Например, некий человек, идя по лесу и открыв древний город с его прямыми улицами, может войти в этот город и, войдя в него, обретает покой. Он ощущает себя гражданином [этого города] и пользуется всеми имеющимися там благами. Что ты думаешь об этом, Махамати? Создал ли этот человек дорогу, по которой вошел в город, и разнообразные предметы в нем?
      -- Нет, о Величайший.
      -- Такова и та Реальность, которую осуществил я и другие Татхагаты, вечно пребывающая, самодостаточная, истинная таковость всех вещей, истинное бытие всех вещей, истина как она есть...
      (Ланкаватара сутра)
      В духовной практике на первый план выходят этические соображения. Для буддиста человеческие страдания более реальны, чем окружающий мир (согласно тому же Нагарджуне, сострадание выше пустоты). Поскольку понимание истинной реальности недоступно обычному человеку, для ее описания в прагматических целях (избавление от тягот мира, освобождение и спасение) приходится действовать по этапам. Учителя прибегают к уловкам (техническим приемам, умелым средствам), чтобы сообщить каждому существу, встающему на Путь, Дхарму (Учение) в понятной лично для него форме.
      Я учу и обращаю живых существ только с помощью уловок, чтобы они вступили на Путь Будды... Татхагата знает и видит знаки трех миров такими, каковы они есть: нет рождений и нет смертей, нет отступления назад и нет продвижения вперед, а также нет существования в этом мире и нет ухода, нет истинного и нет пустого, нет вот такого и нет отличного. Нет трех миров, как три мира видятся. Все это Татхагата видит ясно, без ошибок. Так как природа у живых существ разная, у них разные желания, деяния и мысли, и, желая взрастить в них корни добра, Татхагата с помощью различных рассуждений, сравнений и слов по-разному проповедует Дхарму. Деяния, совершаемые буддой, еще никогда не были бесполезными.
      (Лотосовая сутра 16)
      Несмотря на большие различия (далеко не только внешние!) между библейской и индобуддийской картинами мира, их общим свойством является категорическое несогласие отождествлять эмпирическую физико-астрономическую Вселенную и Реальность. По словам Будды,
      Если бы только то, что воспринимается нашими чувствами, существовало как единственная реальность, то невежды по праву рождения обладали бы основной Истиной. К чему были бы тогда все поиски к познанию сущности вещей?
      Это положение в действительности присуще всем традиционным учениям. Строго говоря, оно само по себе отнюдь не препятствовало бы плодотворному сопоставлению традиции и науки, если бы последняя не претендовала на полноту своей картины мира. Обосновать эти претензии логически, разумеется, невозможно. Более того, ученые как живые люди и не руководствуются ими в повседневной жизни. Любовь, например, не наука (Р. Фейнман). Но тогда ими руководствуется... кто? Некий Дух Науки? А он существует? Чем он тогда отличается от Великого Медведя или персонифицированной Смерти с косой и в саване? Или же речь идет, без всякой мистики (ура!), о корпоративных интересах научного сообщества? Подобной полнотой отличалась картина мира одного из героев Колыбели для кошки К. Воннегута, фабриканта велосипедов -- он был уверен, что люди существуют только для того, чтобы делать ему велосипеды. Что ж, для него это и была реальность. Тем самым, возникает не только интересный, но и важнейший вопрос о соотношении Высшей Реальности с реальностью человеческой.
      ГЛАВА 4.
      Мир человека и мир Бога
      Бог проснулся. Отпер глаз,
      взял песчинку, бросил в нас.
      Мы проснулись. Вышел сон.
      Чуем утро. Слышим стон...
      Колпаками ловим тень,
      славословим новый день.
      (Д. Хармс)
      Истинная Реальность становится доступной человеку лишь иногда, причем всегда лишь на мгновение, в момент истины, момент вторжения Высшего в наш мир, поворотный пункт, когда человек может изменить свою судьбу. Важность этого момента в особенности подчеркивалась в экзистенциальной философии XX века, непосредственным предшественником которой принято считать датского мыслителя XIX века С. Кьеркегора (кстати, вспомним, что его философия оказала большое влияние на мировоззрение Н. Бора и помогла сформулировать идею о квантовых скачках). Существуют определенные математические образы и аналогии для описания этой точки (сингулярность некоторой функции, разрыв непрерывности, точка катастрофы...). Есть и психологические подходы, научно трактующие религиозное обращение (греч. метанойя -покаяние, перемена, переворот) и острый духовный кризис, круто меняющий жизнь человека, а также состояния пророческого и мистического экстаза. В современной трансперсональной психологии принято говорить об измененных состояниях сознания (см., например, многочисленные книги чешско-американского психиатра С. Грофа, в особенности За пределами мозга, Психология будущего, Зов ягуара). Однако любые мирские описания вряд ли являются здесь вполне адекватными.
