Он повел себя так, как и всегда вел с женщинами - лишенный любви секс, плотский контакт без человеческих чувств и теплоты, всего лишь потрафление желанию разгрузить тестикулы, выплескивание семени, которое не будет иметь потомства. Это было еще одно превращение в дешевку двух голых тел, животное совокупление, от которого тело и дух становятся только беднее. Он даже не мог оправдываться тем, что его соблазнили. Фрейд, Адлер, Юнг гораздо лучше разбирались в психологии, но он сам знал об этом еще больше. Совершенно бессознательно он был готов заняться сексом с Наоми еще в тот момент, когда они только взошли на борт лайнера. Он не хотел ее по любви, а только лишь потому, что она выглядела такой несгибаемой пуританкой, и победа над ней сулила дешевую гордость. На самом же деле он страстно желал легкой победы, только лишь затем, чтобы потешить свою пустую душу. Он излучал в пространство собственное чувственное желание, а она, тугая попка, всего лишь уловила флюиды...
      Теперь же дело было сделано, и удовольствие от него равнялось удовольствию похмелья после дрянного джина.
      Хотя, сказал он сам себе, направляясь к лифту, каким-то странным образом нельзя считать, будто все это было бесполезно. Какой-то урок был им получен и выучен. А точнее, ему вспомнились уроки, полученные и выученные им в первые годы работы в сфере рекламного бизнеса.
      Вот они: святых нет, имеются только грешники. Поскольку человек сотворен из сучковатого, кривого дерева, то ничего путнего и прямого из него уже и не вытешешь. Об этом еще Иммануил Кант говорил.
      И Наоми - в прошлом монахиня, верующая, добросердечный посол благой вести от религиозного издательства - оказалась всего лишь непрочным, смертным, человеческим, в конце концов, существом, которому свойственны все плотские пороки и недостатки.
      Урок был выучен и проработан еще раз. И он не должен забыть его. "Воскрешение Два" не может быть населено божествами и их ангелами, их там не более, чем Иисуса-Сына Человеческого скрыто в Международном Новом Завете. Внутри этих святых снаружи типов, внутри каждого из них существовало человекообразное животное, которое пытается удержаться от падения.
      Только после этих размышлений Ренделл почувствовал себя чуточку получше.
      Завтра и послезавтра ему еще не нужно будет готовиться к тому, чтобы очистить себя, раз остальные уже находятся на небесах. Если правда выйдет наружу, он, попросту, станет одним из них, и все вместе они провалятся в преисподнюю.
      * * *
      ИХ ПОСЛЕДНИЙ УЖИН на борту лайнера "Франс" подходил к концу.
      Все заказанные Уилером блюда, от икры до "крепе Сюзетт" - запеченных блинчиков с начинкой из апельсиновой кожуры - были довольно тяжелыми для желудка, так что Ренделл ел понемногу, чувствуя, что лучше будет не излишествовать.
      Сзади себя Ренделл чувствовал тепло, исходящее от приготовленных к подаче блинчиков, но, пусть Дарлена и была восхищена столь изысканным десертом, есть ему уже не хотелось. Перед ужином он даже прилег у себя в каюте, несмотря на урчание невыключающегося телевизора, и принял душ, после чего похмелье несколько отпустило. Но вот аппетита не было.
      Он осмотрел их небольшой стол, разместившийся в задней части блиставшего огнями ресторана "Шамбор" с его покрытым звездами потолком. Слева от него Дарлена испытывала терпение юного стюарда, обращаясь к нему на своем ужасном французском, который преподают в колледжах. Справа, со скрещенными на коленях руками сидела Наоми Данн - холодная, надменная, отзывающаяся лишь тогда, когда к ней обращались. Ренделл попытался вспомнить ее обнаженной, все ее женские прелести, ее пароксизмы во время оргазма. Но только это ему никак не удавалось. Почему-то это было невозможно представить, как, скажем, изнасилование девственницы-весталки. Стул напротив его собственного места пустовал.
      Минут пятнадцать назад Уилера вызвали по системе внутренней связи. Ему звонили из Лондона.
