Записки разумного авантюриста. Зазеркалье спецслужб

И. Б. Линдер

Записки разумного авантюриста. Зазеркалье спецслужб

Предисловие

Неизвестная действительность

История каждого государства неразрывно связана с политической системой и сложными механизмами управления, как явными, так конечно же и тайными. В повседневной жизни большинство людей даже не задумывается о всей сложности и, порой, непредсказуемой многоуровневости таких скрытых и тайных механизмов регулирования жизни государства и множества его структур.

Ушедший XX век, принесший две глобальные мировые войны, огромное количество национальных и международных революционных событий, стал тем временным отрезком в истории развития человеческой цивилизации, когда создавались или реорганизовывались совершенно уникальные секретные институты государства, призванные решать сверхтонкие и практически всегда «экстраконституционные» задачи такими же экстраординарными методами.

В работе «классических» политических и военных секретных и специальных служб порой возникали странные ситуации, когда некто неизвестный решал или завершал задачи, которые следовало решать именно общеизвестным «классикам» спецслужб. Это вызывало странное ощущение некоего «Зазеркалья», в котором развивалась своя совершенно неизвестная жизнь.

В силу специфики своей службы мне нередко случалось соприкасаться с проявлениями этого «Зазеркалья», когда под общеизвестным обликом партийно-государственного деятеля высочайшего ранга вдруг прорисовывался человек, в высшей степени владевший искусством оперативной и даже оперативно-боевой деятельности. Это конечно же вызывало удивление и укрепляло уважение к многогранности личности высшего руководства страны. Но порой удивление возникало при столкновении с совсем молодыми людьми весьма респектабельного для СССР вида, мелькавшими то в одной «горячей точке» планеты, то в другом «особо горячем регионе». Причем в большинстве случаев они внезапно там появлялись в одиночку или в составе некоего небольшого интернационального сообщества, не всегда понятного с позиций «ортодоксальной службы», и так же внезапно исчезали после разрешения наиболее острых, а порой и кровавых ситуаций.

Подобные «сиюминутные» службы создавались политическим руководством многих государств издревле для выполнения повелений или прихотей верховных владык громадных империй или временных «владык мира». Искусство тайной войны всегда требовало и требует небольших, но очень многообразных и, что более важно, непересекаемых друг с другом «армий», призванных реализовывать высшие интересы всеми возможными и невозможными силами и средствами. Причем создавались и функционировали такие структуры не только во времена глобальных военных конфликтов, что было бы логически вполне объяснимо. Но и во времена «мирного» противостояния и во времена межвоенного затишья прагматические и прозорливые руководители старались создать все более и более эффективные механизмы доведения своей воли до ожидаемого и, главное, гарантированного результата. Понятно, что в подобных ситуациях «цена вопроса» просто никого особенно не интересовала.

Наше время приоткрывает ряд завес над подобными структурами, которые далеко не так однозначно и доверительно встречаются современниками. Это и понятно. Человечество охотно воспринимает только те истины, которые соответствуют принятым и признанным шаблонам и неким логическим клише. Но мир всегда шире, объемнее и многограннее того представления, которым на каждом этапе своего развития пользуются передовые умы цивилизации.

В настоящем издании читатель соприкоснется с уникальными историческими фактами, воплощенными в художественно-детективную форму и увлекающими своим динамичным сюжетом. Но вчитываясь в события, изложенные на страницах книги, вдумайтесь в многообразие малоизвестных и совсем неизвестных структур и внутренних механизмов, управляющих нашим столь хрупким и нестабильным миром по крайней мере в последние несколько тысяч лет.

Сюжеты, относящиеся к событиям 70–90-х годов XX века, имеют четкую автобиографическую направленность для автора этого повествования, которому посчастливилось или пришлось (здесь глагол выберет сам читатель) принимать участие или быть «активным свидетелем» большинства описываемых событий. Просто так сложились его жизнь и судьба. И эти же стечения обстоятельств позволили в более позднее время описать часть известного материала в уже опубликованных изданиях, посвященных секретным службам нашей страны и многих других государств. Встречи и общение с уникальными специалистами тайных операций, «выдающиеся случайности», благодаря которым порой достигаются практически недосягаемые результаты, – все это обыденность нашего бытия. И практически вечный груз молчания, который огромным прессом давит на сознание каждого сотрудника, когда-либо соприкасавшегося со специальными видами деятельности. Нашему автору повезло, он имеет дар и возможность в доступной форме, но только «в части, касающейся» знакомить читателя с уникальными историческими событиями из мира секретных служб.

