В "Трампе" был спортзал, Джек посещал его в кресле. Он ставил кресло рядом с беговой дорожкой и бегал полчаса с таким видом, словно кресло не его.
      Когда в фильме кресло выходит из-под контроля Гарри Мокко, рассказчик угощает зрителя обильными порциями Роберта Грейвза; оскомину набивает порой уже одно название, вроде "Любовь — вселенская головная боль", и далее в таком же духе.
 
      Гарри-Джек ползет на четвереньках в туалет, на него смотрит девушка, только что переспавшая с ним, — на ее лице отвращение. За кадром голос Гарри-Джека читает Каммингса: "Я люблю свое тело, когда оно с твоим телом".
      Он пытается далее соблазнить девушку с железом на нижней губе с помощью стихотворения Теда Хьюза, но Хьюз тоже вызывает рвотный рефлекс. Гарри и первую строфу не дочитал, как девушка уже бежала прочь по коридору.
 
      Гарри частенько жалеет себя — например, бьется головой о ванну, из которой не может вылезти (скользкая, сволочь); пафос этих моментов совершенно невыносим, для них у героя припасен Джордж Уитер.
 
      "Стихи о любви" — фильм о любви, но в стиле нуар; первые три четверти фильма идет почти сплошной "нуар", последнюю — почти сплошная любовь. Гарри-Джек знакомится в спортзале с молодой женщиной-инвалидом, она совсем недавно "села в кресло"; ветераны вроде Гарри называют таких "новорожденные". Гарри сразу смекает, что это ее первое появление на публике в новом статусе; она понимает, что отныне всю жизнь проведет в кресле, но еще не знает, как себя вести. Ей показывает тренажеры инструктор, хвастун, каких мало, Гарри его презирает.
      — Эй, ты, оставь новорожденную мне, — говорит ему Гарри и принимается демонстрировать гостье тренажеры — но не просто так, а играя этакую комедию-фарс. Гарри все время что-то роняет, падает, спотыкается — воплощенная неуклюжесть.
      — Видите, все это очень просто! — говорит он женщине, имитируя тон инструктора — напыщенно-радостный, какой используют только те, кто заранее знает, что говорит полную чушь. Гарри-Джек возится с креслом и вокруг него, у него ну совсем ничего не получается — это он показывает гостье, что слово "просто" навсегда осталось в ее прошлой жизни, она потеряла его вместе с ногами.
      Они в итоге влюбляются друг в друга, и голос рассказчика — да-да, прямо в спортзале — угощает зрителя Хаусменом. "Когда я был влюблен в тебя, как хорошо я вел себя!"
 
      Стыдно, стыдно, Джек Бернс! В Нью-Йорке ты очень плохо себя вел, не то что Гарри Мокко. Джек встретил в каком-то клубе трансвестита-танцоршу; он не мог сосредоточиться на танце, такие мощные были у парня руки и так сильно выдавалось адамово яблоко. За женщину не примешь ни за что, но Джек решил ему подыграть, а тот принялся ухаживать за Джеком. В итоге игра зашла дальше, чем Джек хотел. Он позволил трансвеститу отвезти его в кресле до отеля, а там — в бар. "Дамочка" уселась Джеку на колени, и они стали подпевать доносящимся из динамиков "Битлз", а с ними и весь бар.
      Вдоволь наслушавшись, как еще молодой Пол Маккартни воображает, что будет, когда ему исполнится шестьдесят четыре, Джек попытался отослать танцоршу, но "она" настояла, что проводит Джека до номера. В лифте "девушка" снова села ему на колени, они снова принялись петь.
      Трансвестит довез Джека в инвалидном кресле до номера, и тут он еще раз попробовал попрощаться.
      — Джек, что за глупости, — удивился трансвестит, закатывая кресло в номер.
      — Я не буду с тобой спать, — сказал Джек.
      — Будешь как миленький, — ответила "танцорша".