      Так что я способен понять, что сила и энергия и свобода духа необходимы для того, чтобы осуществить бесконечное движение самоотречения; я точно так же способен понять, что это можно сделать. Но следующий шаг приводит меня в изумление, голова моя идет кругом; теперь, после того как движение самоотречения осуществлено, получить все силой абсурда, получить полное и безусловное исполнение желаний -- понимание этого выходит за пределы человеческих сил, это чудо... Для того, чтобы отречься, не нужна никакая вера, ибо то, что я обретаю посредством отречения, есть мое вечное сознание, а это по существу -- чисто философское движение, которое я берусь осуществить, когда это требуется, и к которому я берусь подготовиться всякий раз, когда какое-нибудь обстоятельство непропорционально вырастает передо мной; тут я начинаю мучить себя голодом, начинаю доводить себя до крайности -- пока не сделаю этого движения; ибо мое вечное сознание есть моя любовь к Богу, а она стоит для меня выше всего. Для того, чтобы отречься, не нужна никакая вера, однако вера нужна для того, чтобы получить хотя бы ничтожно меньше, чем это мое вечное сознание, -- в этом и состоит парадокс.
      (С. Кьеркегор. Страх и трепет)
      Описанное движение находится за пределами человеческих представлений и разума, оно не подвластно никаким обычным усилиям, не достигается конечной духовной или аскетической практикой. Оно всегда непредсказуемо (интересно, что с аналогичной ситуацией непричинности, непредсказуемости мы сталкиваемся, когда пытаемся разобраться с событиями, происходящим в микромире -- например, распадом атомного ядра). Подчеркнем еще раз: это состояние озарения всегда непредсказуемо. Величайшей ошибкой (со многими тяжелыми последствиями -- от духовных до медицинских) было бы считать, что оно может быть вызвано техническими средствами, в диапазоне от приема наркотиков и шаманских камланий до буддийских медитаций и православной практики умного делания. В дзенских текстах, кстати сказать, упоминаются также такие методы, как внезапные удары палкой по голове и т. п.:
      Встретив прозревшего на дороге,
      Не говорите с ним и не молчите,
      Не раздумывая ударьте его посильней,
      И то, что нужно понять, будет понято.
      (Хуэйкай. Застава без ворот)
      К особо скверным результатам здесь может привести столь типичная для современной цивилизации тяга к эффективности и конструктивности, то есть к простым (например, техническим) решениям сложных (например, духовных) проблем. Можно по-разному относиться к кислотной культуре 60-х, но, во всяком случае, никакого прорыва в духовном развитии человечества (вроде описанного в психоделической утопии Грофа Зов ягуара) в результате широкого массового экспериментирования с психоделиками так и не произошло. И дело здесь не просто в невозможности решать духовные проблемы химическими и физиологическими методами. Духовные средства (молитва, пост...) в действительности гораздо мощнее и потому, потенциально, гораздо опаснее. Они требуют особо строгого соблюдения техники безопасности (говоря православным языком, защиты от прелести). Впрочем, рецептов здесь нет в принципе. Чересчур надежная защита рискует наглухо перекрыть как раз те каналы, по которым к человеку может придти благодать. В книге Старец Силуан, содержащей жизнеописание и поучения афонского православного подвижника нашего века, в отношении духовных явлений утверждается принцип Не отвергай и не принимай, который звучит и в буддизме (да ни приемлю и не отвергну я ничто из того, что встречу на своем пути):
      Не принимая, христианин ограждает себя от опасности демоническое действие или внушение счесть за Божественное... Не отвергая, человек избегает другой опасности, а именно: божественное действие приписать демонам и через то впасть в грех хулы на Духа Святого... Вторая опасность страшнее первой, так как душа может привыкнуть отвергать благодать, и возненавидеть ее, и настолько усвоить себе состояние богопротивления, что так определится и в плане вечном, благодаря чему грех сей не простится ни в сем веке, ни в будущем (см. Мф. 12:23-- 33).
