Глава 3

Столпотворение на Ибице

Мир быстро вернулся в наше семейное гнездо. В конце концов, приближалось Рождество. В гостиной мы расстелили новый красно-золотистый ковер, который купили в Германии и привезли на крыше "мерседеса". После часа трудового пота и борений я рухнул в большое пурпурное кресло.

– Прекрасно! – Придирчивым взглядом я обозрел дом и очаг. – А теперь мне нужно выпить.

Потягивая бурбон, я впервые вспомнил о разговоре с Диком, который произошел сегодня утром на Пальме. В клетке свирепо чавкала обезьяна, а Эдит сидела на софе и вязала свитер для Барни. Елка в углу подмигивала нам множеством огоньков, верхушкой практически доставая до потолка. Я поставил на проигрыватель квинтет Моцарта. Скоро с другой стороны дома, где Рафаэла, наша горничная, присматривала за детьми до семи часов вечера, прибегут Недски и Барни. Домашний уют! Зверь забрался в свое логово и наслаждался покоем. Я просто расцветал от всего этого; мы были довольны жизнью. Швейцарские зубы и когти показались только тогда, когда наша кошка Дэйн мягко заурчала в душном средоточии джунглей.

– У меня с Диком сегодня был забавный разговор, – начал я. – Я изложил ему идею, посетившую меня на пароме. Тут читал "Ньюсуик"... – И я в общих чертах обрисовал свой замысел.

Эдит оторвалась от своего вязанья, с удивлением посмотрев на меня.

– Кто такой Ховард Хьюз? – спросила она.

– Второй или третий по размеру состояния человек на Земле.

– Тогда он, должно быть, полный придурок. – И она вернулась к свитеру, уничтожив неведомого миллиардера одним философским замечанием.

Я объяснил ей, как мог, – ведь я и сам знал только то, что вычитал из газет, – почему Хьюз такой притягательный, разносторонний и интересует всех вокруг, правда, довольно невнятно изложив, что сама книга будет мистификацией. Вскоре Эдит перестала обращать внимание на мой треп.

– Нет, ну что ж такое! – возмутился я. – Ты вечно жалуешься, что я не разговариваю с тобой. И вот я тут распинаюсь, а что делаешь ты? Вяжешь!

Она неприязненно посмотрела на меня:

– Я не могу понять, знаешь ты этого Хьюза или нет собираешься встретиться с ним или не собираешься. Но в любом случае мой тебе совет: закончи сначала свой роман, это поважнее, чем книга о сумасшедшем миллиардере.

Похоже, вид у меня был несколько удрученный, так как Эдит неожиданно отложила свое вязанье и быстро пересекла комнату, чтобы погладить меня по щеке.

– Закончи роман, дорогой. Если потом ты и напишешь книгу об этом сумасшедшем, то, скорее всего, она будет до краев наполнена розовыми соплями. Понимаешь? Вся правда о Ховарде Хьюзе! Ты говорил, он строил все эти самолеты и бурил нефтяные скважины в Техасе...

– Нет, его отец изобрел буровое долото. Хьюз приехал в Голливуд и поставил фильм "Ангелы ада"...

– Замечательно. Но сделай так, чтобы розовые сопли просто сочились из этой книги. Домохозяйки от этого в восторге.

Я молчал, думая о последствиях. Эдит не поняла сути проекта, но дала мне ключ к нему. Розовые сопли – это одно из ее любимых выражений: несдерживаемое излияние эмоций и сентиментальности, любви и ненависти, надежд и разочарований. Розовые сопли – в нашем случае груз мудрости или, наоборот, ее недостаток в длинной и крайне насыщенной жизни; все капризы и эксцентричные выходки, о которых мог поведать миллиардер-отшельник, глубоко похороненные внутри из-за отсутствия подходящего собеседника. Если мы решимся, Хьюз может стать рупором всех наших взглядов, которые мы с Диком изредка представляли в своих собственных романах, – ведь кому, в конце концов, есть дело до философских вывертов парочки писателей, описывающих дальние страны? Но Хьюз? Я подумал о старом еврее, который как-то сказал мне: "Если ты богат, то ты прекрасен, умен, обладаешь безупречным вкусом и, боже мой, как же прекрасно ты поешь!" Ховард богат, и если мы напишем эту книгу, то сможем запеть...