В этом издании не только автобиографическое изложение событий, сделанное человеком, многие годы своей жизни отдавшим защите своей страны, но и дань тем, кто, всегда оставаясь в тени, воспитывал, готовил, обучал, направлял, делился бесценным опытом, руководил, консультировал и прикрывал людей переднего края. Эта книга – частица памяти об ушедшей эпохе, ушедших государствах, людях и событиях, благодаря которым сегодня существует наш хрупкий, неизвестный и небезопасный мир.

ДРОЗДОВ Юрий Иванович, Начальник Управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ СССР в 1979–1991 гг.

Генерал-майор государственной безопасности

Мы живем в странном и совершенно непредсказуемом мире, который сами то создаем, то разрушаем своими же мифами, шаблонами и привычками. Мир меняет наши представления об окружающем, и мы тут же стараемся изменить его с помощью новых представлений, концепций и очередных мифов. Иногда человечеству удаются эти эксперименты и реформы, но чаще всего революционные перемены с течением времени растворяются в море рутины, исчезая на какое время или навсегда.

Приходит новая эпоха, и старые идеи в новой интерпретации вновь овладевают людскими умами, вновь начинают доминировать в сознании человечества или будоражить какую-то его часть. Таково наше бренное, порой творчески-прагматичное, но в конце концов суетное существование.

Социальные доктрины перманентно овладевают умами наиболее продвинутой части человечества и порой воплощают в жизнь в запланированных, но чаще всего в достаточно искаженных по сравнению с первоначальным замыслом формах. Многим они несут духовное обновление, возможность совершенно радикальной самореализации. Многих эти нововведения разоряют или лишают жизни самыми кровавыми и изощренными способами.

Любая социальная реформа, а тем более революция – это многосложный и очень болезненный процесс изменения системы нравственных координат всего социума и переоценки ранее сложившихся представлений о ценностях. Мы часто забываем, что сами хотим и ждем важных и нужных перемен, но когда они наступают, оказывается, что они не только важные и нужные, но жестокие, непоследовательные, капризно-переменчивые и практически всегда чрезвычайно кровавые.

Люди в ужасе мечутся в поисках новых опор, новых правд, более гуманного и адекватного мироустройства. Происходит социальный взрыв. Что-то якобы косное и отжившее покидает этот мир, а потом по прошествии времени вновь нарождается на свет уже в неузнаваемом обличье, будоража сознание и выворачивая наизнанку неискушенные души, чтобы через какое-то время вновь отмереть и покинуть этот мир.

Как говорил Екклесиаст: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».

Покидание мира

Новый год, казалось, не хотел наступать в атмосфере праздника и веселья. Погода была слякотной, столбик термометра никак не желал опускаться ниже плюс четырех-пяти градусов. Да и апрельские островки грязного снега посреди декабря никак не соответствовали представлениям о кануне Нового года, которые мы впитали с молоком матери и вынесли из бабушкиных сказок.

Банальности преследуют нас повсюду и делают жизнь традиционно предсказуемой. А вот когда ситуация становится нестандартной, банальность вдруг превращается в нечто привычное, желанное и объяснимо-близкое, ставшее чем-то вроде нашей второй натуры.

Звонок был совершенно обычным, как и множество других таких же звонков, методично разряжающих батарею моего сотового телефона. Марина произнесла сдержанно-стоическим тоном:

– Час назад папы не стало…

Мы все давно знали о его страшной болезни и о том, что на этой стадии ее развития рассчитывать на чудо уже не приходится. Борьба с недугом шла на протяжении нескольких долгих и мучительных лет с переменным успехом и с огромными человеческими потерями. Несколько раньше внезапно ушла из жизни его жизнерадостная супруга, которая всегда была душой нашей и любой другой компании. Обладая актерскими способностями и мощной энергетикой, она щедро делилась своим жизнелюбием с окружающими, вселяя бодрость и уверенность в завтрашнем дне даже в самых отчаянных пессимистов. И вдруг сердце этой сильной и доброй женщины не выдержало напряжения очередной стычки в битве за жизнь близкого человека.