      В мире после грехопадения любая попытка проникновения в божественный мир является чрезвычайно рискованной; но если не двигаться и не сознавать, неминуемо окажешься в норе дикой лисы (дзен).
      Для прорыва к Высшей Реальности нужна вера и любовь, которые непосредственно даются неуловимым Богом.
      Именно вера требуется, потому что Его-то [Бога] нет. Он есть только на одно промелькнувшее мгновение... В точке, в которой мы находимся, мы не можем ничего перенести на будущее. Если есть смысл, то только в ней.
      (М. К. Мамардашвили. Психологическая топология пути)
      Высокое напряжение этого момента чревато для человека физическими и духовными опасностями, от которых Бог заботливо укрывает нас в тварном мире.
      Но Бог, щадя и меру точно зная,
      На миг один жилья людского прикасаясь,
      Хранит нас...
      Но слишком трудно этот дар вместить,
      Ведь если бы Дарящий не скупился,
      Давно благословенный Им очаг
      Наш кров и стены в пепел обратил...
      Не всегда ведь вместится в слабом сосуде дар [точнее:
      полнота, изобилие] Бога,
      Иногда лишь снести может его человек.
      (Ф. Гельдерлин)
      Высокие творческие порывы часто оставляют разрушительные последствия в виде физических и душевных болезней (например, безумие самого Гельдерлина). Вхождение духа в жизнь человека может происходить очень болезненно, но, в конечном счете, будучи осознано путем внутренней работы человека, ведет к восстановлению его целостности и к решению психологических проблем. Этими вопросами много занимался швейцарский мистик и психиатр К. Г. Юнг, который сам достаточно успешно прошел через эти испытания.
      Может ли, действительно, вместиться в слабом сосуде -- человеческом теле, да и душе, -- полнота Бога? Легко понять, к каким опасностям ведут оба возможных однозначных ответа. Если да, то, в сущности, человек -- это и есть Бог, и другого не надо. Если же нет, тогда никаких шансов на спасение тоже нет -- вообще нет, ни у кого. Тщетны тогда наши молитвы, тщетна и вера наша. В православной традиции эта сложнейшая проблема решается на основе разработанного св. Григорием Паламой учения о божественных (нетварных) энергиях. Палама постулировал различие сущности и энергий Бога (энергия есть сам Бог, Бог же не есть его энергия):
      Впрочем славу и сияние даже в тварной природе никогда не назовешь сущностью; как же тогда можно считать божественную славу сущностью Бога, -Бога, Который, будучи неприобщаем, невидим, неосязаем, по сверхсущей силе делается приобщаем, доступен, явен и в созерцании становится един дух (1 Кор. 6:17) с чистыми сердцем.
      (Триады в защиту священнобезмолвствующих 2.3.66)
      При всем том Святой дух выше действующей в Нем и от Него богодействующей жизни как своей собственной природной энергии, которая сходна с ним, но не в точности.
      (Триады в защиту священнобезмолвствующих 3.1.9)
      Божественные энергии осуществляют контакт между миром человека (вообще тварным миром) и миром Бога: они действуют в тварном мире, но сами ему не принадлежат. Утверждение о принципиальной незамкнутости мира (если угодно, физической Вселенной) будет для нас очень важным при обсуждении квантового описания Вселенной как целого (см. главу 14).
      В исламе до некоторой степени аналогичная концепция развивалась Ибн Араби (1165-- 1240), крупнейшим мыслителем суфийской традиции, получившим от своим последователей титул Величайший Учитель. Помимо Абсолютного Бытия -- Аллаха -- и второй вещи -- тварного мира, Ибн Араби вводит Третью вещь, которая не характеризуется ни бытием, ни небытием.
      Она есть основа мира, основа элементарной частицы (!) и сферы жизни; она была предпослана всему несотворенному... Эта вещь есть всеобъемлющая сущность мира, постигаемая умом (в отличие от Аллаха. -- Авт.), проявляющаяся в вечном как вечная, а в преходящем как преходящая. Ты будешь прав, когда скажешь, что эта Вещь есть мир, но ты также будешь прав, утверждая, что она не является ни миром, ни Богом, -- да возвысится Он! -- и что она есть некое дополнительное понятие...