– Это прекрасно, дорогая, – воскликнул я, – прекрасно...

Но Эдит уже было не до меня. Она увлеклась альбомом с репродукциями Сальвадора Дали. А минуту спустя в комнату с шумом ворвались дети. Недски изъявил желание посидеть у меня на коленях, а Барни незамедлительно направился к клетке Юджина, который уже бурно выражал свой восторг, расшатывая прутья и громко урча.

На следующее утро я проснулся с простудой и температурой. Пришлось провести весь день в постели, принимая множество витаминов и антибиотиков. Только на третий день после моего приезда с Пальмы я смог поехать в студию, где намеревался поработать. Телефон заверещал, как только я вставил ключ в замочную скважину.

Это был Дик. Таким нервным и взвинченным я его не слышал никогда.

– Какого черта? Ты где был? Я тут уже два дня с телефона не слезаю! – Я постарался объяснить, но мне не дали и слова вставить. – Слушай! Нам надо провернуть это дельце!

– Какое дельце?

– Дельце с Хьюзом, идиот!

– Сначала я хочу закончить свой роман, – терпеливо урезонил его я.

– Забудь об этом! Ты всегда можешь написать роман, но вот шанс написать биографию Ховарда Хьюза выпадает только раз в жизни. Если он еще не отбросил коньки, то все равно стар и болен. Представляешь, если старикан откинется до весны? Да ты же сам будешь стонать, причитать и обливаться горючими слезами до конца своей жизни.

– Дик, у меня тут вообще другие проблемы. Эдит пошла в банк забрать мою почту... – попытался встрять я, но не преуспел.

– А если еще кого-нибудь осенит такая же гениальная идея? Ты знаешь, как часто две книги на одну тему появляются в одно и то же время. Хьюз сейчас в моде. Плод созрел, надо только сорвать! Да любой может сделать это, и, если мы облажаемся, ты будешь биться головой об стену до посинения. Теперь послушай... – Он просто фонтанировал, выдвигая один аргумент за другим, почему мы должны немедленно заняться этим проектом, пока наконец окончательно не вывел меня из себя.

– Я не могу сидеть тут и часами слушать твою кретинскую чушь. Я действительно хочу сначала закончить свой роман, к тому же заболел и просто не мог подыскать тебе новое жилище. Почему бы тебе самому не приехать сюда на пару дней? Сможем все обсудить, заодно изучишь рынок местной недвижимости.

Я надеялся, что он приедет через неделю или две, но Дик ответил:

– Замечательно. Вылетаю завтра, утренним рейсом, – и повесил трубку, прежде чем я успел возразить.

Стоял холодный, ветреный день. Порывы дождя били в стеклянную дверь, ведущую на террасу студии. Форментера, самый маленький из Балеарских островов, маячил на горизонте, как серое пятно. Вчера, когда я говорил по телефону, он столь четко вырисовывался на фоне голубого неба, что можно было подсчитать лошадей, разбросанных по берегу, словно кусочки сахара.

Дик, сутулясь, сидел в большом зеленом кресле, положив руки на свои ляжки, постоянно вызывающие у меня в памяти стволы многовековых дубов. Электричество вырубилось, как обычно во время шторма, а бутановая горелка не работала, поскольку в студии кончился газ.

– Я по-прежнему думаю, что нам надо подождать, пока я не закончу свой роман, – решительно сказал я.

– Я думал, мы уже утрясли этот вопрос. В любом случае, – он поднял руку, предвидя мои возражения и прося не перебивать, – сейчас дело не в этом. Давай поговорим о самом проекте. Во-первых, как мы его продадим и кому мы его продадим?

– Ну, если мы все-таки решимся на эту авантюру, то можно попытать счастья в "Макгро-Хилл". – Я заколебался, неожиданно смущенный этим предложением. Они публиковали мои романы на протяжении девяти лет, и, естественно, элементарная логика подсказывала выбрать именно это издательство. У них были деньги, и они знали, что я всегда четко выполняю условия договора, не слишком задерживаясь с рукописью. – Но мне ненавистна сама мысль идти туда с подобной идеей. Они же верят мне. Доверяют.

