Послесловие к зачарованному стражу

Есть древние испанские поверья о глубоких пещерах, в которых либо сам дьявол, либо его доверенные ведуны обучали чернокнижию. Особенно славилась пещера в Саламанке. Дон Франсиско де Торребланка упоминает о ней в первой книге своего труда о магии, гл. 2, § 4. Рассказывают, будто дьявол выступал там оракулом, отвечая пришельцам на их роковые вопросы, подобно как в знаменитой пещере Трофония. Дон Франсиско хоть и приводит эти рассказы, но сам им не верит: ему положительно известно, что в этой пещере тайно преподавал черную магию некий пономарь, по имени Клемент Потоши.

Падре Фейхоо, который навел основательные справки, сообщает, что по народному разумению наставником был дьявол самолично; зараз он брал семь учеников, и один из семерых, по жребию, должен был предаться ему душою и телом. Однажды по завершении курса наук жребий пал на молодого маркиза де Вильена, которому удалось надуть нечистого и подсунуть ему вместо тела свою тень.

Дон Хуан де Диос, университетский профессор-латинист начала прошлого века, излагает эту историю, якобы по старинным манускриптам, следующим образом. Заметим, кстати, что он сильно поубавил в ней сверхъестественного, а дьявола изгнал вовсе.

Что касается истории о пещере святого Киприана, пишет он, то нам удалось удостоверить лишь одно: на том месте, где сейчас посреди маленькой площади, прилегающей к карвахальской семинарии и носящей ее имя, стоит каменный крест, была некогда приходская церковь святого Киприана. Двадцать ступеней вели в подвальную ризницу, просторную и сводчатую, как пещера. Здесь пономарь преподавал во время оно магию, астрологию, геомантию, гидромантию, пироман-тию, акромантию, хиромантию, некромантию и тому подобное.

Манускрипт сообщает, что однажды в ученики пономарю напросились за немалую плату сразу семь студентов. Они кинули между собой жребий, кому платить за всех, и уговор был таков, что неплательщик остается запертым в ризнице, пока не выложит все до последнего грошика. Так и повелось.

Как-то жребий пал на Энрике де Вильена, тезку его отца маркиза. Он приметил, что дело нечисто, и, заподозрив, что к мошенничеству приложил руку сам пономарь, платить наотрез отказался. Его заперли в этом преддверии ада. Случилось так, что в углу ризницы стоял кувшин для воды, громадная посудина, растрескавшаяся и пустая. Юноша исхитрился залезть туда с головой. Пономарь со служкой принесли ему на ночь свечку и ужин. Отперши дверь, они увидели, что в подвале никого нет, лишь на столе раскрыта книга заклинаний. Они в испуге бежали, забыв запереть за собой, и Вильена спокойно вышел из заточенья. Пошел слух, что он перекинулся невидимкой. Теперь читателю известны обе версии, пусть сам выбирает. Замечу лишь, что старожилы Альгамбры склоняются к версии сатанинской.

Энрике де Вильена жил и благоденствовал во времена короля Хуана II Кастильского, которому доводился дядею. Он прославился по знаньями в естественных науках и в те невежественные времена, разумеется, прослыл чернокнижником. Фернан Перес де Гусман в своих рассказах о людях именитых признает за ним великую ученость, но сетует на его пристрастие ко всяческой ворожбе, толкованьям снов, символов и знамений.

По смерти Вильены библиотека его перешла к королю, и его упредили, что в ней уйма колдовских книг, которые читать не должно. Король Хуан повелел скопом отвезти ее на рассмотреть к некоему достопочтенному прелату. Тот был не столько учен, сколько набожен. Одни книги оказались по математике другие – по астрономии, с чертежами, диаграммами и планетными знаками, третьи-по химии и алхимии с мудреными иностранными словами. На взгляд благочестивого прелата, все это было сущее чернокнижие и книги предали огню, как некогда библиотеку Дон Кихота.

Печать Соломона

На печати вырезаны два равносторонних треугольника, наложенные один на другой и образующие звезду, вписанную в круг. Согласно арабскому преданию, когда всевышний предложил Соломону блага на выбор и он избрал мудрость, с неба упал перстень с таким начертанием. В этом талисмане была тайна его мудрости, довольства и величия, оттого и царство его процветало. За прегрешение против целомудрия он уронил перстень в море и тут же стал обычным из обычных людей. Покаянье и молитва вернули ему милость божию: перстень отыскался в брюхе рыбы, и Соломон вновь обрел небесные дары. Чтоб не потерять их вторично и навсегда, он посвятил приближенных в тайну чудесного перстня.

Таинственную печать, как нам сообщают, святотатственно оскверняли нечестивцы магометане, до них – арабские язычники, а еще до них – евреи, применяя ее для «сатанинских затей и мерзостного идолопоклонства». Кто хочет получить обо всем этом доскональные сведения, пусть заглянет в трактат ученейшего отца Атаназиуса Киркера «Cabala Sarracenica» [30].

Слово к любознательному читателю. В наши скептические времена многие старательно осмеивают все связанное с оккультными науками и черной магией, не верят в колдовство, ведовство и заклинания и ничтоже сумняшеся заявляют, будто все это пустые выдумки, Этим закостенелым скептикам нипочем свидетельства былых веков, они доверяют лишь собственным чувствам и отрицают прошлые чудеса по той простой причине, что в наши дни ничего подобного не встречали. Им невдомек, что, когда люди понаторели в естественных науках, отпала прямая надобность в сверхъестественных и они отошли в область преданий; секреты изощренных ремесел явились на смену тайнам волшебства. И все же, по мнению людей сведущих, чародейные силы существуют, хоть и сокрыто, в стороне от людского разумения. Талисман остается талисманом, и все его исконные и устрашающие свойства по-прежнему при нем, хоть он и пролежал много веков втуне на дне морском или в пыльной каморке антиквария.

Печать Соломона премудрого, к примеру, заведомо имела власть над духами, демонами и заклятьями: кто может ручаться, что эта самая волшебная печать, где бы она не находилась, ныне вдруг утратила былую дивную силу? Маловерам я советую отправиться в Саламанку, спуститься в пещеру святого Киприана, проникнуть в ее таинства, тогда и судить. А кому такое изыскание в тягость, тот пусть уж отринет праздное недоверие и принимает вышеизложенную легенду за чистую монету.

Прощание автора с Гранадой

Мое счастливое и безмятежное царствование в Альгамбре внезапно подошло к концу: однажды, когда я вкушал восточную негу в прохладных купальнях, мне принесли письма, отзывавшие меня из моего мусульманского элизиума в толчею и свалку тусклого мира. Каково мне было возвращаться к заботам и треволнениям после отдохновений и грез! И как перенести житейскую прозу после поэзии Альгамбры!

Сборы понадобились недолгие. Двуколка под названием тартана, очень похожая на крытую телегу, должна была доставить меня и одного молодого англичанина через Мурсию в Аликант и Валенсию, оттуда наш путь лежал во Францию. Длинноногий малый, бывший контрабандист, а может статься и разбойник, навязался нам в проводники и телохранители. Да, собрался я быстро, но уехать было нелегко. День за днем я откладывал отъезд и день за днем проводил в своих излюбленных местах, которые изо дня в день казались мне все восхитительнее.

К тому же я на удивленье сжился с маленьким домашним мирком, печали и радости которого столь долго разделял; и всех так огорчил мой близкий отъезд, что я им, надо полагать, был тоже не безразличен. И когда наконец наступил последний день, я даже не стал устраивать расставанья с семейством тетушки Антонии, а то бедная малышка Долорес и так ходила с глазами, полными слез. Безмолвно простившись с дворцом и его обитателями, я спустился в город, словно на прогулку. Между тем тартана и проводник уже дожидались; мы со спутником пообедали в гостинице и отправились в путь.

Убог был кортеж и печален отъезд царя Чико Второго! Племянник тетушки Антонии Мануэль, мой назойливый, а ныне безутешный оруженосец Матео и два-три инвалида из Альгамбры, с которыми я любил перекинуться словцом-другим, пришли меня проводить, ибо есть в Испании добрый старый обычай выезжать на несколько миль навстречу другу и те же несколько миль сопровождать отъезжающего. Так мы и тронулись: наш длинноногий телохранитель шагал впереди, эскопета на плече; Мануэль и Матео – по обе стороны тартаны; старые инвалиды – позади.

К северу от Гранады дорога постепенно поднимается в гору; я вылез из двуколки и пошел пешком рядом с Мануэлем, который решил, что настала пора поведать мне тайну своего сердца и рассказать о нежной приязни между ним и Долорес, не зная, что я был уже обо всем этом наслышан от всеведущего и всеоткрывающего Матео Хименеса. Лекарский патент приуготовил их брак, и теперь оставалось только получить дозволение от папы римского: как-никак близкие родственники! И тогда, если он станет Medico в крепости, то и мечтать больше не о чем. Я одобрил его рассудительный и отличный выбор подруги жизни, пожелал им всяческого счастья в браке и выразил надежду, что в будущем милая Долорес сможет пестовать от избытка чувств не только гулящих кошек и беглых голубей.

Горестно распростился я с этими добрыми людьми и горестно следил, как они медленно спускаются под гору, оборачиваются и машут рукой напоследок. Мануэлю-то утешений хватало, но бедняга Матео был как в воду опущенный. Какое ужасное падение: вчера еще – визирь и историограф, а нынче – бурый плащ и голодное ремесло плетельщика. Я, признаться, вовсе и не думал, что так привязался к своему назойливому оруженосцу. Мне было бы гораздо легче расставаться, если б я знал, что судьба его изменится к лучшему и я тому причиной: то, что я так внимательно выслушивал его россказни, болтовню, а порой и любопытные сведения, и то, что он так часто прогуливался со мною, возвысило его в собственных глазах и открыло перед ним новое поприще. Сын Альгамбры стал постоянным проводником по дворцу и крепости – и недурно зарабатывал. Мне рассказывали, что больше ему не пришлось надевать тот бурый плащ, в котором я его впервые увидел.

Солнце склонилось к закату; дорога сворачивала в горы; я остановился и кинул последний взгляд на Гранаду. Холм, на котором я стоял, был северным подобьем южного Холма Слез (la Cuenta de las Lagrimas), где прозвучал «прощальный вздох мавра». Теперь я как нельзя лучше понимал чувства, которые испытывал бедный Боабдил, оставляя позади рай земной и видя перед собою каменистый и пустынный путь в изгнание.

Заходящее солнце, как обычно, озарило печальным сиянием багровые башни Альгамбры. Приглядевшись, я смутно различил окно и тот балкон на башне Комарес, где я провел в мечтаниях столько дивных часов. Густые рощи и сады вокруг города были облиты закатным золотом; лиловатая вечерняя дымка застилала Бегу; во всем было прощальное, нежное и скорбное очарованье.

– Пойду поскорее прочь, – подумал я, – покуда солнце не село. Хорошо бы так и запомнить всю эту красоту.

С такими мыслями я побрел в горы. Еще немного – и Гранада, Бега и Альгамбра скрылись за поворотом; так прервался один из сладчайших жизненных снов, и читатель, может быть, скажет, что он был чересчур переполнен сновиденьями.

1

Автор полагает себя вправе открыть, что его спутником был князь Долгоруков, ныне российский посол при персидском дворе (примеч. В. Ирвинга к пересмотренному изданию).

2

Мушкетон (исп.) – короткое ружье с раструбом.

3

Разбойник (исп.).

4

Крендели (исп.).

5

Здесь надо заметить, что альфорхами называются квадратные карманы по концам матерчатой полосы в полтора фута длиною, образованные подверткою. Полосу эту протягивают под седлом, и карманы висят по бокам, словно чересседельные сумки. Это арабское изобретение. Бота – кожаный бурдюк, или бутыль изрядного размера, узкогорлая. Она тоже с Востока. Так мне стало понятно смущавшее меня в детстве евангельское предупреждение – не наливать новое вино в ветхие мехи, то бишь бурдюки (примеч. авт.).

6

Жаровня (исп.).

7

Скорбь (исп.).

8

Хозяйка замка (фр.).

9

Цитата из «Геркулесовых столпов» Эркьюхарта (примеч. авт.).

10

И потому что был он багроволицый, называли его мавры Абенальгамаром, что означает багровый… и поскольку мавры называли его Бенальгамар, что значит багровый, он сделал багровые знаки, и такие были потом у всех гранадских владык… – Бледа. Летопись царствования Альфонса XI, ч. I, гл. 44 (исп.).

11

И мавры, бывшие в городе и крепости Гибралтар, узнав, что король дон Алонсо умер, приказали, чтобы никто не вступал в сражение с христианами, и все стояли неподвижно и говорили между собой, что ныне опочил благородный король и великий суверен (исп.).

12

Мавританские цари, однако же, держали под надзором браки своих приближенных; поэтому все приближенные к царской персоне сочетались во дворце; и была особая палата, отведенная для этой церемонии. – Прогулки по Гранаде, Прогулка XXI (исп.).

13

Есть в Альгамбре ворота, через которые выехал царь мавров Чико, когда сдавался в плен королю Испании Дону Фернандо, и сдал ему город и крепость. И государь этот испросил в знак милости и Ради столь великой победы, чтобы ворота эти никогда более не открывались. И король Фернандо дал на это свое согласие, и с тех пор ворота не только не открывались, но даже были наглухо замурованы (исп.).

14

Мучеников (исп.).

15

Дорога печали (исп.).

16

Ибо, сеньор, я исконный христианин (исп.).

17

Святая святых (лат.).

18

Девочка (исп.).

19

Чтобы не казалось, что я лишь фантазирую, на суд читателя предлагается нижеследующая родословная, составленная историком Алькантарой по арабским манускриптам, на пергаменте, хранящемся в архиве маркиза де Корверы. Это любопытный пример мусульмано-христианского родства в результате пленений и смешанных браков во времена войн с маврами. От мавританского царя Абен Гуда, покорителя Альмогадеса, по прямой линии происходит Сид Яхья Абрагам Альнаяр, властелин альмерийский, женатый на дочери царя Бермехо. У них было трое детей, обычно называемых наследниками сетимерийскими. Первый из них – Юсуф бен Альгамар, захвативший на время гранадский престол. Второй – царевич Насар, муж прославленной Линдарахи. Третья же – царевна Сетимериен, супруга Дона Педро Венегаса, ребенком плененного маврами, – отпрыска рода Луке, нынешним главою которого является старый граф (примеч. авт.).

20

Читатель узнает в нем монарха, связанного с судьбою Абенсеррахов. легенде его история несколько переиначена (примеч. авт.).

21

Государство в государстве (лат.).

22

Оружие и доспех вражеского предводителя (лат.).

23

Мигель Лафуэнте Алькантара (примеч. авт.).

24

Стих испанского романса (исп.).

25

Чемодан, дорожный мешок (исп.).

26

Одеяло, плед, шаль (исп.).

27

Господин лекарь (исп.).

28

Ну-ну (исп.).

29

Студент-попрошайка (исп.).

30

Сарацинская кабала (лат.).