Часть 2. Планета-полуфабрикат

По форме Галактика похожа на косматый клубок или на детскую вертушку: в центре, в плотных звездных скоплениях то и дело взрываются сверхновые, небесные тела связаны друг с другом сложными фигурами гравитационного танца, и все миры, обращающиеся вокруг своих звезд в центральной части клубка, безнадежно мертвы. Выжжены жесткими излучениями, перемолоты изменчивым тяготением. А потому, когда человечество присматривает себе новую планету, взгляд его обращен на рукава Галактики, на самые их окраины, где тихо и стабильно. По окраинам-то и разбросаны обитаемые миры.

Человечество поднаторело в приспособлении космоса под свои нужды. Сейчас дешевле освоить благоприятные области на вновь открытой планете, чем доводить до ума старую: ирригировать, скажем, пустыни или растапливать полярные льды. Содружество Новой Надежды как раз и представляет собой такие вот последовательно нанизанные бусы типа форпост-фронтир. Что налагает свою специфику: развитая технология терраформации способствует быстрому включению планет в совместное хозяйство, и ни одна из них не перенаселена. Сказать по правде, они напротив, довольно пустоваты. Размножение человечества не успевает за его экспансией. Впрочем, социологи Новой Надежды утверждают, будто бы такова генеральная линия их общества, ориентированного на комфорт индивида. Вот и получаются у них планеты-деревни, планеты-хутора: этнически однородные, с приоритетным развитием бытовой и сельскохозяйственной техники и парой сотен тысяч населения.

Земли Обетованные представляют собой цивилизацию принципиально иного типа. Несколько планет, обустроенных для жизни и заселенных предельно плотно, а прочие – сырьевые придатки, принадлежащие корпорациям и разрабатываемые теми по собственному усмотрению. Конкуренция понуждает исследовательские центры к новым и новым открытиям. Те влекут за собой новые и новые технологии, и многим кажется, что развитие производств превратилось в самоцель.

По мнению Земель Надежде вовсе не нужно столько планет. Но транспорт «Пеллес» летит к голубой звезде Либеллин.

Рубен Р. Эстергази миновал офицерскую кают-компанию, замедлил шаг и вернулся. Раздвижная дверь была приоткрыта.

– Входи, – услышал он. – Я тебя вижу. Нам есть что сказать друг другу?

Р. Эстергази вошел и сел на диван. Впечатление было такое, что его ждали. В сущности, к тому и шло, чтобы им поговорить наедине Главное было собраться с духом.

Это ведь не слишком просто, когда не можешь избавиться от мысли, что этот вот украл твою жизнь. Ну, не украл. Подобрал, когда та валялась в пыли. И не вернул, когда ты обратился в Стол находок. Почему из всех утерянных кем-то вещей он выбрал именно твою? Или, хотите сказать, это она его выбрала?

На самом деле выбора никогда нет. Это несправедливо. Я всегда думаю о справедливости, когда вижу это лицо. Загар подчеркивает лучики морщин у глаз, и он седеет. Ему сорок три или около того. Возраст владеющих миром. Мы были бы ровесники, но я отстал от экспресса на двенадцать лет. Они не прошли даром, все двенадцать, но тот опыт – здесь он не помощник.

Прежде, когда я воевал комэском на «Фреки», я был Эстергази, наследник князей, пилот-мечта и золотой мальчик, и это давало ощущение чего-то большого за спиной. Такого, на что всегда можно опереться. Я был больше моей социальной роли, на шаг впереди и на голову выше любого другого такого же комэска, и хотя я делал вид, будто это не так, все это знали, и сам я тоже знал. Первый после бога! И когда меня воскресили в теле машины и одной лишь любовью пробудили желание жить – я ведь был много больше, чем машина. Разве есть у машины ярость, боевое безумие, расчет, нежность к женщине и офицерская честь? Что у нее есть вообще, кроме двигла и плазменной пушки?

Меня никогда не было меньше, чем сейчас. Смерть – это слишком серьезно. Жена тянула лямку верности, сколько хватило сил, а потом нашла себе другого, получше. Кто придет домой вовремя, поговорит с ней о ее делах, вкрутит мозги сыну. Просто окажется рядом и поможет, если позовут. Я этого не смог, и я за это поплатился.

Мать и отец тоже единожды пережили мою смерть. Я стал павшим героем, а павший герой – это слишком много. Гораздо больше, чем зачем-то воскрешенный павший герой, который в прежней компании выглядит как неуместная реплика. От нее всем делается неловко, все замолкают и торопятся разойтись.

В Галактике не так уж много клонов: человеческий клон – эксклюзив. Чем-то он должен отличаться от «естественных людей», как вон отличаются же от мяса искусственные протеины и «рыба», выращенная в чанах без костей. Они стараются разговаривать с нами правильно, в душе полагая нас монстрами. Эй, да вы и представить себе не можете, какой я монстр!

Чем тебя меньше, тем больше у тебя психологии. С этим надо что-то делать. Может, потому я и сдернул в первую попавшуюся экспедицию?

Не в первую. Я решил приглядеть за сыном: а мало ли что. И кто бы мог подумать, что сия благая мысль придет не только в мою голову!

У него прекрасная жена и маленькая дочь. Зачем ему ехать на полтора года на край света? Только ли из-за Брюса? Или им денег не хватает? Или… а с чего ты взял, что только тебе могут осточертеть мирные песчаные пляжи и нормированный рабочий день?

– Почему этот брак такая уж катастрофа? – спросил он. – Кто эта девушка?

– Может ли быть так, что ты не знаешь?

Рубен пожал плечами.

– Я, конечно, был там, при отлете, само негодование, – признал он. – Но это относилось скорее к общей глупости ранних браков. У меня княжеское воспитание, отец с детства вбил мне в голову, что следует быть крайне осторожным с женщиной, которой ты дашь свое имя и кредитную карточку. Я только здесь услышал слово Зиглинда.

– Ее фамилия Люссак.

– И? Ты хочешь сказать… Его дочь?

– Его. Я очень давно знаю эту девочку.

Пауза. Тяжелый ты, dux bellorum, как могильная плита. Без рычага не повернешь, не приподнимешь. И это то, что надо моей жене? Впрочем, плохая мысль. Это его жена. А вот сын – мой.

– Что ты о ней знаешь? Хорошего? Плохого?

– Ты всерьез веришь, что бывают хорошие или плохие люди?

– Я верю, что есть более хорошие и более плохие люди. И есть еще не люди. Сам из таких.

Норм помолчал.

– Она совершенно обычная девушка. При этаком отце зачем ей вообще характер? Мне нечего о ней сказать.

– А чего ж ты тогда сам взбеленился не хуже меня, стоило тебе узнать, что они поженились? Если не в ней причина, то в ком? В ее отце?

– Как ты думаешь, зачем Люссаку нужен был этот вот, – Норм подбородком указал на самого Рубена, – клон? Вместо Брюса?

– Показывать в «Новостях» счастливое лицо «Брюса» Эстергази, вернувшегося на родину. Старая аристократия в симбиозе с новой властью. Преемственность, идиллическая картинка…

– Этот брак был предопределен. Никто более Люссака не заинтересован в союзе Мари и Брюса. Или «Брюса». Клона он потерял, и Шебы, где могли все сделать за деньги, больше нет. Сейчас технологии подобного рода находятся под строгим этическим надзором Пантократора. Но есть сам Брюс в счастливом возрасте, когда юношу теоретически можно контролировать при помощи секса.

– Она на это способна?

– Не знаю. Но глупой она не была никогда.

– Бред какой-то, – Рубен махнул рукой и уронил ее на колено. – Есть что-то неправильное во всем логическом построении. Да! Люссак рассчитывал поиметь Эстергази, однако это Мари Люссак у нас в кармане, а не Брюска – в его. Кто перетянул канат? Я не верю, что моим сыном можно управлять через постель. По крайней мере – долго. Женщин много, а в прочем – разберется. Надеюсь.

Тут как нигде нужен умный отец. Если у мальчишки сформировалось неправильное отношение к сексу, едва ли он найдет себе хорошую женщину, а неправильно построенная семья способна разрушить всю жизнь. Разве удивительно, что меня волнуют подобные вещи? Они волновали бы меня и просто так, если бы Люссак не был Люссак и Зиглинда – не Зиглинда. Это мой сын.

– Через постель нельзя, – согласился Норм. – А вот через любовь – может, и получиться. Во всяком случае, любое противодействие Брюс воспримет в штыки. Она сделала очень сильный ход: все бросила и поехала с ним. Я бы ее не отдал. И он не отдаст.

И это последнее не только и не столько о Мари и Брюсе. Это должно быть сказано, и вот это сказано. И понято как надо. Он сказал: «она моя». И: «не отдам». Бейся или отойди, стань ей нужнее меня, но решит она. Вот только я давно понял: она уже решила. Да будет так. Вы нашли ваш дом, а мне свой еще искать.

– И что же нам делать?

– Ждать, наблюдать, делать выводы. Что мы с тобой можем тут сделать? Считать наши пушки послали бы кого-нибудь рангом помельче. Не исключено, что им нужен только ребенок. Генетический Эстергази.

– А зачем?

– Гилберт Люссак, – задумчиво сказал Норм, – самый беспринципный мерзавец из всех, с кем мне приходилось иметь дело. Как иначе, ты думаешь, он уже пятнадцать лет правит твоей планетой? Я не знаю, какие силы он копит и кому собирается противостоять. Самим 30? В одном я убежден: он любит дочь.

Но он никогда не видел бога.

– Вот ответьте мне, если вы умные люди, – спрашивает Товия, пыхтя и утирая лоб рукавом в молибденовой смазке, – в наш век извращенной молекулярной химии, когда есть и такой пластик, и сякой, и износостойкий, и тугоплавкий, и кислота его не жрет, и вообще который хотите, такой и сделают… какого черта эта хрень такая тяжелая?

Андерс наклоняется к нему с грузовой платформы, заслоняя встрепанной головой лампочку. Свет ее как нимб, но перепачканная рожица точь-в-точь как у смешливого чертика.

– А такого, что Третий закон никто не отменял. Чем эта хрень тяжелее, тем большую гору она сдвинет. И никак иначе.

– Но гусеницу-то… зачем тренируемся натягивать? Ох! Пока ее натянешь – сдохнешь же!

– Вот выскочит у тебя «палец» из трака, и будешь аварийку ждать, вместо того, чтобы кувалдой его застучать за две минуты? Ну а что до того, что тяжелая…

Андерс идет по гусенице, любовно ведя рукою по бронированному борту, и ловко перепрыгивает на раму.

– Если, друг мой, все разговоры о центре тяжести для тебя звук пустой, просто поверь мне на слово. Это замечательная штука. У меня дома в сарае точно такой стоит. Разработан у нас на Сизифе как универсальный строительно-сельскохозяйственный механизм, УССМ-34. Грозный Герман, лучший друг и член семьи.

Он ничего не знает про «Врата», он даже фильм наверняка не видел, чего ж меня от этих его последних слов будто током бьет?

– А я не о себе радею, – парирует минотаврец. – Девчонки-то что делать будут? Мантры читать? Вот рассыплется у них гусеница в чистом поле…

– Нас позовут, – ухмыляется командир отделения, или комод, как его тут же переименовали, как только назначили. – А мы придем и поможем. И они будут нам благодарны. Такие правила игры.

Брюс выкатывается из-под машины и приходит в себя, моргая на свет. Желтая лампа свисает на длинном проводе с невидимого потолка. Бульдозер – слово неправильное, архаичное. Мобильный Аппарат Массированной Обработки Неосвоенных Территорий. Сокращенно – МАМОНТ. Широченная коробка на гусеницах, нос скошенный, зад – хоть отсюда не видно – квадратный. Стоя вплотную, одним взглядом не окинуть. Гусеница шириной в обеденный стол у нас дома. В носовой части кабина на три места. Против водителя два рычага типа джойстика. Два ходовых движка, маневрирует разбалансированием тяги: правая гусеница вперед, левая – назад, так и поворачиваем. Репульсорный узел посреди грузовой платформы. Спереди и сзади сцепы навесного оборудования. Сейчас установлена грейдерная лопата, но в комплекте отвал, рыхлитель, каток, ковш… Есть еще модель с погрузчиком, но она меньше и – колесная. Для девчонок.

Как бы вы предполагали терраформировать планету без бульдозера?

– А больше всего изумляет меня, братцы, что и вот эта штуковина – летает, – бормочет Брюс. – Казалось бы – зачем? Борты в воздухе разгребать?

– Ну, – хмыкает комод, – летает-то он невысоко, и исключительно по нужде. На Сизифе иначе не получится. У нас ведь камни прет из земли, каждый сезон участки расчищаем заново. Участков много, и далеко они друг от дружки. Дорог нету. Какие у нас дороги, с такими-то обвалами? А сезон один. Техники, которая не летает, считан как вовсе нет. Отрежет – мы его потеряли. Орбитальные грузовые перевозки дороги, а держать на каждом участке свой… ха, мы за этот еще кредит не отдали. На нем танцевать можно. Покажу как-нибудь.

Покажет, можно не сомневаться. С притопами и прихлопами.

– Сейчас бы спали, – вздыхает Товия невпопад.

Желтый свет, смазка, отблескивающая на металле, утомленная чумазая рожица. Брюс подозревает, что дома минотаврец служил своим любимой мишенью для шуток. Предыдущей ночью он уже отработал свое при корабельном гальюне. И ведь влетел по ерунде, и не по злому умыслу, как некоторые. В первые дни было лихо нахватать нарядов – Морган швыряется ими легко – и кичиться ими как мерой крутизны, однако быстро надоело. Команда «Пеллеса» относилась к подобным умникам-диссидентам иронично: дисциплина – залог жизни на космическом корабле, а туалетов много. На Новой Надежде противостояние власти не есть достоинство и доблесть. Товия просто лоханулся и оправдаться не сумел. И естественно, что сейчас он более всего хотел упасть куда-нибудь и – спать! На лекциях ему удалось перехватить пару часов некрепкой прерывистой дремы, Андерс с Брюсом подпирали его с боков, чтобы сохранить видимость, и видимо, это чувство локтя навело Андерса на мысль.

Дежурный сперва не хотел их пускать: мало ли, напортят, и вообще существуют порядки допуска, а груз на марше под личной ответственностью капитана. Никакие резоны Андерса, что им же на этой технике и работать там, внизу, и что негоже технике стоять из-за забитого фильтра только оттого, что боец не знал, где у нее этот фильтр, должностное лицо поколебать не смогли. Выручил Брюс. Сбегали за Нормом, подняв того с постели: комод при этом глядел испуганно, а потом уважительно, и даже – что редкость – молчал. Дежурный в свою очередь кликнул завскладом, а тот – завгара, и уже между собой олимпийцы договорились, дежурного приставили следить, чтобы «мальцы» навели после себя порядок и разошлись дальше спать. Обиженный дежурный удалился в каюту, наказав звать его, ежели что. Без него стало лучше. Все над душой не стоит.

Надрывая животы, втроем снимали аккумулятор.

– Ну почему… почему я?

– Ты длинный, – пояснил комод. – Иногда это удобно. Я вот никогда не дотягивался эти проклятые решетки прочистить.

Ставим. Так… так… Пальцы!!! Разумеется, Товия. Фу.

– А какой резон фермерствовать на такой неудобной планете, как твой Сизиф? Это ж труд, труд и труд. О душе подумать некогда.

Андерс выдерживает паузу, потом отвечает. В гулком помещении корабельного склада, под единственной лампочкой, которая объединяет их троих, как племя у костра, словно они все еще, как минуту назад, держат один тяжеленный аккумулятор или соединяют руки поверх живого огня, его слова… что-то значат.

– Какая бы ни была, – говорит комод, – она наша собственная. Там считай и нет никого, кроме нашей семьи… мы купили ее… на распродаже, – он говорит об этом небрежно, но не выдерживает и краснеет, – зато уж она целиком наша! Всякий, однако, вправе искать себе лучшей земли. Если тут можно будет земледельничать, я тут останусь. Прикину, как выгоднее. Что ты все про смысл спрашиваешь? Какой у жизни смысл, кроме самой жизни?

– Я сын старосты, – просто отвечает Товия. – К моему отцу приходят люди, и каждый спрашивает: ребе, в чем смысл этого и того тоже?

– Почему твою планету так странно назвали?

– А? Ну, это просто. Минотавр – это лабиринт, а лабиринт – это поиск пути. К выходу, к истине, к свету. Всякая дорога – к храму.

– Я слышал еще про дорогу никуда.

– Брось, мы для этого недостаточно старые.

– У меня в семье все военные, – говорит Брюс, понимая, что теперь откровенности ждут от него и на него смотрят с уважением. – Дед и прадед, и отец с матерью. И отчим.

– А ты чего ж?

– Не решил еще. Странная такая штука, братцы: тем, у кого воевать получается лучше всего, воевать-то вовсе и не нравится. Вот я над этим и думаю.

– А ты предусмотрительный. Не понял.

– В армию хорошо собрался. Со своей женой. Другие вон не догадались.

Ржут. Привыкай, брат Брюс. Сперва остряки только целились, а нынче они стреляют.

– Бред какой-то, – сердится минотаврец. – Отвал у него на шаровой опоре, вверх-вниз – гидравлика его тягает. Автоматика у этой штуки такая, что непонятно, зачем ей вообще пилот нужен. Кнопки мы выучили. Оно даже, представьте себе, летает! Дома спросят: каково там было, на дикой планете, какие там были страшные опасности и ужасные приключения? Что я отвечу? Кронштейны вручную переставлял?

– Скажи, что соблазнил Морган, это прокатит.

Хохот. Гулкое эхо в пласталевых небесах. На звук выглядывает из своей каморки дежурный, морщится на разбросанные по полу узлы УССМ и неожиданно зовет пить чай. А что, почему бы и нет? Разговор крутится вокруг Морган: высказано предположение, будто слова «дать» для нее не существует. Только «взять», и поглядеть бы на того, кто ее объездит, и это еще большой вопрос – кто кого, и жалко парня, ага, кто бы он ни был. Мол, знаем таких: упал-отжался, и мужик у них либо занят, либо виноват.

Брюсу хорошо. Ему совсем не хочется возвращаться в каюту. С тех пор, как воля Норма развела его с Мари, он испытывает стеснение, оставаясь с ней наедине, и, кажется, добился того, что оно стало взаимным. Всю неделю с тех пор, как ее приписали к миз Монти, Мари возвращалась в отсек намного позже, чем давали отбой бойцам. Брюс уже спал, а если просыпался, ощущал ее лишь мельком. Легкая тень, шорох шагов, совершенная бесплотность. Словно делил каюту с призраком. Право, сидеть на койке дежурного, теснясь плечами, раскрасневшись от чая, говорить самому и не слушать других, размахивать руками в сантиметрах от чужого носа – в этом было куда больше жизни.

В конце концов, разве он не выполнил свою сторону договора?

– Что такое dux bellorum? – спрашивает Товия.

– Буквально «военный вождь» на латыни, – охотно поясняет Брюс. – Норм и есть по существу dux bellorum. В Древнем Риме так называли полководца.

– А откуда твой клон знает латынь?

Упс. Красный сигнал на панели.

– Он не латынь… он про войну все знает.

– Откуда вообще у тебя клон?

– Клоны ведь не дети, – отшучивается Брюс. – Это дети случайно не рождаются. А клона нет-нет где-нибудь да и подхватишь.

– Ну да, – фыркает комод, – эти медики, если недоглядишь, сопрут все вплоть до аппендикса. Я слышал, это зараза дорогая. Как тебя угораздило?

– В те времена мы могли себе это позволить, – уклончиво роняет Брюс. – Отец у меня погиб, и я мечтал о старшем брате…

– …а мне щенка так и не купили, – вздыхает минотаврец.

– У меня все младшие, – морщится Андерс, – и не могу сказать, чтобы я мечтал о ком-нибудь из этих засранцев.

– А куда потом девают такие игрушки? – это уже интересуется дежурный, пожилой дядька с тремя длинными прядями, заботливо уложенными через лысину. – Когда надоест? У тебя короткоживущая модель?

Брюса передергивает помимо его воли.

– Ни фига, – огрызается он. – Он проживет полную и свободную жизнь. Мы оформили все документы, и он теперь сам по себе. Сам зарабатывает и делает, что хочет. Если бы я сам не догадался, мои бы мне объяснили. В нашей семье знают, что к чему.

Разгорается дискуссия о правах клонов, в которой Брюс уже не участвует. Он свое мнение высказал, ничто его не поколеблет.

У него снова есть друзья. Жизнь прекрасна.

– Что за… – Эвиан, штурман «Пеллеса» колотила по клавишам пульта, не находя ни слов для своего изумления, ни спутника, оставленного предыдущей экспедицией на орбите Либеллина-VI. – Он должен тут быть! Орбитальные компоненты… сферические координаты… частоты радиовещания…

Она чуть не плакала от досады. Если ты женщина с «мужской» профессией, особенно если ты – молодая женщина, каждая твоя неудача есть свидетельство твоей некомпетентности и повод к насмешливым взглядам, что бы там ни твердили адепты победившего феминизма.

Куда девался этот чертов пищащий котелок?

– Может, – сказал капитан, – тут гравитационная аномалия? Тогда мы его вряд ли найдем.

Все, кто был в рубке, мрачно уставились на огромный шар планеты, небрежно обмазанный густой атмосферой. Освещенный звездой бок был ярко-бирюзовым, а облака – слишком плотными. Под ними едва угадывались очертания континентов и районы высокогорий. Точно яблоко, от которого надобно откусить без помощи рук. Одна Эвиан, не поднимая головы, продолжала барабанить по клавишам, сканируя частоты.

– Мы не можем висеть тут вечно, – это Ставрос выразил мысль, которую каждый думал, но придерживал на коротком поводке, не желая выступать с инициативой. Впрочем, какая в ней инициатива!

Баржи, как овцы, столпились вокруг «Пеллеса», управлявшего всем кластером с единого пульта. Спутник, что болтался тут пару лет с тех пор, как был открыт Либеллин-VI, фотографировал поверхность во всех диапазонах, строил температурные кривые, анализировал закономерности проходящих на планете процессов: течения, ветра, приливы… Без него мы знаем только, что планета твердая, масса у нее чуть больше условной единицы, за каковую принята масса Колыбели, и еще у нее есть атмосфера, и в этой атмосфере фтора нет.

– Я не могу сажать корабль куда попало, – немедленно огрызнулся капитан. – Для того чтобы сбросить хотя бы челнок, мне нужен пеленг снизу на гектар гарантированно ровной твердой земли. Найдите мне спутник, я возьму с него снимки, и ничто из того, что я сделаю дальше, не будет вашей проблемой.

– Это работа вашей команды – найти спутник. Мои проблемы начнутся только на твердой земле и, могу вас заверить, на вас я их перекладывать не стану.

Чьи бы то ни были проблемы, если они не найдут спутник, и даже если найдут, но снимки его будут непригодны, выхода у них два. Вернуться домой со всем грузом и с позором, и пройти через служебное расследование, потому что подобная экспедиция – штука дорогая, и нужен виноватый, если мы прокатимся за счет государства туда и сюда. Экипаж «Пеллеса» в этом не заинтересован, потому что Ставрос, как ни прискорбно, прав. Это навигационная задача, их собачье дело. Если комиссия признает, что экспедиция сорвалась по вине транспортной организации, весь экипаж может лишиться лицензий. Второй выход – швырять челноки наугад, в бирюзовые облака.

Второй вариант обойдется дороже.

– Здравствуйте, господин Ставрос, капитан… – командир Сил самообороны появился на пороге рубки, но дальше не пошел. Рубка тесная, народу в ней полно, а мужик он здоровый. На него оглянулись с легким недовольством.

– У меня есть парень, – сказал Норм. – Говорит, может слетать и посмотреть, подыскать площадку, и если найдет – сбросит радиометки или даже попробует сесть. Если вы думаете, что в этом есть смысл, мы начнем его готовить.

Капитан поджал губы.

– Видите, какая облачность? Наверняка ее граница ниже, чем пики горных вершин. Отвечать кто будет, если мы его потеряем?

Каждая смерть в новых колониях, даже если она последовала от естественных причин, влечет за собой разбирательства и бумажную волокиту.

– Это контрактник, и инициатива – его, мы с ним оба подпишемся, и ответственность будет вся наша. От себя добавлю: парень фантастический пилот. Если кто и справится, так только он.

– Это тот клон? – спросил Ставрос. – А с чего вы взяли, Норм, что он так уж хорош? У него всего-то летного опыта – пилотирование «стрекозы» на пляже.

– Я его, во-первых, видел в экстремальной ситуации. А во-вторых, он клонирован из ДНК зиглиндианских Эстергази. Качество Шебы гарантирует определенные свойства мозга. Это пилот милостью… Он сделан как пилот.

– А, ну да, – быстро, по-птичьи кивнув, сказал начальник экспедиции, или, как он предпочитал себя называть, староста. – Р. Эстергази. Вы действительно знаете, прошу меня извинить.

Ставрос-то полностью в курсе, кто тут кому кем приходится.

– Клон – это другое дело, – согласился капитан с видимым облегчением. Клон – участник экспедиции, а не член его экипажа. За него отвечает Ставрос, да и тот, похоже, переложит решение на чифа своих ССО. – Если у него получится, это будет существенным подспорьем. Нужна вам от нас какая-нибудь помощь? Все, что в наших силах, мы для вас сделаем. Спутника нет, но «Пеллес», по крайней мере, снимет вам радиолокационную карту. Рельеф у вас будет. Что еще?

– Нужен пилотируемый аппарат подвижнее челнока, но так же способный спуститься в атмосферу, горизонтально лететь и вертикально сесть. Еще запас горючего и связь широкого диапазона. Я говорил с завгаром экспедиции, у нас есть пара «реполовов». Парень сказал: сойдет. Дадите?

Радист «Пеллеса» тяжко вздохнул. Как все радисты, он ненавидел атмосферу вновь открытых планет: она полна сюрпризов. Пилот влезет куда-нибудь, а потерял связь – ты.

Капитан с Нормом пустились в обсуждение деталей, а Ставрос набрал номер комма.

– Миз Монти? Организуйте ваших физиков: мне нужна удобоваримая версия пропажи спутника. Естественно, непротиворечивая в границах фактов, которыми мы располагаем. Данные о гравитационных аномалиях? Только те, что сможет предоставить нам аппаратура «Пеллеса». Все действительно ценное пропало вместе со спутником. Я хочу получить отчет до того, как начнется высадка… Часа через два пойдут ССО… Нет, мы будем рассчитывать на лучшее. Разумеется, нам придется предложить какие-то объяснения в офис на Фриде… Ближайшая комиссия по этому делу – это мы и есть… я знаю, что и без моего детектива у вас дел по горло. Да, у меня есть только вы, чтобы просить чуда.

Силы небесные, это у него что? Закрылки?! Благоразумно придерживая при себе мысль насчет совхозной техники Содружества, Рубен загрузился в кокпит «реполова», и все время, пока он не отсек блистером внешний мир, завгар Дорадо монотонно перечислял, что у него есть еще.

И с этим они терраформируют планеты?!

Пять лет на благословенных солнцем – как она навязла в зубах, фраза из рекламного проспекта!