      Не прошло и минуты, как началась драка. Когда трансвестит хочет секса, он хочет его очень сильно, как мужчина, — что неудивительно, ведь трансвестит и есть мужчина. Драка перешла в настоящую битву, номер получил повреждения, особенно пострадала одна лампа. Нет, кто бы спорил — Джек тоже испытывал сексуальное возбуждение, но даже он знал, что хотеть заниматься любовью и в самом деле ею заниматься — не одно и то же.
      — Эй, ну что ты сопротивляешься, ты же хочешь меня, это ясно как божий день, — сказал трансвестит; он успел раздеться догола и разорвать Джеку рубашку. — У тебя же стоит! — повторяла "танцорша", словно Джек сам не обратил на это внимание.
      — Бывает, у меня стоит даже во сне, — сказал Джек.
      — Смотри, уже и у меня стоит! — заорала "танцорша".
      — Я вижу, и груди твои тоже, — сказал Джек.
      Груди были твердые, как яблоки, — гость навалился Джеку на лицо.
      На этот раз он вовремя заметил и левый хук, и правый апперкот, и удар головой. Может, гость и "танцорша", но явно посещал и другие тренировки; дрался он точно не впервые.
      Разумеется, надрывался телефон — наверное, портье, подумал Джек. Соседи доложили, они слышали и как расколотили лампу, и все остальное. Да, видел бы нас Дональд Трамп, ему такое не может не понравиться, подумал Джек, и он даже на миг перестанет глядеть на свой любимый Центральный парк.
      А вот и охрана, вскрывает замок двери, но Джеку не до них, он захватил танцору голову и держит. Ох и острые у парня ногти, да еще кусается!
      — Так только девчонки дерутся! Ты баба! — бросил гостю Джек.
      Он знал, что этим окончательно выведет гостя из себя. Трансвестит накинулся на Джека, как разъяренный тигр, но тот его ждал и отпрянул, оказавшись у гостя за спиной, после чего уложил его брюхом на пол и заломил руки за спину. Тут и охрана наконец открыла дверь, двое громил и ночной портье.
      — Мы пришли помочь вам, мистер Бернс, — простите, мистер Мокко, — сказал портье.
      — Ко мне пожаловал незваный гость, он явно не в своем уме, — объяснил Джек.
      — У него стоит, я это видел! — закричал трансвестит.
      Один из охранников и правда думал, что Джек инвалид, он ни разу не видел его вне кресла (даже в кино); куда больше они удивились трансвеститу — судя по их лицам, охранники впервые видели такое.
      Джек не стал ложиться спать, а принялся репетировать, как расскажет эту историю доктору Гарсия. Он знал — для этого эпизода психиатр сделает исключение из правила хронологического порядка. Джек сидел, укутав руку в мокрое полотенце, — гость не прокусил кожу, но следы от зубов выглядели ужасно и болели.
      Ближе к полудню он позвонил доктору Гарсия со съемочной площадки и все рассказал; что и говорить, Гарри Мокко не влип бы в такую историю ни за что, то ли дело Джек Бернс! Это все Джек про себя говорил, готовился к саркастическим замечаниям доктора Гарсия.
      — Ты слишком на многое соглашаешься, Джек, — сказала она. — Даже до лифта этого парня нельзя было допускать, драку следовало устроить в фойе, отделался бы куда легче. И уж конечно, нельзя было сажать его на колени.
      — Думаю, устраивать драку в баре все же не стоило, — сказал Джек.
      — Но зачем ты вообще позволил ему увязаться за тобой, почему не оставил его в клубе? — спросила доктор Гарсия.
      — Он мне понравился, я был сексуально возбужден, — признался Джек.
      — Еще бы, что это за трансвестит, на которого не оглядываются! Трансвеститы из кожи вон лезут, чтобы выглядеть для мужчин привлекательно, чему тут удивляться! Но что из этого следует для тебя, Джек? Ведь эти истории каждый раз заканчиваются одинаково.
      Он молчал.
      — Ты все время попадаешь в неприятности, — сказала доктор Гарсия. — Пока эти неприятности незначительные, пока все заканчивается более или менее удачно. Но ты прекрасно понимаешь, Джек, что вечно так продолжаться не может. Маленькие неприятности обязательно перерастают в большие.