      Отодвинув стул и проглотив последний кусок говядины "а-ля Шатобриан", Уилер прорычал:
      - Черт подери, кому это понадобилось звонить в такое время?
      Он ушел, лавируя между столиками, раздавая улыбки налево и направо, приветствуя знакомых пассажиров, затем поднялся на два пролета покрытой ковром лестницы в Центр связи.
      Лениво следя за тем, как стюард накладывает Дарлене порцию "крепе Сюзетт", Ренделл неожиданно услышал голос Наоми Данн, обращавшейся к официанту:
      - Мистер Уилер возвращается. Можете подавать десерт и ему.
      И действительно, издатель уже спустился по ступеням и быстро прокладывал себе путь между столиками, даже не оглядываясь по сторонам. Когда он подошел поближе, Ренделл отметил, что Уилера что-то беспокоит.
      Тот плюхнулся на свое место и засопел от досады.
      - Вот же, черт побери, неудача, - пробормотал он, беря салфетку, затем нахмурился.
      - Что случилось, мистер Уилер? - решилась спросить Наоми.
      Тот вскинул голову, как будто впервые увидал своих соседей по столу.
      - Звонил доктор Джеффрис из Лондона. Возможно, что у нас появятся проблемы.
      Подошел официант, чтобы лично наложить Уилеру полагающуюся порцию блинчиков, но тот, брюзжащим голосом отослал его:
      - У меня нет настроения на это. Лучше налейте-ка мне свеженького кофе по-американски.
      - Какого рода проблемы? - допытывалась Наоми.
      Уилер даже не обратил на нее внимания. Теперь он говорил только лишь с Ренделлом:
      - Должен сообщить, что доктор Джеффрис очень взволнован. Он прекрасно понимает, как мало у нас времени на подготовку рекламной кампании, и знает, что у нас нет никакого запаса для всяческих отсрочек или переделок чего-либо. Но раз Флориан Найт недоступен для нас именно тогда, когда он нам более всего нужен, то у нас преполагаются неприятности.
      Это было так непохоже на Уилера - говорить обиняками. Ренделл был заинтригован.
      - Но почему же это доктор Найт для нас недоступен?
      - Извини, Стив. Мне нужно было все объяснить. Доктор Джеффрис прибыл сегодня в Лондон из Оксфорда, чтобы встретиться с Флорианом Найтом в Британском Музее. Цель приезда доктора Джеффриса состояла в том, чтобы сообщить доктору Найту о необходимости поездки того в Амстердам в качестве твоего личного консультанта в "Воскрешении Два". Среди множества всех остальных твоих консультантов он самый ценный. Знания доктора Найта по всем аспектам Нового Завета - не только филологическим, но и, скажем, бытовым условиям в Палестине первого века нашей эры - весьма широкомасштабны и глубоки. Так вот, они обсудили новое назначение Найта и договорились встретиться еще и вечером, чтобы поужинать и продолжить беседу. Несколько часов назад, когда доктор Джеффрис уже выезжал из своего клуба, ему позвонила одна девушка, невеста доктора Найта. Как-то я с ней уже встречался. Весьма разумная молодая особа. Мисс Валери Хьюгз. Так вот, по телефону от имени Найта она сообщила Джеффрису, что ужин следует отменить. Доктор Найт неожиданно заболел, причем, заболел очень сильно - Джеффрис это тоже выяснил - так что он будет отсутствовать не только вечером, но даже не сможет встретиться с нами и со своим наставником и завтра.
      - Так ничего страшного, - пожал плечами Ренделл. - Даже если я завтра не встречусь с Найтом, рано или поздно...
      - Тут суть не в завтрашнем дне, - перебил его Уилер. Вся штука в том, что мисс Хьюгз сообщила доктору Джеффрису еще и о том, что он - ясное дело, Найт - в обозримом будущем не сможет прибыть в Амстердам для работы над проектом! Только это, и ничего более! Ну ладно, у доктора Джеффриса и так голова кругом пошла, чтобы прояснять вопрос дальше. Он только спросил, когда можно будет позвонить, чтобы поинтересоваться состоянием здоровья своего протеже, на что мисс Хьюгз замялась и промямлила нечто, вроде того, что сначала ей надо будет проконсультироваться с врачом Найта. После чего она повесила трубку. Очень, очень странно. Для нас это одно расстройство. Если доктор Найт не будет задействован в проекте, нас ждет серьезный удар.