      К примеру, если мы желаем создать треугольник, мы особым образом соединяем отдельные части, и возникает фигура с тремя сторонами. Тогда мы говорим: Вот треугольник. Таким образом обстоит дело и с другими образами, формами, цветами и предметами, которые познаются в некотором универсальном, всеобъемлющем целом...
      Предвечное знание приложилось к состоящей из индивидуальностей совокупности, содержащейся в Третьей вещи... Это напоминает процесс приложения нашего знания к какой-то конкретной детали: оно прилагается к нерасчлененной совокупности индивидуальных деталей, разделяя ее, когда пожелает.
      (Изображение окружностей, охватывающих подобие
      человека творцу и сотворенному миру)
      Легко видеть, что Третья вещь Ибн Араби, как и божественные энергии Гр. Паламы, подобна платоновским идеям. Это -посредники, через которые Бог действует в мире, привнося в него смысл и порядок. Чувство гармонии и осмысленности можно испытать и читая тексты других традиций:
      Дао пусто,
      но благодаря ему существует все и не переполняется.
      О, бездонное!
      Ты, как глава рода, а род твой -- вся тьма вещей.
      Ты сохраняешь его остроту,
      не даешь превратиться в хаос
      бесчисленным его нитям,
      наполняешь гармонией его сияние,
      уравниваешь меж собой все его бренные существа.
      О, величайшее, хранящее жизнь!
      (Дао Дэ Цзин 4)
      Технически контакт человека с Богом затруднен практически полной несогласованностью времени человека и времени Бога. Мы как люди живем во времени; для Бога же времени нет. Для восприятия Реальности необходимо в каком-то смысле выйти из времени туда, где времени нет -- в вечное настоящее. Это и есть та точка, о которой пишет Мамардашвили. Наоборот, человек современной цивилизации буквально одержим временем. Одержим здесь сказано не для красного словца; одержимость временем может пониматься действительно буквально, в том же смысле, что и одержимость бесами.
      Как будто маленький собор,
      Висящий крепко на гвозде,
      Часы кричали с давних пор,
      Как надо двигаться звезде.
      Бездонный времени сундук,
      Часы -- творенье адских рук!
      И все это прекрасно понимая,
      Сказал Фома, родиться мысли помогая:
      Я предложил бы истребить часы!
      И закрутив усы,
      Он посмотрел на всех спокойным глазом.
      Блестела женщина своим чугунным тазом.
      (Н. Заболоцкий. Время)
      Жить в прогрессивно развивающемся мире зачастую довольно приятно; но расплата за одержимость временем -- рост энтропии и, в конечном счете, смерть. Часы были запущены в момент грехопадения и будут остановлены в конце мира, после которого времени не будет, как нет его для Бога:
      Ты не во времени был раньше времен, иначе Ты не был бы раньше всех времен. Ты был раньше всего прошлого на высотах всегда пребывающей вечности... Года Твои не приходят и не уходят, а наши, чтобы прийти им всем, проходят и уходят... Всякое время создал Ты, до всякого времени был Ты, и не было времени, когда времени вовсе не было.
      (Бл. Августин. Исповедь)
      Аллах предшествует в смысле бытия подобно тому, как вчерашний день предшествует сегодняшнему, однако Он предшествует не во времени, ибо Он и есть время... Однако воображение представляет дело так, будто между бытием Творца и Его творения имела место временная протяженность. Это объясняется обычаем чувственного восприятия предполагать наличие временного предшествования и отставания между преходящими вещами.
      (Ибн Араби)
      Для сравнения с процитированными текстами, принадлежащими к библейской традиции, приведем отрывки из восточных религиозных и мистических текстов:
      Ты -- без начала, за пределами времени, за пределами пространства. Ты -- Он, из которого возникли три мира.
      (Яджурведа)
      Нет Тебя ни далеко, ни близко, ни на небе, ни на земле, ни в сансаре, ни в нирване. Хвала Тебе, не прибывающему нигде! ... Кто же может восславить Тебя, лишенного происхождения и не подверженного гибели, не имеющего ни концов, ни середины, не воспринимающего и не воспринимаемого? Восславим же Будду и умеющего ходить (Сугату), и оставившего путь, Того, кто не уходил и не приходил!
