Глава пятнадцатая

В последующие недели он весь день занимался работой на ранчо, а вечером отправлялся в город и обшаривал улицы голодными глазами.

Там не было никого, кого он мог бы затронуть, кроме двух проституток, занимавших комнаты над магазином Петтигрю. Он ни на миг не допускал мысли, что жена кого-нибудь из ранчеров может оказаться доступной для него, а дочери, как он знал, ожидали лишь одного: поцелуй-другой, а потом — обручальное кольцо. Мало того, он панически боялся хорошеньких девушек, вокруг которых вечно крутились ковбои и служащие из городка. Ему казалось, что шрам у него на щеке вспыхнет как красный уголь, стоит ему заговорить с ними… Заговорить! В лучшем случае, пробормотать несколько слов, застенчиво запинаясь. Иногда он встречал какую-нибудь девушку, совершавшую покупки в торговом заведении Петтигрю.

— Славная погодка, а?.. Столько работы в эти дни… Несколько хороших бычков только вот пригнали из Таоса… Здоровы ли ваши домашние? — После этого она вежливо улыбалась, платила Сайласу или его приказчику и исчезала. А его рука поднималась кверху и скользила по пылающей черте, протянувшейся от глаза к губе. Да разве захочет хоть одна девушка взглянуть на него?..

«Сынок, отметины у тебя на лице значения не имеют — в счет идет то, что у тебя под шкурой, в твоем нутре…» Ну да, это с проститутками так, которым ты платишь за любовь. Но с другими девушками, которые могут найти и выбрать себе красавцев, все по-другому… И еще у него не хватало терпения ухаживать за ними, даже если бы какая-нибудь была не против и захотела заставить его забыть про шрам… Какой толк ему заниматься ухаживаниями, терять время на всю эту галантную суету? Он знал Доминику и Жинетт — за ними не надо было ухаживать. Он искал такого же тела, готового ответить ему, которое он мог бы сжать в руках, мягкой жадной пустоты, куда он мог бы без всяких уловок извергнуть семя вожделения и бешенства, бушующее в его чреслах.

Шлюхи, жившие над салуном, вызывали у него отвращение. Одна из них была мексиканка, черноволосая, с коричневатой кожей, пухлая, и в тот единственный раз, когда он подошел к ней, он почуял запах застарелого пота у нее из подмышек. Он угостил ее выпивкой, потом извинился и ускакал домой. Белая девица — ей было уже к сорока — была худая и такая узкокостная, что, стоило ему взглянуть на нее, как все его проблемы решились сами собой, — это зрелище убило в нем всякое желание. Каждый вечер он возвращался на ранчо, где жил теперь в одиночестве, укладывался в постель, в темноте или при мигающем свете керосиновой лампы, и вглядывался в тени, пока они складывались в формы красивых женщин, и делал единственное, что мог, чтобы остаться в здравом уме.

В начале ноября к веранде, где сидел Клейтон, подъехал Сэм Харди. Был вечер, солнце только что скрылось за горами на западе.

— Я собираюсь в Таос на несколько дней, Клей, — сказал Сэм — и подмигнул. — Есть у меня там кое-какое дельце в банке; может, еще быка куплю… вот я и подумал, что, если ты не очень занят, так, может, поехал бы со мной… Ты последнее время, как Гэвин уехал, работал как вол, так что маленькая передышка тебе не помешает.

Он любил Сэма Харди, и Сэм всегда относился к нему по-хорошему, не упускал случая свернуть с дороги, заехать к нему, поздороваться, спросить, как дела. Временами Клейтону казалось, что Сэм наблюдает за ним, может, даже изучает его. Ему было интересно, что заставляет его так поступать. Потом, став старше, он пришел к холодному заключению, что единственная на то причина — это что он сын Гэвина, и таким способом Сэм хотел добиться его расположения. Но все равно он любил Сэма; это был простой человек, всегда приветливый, хороший скотовод, высокий и куда более сильный, чем можно было сказать с виду, и при том — мягкий и воспитанный человек.

Он оставил ранчо на Большого Чарли и сказал, что вернется через неделю, а то и раньше.

В первый вечер в Таосе он напился — так напился, что почти ничего не видел и больше не был разборчивым. Он подхватил первую же женщину, которая подвернулась, заплатил, не торгуясь, сколько она запросила, и привел в свою комнату в гостинице. Таос был большим городом, постоянно разрастался, здесь сконцентрировалась торговля и первые ростки промышленности Территории. В отелях начинали придерживаться некоторых стандартов Востока.

