– Мы согласны, это просто первоклассная вещь – чудесная работа. – Он протянул мне руку и искренне, с теплотой в голосе произнес: – Поздравляю.

Я изо всех сил постарался изобразить скромность:

– Моя заслуга только в том, что были заданы правильные вопросы.

– Я вам вот что скажу, – продолжал Грейвз. – Это самая сенсационная и разоблачительная история от первого лица из всех, которые "Лайф" когда-либо публиковала, по крайней мере, за все то время, пока я у них работал. И есть еще кое-что, – он повернулся к Беверли и Альберту, – мы гордимся тем, что можем взять любую книгу в "Лайф", вне зависимости от ее объема, и "переварить" ее.

– Что вы имеете в виду под словом "переварить"? – насторожился я.

– Можно выбрать какой угодно текст объемом от десяти до двадцати тысяч слов и выделить кишки, мясо, сердце, ну и все остальное. Но с книгой такие манипуляции не пройдут, это просто невозможно из-за громадного объема материала – она представляет собой единое целое. Так что нам в "Лайф" приходится ежечасно решать, что можно оставить в тексте, а что – выкинуть.

В среду показался боевой контингент из "Делл паблишинг". Потребовалось применить некоторую долю убеждения со стороны Беверли Лу, чтобы заставить их прийти. Они уже прочитали больше сотни страниц "автобиографии" Итона и через посредничество писателя Овида Демариса приобрели книгу Роберта Майо, в которой оказался текст нескольких личных записок Хьюза своему бывшему мажордому в Неваде. Из "Делл" прибыли президент компании Хелен Мейер, вице-президент Бад Тоби и главный редактор Росс Клейборн. Росс был единственным из всей троицы, кто прочел всю рукопись от начала до конца, однако Бад Тоби, пролистав первую сотню страниц (мы с Диком намеренно сделали их нестерпимо занудными, дабы приучить читателя к последующей сбивчивой речи Хьюза), повернулся к Беверли.

– Вам не стоит беспокоиться о конкуренции, – произнес он, имея в виду Итона и Демариса, – ваша рукопись просто превосходна.

Во вторник или среду в "Элизиуме" появился Хэрольд Макгро собственной персоной. Вообще-то он не хотел приходить и сначала никак не мог понять, почему ему в офис не переправили одну из копий. Я передал ему послание через Беверли Лу, сообщая, что смогу прийти вместе с рукописью, и тогда, в моем присутствии, он сможет ее прочитать, но если я отлучусь из "Элизиума", то некому будет охранять помещение там. К тому же Хьюз якобы не желал, чтобы контакт с рукописью происходил без моего физического присутствия, – таков контракт.

В итоге Хэрольд сдался и согласился прийти.

К нам на огонек пожаловали и представители закона в лице Фостина Джеле. Левенталь беспокоился по поводу некоторых пассажей, особенно тех, где шла речь о "ссудах" Никсона и сходных интересах других политических деятелей. Джеле ознакомился с несколькими отрывками, а затем начал читать текст по диагонали.

– Боже мой, – сказал он, – да тут полно пасквилей. Вот здесь, например, он рассказывает о том, как президент "Локхид" крадет печенье и конфеты из супермаркета...

– Да, но Боба Гросса уже нет в живых, – объяснил я. – Вы ведь можете пропустить такое, если человек уже умер?

– А потом еще этот рассказ о том, как полковник Калделл в сороковых годах обворовал компанию Хьюза.

– Он тоже умер.

– А чего стоит история о том, как Рамон Наварро домогался его в доме Мэри Пикфорд. Он ведь еще жив?

– Я обязательно это проверю, – последовал мой ответ. Конечно, я был в курсе, что Наварро был убит несколько месяцев назад в Голливуде.

Джеле назвал имена еще парочки людей, которых Хьюз обвинял в чем-либо или оскорблял.

– Они все уже мертвы, – заверил я.

