Было то ранней осенью, в тихий, солнечный день. Быстро и уверенно бежал Либушин конь; никому из послов не пришлось править им или понукать его. Так уверенно шел он, словно направлялся к своей конюшне. Поразились послы и подумали, что, пожалуй, не раз приходилось коню шагать той дорогой, что этой тайной тропой не раз проезжала вечерними сумерками молодая княжна и до того, как запоют петухи, вновь возвращалась в свой замок.
      Ни на один шаг не уклонился белый конь с дороги. Ничто не сбило его с пути. Не раз приходилось им миновать пасущиеся табуны коней; навстречу белому коню неслось веселое ржанье и манило его за собой. Но, не взглянув ни вправо, ни влево, конь шагал вперед. А когда в чистом поле садились послы отдохнуть под дикою грушей или под сенью красноствольной сосны, конь княжны первым вставал и отправлялся в дальнейший путь.
      Так проехали они через горы и долы и на третий день утром приблизились к селенью, что лежало среди косогоров в узкой долине, по которой протекала река. Навстречу подъезжавшим выбежал мальчик.
      – Эй, отрок, не это ли Стадицы? – спросили послы. – И нет ли тут у вас мужа, по имени Пршемысл?
      – Да, это Стадицы, – ответил отрок. – А вон и Пршемысл погоняет в поле волов.
      Тут увидели они поодаль человека высокого роста, обутого в лыковые лапти. Твердо шагая за плугом, погонял он ореховым прутом упряжку пестрых волов: у одного из них была голова белая, у другого от лба по хребту шла белая полоса и задние ноги тоже были белы, как снег.
      Поехали послы к пахарю по широкой меже, и когда очутились с ним рядом, остановился вдруг конь княжны, встал на дыбы и радостно заржал. Затем подогнул он передние ноги и склонил шею перед молодым пахарем. Вытащил Пршемысл плуг из земли и остановил волов.
      И сняли владыки с белого коня княжеские одежды – сукню, отороченную дорогим мехом, богатый плащ, пояс и сапоги, – подошедши к Пршемыслу, низко ему поклонились и приветствовали его такими словами:
      – Муж счастливый, князь, богами нам суженный, будь здрав и будь благословен! Отпусти волов своих, смени одежду, сядь на коня и следуй за нами. Княжна Либуша и весь наш народ шлют тебе наказ, чтобы ехал ты с нами в Вышеград и принял там власть над чешским народом, предназначенную тебе и потомкам твоим. Избрали мы тебя своим князем, судьей и защитником.
 