      (Нагарджуна. Чатух-става)
      Есть нечто, существующее прежде Неба и Земли, не имеющее формы, погребенное в безмолвии. Оно -- господин всех явлений и не подвластно смене времен года.
      (Дзен)
      Согласно книге Притч (8:22-- 30), Премудрость Божия (София), которая по преданию связывает образы богочеловека Христа и его Матери, сотворена прежде всякого бытия. Христос присутствовал в саду Эдема (в гностической мифологии -- в качестве змея, ср. Иоан. 3:14).
      Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же.
      (К Евреям 13:8)
      Через Христа преодоление времени как последствия грехопадения становится возможным и для человека (1 Кор. 15:21-- 22). Подробнее эти очень непростые вопросы -- о времени, грехе и энтропии -- будут обсуждаться в главе 15.
      Итак, Бог пребывает в вечности. Человек же живет во времени и потому -в своем собственном мире, который он же и сотворил. Если уподобить (в духе библейской символики, особенно в Апокалипсисе) Божий мир городу -- Небесному Иерусалиму, то можно сказать так: человек, не решаясь (или не умея, после грехопадения) войти в городские ворота, предпочитает строить свою (свою! в этом все дело!) жалкую хижину за городской стеной.
      И, жалкий чародей перед волшебным миром,
      Мной созданным самим, без веры я стою.
      (Ф. Тютчев)
      Нерешительная рука
      Эти вывела облака,
      И печальный встречает взор
      Отуманенный их узор.
      Недоволен стою и тих,
      Я -- создатель миров моих,
      Где искусственны небеса
      И хрустальная спит роса...
      (О. Мандельштам)
      В Небесном Иерусалиме времени нет, не действуют и законы природы (еще бы!). По сравнению с Божественным миром человеческие миры (где искусственны небеса и хрустальная спит роса) неизбежно ущербны, но, конечно, не в равной степени. Иногда это очень печальный или нелепый мир (скажем, миры заговора рыжих, алкогольных или наркотических грез, о которых шла речь в первой главе). В то же время необходимо помнить, что способность человека творить миры неотъемлемо принадлежит ему как созданному по образу и подобию Божьему (Быт. 1:26), как твари, получившей повеление стать Богом (св. Василий Великий). Наиболее яркие формы эта способность приобретает в литературном и художественном творчестве, о чем речь пойдет дальше. Очень важно подчеркнуть, однако, что способность творить миры имеет решающее значение и для повседневной жизни.
      Ибо она хорошо чувствовала, что все, охватывавшее ее с такой силой, не было свободно от постоянного намека, что это лишь видимость. Но в видимости несомненно содержалась разжиженная, разбавленная действительность -- может быть, еще не ставшая землею действительность, думала Агата. И в одно из тех дивных мгновений, когда место, где она стояла, растворялось, казалось, в неопределенности, она способны была поверить, что за нею, в пространстве, в которое никогда нельзя заглянуть, может быть, стоит Бог!
      (Р. Музиль. Человек без свойств)
      Тезис, который мы пытаемся обосновать, звучит так: каждый человек живет в своем собственном мире, сотворенном им; задача, стоящая перед человеком, -- перейти в мир, сотворенный Богом, и жить там. Именно так может пониматься настойчивое подчеркивание иллюзорности мира в цитированных в главе 3 индуистских и буддийских текстах. Мир, в котором ты живешь, -- иллюзорен. Ты его придумал. На самом деле все совсем не так, как на самом деле. С этим утверждением перекликаются высказывания самых разных людей, принадлежащих к самым разным традициям (и освещающие разные стороны затронутой проблемы):
      Знать, что существует сокровенная реальность, которая открывается нам как высшая красота, знать и ощущать это -- вот ядро истинной религиозности.
      (А. Эйнштейн)
      Любой человек иллюзией творит в своей силе воображения то, что вне оной не существует; таково общее состояние вещей. Знающий не сотворяет энергией то, что обладает бытием и вне вместилища энергий...
      (Ибн Араби)
      Фантазия остается правом человека: мы творим так, как можем, ибо сами также сотворены -- но не просто сотворены, а сотворены по образу и подобию Творца.
      (Дж. Р. Р. Толкиен)
      К сожалению (очень мягко говоря, к сожалению!), человек после грехопадения почти утратил способность воспринимать божественную реальность непосредственно; между Богом и человеком появилась завеса -- одежды кожаные, которые, по книге Бытия, Бог сделал Адаму и Еве.
