Он вернулся в отель, чтобы немного поспать. Видимо, у него и правда сотрясение, его все время тошнит. Он все удивлялся, почему не звонит Мишель Махер — ну, просто сказать, что ждет его на ужин и тому подобное. Может, стесняется или занята. Спал Джек плохо и недолго. Когда ему в первый раз позвонил портье, он вскочил — и едва не упал, так кружилась голова, перед глазами плыли круги.
      Надо ему сломать плечо, нет, вывихнуть его, это он вполне заслужил, решил Джек. В нокаут он меня отправил левым хуком, значит, он правша; ага, стало быть, надо организовать ему вывих правогоплеча.
      Джек сам позвонил в офис доктора Махер и снова попал на ее медсестру Аманду.
      — Привет, Аманда, это Джек Бернс. Я подтверждаю завтрак, обед и ужин.
      Он сразу понял, что-то не так; в прошлый раз Аманда была просто счастлива его слышать, сейчас взяла ледяной тон.
      — Доктор Махер у пациента.
      — Что случилось?
      — Все отменяется, и завтрак, и обед, и ужин, — сказала Аманда. — Доктор Махер не желает вас видеть, даже говорить не хочет. Я отменила заказ в отеле.
      — Наверное, я вас плохо понимаю. У меня сотрясение мозга.
      — Что, девчонка удружила?
      — Какая девчонка?
      — Люси, кто же еще! Мы видели и фотографии, и все прочее. У вас в Канаде что, новостей нет?
      Лицо папарацци возникло перед глазами Джека, словно тот стоял прямо перед ним. Понятно, какой-то помойный листок купил его грязную работу, а сама история (с кое-какими фотографиями, из тех, что поприличнее) попала на телевидение.
      — Кажется, вы вляпались по самые уши!
      — Я не спал с этой девицей!
      — Это я понимаю, только она твердо знала, что вы хотели спать с ней и обязательно переспали бы, если бы она не позвонила матери!
      — Это ложь! Это я вызвал полицию! Я вышел из дому и ждал, пока приедут копы!
      — У вас в постели лежала обнаженная восемнадцатилетняя девица, у вас даже психиатр общий, — сказала Аманда. — Вы знали Люси еще ребенком, набили морду ее отцу! И зачем вы оставили себе ее трусики и эти ужасные снимки? У вас на столе лежала фотография другой голой девицы того же возраста! А на холодильнике висели фотографии обнаженной женской груди с татуировками!
      — Я их все выкинул! — заорал Джек.
      — И куда, позвольте спросить? На лужайку перед домом?
      — Пожалуйста, дайте мне поговорить с Мишель, — взмолился он.
      — Мишель сказала мне так: "Если Джек позвонит, скажите ему, что для меня он слишком странный". Вот как она сказала. — С этими словами Аманда повесила трубку.
      Джек включил телевизор. Он не сразу нашел американские каналы, но история с Люси (как ему вскоре доложит Лесли Оустлер) попала и на канадское ТВ. Досмотрев до раздела "Индустрия развлечений", Джек обнаружил, что является новостью номер один.
      Журналюги рассказали Люси, что нашли в помойке у Джека ее трусики, а с ними те самые фотографии, про которые она уже им поведала; на это она сказала, ага, значит, Джек решил оставить себе что-нибудь на память и спрятал трусики от полиции, но потом передумал и выкинул их с прочими "уликами". По телевизору показали те самые трусики — совершенно крошечные, можно подумать, Джек украл их у грудного ребенка.
      Но что такого в фотографиях этого папарацци, ведь ТВ почти ничего не показало? Придется найти сам помойный листок, иначе я ничего не пойму, решил Джек и отправился к Чарльзу; он книготорговец, знает, где в Галифаксе продают желтую прессу. Оказалось, он уже купил экземпляр.
      — Я звонил вам в отель, Джек, но мне сказали, вы спите, — сказал он.
      На Джека никто и смотреть не хотел — все продавщицы уже прочли грязную историю и видели фото.