 
      Молча слушал Пршемысл. В том же молчании воткнул он в землю ореховый прут, распряг волов и сказал:
      – Идите, откуда пришли!
      Только сказал, волы помчались и скрылись мгновенно. В большой скале возле селенья исчезли они. Открылась скала и тотчас закрылась – и следа от них не осталось.
      Тогда молвил послам Пршемысл:
      – Жаль, что вы рано пришли. Если б успел я допахать это поле, родился бы хлеб в изобилии во все времена. Но так как вы поспешили и мне помешали, то знайте, что часто будет голод в нашей стране.
      Тем временем сухой ореховый прут, что воткнул Пршемысл в землю, словно набравшись жизненных соков, стал распускаться, как распускается куст весенней порой. Протянулись от него три побега, три ветки, и зазеленели на них новые листья и молодые орехи.
      Изумились послы, глядя на это диво. А Пршемысл стал просить их сесть за стол и разделить с ним трапезу. Перевернул он плуг и, взяв с межи плетенную из лыка корзину, вынул из нее хлеб и сыр и положил на лемех, блестевший на солнце.
      «Вот тот железный стол, о котором говорила Либуша», – подумал с душевным трепетом каждый из послов.
      А пока, сидя с Пршемыслом за плугом, послы ели и пили из его жбана, засохли две ветви на ореховом пруте и тотчас отпали; третья, однако, быстро и буйно разрасталась вверх и вширь. Объял гостей страх. Указав на это чудо, спросили они Пршемысла, почему две ветви погибли и осталась лишь третья.
      – О том вам поведаю, – молвил Пршемысл. – Знайте, что из моего поколения многие будут властвовать над вами, но только один господин и правитель останется.
      Потом спросили Пршемысла послы, почему ест он не на меже, а на лемехе.
      – Потому я ем на железном столе, – ответил избранный князь, – чтобы вы знали, что род мой будет править вами железной рукой. Но вы уважайте железо! Им в мирное время пашете вы землю, а в лихое – обороняетесь от врагов. Доколе у чехов будет стол из железа, не страшны им будут враги. А когда отнимут чужеземцы у них этот стол, лишатся чехи свободы.
      Так сказав, встал Пршемысл и пошел с послами в селенье проститься со своим родом, отныне столь возвеличенным. Потом надел он княжеское облаченье, блестящий пояс, обувь княжескую и сел на весело заржавшего под ним белого коня.
      Дорогой послы спросили Пршемысла, для чего он взял с собой корзину и лапти из липового лыка. И ответил он им:
      – Взял для того, чтобы дать их вам на вечное сохранение; пусть знают потомки мои, откуда они происходят, пусть живут они в страхе перед богами, не ослепляясь гордыней и не угнетая подвластных людей, ибо все мы равны.
      Когда близился путь их к концу и подходили они к Вышеграду, вышла им навстречу Либуша. Серебряный венец сверкал на ее голове, дорогие кораллы, янтари и халцедоны украшали белую шею. Прекрасная и величавая, шла она в белоснежных одеждах, и радостное волнение сияло в ее глазах, издалека заметивших во главе посольства старейшин и Пршемысла на белом коне. С княжной шли ее девушки, шли старейшины и знатные люди всех родов, которые ждали на вече посольство и нового князя.
      Возрадовались все, увидев красивого, статного мужа, а больше всех – молодая княжна. Видалась она с женихом еще в Будече. Подали они друг другу руки и радостно вступили в замок, а с ними и весь народ в великом веселье. При общем ликовании был посажен Пршемысл на каменный княжеский трон, и славили все нового князя и брак его с княжной Либушей. Прославляли князя и в замке, на горе, и под стенами замка. Усевшись в просторной палате и на широком дворе за столы, пировали старейшины и гости. Ели обильные яства, пили мед, пели песни, слушали, как перебирают струны певцы, распевая старинные сказания о героях и боях минувших времен. Все славили избрание князя, славили брак Либуши с Пршемыслом, славили днем, славили ночью, при свете огней и смоляных факелов. А когда погасли огни и зарумянилась над лесами утренняя заря, еще ликовал Вышеград, еще оглашались окрестности замка звонким весельем, и утренний ветер нес его звуки за реку, к темным лесам, окутанным беловатым туманом.