 
      Съемки закончились в июле 2003 года, и Джек улетел в Лос-Анджелес, отвеселившись на вечеринке с командой фильма "Стихи о любви". Он приноровился, как Гарри Мокко, читать с бухты-барахты любовные стихотворения незнакомцам; это произошло и в самолете, правда, не целиком по вине Джека. Симпатичная стюардесса попросила его рассказать про следующий фильм, и Джек честно изложил ей историю инвалида, обуреваемого страстью учить любовную поэзию наизусть и читать ее вслух.
      — Вот, например, хотите послушать Филиппа Ларкина, "Разговор в постели"? — спросил Джек стюардессу, видимо свою ровесницу.
      — Право, не знаю, я ведь замужем, — опасливо ответила она.
      Джек не отступал, ведь у него уже столько лет не было ни одной стюардессы!
      — Или вот есть Дональд Джастис, "В саду у Бертрама", — продолжил он, словно бы стюардесса не отстранилась холодно, а, напротив, игриво подмигнула ему. — "Джейн глядит на свою юбку, словно та ей не нужна..."
      — Эй, эй! Такие стишки я точно не хочу слушать, — сказала стюардесса.
      Вот что происходит, когда спрашиваешь у актера про его новый фильм.
      Переступив порог дома на Энтрада-Драйв, Джек первым делом позвонил агенту по недвижимости и попросил выставить дом на продажу. Продать это говно к чертовой бабушке немедленно, думал Джек, может, тогда я наконец заживу по-другому.
      После этого он направился к доктору Гарсия — впервые за два месяца. Он чувствовал себя новым человеком.
      — Ты все равно не решил, где будешь жить, — заметила психиатр. — Тебе не кажется, что ты рубишь сук, на котором сидишь?
      Ну да, Джек так и не решил, как жить дальше, но, по крайней мере, решил что-нибудь сделать.
      — Ты хочешь сказать, это дом виноват, это он сам по себе, без твоего участия, открыл дверь Люси? — спросила доктор Гарсия. — Ты хочешь сказать, это все родители виноваты — мама лгала тебе, папа тебя бросил и это из-за них ты живешь без царя в голове? Ты хочешь сказать, это из-за них тебя швыряет из стороны в сторону, из одной постели в другую? А ты сам тут вовсе и ни при чем?
      Джек молчал.
      — Вспомни хорошенько, что и как у тебя было с Клаудией. Если ты правда решил что-нибудь сделать, по-настоящему решил зажить новой жизнью, то тебе нужно найти женщину вроде нее. Тебе нужно решиться на серьезные отношения, пусть не на четыре года, хотя бы на один! Попытайся составить мысленный портрет женщины, с который ты можешь прожить вместе, по-серьезному, один год! Начинать можно потихоньку, но надо начинать.
      — Вы же сами говорили мне, что пациентам не полагается заводить романы с психиатрами, — сказал Джек.
      — Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Тебе надо вообще перестать заводить романы. Если ты хочешь зажить по-другому, тебе нужно начать жить с кем-то. Тебе не нужен новый дом, тебе нужно найти человека, с которым ты сможешь жить вместе.
      — Кого-то в духе Клаудии? Доктор Гарсия, она мне своим "хочу ребенка" всю плешь проела!
      — Джек, да, в духе Клаудии, но за вычетом "хочу ребенка". В духе Клаудии — потому что в твоем случае длительными могут быть лишь отношения, похожие на то, что у тебя было с ней.
      — Клаудия стала толстая, как пивная бочка, — заметил Джек доктору Гарсия. — Я знаю, ей предстояло жестокое сражение с лишним весом.
      — Опять-таки, и этот аспект тоже можно "вычесть".
      — Клаудия только что не по потолку бегала, так хотела иметь детей! Она небось уже бабушка! — воскликнул Джек.
      — Кто знает, — сказала доктор Гарсия.
 
      Джек не стал винить доктора Гарсия и принял всю ответственность за случившееся на себя. Но само имя Клаудии снова возникло в его мыслях именно после этого разговора с психиатром. С тех пор он все время думал о Клаудии, в частности, в тот вечер, когда ехал домой после ужина. В свою защиту он мог привести только это.
