Я вошла в пустое купе, но вскоре ко мне присоединилась американская пара и села напротив. Они старались быть дружелюбными, как и большинство американцев, путешествующих по Европе, пытались завязать разговор. Я улыбалась, кивала, но ничего не отвечала. Боялась, ведь я же путешествовала по своему собственному паспорту на имя Эдит Ирвинг – может, волосы чуть ярче покрашены, но это же нормальная женская прихоть, – но Клифф велел мне зарегистрироваться в Цюрихе под именем Хельги Хьюз. Разумеется, я постаралась выглядеть, как эта ужасная сумасшедшая Хельга. Перед приездом в город мне пришлось надеть черный парик и солнцезащитные очки в туалете поезда, поэтому не стоило завязывать знакомство с дружелюбными американцами, рассказывать о себе, а то и дождаться столь обычного в пути вопроса: может, остановимся в одном отеле, разве не приятно будет посмотреть на Цюрих вместе? Нет!

Но они все говорили и говорили, хотя я и рта не раскрыла. Парочка из Огайо или Индианы, первая поездка в Европу, разве не прекрасно, все такое старое, столько культуры, соборов.

Я извинилась, взяла сумку и вышла в туалет, прежде чем мы подъехали к Цюриху. Надела парик, очки и перешла в другой вагон. От станции я взяла такси до отеля "Бор о лак", мы останавливались там с родителями давным-давно, еще в детстве. И вот тогда-то они и начались, совпадения, снова и снова преследующие меня на протяжении всего путешествия. Можете назвать их волшебством или случаем, но меня они приводили в настоящий шок. В отеле не было свободных номеров, портье сказал мне, что позвонит и выяснит, где есть места. В Цюрихе непросто найти комнату из-за огромного количества людей, снующих по городу туда-сюда с чемоданами, набитыми банкнотами, вносящих деньги на счет, снимающих их. Так что я решила подождать, и через минуту они были тут как тут: дружелюбная американская парочка с поезда, открыли рты от удивления при виде моего маскарада. Вот же она, та блондинка из купе, мы смотрели на нее в течение шести часов, а теперь на ней черный парик и очки. И я подумала, ох ты господи, если сейчас они услышат мое имя, если клерк скажет: "Все в порядке, фрау Хьюз, мы нашли вам номер", вряд ли это будет хорошо.

Так что я быстро схватила сумку и рванула из отеля, прыгнула в другое такси и поехала в "Гларнишоф" на Параденплац, большой цюрихской площади. Там комната нашлась. Я чувствовала себя смешной в этом парике, очках, с тонной косметики на лице, которая, согласно плану, должна была меня зрительно состарить, но, похоже, этот ужасный грим никого не обманул, или, может, швейцарцы просто чрезвычайно вежливы и привыкли задавать как можно меньше вопросов. Как бы там ни было, фрау Хьюз, или Хогус, как произнес мою новую фамилию портье, наконец-то вошла в свой номер, съела хороший, но совершенно не перевариваемый обед и приняла две таблетки валиума, ведь у меня выдался действительно ужасный день.

Я крепко проспала до утра, потом снова нанесла жуткий маскировочный макияж и пошла на улицу искать банк. Клифф на этот счет не сказал ничего определенного, так что я выбрала первый попавшийся, естественно, один из самых крупных: Швейцарский кредитный банк, прямо справа от гостиницы на Параденплац. Такое впечатляющее здание, большое, древнее. Оно излучало атмосферу надежности и уверенности. Хорошо, подумала я и вошла внутрь, чувствуя, как вспотели руки, ноги, все тело.

Я была поражена, насколько легко все прошло. Я мысленно репетировала длинный серьезный разговор с директором банка по поводу открытия счета, но меня встретили две милые девушки, сказавшие: "Нет-нет, вам всего лишь надо заполнить эти бланки". Я заполнила их и вручила мужчине за стойкой. Еще я отдала ему тысячу швейцарских франков, что, как мне объяснили, было обязательно для открытия счета гражданином Швейцарии. Клерк дал мне квитанцию, на которой написал "Фрау Хельга Хьюз", но произнес фамилию как "Юкус", на швейцарском немецком это слово значит "шутка".