 
      Так возвела Либуша Пршемысла на княжеский престол.
      После свадьбы спустилась молодая княгиня с Пршемыслом в глубокое подземелье, высеченное в скале и наглухо закрытое тяжелой железной дверью. В том подземелье и стены и большие столы, расставленные вдоль стен, отсвечивали блеском различных металлов: железа и бронзы, золота и серебра. Висели там мечи, кованые пояса, островерхие шлемы, округлые панцири, красиво окованные щиты; лежали браслеты, пряжки, перстни, венцы из серебряной проволоки, ожерелья из кораллов и янтаря, драгоценных каменьев, хрусталя и металла. Возле огромных блюд, полных зернистого золота, ярко блестели слитки чистого серебра.
      Весь великий клад показала Либуша Пршемыслу, ибо отныне принадлежали сокровища и ему.
      Потом привела Либуша его в свой сад, на то священное место под старыми липами, где сверкала серебряная голова хмурого Перуна. Там сиживали Либуша с Пршемыслом и весной и летом одни, проводя время в мудрых беседах. Часто гуляли они в сумраке священной рощи над Езеркой – там, где купалась Либуша девушкой со своими подругами, где расчесывали они ей прекрасные волосы и пели песни, милые ее сердцу.
      Бродя по роще с супругом, обдумывала Либуша чешские законы и право. В то время установил Пршемысл немало новых законов, которыми сдерживал непокорных людей и наводил порядок в стране; потомки его управляли Чешской землей по тем законам много веков.
      Однажды стояла Либуша с мужем своим Пршемыслом, старейшинами и всею дружиной на скалистом утесе высоко над Влтавой.
      Длинные тени лежали на буйно цветущих лугах, по которым под сводом из ольхи, кленов и высоких верб бежал Ботич-поток. Роща на Волчьих воротах была залита светом заходящего солнца; последние лучи его золотили хлебные нивы, простиравшиеся в долине под Волчьими воротами и на обширной возвышенности правого берега Влтавы.
      Все любовались прекрасным урожаем и, глядя на зреющие хлеба, радовались такой благодати. Один из старейшин вспомнил, что предстало глазам его много лет назад, когда стоял он на этом утесе с другими старейшинами, которых послал покойный воевода на поиски места для нового замка.
      – Какая глушь тут была! Лес да лес, вон как там! – И он махнул рукой на запад, на лесистые горы, лежащие за светящейся под солнцем рекой.
      На ее сверкающей поверхности выделялись островки, заросшие деревьями и густым кустарником; над ними кружили стаями птицы. У берега, в тени деревьев и кустов, обвитых диким хмелем, шумно и беспорядочно кричали в камышах дикие утки.
      Все стоявшие на Вышеградской скале устремили взоры туда, куда указывал старый владыка, – через реку с островами, на непроходимые леса, что тянулись от берега вверх по склонам холмов, по Петржину, по Страгову , по всему обширному плоскогорью и дальше, сколько видел глаз.
      Уже окутывались в синеватый сумрак старые, дремучие леса. Из-за вершин деревьев подымался вдали ровный столб белого дыма, пронизанного последними солнечными лучами, – верно, какой-нибудь охотник зажег костер в лесной чаще.
      – Пока не падут под топором дровосека те дремучие леса, – молвил старец, – оттуда еще долго будут к нам жаловать в гости голодные волки. А какие леса дальше, за Страговым, Шлаховым и Малейовым и по всей той округе! Пока не вырубят их… – Он не договорил: его уже не слушали.
      Все затаили дыхание, замерли, боясь шевельнуться, и смотрели на молодую княгиню, стоявшую впереди. Лицо ее вдруг осветилось восторгом, взор запылал. Благоговейный страх объял сердца всей дружины.
      Не замечая ни мужа, ни старейшин, вдохновенно простерла руки Либуша в сторону синеющих за рекой холмов и, устремив на лес свой сверкающий взор, возвестила:
      – Вижу город великий. До звезд вознесется слава его. Есть в лесу место, в тридцати гонах отсюда, в излучине Влтавы. С севера ограждает его поток Брусница, что бежит в глубоком ущелье, на юге – скалистая гора, что возле Страгова леса. Там, в лесу, найдете вы человека – он обтесывает порог дома. И назовете вы город, что на том месте построите, Прагой . И как князья и владыки склоняют головы, переступая порог дома, так будут они кланяться городу моему. Воздадут ему все честь и хвалу, и будет слава его велика во всем мире.
      Либуша умолкла. Больше сказала бы она, но внезапно погас в очах ее свет вдохновения.
      Тотчас отправились за реку, на гору, в старый лес, и нашли там человека за работой – всё, как предсказала Либуша. И начали на том месте строить город. Выстроив, прочно его укрепили, особенно на западе, со стороны Страгова леса: тут был город наиболее уязвим. Выкопали глубокие рвы, вал высокий насыпали, на валу поставили бревенчатые стены, над ними и над воротами – сторожевые вышки. В стены набили деревянных гвоздей и обмазали их глиной, смешанной с соломой. Так делали, чтобы обезопасить стены от каленых стрел и от огня.
      И был город, названный Прагой, хорошо укреплен и царствовал он наряду с Вышеградом над всей землей Чешской.
 

* * *

 
      Однажды пришли в Вышеград владыки и старейшины многих родов, славные в своем племени, и сказали Пршемыслу:
      – Княже! Всего у нас вдоволь, всего изобилие – и стад, и хлеба, и рыбы, и зверя, – только металла нам не хватает. Того, что из земли удается добыть, недостает нам; за остальное дорого платим чужеземным купцам мехами, конями и медом. Ты, мудрый, дай нам совет и замолви словечко перед княгиней, не откроет ли ей вещий дух тех сокровенных мест, где залегают серебро, золото и иная руда.
      Выслушав их просьбу, приказал им Пршемысл идти в свои селенья обратно, а на пятнадцатый день опять быть в замке. Тогда они всё узнают. Когда явились они в назначенный день, увидели Пршемысла, .сидящего на княжеском троне, и рядом Либушу на деревянном троне, помеченном ее знаком.
      – Внимайте, храбрые владыки и мужи Чешской земли! – молвил Пршемысл. – Внимайте словам своей матери. Теми словами обогатит она вас и ваших потомков.
      Взоры всех устремились на величавую молодую княгиню. А она встала, пошла по двору и дальше, на край крепостной стены. Рядом с ней шли Пршемысл, владыки и поодаль – приближенные девушки. Остановилась Либуша – на скале, высоко над Влтавой, и так заговорила:
 
– Что укрывается в скале, в глубине земли,
То богами поведано мне.
 