Слова Марины звучали как-то неприлично обыденно. Мы обсуждали вопросы участия в траурных мероприятиях как нечто само собой разумеющееся. Вскоре разговор был закончен, но я некоторое время продолжал сжимать трубку в руке, ощущая внутри какую-то омертвелую пустоту. А экран еще долго светился, словно телефон завис, пытаясь охватить своим ограниченным электронным умишком истинный смысл простых слов: «Час назад папы не стало…»

Командировка начиналась как-то со скрипом. То возникли вопросы с программой, то рейсы совершенно разных авиакомпаний просто категорически отказывались состыковываться. То у меня не оказалось к нужному сроку паспорта соответствующей категории, в котором нужно было к тому же поставить кучу разнообразных виз. То вдруг финансы запели романсы, хотя в доме всегда было полно денег, и вполне могло случиться, что ехать придется вообще на свои кровные.

Мы все бессмысленно суетимся, в этом причина того, что мы загнаны жизнью, как лошади на изматывающих скачках. Но если нет движения, не будет и результата. Некоторые старшие товарищи при виде моей назойливой персоны старались молча и побыстрее открыть сейф, вынуть все необходимое и, получив мою подпись на отчетном документе, столь же быстро и со вздохом облегчения захлопнуть за моей спиной дверь. У некоторых при моем появлении кривилось лицо в вежливой, но фальшивой улыбке. У других губы начинали шевелиться в беззвучной матерной скороговорке. А кое-кто даже заходился, словно хронический астматик, в удушающем кашле.

И вот благодаря неимоверным усилиям за три дня до вылета все было готово, но возникла обычная для подобной ситуации вынужденная пауза, во время которой ты просто не знаешь чем заняться. Я многократно проверял все документы и в который уже раз старался вычитать что-либо новое и доселе неизвестное в рабочих материалах, планируя варианты реализации очередного задания.

Под утро перед вылетом сон был поверхностным и тревожным. Снилась всякая детективная чепуха с погонями, перестрелками и какими-то ужастиками – верный признак проблемной поездки. Однако на этой стадии обошлось без сюрпризов. Машина, как положено, ждала у подъезда. В Шереметьево-2 примчались загодя. Оформление прошло как обычно: чисто выбритый и чуть освеженный коньяком, Питон, один из моих сопровождающих, вырос передо мной как из-под земли и, бросив на меня строгий взгляд, «конфисковал» мой шикарный пилотский кейс из крокодиловой кожи, предмет зависти многих новоявленных бизнесменов первой перестроечной волны.

Вместе со вторым сопровождающим мы прошли в зал первого класса, где уже был накрыт наш любимый столик в дальнем углу. Питон появился минут через десять, неся мой кейс и традиционную бутылку «Хеннесси» из дьюти-фри. Молоденькая продавщица, семенившая за моим двухметровым товарищем, привычно положила передо мной чек и, получив соответствующую купюру в СКВ, улыбнулась на величину неспрошенной сдачи и вальяжно удалилась, чуть покачивая округлыми бедрами. Мужики проводили девчонку восхищенными взглядами и, покачав головами, отработанным движением обезглавили бутылку шикарного коньяка.

– Улетать с Родины и возвращаться на Родину надо под анестезией, – привычно прозвучал наш первый тост, и обжигающая жидкость разлилась благостным теплом по телу.

Я заказал уже третью чашку кофе и третью перемену закуски, а мужики, разменяв очередную сотню баксов из моего бумажника, допивали вторую бутылку коньяка за мою поездку. Молоденький старлей проскользнул в зал, подскочил к Питону, что-то шепнул на ухо и так же моментально исчез из зала.

– Борисыч, гони еще сотню, а лучше полторы – задержка рейса.

Питон привычным жестом смахнул со стола купюру и, четко выдерживая линию, проследовал в известном направлении, чтобы через несколько минут появиться с очередной порцией незаменимого для его жизненного равновесия живительного напитка.

Второй сопровождающий задумчиво смотрит на меня, чуть поглаживая свой подбородок.

«Сладкая жизнь» советских дипломатов. Европа. 80-е годы

– Как будет с пересадкой? – не то спрашивая, не то констатируя, задумчиво произносит он.