Адвокат кивнул:

– Очень удачный поворот событий. Сдается мне, большая часть тех, кого мы можем потревожить данной книгой, уже на том свете.

Я согласно кивнул.

– Но наша главная проблема – это тот человек, Ной Дитрих. Как с ним обстоят дела?

– Ему восемьдесят три года, и, по словам Хьюза, бедняга умирает.

– Ну что ж, я не желаю ему ничего плохого, но если он умрет, то надеюсь, что это произойдет безболезненно и чем скорее, тем лучше, потому что Дитрих может доставить нам уйму неприятностей.

Когда я пересказал эту историю Дику, мой друг сказал:

– Скажи им, чтобы не беспокоились по поводу Дитриха. Когда он прочтет книгу и поймет, что скабрезные истории мы уворовали из его собственной автобиографии, со старичком тут же случится инфаркт.

Пассажи, посвященные Ричарду Никсону, свинцовым грузом лежали на плечах издательства "Макгро-Хилл". Хэрольд Макгро уже прочитал их и, очевидно, успел обсудить с советом директоров. Беверли тактично объяснила мне, что Макгро тесно сотрудничал с американским правительством. Если Никсон действительно в чем-то виноват, то, в случае его переизбрания, интересы компании также пострадают.

– Возможно, нам придется вырезать всю историю с займом.

Я для порядка рассердился и после разговора с Ральфом Грейвзом позвонил в офис Беверли.

– Ты не можешь ее вырезать, – заявил я. – Ховард будет в ярости, и я не позволю тебе это сделать. Тот отрывок – истинная правда, и его необходимо оставить. Ральф сказал, что "Лайф" включит его в свои выдержки. Ты выставишь себя в дурном свете, если они напечатают историю, а "Макгро-Хилл" – нет.

– Легально они этого сделать не смогут, – возразила Беверли. – Они могут печатать выдержки только из нашего окончательного текста.

Я немного поразмыслил, а потом сказал:

– В таком случае я пошлю им историю Никсона в качестве отдельной статьи. Ховард настаивает, чтобы все было издано, и никакие условия контракта не смогут мне помешать исполнить его желание.

Беверли перезвонила мне спустя некоторое время:

– Они хотели бы, чтобы ты принес записи на тридцать второй этаж, в зал заседаний совета директоров.

– Они – это кто?

– Вся компания с Шелтоном Фишером во главе. – Шелтон Фишер был президентом корпорации "Макгро-Хилл", чьим дочерним предприятием было издательство "Макгро-Хилл" с Хэрольдом Макгро в качестве президента. – Я еще никогда не встречалась с Шелтоном Фишером, – призналась Беверли, явно обрадованная перспективой отправиться в головной офис компании. – Там будет глава совета директоров Джон Макгро, Боб Слейтер, Джо Ален и еще многие другие.

– Тогда мне лучше надеть пиджак и галстук.

– Да, это определенно хорошая мысль, – озабоченно согласилась Беверли.

Встреча состоялась в понедельник утром в одном из конференц-залов совета – никаких длинных столов, только мягкие диваны, простые кожаные кресла и портреты покойных членов клана Макгро на стенах. Я выбрал отрывки, которые казались мне наиболее существенными в моей саге о Хьюзе, и раздал их присутствующим. Джо Алену, вице-президенту компании, попался пассаж о первых этапах сексуальной жизни Хьюза. После прочтения в его глазах блестели слезы. Джон Макгро ознакомился с отрывком, описывавшим финансовые махинации Хьюза, направленные на спасение "Транс уорлд эйрлайнз".

– Весьма запутанно, – вот и все, что он соизволил сказать.

Шелтон Фишер в конце концов добрался до той главы, где Хьюз объяснял выдвинутую им теорию эксцентричности. Вслед за президентом тот же отрывок прочитали и все присутствующие – каждый человек в комнате ознакомился с текстом и кивнул головой: теперь им стало ясно, что же имел в виду Ховард Хьюз. Чтение продолжилось, сопровождаясь, как и в "Элизиуме", хмыканьем, хохотом, нахмуренными бровями и жестами изумления, жалости и восторга.

– Я не вижу здесь ничего особенно вульгарного, – сказал наконец Шелтон Фишер. – И по поводу языка тоже можно не беспокоиться, – это было сказано Хэрольду Макгро, который пожал плечами, но с суждением босса согласился.

Беверли с польщенным видом сидела в углу комнаты. Фишер и еще несколько человек приступили к чтению отрывков, посвященных Никсону.

– Мне кажется, – сказал Фишер, – что как издатели мы обязаны напечатать эту книгу, ничего не выбрасывая, даже если некоторые главы носят политический характер.

Я ничего не сказал, но мысленно присвоил ему все пять баллов как действительно бесстрашному издателю. Именно он озвучил отношение всего совета к Ховарду Хьюзу, сформированное в результате двухчасового чтения:

– Ну что ж, может быть, он и сумасшедший, но человек просто потрясающий.

Позднее, уже в "Элизиуме", Беверли с понятной гордостью поведала мне о дискуссии, которая предшествовала конференции. Хэрольд Макгро беседовал с Шелтоном Фишером в пятницу ближе к полудню. По словам Беверли, глава издательства сказал:

– Ирвинг уже в городе, вместе с манускриптом "Проекта "Октавио"". Думаю, что нам всем, всему совету, необходимо собраться и ознакомиться с текстом и предложениями Ирвинга в понедельник утром, этот "Октавио" висит у нас на шее из-за некоторых изменений в контракте. Он хочет, чтобы мы увеличили сумму с полмиллиона до восьмисот пятидесяти тысяч долларов.

Фишер уставился на него в изумлении:

– Какого черта? Что это еще за "Проект "Октавио"" и кому это мы, ради всего святого, должны выплачивать полмиллиона?!

– Видишь, – сказала мне Беверли, – секрет хранился столь тщательно, что даже президент компании ничего не знал.

Пока все задействованные персоны знакомились с текстом или хотя бы с его частями, для "Макгро-Хилл" подошел крайний срок.

"Пора отдавать текст в печать", – сказал я Дику после нашего путешествия и игры в кости на пляже отеля "Британия-Бич".

Я показал Беверли Лу и Альберту Левенталю два письма, которые мне якобы вручил Ховард в "Бич инн", и чек на сто тысяч долларов, снятых с его счета в швейцарском банке.

– Его инструкции были предельно четкими, – пояснил я. – Если "Макгро-Хилл" не согласится с поставленными условиями, я должен буду найти нового издателя и довести дело до победного конца.

– Он же нас просто шантажирует! – разгневалась Беверли.

– Боже мой, конечно же, нет. – Я показал ей чек. – Он хочет выплатить деньги.

– Мы их не возьмем. Если ты дашь нам чек, мы порвем его в клочья.

– Не думаю, что ты сможешь это сделать, – спокойно сказал я.

– Мы хотим эту книгу! – заорала Беверли. – Это ты понимаешь? Мы хотим эту книгу!

– Ну, тогда вам, похоже, придется за нее платить. Если вы не хотите этого делать, что мне остается? Только пойти в другое издательство. Скорее всего, на повторный контракт не хватит выделенного времени. Придется ехать в Нассау и отдавать ему чертову рукопись. И тогда я вылетаю из игры. Он купил меня за какие-то вшивые пятьдесят штук – а я уже потратил по его милости тысяч тридцать – и получил текст. Ховарду только надо было отвечать на мои вопросы, теперь основной материал для автобиографии у него есть. Так что он просто отдаст его другому писателю, и мне не придется больше со всем этим мучиться.

– Ты можешь подать на него в суд, – выпалила Беверли.

– Ну да, конечно, – вздохнул я, – буду судиться с Ховардом Хьюзом. Пожелай мне удачи.

– Но мы действительно будем с ним судиться. – Она упорно продолжала гнуть свое. – Это нарушение контракта, а он у нас с ним неплохой.

– Ничего не получится, – с печалью в голосе напомнил я ей. – У вас контракт со мной, у меня – с Ховардом. Вы не можете судиться с человеком за нарушение условий контракта, которого у вас с ним нет. Неужели ты до сих пор не поняла, что он чертовски умный сукин сын? Тут Хьюз нас и поймал.

– О нет! – возопила Беверли. – Я прекрасно понимаю, как он сейчас действует, но в издательском бизнесе так дела не делаются. Не забывай, здесь все друг друга знают, это своего рода братство, клуб. Если Хьюз расторгнет с нами договор, – довести до ее сознания факт отсутствия хоть какого-то договора между Хьюзом и "Макгро-Хилл" было весьма непросто, – мы всех оповестим о таком фокусе, и ему ни за что не найти другого издателя. Никогда. Могу поклясться, что никто не возьмется за его чертову автобиографию. Можешь так ему и передать. Это ты можешь сколько угодно бояться Ховарда Хьюза, но мне на него плевать, как и "Макгро-Хилл".

– Найдется одно издательство, которое согласится иметь с ним дело.

– Да неужели? И какое?

– То, которое он купит, дабы опубликовать свою книгу.

– Он так не сделает, – отрезала Беверли.

– Я сказал ему во Флориде, что ты просто взбесишься и предпримешь против него все вышеперечисленное. По поводу братства издателей я тоже говорил, но Ховард высказался в том духе, что, мол, все это полный бред, а если и правда, то он все равно купит издательство. Он еще откинулся в кресле и сказал: "Мое будущее приобретение, вполне возможно, будет носить имя "Макгро-Хилл", и тогда все его так называемые руководители, причинившие тебе, Клиффорд, столько неудобств, будут счастливы, если получат работу лифтера".

– Слушай, ну ты же не мог во все это поверить, – рассмеялась Беверли.

– Когда речь идет о Хьюзе, возможно все что угодно.

– То есть вместо того, чтобы потратить еще триста пятьдесят тысяч на издание своей автобиографии, он выбросит сотни миллионов долларов на покупку издательского дома?

– По его словам, это будет стоить чуть больше двухсот миллионов. Ему нужно лишь большинство голосов акционеров – не забывай, что это общественная компания, входящая в списки компаний на Нью-йоркской фондовой бирже. И все фигуры ему известны. – Я перечислил их Беверли, предварительно почерпнув информацию из свежего выпуска "Стандарт" и "Трендлайн".

– Но это же нечестно!

– Ты ведь прочла запись интервью?

– Сам знаешь, что да, – раздраженно ответила Беверли.

– Тогда тебе известно, какой это человек. Он способен абсолютно на все.

– Как может человек с двумя миллиардами долларов быть таким скупердяем?

– Он стал миллиардером, занимаясь отнюдь не благотворительностью, и для него это вопрос не денег, а гордости. Видимо, он чувствует, что "Макгро-Хилл" не прочь его надуть, и я, вольно или невольно, к этому причастен. – Предвосхитив ее возражения, я продолжал: – Послушай, я не говорю, что он прав. Просто Ховард убежден, что его автобиография стоит миллион долларов. До восьмисот пятидесяти тысяч он снизил цену только из симпатии ко мне, к тому же я его бесконечно упрашивал и в конце концов достал-таки. Это вопрос гордости. Он сказал так: "Вот чего я стою и поэтому не соглашусь снизить сумму даже на пять центов". Уверен, именно это он и имел в виду.

– Он сумасшедший, – принялась без конца повторять Беверли, и каждый раз моим ответом было:

– Он – Ховард Хьюз.

В ту ночь я сообщил о разговоре Дику.

– Так что ж такое намечается? – забеспокоился тот.

– Они застопорились на своих пятистах тысячах и никогда не клюнут на байку о том, что Хьюз купит "Макгро-Хилл" или какое-то другое издательство. Но наш план работает. О книге Итона никто и не вспоминает – слишком все озабочены своими подозрениями, чтобы думать о чем-то другом.

– И как, ради всего святого, ты объяснишь им поступок Ховарда, который все-таки возьмет пятьсот тысяч после им же устроенной шумихи по поводу увеличения гонорара?

– Он совершенно непредсказуем. Если они вообще в курсе дела, то уж это им известно точно.

На следующий день у меня был запланирован ланч в "Сарди" с Беверли и Альбертом. Последний сообщил мне то, что я ожидал услышать: "Макгро-Хилл", учитывая сложившиеся обстоятельства, согласно с требованием Хьюза и увеличивает изначальную сумму на триста пятьдесят тысяч долларов. В итоге гонорар, не учитывая процентов с продаж, составит восемьсот пятьдесят тысяч. Событие из ряда вон выходящее. У издательства был контракт со мной, а у меня – с Хьюзом, и поэтому "Макгро-Хилл" делает ставку на меня, если Ховард не согласится на сотрудничество.

– Так что мне ему говорить, когда он позвонит?

– Прочтите вот это письмо, – сказал Альберт и вручил мне неподписанную копию черновика предложения "Макгро-Хилл", посланную мне в гостиницу "Элизиум".

Я прочел следующее:

"Предоставленные нам записи и текстовый материал, с которыми мы ознакомились на прошлой неделе, превосходны и вполне приемлемы для издательства.

Однако нас смутило и обеспокоило предложение мистера Хьюза, согласно которому мы должны расторгнуть наши прежние соглашения и заключить новые, добавив туда пункт о дополнительных трехстах пятидесяти тысячах долларов. Как вам известно, контракты, на составление которых нами потрачено столь много усилий, вполне законны и, главное, справедливы, а потому особой нужды пересматривать условия договора мы не видим.

С другой стороны, мы более чем жаждем уверенности в том, что мистер Хьюз останется доволен сотрудничеством с издательством «Макгро-Хилл». Поэтому мы хотели бы исправить нашу первоначальную договоренность, увеличив сумму гонорара с пятисот тысяч до семисот пятидесяти..."

– Но ни пенни больше, – произнес Альберт твердым голосом.

Когда я вернулся в гостиницу, Дик был в своей комнате. Еще только вставляя ключ в замочную скважину, я услышал, как он настойчиво стучится в соседнюю дверь.

Когда я ее отпер, мой друг спросил:

– Ну и?..

Я приготовился изобразить вытянутое лицо и ответить, что они отказались увеличить сумму гонорара даже на цент, но нескрываемое беспокойство в его голосе заставило меня смягчиться.

– Они не согласны выплатить ни центом больше... – я прервался на мгновение, – чем семьсот пятьдесят. Это их окончательное решение.

– Семьсот пятьдесят тысяч долларов?

– И ни пенни больше, – ухмыльнулся я. – Они увеличили сумму на четверть миллиона. Услышав такую новость, я чуть со стула не свалился. Теоретически для меня все равно ничего не изменилось, моя доля – те же сто тысяч, остальное – Хьюзу.

– Я не могу в это поверить.

– Истинная правда... Могу поклясться.

Когда мы задумывали нашу хитроумную комбинацию, то подобную возможность рассматривали в самую последнюю очередь. Абсурдность происходящего лишила нас дара речи и способности связно мыслить более чем на час. Мы задумывали этот маневр, только чтобы удержаться на плаву. Вместо этого сорвали банк – в теории, стали богаче на двести пятьдесят тысяч долларов. И сейчас я, как и Дик, пытался осознать реальность этих денег, не имея ни малейшего понятия, что с ними делать.

Остались мелочи, так что мы запихнули свои идеи в горшок и запекали их в течение получаса. Джордж Гордон Холмс, новый мифический посредник между мной и Ховардом, звонит мне тем же вечером, передает, что я должен прийти к телефонной будке и набрать там номер другого уличного телефона. Уже оттуда Холмс, используя электронное устройство под названием "Блю бокс" – о котором я недавно прочитал в последнем номере журнала "Эсквайр", – переключает меня на личный номер Хьюза в Нассау или Палм-Бич. Точный адрес моего собеседника я и так никогда не знал, а номер телефонной будки, по своей обычной беспечности, нацарапал на странице "Нью-Йорк таймс" и потерял. Сначала Ховард отказывается от предложения в семьсот пятьдесят тысяч долларов, затем, сознавая, что проект все-таки нужно спасать, я предлагаю ему дополнительные сто тысяч из моей доли процентов.

– Мне не нужны твои деньги, – орет он мне в ухо, – я хочу получить деньги "Макгро-Хилл"! В жизни не получал более непристойного предложения.

– Прими его, Ховард, или вообще забудь об этой затее.

Он соглашается. Он проклинает издателей, обзывает меня наивным глупцом, разглагольствует о нашем с "Макгро-Хилл" заговоре – но соглашается. На следующий день я беру чек и лечу во Флориду, провожу ночь где-нибудь поблизости от Майами, притворяюсь, что встретился с Хьюзом, затем вылетаю обратно в Нью-Йорк, а оттуда – в Испанию.

– Ладно, – сказал Дик. – Но, ради всего святого, будь осторожен. Ты будешь везти с собой чек на двести семьдесят пять тысяч долларов, а если кто и способен такое потерять, так это именно ты. Кроме того, они могут наблюдать за тобой, так сказать, решат проконтролировать, действительно ли ты отдашь его. Возьми напрокат машину и следи, чтобы за тобой не было хвоста, – петляй как можно больше и регулярно посматривай в зеркало заднего вида.

Чеки были готовы на следующее утро. Альберт Левенталь передал их Ральфу Веббу, казначею "Макгро-Хилл", который и вручил их мне. Один из них, на двадцать пять тысяч, был моей долей, другой – на двести семьдесят пять – для Ховарда Р. Хьюза. На последний я посмотрел с плохо скрытым раздражением.

– Что-то не так? – спросил Вебб.

– Вообще-то да, хоть это и не очень важно. Хьюз просил меня, чтобы все чеки были выписаны на имя Х.-Р. Хьюза. Как мне кажется, это должно сохранять определенную долю анонимности. Черт возьми, нам предстоит с ним решить столько проблем, что меня совсем не радует перспектива в очередной раз препираться из-за такого пустяка. Ральф, не могли бы вы переписать их еще раз – для Х.-Р. Хьюза?

– Не вижу причин, по которым я не мог бы удовлетворить вашу просьбу, – ответил он и на следующий день вложил мне в руку новые чеки.

В сопровождении Вебба и Фостина Джеле я добрался до банка "Чейз Манхэттен", где мы арендовали сейф для ксерокопии рукописи. В "Макгро-Хилл" мне объяснили, что если самолет рухнет на полпути в Испанию, то сложится прискорбная ситуация: четыреста тысяч долларов в общей сложности они выплатили, а рукопись так и не получили. Пока охранник с каменным лицом прогуливался поблизости, мы подписали соглашение по хранению ксерокопии: теперь в случае моей смерти или если одна из сторон разрывала контракт, "Макгро-Хилл" имело право забрать рукопись.

Я вернулся в гостиницу в четыре часа и помахал перед носом Дика большим чеком. Минуту он просто на него смотрел, потом медленно кивнул:

– Клочок бумаги и куча цифр.

Странным образом нам практически одновременно пришла в голову мысль, что этот чек в наших глазах имеет меньше смысла, что он не столь реален, чем тот, который мы обналичили в апреле. Для получения первой суммы мы фактически палец о палец не ударили; эту же мы выстрадали, создавая книгу, балансируя на грани катастрофы в течение многих недель. Второй чек, его физическое присутствие, словно разочаровывал, и в портфель я его засунул почти небрежно.