Прошло еще немного времени, а потом маленький мужчина с гитлеровскими усиками принес мне чековую книжку фрау Хельги Р. Хьюз, с именем на каждой странице. Клифф предупредил меня, что если это произойдет, то может погибнуть все дело. Я заявила:

– Нет, так не пойдет. У меня бизнес в Париже и Нью-Йорке, и все дела идут под именем Х.-Р. Хьюз. Ну, вы, наверное, понимаете, женщинам вообще непросто заниматься бизнесом, поэтому банковский счет должен быть открыт только на фамилию Хьюз и два инициала. Он предназначен исключительно для дела, – распалялась я. – Не хотелось бы перепутать этот счет с моим личным. Я вообще постоянно все путаю, – что на самом деле было недалеко от истины.

Мужчина ответил:

– Возвращайтесь примерно через час.

Так я и поступила. Он дал мне новую чековую книжку и квитанции, все выписано на имя Х.-Р. Хьюз. Я спросила, можно ли мне депонировать чек на пятьдесят тысяч долларов, тот самый, который мне дал Клифф, и показала им его, а служащий с улыбкой ответил:

– Разумеется, фрау Юкус.

А потом наступил момент истины. Я думала, что упаду в обморок. Кассир в окошке сказал:

– Фрау Хьюз, вы должны расписаться на обороте чека. Надо его заверить.

И что мне оставалось делать? Я ответила:

– Все в порядке, подождите секундочку, – отнесла чек на одну из стоек посреди зала, стоящих прямо на мраморном полу, взяла фальшивый паспорт и попыталась скопировать подпись оттуда как можно точнее, но рука дрожала, и было понятно, что закорючка на чеке не имеет ничего общего с образцом из документа. Но когда я принесла бумаги обратно к кассиру, тот даже не удосужился на них посмотреть.

Вот так и начались мои деловые взаимоотношения с этим человеком, Ховардом Хьюзом, хорошим другом Клиффа.

Поезд во Франкфурт уходил только в 11.30 утра, так что я решила пройтись по Банхофштрассе. Купила несколько свитеров для детей и марципаны для Клиффа – большую плитку покрытого шоколадом марципана, которой ему хватит дня на два, а потом мой муж, как обычно, будет мучиться животом. Хотя за все мои страдания, испытанные в Цюрихе, он это заслужил.

Поездка обратно во Франкфурт была гораздо комфортнее, чем в Швейцарию. Я засунула паспорт Хельги Хьюз под шарф на самое дно сумочки, чтобы по ошибке не вытащить его и не показать вместо своего собственного. Именно тогда меня посетила мысль, что хорошо бы иметь еще один документ и летать прямо из Испании в Швейцарию, а не в объезд, чтобы не бросать надолго детей... Но поездка обратно была великолепной, все мрачные мысли полностью выветрились из головы. Стояло начало мая, и по всей долине Рейна цвела flieder, сирень, впрочем, как и все остальные цветы и деревья, названия которых были мне неизвестны. Я уже и забыла, как прекрасна долина Рейна по весне. На Ибице настоящей весны не увидишь, только цветы миндаля в феврале, похожие на шарики ванили, или соцветия земляники в долине Сан-Хосе; а потом все вокруг выжигает солнце, и сразу наступает лето. Там нет такого буйства природы, прорыва из зимнего мрака в весну, мягкости долины, величия цветения. Я даже слегка всплакнула, потому что природа вокруг напомнила мне о детстве, о вещах, навеки ушедших в прошлое, об умерших родителях; об их саде в буйстве весеннего цветения... или это были слезы облегчения от того, что весь этот кошмар позади и моя первая поездка подходит к концу.

Во Франкфурте я взяла напрокат машину в "Херце" и отправилась в школу своей дочери, находящуюся где-то в сорока пяти минутах езды от города. Николь уже ждала меня – пятнадцатилетняя девочка, но она настолько похожа на меня, что даже не верится. Мы поболтали, потом встретились с ее друзьями, а вечером пошли в хороший ресторан. Молодежи было по пятнадцать – восемнадцать лет, у всех длинные волосы, а некоторые ребята даже были босиком, поэтому, когда я пошла припарковать машину, служащий стоянки метнулся к нам и завопил:

– Только для гостей ресторана!