      - Да, - согласился с ним Ренделл. - И вправду, все звучит очень странно.
      Дарлена, которая прислушивалась к их разговору, направила вилку с куском блинчика в сторону издателя:
      - Хей, раз нам не с кем встречаться в Лондоне, так, может, поплывем на корабле прямо до Гавра?
      Уилер неодобрительно зыркнул на нее.
      - Нам есть с кем встретиться в Лондоне, и мы, мисс Николсон, не собираемся в Гавр. - После чего вновь обратился к Ренделлу: - Я договорился с доктором Джеффрисом, что завтра мы встречаемся с ним в Британском Музее, в два часа дня. Я хочу уговорить доктора Джеффриса, чтобы тот воспользовался всем своим авторитетом и уговорил Найта присоединиться к работе над проектом сразу же после выздоровления. Это вопрос жизненной важности для нашего ближайшего будущего.
      Ренделл задумался, а потом, совершенно непредумышленно, высказал то, что было у него на уме:
      - Джордж, но вы так и не сказали, что же случилось с доктором Найтом. Чем он заболел?
      Уилер и сам был обескуражен.
      - А бог его знает... Доктор Джеффрис и сам не сказал мне, что же с Найтом стряслось. Ничего, будет причина спросить у него завтра.
      * * *
      ЛОНДОН ВСТРЕТИЛ ИХ ХМУРО, повсюду толпились люди, но это не изменило намерений Уилера, и после посещения гостиницы "Дорчестер" на Парк Лейн, шофер на "Бентли S-3" отвез всех к величественному зданию Британского Музея в Блумсбери. В машине их было трое. Дарлена оправилась в экскурсию по городу: Вестминстерское Аббатство, Пикадилли, Тауэр, Букингемский дворец.
      Когда они вышли к колоннаде у главного входа в Музей на Грейт Рассел Стрит, Ренделлу неожиданно вспомнилось единственное предыдущее посещение он был тут с Барбарой и Джуди, тогда еще совсем маленькой.
      Ему вспомнилась громадная сфера читального зала с концентрическими кругами книжных шкафов и пультом библиотекаря посредине. Он вспомнил и собственное восхищение тогдашними экспозициями: гравированные в 1590 году карты кругосветной экспедиции сэра Френсиса Дрейка, первое фолио шекспировских пьес, ранние рукописные копии "Беовульфа", судовые журналы лорда Горацио Нельсона, антарктические дневники капитана Скотта, голубого цвета лошадка времен династии Тан, Розеттский Камень с его иероглифами, выбитыми в 196 году до нашей эры.
      После того, как доктор Джеффрис встретил всех в главном фойе, он же повел их по выложенному мрамором коридору наверх, в помещения помощников Главного хранителя музея, где сейчас было рабочее место доктора Найта. Наоми описала доктора Джеффриса довольно-таки верно. Ростом он был чуть ниже шести футов, с широкой грудной клеткой, всклокоченными седыми волосами; у него была небольшая голова, глаза с красными ревматическими прожилками, розового цвета нос с крупными порами на коже, висячие усы, морщинистое лицо, полосатый галстук-бабочка, пенсне на цепочке. Одет он был в синего цвета костюм, который не мешало бы погладить.
      В то время, как смущенный Джеффрис провожал дорогих гостей - Уилер рядом с доктором, Ренделл с Наоми чуть позади - американцу было интересно, когда же издатель упомянет имя Найта. И в тот же миг, как будто тот воспринял экстрасенсорное послание, он услышал, как Уилер спрашивает:
      - Кстати, профессор, насколько серьезна болезнь доктора Найта? Я еще вчера хотел спросить, что же с ним стряслось?