– Прорвемся. Если что, переночую и вылечу утренним рейсом, – пожав плечами, отвечаю я, заказывая новую порцию закуски для своих коллег.

Питон уже возвращается, строго поглядывая на окружающих и сжимая в могучих руках дорогую бутылку с бесценным напитком. «Протокол отлета» требует неукоснительного соблюдения, поэтому мы продолжали действовать в том же духе до самого объявления посадки на самолет.

Наконец, самолет после долгого опоздания взлетел и взял курс на Мадрид. Полет предстоял долгий, и я поудобнее устроился в салоне первого класса. Половину салона экономического класса занимали спортсмены сборной страны, летевшие на международные соревнования. Рослые и крепкие молодые ребята в фирменных костюмах излучали уверенность и молодой задор, постоянно шутили со стюардессами и друг с другом, а их тренеры, сидя со мной в одном салоне, деловито обсуждали какие-то проблемы предстоящих соревнований и возможные тактические комбинации. Остальные пассажиры читали, ели, пили или спали, коротая, каждый по-своему, долгие часы полета…

Огромный аэробус плавно вышел из виража и, снизившись, мягко коснулся бетонной полосы мадридского аэропорта, освещенного прожекторами. В терминал пассажиры вошли, почти не останавливаясь. Полусонные пограничники быстро нашлепали визы в наши паспорта и мгновенно испарились, закрыв свои кабинки. Багаж долго не появлялся на мерно вращающейся ленте, и пассажиры, скучая, слонялись по пустому терминалу, чертыхаясь и проклиная нерасторопность испанских служащих.

Я сразу обратил внимание на высокого, слегка сутулого мужчину, к которому бросились руководители сборной, наперебой задавая бесконечные вопросы. Мужчина неспешно и как-то по-домашнему объяснял своим соотечественникам, что все готово, что, несмотря на долгую задержку, автобусы ждут спортсменов, что в гостинице уже заказан ужин, а утром их ждет столь необходимая тренировка. Наконец все успокоились, и, когда на транспортерной ленте появились первые чемоданы, все бросились за своим багажом.

Вот теперь настало мое время. Я приблизился к незнакомцу, представился и передал привет от известного знакомого. Тот вежливо поздоровался и настороженно посмотрел на меня. Пришлось достать одну из специально заготовленных для такого случая бумаг. Изучив ее, незнакомец молча вернул бумагу мне и вкрадчивым голосом произнес:

– Пожалуйста, подождите меня, я отправлю делегации и вернусь. У вас есть багаж?

Я молча показал взглядом на стоявшие у моих ног кейс и сумку-чемодан с ярлыком VIP-зала.

– Подождите, пожалуйста, – мягко улыбнувшись, повторил он и пошел размещать спортсменов в стоявшие у входа в терминал автобусы.

Вскоре все пассажиры покинули зал, в котором остались лишь дремлющие за стойкой таможенники, спящая сотрудница авиакомпании «Иберия» и несколько праздношатающихся испанцев, которые неизвестно чего или кого ждали в пустынном и гулком зале международного терминала.

Незнакомый мужчина возник в дверях терминала. Приблизившись ко мне, он забрал мои авиабилеты и удалился в сторону спящей сотрудницы авиакомпании. Разговор был недолгим. Вскоре женщина опять опустила голову на сложенные руки и задремала, а мой новый знакомый вернулся ко мне:

– Все улажено. Вы можете лететь на острова любым завтрашним рейсом. Сейчас уже поздно. В город ехать не рекомендую, не успеете разместиться в отеле, как уже нужно будет возвращаться обратно, а с их расторопностью запросто можно опоздать.

Он кивнул в сторону двух молодых испанцев, которые с подчеркнуто отсутствующим видом курили в дальнем углу зала, изредка поглядывая на нас. Я отметил про себя, что они удивительно похожи друг на друга: у обоих оливкового цвета глаза и тонкие черные усики над верхней губой.

– Давайте поужинаем, Юрий Константинович, – предложил я, чем вызвал его удивление.

– Давайте, – понимающе улыбаясь, произнес он.

Его улыбка была обезоруживающе приятной и располагающей. Я улыбнулся в ответ и промолчал.