Дик умоляюще поднял глаза к потолку.

– Идиот, – изрек он с безмерным сожалением в голосе. – Это цена игры.

Я печально улыбнулся:

– Понимаю. Ты меня с ума сводишь. Ладно. Через несколько дней, когда все отойдут после празднования Нового года, я напишу им письмо и между делом замечу, что говорил с Хьюзом, послал ему экземпляр "Подделки!", и тот был просто в восторге. Все достаточно невинно, и ни к чему меня не обязывает. Один шаг, ладно?

Дик кивнул, соглашаясь.

– А кому ты напишешь? Беверли?

Беверли Лу работала помощником редактора. Единственный представитель старой гвардии, оставшийся с 1960-х годов, когда я подписал свой первый контракт с "Макгро-Хилл", она до сих пор работала в отделе маркетинга. Круглолицая китаянка американского происхождения, уроженка Лос-Анджелеса, дочь старого голливудского актера, за свою карьеру переигравшего сотни китайских, японских и северокорейских злодеев. С годами мы стали друзьями, и Беверли однажды даже сбежала с Франкфуртской книжной ярмарки, чтобы провести неделю в нашем доме на Ибице, где чуть не свела Эдит с ума завтраками из холодных жареных бобов, "Кровавыми Мэри" и бесконечным трепом об издательствах и редакторах. Она была не замужем, в одиночестве жила в маленькой, но элегантной квартире на 57-й улице с собакой, одним из двух увлечений в ее жизни. Вторым увлечением, разумеется, была издательская компания "Макгро-Хилл". Беверли жила делами фирмы, погрязнув в издательском мире и практически не имея каких-либо других устремлений. Иногда она жаловалась мне, что ей платят меньше, чем она заслуживает, исключительно из-за ее пола. Политика компании гласила, что женщины получают меньшие деньги за ту же работу. Правда, разочарование длилось недолго. Сама мысль об увольнении из "Макгро-Хилл" и поиске более тучных пастбищ в других издательствах никогда не посещала ее разум. Я даже как-то сказал ей, что в случае ее ухода тоже уйду, потому что сохраняю верность не компании – только людям.

– Это еще одна вещь, которая меня беспокоит, – ответил я Дику. – Она – мой друг. Я иногда бываю уродом по отношению к женщинам, ну, и в некоторых других вопросах, но не вонзаю друзьям кинжал в спину. Если мы вовлечем Беверли в аферу...

Он фыркнул:

– Не она будет принимать решение. Подобные дела отправляются на самый верх.

Этот "самый верх" своей анонимностью подавил первые вопли моей страдающей совести.

– Хорошо. Я напишу Беверли.

– А потом?

– Ты говоришь, как Недски, когда я рассказываю ему сказку на ночь. "А потом? А что потом, папа?" Потом нам придется ждать. Посмотрим, что они скажут. Если попадутся на крючок, то выдержим паузу в месяц или два, а потом сделаем выстрел в виде письма от Хьюза. В качестве образца почерка я могу использовать ту фотографию из "Ньюсуик".

– Ты на что намекаешь? – Глаза Дика расширились. – Ты подделаешь письмо?

– Ты кретин или прикидываешься? А каким еще образом мы убедим их, что я действительно разговаривал с Ховардом Хьюзом? Или он спустился на парашюте прямо в мой сад здесь, на Ибице, и торжественно произнес: "Клиффорд Ирвинг, я благословляю тебя на создание моей биографии"?

– А сказать, что он просто позвонил тебе, нельзя?

– Тогда они должны безоговорочно довериться моему слову. "Макгро-Хилл" доверяет мне и любит, но не щенячьей любовью. Ты же сам говорил – это большое консервативное издательство. Со мной не станут подписывать контракт, просто потому что я вроде как разговаривал с Ховардом Хьюзом по телефону. Поставь себя на их место. Ты бы поверил мне?

– Скорее всего, – радостно заявил Дик.