      Но Джеффрис, казалось, вопроса и не услышал. Он приостановился, как будто о чем-то глубоко задумался, и глянул через плечо:
      - М-м... мистер Ренделл, пока мы еще на первом этаже... можно кое-что увидеть. Это две самые крупные хранящиеся у нас ценности, имеющие отношение к Новому Завету - Синайский и Александрийский Кодексы. Ага... во время ваших обсуждений вы часто будете слышать эти названия. Если вы располагаете временем, то я бы рекомендовал вам совершить небольшую экскурсию.
      Ренделл и слова не успел промолвить, как Уилер уже ответил за него:
      - Ну конечно же, профессор. Стив желает осмотреть все. Ведите нас... Стив, присоединяйтесь к нам. Наоми не будет чувствовать себя брошенной.
      Ренделл пристроился к Джеффрису справа.
      - Сейчас мы пройдем через Зал Рукописей в хранилище, где и находятся наши самые редкие экспонаты. У нас оно называется "Зал "Магна Карты", объяснял Джеффрис. - Знаете, мистер Ренделл, пока не были сделаны такие... м-м-м... важные и замечательные открытия в Остиа Антика, самым древним из имеющихся у нас был фрагмент Евангелия от Иоанна, кусочек размерами 3, 5 на 2, 5 дюйма, написанный по-гречески и найденный среди всякого мусора. Написан он был где-то до 150 года нашей эры. Сейчас он находится в Манчестере, в Библиотеке Джона Райландса. Помимо него у нас имеются папирусы с новозаветными текстами, приобретенные А. Честером Битти, американцем, проживающим здесь, в Лондоне, а также папирусы, купленные швейцарским банкиром Мартином Бодмером. Эти папирусы могут быть датированы 200 годом нашей эры. Понятное дело, что один из них, Бодлеровский папирус 2... - Тут Джеффрис замолк и весело глянул на Ренделла. - Только это может быть для вас уже и неинтересным. Вы уж простите меня за излишнюю педантичность.
      - Но ведь я же здесь именно затем, чтобы учиться, - ответил Ренделл.
      - М-м-м... все так, и вы узнаете здесь много нового. Конечно, наши молодые исследователи, как, например, Флориан, могли быть вам более полезными. Тем не менее, давайте уж я расскажу. Если не считать фрагменты из Остиа Антика - Евангелия от Иакова и Пергамента Петрония - не считать потому, что в плане изучения Библии с ними трудно сравнить что-либо еще самые значительные библейские находки за последние 1900 лет я бы оценил следующим образом...
      Задумавшись, он приостановился у в хода в Зал Рукописей, по-видимому, перебирая в уме бесценные открытия.
      - Во-первых, - начал Джеффрис, - это пять сотен выделанных кож и папирусных свитков, открытых в 1947 году в окрестностях Кирбет Кумран. Всему миру они известны как Свитки Мертвого Моря. Второе, это Синайский Кодекс, найденный во всем своем объеме в 1859 году, в монастыре святой Екатерины на горе Синай. Эта написанная по-гречески копия Нового Завета была сделана в четвертом веке, теперь она находится у нас, и я собираюсь ее вам показать. Третьи по значимости, это тексты Наг Хамади, обнаруженные в 1945 году неподалеку от деревни Наг Хамади в Верхнем Египте. Эта находка состоит из тринадцати папирусных книг, хранившихся в зарытых в землю кувшинах. Открыли их местные крестьяне, рывшие ил, используемый ими в качестве удобрения. В этих рукописях четвертого века содержатся 114 речений Иисуса, некоторые из них были неизвестны до открытия этой коптской библиотеки. Четвертое - Ватиканский Кодекс, греческая Библия, переписанная около 350 года нашей эры и хранящаяся теперь в библиотеке Ватикана. Его происхождение неизвестно. Пятое открытие, это Александрийский Кодекс, собственность Британского Музея - греческие тексты, записанные на выделанном тонком пергаменте перед пятым веком нашей эры. В Лондон Кодекс попал в 1628 году в качестве подарка королю Карлу I от константинопольского патриарха.
      - Мне очень неловко признаваться в собственном невежестве, - сказал Ренделл, но я даже не знаю, что означает слово "кодекс".