Мы, не торопясь, прошли в ночное кафе, я с наслаждением утолял голод, а мой знакомый лишь пил сок и незаметно поглядывал по сторонам. Ужин прошел в полном безмолвии. Мы просто присматривались друг к другу.

Наконец Юрий Константинович прервал молчание и спросил:

– У вас открытая дата в билетах, когда планируете возвращаться?

– Все зависит от погоды и от загара. Если надоест купаться и жариться на песке, то вернусь уже на следующей неделе, а если не надоест, то виз хватит практически на год.

Внимательные глаза моего собеседника изучающе сканировали мое лицо. Он сделал несколько маленьких глотков:

– А сок здесь на удивление хороший. Я оставлю вам свой телефон. На всякий случай.

Я молча кивнул. Ужин закончился, мы поднялись и, прощаясь, пожали друг другу руки. Он посмотрел на меня каким-то домашним взглядом, от чего на душе стало немного теплее и спокойнее. Он встал и, слегка сутулясь, медленно удалился. Двое оливковоглазых испанцев сверлили взглядами его спину. Мне оставалось только взять свой багаж, перебраться по переходу в терминал внутренних испанских линий, найти в углу скамейку и, уложив за себя багаж, погрузиться в чуткое забытье…

Знаменитый московский многогранник на Пехотной всегда был окружен неким ореолом таинственности и слыл образцом системной субординации. Последнее приобретает особую важность в те моменты, когда подобное ведомство официально прощается со своими навсегда выбывшими из списков личного состава сотрудниками. Я имею в виду траурную церемонию.

Небольшие группки людей концентрировались около ворот или в небольшом дворике перед залом прощания. По этой концентрации, и по перешептыванию, и по громким, малохарактерным для процедуры похорон возгласам можно было практически безошибочно определить, кто с кем знаком, сколько лет люди не виделись и где им довелось вместе служить. Представители других, случайно сформировавшихся групп здоровались более сдержанно и, внимательно вглядываясь в лица друг друга, старались понять, почему их визави оказался здесь и сейчас и что связывает его с тем, с кем вскоре им предстоит прощаться в траурном зале.

Вытянутые колени штанов сотрудников среднего звена резко контрастировали с элегантной строгостью вертикальных стрелок на безукоризненно выглаженных брюках старшего начальствующего состава. По взглядам, приветствиям и ритуальным особенностям рукопожатий можно было составить четкое представление о месте каждого из них на служебно-карьерной лестнице. И только ближайшие родственники покойного оставались не охваченными этой невидимой системой координат под названием субординация.

Люди перебрасывались отрывочными фразами, вспоминая усопшего или какие-то подробности общего прошлого, иногда подходя к родственникам и стараясь теплотой слов смягчить горечь потери. Эта процедура, свидетелем которой мне приходилось быть далеко не единожды, всегда производила на меня впечатление некоего формализованного действа, разыгрываемого в соответствии с протоколом, выработанным много десятилетий назад в недрах закрытого сообщества, которое и сегодня старается избегать любых новшеств во всем, а тем более в вопросах прощания с умершими или погибшими сотрудниками.

Машины разных марок, различных классов и уровня престижности то и дело парковались около ограды. Участники церемонии, сняв обертки с траурных букетов, постепенно скапливались перед крыльцом, дисциплинированно присоединяясь к очереди в самом ее конце, а значит, и в самом начале этого конвейера скорби. Пришедшие позже бросали косые взгляды на незнакомцев и с подчеркнутой вежливостью сторонились их, стараясь не выходить за рамки своего микросообщества.

Ожидание затягивалось. Темы разговоров все больше теряли связь с основной причиной встречи. Обсуждались служебные перестановки, перспективы карьерного роста, пенсионные дела и личные неурядицы, вспоминались какие-то далекие события. Люди продолжали жить своими интересами и проблемами, прекрасно понимая суету и тщетность многих, если не большинства, своих усилий. Но такова уж сущность человеческой натуры: остановить это броуновское движение в социуме способна только смерть, переводящая безостановочное движение из биологической и социальной сферы в сферу неорганическую, где всякая суета прекращается раз и навсегда.

Наконец гроб вкатили на тележке-катафалке в зал и установили на постаменте. Обнажив головы, присутствующие провожали взглядом тело покойного, обмениваясь удивленными взглядами и репликами. Смерть никого и никогда не красит, но тяжелая, мучительная болезнь практически до неузнаваемости изменила облик высокого сильного мужчины. Он стал похож на высохшую мумию, обтянутую пожелтевшей кожей. Друзья с трудом узнавали своего боевого товарища и еще больше мрачнели, опуская взгляды в пол…

Пол был приятно прохладным. В пекле юга и при дефиците питьевой воды это было спасением, но спасением, опасным своими последствиями. Прохлада пола манила, но одновременно увеличивала шансы свалиться с тяжелейшей простудой. Я нехотя надел шлепанцы и продолжил мерить свое бунгало шагами. Все складывалось великолепно и одновременно ужасающе отвратительно.

Неожиданный и быстрый успех моего предприятия породил массу сопутствующих проблем. Жуткая и гремучая смесь переживаний лишила сна или вернула в него кошмары, основательно забытые со времен раннего детства. Внутри все клокотало. Опресненная вода в душе не снимала напряжения, а погружение в море скорее походило на заплыв в теплом бульоне первобытного океана.

Одно приносило облегчение, и то лишь на короткое время: давнишнее изобретение советских морпехов в виде смеси малибу, старого и крепкого семидесятишестиградусного ямайского рома и холодного кокосового молока с добавлением мелко колотого льда из дистиллированной и прокипяченной воды. Но злоупотреблять этим удовольствием в угоду потенциальной ангине совсем не хотелось. Накопленная энергия не могла найти выхода, и я метался целыми днями по комнатам глинобитного домика с традиционной испанской вентиляцией, которая позволяла обходиться без кондиционера, но не могла спасти от вынужденного, приводящего в исступление бездействия и ожидания.

Все возможные связи были потеряны, оставалось еще несколько дней, которые необходимо было просто пережить, чтобы потом спокойно выбираться из всей этой жаркой августовской кутерьмы. Надо было принимать решение. Наконец мысли выстроились в более или менее стройную шеренгу и, будучи расставленными по местам, позволили создать целостную картину происходящего.

Да, необходимо рискнуть и позвонить, обозначившись и построив хотя и тонкую, но все-таки реальную линию подстраховки. Телефон никак не хотел соединяться с континентом, выдавая нечленораздельное бульканье и электрический треск за подобие своей активности. Только через полчаса тщетных и неудачных попыток удалось дозвониться по нужному телефону, но искомый абонент отсутствовал, и пришлось оставить свой номер для обратной связи. Трубка массивного, почти антикварного аппарата с грохотом опустилась на белый корпус.

Стрелки часов ползли по циферблату с неимоверной медлительностью, а солнце делало все возможное, чтобы пробраться внутрь помещения и нагреть его вместе со всем, что в нем находится, до предельно высокой температуры. Я забрался в спальню, открыл внутренние ставни, создавая конвекционный поток, спасающий от невыносимого зноя и, упав на постель, забылся тем тревожным, поверхностным сном, который так необходим, когда возникает потребность убить время.

Звонок подбросил меня на кровати, и я бросился к телефону. Вначале в трубке несколько раз что-то громко треснуло, как будто кто-то ломал на куски мембрану. Я слегка отвел трубку в сторону, но тут же опять прижал к уху, услышав в ней уже знакомый голос с мягкими обертонами:

– Добрый день. Как погода?

– Здравствуйте. Жара стоит невыносимая, но по прогнозу, может быть, через пару дней будет чуть свежее. Если прогноз не оправдается, то такая жара может простоять еще пару недель.

– Не обгорите на солнышке. До свидания.

В трубке раздались короткие гудки, но этот на первый взгляд ничего не значивший разговор вдохнул в меня новые силы, и я почувствовал себя гораздо увереннее. Я бросился в душ, и даже теплые струи опресненной воды показались мне чуть прохладней обычного. В желудке запорхали бабочки, как перед выходом на поединок, а под ложечкой засосало от внезапно проснувшегося голода. Теперь можно было работать дальше…

Прощальные речи были сдержанно-деловыми, сухими и предельно корректными. Выступавшие словно боялись сказать лишнее и в то же время старались отдать должное навсегда покинувшему их ряды товарищу. Несколько венков в изголовье и пара десятков букетов закрыли подножие гроба. Речи закончились, люди поочередно подходили к гробу, брались за его край и безмолвно прощались с тем, кто уже не мог им ответить. Обойдя гроб, люди подходили к осиротевшим дочерям покойного, чтобы поддержать их, передать им частицу того тепла, которое не досталось их ушедшему товарищу…

Траурные венки, словно почетный караул, выстроились около похоронного автобуса. Курсанты медленно пронесли гроб мимо застывшей шеренги людей. Дверца автобуса закрылась, и через минуту траурная процессия двинулась в сторону кладбища. Ехали колонной, медленно, словно нехотя, стараясь оттянуть момент окончательного прощания, давая возможность еще раз мысленно вернуться к своим воспоминаниям…

Вечно суетящаяся и равнодушная Барселона прощалась со мной неласково. Стояла все та же изнуряющая жара. Полуденная сиеста смела большинство живых существ с улиц, чтобы впустить их обратно только к заходу солнца, когда морской бриз зальет это пекло прохладным воздухом. Лишь после этого люди смогут облегченно вздохнуть, город наполнится шумом голосов, оживут бесчисленные уличные кафе и в тенистых аллеях появятся наслаждающиеся вечерней прохладой прохожие.

Тяжелые стальные ворота захлопнулись за моей спиной, и я остался один на один с обжигающим августовским солнцем. Мне надо было пережить весь этот день под палящими лучами солнца, слоняясь по городу и таская за собой прилипчивых сопровождающих, которые никак не хотели отставать. Наконец я взял такси и поехал в аэропорт, зарегистрировал билет на последний рейс и, чтобы не таскать багаж, оставил его на стойке регистрации для отправки, а затем вернулся в город, чтобы пробыть там до вечера.

Небольшой самолет авиакомпании «Иберия» круто взмыл в небо, и только пассажиры успели справиться с предложенным им не слишком изысканным питанием, как машина стала снижаться, маневрируя в своих воздушных коридорах.

Рейс был последним, терминал почти пустым. К тому же суббота сказывалась на сотрудниках аэропорта. Все, кто мог, уже отправились на выходные отдыхать, а тем, кто дорабатывал смену, совсем не хотелось работать. Они словно отбывали ненавистную повинность, отмахиваясь от пассажиров, как от назойливых, надоевших мух.

Я сразу увидел знакомую фигуру: слегка сутулящийся человек с вкрадчивыми манерами и мягкой поступью неторопливо направлялся в мою сторону. Кейс был у меня в руках, а вот чемодана на багажной вертушке мы так и не дождались. Полицейский и таможенник с явным неудовольствием оформили бланк о пропаже багажа и были рады нашему уходу, обнадежив на прощание знаменитой испанской фразой:

– Маньяна, маньяна [1].

Машина, не торопясь, выехала на шоссе и спокойно покатила в сторону города. Небольшой четырехзвездочный отель «Айтана» встретил меня кондиционированным воздухом уютного маленького номера и хорошим ужином. Мы распрощались с Юрием Константиновичем в надежде, что багаж за ближайшие несколько дней или, по крайней мере, до моего отлета домой все-таки найдется. Воскресное безделье в Мадриде усугублялось тем, что все магазины были закрыты. Оставался только единственный работающий в городе супермаркет «Томбо» с веселым слоненком на шаре. Ничего не оставалось, как только отправиться в него и купить себе хотя бы пару свежих рубашек и белье.

Огромная порция холодного сорбе придала живости, а душ и свежее белье вернули радость жизни. После обеда в отеле меня уже ожидали двое полицейских с моим опломбированным чемоданом. У стойки бара я заметил знакомую сутуловатую фигуру: мой куратор, примостившись на высоком стуле, исподволь наблюдал за всем происходящим. Полицейские внесли чемодан в мой номер и в присутствии старшего менеджера отеля потребовали вскрыть чемодан и проверить целостность моих вещей. Все было на месте, только разложено чуть-чуть не так, как я это сделал, покидая Барселону. После подписания протокола об отсутствии претензий все удалились, а я спустился в бар и сел у стойки, опираясь на нее локтем.

– Отлет завтра утром, – сказал Юрий Константинович. – Билет уже у меня. Свои билеты не перерегистрируйте. Такси закажите, пожалуйста, сами. Встретимся в аэропорту.