      Джек вспоминал, как Клаудия впервые дала ему ключи от своего "вольво" — какое небывалое чувство независимости и самостоятельности, ты молод, ты один и ты за рулем машины!
      Он свернул в проезд рядом со своим домом на Энтраде и осветил фарами невозможно прекрасную женщину славянской внешности, она сидела на старом, знакомом Джеку чемодане у него на лужайке. Она сидела совершенно неподвижно, как зачарованная, словно позировала для фотографии рядом с надписью "Продается"; на миг Джек даже забыл, что именно продается. Он решил, продается эта самая девушка, потом вспомнил, черт, это же я сам продаю свой дом. Эта мысль еще не раз побеспокоит Джека в будущем, ибо он оказался прав — девушка в самом деле продавалась, и еще как! Джек и подумать не мог, какую сделку ему предстоит заключить в ближайшие часы!
      Он знал, кого видит — или Клаудию, или ее призрак. Удивительно, как он не врезался на "ауди" куда-нибудь, например, в Клаудию, убил бы ее или ее призрак на месте. Но этого не может быть, откуда она тут, подумал Джек. Девушка на лужайке выглядела такой же юной, как Клаудия в годы их знакомства, даже моложе. А ведь Клаудия всегда выглядела старше своих лет и обожала лгать собеседникам про свой возраст.
      "Будь ты проклят, Джек. Когда я умру, я буду преследовать тебя, обращусь в призрак, и тогда держись! Клянусь тебе. Я стану являться тебе еще до того, как умру!" — сказала ему, подъезжая к Дарему, Клаудия.
      Она обещала являться Джеку призраком, поэтому, вероятно, его придется простить за то, что он и правда поверил — на чемодане, рядом с надписью "Продается", сидит ее тень. Да, призраки обычно путешествуют без чемоданов, но, может, ее просто выгнали из рая или из ада, с вещами на выход — а может, ее миссия по преследованию Джека требовала частых смен гардероба. В конце концов, Клаудия ведь актриса, она любила театр куда больше Джека. Можно считать, что чемодан для нее реквизит.
      Джек собрал волю в кулак, выкарабкался из "ауди" и подошел к девушке, с трудом передвигая ноги. Он знал, что бежать бессмысленно — от призрака не скроешься. Но фары "ауди" гасить не стал — когда имеешь дело с призраком, хочется, по крайней мере, видеть его. Какой идиот станет говорить с призраком в темноте?
      — Клаудия? — дрожащим голосом произнес Джек.
      — Джек, сколько лет, сколько зим! Я не видела тебя целую вечность! — сказала она.
      Точно, старая добрая Клаудия, только еще моложе. Такое же умение держать себя на сцене, такой же четко поставленный голос — будто она и сейчас, обращаясь к единственному слушателю, заботится о том, чтобы несчастные на галерке слышали ее, словно сидят в партере.
      — Но ты такая молодая!
      — Я умерла молодой, Джек.
      — Сколько лет тебе было, когда ты умерла? Ты выглядишь моложе, чем я помню тебя по Дарему! Как это может быть?
      — Видимо, смерть меня молодит, — сказала она. — Ну, не пригласишь меня в дом? Я до смерти хотела на тебя посмотреть. Я просидела на этой сраной лужайке целую вечность!
      А вот это что-то новенькое. Во-первых, Джек ни разу не слышал от Клаудии слово "сраный", во-вторых, такая лексика решительно не в ее духе. Однако кто знает, в каких местах ей пришлось побывать — кто знает, какой у мертвых язычок? Девушка протянула Джеку руки, он помог ей встать; ого, а она, оказывается, не такая уж и пушинка! А говорят, призраки бестелесные, ничего не весят. Как бы то ни было, этомупризраку нужно следить за весом, как когда-то в другой жизни.
      Она, как и прежде, стесняется своих бедер, одета в такую же длинную, плотную юбку, которую носила даже летом. Такие же массивные груди; для призрака — какими их представляют себе люди — она даже чересчур телесна. Очень плотский попался Джеку призрак.
