Его, Джека, манило прошлое Бонни, ему было жутко любопытно знать все, что с ней случилось прежде, всю историю ее боли, все ее травмы и ссадины. Именно ее хромота интересовала Джека. Эмма ошибалась — Джека интересовали не столько женщины постарше, сколько травмы, уродства, раны в теле и душе; Бонни когда-то физически пострадала, и это сделало ее желаннее для него. Джек задумался над этим, и ему стало страшно, он заплакал.
      — Ну, я видала такое, с пенисами это бывает, — заявила Джинни.
      — Наверное, он заснул, — предположила Пенни.
      — Джек, не давай им себя пугать! — решительно сказала Бонни.
      Джек удивился — она единственная из трех девочек была словно парализована ужасом; казалось, она сидит, привязанная к пассажирскому сиденью, и наблюдает, как машина летит в столб, а водитель ничего не видит. Бонни закусила нижнюю губу и смотрела на Джека как завороженная — словно столб это он, Джек, словно это он причина аварии и сама авария, и она не в силах ее, то есть его, Джека, предотвратить.
      — Что такое? — спросил Джек Бонни. — Что ты видишь?
      Бонни залилась слезами.
      — Бонни, не плачь — это твои слезы его пугают! — сказала Пенни.
      — Глядите-ка, а у нас прогресс, — объявила Джинни. — Наверное, слезы как раз и помогли.
      — Ладно, плачь себе, мне плевать, — сказала Пенни сестре.
      — Джек, тебе страшно? Если да, мы немедленно прекращаем, — сказала Эмма.
      — Уж скорее, Бонни страшно, — усмехнулась Пенни.
      — Бонни, тебе страшно? Если да, надо немедленно прекратить, — сказал Джек, хотя и не понимал, что именно следует прекратить. С его точки зрения, Бонни была просто вне себя от ужаса, и Джек испугался, что он и есть причина ее страха.
      — Что вы делаете! Мальчик ужасно напуган! Он такой маленький, вы чего! — рыдала Бонни.
      — Конфетка моя, я с тобой, — сказала Эмма, наклонилась к Джеку и поцеловала его в губы. Джек не запомнил, "пользовалась она языком" (как она говорила) или нет, его слишком интересовали ее усики. Наверное, поэтому он и задержал дыхание.
      — Эмма, не останавливайся, — сказала Джинни.
      — И правда, кое-что началось, — с некоторым интересом отметила Пенни.
      Джеку ничто не мешало дышать, он просто решил проверить, сколько сможет вытерпеть без вдоха. В глазах начали сверкать огоньки, словно северное сияние, любимое жителями Канады.
      — Эмма, он у тебя там не задохнется? — спросила Бонни.
      — Эй, осторожнее! — воскликнула Джинни, и в этот же миг исторгнутое Джеком содержимое попало прямой наводкой в Пенни; та наклонилась, чтобы получше разглядеть интересующий собравшихся предмет, и попала под обстрел. Подумать только, никто и не думал прикасаться к Джеку, а тут — ба-бах!
      — Конфетка, ты залепил ей аккурат между глаз, — рассказывала потом Эмма. — Я так тобой горжусь! Мне было неудобно, это ведь из-за меня ты к ним попал и так перепугался. Короче, эти девочки больше на километр к тебе не подойдут, можешь мне поверить. С этих пор я буду за тобой смотреть куда лучше.
      Тем временем Джек и Бонни смотрели друг на друга.
      — А что ты видишь? — спросила она. — Джек, что?
      — Ты самая красивая во всей школе, — сказал он, глотая воздух.
      — Не слушайте его, он бредит, — отрезала жестокая Эмма, но Бонни пропустила ее слова мимо ушей, она просто смотрела на Джека. Пенни в ярости вытирала лицо бумажным полотенцем. Джек, разумеется, попросил показать ему его кровь.
      — Что, конфетка моя?
      — Он вообразил себя Милашкой Дженни! — воскликнула Джинни Джарвис. — Да, мальчишки и в самом деле тупые.
      Эмма Оустлер взяла Джека за руку, вывела его из общежития тем же путем, каким они пришли (через начальную школу), дальше в зал и за сцену. Там Джек переоделся в свою одежду. Он хотел еще порепетировать с пакетом, но мистер Рэмзи уже ушел домой.