      На обложке красовалась голая Люси, висящая у Джека на шее, словно ювелирное изделие в порнографическом стиле. Видно, что полицейские никак не могут ее с Джека снять. Фотографии внутри журнала "уличали" Джека в ничуть не меньшей степени — особенно те, что журналюги вынули из помойки. Розовые трусики мало того что маленькие — они еще и мокрые! Голую Эмму немного подретушировали; Джек решил, что благодаря черной полосе на глазах ее никто не узнает, даже те, кто видел ее в те годы (и кто, кроме Джека, видел ее в те годы голой?). Он, конечно, забыл, что фотографию держала в руках миссис Оустлер.
      Из четырех фотографий маминых грудей журнал выбрал лишь одну, заклеив Алисины соски черными полосами. Эммины груди они заклеивать не стали — фотография так помялась в помойке, что этого не требовалось, к тому же в печать пошла только "верхняя половина" девушки (спасибо и на этом).
      В статье упоминалась и доктор Гарсия. Джек заранее знал, что она откажется от комментариев, но нашелся ее бывший пациент, который сказал, во-первых, что методы у психиатра "крайне нетрадиционные, на грани фола", во-вторых, что она в самых сильных выражениях советует своим пациентам не заводить романы друг с другом. Джек-то понимал, что доктор Гарсия ни на секунду не поверила в роман между Джеком и Люси; но уже сама форма изложения в журналах такого рода подразумевает намеки на связь, хотя прямых утверждений не делается. И читатели верят! Сам заголовок намеренно вводит в заблуждение, и для истории с Люси желтые подонки нашли идеальный вариант:

       Джек Бернс отрицает "грязные инсинуации", но давайте заглянем к нему в мусорное ведро!

      Он не совершил ровным счетом ничего, но желтая пресса сумела выставить его виновным буквально со всех сторон. "Слишком странная" история, по выражению Мишель Махер.
 
      Чарльз Берчелл был добрый малый, он принес Джеку самые искренние соболезнования. Вернувшись в отель, Джек едва не упал от головной боли. Он принял пару таблеток и даже не запомнил какие.
      Чтобы развеяться, он позвонил себе домой в Лос-Анджелес и прослушал сообщения на автоответчике. Джек не прогадал, настроение резко улучшилось. С соболезнованиями звонили Боб Букман, Ричард Гладштейн, Алан Херготт и даже Бешеный Билл Ванфлек из Амстердама (Джек потом узнал, что его подружка первой на всем голландском ТВ пустила историю с Люси в эфир). Кто-то из Старинных Подруг позвонил Лесли Оустлер, она рвала и метала:
      — Я поверить не могу, что ты оставил этот Эммин снимок и фотографии мамы! Джек, ты кретин, ты полный идиот!
      — Удивлена, что ты мне не позвонил, — мягким голосом обратилась к нему доктор Гарсия. — Надеюсь, ты передумал заезжать в Бостон, а если нет, то надеюсь, что передумала Мишель. Не советую также пытаться выйти на Люси, Джек. Думаю, нам надо что-нибудь придумать, ты слишком много времени проводишь у меня в приемной. Только вообрази себе, что будет, если ты наткнешься у меня на ее мать.
      Джек диву давался, и как только репортеры пропустили этувкусную деталь — мать Люси тожелечится у доктора Гарсия (любой бы догадался, что мать такой дочери обязанаиметь своего психиатра, как же они не проверили?).
      Одна из молодых матерей в приемной однажды объяснила Джеку, что доктор Гарсия не похожа ни на одного психиатра, с какими ей приходилось иметь дело, — а именно, к ней не обязательнозаписываться на прием заранее. Видимо, решил Джек, эта пациентка любит посещать врача по первому капризу. Многие юные мамы в приемной говорили, что присутствие другихюных мам их успокаивает. Организация в самом деле довольно необычная, чересчургибкая — ни один психиатр в Нью-Йорке или Вене не позволил бы себе такое (что там, ни один пациентв Нью-Йорке или Вене не согласился бы ходить к психиатру, у которого все сидят в одной приемной и видят друг друга). Но за эту гибкость Джек и любил Санта-Монику.
      Он отдал портье свои авиабилеты:
      — Мне надо завтра быть в Лос-Анджелесе, найдите мне какой-нибудь вариант, чем прямее, тем лучше. Только, пожалуйста, без посадки в Бостоне.
      Потом Джек пошел в "Пишущую братию" — он весь день не ел и был жутко голоден.