      Затем простерла руки и возвестила, обратившись на запад солнца:
 
– Гору вижу Бржезовую, в ней жилы серебра.
Кто ищет, тот найдет там богатство.
И сосед с запада, званый и незваный,
Захочет металла, ибо в нем таится власть.
Остерегайтесь! Пусть из даров вашей земли
Вам оковы рабов не скует он.
 
      Повернувшись на левую сторону, встав против юга, промолвила:
 
– - Гору вижу Иловую, она золота полна.
В нем кроется сила и дивная мощь.
Но сила исчезнет, охватит вас бессилие.
Если погаснет в вас сияние святой любви.
 
      Опять повернулась она влево, на восток солнца, и так говорила:
 
– Там гора с тремя вершинами, она в своем скрывает лоне
На века серебра клады.
Тройная вершина у горы, и трижды иссякнет
В ней металл и трижды объявится вновь.
Чужеземцев она будет манить, точно липа,
Когда она в цвету влечет к себе рой пчел.
Трутни не одолеют клады – лишь пчелиный труд,
Который и серебро превращает в золото.
 
      Договорив, повернулась она снова налево, на север:
 
– Гору вижу Крупнатую, и в ее глубине
Свинца и олова мутный блеск.
Однако на границе она – держите там стражу,
Всегда бдительную, на каждом шагу.
Там лишь на пядь отступите –
И утратите навсегда целый край.
 
      И так, указав неведомые доселе залежи металлов, обратилась Либуша к владыкам и старейшинам, что молча и жадно внимали ей, и сказала:
 
– Блеск семи металлов в почве вашей светит.
Золотом колосьев полны плодородные поля.
Ваш род тут будет жить из века в век
И силен будет и благословен,
Но лишь если свята ему будет страна отцов,
Их кровью, трудом, словом добытая,
Если к чужеземцам не склонится, обычай старый сохранит
И братом будет братьям своим!
 

* * *

 
      Часто спускалась Либуша из палат своих вниз, к подножию Вышеградской скалы, в уединенную купальню, туда, где Влтава образовала самую глубокую заводь. Стоя на пороге купальни и вглядываясь в бегущую воду, в тайные ее глубины, прозревала Либуша будущее.
      Катилась волна за волной, и в темном лоне вод появлялось видение за видением. Приносила волна их и вновь уносила дальше и дальше. Все мрачнее, все печальнее становились они. Цепенела при виде их мысль, и больно сжималось сердце.
      Бледная и дрожащая, склонялась Либуша над рекой и испуганным взором следила за грозными тенями. Со страхом и удивлением смотрели приближенные девушки на княгиню. А Либуша, в смятении вглядываясь в реку, взволнованно я печально вещала отуманенным тоской голосом:
      – Вижу я пламя пожаров; полыхает зарево во тьме вод. Горят селенья, замки, великие города. И все гибнет, гибнет! Кипит в сиянии пламени бой кровавый. Бои кровавые, бои!.. Посиневшие тела, раны, кровь… Брат убивает брата, и чужеземец попирает их трупы ногами! Вижу всеобщее горе, унижение, тяжкие дани…
      Подали тут ей две девушки золотую колыбель ее первенца. Свет радости озарил лицо и очи Либуши. Поцеловала она колыбель, погрузила ее в бездонную глубину вод и, склонясь над водой, молвила растроганным голосом:
      – Покойся глубоко на дне, колыбель моего сына, пока не пробьет час, когда снова увидишь ты свет. Не вечно ты будешь лежать в темных глубинах, не будет над родиной ночь без конца. Снова засияет ясный день, снова улыбнется счастье моему народу. Очищенный страданиями, укрепленный трудом и любовью, воспрянет он, исполненный сил, свершатся все его чаяния, и достигнет он опять славы. И тогда заблестишь ты в темной пучине, всплывешь на поверхность, и дитя, грядущий спаситель родины, предсказанный века назад, опочиет в тебе.
 