      Он вернулся к машине и погасил фары; на миг ему подумалось, вдруг она после этого исчезнет. Нет, она ждала его, улыбаясь; Джек взял ее чемодан и открыл дверь. Она сразу же направилась к нему в спальню, словно они до сих пор вместе, словно жили друг с другом все эти годы, — а ведь Клаудия ни разу не была в этом доме. Джек в ужасе стоял посреди комнаты, ожидая, пока гостья выйдет из туалета. Господи, я и не знал, что призраки ходят в туалет!
      Джек разрывался пополам. С одной стороны, он верил, что это Клаудия, с другой стороны, подозревал, что дело нечисто. У девушки такого же сливочного цвета кожа, такая же гладкая; так же выдвинута вперед челюсть, такие же выдающиеся скулы — лицо для крупных планов, он всегда так говорил. Клаудии надо было идти в кино, несмотря на проблемы с весом; у нее такое лицо! Какая глупость — зарыться в театр, где это лицо никто не увидит, частенько говорил ей Джек.
      Призрак Клаудии вышел из туалета, подошел к Джеку и уткнулся носом ему в шею.
      — Я даже по запаху твоему соскучилась, — сказала она.
      — У призраков есть обоняние? — спросил он.
      Он взял ее за плечи, вытянул руки и заглянул в глаза — такие же желто-карие, как и были, словно полированное дерево, как у львицы. Но что-то в ней не так, она, конечно, похожа на былую Клаудию, но не совсем. Она, во всяком случае, моложе Клаудии, какой ее помнил Джек, даже если бы она умерла в тот же день, когда он видел ее последний раз, даже если смерть и правда молодит. Но тут еще кое-что.
      — Я тут подумал, Клаудия... — начал он; даже сейчас, когда она стоит на расстоянии вытянутой руки от него, Джек чувствует исходящий от нее жар. А ведь призракам полагается излучать холод! — Со дня смерти мамы я думал: если у человека на теле при жизни была татуировка, она останется у него, когда он превратится в тень?
      Она снова улыбнулась — и опять не совсем так, как помнил Джек. Зубы у Клаудии никогда не были такими белыми. Девушка неторопливо подняла юбку, не спуская с него глаз — взгляд соблазнительницы. В самом деле, вот он, на внутренней поверхности бедра (которое еще пухлее, чем помнил Джек), китайский скипетр, короткий меч, который значит "все будет так, как я захочу".
      — Зажило не сразу, но сейчас все в порядке, — сказала девушка.
      Неплохой скипетр, подумал Джек, ничего не скажешь, но мама-то работала куда лучше, да и рисунок, заимствованный ею у Пола Харпера, красивее.
      — Настоящий, — сказала девушка, — не сотрешь. Чего ты ждешь, Джек, вперед, давай, потрогай его.
      Голос и дикция те же, но лексика, стиль! Нет, говорила Клаудия не так — при ее-то образовании, при ее страсти к изысканным оборотам. Все эти "вперед", "давай" — Клаудия никогда не употребляла этих слов, не говоря уже о "сраный", о которое Джек споткнулся на лужайке.
      Он все же прикоснулся к татуировке на внутренней поверхности бедра, у самой промежности, к фальшивому китайскому скипетру.
      — Кто ты такая? — спросил он ее.
      Девушка взяла его за руку и повела ее выше — туда, где не оказалось ни намека на трусики.
      — Знакомое место, не так ли, Джек? Разве ты не хочешь туда, снова? Не хочешь снова побыть молодым?
      — Ты не Клаудия, — сказал Джек, — Клаудия была совершенно чужда пошлости.
      К тому же призракам не полагается испытывать сексуальное возбуждение, мог бы добавить Джек. Хотя кто знает...
      — У тебя стоит, Джек, — сказала девушка, касаясь его.
      — Бывает, у меня стоит даже во сне, — ответил он, словно эпизод с трансвеститом был просто репетицией в костюмах. — Это все ерунда.
      — Довольно здоровая у тебя ерунда, надо сказать, — произнесла она и поцеловала его в губы. По этой части ей до Клаудии очень далеко, и все же Джеку потребовалась немалое усилие воли, чтобы не прикасаться к ней. А чтобы заставить ее убрать руки, ему нужно дать ей понять, что он догадался.