— Прошу прощения, мистер Рой, — сказал ему ночной портье, — но вы не можете отвести эту леди к себе наверх после десяти часов вечера.

Клейтон глянул на него с пьяной злобой, положил одну руку на барьер, чтобы не упасть, а другой вытащил свой «Кольт».

— Ты знаешь, с кем разговариваешь? — заплетающимся языком пробормотал он.

— Да, сэр, извините, сэр, но мне приказано…

— К чертовой матери твои приказания… ты знаешь, кто я такой?

— Да, сэр, знаю. Вы…

— Я — принц Долины Дьябло, вот кто я такой!.. Ты еще хочешь со мной поспорить? — Он помахал револьвером. — Ты собираешься помешать мне отвести мою сестру наверх?

— Нет, сэр, — холодно сказал администратор. — Я не стану мешать вам, ведите свою сестру наверх. Доброй ночи, сэр.

В номере Клейтон выместил весь свой стыд на проститутке — в нем было больше стыда, чем вожделения, несмотря даже на хмель.

— Миленький, а ты и вправду принц? — спросила она, хихикая и поддразнивая его.

— Я не принц. Я мужчина, и я намерен показать тебе, до какой степени.

И он показал ей, но на следующее утро управляющий отелем попросил его найти другое место для своей ночной жизни. Он перебрался в обшитый тесом отель на другом конце города, где платил сорок центов в день за комнату и где дежурный всегда смотрел в другую сторону или читал газету.

Через этот номер продефилировал целый парад женщин — и оставил его потрясенным. Неужели это его судьба? Это не жизнь, это просто чистилище… но он продолжал, гонимый внутренним жаром. На пятый день Сэм Харди, который обыскивал все подряд салуны, игорные залы и публичные дома, наконец нашел его.

— Клейтон! Какого черта ты тут делаешь?

Было одиннадцать часов утра, Клейтон валялся на грязной простыне и покуривал манильскую сигару.

— Ну, наверное, жду, пока ты меня найдешь, Сэм. — Он ухмыльнулся.

— Я побывал в каждом отеле города, но уж никак не думал найти тебя в этом… Парень, но я ведь должен был присматривать за тобой!

— Я уже могу сам позаботиться о себе, Сэм.

— Ну, на этот счет возможны разные мнения. Тут кой-какие ребята в «Серебряном Самородке» сказали мне, где ты есть и как ты тратишь свои денежки. Я уж наслышался про твои подвиги, Клей…

— Это мои деньги, и я могу их тратить.

— Никто и не спорит. Только… — он замолчал в нерешительности.

— Ты когда собираешься возвращаться в долину, Сэм?

— Завтра с восходом солнца. Вот потому я и отправился тебя искать. Будь я проклят, но у меня хватило дури купить двух быков-ангусов вместо одного, как я собирался. Собираюсь скрестить их с лонгхорнами, Клей. Слушай, ты должен поглядеть на этих ангусов — рядом с ними лонгхорн выглядит, как помирающий с голоду койот. Сто шестьдесят долларов наличными за голову — вот я сколько за них отдал. Ну, потому я собираюсь выбраться пораньше, не знаю, как они перенесут дорогу…

— Я думаю, отлично перенесут. Я с тобой не поеду, Сэм. — Он сел в постели и убрал рукой со лба черные волосы. Ногти у него были грязные.

— Искупаться мне надо, — сказал он. — Да и подстричься тоже.

— Ты не собираешься ехать со мной… как это, сынок?..

Клейтон нахмурился.

— Ну, скажем, мне понравилась городская жизнь. От нее человеку становится так тошно, что когда он снова попадает в свою маленькую долину, то готов свалиться с лошади и землю целовать.

Сэм был озадачен — он не мог понять настроения Клейтона. Он подергал себя за нижнюю губу, потом взялся за усы.

— Слушай, ну поехали. Хватит глупости болтать. Давай, седлай коня на восходе и поедем вместе.

— Я остаюсь, Сэм.

— Зачем?

— Да у меня свидание с одной хорошенькой девочкой сегодня вечером. Я и с койки-то не слезу к восходу.

— Наслышан я насчет твоих хорошеньких девочек, — медленно сказал Сэм. — Что на тебя нашло, Клей? А я всегда думал, что ты вполне нормальный, уравновешенный парень.

— Ну, так я ненормальный, — он отбросил простыню и не спеша выбрался из постели. — Я — дикий необъезженный жеребчик из Ди-иябло!