– Вот поэтому ты – голодающий писатель, а не глава издательской компании "Макгро-Хилл". Но даже если бы ты вдруг испытал неожиданный приступ доверчивости, сеньор Макгро, то подписал бы контракт на шестизначную сумму и вложил бы деньги в предприятие?

Радость Дика увяла. Он угрюмо покачал головой.

– Так что единственным вариантом развития событий, – попытался приободрить его я, – будет написание письма от Хьюза мне.

– Но, господи ты боже мой, как тебе это удастся? Подделка – это же целая профессия.

С этим было трудно поспорить. В середине 1940-х годов будучи учеником средней школы музыки и искусства на Манхэттене, я помогал отцу вырисовывать буквы в его комиксах "Уилли-дурень" и "Потси". В те же достославные времена я был фанатом "Доджеров" и как-то раз в сентябре три или четыре раза прогулял занятия, чтобы отправиться на метро в Бруклин и поболеть там за любимую команду в серии ключевых игр с "Кардиналами". За подобные пропуски с меня потребовали объяснительную записку от родителей. Два раза я сам написал ее, подделав знакомый почерк моего отца. "Прошу прощения за отсутствие моего сына на занятиях в четверг. У него была простуда. Искренне Ваш Джей Ирвинг". Этим и ограничивался мой опыт в подделывании документов.

– Но я могу попытаться, – решительно ответил я Дику. – В конце концов, с чем они будут сравнивать это письмо? У них только маленькая статейка из "Ньюсуик". Что-то не помню писем Ховарда Хьюза, горами лежащих в офисе издательства. Да какого черта, я вообще могу написать письмо каким угодно почерком, лишь бы только на желтой гербовой бумаге.

Дик снова лучился счастьем и тихо хихикал, будто радостный Будда.

– Может, ты и прав.

– Единственная проблема – у меня нет желтой гербовой бумаги.

– У меня есть, – успокоил Дик. – Полпачки. Пришлю тебе из Пальмы.

Мы поехали под проливным дождем обратно в мой дом. Эдит уже накрыла на стол, поставила миску салата, тарелки с холодной говяжьей вырезкой и бутылку красного вина для лучшего пищеварения. Еда и напитки вскоре исчезли, так как утренняя беседа сильно подогрела наш аппетит. Пофыркивая и ликуя, как ребенок, возящийся с новой игрушкой, Дик анализировал каждый аспект проекта. Эдит внимательно слушала, изо всех сил стараясь уловить суть.

– Самым нашим главным козырем, – в десятый раз доказывал Дик, – является безусловный отказ Хьюза появляться в суде.

– Но предположим, что в этот раз он решит изменить своим милым привычкам. Что тогда?

– Подумаешь! – Глаза Эдит засверкали искорками. – Тогда вы посмотрите на него и скажете: "Aber[5] – ты не Ховард Хьюз!"

– Точно, – поддержал ее Дик. – Ты завопишь: "Помогите, меня надули!"

– Ты хочешь сказать, Макс круто меня подставил? – поинтересовался я.

– Что за Макс? – заволновался Дик.

– Макс? Ты не знаешь Макса? Он мошенник. Один из двойников Хьюза.

У моего друга глаза аж загорелись от удовольствия.

– Он говорит, как Хьюз, он выглядит, как Хьюз, он все знает о Хьюзе. Но Хьюз ли он?

– Nein[6]! – закричала Эдит, вскочив на ноги и героически выпятив свою почти плоскую грудь. – Он – Супермен!

– Придержи коней, – урезонил я жену. – Ты даже не знаешь, в чем заключается наш план, так что лучше тебе держаться подальше от всего этого. И не встревай – общение с двумя сумасшедшими ни к чему хорошему не приведет. – Я повернулся к Дику: – Ты так радуешься, будто мы уже все решили. Я медленно думаю и уже двадцать раз сказал, что сначала закончу роман, а уже потом начну обдумывать этот вопрос. Какого черта мы должны тут обсуждать всякий бред?

– Потому что ты уже загорелся идеей, – разъяснил Дик, осклабившись. – Согласись, не надо кривить душой.

– В теории, – признал я. – Только в теории.