Я напустила на себя высокомерный вид и ответила:

– Прекрасно, милейший, мы и есть гости ресторана.

Он выжал из себя улыбку, а друзья Николь рассмеялись. Мы пошли внутрь и прекрасно пообедали, наслаждаясь изысканным, хотя и чересчур быстрым обслуживанием. Похоже, в ресторане хотели, чтобы их странные клиенты побыстрее убрались, но у нас с ребятами завязался такой интересный разговор, что мы засиделись даже после кофе. Мне очень понравились их идеи, и никому совершенно не хотелось расходиться.

Я остановилась на ночь в гостинице неподалеку, снова встретилась с Николь утром, а потом поехала в аэропорт и улетела в Дюссельдорф. Мой бывший муж: Дитер встретил меня со своей второй дочерью Катей и женой. Мы обнялись, расцеловались, а потом поехали в Вупперталь, в большой дом Дитера, который я знала как свои пять пальцев, ведь мы строили его вместе. Всегда приятно встретить хороших друзей, а они были самыми лучшими друзьями в мире, мой бывший муж и его жена. Людям всегда кажется это странным. Не могу понять почему, ведь я действительно любила этого мужчину, вышла за него замуж, родила ему детей и, естественно, испытываю к нему глубокую привязанность. Его вторая жена Ханна теперь заменила мать одной из моих дочерей, и я любила ее, как сестру. Мы разговаривали, смеялись, хотя в основном болтали они, так как сама я ничего не могла им рассказать о цели моей поездки в Цюрих, о том, чем занимаюсь, и о безумном плане, затеянном Клиффом. Дитер и Ханна только что вернулись из Непала, где видели далай-ламу, и теперь в красках описывали пережитое. Все было как в старые добрые времена, друзья снова вместе.

Сын Ханны от первого брака Маркус теперь жил вместе с ними, и моя дочь Катя была явно в восторге от этого. Кроме того, в доме были еще двое детей Дитера и Ханны, шести и четырех лет, а также старый пес Карл, который узнал меня и дружелюбно замахал хвостом, хотя был уже полуслепым. Это было настолько трогательно, что я совсем растаяла.

А теперь я должна рассказать вам о том, что сделала. До сих пор не могу в это поверить, но прошлого не изменишь. Все произошло, когда я открыла ящик стола и вытащила телефонную книгу, чтобы позвонить в аэропорт и заказать билет на самолет до Ибицы. Там, рядом со справочником, лежало kennkarte Ханны, ее немецкое удостоверение личности. Я взяла его, тихонько положила в свою сумочку и подумала: "С ним можно спокойно путешествовать, Ханне оно не потребуется – она всегда ездит с паспортом. А я теперь смогу легко добраться самолетом с Ибицы до Цюриха, если, конечно, мне снова придется это сделать. Не придется надолго бросать Недски и Барни". Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, а к горлу подкатила тошнота, на душе стало мерзко от презрения к самой себе. Украсть у собственной подруги! Но мной будто дьявол овладел, и я незаметно положила карту Ханны в сумочку. Сердце бешено стучало в груди, но, выходя из комнаты, я подумала: "Что ж, поздно сожалеть. Дело сделано".

В тот день, когда уехала Эдит, я вернулся домой из студии пораньше, хотелось провести время с Недски и Барни. Прочитав детям обычную порцию сказок доктора Сьюза, в восемь часов я поехал в город и поужинал в индокитайском ресторане, а потом зачем-то зашел в "Ла-Тьерру", самый популярный бар на Ибице. В одиннадцать часов официант принес мне счет, и тут вошла Нина. Она была в своем длинном кожаном пальто; в руках – маленький кейс. Прилетела из Лондона и тут же взяла такси из аэропорта в город.