      - И вы поступаете разумно, прося объяснить, - ответил польщенный Джеффрис. - Слово "кодекс" произошло от латинского caudex, что означает "ствол дерева". Это связано с тем, что древние таблички для письма изготавливались из дерева, покрытого слоем воска. Древние кодексы послужили началом для современных книжек. Во времена Христа все языческие писания, в большинстве своем, представляли свитки папируса или пергамента - ужасно неудобные для читающего их. И во втором веке нашей эры принялась форма кодексов. Папирусные свитки разрезались на листы, которые затем скреплялись по левой стороне. Как я уже говорил, это и стало началом современной книги. Так, теперь... сколько же важных библейских источников и открытий, если не считать находки в Остиа Антика, расположил я по значимости?
      - Пять, профессор, - подсказал Уилер.
      Джеффрис, не спеша, продолжил движение, рассуждая на ходу:
      - Спасибо, Джордж... Мистер Ренделл, мне следует упомянуть еще четыре, уже без специального порядка. С моей стороны - в качестве переводчика и исследователя текстов - было бы непозволительным не вспомнить открытия молодого германского пастора и библеиста Адольфа Дейссмана. До Дейссмана переводчики Нового Завета уже давно открыли, что новозаветный греческий язык отличается от классического литературного, и они предположили, что это некий чистый, чуть ли не священный язык, используемый исключительно для Писаний. В 1895 году, исследовав массу древнегреческих папирусов, найденных в течение предыдущих столетий: сохранившиеся фрагменты документов двухтысячелетней давности; деловые письма, домашние счета, прошения, сочинения, черновики - Дейссман смог доказать, что тогдашний бытовой язык, греческий язык повседневной жизни так называемый "койне" - и есть тот самый язык, которым пользовались евангелисты. И это стало причиной революции, грянувшей в области переводческой деятельности.
      Доктор Джеффрис вновь скосил глаза на Ренделла.
      - Следующие три наиболее ценные находки - это открытие могилы святого Петра на античном кладбище, находящемся на тридцатифутовой глубине под Ватиканом; и она была признана настоящей. В любом случае, доктор Маргерита Гвардуччи расшифровала надпись на камне, обнаруженном под нефом базилики, и в этой надписи - которая датируется не позднее 160 года нашей эры говорится: "Петр похоронен здесь". Затем, открытие 1962 года в Израиле строительного блока, предназначенного для возведения памятника императору Тиберию, то есть, относящемуся к не позже 37 года нашей эры. На этом камне было выбито имя Понтия Пилата, за которым следовали слова "prefectus Udea" - тот самый титул, которым он именуется и в Пергаменте Петрония. И, наконец, находка 1968 года - каменная гробница в Гив'ат Ха-Мивтар в Иерусалиме. Воистину значительная находка - скелет человека по имени Иехоханан, это имя было написано по-арамейски на гробнице, запястья и кости на ногах которого были пробиты семидюймовой длины гвоздями. Этот скелет двухтысячелетней давности был первым физическим свидетельством того, что в новозаветные времена людей в Палестине распинали таким образом. История говорит нам, что с преступниками поступали именно так. Евангелия рассказывают, что это произошло и с Иисусом. Но только теперь, после обнаружения останков Иехоханнана книжные знания были подтверждены практикой.
      Доктор Джеффрис снял пенсне и указал вперед.
      - Мы на месте.
      Ренделл заметил, что они уже прошли застекленные витрины Зала Рукописей и теперь направлялись к двери следующего помещения. У входа висела специальная табличка:
      ОТДЕЛ РУКОПИСЕЙ
      ЗАЛ ИССЛЕДОВАНИЙ
      СИНАЙСКИЙ КОДЕКС
      МАГНА КАРТА
      РУКОПИСИ ШЕКСПИРА
      Охранник у двери - в черном кепи, серой мундирной блузе и черных брюках - отдал доктору Джеффрису дружеский салют. Сразу же у входа в зал находилась длинная металлическая витрина с двумя синими занавесками, закрывающими две стеклянные панели.