— Да не болтай ты глупостей, — бросил Сэм.

Клейтон завернул голое тело в простыню и повернулся лицом к Сэму. Ему пришлось опустить взгляд на дюйм-другой, чтобы смотреть прямо в его серые глаза. Он еще раз покачал головой и отвернулся к умывальнику.

Сэм заговорил спокойно:

— Я в свое время видел много мужчин, которые совсем дурели из-за женщины. Из-за какой-то определенной женщины. Но ты уж совсем свихнулся. Это доведет тебя до беды, Клей. Конечно, я тоже имел дело с этими городскими девочками разок-другой за свою жизнь… но девки такого сорта, с какими ты водишься, — это ж просто барахло. Ты знаешь, что может с тобой случиться, Клей? Вернешься ты обратно в долину и в один прекрасный день, когда ты только соберешься заарканить бычка, вдруг у тебя начнет зудеть твое хозяйство, на следующий день зуд распространится, и когда ты поглядишь вниз, то обнаружишь, что подхватил такой триппер, какого на всей Территории не сыщешь. Сынок, — его голос забавно смягчился, — я ведь говорю с тобой, как отец говорил бы, как Гэвин…

Резкий смех Клейтона прервал его, и Сэм в обиде отступил назад.

— Так ты, значит, говоришь со мной как Гэвин? Советуешь мне оставить в покое этих гулящих баб? Кого ты надуваешь, Сэм? А теперь отправляйся-ка обратно в долину и, сделай одолжение, скажи Большому Чарли и ребятам, что я задержусь на несколько дней. Скажи им, что я тут делами занимаюсь! — Он рассмеялся, потом нахмурился, — это была старческая хмурость на молодом лице. — И скажи Эду, что я первым делом заеду повидать его…

Сэм Харди уставился на него долгим взглядом, взглядом, полным жалости и привязанности. Он открыл было рот, потом закрыл, точно так, как двадцать лет назад, когда впервые в жизни обратился к Гэвину на пыльном берегу перед лагерем.

— Видать, не надо было мне тебя брать сюда, — пробормотал он, поворачиваясь к выходу.

— Это только вопрос времени, Сэм, — негромкие слова Клейтона последовали за ним. — Я бы попал сюда рано или поздно, с тобой или без тебя. Так что не тревожься насчет этого…

Глава шестнадцатая

Через десять дней он появился в долине. Уже упал первый снег, и Проход был забит сугробами. Воздух был холодный и сырой. Летний загар Клейтона поблек, кожа стала желтоватой — этим он не отличался от Гэвина. Глаза были обведены снизу белыми как мел кругами; они глубоко запали, как будто пытались спрятаться между костями, и он низко надвигал шляпу на лоб.

По дороге он миновал небольшую хижину на окраине участка Фрэнка Уэтмора, где жили Лестер и Мэри-Ли с близнецами. Сейчас у них было новорожденное дитя, девочка, но у нее началась лихорадка, как только установилась холодная погода, и она умирала. Мэри-Ли не везло с детьми, кроме близнецов, которым теперь сравнялось уже по десять лет, — это были щекастые мальчишки, но крепкие и рыжие, как их бабушка.

Старый мерин Клейтона потянулся к коралю, где нервно танцевали на снегу две кобылы. Темнело, хотя было только четыре часа дня, и Лестер в овчинной куртке вышел из хижины отвести мулов в сарай. Он поднял руку к глазам, чтобы прикрыться от снежного блеска и позвал:

— Клей! Это ты? Заезжай!

Клейтон не был здесь больше года, выходит, с самой смерти матери. Он кивнул Лестеру и направил мерина прямо в теплый сарай. Лестер с мулами появился там через минуту.

Клейтон слез с коня, отпустил подпругу и перчаткой стряхнул снег с полей шляпы.

— Давно не виделись, — приветливо сказал Лестер. — Я слышал, ты в Таосе был.

— Да, я был в Таосе. И, как ты, без сомнения, слышал из того же источника, гулял там напропалую.

— Да никакого источника, — улыбнулся Лестер, когда они шли обратно к хижине. — Просто люди говорят, вот и все. А если ты грешишь на Сэма Харди, так он и слова не сказал, кроме того, что тебе надо уладить какое-то дело с банком. Просто двое пастухов Первиса видели тебя там, ну, уж эти не могли удержаться, они-то всем рассказывали, что ты был пьяный в дым и весело проводил время.

Когда они проходили мимо окна, на лица упал свет керосиновой лампы, и голос Лестера смягчился.