Друзья, с которыми я сидел, были и ее друзьями, так что Нина присоединилась к нам. Через час лицо ее поблекло, она выглядела откровенно усталой и затем сказала:

– Я вымоталась. – И тихо добавила: – Можешь отвезти меня домой?

По дороге среди гор за деревней Святой Эулалии я задумчиво произнес:

– Никто никогда не поверит, что мы не планировали этого заранее. Никто не поверит, что ты не знала о сегодняшнем отъезде Эдит в Германию, и никто не поверит, что я не имел понятия о твоем приезде.

– Да какая разница, верят люди или нет? – ответила она. – С нами так всегда. Просто очередное доказательство, что, если предварительно ничего не планировать, все получится.

Нина должна была пробыть на Ибице неделю, верный Джон Маршалл сопровождал ее и тут. Она подписала контракт с лондонской компанией "Пай рекорде" на выпуск альбома, и Маршалл хотел устроить ей фотосессию на фоне средиземноморского пейзажа для релиза.

– К тому же в доме пора отремонтировать крышу, а мне надо отдохнуть.

Я оставил ее в поместье и поехал домой. На следующий день оба были заняты, я – починкой лодки, а Нина – крыши, но мы договорились встретиться на следующее утро.

– Умираю хочу на пляж, – заявила она. – Если погода позволит, давай пойдем на Фигерал.

Небо было затянуто тучами, но сквозь просветы в сплошном облачном покрове на десять или пятнадцать минут периодически пробивались лучи обжигающего солнца. Фигерал, пляж на северо-восточном побережье острова, был почти безлюдным, мы знали об этом еще с тех времен, когда не встречались. Никто не подозревал, что сюда можно приходить купаться, особенно в это время года. Я сказал Нине, что принесу камеру и отщелкаю пленку.

– Может, сделаю фотографию для обложки твоего диска.

– У тебя нет должного образования для такой работы, дорогой мой.

– Мне и не нужно, спасибо.

Но день выдался слишком пасмурным, а как только мы спустились с гор на пляж, Нина сразу бросилась в воду, так что для обложки ее вид был уже недостаточно гламурным. Я использовал телескопическую линзу для крупных планов, но волосы моей звезды слиплись и блестели от воды. На пляже никого не было; Нина сняла верх купальника. Я отщелкал ее в таком виде, смеющуюся, с бутылкой красного вина в одной руке...

– А где ты будешь все это проявлять? – спросила она, слегка забеспокоившись.

– Когда поеду в следующий раз в Штаты. Тебя там никто не знает.

– Пошли мне копии. Там могут быть некоторые, которые можно урезать и использовать.

Нина находилась в каком-то странном беспокойном настроении, неожиданно впадала в депрессию и столь же внезапно становилась жизнерадостной. Через некоторое время все выяснилось. Она была недовольна записанным ею альбомом, а обещанный сериал провалился.

– И я сделала то, чего никогда не делала, – наконец призналась она. – Заняла кучу денег. Самая большая ошибка в моей жизни.

– Если тебе понадобятся деньги для покрытия долга, – предложил я, – у меня будут после лета.

– Твоя афера с Хьюзом?

Я кивнул.

– Посмотрим, – сказала она. – Не хочу занимать у тебя. Ненавижу занимать деньги. Как оно движется?

Я ввел ее в курс дела на нынешний момент, опустив только тот факт, что Эдит сейчас в Цюрихе, заходит, как позже выяснилось, в Швейцарский кредитный банк под именем Хельги Ренаты Хьюз. Я объяснил Нине, что настоящая работа еще только начинается. Она нахмурилась:

– Ты действительно настолько доверяешь Дику?

– Должен. Какого черта, разумеется, я верю ему! Почему бы и нет?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Люди слишком много говорят. Они так беспечны.

– Я верю тебе, – ответил я, улыбаясь.

– Когда я не хочу говорить, из меня слова не вытянешь, даже если прибегнуть к помощи лома.