      Доктор Джеффрис приподнял левую занавеску и пробормотал:
      - Александрийский Кодекс, и... м-м-м... больше о нем не стоит думать. Для нас он не так важен. - После чего, с огромной нежностью, приподнял вторую синюю занавесь, взгромоздил пенсне на нос и широко улыбнулся лежащей за стеклом старинной книге: - Вот где она. Одна из трех главнейших рукописей в библеистике - Синайский Кодекс.
      Стив Ренделл и Наоми подошли поближе и поглядели на темно-коричневатые пергаментные страницы, каждая из которых была покрыта четырьмя узкими колонками аккуратно выписанных слов на греческом языке.
      - Вы видите фрагмент Евангелия от Луки, - объяснил Джеффрис. - В углу имеется табличка с комментарием.
      Ренделл прочел текст на небольшой карточке. Синайский Кодекс был открыт на стихе 14 двадцать третьей главы. В нижней части третьей колонки на левой странице были строки, описывающие агонию Христа на Оливовой горе, которые многим библеистам прошлого были неизвестны до открытия Кодекса, и потому не были использованы в их переводах.
      - В первоначальном состоянии, - сообщил доктор Джеффрис, - рукопись, возможно, содержала 730 листов. Сохранилось же 390 листов - из них 242 относятся к Ветхому Завету, а 148 представляют полный новозаветный текст. Как вы видите, пергамент изготовлен как из овечьих, так и из козьих кож. Написанный только лишь заглавными буквами текст - это плод труда трех различных переписчиков, скорее всего, еще до 350 года нашей эры. - Джеффрис вновь обратился к Ренделлу: - То, что большая часть Синайского Кодекса сохранилась - это весьма захватывающая история. Вы когда-нибудь слышали имя Константина Тишендорфа?
      Ренделл отрицательно покачал головой. Это странное имя было ему неизвестно, но оно его заинтриговало.
      - Если коротко, нашу волнующую историю можно представить следующим образом, - с явным удовольствием начал свой рассказ Джеффрис. - Тишендорф был германским библеистом. Он вечно ездил туда-сюда по всему Ближнему Востоку, разыскивая старинные рукописи. Во время одной из своих поездок, в мае 1844 года, он добрался до укрепленного монастыря святой Екатерины на горе Синай в Египте. Как-то раз, идя по монастырскому коридору, он заметил довольно-таки большую мусорную корзину, набитую чем-то, похожим на вырванные рукописные листы. Немного порывшись в корзине, Тишендорф убедился, что это были старинные пергаменты. Две подобные корзины были уже сожжены как никому не нужный хлам, и вскоре за ними должна была последовать и эта. Каким-то образом Тишендорф упросил монахов показать ему содержимое корзины. Рассортировав его, он обнаружил 129 листов греческого перевода Ветхого Завета. Монахи, не понимая ценности находки, позволили ученому оставить себе 43 листа, которые тот забрал с собой в Европу и показал королю Саксонии.
      - Но они не были частью этого кодекса? - спросил Ренделл.
      - Погодите. Через девять лет Тишендорф возвратился в монастырь за следующим уловом. Монахи вели себя несговорчиво, но Тишендорф не сдавался и, как мог, сбивал цену и тянул время. Прошло еще шесть лет, и в январе 1859 года настырный немец снова вернулся на гору Синай. Имея на сей раз больше денег, он, все же, никак не мог уговорить монахов продать ему древние рукописи. Но в самый последний день он разговорился с монастырским служкой о старинных Библиях. Чтобы доказать свою начитанность, тот проговорился о том, что читал одну из древнейших известных Библий. После этого он снял с наддверной полки, где хранилась посуда, тяжелый сверток, закутанный в красную ткань. Он размотал ее, и вот тогда-то пред глазами Тишендорфа предстал Синайский Кодекс, включающий в себя самый старинный полный состав новозаветных книг, известный кому-либо.
      Доктор Джеффрис откашлялся.
      - Кто может представить себе волнение Тишендорфа, сравнимое, в чем я уверен, с чувствами Колумба, увидавшего Новый Свет. После долгих уговоров, занявших несколько месяцев, Тишендорф упросил монахов предложить Кодекс в качестве подарка покровителю своей церкви, которым был никто иной как русский царь. Синайский Кодекс оставался в России вплоть до революции 1917 года и до правления Ленина и Сталина. Коммунистов Библия не интересовала. За большие деньги они пытались продать ее в Соединенные Штаты, но безуспешно. В 1933 году британское правительство и Британский Музей собрали сто тысяч фунтов стерлингов, чтобы выкупить Кодекс, и вот он перед вами. Великолепная история, не так ли?
      - Великолепная, - согласился с ним Ренделл.
      - Я подсократил ее, - продолжил Джеффрис, - ведь вас ожидает история намного более интересная - раскопки профессора Монти и открытие в Остиа Антика Евангелия от Иакова, новозаветная находка, которая древнее Синайского Кодекса почти на три сотни лет, открытие, которое старше любого из канонических евангелий более, чем на полвека; сочинение, приписываемое родственнику Христа и свидетелю большей части Его жизни. И сейчас, возможно, вам, мистер Ренделл, сделан изумительный подарок - вы будете распространять весть об этом по всему миру. А вот теперь, по-видимому, лучше всего нам будет подняться в комнату доктора Найта и разобраться с практическими аспектами предстоящей вам миссии. Следуйте за мной, пожалуйста.
      Вместе с Уилером и Наоми Данн, Ренделл отправился за Джеффрисом. Они поднялись на два этажа и подошли к самой обычной крашеной двери. Джеффрис открыл ее, пригласил всех войти и объявил:
      - Это и есть кабинет заместителя генерального хранителя Музея, который доктор Найт использовал в качестве собственной штаб-квартиры.
      Сейчас это было наполовину жилое, наполовину рабочее обиталище ученого. Со всех сторон, от пола до потолка, громоздились книжные полки. Справочники, книги и папки с бумагами лежали на полу и столах, из-за чего у окошка едва-едва оставалось место для старого письменного стола, запертых картотечных шкафов, диванчика и пары стульев.
      Запыхавшийся после подъема по лестницам, доктор Джеффрис уселся за столом. Уилер и Наоми Данн нашли себе местечко на диване. Ренделл подвинул стул поближе к столу и тоже уселся.
      - Ф-фу, конечно, было бы лучше отвести вас в буфет для персонала, где можно было бы поболтать за чашкой чая, - сказал Джеффрис.
      Уилер поднял руку.
      - Нет, нет, профессор, все и так превосходно.
      - Ну и замечательно, - ответил тот. - Я так подумал, что наш разговор было бы лучше провести без особой рекламы. Для начала, хотелось бы сказать, что я мало чего могу сообщить нового о нашем молодом докторе... м-м-м... Флориане... Флориане Найте. Его таинственное поведение, равно как и его недосягаемость, меня совершенно обескуражили и обеспокоили. После моего вечернего звонка вам я никак не мог с ним связаться, точно так же, как и с его невестой, мисс Валери Хьюгз. Вы меня просили о чем-то... я забыл, вы уж простите мою забывчивость... вы еще внизу интересовались чем-то, связанным с доктором Найтом, не так ли?
      Уилер поднялся с диванчика и направился к стоящему возле стола стулу.
      - Правильно, профессор, вчера вечером я хотел спросить у вас еще кое о чем. А именно, чем же так внезапно доктор Найт заболел? Что с ним?
      Доктор Джеффрис подергал себя за усы.
      - Я бы и сам хотел это знать. Мисс Хьюгз ничего не уточняла, к тому же, она и не дала возможности спросить. Она сказала лишь то, что Флориан слег с очень высокой температурой. Его врач отметил, что самое необходимое сейчас, это обеспечить больному длительный покой.
      - Мне кажется, что это нервное расстройство, - предположил Уилер, а потом обратился к Ренделлу: - А ты, Стив, что скажешь?
      То, о чем подумал Ренделл, ему никак не понравилось, но отвечал он серьезно:
      - Ну, если это нервное расстройство, выходит, должны были иметься какие-то его признаки, пускай краткие, но вызывающие тревогу. Возможно, доктор Джеффрис сможет рассказать нам об этом. - Он повернулся к их хозяину. - Вы не замечали чего-нибудь необъяснимого в поведении доктора Найта за последние несколько месяцев - какие-нибудь недостатки, проколы в работе?
      - Абсолютно ничего! - патетически заявил тот. - Доктор Найт самым добросовестным образом выполнял все данные ему мною поручения, можно даже сказать: выполнял блестяще. Доктор Найт специалист в греческом, персидском, арабском, иврите, ну и конечно же, арамейском языках, всех тех, с которыми мы имеем дело чаще всего. То, что он делал, работая здесь, было безупречным, именно таким, каким и было мне нужно. Поймите это. Молодому человеку, обладающему такими знаниями как Флориан Найт не нужно было переводить по словечку арамейские тексты или фрагменты папирусов. Обычно он читал прямо с листа, легко, естественно, как будто бы это был его родной язык, как если бы он читал утренний выпуск "Таймс". В любом случае, умение доктора Найта переводить арамейские, древнееврейские и древнегреческие тексты на английский для нашего переводческого комитета в Оксфорде всегда отличалось точностью и блеском, которые только можно было желать.
      - Короче говоря, он не делал никаких ошибок, особенно в прошлом году, так? - настаивал на своем Ренделл.
      Прежде чем ответить, Джеффрис долго разглядывал его.
      - Дорогой мой ученик, людские существа склонны к несовершенству, а их творения всегда могут оказаться ошибочными. Ошибки прошлого - равно как и неизвестные доселе знания, полученные при археологических раскопках и филологических исследованиях - и заставляют ученых делать новые переводы Библии. Попытаюсь объяснить получше, чтобы вам стали понятны проблемы, с которыми столкнулся и доктор Найт. Возьмем, к примеру, слово "pim". В Библии оно встречается всего лишь один раз, в книге пророка Самуила. Переводчики всегда считали, будто "pim" означает какой-то инструмент, и они относили его к плотницким. Сравнительно недавно переводчики выяснили, что на самом деле "pim" означает меру веса, равно как и "шекель", посему, последующие издания Библии используют это слово уже правильно. Другой пример. В старых английских изданиях Библии стих 14 главы 7 Книги Исайи приводился в таком звучании: "Итак, сам Господь дает вам знамение: се Дева во чреве приимет..."<Так в каноническом русском переводе - прим. перев.> Многие годы стих этот рассматривался как пророчествующее рождение Христа. Переводчики "Пересмотренной Стандартной Версии" этот стих переделали, и теперь его следует читать следующим образом: "Се, девица во чреве приимет..." Теперь они переводили с древнееврейского оригинала, где слово "almah" означает "молодая женщина, девушка". Ранние же Библии переводились с неточного греческого текста, где использовалось слово "parthenos", которое означает "девственница, непорочная Дева".
      - Превосходный материал для рекламной кампании! - воскликнул с благодарностью Ренделл.
      Доктор Джеффрис склонил голову набок и предостерегающе поднял палец.
      - Но, мистер Ренделл, бывает и так, что переводчики заходят слишком далеко в осовременивании, и новые значения даются уже неверно. Например, Павел передает нам речение Господа: "Благословенно более давать, чем получать". Именно так звучит буквальный перевод с греческого. Но вот переводчики "Новой Английской Библии" проявили рвение провести параллель с английской идиомой, так что теперь у них это речение читается как: "Больше радости в том, чтобы отдавать, а не получать". Так что теперь это место стало неудачным не только по переводу с точки зрения буквальности, но оно еще поменяло и смысл. Утверждение превратилось в случайное, чуть ли не ленивое замечание. Сильное высказывание стало слабым, никаким. Более того, имеется ведь принципиальная разница между тем, чтобы быть радостным и быть благословенным. Так вот, доктор Найт никогда не был виновником подобных инноваций. Обдумывая всю нашу прошлую работу, я никоим образом не смог бы осудить проделанное Флорианом. Позвольте мне объяснить...