* * *

 
      Годы бежали. И когда настал назначенный час, Кази, что не раз своим волхвованием возвращала немощным жизнь и здоровье, сама стала жертвою смерти. В память ее насыпали люди высокий курган близ Казиного града, на берегу реки Мжи, возле дороги, которой ходили через гору Осек в край Бехинский.
      Затем перст Мораны коснулся чела набожной Теты, и душа ее отлетела.
      По всему Тетинскому краю горевали о ней, ибо была она всем родной матерью. Прах ее погребли на горе Поглед, на западе солнца, близ священного места у старых дубов, где обычно она поклонялась богам. После ее смерти девять дней жгли огромный костер и приносили жертвы богам. А к могиле Теты привалили камень.
      Так осиротела Либуша, пережив своих сестер. Но и ее дни исполнились. По воле богов узнала она, что близится час ее кончины. И, зная, что отойдет она скоро в неземную страну, за отцом и за сестрами, попросила Либуша Пршемысла созвать родоначальников и старейшин, желая поговорить с ними в последний раз.
      Когда собрались все в Вышеград, повелела Либуша принести жертву богам и вышла с Пршемыслом к стоявшим на широком дворе старейшинам и владыкам. Священное спокойствие было разлито на бледном лице почитаемой всеми княгини, взор ее уже был обращен в вечность.
      Объявила она собравшимся, что час ее пробил, что последний раз видит она их, последний раз говорит с ними. И всем завещала Либуша служить князю Пршемыслу и сыну его верой и правдой. С волнением слушали все вокруг Либушины слова, и печаль сжимала сердца. Даже у бородатых мужей затуманились глаза, когда стала просить Либуша мужа своего, чтобы любил он народ, и, простерши руки, благословила всех.
      Возвратившись со двора в дальнюю горницу, легла Либуша на мать сыру землю и умерла. И плакали по ней муж и сын, плакали девушки, плакал народ плачем великим. Унесли и сожгли ее тело, а прах погребли, свершив над могилою тризну.
      Никто доподлинно не ведает, где та могила. Старики говорят, что в Либушине. Сказано в старом преданье, что могила ее в замке Либицком, недалеко от чудесного холма Ошкобрга, богатого редкостными травами и кореньями.
 

* * *

 
      А клад Либушин так и остался после смерти ее в скалистой пещере, где она его мужу своему показала. Не прикоснулся к нему Пршемысл, зная, для чего он хранится. Так и лежит клад поныне глубоко в Вышеградской скале. Засверкает и объявится он лишь тогда, когда будет народу тяжелее всего и жизнь покажется непосильной. И когда он откроется, опять станет жизнь изобильна и навсегда исчезнет нужда.
 

* * *

 
      Долго почивала золотая Либушина колыбель на дне Влатвы под Вышеградской скалой. Тек поток времени, бежал день за днем, и беда за бедой обрушивалась на Чешскую землю. Гибли деревни, гибли целые края. Пожары стирали с лица земли селенья и вновь выстроенные города. Битва за битвой заливала кровью родную страну. Брат убивал брата. Уничтожали в Либушином роде люди друг друга. И страдал народ под пятой чужеземца.
      Но ночь не была бесконечной. Поднялась золотая колыбель из глубины темных вод под Вышеградской скалой, засветила чистым сиянием злата ярко, как день, и спаситель родины, последний отпрыск рода Пршемысла, опочил в ней.
      И росла золотая колыбель вместе с дитятей, а когда выросло дитя и стало мужчиной и отцом родины , превратилась она в золотое ложе. В священном Карлштейне стояло то чудесное ложе, и отдыхал на нем король, утомленный делами и заботами правления. А когда умер он, не пожелало золотое ложе служить никому и исчезло.
      Снова став колыбелью, погрузилось оно в темную пучину под Вышеградской скалой и ждет там и ждет…