      — Что скажет мама? — спросил он; кто же она, как не дочь Клаудии? — Сама мысль, что ты спала со мной! Мама не очень-то обрадуется, как думаешь?
      — Мама умерла, — сказала девушка. — А я пришла мучить тебя; она была бы рада, если бы могла это знать.
      — Мне жаль, что мама умерла, — проговорил Джек. — Не думаю, что она была бы так уж рада.
      — Я не верю в призраков, — ответила девушка, — поэтому я здесь. Я не верю, что мама может являться к тебе тенью, но она так хотела! Вот я решила ей помочь.
      — Как тебя зовут?
      — Салли, в честь Салли Боллз. Мама так хотела сыграть ее — и ты тоже. Разве только ты сыграл бы ее лучше, так мне мама говорила.
      — Отчего умерла мама, Салли? Когда?
      — От рака, пару лет назад. Мне пришлось подождать, пока мне не исполнится восемнадцать — чтобы я имела законное право мучить тебя.
      В самом деле, выглядит как девушка за двадцать, но и ее мать всегда выглядела старше своих лет.
      — Тебе и правда восемнадцать, Салли?
      — Как Люси, ведь ей было восемнадцать?
      — Я не понял, про Люси что, весь мир знает?
      — История с Люси — последнее, что мама про тебя услышала. Она умерла вскоре после этого. Может быть, благодаря этой новости ей было легче умереть без тебя.
      Как и Люси, Салли ходила по Джекову дому с видом хозяйки. Она скинула туфли, босиком прошлась по борцовскому мату. На ней была бежевая блузка без рукавов из полупрозрачной ткани, сквозь нее Джек отлично видел ее лифчик, такого же цвета; юбка все время шелестела. Салли задержалась у его рабочего стола, прочла название лежавшего там сценария, взяла в руки записную книжку Джека.
      — Мама так тебя и не разлюбила, — сказала она. — Все время думала, что было бы, останься она с тобой, завели бы вы детей или нет. Она очень жалела, что вам пришлось расстаться, но ей позарез нужны были дети!
      Слово "дети" было сказано таким тоном, будто Салли детей ненавидела — или же сама не испытывала и сотой доли маминой потребности рожать и презирала ее за это.
      Она плюхнулась на кушетку и раскрыла записную книжку Джека; он сел рядом.
      — У тебя есть братья или сестры, Салли?
      — Издеваешься? Мама родила четверых детей, одного за другим. Мне-то как повезло, я оказалась первая! Выиграла почетное звание няни.
      — А папа?
      — Папа как папа. После тебя мама была готова выскочить за первого встречного — тот должен был только пообещать работать оплодотворителем. Вот папа и оказался этим первым встречным, жалкий неудачник.
      — Почему ты называешь его жалким неудачником?
      — Потому что ему пришлось ходить с мамой на все твои фильмы! Он просто кайф ловил в кино, понимаешь, о чем я? Ну, я тоже все твои фильмы видела — когда подросла; разумеется, в компании мамы и папы. Она все рассказала ему про тебя. А потом — мне. Про вашу поездку на Торонтский кинофестиваль, про твою маму, про татуировку, которую она ей сделала, про то, как ты заставил ее показать татуировку таможенникам — отличная, кстати, история. Про то, как она подарила тебе подцепленный у капитана Феба триппер, когда ты играл Эсмеральду-трансвестита в "Горбуне из Нотр-Дама", про то, как ты всю душу из нее за это вынул, хотя сам был любитель погулять налево.
      — А папа любил маму?
      — О, он ее боготворил! Мама превратилась в сущую корову, совсем перестала за собой следить, и всем было ясно, что тебя она так и не забыла. Но папа всегда был у ее ног.
      — Ты такая красивая, Салли, — сказал ей Джек. — Ты так похожа на маму, я сначала и правда поверил, что ты Клаудия. Правда-правда, я в самом деле решил, что ты ее призрак.
      — Я отличный призрак, можешь не сомневаться, Джек.
      Она не смотрела на него, а листала записную книжку, словно искала чей-то номер телефона, а потом вдруг вернулась в начало и стала маминым голосом, каким та говорила со сцены, зачитывать имена, по алфавиту.
      — Милдред Ашхайм, она же Милли, — вкрадчиво произнесла Салли, — ты трахал ее, Джек? Ты до сих пор ее трахаешь?
      — Нет, никогда.
      — Вот оно что. Смотри-ка, тут еще одна Ашхайм, Мира. Зачеркнута. Ну, раз зачеркнута, то ясно — ты ее трахал, а потом бросил.
      — Я никогда не спал с ней. А зачеркнул потому, что она умерла. Салли, это плохая игра, прекрати.
      — Но она знай себе читала; листнув немного вперед, она заметила имя Лючии Дельвеккио.
      — О, даже мама говорила, что ты просто обязан был ее трахнуть, — сказала Салли. — Мама видела вас в кино и потом сказала, что с такой женщиной ты не можешь не переспать.
      Джеку надо было отобрать у нее книжку тут же, но он промедлил. Салли вернулась к алфавитному порядку; когда она дошла до буквы "Г", было уже поздно — катастрофа стала неотвратимой. Доктор Гарсия, конечно, скажет потом, что главную ошибку Джек совершил раньше — когда сел рядом с Салли; этого делать ни в коем случае не стоило.
      — Элена Гарсия, — зачитала она.
      Видимо, Джек изменил выражение лица — он явно нашел такое обращение к доктору невежливым, сам он никогда не называл ее по имени. В данный период жизни Джека доктор Гарсия была самым важным для него человеком, Салли это заметила и перешла на откровенно насмешливый тон:
      — Думаю, она у тебя убирала в квартире или убирает до сих пор. Разумеется, ты ее трахал.
      — Она мой психиатр, — сказал Джек. — Я никогда не называю ее по имени.
      — Ах да, она же Люси лечит, не так ли? Как я могла забыть! — расхохоталась Салли. — Готова спорить, теперь за тобой охотится мать Люси.
      Отличная девица, черт возьми, талант как у матери, разве что пока мало практиковалась. Как изысканно дразнится! В этот миг она стала, как никогда, похожа на Клаудию.
      — Не сердись на меня, Джек, — сказала она точно таким тоном, каким бы произнесла эти слова Клаудия, — мне просто очень не хватает мамы. Но я знаю — ты можешь сделать так, чтобы мне показалось, будто она снова со мной.
      Джек не смел шелохнуться. Он всегда считал, что женщины, даже совсем юные, знают, когда ты замер и не можешь двигаться, знают, когда их чары пленили тебя. Клаудия точно умела распознавать моменты, когда Джек не в силах был перед ней устоять. И Салли тоже. Она прижалась к нему и принялась расстегивать ему рубашку.
      — Помнишь, как играл Иоанна Крестителя? — спросила Джека Салли.
      — Я играл только его отрубленную голову, — ответил он.
      — Да-да, она лежала на столе, — напомнила ему Салли, сняв с него рубашку. Он и не заметил, как она расстегнула свою блузку. — А мама играла Саломею, не так ли?
      — Да, — ответил Джек; он едва мог говорить. Девушка раздела его и разделась сама. Обнаженная, она была больше Клаудия, чем сама Клаудия, несмотря даже на неправильный скипетр.
      — Мама сказала, что поцеловала тебя тогда и это был лучший поцелуй за весь ваш роман.
      Да, поцелуй удался на славу, вспомнил Джек. Но трещину между ними уже ничем нельзя было закрыть, поцелуй не мог снова привязать их друг к другу.
      Краем глаза он увидел синюю обертку своих любимых японских презервативов, Салли вскрывала ее зубами. Откуда она узнала, что он предпочитает "Кимоно микротонкие"? Потом Джек сообразил, что Салли была у него в туалете и нашла презервативы в аптечке.
      Он заглянул в ее темно-золотые глаза и увидел перед собой Клаудию, ожившую, молодую. Тот же широкий рот, только зубы побелее; те же налитые груди и широкие бедра. Этой девушке тоже однажды придется ступить на тропу войны с лишним весом. Салли — вылитая мать, в такой женщине просто тонешь.
      Джеку даже не пришлось объяснять доктору Гарсия, на чем он попался — на своей фатальной неспособности к устному счету. Любой идиот (кроме Джека) в два счета прикинул бы, что даже если Клаудия познакомилась с отцом Салли немедленнопосле разрыва с Джеком, то бишь в июне 1987 года, немедленновышла за него замуж и немедленноже забеременела (все — за один месяц), то и в этом случае Салли не могла бы появиться на свет раньше марта 1988 года. Стало быть, в июле 2003 года Салли было пятнадцатьлет от силы. Она утверждала, что ей восемнадцать, но для этого ее отцом должен быть сам Джек! У доктора Гарсия нашелся очередной повод напомнить Джеку, что в математике он полный ниженуля.
      Оказалось (это Салли сама рассказала Джеку, увы, после того, как они занялись любовью), что в июне 1987 года Клаудия отправилась на какой-то шекспировский фестиваль в Нью-Джерси и там познакомилась с молодым режиссером, специалистом по Шекспиру. Они поженились в августе, в сентябре Клаудия забеременела, а в июне 1988 года родилась Салли. Занимаясь любовью с Джеком в его доме на Энтрада-Драйв, Салли не прожила еще и одного месяца после пятнадцатилетия — но выглядела куда старше!
      Она быстренько наполнила ванну и залезла туда, не закрывая дверь. Ей очень не хотелось вот так убегать, особенно после того, что у них с Джеком было, но она спешит. Родители ждут ее к десяти вечера обратно в гостиницу, в отель "Джорджиан" в Санта-Монике; они остановились там всей семьей.
      — Так мама жива?
      — Она размером с бензовоз, но здорова как бык, — сказала Салли. — Ты ведь не стал бы спать со мной, если бы знал, что она жива, не так ли?
      Джек промолчал; он просто сидел на полу в ванной, прислонившись к шкафу с полотенцами, и смотрел на точную копию Клаудии.
      — Мои родители — самая счастливая пара на свете, — объясняла Джеку Салли. — Мама все время стесняется, если мы ее дразним, напоминаем ей, что когда-то она спала с тобой. А мы все — и папа, и я, и сестры — нам всем жутко весело дразнить ее. Мы заказываем пиццу, ставим какой-нибудь твой фильм и ржем, как стадо мустангов! Маме периодически приходится бегать в туалет — она так хохочет! Говорит, "нажмите на паузу, я сейчас". Когда ты получил "Оскара", мы все чуть не описались!
      — Сколько тебе лет, черт возьми?
      — Да, Джек, с арифметикой у тебя и правда кранты, мама оказалась права, — сказала Салли. — В общем, советую ознакомиться с уголовным кодексом штата Калифорния, раздел о половых сношениях с несовершеннолетними. Говоря коротко, ты старше двадцати одного, я младше шестнадцати — вот тут тебе и привет, ты виновен, а что тебе присудят, ну, это решать суду. Можешь провести за решеткой от года до четырех плюс заплатишь штраф в пределах двадцати пяти тысяч долларов. При одном условии — если я расскажу о случившемся кому надо.
      Она вылезла из ванны и вытерлась, потом бросила мокрое полотенце на пол, вышла в спальню собирать раскиданные вещи, Джек отправился за ней. Пока она одевалась, он искал ее обувь.
      — Считай, что это у меня летняя работа, — сказала Салли.
      — В каком смысле, хотел бы я знать?
      В самом деле, какая такая работа? Соблазнить Джека Бернса? Шантажировать его?
      В ответ Салли пустилась в дальнейшие объяснения. У Клаудии и папы — которого, конечно, она нежно любит и ни в коем случае не считает жалким неудачником — есть небольшой театр в Вермонте, называется "Азы мастерства". Летом они ставят спектакли, в школьные месяцы проводят семинары по актерскому мастерству, режиссуре и драматургии. Театр играет важную роль в их небольшом городке, деньги им выделяет благотворительный фонд. В свободное от театра время Клаудия и ее муж заняты поисками меценатов.