Но наши абстрактные размышления быстро стали очень конкретными и напряженными, особенно когда встала проблема, как поступить с теоретическими деньгами. Мы с наглостью настоящих авантюристов предположили, что я смогу убедить "Макгро-Хилл" в реальности моей встречи с Ховардом Хьюзом, заключить с издательством контракт и получить аванс на проведение дополнительных исследований. Почему? А почему нет? Мир безумен, ведь так? Разве этого не знает каждый благоразумный человек? В гениальном плане была только одна загвоздка: Хьюзу должны были заплатить за участие в проекте. На какой-то ступени аферы появится чек, деньги по которому сможет получить только таинственный миллиардер. И кто же будет его обналичивать?

– Только Хьюз, – констатировал я. – Вот он, камень преткновения, амиго. Вся достоверность легенды полетит в трубу, если чек не сможет пройти через один из его банковских счетов.

Мы начали обдумывать варианты, а Дик панически заметался взад-вперед перед обогревателем, пока нас не осенило решение. Нужно сделать то, что делает любой человек, имеющий дело с незаконными или "грязными" деньгами: довериться швейцарским банкам с их до сих пор нерушимым принципом секретности.

– Не вижу никаких других путей, – сказал я. – Нам придется открыть счет на имя Ховарда Робарда Хьюза, и, будьте уверены, лучше даже не пытаться сделать это в Америке, где любой может набрать номер телефона и выяснить, кто же тут занимается махинациями. Кажется, где-то в доме валяется лишний паспорт Эдит, у нее теперь два из-за путаницы со швейцарским консульством в Барселоне пару лет назад. Посмотрим, смогу ли я что-нибудь там изменить.

– А кто будет им пользоваться? Ладно, можешь не отвечать. Я знаю кто. – Дик подвинул кипу книг и газет и тяжело сел на кровать.

Я засмеялся:

– Сделай несколько фотографий на паспорт. Отрасти усы, припудри виски. Возьми в прокат кресло-каталку.

– Не сработает. В смысле, взгляни на меня. – И он оценивающим взглядом обозрел шесть футов и два с половиной дюйма своего роста вкупе с парой сотен фунтов веса. – Меня слишком легко запомнить, с усами или без усов. А кто будет толкать кресло-каталку? Ты? Как насчет... – И он назвал имена нескольких наших общих знакомых на Ибице. Кандидатуры были рассмотрены и тут же отвергнуты. – Нет, надо держать все в семье. Может, Эдит? Тоже чушь. Нам нужен мужчина.

Я подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу, задумался и через некоторое время медленно произнес:

– Ошибаешься. Не обязательно, чтобы это был мужчина, если подпись на счете будет принадлежать Х.-Р. Хьюзу, а не Ховарду Р. Хьюзу.

Создавалось впечатление, будто мы тут играем в писательские игры – придумываем общий план абсурдного детектива с персонажами, но без связного сюжета. Я повернулся к Дику:

– Сначала надо паспорт найти. Если Эдит отослала его обратно, то все. Прощай, Чарли. Я не собираюсь покупать паспорт на черном рынке, если, конечно, здесь есть такая штука, как черный рынок.

– Совесть проснулась?

– Надеюсь, где-то в глубине она еще теплится. К тому же меня одолевает нехорошее предчувствие. Черт возьми, хватит подталкивать меня к этому надувательству.

Следующие несколько часов мы провели, топчась на одном месте, обсасывая тему с разных сторон, время от времени заостряя внимание на новом ракурсе или анализируя вновь возникшую проблему. Мы походили на золотоискателей, снова и снова просеивающих одну и ту же землю в поисках самородков. Полшестого вечером я отвез Дика в аэропорт.

Приехав домой, я вскарабкался по наружной лестнице в студию Эдит и спросил ее про паспорт. Она стояла на коленях, заканчивая картину, лежавшую на полу, добавляла мазок то тут, то там, затем отползала назад, склонив голову, чтобы проанализировать получившийся эффект.

– Не помню, куда я его дела, – ответила жена. – Посмотри в старом чемодане. Он лежит в комнате Недски. Может, там... – не закончив фразы, она слегка нагнулась вперед и мазнула ярко-зеленой кистью по центру, удовлетворенно хмыкнув.