 
      Когда отошла Либуша в вечность, увидели ее приближенные девушки, что не почитают их больше так, как при жизни их повелительницы. Тяжело было им думать об этом, и вспоминали они то время, когда их княжна одна властвовала над мужами и всей Чешской землей. Гнев загорался в их груди, когда кто-нибудь из мужчин говорил им с усмешкой:
      – Повластвовали вы, покланялись мы вам, а теперь уподобились вы стаду без пастуха.
      Пламенем вспыхнул их долго сдерживаемый гнев. Жажда власти и мести побудила девушек взяться за мечи и луки и, не соразмерив сил, вступить с мужчинами в неравную борьбу.
      Предводительствовала девушками Власта, некогда бывшая старшей в свите Либуши. Первая кликнула она боевой клич, первая взялась за оружие и, объединив всех женщин, начала с ними строить неприступный замок. Замок стал их убежищем от врагов. Находился он за рекой Влтавой, вверх по течению от Вышеграда, расположенного на другом берегу.
      Как своей княжне и повелительнице, повиновались девушки Власте. По ее совету и приказанию, многие из них отправились созывать женщин и девушек и уговаривать их, чтобы бросали они всё и спешили в Девин – так назывался девичий замок – начинать войну против мужчин. Захотели женщины владеть всей страной, а мужчин заставить лишь служить им да за сохой ходить.
      Призыв Власты не остался пустым звуком, уносящимся с дуновением ветра. Как искра, зажег он сердца. Подобно голубкам, вылетающим из своих голубятен, спешили женщины и девушки в замок Девин, покидая братьев, мужей и отцов. Много набралось их в Девине – толпились они и в палатах, и в горницах, и на просторном дворе, и на крепостном валу.
      Из Вышеграда беспечно наблюдали за ними мужчины. Их забавляло и смешило, как учились девушки владеть оружием, ездить верхом на конях. Старики и умудренные опытом мужи с пренебрежением поглядывали на них, а когда при князе Пршемысле заходила речь о воительницах, мужчины осыпали их насмешками, готовясь испытать женскую удаль.
      – То-то будет потеха! – со смехом говорили приближенные князя.
      Только князь Пршемысл был сумрачен. Однажды он сказал с беспокойством:
      – Узнайте же, почему я не смеюсь вместе с вами. И вы бы тоже позабыли о смехе, если бы было вам видение, подобное тому, что представилось мне сегодня ночью.
      И, желая предостеречь свою дружину, поведал Пршемысл все, что видел:
      – Была ночь. Воздух был полон густого, едкого дыма. И вот в зареве пожара узрел я девушку. Из-под шлема спадали у нее длинные волосы; в одной руке держала она меч, в другой – чашу. На земле лежали в крови и во прахе убитые мужчины. Как безумная, металась девушка и попирала мертвых ногами. Затем набрала она крови полную чашу и, подобно хищному зверю, с неистовой жадностью стала пить ее. Внимайте, мужи, голосу богов и не пренебрегайте их знамением. Послано это видение, чтобы предостеречь вас. Выслушав мою речь, не сочтите ее пустыми словами.
 