— Не очень-то ты хорошо выглядишь, Клей.

— Поспать малость надо, — пробормотал он.

— Если хочешь переночевать тут, так мы тебе очень рады. Можешь занять запасную койку у мальчиков в комнате. Тебе вовсе не повредит нормально проспать ночь перед тем как окунуться в этот скандал в городе…

— С удовольствием, Лес, спасибо тебе большое. Только о каком ты скандале говоришь — что там случилось в городе?

— Потом расскажу… — Из кухни пришла жена Лестера, с высоко подобранными и прикрытыми косынкой волосами, в выпачканном тестом фартуке. — Мэри-Ли, тут Клейтон…

— Привет, Клей. Ты, похоже, замерз. Садись к огню, согрейся.

Он поблагодарил ее кивком и вытянулся в плетеном кресле перед камином, скинув потемневшие от снега сапоги и протянув ноги к огню. Жар был ласковый и добрый.

— Ты останешься на ужин? — спросила она.

— Если это тебе не слишком прибавит хлопот…

— Я б не стала предлагать. Кэбот! Том! Идите сюда, поздоровайтесь с вашим дядей Клейтоном.

Близнецы нерешительно вышли из своей спальни и приблизились к огню. У обоих были быстрые глаза, волосы морковного цвета и слегка пухлые лица. Они, не говоря ни слова, подошли к Клейтону и пожали ему руку мягкими ладошками.

— Я здорово рад видеть вас, ребятки! — Он повернул голову к Лестеру, который стоял, опершись рукой на обшитую сосновыми досками стену. — Твои мальчики отлично растут, Лес. Ты, должно быть, ими здорово гордишься.

Лестер вспыхнул от удовольствия. Кэбот и Том молча глазели на своего молодого дядюшку, вытянувшегося в кресле и поигрывающего пальцами ног на каминном камне.

— Погляди, говорю тебе, — прошептал Кэбот своему брату, — дядя Клей — самый высокий человек во всей этой распроклятой долине. Вытянулся от качалки до огня, и на нем ни сапог на высоких каблуках, ничего…

Том изучил длинную фигуру и, нахмурившись, кивнул. Лестер рассмеялся.

— Мальчики видели тебя в городе в прошлом месяце, Клей, а позже увидели старого Слима Гарднера верхом на этом его муле — и жутко спорили, кто самый высокий человек в долине — ты или Длинный Слим.

— Слим, я думаю, — сказал Клейтон, — если мерить от кончиков больших пальцев на ногах до макушки.

Мальчики захихикали и подошли поближе. Том решился дотронуться до резной костяной рукоятки «Кольта», висящего на поясе Клейтона.

Лестер был один из немногих людей в долине — если не считать женщин, доктора, Джорджа Майерса и некоторых стариков с артритом — которые не носили револьвера. Причина была простая: он не знал, как им пользоваться. Он знал, как нажать на спусковой крючок, зарядить патроны в барабан и почистить ствол, но попасть с пятидесяти шагов в бутылку из-под виски для него было ничуть не легче, чем в шляпку гвоздя с сотни шагов. Никто никогда не потрудился научить его, да и в натуре у него было что-то такое, что отвращало его от мыслей об оружии и кровопролитии. Он не был пацифистом, но верил, что никто не затеет схватки с невооруженным человеком — а если и да, ну что ж, значит, такая его судьба, и он встретит ее лицом к лицу, когда придет время. Были у него старый «Винчестер» и «Кольт», но он их не держал на виду: «Винчестер» висел на колышке в спальне, а «Кольт» лежал в кобуре под стопкой рваных хлопчатобумажных простыней в комоде. И сыновей своих он не учил обращаться с оружием.

— Ты умеешь метко стрелять, дядя Клей? — спросил Том.

— Если ветер будет не слишком сильный, то, думаю, смогу попасть в боковую стенку сарая.

— А я готов биться об заклад, что ты можешь проделать дырку в задвижке этого сарая с сотни ярдов!

— Ваш дядя Клей, — серьезно сказал Лестер, — самый что ни на есть лучший стрелок в этой долине. Я видел, как он сшиб бутылку из-под виски с трехсот ярдов, да еще со спины скачущего пони.

— Ты видел? — спросил Клейтон. — Когда это ты такое видел?

Лестер покраснел.

— Ну, я частенько следил, как ты с Гэвином и Эдом этим занимаешься. Я наблюдал из окна спальни.

— Ну, будь я проклят! А что ж ты сам никогда не попробовал?