      Он сел за маленький столик в углу и заказал закуску. В ресторане было полно народу и слишком шумно, хотя это, может быть, Джеку и показалось — он устал и был травмирован. Он сидел спиной к залу, смотрел в окно. Вообще-то он даже книжку с собой прихватил (по рекомендации Чарльза), но не смог читать — сразу же заболевала голова, и шум в ушах делался невыносимым. Самый громкий стол оказался по совместительству соседним, но Джек не видел, кто сидел за ним, а сами говоруны тоже видели лишь его спину.
      Речь держал один особенно громкий посетитель. Он хвастался дракой в баре какого-то отеля; по его словам, это был честный кулачный бой.
      — Все говорят — борцы, борцы! Тьфу! Оказывается, это сплошное говно и слабаки, даже удар держать не могут! — орал он.
      Джек встрепенулся, несмотря на боль в голове.
      — Джек Бернс плюхнулся на пол, как коровья лепешка! — хвастался герой друзьям.
      Благодаря хронологическойтерапии Джек давно сделал одно важное открытие — "случайные совпадения" называются таковыми лишь по лености мысли, а чаще всего вовсе не так уж случайны. Конечно, сказал бы иной рассказчик, Джек случайнооказался в одном ресторане с Дугом Максвини на следующий вечер после того, как жирный волосатый писака послал его в нокаут запрещенным приемом. Но ведь Галифакс — маленький город, а ресторан "Пишущая братия" — популярное место.
      Джек обернулся, но увидел лишь широченную спину Максвини; зато его узнал один из сотрапезников писателя. По его лицу
      Джек сразу понял, что они и думать не думали, что поверженный в "честном бою" борец сидит в двух шагах от их стола. Максвини, стало быть, рассказывал это просто так, а не с целью поиздеваться над Джеком. Тут Джек встал из-за стола и подошел к говорунам; друзья успели сообщить писаке, что Джек Бернс здесь и все слышал, но жирный боров и бровью не повел:
      — Недомерок распластался на полу, что твоя камбала!
      Джек стал рядом с Максвини и чуть-чуть сзади. За столом сидели три пары, он не смог понять, кто с кем. Двое мужчин улыбались Джеку — не улыбались даже, а именно ухмылялись, довольные, — лица женщин, напротив, ничего не выражали, их обладательницы ждали, что будет дальше.
      — Я хотел извиниться, — обратился Джек к Максвини. — Заметки по поводу сценария, попавшие к вам в руки, вам не предназначались. Я никогда бы не стал выражаться столь откровенно, если бы знал, что вы их прочтете. Корнелия показала вам эти листки потому только, что не смогла разобрать мой почерк. Оказывается, она не читает рукописные тексты по-английски. Надеюсь, вы понимаете, что все произошедшее — нелепая случайность. Я ни в коем случае не стал бы говорить ничего оскорбительного лично вам.
      Приятели Максвини расплылись в самодовольных ухмылках до самых ушей — но женщины оказались умнее; впрочем, женщины всегда лучше мужчин читали намерения Джека Бернса.
      Джек вовсе не извинялся — он попросту следовал принципу "вежлив дважды", которому его научила миссис Уикстид. Сейчас был второй раз; в первый раз Джек был вежлив в баре отеля, когда протянул ему руку. Разумеется, он прекрасно знал — Максвини слишком пьян и слишком воинствен, чтобы понимать такие тонкости. Писатель просто продолжил свой рассказ:
      — Француженка вызвала портье, и они вместе уложили Джека Бернса на тележку для багажа и увезли в его номер, как какого-нибудь грудного ребенка в коляске!
      Мужчины расхохотались, женщины же сжались в предчувствии чего-то страшного.
      Джек положил руку Максвини на затылок и сразу понял, что тот куда его сильнее; тем не менее он стал легонько наклонять гигантскую волосатую голову толстяка в тарелку. Великан тут же оперся обеими руками на стол и попытался встать. Джек на это и рассчитывал. Он вовсе не думал удержать Максвини одной рукой, а лишь хотел заставить его раскинуть руки и опереться о стол, потому что в такой позе толстяк и пикнуть не успеет, как Джек возьмет его в полный нельсон.