* * *

 
      А между тем девушки в Девине готовились к бою против мужчин. Подавили они в сердцах своих голос крови и сурово объявили братьям и отцам:
      – Отныне забудьте, что мы вам родные. Заботьтесь о себе сами.
      И дали женщины друг другу обет верности и поклялись клятвой великой лучше погибнуть от собственного меча, но не уступить и не изменить общему делу. Так присягнули они все как одна своей повелительнице Власте, а та определила каждой ее место и занятие.
      Наиболее мудрых оставила она в женском совете; осторожным доверила управление замком; самых отважных стала готовить к бранному делу, стала учить их воевать верхом на конях и истреблять мужчин, как собак. А тем, что были стройны, красивы лицом и привлекательны, поручила она заманивать своей красотой и прелестью мужчин, чтобы их погубить. Так решила она уничтожать мужчин и силой и хитростью.
      Долго мужчины оставались в заблуждении; не обратили они внимания на предупреждение князя Пршемысла. Словно на веселый пир, двинулись они к Девину. Думали, что едва покажутся они, едва блеснут их мечи, – испугаются девушки и разбегутся, как кошки от погремушки с горохом.
      Но вот странное дело: хоть и не видно было девушек на крепостной стене, не разбежались они – выступило девичье войско из ворот, и Власта тотчас построила перед замком боевые отряды. Сидя на вороном коне, в кольчуге, со шлемом на голове, с копьем в руке, горячо призвала она девушек не робеть и сражаться отважно.
      – Если дадим себя одолеть, – взывала она, – осмеют нас мужчины. Подневольными, хуже – рабынями станем у них! Лучше погибнуть, чем сдаться. Вперед, на врага! Не пощадим никого, будем бить каждого, будь то отец или брат! – и, вымолвив эти слова, дернула повод и пустила коня вскачь.
      С воинственным кличем взмахнула она копьем, и девушки, подхватив ее призыв, яростно бросились в бой вслед за своей предводительницей. Впереди всех, рядом с Властой, – Млада, Сватава, Радка и Частава.
      Тучей посыпались на мужчин стрелы воительниц. Мужской дружине было уже не до смеха. Окровавленные тела падали не в одиночку, а рядами. И, прежде чем мужчины опомнились, ворвались в их строй девушки на конях и стали колоть и рубить охваченных смятением воинов.
      Недолго длился бой. Три сотни мужчин, истекающих кровью, полегли на земле, а остальные обратились в бегство. Густой хвойный лес стал их спасением и защитой. Не будь его, все бы погибли.
      Девин и окрестности огласились радостными кликами воительниц. Они торжествовали победу, которая еще больше подняла их воинственный дух и привела к ним много новых подруг. Весть о победе разлетелась по всему краю и воспламенила сердца тех женщин, которые еще колебались.
      Худо приходилось мужчинам по всей стране. То здесь, то там находили их утром заколотыми, и поэтому многие, чтобы избежать опасности, уходили на ночь из дому в густые леса.
      Худо приходилось мужчинам и в окрестностях Девина. Не могли они никак одолеть замок, не могли взять его ни силой, ни хитростью. Мужчин в Девине не было, а ни одна девушка не стала изменницей. Зато от подруг из Вышеграда шли к ним тайные вести обо всем, что там делалось: что готовят мужчины, куда собираются, где их можно подкараулить и напасть на них.
      Долго шла такая борьба: открытая – на поле брани и тайная – женской хитростью. Как-то одна красавица заманила доверчивого юношу и упросила его, чтобы пришел он ее освободить, когда пойдет она с девятью подругами по дороге, пролегающей за Девином. Пришел юноша со своими товарищами и стал ждать в условленном месте. Пришла со своими подругами и долгожданная девушка. Но за ними из засады выбежала толпа воительниц, и юноша с его дружиной были убиты.
      Жертвой девичьей хитрости стал и другой юноша, поверивший красавице из дружины Власты, которая обещала ему помочь захватить Девин. Ночью, по уговору, тайно впустила она его с многочисленной дружиной в замок. Но ни юноша, ни его соратники не возвратились из Девина.
      Погубило женское коварство и молодого владыку, красавца Цтирада. Всей душой ненавидела его Власта за то, что от его меча пало в схватках и боях немало воительниц.
 

* * *

 
      Однажды в летний день ехал Цтирад с несколькими своими дружинниками полем, .направляясь из деревни своего рода к Пражскому замку. За поясом у молодого владыки и его Людей были мечи; луки и косматые колчаны висели через плечо. Многие держали и копья. В те времена, когда на каждом шагу можно было ожидать нападения воительниц из Девина, ехать полем одному и безоружному было опасно.
      Солнце припекало, было душно. На нивах и полях не шелохнулся ни колосок, ни листочек. Не легче было даже в лесу, куда свернула дорога. Тень старых деревьев и темных скал, возвышающихся над глубоким ущельем, не давала прохлады. Ветер не веял, ни один лист не шевелился, и лениво журчал ручей в чаще под скалами. Все притихло: и вода, и деревья, и птицы. Вдруг человеческий голос раздался в немой тишине: не то жалоба, не то мольба о помощи.
      Цтирад остановил коня. Все с ужасом прислушались. Снова прозвучал голос в стороне, за скалой, и внезапно смолк. В ту же минуту взлетел над Цтирадом ворон и, кружа над ним, хрипло закаркал. Но ни владыка, ни люди его не обратили внимания на черную птицу, предвестника беды. Направившись в сторону человеческого голоса и объехав скалу, все невольно остановили коней. Удивительное зрелище представилось их глазам.