Я уже рассказал нескольким друзьям на острове, что встречаюсь с Хьюзом и работаю над его авторизованной биографией, не желая множить вокруг своей персоны ненужные домыслы и излишнее любопытство, а это был самый простой способ объяснения своих длительных отлучек. Разумеется, со всех я взял клятву о неразглашении. Двое, тем не менее, уже рассказали всю историю Нине, изобразившей приличествующую случаю смесь изумления и отсутствия интереса.

– У меня было такое непроницаемое лицо, что ты бы просто не поверил. И постоянно в голове вертелась мысль: если бы они только знали.

– Никто не должен знать. Может, когда я состарюсь и поседею, то напишу мемуары и расскажу там всю правду.

– И никто тебе не поверит, – заметила она, разразившись смехом.

После этого дня мы виделись еще один раз, тихо пообедав в безлюдном ресторанчике на окраине; а потом к ней приехал Джон Маршалл и начал снимать свою звезду для обложки альбома, а я поехал в аэропорт встречать Эдит.

Абсолютно случайное стечение обстоятельств. Просто так случилось, что Датская Отрава приехала на Ибицу в тот же самый день, когда я улетела в Германию, и просто так случилось, что Клифф встретил ее в "Ла-Тьерре", и просто так случилось, что она уехала в Лондон на следующий день после того, как я вернулась на остров.

Я принимала валиум каждое утро и каждый вечер, и спустя две недели, когда пришло время забирать деньги, день начинался уже с двух таблеток.

Двадцать седьмого мая, через две недели после моего первого путешествия, когда Беверли летела со мной до Барселоны, я под своим собственным именем поехала в Пальму, а уже оттуда, как черноволосая Ханна Розенкранц, в Цюрих. Дик встретил меня на Пальме с билетами. Не знаю почему, но тогда я надела вязаную шерстяную одежду и сапоги по колено. Потела ужасно. А потом, сидя в "ситроене" Дика на парковке, я надела парик, очки, нанесла макияж, и стало еще хуже.

Мы пошли в кафе на Борне, одно из тех больших мрачных заведений, где напитки дороги, а официанты ходят с каменными лицами. Ни словом не обмолвились о Ховарде Хьюзе или о моей поездке в Цюрих. Слишком много американцев и англичан сидели за соседними столиками. Мы говорили о погоде, друзьях; обсуждали проходящих мимо людей; а потом пришло время уходить, и мне стало спокойнее, легче на душе, хотя сумочку оттягивали три удостоверения: собственный паспорт, паспорт Хьюз, и kennkarte Ханны. Два я положила в отделение на молнии, чтобы не вытащить по ошибке, а карту Ханны – в свой бумажник, также лежащий в сумочке. Но тут мне пришла в голову мысль: что если какой-нибудь вор украдет бумажник? Или я уроню сумочку, бумажник выпадет, и я его потеряю? И меня тут же снова охватила нервозность, а ноги и руки вспотели. Я завернула kennkarte в носовой шаток, чтобы от моего пота не потекли чернила, и сжимала ее в своей влажной руке весь полет до Барселоны и оттуда в Цюрих, чувствовала себя дурой, бормотала про себя: "Ты – слабое звено. Не знаешь, как делать такие вещи. Ты совершаешь ошибку, а швейцарцы выяснят, что тебя зовут Эдит Ирвинг, и это будет конец – конец книги, Клиффа, Недски, Барни, Дика, Джинетт, Рафаэля..."

К тому времени я уже прошла сквозь швейцарский иммиграционный контроль и чувствовала себя на десять лет старше, слабой пожилой женщиной, сердце которой разрывается от страха, так тяжело оно стучало. И даже если ничего не случится в этот раз, что делать с другими поездками? Не надо бы мне возить с собой три удостоверения личности, только одно – kennkarte Ханны.

Было уже четыре часа тридцать минут, когда я прибыла в Цюрих. Швейцарский кредитный банк все еще был открыт, я ворвалась внутрь, спросила кассира, обналичен ли чек. Да, сказали мне, я ответила, что вернусь утром, и вышла на улицу, чуть не упав на асфальт. Эту ночь я провела в отеле "Готхард", а на следующее утро, вспомнив инструкции Клиффа, сняла со счета все, оставив только минимальный баланс. Мне выплатили деньги, не задав ни единого вопроса, даже паспорт не попросили. Затем я пересекла Параденплац, арендовала сейф и положила туда все бумаги Хьюза – паспорт и банковские документы. В Швейцарской банковской корпорации открыла счет на пять тысяч франков на имя Ханны Розенкранц. Все было проделано так быстро, что у меня осталось еще целых два часа до самолета в Пальму.