      Пиви спал в лимузине. Эмма и Джек разбудили его, и он отвез их в дом на углу Лаутер-авеню и Спадайны; Лотти там не было, она дни и ночи проводила в больнице у постели миссис Уикстид, а Алиса торчала то у Китайца, то у миссис Оустлер. Джек был тронут — Эмма заступилась за него и пообещала защищать его от всех девочек. Но надолго ли? Что, если он и правда поедет в Мэн в следующем году? Кто тогда защитит его от мальчиков?
      Его испугала и другая новость — оказывается, в следующем году Эмма переедет в школьное общежитие. Почему, недоумевал Джек, ведь у Эммы отличный дом, в двух шагах от школы, она же и так ходит туда пешком!
      — Мама не хочет меня видеть, — только и отвечала на расспросы Эмма. Перспектива жить в общежитии ее явно не радовала.
      Они сидели в спальне у Джека, Эмма изучала "малыша".
      — Так, повреждений нет, — заключила она. — Дай я угадаю — ты ведь не помнишь, о чем думал, когда это произошло?
      Джек помнил только, что задержал дыхание, а думал сейчас о том, увидит ли миссис Уикстид, когда умрет, те же огоньки, что и он перед этой своей, как ее, эякуляцией, от которой он сам чуть не умер. А еще он пытался объяснить Эмме толком, что его так привлекло в Бонни Гамильтон — не просто ее хромота, а вся эта ее аура, аура пережитой некогда боли. Джек, однако, не имел средств объяснить это Эмме, равно как и рассказать ей про взгляд Бонни; а ведь Джек понял, что она втюрилась в него по самые уши, хотя сама этого, скорее всего, не осознала.
      Он даже попробовал рассказать обо всем этом Серому Призраку — опустив, разумеется, историю с прицельной эякуляцией промеж глаз.
      — Девочка старше тебя? — переспросила миссис Макквот. — Так как, говоришь, она на тебя смотрела?
      — Словно она потеряла волю, словно она не в силах отвернуться, — сказал Джек.
      — Как ее зовут, Джек?
      — Бонни Гамильтон.
      — Она же в двенадцатом классе!
      — Я же говорил, девочка старше меня.
      — Джек, запомни — если девочка старше тебя смотрит на тебя так, отвернись сам.
      — А если я тоже не в силах этого сделать?
      — О боже ж ты мой! — воскликнула миссис Макквот и решила сменить тему; откуда ей было знать, что с Джеком это не сработает. — Ну а как твои дела с невестой по почте?
      — С кровью не очень получается.
      — Что, в этот раз мистер Рэмзи таки использует настоящую кровь?
      — Нет, что вы, это просто реквизит, вода с пищевым красителем!
      — Реквизит, понимаете ли! По мне, делать так делать, сказано "кровь", значит, надо настоящую кровь. Пожалуй, пойду поговорю с мистером Рэмзи как следует!
      Состоялась эта беседа или нет, никто не знает, но на субботней премьере под платьем у Джека был пакет с водой и красным пищевым красителем. Зал был полон, присутствовала не только Вурц, но и Серый Призрак, обе дамы сидели в первом ряду. Наверное, миссис Макквот решила, что ее визит смягчит излучаемые мисс Вурц волны ненависти к пьесе Абигайль Кук.
      А вот это уже сюрприз — Алиса и миссис Оустлер, тоже в первом ряду, и Эмма с ними рядом. Где же Лотти? Ах да, она не может прийти, она не отходит от постели бедной миссис Уикстид. Зато вместо нее — кто бы вы думали? — Пиви! Наверное, подслушал их с Эммой разговоры на заднем сиденье. А с ним какая-то восхитительная красавица-негритянка. Значит, у Пиви есть или жена, или подружка! Вырядилась-то как, выглядит новогодней елкой на фоне разведенных мам и пап учениц Св. Хильды (обычной публики на школьных постановках). На миссис Пиви, назовем ее так для определенности, цветастое платье с глубоким-глубоким вырезом, а шляпа! — из-за кулис кажется, что это не шляпа, а чучело попугая.
      Вот уж правда, зал так зал, самая изысканная аудитория, особенно в сравнении с той, что ходит на спектакли младшеклассников, поставленные мисс Вурц. Джек был доволен, а вот кое-кто из его партнеров задрожал от страха.
