Мужской взгляд - И весь ее джаз…

Вот и разрешил купить ей для себя лично кило икры с секретной карточки.

– Почему с секретной? – удивилась Маша.

– Чтоб мачеха не знала, – объяснила та. – Эсэмэски из банка папе не на телефон, а на служебный комп приходят. А у меня дубликат карточки.

– Такая жадная старуха? – удивилась Ежкова.

– Ужасно, – подтвердила Веруня. – Из-за любой копейки скандал. Так жалко папулю, она его до инфаркта доведет.

– Вот же тварь, – посочувствовала вслух Мария. А внутри – чуть не позлорадствовала. И совсем бы позлорадствовала – так им, мужикам козлиным, и надо, – если б это не был папа приятельницы. – Где он ее нашел?

– Я сама привела, – вздохнула Веруня. – Помнишь Таньку Симонову, с психфака?

– Да, – потрясенно выдохнула Ежкова. – Та еще змея. Зачем тебе это надо было?

– Она сказала, что поссорилась с парнем и с родителями, переночевать негде. Вот папулю и обаяла. Сама его не любит, везде хвостом вертит.

– А может, детектива нанять? – включила мозг Маша, детективная тема ей стала близка. – Сделает с ней и ее хахалями порноальбом, подаришь папе. Он все сразу сообразит.

– Он и так соображает, не маленький, – тихо сказала Веруня, а на ее глазах появились слезы. – Влюбился он, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнула Машка, хотя по-настоящему не понимала, как можно влюбиться в шлюху, да еще и такую мерзкую, как Танечка Симонова с психфака. И, чтоб слегка утешить Евлагину, сообщила той о покупке корабля. Скоро в нем начнутся банкеты и концерты. И понятно, чьи вина будут там пить.

– А когда первый рейс? – обрадовалась Веруня.

– В следующем мае, – вынуждена была признаться Машка. И то про себя подумав, что только если удастся продать икру.

Пока же итоги были неутешительны.

Полдня тараканьих бегов по городу принесли продажу трех килограммов ста пятидесяти граммов продукта. Такими темпами – еще шестьдесят с лишним заходов. А список потенциальных покупателей уже почти иссяк.

Как оказалось – на килограмм продалось меньше.

Веруня, смущаясь и опуская глаза, предложила приятельнице сделку. Она отдаст ей половину денег за вышеозначенный килограмм, но забирать продукт не будет – с гемоглобином у нее все в порядке.

– Так за что половину? – удивилась Ежкова.

– За понимание, – вздохнула Веруня.

– Неужели все так плохо? – Машке стало ужасно обидно за подругу.

– Ну, как-то пока не очень. Папа хочет, чтобы я работала у него, а я не могу. Тут глупость, наверное, сделала. Взяла по-настоящему хорошее вино. Это ж тоже непросто, квоты жесткие. То, что мы с тобой сейчас пили (Машка смутилась, вспомнив свои мысли по поводу кислятины). А его не берут.

– Вообще не берут?

– Не-а. Один ценитель взял ящик. Но ценителей мало. Так что без рекламы ничего не продать. А на рекламу нет денег. Замкнутый круг.

– Разве ты этого не понимала?

– Понимала, – вздохнула Веруня. – Просто очень хотелось.

«Как мне с кораблем», – некстати подумала Мария. И суеверно постучала по дереву.

– Один вот тут собрался купить много. Для своего бутика, – продолжила Веруня печальное повествование. – Но сначала предложил продегустировать его вдвоем. У него на даче, в спальне.

– А ты что? – не утерпела Машка.

– Размышляю, – сделав крошечный глоток, и смакуя его во рту, сказала Веруня. – В конце концов, нам не по шестнадцать. Да и он не противный. Эстет, мать его, – неожиданно закончила Евлагина.

Короче, ушла Машка с неожиданной покупкой – ящиком этого самого винища. Слава богу, хорошие вина в ящик помещают не по двадцать бутылок, а только по шесть. Иначе бы денег, вырученных сегодня за икру, не хватило.

Веруня, заподозрив меценатство, сначала не хотела продавать. Однако Ежкова убедительно объяснила, что вечером – важный семейный ужин и дорогое вино будет кстати.

Прозвучало неплохо, даже притворяться не пришлось – у папы день рождения, так что все тип-топ.

Кроме главной цели забега.

Веруня расчувствовалась, загрузила ящик в свою машину и повезла Машку к ее «Астре», благо пробка по летнему времени заканчивалась рано.

В машине Машка молча размышляла о Веруниной ситуации, примеряя ее на себя. Вот если б кто дал ей четыре «лимона» – согласилась бы она на дегустацию в спальне? Или даже просто купил бы двести килограммов икры.

Однозначного ответа не получалось.

Если б это был ее Ромка или тот же Пашка Лохматов – почему нет? Коль природа все так интересно устроила. А если б какой-нибудь богатый говнюк?

В результате результат так и не родился.

Все зависит от обстоятельств, и, похоже, единого ответа вообще не существовало.

Ну и ладно.

Тут она не к месту вспомнила, что однажды уже пыталась рассчитаться подобным образом. Причем – по собственному почину.

Ситуация всплыла во всей красе, как будто не десять лет прошло, а вчера все случилось.

И тут же высверкнуло – вот к кому надо обратиться! Как же она сразу не подумала?

Ефим Аркадьевич Береславский.

Сейчас он, наверное, совсем лысый. Но наверняка такой же наглый и ехидный. И так же хитро посверкивают его очочки. И так же важно выпячивается вперед живот.

Он даже и не такой уж большой, его живот.

Просто сразу видно, что этот человек свой живот любит, холит и лелеет. И, может, немного им гордится.

А еще у него десять тысяч друзей и приятелей. Из них тысяч семь – не меньше – симпатичные бабы, возрастной категории 30+. И жена, которую, как ни странно, он сильно любит – Машка даже общалась с его Наташей, когда отдавала долг.

Точно.

Завтра с утра – к нему. А сегодня договориться о встрече.

Простилась с Веруней, сказала ей тихо на ушко: «Все будет о’кей». Та согласно кивнула. Есть еще романтизм в ее… пусть будет пороховнице, раз другого слова не нашлось.

А Мария направилась домой.

Вошла с ящиком – тяжеловат, зараза. Даже с шестью бутылками.

Папа бросился помогать.

Он всегда бросается помогать своим детям.

Вообще-то Машка – Эдуардовна, а не Ивановна. Биологический папа был Эдуардас. И есть, слава богу.

Он, кстати, от дочери не отказывался, даже алименты был готов платить. Просто, как говорится, узнав о беременности подруги, пережил минутную мужскую слабость.

Поэтому официально удочерить Машку папа не смог. Эдуардас слал деньги, папа не стал обижать его возвратом, а просто складывал их на ее счет – с них и пошел пушной бизнес. А в шестнадцать, получая паспорт, Машка стала вместо Эдуардовны Ивановной.

Отец ее отругал, но видно было, что ему приятно.

Эдуардас приехал в Москву, когда ей исполнилось восемнадцать. Машка не хотела с ним встречаться, папа заставил.

Вела себя как надутая дура, хорошо, что Эдуардас оказался умнее.

В общем, теперь у нее есть папа и есть очень хороший, генетически близкий… друг, что ли. По крайней мере, когда недавно Эдуардас заболел, Машка сгоняла в Латвию, в его деревню, привезла его сюда и очень удачно прооперировала у хороших врачей. Заодно познакомилась с братом и сестрой, которых раньше не видела. Хорошие ребята. Наверное. Потому что общего у них с Машкой не оказалось ничего – ни воспоминаний, ни родины, ни даже языка.

Кстати о родине.

Эдуардас помог ей оформить вид на жительство в Латвии. Родина у Машки только одна – Россия. Но вечная шенгенская виза, как выяснилось, тоже штука полезная.

Ладно.

Сели за стол, разлили Верунино вино.

– Господи, никогда такого не пил! – Папа реально был в восторге, он вообще врать не умеет. А Машка раньше всегда считала, что все винные марки наливают из одной бочки, после чего в бой идут рекламисты.

– Да, действительно вкусно, – сказала мама. Они точно не притворялись. Надо же, как удачно заехала к Евлагиной.

– А водка все равно лучше, – сказал Ведерников и крякнул, опустошая стопку.

Наш человек.

Кроме него, вино не понравилось Венику – он, с разбегу остановившись у стола, хватанул из рюмки хороший глоток «супертосканы» – сухого красного, урожая 2004 года.

– Может, водочкой отлакируешь? – предложил ему Михалыч.

– И я отлакирую! – влетела услышавшая часть фразы Электра.

– Я вам сейчас отлакирую! – строгим тоном сказал папа. Но почему-то в этой семье его угроз никто не боялся.

Машка наелась маминых вкусностей, выпила с Михалычем рюмку водки, расслабилась и незаметно для себя, под затянувшиеся разговоры про политику, начала клевать носом.

Папа волевым решением отправил ее спать. Она не сопротивлялась – завтра предстоял не менее суматошный день.

3. Нижняя Волга. Джама Курмангалеев. То ли охотник, то ли – жертва

Джама ходко шел широким Белужьим протоком, легко придерживая руль катера правой ладонью. Левую выставил в сторону, с удовольствием рассекая ею нагретый солнышком воздух. Небо, как всегда в июле, имело слегка выцветший синий оттенок, вода тоже отражалась синевой. Правда – здорово разбавленной зеленью, также отраженной от растущих по берегам ив.

Когда он свернет из протоки в извилистые ерики, вода станет коричнево-зеленой. Да и ход придется сбросить: в некоторых местах, встав в полный рост и раскинув руки, можно дотянуться до ветвей на обоих берегах ерика. Там уже не погоняешь. Так что надо успеть получить удовольствие от скорости здесь, в широком Белужьем протоке.

Джама добавил газку, и катер, взревев, задрал нос еще выше. Волосы на затылке зашевелились, взъерошенные теплыми пальцами ветра, а деревья на берегах как будто побежали навстречу. Через десять минут такого хода – или, точнее, лета – Джама догнал большой желтый «Посейдон» Васильича, егеря с той же базы отдыха, на которой он взял свой катер. Пришлось придержать руль обеими руками: легкую дюралевую посудинку здорово тряхнуло на волнах от каютного «Посейдона».

Васильич поприветствовал Джаму, но как-то нерадостно: все знали, что старик не любит, когда кто-то его обгоняет. Впрочем, Джаму такие психологические нюансы волновали мало: он еще поддал газу, доведя мотор до максимальных оборотов. Честолюбивый Васильич машинально тоже пришпорил свой крейсер, хотя силы были, конечно, неравны. «Посейдон» был солидным каютным катером с тремя спальными местами и с довольно мощным двухтактным движком в сто пятнадцать лошадиных сил. Если действительно считать его крейсером, то посудинка Джамы была миноносцем: легкий дюраль и те же сто пятнадцать лошадей, только на полноценном четырехтактном движке. Так что там, где солидный «Посейдон» начинал разгон, катер Джамы уже летел на второй космической.

И вот старик далеко позади, сам качается на волне, поднятой Джамой.

Ничего, надолго не обидится. Слишком давно они друг друга знают.

Как раз все тридцать два года Джаминой жизни, вдруг сообразил Джама. Ведь в ерики на рыбалку его вывозили чуть не с рождения.

Его отец, лезгин, родом из Махачкалы, столицы Дагестана. Но сам Джама уже был коренным астраханцем, в знании здешних мест и любви к ним не сильно отличаясь от того же Васильича.

Тем временем по левому берегу показалась деревня. От каждого дома к воде вели сходы для спуска и подъема лодок. Местные жители в основном плавали на моторках с небольшими подвесными движками. Хотя время от времени попадались солидные каютные катера. Впрочем, принадлежали они, как правило, не рыбакам, а народившимся в бесчисленном количестве базам отдыха, иногда – совсем маленьким, чуть не в один дом. Так же редко, по сравнению со стандартной моторкой, встречались рыбацкие куласы, ранее традиционные для здешних мест. Узкие, длинные и, как правило, черные – эти деревянные лодки плавали по здешним водам с незапамятных времен. Теперь они постепенно уступали свое место плавсредствам из более современных материалов: пластика и алюминия.

Вот и поворот.

Неопытный проскочит, не заметив: ну, стоят две большие ивы, а между ними – крошечный заливчик. Лишь зайдя в него, понимаешь, что это – начало очередного ерика, длинного, вертлявого и узкого. Но достаточно глубокого: есть такие ерики, что старые капитаны речных судов сокращают по ним свой путь.

Джама сбросил обороты мотора и на инерции вошел в ерик.

После первого же поворота тот расширялся, однако даже в самом широком месте не превышал метров пяти-шести. Течение здесь было несильное, хотя водная поверхность казалась довольно чистой, лишь в небольших заводях обильно цвели белые лилии и желтые кувшинки. Чилим, речной орех, тоже попадался, но есть его пока было рано.

Джама внимательно всматривался в воду, ища характерные плавающие листья лотоса – знакомые говорили, что в этих ериках он появился вновь. Огромных красных цветов с желтыми венчиками, в отличие от взморья, здесь пока не увидеть – вода хуже прогревается. Но все равно приятно, что такая красота вновь будет в этих местах.

Справа мелькнул забор и какие-то небольшие строения.

Да, это уже не такая и глушь, как было еще совсем недавно.

Потом катер проплыл под автомобильным мостом – дорогу провели к селу, ранее полностью отрезанному от материка. Цивилизация!

Вот только делать жителям этого села теперь нечего – рыба кончилась. Дорога есть, а рыбы нет. Соответственно, и рыбзавод давно загнулся. Так что скоро в селе останутся только дачники. Тоже люди, так что шоссейку все равно построили не зря.

Вот только Волга без рыбы – как-то трагично звучит.

Хотя до этого, слава богу, пока не дошло: людям и себе хватает, и на продажу остается. Если б еще пользовались рекой по-человечески…

Джама навсегда запомнил свою первую настоящую рыбалку. Тот азарт, то первобытное, искреннее ощущение добытчика и покорителя природы. Снимали больших осетров с ужасных, в палец толщиной, стальных крюков перемета. На этих же крюках тащили их за лодкой для разделки.

На биваке доставали икру из ястыка и тут же, сварив тузлук, соленый раствор, засаливали ее в большом чане. Отец научил Джаму рукой чувствовать степень солености икры. Очень просто: опускаешь ладонь в воду, начинаешь осторожно, по кругу, перемешивать плавающую в ней икру. Чем больше соли – тем плотнее икринки, как легкая дробь она начинает постукивать в пальцы. Значит, достаточно.

Осетров Джаме было не жалко. Длинные, хищные, остромордые, они за миллионы лет существования там, в темной воде, тоже многих обитателей лишили жизни. И с той же целью, между прочим, – набить живот.

А еще – они умирали молча.

Не то что белуга.

Одна попалась в свое время – рыба уже тогда была редкая. Так буквально плакала высоким гортанным голосом, бессильно раскрывая круглую широкую пасть.

Джама был готов ее отпустить. Отец не позволил, хотя тоже был шокирован.

С тех пор Джама потерял вкус и к рыбалке, и к охоте. Хотя никогда не принадлежал к людям, агитирующим за любовь к животным. Он не собирался становиться вегетарианцем.

Катер, выдавая не более пятой части своей мощности, тихо плыл по ерику. Джама плавно перекладывал руль, повторяя неспешные извивы русла. Можно было и добавить газа, он отлично знал фарватер, но не хотелось. Все вокруг способствовало умиротворению – и тихая солнечная погода, и склонившиеся к воде ветви ивы, и плескавшая в заводях крупная рыба, и взлетавшие заранее осторожные утки. А над головой расчеркивала небо небольшая стайка караваек – эти красивые пернатые прилетели сюда прямо из Красной книги.

Короче, лепота.

А что, заслужил Джама Курмангалеев двухдневный отдых. Поймал-таки Грязного на горячем. Что было совсем непросто. Грязный, несомненно, негодяй и убийца. Но – ловкий и опытный. А еще почему-то оказался нужным серьезному человеку. И этот человек все сделал, чтобы гаденыш Сергей Краснов по кличке Грязный как можно дольше прожил на свободе.

Капитан Курмангалеев ловил Краснова два года. Прямо с момента того страшного, дикого и – самое, может быть, главное – глупого происшествия в поселке Волжанка. Там четырежды судимый Грязный работал всю навигацию. Официально – слесарем в порту. Неофициально – офицером по особым поручениям у человека, которого Джама вслух даже называть не хочет. И не потому что боится – капитан Курмангалеев мало чего на этом свете боится. А потому что все так завязалось-перевязалось…

Наверное, надо сделать шаг назад.

Семья у Джамы – состоятельная. Даже по небедным астраханским меркам. Отец – коммерсант, оптовая торговля с Москвой и Казахстаном. Рыба, овощи. Младший брат – юрист, сначала работал в прокуратуре, теперь имеет собственную адвокатскую контору, но в основном помогает отцу в главном бизнесе. Младшая сестра замужем за очень состоятельным и влиятельным москвичом, тоже лезгином.

Короче, положение обязывает.

Отец спокойно воспринял, когда Джама не пошел на юридический, а уехал в питерскую мореходку. Гораздо менее спокойным он стал, узнав, что Джама принял назначение на Северный флот, на один из оставшихся в строю ракетных крейсеров. Служба продолжилась всего полгода, но не отец был тому причиной – флот стремительно разваливался, офицеров сокращали. Джама пытался удержаться за океан, еще полтора года проходив на северах рыбаком. Но и эта компания разорилась.

Он вернулся домой.

Семья была счастлива. Хочешь – в торговлю, хочешь – в порт. Наконец, с его дипломом, можно было плавать по Каспию и по реке – семья как раз собиралась приобретать первое судно класса «река-море».

Джама сказал – нет. И пошел в угрозыск.

Удивил всех.

Постепенно отцово удивление и раздражение сменилось – не пониманием, конечно, но – уважением. Джама четко нес свою службу, очень медленно «обрастая» званиями, звездочками и должностями – для этого он был слишком не гибок. Бандита – в тюрьму невзирая на то, кто его заказчики. Насильника – в тюрьму невзирая на то, кто его родители.

В таком режиме прошло, ни много ни мало, почти десять лет.

Капитан Курмангалеев так и остался оперуполномоченным, не вовлеченным ни в какие коммерческие механизмы. Он так и остался сам по себе, не встроившись ни в какие команды и структуры. Впрочем, никто на него особо и не давил. Во-первых, за Джамой стояла сильная и состоятельная семья. Во-вторых, при любой власти необходимы люди, которые умеют ловить убийц.

А Джама умел.

И когда Краснов сделал то, что сделал, – ловить его поручили лично Джаме.

Курмангалеев до сих пор с тоской вспоминает подробности того дела.

Грязный явно был на чем-то психически надломлен. Не было там ничего настолько провоцирующего, чтобы заставить Краснова пойти на такое.

Но ведь пошел!

Случайно попав на свадьбу – буквально мимо проходил, – напился, устроил драку. Из ресторана его выкинул лично жених – механик речного буксира. Дал такого пенделя, что Грязный метров десять пролетел – речник был недюжинных физических возможностей.

В большинстве случаев такое становилось концом приключения. Здесь же – стало началом отвратительного преступления.

Болезненно самолюбивый Краснов еще на зоне отличался жестокими методами поддержания своего авторитета. На воле, впрочем, вел себя тихо, подчиняясь требованиям своего серьезного работодателя.

Здесь же, видимо, какая-то пружинка лопнула, а собственного понимания, что у людей допустимо, что нет, Грязный вообще никогда не имел.

Он отследил счастливую пару, залез к ним в дом – все родственники ушли, освободив молодоженам территорию, – и, приставив нож к горлу невесты, приказал механику пристегнуть себя наручником к батарее. Пообещал немедленно отпустить девушку и разбираться только с ним. Непонятно почему, но механик поверил. Наверное, потому что сильно любил свою только что обретенную жену. Дальше все было очень мерзко. У Грязного имелось пять пар металлических и пластиковых наручников – часть его «работы» в порту. Все они пошли в ход, плюс – кляпы в рот несчастных супругов. Затем гнусное изнасилование женщины на глазах мужа.

Даже по меркам дурного бродяги за пинок он отомстил с избытком. Но, осуществив свой план, дополнил его очередной мерзостью – убил обоих.

Личность преступника установили мгновенно. А вот ловить его Джаме пришлось два года. И это были два неприятных года.

Казалось, все налицо. Кто может заступаться за эту нечисть?

Однако заступники нашлись. Правда, в очень своеобразном виде. Попросили через посредников один год, чтобы Краснова не трогали, после чего сдадут сами. Разумеется обещали много приятного при принятии предложения. И много неприятного при отказе.

Джама визитеров послал. В итоге гонялся за Красновым вдвое дольше, чем предлагали доброхоты. И трижды едва не поймал бандита, став живым кошмаром его поганой жизни. Но едва – на такой работе не считается. Всегда кто-то сильный Краснову вовремя помогал: с новым паспортом, с новым местом работы. Даже с пластической операцией, результаты которой сильно усложнили работу Джамы.

И вот, наконец, Джама его все-таки поймал. Теперь остается надеяться, что те, кто прикрывал бандита в бегах, не станут помогать ему вырваться на волю. Впрочем, это даже по нынешним беспредельным меркам все же кажется перебором.

Единственно, чего капитан Курмангалеев не мог долго понять, так это смысл работодателю держаться за такого урода. Пришлось лезть чуть не в археологические изыскания. Обнаружились три дружка. Вместе ходили в детский сад. Потом в школу. Потом на танцы. После чего двое пошли в вуз, третий – на зону. Одному из двоих Грязный и прислуживал. Первый шагнул вообще высоко и в данный момент работал в Москве, хотя и оставался в астраханских темах.

Самым печальным результатом изысканий оказалось следующее. Его любимая девушка, Лейла, которая ждала Джаму все годы его флотской жизни, была дочерью работодателя Краснова, Амира Булатова. И одно дело – отказать в некоем одолжении некоему бизнесмену, другое – отцу своей будущей жены, на востоке это все очень непросто.

И все равно Джама отказал.

Остался без Лейлы.

Ладно, чего тоску наводить.

Джама прибавил газу, благо ерик значительно расширился, образуя большую заводь, обильно поросшую лилиями и кувшинками.

Сюда бы с Лейлой.

Но – невозможно.

Последний раз он видел ее два года назад. Уже замужней и с животом. При встрече отвернулась, то ли не желая его видеть, то ли боясь расплакаться.

Джама про себя решил, что следующей встречи постарается избежать.

Подплыв к медленной воде большой заводи, он заглушил мотор, наклонился к реке и вытащил через низкий борт две желтые кувшинки и три белых лилии. Все – с метровыми мокрыми стеблями. Эти – точно не из Красной книги: водной растительности становилось даже слишком много, снасти запутывались.

Скромный букетик предназначался Анюте. Они с Андреем Туровым, мужем-биологом, жили все лето на крошечном острове в низах реки. Что-то важное исследовали. Зимой уезжали в Москву, где, как говорил Андрей, «отписывались». Их научные труды Джама не читал, однако знал, что Андрей давно защитил кандидатскую диссертацию, а Анюта свою готовит. Детей у них пока не было, так что весь пыл уходил на науку. Впрочем, Андрей уже говорил Джаме по телефону, что ситуация с детьми у них скоро должна измениться. В лучшую сторону.

А еще они здорово пели под гитару.

Туровы среди местных считались слегка чокнутыми, но – чокнутыми безвредно. Им на островок привозили молоко и овощи, помогали расставлять на реке их хитрую аппаратуру. И еще удивлялись, как можно лучшую часть жизни отдать комарам и рыбам, имея квартиру в городе Москве.

Туровым же пока все нравилось. Они даже расстраивались, понимая, что, как только появится детеныш, привычную жизнь придется менять. Хотя заводить детеныша уже давно пора: Анюта – женщина крепкая и здоровая, напитанная волжской силой, но годочков ей было столько же, сколько Джаме – тридцать два. Так что этот сезон вполне мог стать последним.

Джама вез ребятам не только лилии.

Еще он купил новых дисков к видику, они просили. И новую гитару – старую в прошлый раз ухитрились оставить рядом с костром.

Капитан собирался прожить у них дня три, благо в хибаре имелось несколько комнатушек, никто никому не мешал.

Джама даже распределил, чем будет заниматься.

Первый вечер – слушать Анютины песни и Андрееву гитару. Поесть вкуснейшей ухи – тоже в программе праздника, Туровы это умеют круче, чем исконные волгари. А потом спать. Даже не до утра – до следующего вечера. Потом поесть и снова спать. Теперь уже до утра.

На третий день Андрюха свозит его на куласе к лотосам, на взморье – там мельче, вода прогрелась, и они уже вовсю цветут. Каждый год Джама с Туровыми едет на них смотреть. И, дай бог, еще не раз увидит и лотосы, и ребят.

Ну а потом – в город. На работу.

Начальник за отловленного Краснова готов дать отпуск. Только Джама не очень представляет, как его будет проводить.

Лейлу не позовешь и к ней не приедешь. На курорт – скучно. Да и не просить же денег у отца или брата.

Нет уж, лучше на работу. Руководство точно не будет возражать – уголовной нечисти в городе достаточно.

Ходу осталось немного, максимум минут тридцать.

Ерик кончился, выйдя на широкий проток. Здесь всегда так: в какую сторону ни пойдешь, встретишь рукав, проток или ерик. Географическая карта похожа на голубую паутину с нанизанными на нее голубенькими же пятнышками озер. По протоку плыть с четверть часа, если быстро. Затем еще столько же – совсем уже запутанными ходами к хижине ребят. Джама затруднился бы объяснить путь на словах, но руки и руль все сделают сами, GPS, с ГЛОНАССом вместе, у любого урожденного волгаря сидит внутри, то ли в мозгу, то ли в сердце.

Вот уже и домик их виден.

Туровский остров совсем невелик, метров сто в диаметре. Круглый и плоский. В половодье его заливает целиком, поэтому домик стоит на высоких деревянных сваях. Растительность под домиком тщательно выкошена – там Туровы тоже ищут какие-то свои научные надобности.

Вообще, Джама ребят и за науку уважает. Это вам не шнобелевские премии. Их труд сразу шел в дело. Джама сам привозил к ним своего родственника, за акватехнологией, которая, до тех пор, пока не подтвердилась практикой, сильно смахивала на фантастику. Но родственник все подтвердил и результаты снял на видео, хотя выглядит оно по-прежнему слегка волшебно. Джама лично приезжал смотреть, как это устроено.

Довольно большое поле. Очень ровное, с крошечным уклоном. По всему полю выкопаны ямы. В ямах – вода: из-за уклона во время половодья заполнять поле очень легко. Ранней весной в ямы высаживается рыбья молодь, то, что здесь называют частик. Кормят как скотину, комбикормом. Ну, не только, конечно. Туровы тут очень многое наисследовали и напридумывали. В итоге к осени в ямах сидят уже совсем немаленькие сазаны и другие рыбины. Остается их достать и продать: родственник возит живую рыбу в город, но на следующий год планирует собственный мини-заводик, чтобы расширять производство.

На этом, кстати, чудеса не кончаются.

На следующий сезон в те же ямы высаживают… помидоры! Удобренные обильным рыбьим пометом, томаты растут быстро, а на вкус и цвет бесподобны. На третий год в ямы снова заселяется рыба.

Короче, молодцы Туровы. Не зря едят свой хлеб. Это вам не нанотехнологии по распиливанию госбюджетов.

Джама мягко въехал носом катера на пологий берег. Собрался привязать его за специально вбитый кол, как вдруг остановился.

Прислушался.

Не было ничего подозрительного.

Разве что – тишина.

У ребят всегда было шумно: либо радио играло, либо разговаривали, либо что-то шкворчало на плите или костре.

Может, уехали куда?

Но вон их лодка, допотопная весельная пластиковая «Пелла» с крошечным электромотором. И тоже не привязана. Рядом – длинный кулас. Больше им уплыть не на чем.

Чудеса.

– Ребята! – крикнул Джама. – Что не встречаете?

Тишина.

Лишь один звук пробивал эту размешанную в теплом воздухе вату.

Как весенняя капель. Только какая-то замедленная.

Джама определил направление.

Напряг глаза.

Под домиком, прямо у сваи, лежала большая жестяная крышка от кастрюли. Вот на нее и капали капли.

Вот они и выдавали странный звук.

Капли были черного цвета. Но Джама уже понял, что это просто обман зрения. И настоящий цвет у них – красный.

– А-а-а-а!!!!! – на весь мир заорал капитан. – Где ты, тварь?!! Я вырву твое сердце!

И в этот момент раздался выстрел.

4. Нижняя Волга, Астрахань. Краснов

Иногда мне кажется, что я ненавижу всех.

Весь мир.

Но проходит минута, и я понимаю, что это не так.

Вон сосед мой, Васильич. Жили вместе до первой ходки, семнадцать лет. В крошечной двухкомнатной коммуналке. Ни разу не поссорились.

И после, как откинулся с зоны, – мать-то уехала в свою однушку, – тоже ладили мирно.

Я, кстати, и ее, хоть виню за многое, но ведь не ненавижу.

Скорее надо говорить о том, что это мир ненавидит меня. По крайней мере, те его представители, которые рядом. А я – всего-навсего даю ему отпор.

Сколько было воя, когда я поучаствовал в свадьбе в Волжанке. Сам читал в газетах. А увидел себя в телике – даже гордость какую-то почувствовал.

Да, был бы трезвый – ограничился бы чем-то менее вызывающим. Ну, может, крест бы ему на жирной щеке вырезал, и все. Но разве я начал первым?

Я даже согласен, что нажравшегося гостя можно вытолкать со свадьбы. Но сделай это тихо. Не при всех. Ну, в морду дай.

Только никогда – никогда! – не называй меня вонючим ублюдком.

Я – не ублюдок!

Даже если мать родила меня непонятно от кого. И тем более – не убогий, если смог оттрахать невесту этого здоровяка. Мочить их было не надо, но меня слишком взбесили, сложно было остановиться.

Да ладно, хрен с ними. Они – уже на небе, я тоже могу туда в любой момент попасть. Во всяком случае, это лучше, чем дожить жизнь где-нибудь в поселке Харп, на зоне для пожизненных, видя только грязные бетонные стены да слыша насмешки тупых конвоиров. Уж лучше пуля этого сумасшедшего Джамы.

А он, кстати, мне вполне симпатичен. Такой же неформал, как и я. Только с другим знаком. Про неформалов я немало прочитал, пока сидел – благо, времени хватало.

Ни он, ни я не хотим жить по правилам, придуманным подлецами. Хотим остаться свободными.