Так что я присела на скамейку у реки, потея на весеннем солнцепеке...

Дик прилетел на Ибицу через день после возвращения Эдит. Я передал ему десять тысяч долларов в разной валюте – швейцарской, немецкой и американской, – а потом спросил:

– Что будешь с ними делать?

– Ну, посмотрим... – Он погрузился в размышления. – Мы только что купили тот маленький "ситроен", но Джинетт вполне могла бы ездить на второй машине. Как думаешь, что лучше – "феррари" или "альфа-ромео"?

– Даже шутить не буду по этому поводу, – ответил я. – Деньги нужно сохранить в неприкосновенности, потому что, возможно, в один прекрасный день нам придется их вернуть. И если мы хотим провести все девять иннингов на поле этой аферы, то лучше не показывать признаков излишнего материального благополучия.

– А ты куда вложишь свою часть?

– Уже вложил. Аккуратно прикрепил к большому деревянному шесту в доме. Их можно увидеть, только если подняться по лестнице и забраться на шкаф. Чуть шею не сломал, пока засовывал их туда.

– Я положу деньги в холодильник, – с воодушевлением решил Дик. – В отсек для хранения овощей, под салат.

Но не из-за денег я вызвал его на Ибицу. Критическим взором осмотрев весь материал, который мы накопили за время нашей апрельско-майской поездки, я в результате почувствовал беспокойство и разочарование. Мы собрали достаточно статистических данных, чтобы составить краткий "Мировой альманах", и достаточно фактов для пространной биографической статьи, но вопиюще мало для четкой, свободной, импровизационной книги, которая уже представала передо мной в мечтах. Слишком много провалов было в детстве и молодых годах Ховарда (мы практически ничего не знали о его матери и первой жене), а голливудские похождения нашего героя вообще приходилось воссоздавать, основываясь только на вырезках из газет и нашей собственной фантазии. Дик спорил со мной, что воображения более чем достаточно, но я с ним был совершенно не согласен.

– Послушай, – аргументировал я, – я перечитал собранные материалы дважды. Я не видел ни одного фильма, снятого Хьюзом. До сих пор не могу разобраться в махинациях с "Транс уорлд эйрлайнз". Мы слабы, и слабы именно в вопросе красок. Все слишком сухо, бесцветно. Что произошло с Ховардом, когда его брак распался в тысяча девятьсот тридцатом году? С кем он жил? Все это нам необходимо узнать.

– Вот как раз это мы можем сочинить.

– А проверить? Нет, не пойдет.

Мы долго спорили, и в конце концов Дик уступил мне, а потом, как обычно, под занавес разговора открыл правду.

– Просто не хочу снова уезжать от Джинетт и Рафаэля, – сознался он. – Последняя поездка была для меня просто адом. Ты был с Эдит, а я один. Ненавижу это.

– Дик, – принялся успокаивать его я, – книга – это цель. Мы должны сделать все правильно, иначе получится фарс, а правильно не выйдет, если мы не совершим еще одну исследовательскую поездку.

– Куда?

– В Лос-Анджелес. По пути заскочим в Хьюстон и заполним пробелы, но сначала остановимся в Нью-Йорке. Я бы хотел дорваться до материалов "Тайм-Лайф". Давай, – настаивал я. – Помни, на кону большие деньги.

– Эти поездки уже стоили нам пять тысяч баксов.

– Вот для этого и нужны деньги, – напомнил я.

Дик немного подумал, затем решительно кивнул:

– Ты прав. Когда поедем?

– На следующей неделе. Первого июня. И все, это будет наша последняя исследовательская экспедиция. В этот раз нам повезет, – добавил я. – Удача любит трудолюбивых.