      Беззакония ваши отвратили это, и грехи ваши удалили от вас это доброе.
      (Иеремия 5:25)
      В традиционных религиях говорится о зазоре, разрыве и даже пропасти между Богом и тварным миром. В этом зазоре человек и творит свои вторичные миры. Они образуют некую вуаль, или завесу, отделяющую человека от Первичной Реальности, вынести которую он уже не в состоянии (в этом, собственно, и состоит трагедия грехопадения):
      Разве ты не видел того, кто взял своим богом страсть, и Аллах сбил его с пути при Своем знании и положил печать на его слух и сердце, а на его зрение положил завесу. Кто же его поведет после Аллаха? Разве вы не опомнитесь?
      (Коран 45:22(23))
      В трактатах Дионисия Ареопагита мировая иерархия уподобляется системе зеркал и завес, передающих друг другу вышний свет:
      Ведь невозможно, чтобы богоначальный луч просиял нам иначе, чем мистически окутанным пестротою священных завес и соестественным и подходящим образом приготовленным для нас Отчим промыслом.
      (О небесной иерархии 1.3)
      Мир, отпавший от Бога, уже не в силах вынести Его величия. Этот мотив известен уже в греческой мифологии: например, Зевс убивает свою возлюбленную Семелу, являясь ей в видимом облике, и одновременно рождается ее сын -- бог Дионис.
      Поистине, существует семь тысяч завес света и тьмы, скрывающих Господа. Если бы Он позволил поднять эти завесы, свет величия Его лика истребил бы, стер с лица земли все живое.
      (Исламский хадис)
      В квантовом мире, как подробно будет обсуждаться в главе 6, мы опять сталкиваемся с завесой, отделяющей нас от истинной реальности, которая является слишком грозной для разума обычного человека, чтобы с ней можно было соприкасаться непосредственно. Вот что говорит об этом современный философ:
      Условием, которое должно быть выполнено ... является наличие некоторого экрана... Если не выполнены эти условия, сама встреча приводит к тому, что я назвал аннигиляцией, то есть исчезновением и предмета человеческого внимания, желания, интереса, и самого человека... Само поле [зрения]... является экраном, которым мы отгорожены от того, чтобы видеть пляску электронов в наших глазах... Если бы мы увидели каким-то чудом, скажем в каком-то припадочном состоянии -- электроны, которые трансформируются в нашем поле зрения ... мы перестали бы видеть предметы, и, более того, мы просто сошли бы с ума.
      (М. К. Мамардашвили. Стрела познания)
      Лишь изредка божественная реальность проникает через все завесы, в каких-то образах проступает через них, проходя в сознание человека. Переживания, испытанные человеком в этот момент, не сравнимы ни с чем. Именно эти моменты истины (очень искаженной и неполной, разумеется) становятся источниками высокой поэзии:
      Но нам, поэтам, должно, стоя под Божьей
      Грозою ужасной с главой непокрытой,
      Ловить лучи Отца, Его самого
      И в ваш язык небес дары
      Нести в ладонях, окутав их в песни.
      (Ф. Гельдерлин, ср. 2 Кор. 3:12-- 18)
      Удержать, осмыслить и понять пророческое откровение -- еще одна задача, часто даже более трудная, чем само откровение. Поэтому очень часто люди отказываются от попыток хотя бы подойти к ней -- уж очень страшен даже отблеск истины (Мф. 13:15). В то же время, как говорят библейские пророки (см., напр., Ис. 29:10), Сам Бог закрывает глаза и уши людям.
      О Господи, затми тщетой
      Мятущийся наш взор,
      Чтоб слепо шли мы на убой
      И слепо на костер.
      Свои Деяния от нас
      И Битвы утаи,
      Чтоб мы не поднимали глаз
      На небеса Твои...
      Пусть вечно разделяет нас
      Глухой завесой тьма,
      Чтоб Око Божие и Глас
      Нас не свели с ума.
      (Р. Киплинг)
      Стремление замкнуться в своем собственном мире, изолироваться от Бога и от трагичности существования, в действительности влечет за собой лишь новые трагедии.
      -- Дания -- тюрьма.
      -- Тогда весь мир -- тюрьма... Мы этого не думаем, принц.