      С Пенни Гамильтон, например, случился настоящий припадок, когда она надевала костюм злобной мадам Обер. Наверное, думал потом Джек, вспомнила, как я ей промеж глаз залепил этой, как ее, эякуляцией, и испугалась. А Сандра Стюарт из девятого класса, ростом меньше сверстниц и занятая в роли заики Сары, которая теряет девственность в санях и замерзает в пургу! Ее вообще стошнило за задником. Мистер Рэмзи на это сказал только:
      — Нервы, самые обычные нервы! Так всегда перед премьерой.
      Джинни-Халлидей, обливаясь потом в костюме траппера, заметила на это:
      — Тут далеко не только нервы!
      Джек, конечно, подумал, что они обсуждают состав исторгнутой Сандрой массы.
      Пока играли первые два акта, он все старался поглядывать на Бонни Гамильтон; оказалось, она пристально следит за ним, их взгляды не раз встречались. Кроме Бонни, Джек сумел разглядеть из-за кулис еще нескольких зрителей. Вот Пиви, кажется, он очень доволен, а вот его спутница, сняла своего попугая с головы, вот Вурц, все время что-то бурчит на ухо Серому Призраку, а сама миссис Макквот хранит молчание, по ее лицу не поймешь, что она себе такое думает; вот миссис Оустлер, ей откровенно скучно, наверное, с ее богатством ей случалось бывать в театрах получше, а вот Эмма, ерзает на кресле, ей не терпится, когда же последний акт, она была на всех репетициях и жаждет крови!
      Наконец Джек-Дженни стреляет в Джинни-Халлидея. Стартовый пистолет дважды разрывает тишину зала, Пиви от неожиданности вскакивает и потрясает кулаками, миссис Макквот, напротив, заранее закрывает уши, а Алиса — лицо которой по ходу пьесы меняет выражение со скучающего на ошарашенное и даже глубоко обеспокоенное — нервно вздрагивает.
      После окончания второго акта дали занавес и зажгли в зале свет. Джеку стало лучше видно, но он все равно наблюдал только за первым рядом. Пиви все еще пребывал в возбуждении после стрельбы, Эмма жевала жвачку, мисс Вурц исходила желчью по поводу низких литературных достоинств пьесы, особенно нападая на автора за то, какую роль он отвел менструациям в сюжете, а ее единственный слушатель, миссис Макквот, как и прежде, хранила молчание. Алиса и миссис Оустлер сидели, держась за руки.
      Постой-ка, а что это они держат друг друга за руки? Джек не понял; он знал, что это обычное дело для женщин в Европе, особенно в Голландии, но в Канаде он еще ни разу не видел, чтобы две женщины держали друг друга за руки (ну разве только какие-то девочки в школе Св. Хильды). Ну да, молодые женщины и девочки порой ходили, взявшись за руки, но женщины возраста Алисы и Лесли Оустлер — никогда. А еще мама Эммы сбросила туфли, и гладила ногой Алису по икре. Джек смотрел на это очень внимательно, но ничего не понимал; чем это они заняты, в самом деле? До него еще не дошло, как вскоре дойдет до Эммы, с чего это вдруг мама и миссис Оустлер захотели жить в ее большом доме одни, без Джека и Эммы — неуместность дружбы между их детьми была лишь второстепенной причиной.
      Но мысли Джека прервал мистер Рэмзи — пора было надевать пластиковый пакет с "кровью" и платье для сцены суда. Наверное, костюмер думал изобразить Джека этакой Жанной д'Арк (правда, Джеку была уготована лучшая судьба, несмотря на то, что ему устроили месячные, да к тому же в первый раз, да к тому же на сцене) — вместо платья на него надели нечто вроде мешка из-под картошки из грубой бежевой ткани. Кровь, как объяснил мистер Рэмзи, лучше всего видна на нейтральном фоне. Сначала Джек чувствовал неудобство — холодный пакет, не то липкий, не то мокрый — в общем, какой-то не такой, привязанный к голому животу, вызывал неприятные ощущения. Мистер Рэмзи выбрал пакет поменьше и все равно боялся, как бы зрители не решили, что Дженни беременна, поэтому перед выходом на сцену он немного распустил узел на пакете и надавил, чтобы выпустить лишний воздух. Наверное, поэтому-то пакет и начал протекать, медленно-медленно; Джек сразу и не понял. Он заметил неладное, лишь когда сел на стул, чтобы давать показания, и даже тогда поначалу решил, что просто сильно вспотел, но потом поглядел вниз и увидел, как по ноге течет красная струйка — значит, это или кровь, или содержимое пакета. О ужас! У меня опять эякуляция, пенис истекает кровью, подумал Джек. Ах нет, нет, это просто пакет протек; ой, а хватит ли там воды для самого важного, когда нужно будет давить на пакет?
      После мистер Рэмзи очень хвалил Джека за "подготовку" к моменту, когда он встал, завопил и обдал кровью сцену. Мальчик просто великолепно ерзал на стуле, демонстрировал, что ему что-то очень мешает (Джек и правда не мог усидеть спокойно в луже), — а ведь именно так и должна была бы вести себя Дженни перед началом менструации! Ей уже больно, но еще не очень сильно, и она еще не знает почему.
      Дженни, давая показания, вдруг запнулась; как же мистер Рэмзи хвалил Джека за эту неожиданную паузу! Бонни Гамильтон, прилежный суфлер, в беспокойстве глянула на Джека, тот даже увидел, как она губами подсказывает ему. Он понял, что зрители тоже охвачены беспокойством, и лишь надеялся, что никто не заметил, как у него по ноге течет кровь. Тщетно — ее заметил Пиви. А Пиви нечасто бывал в театре, он пришел только ради Джека, которого очень любил. Пиви понятия не имел, что такое реквизит, — уже стрельба во втором акте едва не довела его до инфаркта. А тут он видит, как Джек истекает кровью. Что это, от перенапряжения, или у бедного мальчика геморрой, или это его злая девочка, из тех, что постарше, пырнула за сценой ножом? Джеку оставалось произнести всего пару фраз до ключевого момента с менструацией, когда Пиви вскочил и показал на него пальцем:
      — Джек, да у тебя кровь идет!
      Мисс Вурц прошиб холодный пот — вот он, ужас по имени импровизация. Джек тут же решил укоротить показания своего персонажа, верный суфлер Бонни прямо ахнула. Но кровь же уже пошла, не так ли? А разве не кровь его, то есть ее, лучший союзник, а его, то есть ее, реакция на эту кровь — ее-его единственное спасение? Джек немедленно вскочил на ноги и ударил себя в живот, туда, где под платьем был спрятан пакет. Увы, пока шел суд, из него вытекло куда больше, чем Джек думал, с первой попытки тот не лопнул. Милашка Дженни принялась бить себя в живот, снова, и снова, и снова. Пакет не рвался, и тут Джек ударил что было сил и согнулся пополам от самой настоящей боли! Пакет с треском лопнул, из-под мешка хлынула оставшаяся красная жидкость.
      — Джек, милый, ты что, не делай так, хуже будет! — возопил несчастный Пиви.
      Но Джек достиг того момента в игре, когда вокруг не осталось никого, только он сам и его единственный зритель. Джек вопил как резаный, сколько хватало воздуху в легких, затем поднял связанные руки над головой, кровь с них залила ему лицо. Вместо первой менструации, казалось, у Дженни разом полопались все сосуды во всем теле. По сценарию в этот момент кому-то из присяжных (одной из двух женщин) полагалось заявить, что перед ними, несомненно, первая менструация подсудимой, так как несчастная явно не понимает, что с ней, но Джек не расслышал реплику. Да и аудитория ее не расслышала, даже верный суфлер Бонни перестала подсказывать. Зачем, если Джек верещит, будто его режут заживо?
      Его отсылают прочь, в какой-то Мэн! Он недавно впервые эякулировал, не только потому, что ему очень понравилась Бонни Гамильтон, а еще и потому, что ему очень нравились усики Эммы — и он чуть не умер, задерживая дыхание, пока Эмма его целовала. А миссис Уикстид при смерти. А Лотти предстоит дорога на остров Принца Эдуарда. Снова его мир, Джеков мир, меняется! И Джек никак не мог замолчать. В роли Дженни он навопил на пять первых менструаций сразу!
      Лицо мисс Вурц выражало удивление, какое бывает, когда неожиданно открываешь для себя что-то новое и прекрасное. В своем литературном снобизме она недооценила как импровизаторские способности Джека, так и сценические возможности пьесы "Невеста по почте на Северо-Западных территориях". Партнеры Джека словно окаменели. За сценой снова вырвало Сандру Стюарт; Джинни Джарвис, убитая Джеком-Дженни, сказала, что это Джек во всем виноват.
      Эмма перестала жевать жвачку и сидела, раскрыв рот. Обилие крови и воплей, кажется, произвели впечатление даже на миссис Оустлер. Миссис Пиви так сжала свою шляпу, что будь попугай живой, она бы его задушила, сам Пиви полез на сцену спасать Джека, тот едва это заметил, продолжая вопить и истекать кровью. Один лишь раз Джек забыл про своего единственного зрителя — взглянув на маму.
      Алиса переживала трудный период в жизни. Она недавно поймала Джека, когда тот залез к ней под одеяло в поисках шрама от кесарева. Под одеялом было темно, Джек не разглядел хорошенько. Он объяснил маме, что ему любопытно, какой у нее разрез — "бикини", как у миссис Оустлер, или нет.
      — Джек, это мое личное дело, не смей в это лезть! — что было мочи закричала на него мама. И почему такой пустяк так ее разозлил, подумал Джек.
      Наверное, Алиса как раз вспомнила про этот момент, а может, подумала о бедной миссис Уикстид, а может, о Лотти, а может, о будущем — как-то ей будет жить с миссис Оустлер?
      Джек все вопил и вопил, но одновременно сознавал, что мама, как и Пиви, скажем так, не театрал. Она-то думала, что все знает про актерское мастерство сына, но к тому, что произошло в тот вечер, она явно оказалась не готова. Как и Эмма, она сидела, раскрыв рот, сжав руки в кулаки и прижав их к вискам, изо всех сил сдвинув колени, словно это у нее, а не у Дженни на сцене кровотечение. Джек был оглушен собственным криком, поэтому не слышал, как мама плачет, но увидел слезы у нее на щеках. Она рыдала, ничто не могло ее утешить, даже миссис Оустлер. У нее началась настоящая истерика, уже Эмма отвернулась от Джека и в удивлении смотрела на его маму.
      — Пиви, я в порядке, — сказал Джек. Верный шофер поднял мальчика на руки и кричал: "Доктора, доктора!" — Пиви, это театр, это спектакль, Пиви!
      — Ты потерял слишком много крови!
      Джек не слушал — смотрел на маму, не понимая, что с ней. А она рыдала:
      — Джеки, Джеки! Прости меня, милый, прости, пожалуйста!
      — Мам, да со мной все в порядке, — сказал Джек, но мама его не услышала — помешал грохот аплодисментов. Зал встал, даже мисс Вурц поднялась. На край сцены вышла вся труппа и Пиви с Джеком. Пора было кланяться, но Пиви и не думал отпускать мальчика.
      — Пиви, это вода с красным пищевым красителем, — шепнул Джек на ухо шоферу. — Это реквизит. Я не порезался, со мной все порядке.
      — Черт, ну у вас тут и порядочки, так что мне с тобой теперь делать?
      — Кланяйся.
      Пиви и поклонился, не выпуская Джека из рук.
      В понедельник после спектакля мистер Рэмзи осведомился, нельзя ли попросить Пиви присутствовать и на всех других представлениях, но Пиви отказался — этот опыт он не желал переживать заново. Много лет спустя он признался Джеку, что так никогда от того вечера и не оправился.
      Джек заметил, как рядом с мамой из воздуха возник Серый Призрак, несгибаемая полевая медсестра, но даже ее усилия не могли привести маму в чувства. Всхлипы Алисы снова исчезли за общим гулом восхищения, но Джек все равно видел ее лицо и читал по губам — она без конца повторяла его имя и просила за что-то прощения.
      Джек думал после спектакля спросить маму, а не станут ли они с ней жить "на всем готовом" у миссис Оустлер, а заодно — сделала мама ей бесплатную татуировку или нет. Но, увидев, как Алиса рыдает в первом ряду, Джек сразу понял — нет, сегодня лучше ее ни о чем не спрашивать. Не понимая еще до конца сути отношений мамы и миссис Оустлер, Джек как-то догадался, что ничто в этом мире (ничто по-настоящему ценное и важное) нельзя получить ни "готовым", ни бесплатно.
      Несмотря на аплодисменты, Джек едва снова не закричал — ему помешало только падение занавеса. Неожиданно между ним и залом встала стена, он словно очутился за кулисами (продолжая находиться на руках у Пиви, который поначалу принял падение занавеса за очередную непредвиденную катастрофу). Окруженный океаном девиц — партнерш Джека, Пиви успокоился, поздравил мальчика с успехом и наконец вернул его на твердую землю.
      — Джек Бернс! — провозгласил мистер Рэмзи. — Все невесты по почте должны лежать у твоих ног! Они у тебя в неоплатном долгу!
      Мистер Рэмзи держал в руках фотоаппарат, он снял Джека в костюме Дженни.
      — Можешь палить в меня столько, сколько тебе захочется, — громыхнула Джинни Джарвис Джеку на ухо, а Пенни Гамильтон, услышав это, добавила:
      — Готова поклясться, Джек, что стрелять ты будешь, и отнюдь не холостыми!
      Она не забыла, что ее лоб стал мишенью его "не-до-конца-смертельной" эякуляции.
      — Чего?
      — Ладно, хватит его терзать, — сказала, обняв Джека, Эмма Оустлер, пробравшаяся незаметно за сцену.
      Пробралось за сцену и еще одно лицо — оно будет преследовать Джека всю жизнь. Издали на него смотрела Бонни Гамильтон — казалось, ее сердце разорвется, если она подойдет ближе. Она больше не подсказывала ему реплики, но Джек четко понимал, что говорят ее губы.
      — Видишь? — шепнул он на ухо Эмме. — Вон, смотри на Бонни — она точно так на меня смотрела, теперь ты понимаешь?
      Но за сценой бушевало слишком много эмоций, и Эмма не расслышала Джека — или же была слишком занята защитой его от других девочек.
      — Знаешь что, конфетка моя? Может быть, не так уж и плохо, что ты отправляешься в школу для мальчиков в Мэне, — сказала она.
      — Почему вдруг?
      Теперь нужно было снять грим, смыть помаду, не говоря уже о крови. Мистер Рэмзи, режиссер-победитель, все никак не мог успокоиться — подпрыгивал, словно ему в подошвы вставили пружинки.
      — Подумайте только, мисс Вурц, — говорил он появившейся за сценой дважды коллеге, — а я уже было начал считать, что Абигайль Кук устарела.
      Мисс Вурц, вся в слезах, в ответ лишь поздравляла его с успехом.
      За кулисы проникли и подружки Эммы Венди Холтон и Шарлотта Барфорд.
      — Джек, если бы у меня хоть раз в жизни была такая вот менструация, я бы концы отдала! — сказала Венди, а Шарлотта смотрела на него, словно он самый вкусный десерт на столе.
      Пиви тем временем незаметно испарился; никто этого не заметил, хотя в конце пьесы рослый шофер привлек к себе всеобщее внимание. За сценой и вокруг царил такой счастливый хаос, что Джек позволил себе забыть про расстроенную маму. Но была у него и совесть в школе Св. Хильды, и звали ее миссис Макквот. Грандиозный успех Джека не застил ей глаза, как всем остальным, и она, как обычно, возникла будто из воздуха рядом с мальчиком, и у того словно руки отнялись; если бы у него и правда были раны, то снова начали бы кровоточить; если бы он не потерял голос после последней сцены, он бы снова завопил как резаный, только еще громче, чем на суде.
      Джек собирался домой с Эммой, та была на седьмом небе.
      — Подумай, Джеки, мы впервые будем спать под одной крышей! — объявила Эмма и удалилась в поисках мамы, которая ни на шаг не отходила от Алисы. На несколько мгновений Джек каким-то чудом оказался за сценой один, исчез даже его верный суфлер.
      Вот в этот-то миг как из-под земли и появился рядом с ним Серый Призрак и взял Джека за руки, в том самом месте, где они были связаны веревкой в последней сцене.
      — Великолепно сыграл, Джеки, — выдохнула миссис Макквот. — Но у тебя еще много... очень много работы... и вовсе не на сцене... понимаешь, о чем я?
      — Нет, — сказал Джек.
      — Джек, тебе нужно быть ближе к маме... тебе нужно смотреть за ней... ты долго будешь корить себя... если не станешь как следует смотреть за ней... не упусти ее...
      — Вот оно что.
      Что она хочет сказать? Как смотреть за мамой? Зачем смотреть за ней? Как не упустить ее?
      Но Серый Призрак, как полагается, уже растворился в воздухе.
      Позднее Джек снова откроет для себя это ощущение — как одиноко и пусто на сцене, когда зрители и партнеры ушли. Нет, Джек никогда не был и не стал "невестой по почте", но именно его роль в кровавой мелодраме мистера Рэмзи легла в фундамент жизни сына Уильяма Бернса. В тот день он сделал свой первый шаг, в тот день зародилась его слава.

Глава 14. Миссис Машаду