Лестер отвернулся и нашел на дубовом столе бутылку виски.

— Давай малость согреемся, Клей. А вы, ребята, идите в кухню, помогите матери.

Кэбот и Том не тронулись с места, но голос Лестера прозвучал тверже:

— Идите, я сказал!

Мальчики неохотно побрели на кухню, и Клейтон повторил еще раз:

— Славные мальчики, Лес…

— Да, хорошие ребята.

— А как твоя маленькая девочка? — его глаза повернулись в сторону спальни.

Лестер опустил глаза, потом покачал головой.

— Видать, не выживет, — пробормотал он. — Пока, правда, держится. Доктор говорит, что ничего нельзя поделать. Просто не везет Мэри-Ли…

Он поднял голову и с трудом улыбнулся.

— Мы переезжаем, Клей. Я нашел хороший участок земли по ту сторону Прохода Красной Горы, милях в двадцати, она еще ничья, и как только весна придет, мы с Мэри-Ли выберемся из долины и построим себе там домик.

— А что это ты вдруг надумал? — спросил Клейтон. — Вы что, не ладите с Фрэнком?

— Нет, не в этом дело. Я просто хочу выбраться из долины. Не очень-то я держусь за Дьябло — я никогда не любил это место так, как ты, никогда мне не нравилось лазить по горам, и я… ну, я просто подумал, что лучше увезти мальчиков куда-то в другое место… — Он помолчал, глаза его на какое-то время задержались на гипнотизирующем сиянии огня. — Что-то плохое есть в этой долине, Клей. Думаю, ты знаешь, что я имею в виду. А с тех пор как с Эдом случился удар… ну, город стал еще немного хуже, опаснее. Этот твой парень Кайли начал малость давить на людей, строит из себя большого человека и поступает погано… Не знаю, как оно обернется, когда Гэвин возвратится с Востока, но даже если так… чувствую, что лучше мне дожить остаток своих дней где-нибудь в другой части этого края. Я ведь никогда не был особенно счастлив здесь, Клей…

Последние слова прозвучали спокойно, он произнес их негромко и мягко. Клейтон сдвинул плетеное кресло и поскреб щетину на подбородке.

— Я тебя понимаю, Лес, — сказал он тихим голосом. — Никогда в жизни с тобой не обходились по-честному. Может, и вправду тебе лучше уехать.

— А еще мне хочется иметь свою собственную землю. Хочется видеть, как растет мой собственный урожай.

— Да, я понимаю. Это дело хорошее… Ты справишься. Твои мальчики вырастут и будут славными людьми.

Он чувствовал какую-то грусть, когда говорил об этом. Но потом голос его стал тверже.

— А что ты там говоришь насчет Кайли?

— Кайли… и его дружки закадычные, этот парень Уэйн Маккендрик и еще один, которого Пекос зовут — по-моему, Гэвин привез его из Санта-Фе — они завели манеру приезжать к ранчерам и требовать, как они выражаются, «плату за защиту». Сайлас говорит, Билла Кайли печет, что он не получает такое жалование, как Эд, хотя делает ту же работу, вот он и требует, чтобы ранчеры и торговцы покрывали разницу. Фрэнк Уэтмор вроде как начал упираться малость, и тогда Маккендрик его поколотил — на глазах у моих мальчиков.

— А ты тоже упирался, Лес?

— Нет, — тихо сказал Лестер, — я заплатил.

— Сколько?

— Пять долларов в месяц. Маккендрик сказал. Я ему дал пятерку, и он сказал, что будет приезжать первого числа каждого месяца и собирать плату.

— Гэвин нанял его работать со стадом, — сказал Клейтон. — Он получает сорок долларов в месяц, жилье и кормежку, и еще двадцать за то, что исполняет обязанности помощника шерифа. Гэвину еще не известно, что Эд сидит прикованный к этому креслу-качалке, но когда он вернется, то, конечно, договорится с Кайли по-новому. Кайли это должен знать. И нечего ему вымогать деньги с вас, ранчеров.

— Ты скажи ему это.

— Думаю, скажу, — задумчиво ответил Клейтон. — А что Эд насчет этого говорит?

— Эд теперь мало что говорит. Сэм Харди нашел его на крыльце «Великолепной» пару дней назад и толковал ему про все это добрых двадцать минут, так он говорит, Сэм. А когда он закончил, Эд только кивнул и дальше себе качается и на горы глядит, как будто ни слова не слышал. Единственное, что он ответил, — «Скажите мистеру Рою».