Уехали.
      Забыли, конечно, подстилку…, забыли свой шарф и все мои инструкции. Не выпили, не чокнулись… Все на бегу… Время! Машина! Домой! Скорей!
      Новые хозяева — Юля и ее сын Ленчик сразу потащили Рыжего в магазин — за обновками. Я потащилась в качестве консультанта, Варвара потащилась в качестве компании. Долго выбирали ошейник, остановились на благородном бордовом, выбрали рулетку под цвет. Миски, намордники, игрушки, карабины. Под конец я еще вспомнила про всякие ужасные вещи типа «рывковой цепочки» и стропы. Но на стропу Юлю уже не хватило, и так глаза были по пять копеек. У всей компании. На первом же газоне обнаружилось, что в рулетке не предусмотрен фиксатор: хочешь остановить размотку шнура — дави сильнее пальцем! Ужас ужасный. Да и обещанных пяти метров явно не набиралось. Нет, в магазине нас не обманули — все купили в упаковке чин-чинарем, предварительно распечатав и оглядев товар. Но одно дело любоваться у витрины, а другой испытывать в боевых условиях.
      Посовещавшись с Варварой, мы отдали им свою супер-десантную рулетку для мастифов и их рывков, с фиксаторами, с 8 метрами шнура и прочими железобетонными гарантиями. Теперь к бордовому ошейнику у рыжего появилась веселая зеленая рулетка. На счастье. Мешок корма, аптечка первой помощи, новые миски и сам Рыжий — все с трудом поместилось в машину, и процессия отчалила… Рыжий напоследок устроил маленькое концертное выступление — не пойду в машину! — пришлось взять парня под попу и не слишком деликатно впихнуть внутрь. Отчалили.
      Никому я не махала. Сидела на бордюрчике и курила в небо. Потом пошла в магазин, купила колбасы, вина и конфет, немножко выпила, немножко погрустила, немножко походила из угла в угол, успев два раза позвонить Юле, потом собралась и пошла на работу. Ну и что, что суббота. Или сегодня уже воскресенье? Варвара Рыжего потеряла тоже. Искала, нюхала дом, легла в коридоре — морда на лапы — и вздыхала.
      Зато у Рыжего все было хорошо. В новый дом вбежал бегом, кошку не заметил, трехкомнатную квартиру обозрел, хвостом вилял — все признаки довольства жизни продемонстрировал. «Это наш пес», — сказала Юля. Ну, и дай Бог ему, моему беспечному охламону, моему Золотому мальчику.

