрея было замечено Верочкой - и оказалось, что ревность на нее действует сильнее, чем на кого бы то ни было из тех, кого я встречала за всю свою жизнь. У нее была своего рода аллергия на ревность - как у меня, например, аллергия на пчел. (Ты не знал? Впрочем, это не важно:) Благодаря ревности в крови у нее словно развивались какие-то зловредные антитела, она делалась от ревности больной - и ее любовь становилась болезнью. Этой болезненной любовью она одновременно измучила Андрея и крепко к себе привязала. Он ведь только внешне всегда казался таким равнодушным и снисходительным, а на самом деле перед настоящей любовью оказался совершенно беззащитен. Используя опять же медицинское сравнение, я бы сказала, что если у Верочки была аллергия на ревность, то Андрей был напрочь лишен иммунитета против любви. Но только, повторяю, настоящей, беззаветной любви - ко всяким бабским штучкам, интрижкам, романчикам он абсолютно устойчив.
      К тому же Н.В, если ты помнишь, очень долго и успешно морочила нам тогда голову на темы "быть не такими, как все" и "жизнь ни о чем". И мы, дурачки, изо всех сил старались друг друга перещеголять. Кто на десять суток попал, кто в семинарию подался, кто забеременел и замуж выскочил в девятом классе: Тебе, между прочим, мы так и не засчитали тогда в качестве "не такого, как все" твоего приключения с этой стервой (не хочу даже имени ее поминать!), твоего успеха на первенстве Союза - а зря не засчитали, потому что для тебя даже второе место было, по совести говоря, огромной победой. Признаю это, хоть и с запозданием, и отдаю тебе пальму первенства. Владей на здоровье, милый!
      Так вот, эти дурачки - Андрей и Верочка - вообразили, что они всех нас переплюнут, что они в наш прагматичный и лишенный романтики век покажут нам всем пример подлинной неугасимой любви и верности. И при этом не позволят себе разменять чувства на скуку и пошлость семейных буден.