      Он пропустил руки под мышками у Максвини и соединил их в замок у него на затылке, после чего с легкостью опустил жирную морду волосатого хама в стоящую перед ним тарелку с паэльей — ох и глубокая, голова писаки погрузилась в нее по самые уши (и паэлья горячая, отметил Джек, — его запястья тоже ушли в еду). В разные стороны полетели креветки и куски колбасы. Максвини возил головой по тарелке, как боров, искал, как бы воздуха вдохнуть.
      Полный нельсон — запрещенный прием в борьбе по целому ряду причин. Разумеется, этим захватом легко сломать противнику шею, это верно, но со спортивной точки зрения главное другое. Обездвижить противника полным нельсоном невозможно (если только не сломать ему шею), а возможностей безопасно освободиться из захвата почти нет. Получается, полный нельсон не только опасен для жизни, но и затягивает время схватки, не давая никому преимущества.
      Скинуть Джека, стало быть, Максвини не мог — опереться не на что, особенно сидя на стуле. А Джек знай себе водил его мордой по тарелке, прижал ко дну лбом — судя по издаваемым им звукам, в нос писаке попал рис. Ухмылки давно исчезли с лиц его приятелей, Джек внимательно за ними наблюдал. Если бы кто-то из них решился встать, он сменил бы полный нельсон на двойной захват правой руки — в результате правый локоть Максвини зашел бы ему за ухо, и писака получил бы намеченный Джеком вывих (плечо выскочило бы из сустава), а заодно, скорее всего, и перелом ключицы, — а потом схватился бы с тем из дружков Максвини, который посильнее.
      Но Джек сразу понял — драться эти трусы не намерены; все они остались на своих местах. Им было ясно как божий день, что силенок скинуть Джека у их приятеля явно маловато, а они и вполовину не такие могучие. Женщины задергались — стали переглядываться и смотреть на Джека (на Максвини в тарелке никто даже не взглянул).
      Максвини, казалось, до сих пор ест, но звук изменился. Если он станет задыхаться, решил Джек, я вышвырну его из кресла и сдавлю ему живот, пока он не выблюет все, что съел за день. Не потребовалось — писатель просто дышал с присвистом, словно храпел. Толстякам неудобно дышать, когда грудь прижата к животу, а тут еще эта паэлья.
      — Все говорят — писатели, писатели! Тьфу! Они даже есть с закрытым ртом не могут! — весело сказал Джек, обращаясь скорее к приятелям Максвини, чем к нему самому.
      Одна из женщин улыбнулась — непонятно, следует ли из этого, что она с Максвини.
      Джек хорошенько надавил подбородком на макушку писаки; он хотел быть уверен, что тот его слышит.
      — Видишь ли, дружок, с твоим сценарием вот еще какая штука, — сказал Джек. — Ты подумай только — какая судьба уготована проститутке-трансвеститу в 1917 году в городе, полном матросов? Он и недели бы не прожил в Галифаксе, куда там до взрыва дотянуть — за такие дела его зарезали бы, как цыпленка. Понимаешь? Твоя байка не только пошлая и банальная — она начисто лишена правдоподобия.
      Джек понял, что Максвини хочет что-то сказать в ответ, но решил еще немного покормить его паэльей. Вместо писаки к Джеку обратилась улыбнувшаяся ранее женщина:
      — Кажется, Дуги намекает, что не против послушать рассказ про Люси.
      Наверное, решил Джек, она все-таки с ним, может, даже замужем за этой свиньей. Примерно его ровесница, то есть за пятьдесят.
      — С удовольствием. Люси куда моложе любой из вас, сиськи налитые и торчат, не то что у присутствующих здесь дам, а за ее ноги и все остальное вы, не думая, продали бы душу дьяволу, да только он не купит, больно скверный обменный курс, — сказал Джек таким тоном, что ему позавидовал бы сам Радужный Билли; теперь ухмылочки пропали и с женских лиц.
      — Пожалуйста, только не делайте ему больно, — сказала та же женщина.
      — Вот это другой разговор, что же вы сразу с этого не начали, — откликнулся Джек и чуть-чуть разжал полный нельсон. — Ну что, приятель, надеюсь, теперь ты понял — стоило мне только захотеть, и целым бы ты не ушел.
      Максвини попытался кивнуть.
      Джек отпустил его и сделал шаг назад — на всякий случай, вдруг писака вскочит и начнет махать руками. Но толстяк остался на месте, вид у него как у побитого пса, поджавшего хвост.
      Осаженная Джеком женщина сразу принялась хлопотать вокруг писаки, вынула из волос и бороды рис, а также несколько креветок и кусков колбасы с курицей. Она сделала все, что могла, но шафран голыми руками не возьмешь — борода, волосы и лоб писателя сверкали на весь ресторан ярко-рыжим.
      Джек вернулся за свой стол, но сел спиной к окну, чтобы видеть Максвини и всю компанию. Он не смотрел прямо на них, но решил, что на этот раз не стоит давать писаке шансов напасть неожиданно. Женщина, попросившая не делать хаму больно, пару раз взглянула на Джека, но что она имела в виду, было непонятно.
      Он подозвал официанта, который все это время осторожно наблюдал за сценой.
      — Если они остаются, принесите мистеру Максвини новую паэлью, я плачу.
      — Они уходят, — сказал официант, — у мистера Максвини боли в груди.
      Вот черт, что, если эта пьянь сегодня издохнет? Он ведь не кто-нибудь, а царь и бог канадской литературы, подумал Джек. А ну как вскрытие покажет, что у него в легких рис? Его, значит, убили едой, орудие убийства — паэлья! По всей стране пойдут публиковать панегирические некрологи — "светоч канадской литературы угас, кто теперь воспоет наши северные пейзажи" и всякое такое. Хуже всего — это неизбежные длинные цитаты из этого гада, бесконечные описания мощных сосен и непоколебимых скал.
      — Вы не знаете, случайно, боли в груди мистера Максвини часто беспокоят? — поинтересовался Джек у перепуганного официанта.
      — Да, постоянно, — ответил тот, — у него чудовищная изжога.
      Джек заказал пиво. Он не пил пива с той самой бутылки "Хайнекена" после оскаровской церемонии. Отхлебнув, Джек заметил у себя на брюках большой кусок паэльи. Черт, поздно — он вытер брюки и избавился от креветок и липкой колбасы, но шафран не ведает различий между победителями и побежденными.
      Всякий раз, как в зал выходил перепуганный официант, Джек вспоминал про эти чертовы боли в груди у канадца. Он от всей души надеялся, что это обычная изжога; Максвини, спору нет, большой мерзавец, но пусть еще поживет. А то ведь такая незадача выйдет — я вовсю сдерживался, не стал наносить травму (а ведь мог!), и тут он возьми и помри! Это уже просто нечестно, еще в убийстве обвинят.
      Вот в этаком духе и прошел визит Джека в Галифакс. Он умолял доктора Гарсия, чтобы та разрешила ему отклониться от хронологическогопорядка и позволила рассказать про эти приключения (иначе ему бы пришлось ждать целый год, а то и больше!). Она милостиво кивнула — от глаз психиатра не укрылось возбуждение Джека, плюс она уже успела переговорить про "историю с Люси" с самой девушкой и ее матерью.
      Ему, конечно, очень повезло, что у Дуга Максвини в самом деле была только изжога, сказал он доктору Гарсия. Миссис Оустлер обнаружила в какой-то газетенке заметку про "пьяную драку" в ресторане "Пишущая братия" в Галифаксе, где сошлись "два писателя-конкурента, которые за день до того подрались в баре отеля "Принц Георг". Лесли знала, что Джек не пьет, тем сильнее ее удивило заявление безымянного канадского репортера о том, что Джек спокойно посасывал пивко, пока друзья Максвини приводили своего приятеля в порядок.
      — Джек, — сказала доктор Гарсия, — мне кажется, тебе нужно нанять телохранителя.
      — Зачем? Мне нужно просто быть внимательнее, особенно на предмет левого хука, — ответил он.
      — Я имела в виду телохранителя, который бы защищал других от тебя, — объяснила она.
      — Вот оно что.
      — Да, вижу, нам с тобой предстоит немало работы, — сказала доктор Гарсия.
      — И что же я, по-вашему, должен делать? — искренне поинтересовался Джек.
      — Поскорее найти себе фильм по душе, — сказала доктор Гарсия. — По-моему, тебе давно пора взять тайм-аут, а то быть Джеком Бернсом слишком тяжкий труд, ты не находишь?

Глава 35. Легче легкого