      Отрывки из Юдиных отчетов:
      — Рыжий смешной такой! Вчера меня облизал всю, когда с работы пришла… Обрадовался так! При этом я переодеваюсь, а собака скулит типа: «Ну чего ты возишься? Чего копаешься? Сколько одежек на себя натягиваешь?» Все время норовит выскочить в коридор.
      — Нас не любят псы. Облаивают, и к нам никто не подходит, а мы так мечтаем с кем-нибудь дружить!
      — Трус! Ужас какой-то! Сегодня проходим, а на нас собаки лают — так он за меня спрятался. Я на собак наорала, отогнала. Дальше идем, какая-то мелкая собачонка бежит мимо. Рыжий начал громко и грозно лаять и рычать! Прямо так, по-взрослому.
      — Спит в комнате со мной, у балконной двери. И просыпается вместе со мной, по будильнику. Сразу начинает скулить, как будто это не с ним гуляют по три часа!
      — И еще: мы за все кусты поводком цепляемся. — У нас все хорошо. Пес чудо. Вчера мы с ним опять гуляли ровно три часа. Знаешь, как он летел домой! Утром гуляем по часу или даже по два.
      — Еще про рыжепопого. Собака с таким наслаждением ест хлеб, что становится неловко предлагать ей корм.
      — Жутко любит цыганить и попрошайничать. Все время рядом. И что особенно интересно, на улице ходит важно, как Варвара. Но все время по диагонали от края тротуара к краю. Все прохожие тихо умирают в «пробке» за нами.
      — А я тебе рассказывала, какая у нас собака аккуратная? Значит, кот от стресса какает где попало. В первый день прихожу: прямо посреди коридора валяется книжка, которую я читала, горбушкой вверх. Книга целая, не погрызенная совсем, просто лежит. Я подхожу, поднимаю… А там — кошачьи какашки. На книжке — собачьи зубы. Рыжий принес, чтобы какашки пейзаж прихожей не портили… Эстет!
      — Рыжий, говорите? Рыжий победил соседского Рекса? Рыжий победил всех, даже кота.
      — Настроение у меня паршивое. Устала. В 6 вскакиваю, собаку выгуливаю час, потом ребенка в сад, потом рву на работу. Мечтаю прийти домой и лечь. А ведь не ляжешь… Меня отовсюду выгонят, у меня не будет денег, а мой ребенок и моя собака умрут с голоду…
      — Рыжий вообразил себя коровой. Ест траву — по верхам, обкусывает ветки, и так смачно, аж сено из пасти торчит. Это пресекать?
      — Рыжий постоянно просит есть. Даже когда стоит полная миска корма. Ленчик удержаться не может: дает ему хлеб или сыр. Научите, как жить!
      — Ах, если бы с собакой можно было на работу ходить!
      — А как хлеб жует! И скулит за дверью, пока мы едим! И еще — собака храпит! Не мешает, просто прикольно — как будто мужик в доме взрослый…
      — Что за корм «Оскар»? Почему он такой дешевый? Можно ли его покупать? Если нормальный, то почему 230 руб. за огромный мешок (13 кг кажется)?
      — А еще собака просто так облаивает мужиков на улице. Я вот думаю, это может потому, что тетки в 6 утра по лесам не ходят?
      — Слушай, я вчера реально видела, как мой кот улыбается… Ленчик выкинул в ведро куриную кость, я недоглядела, Рыжий полез за костью. Я — как ты учила — баночку гремящую рядом с ним бросила, пес шарахнулся, ушел. Кот сидит на стиральной машинке возле раковины и улыбается. Типа: дааа, вот так в нашем доме будут с тобой обращаться.
 
      …Через 2 года Рыжий все же убежал. Весна шепнула ему: «Иди… Иди ко мне!».

      Тут у меня случился день высоких скоростей. В смысле подвижного сознания.
      На выходные ездила к родителям в другой город на папин юбилей.
      Что такое юбилей никому рассказывать не надо? Гости, телефонные звонки, люди туда-сюда, радио орет, магнитофон поет, сотовые пиликают, внучка бегает, машинки игрушечные бибикают, куклы пищат китайские песенки. Люди» цветы, конверты, корзины, бокалы, тарелки, бутылки, подарки… Весь балкон заставлен коробками, подносами с пельменями и мантами, которые накануне вся семья лепила часов пять за большим кухонным столом.
      Раз в несколько часов я насилована свой сотовый — звонила в Екатеринбург доброму человеку, приглядывавшему за Варварой. «Как поели? — кричала я через сотни километров. — Покакали? Не слышу! Все нормально? Как спали? Во сколько встали? Пузо Варе гладили? Вас никто не обижал?!»
      Добрый человек с терпением матери Терезы успокаивал мою истеричную материнскую душу, подробно рассказывая, как, сколько и во сколько. Выслушав все по одному разу, я просила рассказать по второму. А иногда и по третьему. Человек пообещал, что напишет подробный отчет прямо в моем компьютере, чтобы, приехав, я сразу ознакомилась с подробностями почти трехсуточного пребывания моей девочки без меня! (Строки из отчета: Распугали на тротуаре всех мужиков. Варик останавливалась и подозрительно их осматривала. Удовлетворенные прогулкой, мы пришли домой. Пенисы жевать.)В то время, когда добрые девочки ходили на охоту за мужиками, я зажигала на папином юбилее. Не забывая иногда, заслышав телефон, выбегать из комнаты и громко, наплевав на гостей, кричать: «Покакали?!»
      Примерно в том же ритме румбы-самбы меня провожали на вокзал. Сумки, поцелуи, прощальные махания ручками. Из атмосферы бразильского карнавала я попала в библиотечную тишину вагона первого класса. Все как в лучших голливудских фильмах: мягкие кресла, телевизоры, столики, зоны для некурящих. Сиди, в окно пялься, отодвинув бархатные занавески и радуйся все 6 часов скоростной дороги. Думала, посижу спокойно, отдохну, почитаю, подумаю о вечном. Сейчас!
      В вагоне было адски холодно. Дверь в тамбур, конечно, заедала. Телевизоры не работали. И главное, было холодно, холодно, холодно! Я сидела в пуховике, шапке, капюшоне, варежках, засунув нос в шарф. О вечном не думалось. А думалось о том, могут ли простыть колени? Правда — могут ли от сквозняка простыть колени? Тело в пуховике, голова в шапке, а колени — только в джинсах… А холодно так, что зубы сводит. Минус 12 градусов (на стеночке предусмотрительно висел термометр) и сквозняк несущегося на огромной скорости поезда.
      Курить нельзя. Следовательно, вставать с места смысла особого не было. Читать невозможно — в перчатках трудно переворачивать страницы. Спать — тоже не спалось. Потому что сильно мерзли ноги. А спать, пританцовывая ногами, я как-то не научилась. Пепси в бутылочке замерзло насквозь.
      Через 4 часа я озверела. Пошла ругаться. Сначала с проводницей. Потом со старшей проводницей. Потом с помощником машиниста. Потом с машинистом. Думаю, печку не включат, так хоть развлекусь — ехать еще 2 часа, а может, и согреюсь: скандалы хорошо адреналинят кровь.
      Народ в вагоне с интересом взирал на мои похождения. Вместо телевизора. В результате я написала три экземпляра заявления в Управление железной дороги и выступила перед народом с пламенной речью на тему «что мы как быдло, е-мое!» Но родной вокзал уже маячил вдали, и интерес в глазах народа быстро таял. Я развлеклась и согрелась.
      Когда мы прибыли, время было за полночь. Точнее, без нескольких минут полночь. На метро, если очень быстро двигать ножками, можно было бы успеть. Но я решила довести дело до конца и поперлась в Управление дороги. Ночью. С сумками. Уставшая. Одинокая. С фанатичным блеском правдолюбца в глазах.
      До Управления дороги пришлось тащиться три квартана. Никаких дежурных там, конечно, не обнаружилось, избушка была на клюшке, а из-за стеклянной двери на меня подозрительно щерился зрачок камеры слежения. Странница, блин, из Пскова, собачку говорящую пришла посмотреть. Стояла я там, на крылечке, с сумками, с бумагами и задумчиво курила. Наконец-то мне выпала возможность подумать о вечном.
      Но о вечном не думалось — мне было весело. И интересно — в полпервого ночи в глухих проулках завокзалья стою с сумками, помятым лицом и с прошением в руке… Одинокая и гонимая. Дура? Потом плюнула, поймала тачку и двинула домой. Думаю — утром вернусь сюда, приеду — всех порву. Водитель попался разговорчивый и смешливый. Рассказал как тут город три дня жил без меня. Сколько снегу намело, и как горожане готовятся к Новому году. А я ему поведала, как за правдой ходила.
      Доехали. Попрощались. Выхожу из машины — здравствуй, родной город, родной двор, родной дом! Встала, вдохнула полной грудью. Снежок… Тишина. Час ночи, ни одного человека, фонарь горит… Хорошо-то как, Господи! Иду к подъезду, сумки уже просто волочу за собой за лямки. Думаю о Варваре — как встретимся, как жила она без меня, как хорошо вывести ее сейчас — побегать по новому снежку. Приготовила ей гостинчик — сунула в карман.
      Подхожу к подъезду, у дверей сидит большущая собака и смотрит прямо мне в глаза. Лохматая, огромная, никогда ее не видела. Сидит, привалившись к двери, не шелохнется, хвост чуть подрагивает — дружелюбно. И смотрит на меня с выражением «ну, и где тебя носит?» Я могла поклясться, что в те две минуты, пока шла от машины, никто у подъезда не стоял. Тем более, собака — глаз у меня на них натренированный. Как и у всех собачников. Я остолбенела. Говорю: «Привет, собака…, ты чья?»
      — Чья-чья, — отвечает собака.
      — Твоя…
      — А ты… Ты чего тут сидишь? — я по-прежнему не могу прийти в себя.
      — Чего-чего, — собаку удивляет моя непонятливость.
      — Тебя жду.
      Вытаскиваю Варварин гостинчик из кармана, даю собаке, она жадно ест, благодарно машет хвостом, явно собираясь зайти со мной в подъезд. Я говорю: «Погоди, собака… Я чего-то не пойму… Подожди, сейчас мы с Варварой выйдем и во всем разберемся». В прострации захожу в подъезд, легонько оттесняя лохматую псину. Дверь закрывается, слышится звук скрежета лапой по железной створке.
      Поднимаюсь к себе, открываю дверь, ловлю в объятия Варвару, а из головы не выходит лохматый пес. Еще вспоминаю, что забыла у подъезда сумку.
      Встреча смазана. Наспех надеваю на Варвару ошейник, бежим вниз. Сумка стоит у лифта (!), на улице соседка выгуливает свою собачку. Мы выбегаем с квадратными глазами и с воплем: «Где собака?!» Соседка испуганно смотрит на свою болоночку, переводит взгляд на Варвару у моих ног и, заикаясь, спрашивает: «К-к-какая собака?…»
      — Большая такая, лохматая, минуту назад здесь сидела! — объясняю сбивчиво, верчу головой по сторонам.
      — Я только что приехала, а она тут сидит… Я ей бутерброд дала. Вот от него бумажка.
      — Галь, — говорит соседка. — Га-а-аля! Что с тобой? Я видела, как ты приехала. Мы как раз на помойку шли. И как ты стояла, на снежок любовалась — видела. И как дверь в подъезд открывала. И как зашла. И сумку оставила. А собаки не было. Как съездила-то?
      — Хорошо, — говорю растерянно.
      Варвара сидит на снегу и внимательно на меня смотрит.

      У Варвары есть любимая игрушка — меховой хот-дог в масштабе 1:1. «Сосиска» в игрушке, как настоящая, — из резины, а «булка» — из бежевого меха. С игрушкой мы не расстаемся даже в походах. И дома каждый день, утром и вечером, «хот-дог» в центре событий. Эта игрушка — индикатор настроения в семье. Его кидают, его прячут, его ищут, его отбирают, его таскают в зубах, колошматят, когда мотают мордой, вытягивают из пасти и приносят в кровать, если все ложатся спать. Сколько раз эту игрушку стирали, зашивали дыры, штопали! Собираясь в поездку, мы можем забыть миски и поводок, но хот-дог никогда! Варвара лично следит, чтобы милую ее сердцу меховушку положили в первую очередь. Чем эта игрушка так тронула ее душу, сказать трудно. Но в зоомагазинах Варвара давно не проявляет интереса к канатикам, мячикам и резиновым уткам. «Нет, — равнодушно говорит она, — у меня дома есть лучше! Моя! Любимая! Игрушка!»
      Давно уже не «горячая собака» для горячего английского мастифа.

Январь
Холодно. Гуляем

А утром…

Апрельские развлечения

Неопознанный лающий субъект

Развлечения майские

28 мая