      -- Ну, так для вас это не так, ибо нет ничего ни хорошего, ни плохого; это размышление делает все таковым; для меня она -- тюрьма.
      -- Ну, так это ваше честолюбие делает ее тюрьмою: она слишком тесна для вашего духа.
      -- О Боже, я мог бы замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны.
      (У. Шекспир. Гамлет)
      Дурные сны -- это очень важно. Какие же еще сны могут сниться человеку, отвергнувшему Божий мир и замкнувшемуся в ореховой скорлупе своей (в действительности не существующей) индивидуальности? Это тот самый смертный сон, о котором говорится и в монологе Быть иль не быть.... Помимо самоубийства, о котором говорил Гамлет, прогресс науки и техники дает дополнительные возможности замкнуться в ореховой скорлупе -- уход в виртуальную реальность, в мир собственных грез и желаний. Слег из Хищных вещей века Стругацких -- если и научная фантастика, то фантастика ближнего прицела, очень ненамного превосходящая современные технические возможности. Оставаясь в рамках материалистического и атеистического мировоззрения, очень непросто объяснить, а что же, собственно, плохого в слеге (если исключить возможный вред для здоровья и т. д., то есть проблемы скорее технические, чем метафизические). Видимо, не случайно Б. Н. Стругацкий, судя по его ответам на вопросы поклонников в Интернете, тоже больше не находит ничего особенно ужасного в мире Хищных вещей.... Но мы-то знаем, вслед за Шекспиром: дурные сны замучают, дурные сны... Напоминание и наказание для твари, забывшей о своем высоком предназначении.
      Разрыв между Богом и миром, который является первопричиной мирового зла, в гностических текстах представлен как результате ошибки при творении.
      Мир произошел из-за ошибки. Ибо тот, кто создал его, желал создать его негибнущим и бессмертным. Он погиб и не достиг своей надежды. Ибо не было нерушимости мира и не было нерушимости того, кто создал мир.
      (Евангелие от Филиппа 99)
      София, которая зовется Пистис, хотела единственная совершить деяние, без своих товарищей. И ее деяние стало картиной неба, [так что] завеса существует между небесным и внутренним эонами. И тень возникла ниже завесы, и та тень стала материей.
      (Сущность архонтов)
      Гностики конструируют сложные иерархические схемы строения мира (эоны с властями-архонтами) и различают бога-творца (демиурга), олицетворяющего зло либо неведение, и истинного неведомого Бога. В ортодоксальной же иудеохристианской традиции, с ее концепцией грехопадения, ответственность за разрыв возлагается на человека. Впрочем, при более внимательном анализе обнаруживается, что эти две позиции не столь уж противоположны. Русский философ Л. П. Карсавин, глубоко исследовавший гностицизм, дает убедительную психологическую интерпретацию его устрашающих образов:
      Подумай -- ведь каждый из нас в глубине есть София. И разве не обстоят нас наши мысли и чувства, как что-то иное? б...с Разве ты не измыслил себе Ялдабаофа, какого-то грозного, злого и темного бога?
      (София земная и горняя)
      При такой интерпретации в роли злого демиурга выступает сам человек:
      Каждый из нас должен признать, что он сам и есть создатель всего зла в себе.
      (Св. Василий Великий. Шестоднев)
      Демиург твоего мира -- это ты сам; свалить ответственность на архонтов не удается, потому что архонты выступают как персонификация твоих собственных греховных стремлений. Бачили очи шо куповали, теперь йишьте хучь повылазьте. А поскольку не было нерушимости того, кто создал мир (твой личный!), то не будет и нерушимости мира.
      Мы ожидаем истины, а находим в себе одно сомнение. Ищем счастья, а встречаем лишь горе и смерть. Мы не в состоянии не желать истины и счастья, но не способны ни к верному знанию, ни к счастью. Это желание оставлено нам столько в наказание, сколько и для того, чтобы дать нам почувствовать, с какой высоты мы пали.
      (Б. Паскаль. Мысли)
      Согласно гностической и манихейской мифологии, душа человека погружается вниз, в пропитанные злом материальные слои. На традиционном языке душа сравнивается с жемчужиной; эта символика часто встречается в литературе, от древнего Гимна жемчужине до Отягощенных злом Стругацких. Процесс спуска, погружения в низший мир одевает покровами искру истинно человеческого (Божественного) духа. Искры Божественного света заперты в материи: