Допустив ошибку в своем прогнозе относительно способности Франции дать отпор Гитлеру, Моэм компенсирует ее острым анализом ситуации, приведшей к поражению (книга "Очень личное", 1941). Он пишет, что правительство Франции, стоявшие за ним преуспевающая буржуазия и аристократия и в целом обеспеченные круги больше боялись русского большевизма, чем германского нашествия. Танки держали не на линии Мажино, а в тылу - на случай бунта собственных рабочих. Коррупция разъела общество, дух разложения овладел армией.
      Моэм был уверен в том, что французы, храбрый и гордый народ, освободят родину от рабства. Серьезен урок, который он извлек из трагической истории поражения Франции: "Если нация ценит нечто выше свободы, она потеряет свободу, а ирония состоит в том, что, если это нечто - комфорт или деньги, она лишится и их. Нация, сражающаяся за свободу, может отстоять ее, если обладает такими ценностями, как честность, мужество, верность, предвидение и самопожертвование. Не владея ими, она может винить лишь себя, если свою свободу утратит". Дальнейший ход мировой войны и поражение фашистской Германии в ней показали справедливость выводов Моэма.
      Вернувшись после войны на Ривьеру, он нашел свой дом разоренным. Древний мавританский знак, предохраняющий, по поверью, от невзгод, запечатленный на стене у въезда на виллу и помещенный на обложках его книг, оказался бессилен против современного вандализма. Но главное - ненавистный Моэму фашизм был разгромлен, и жизнь продолжалась.
      Послевоенное десятилетие было плодотворным для писателя. Моэм впервые обращается к жанру исторического романа. В книгах "Тогда и теперь" (1946), "Каталина" (1948) прошлое прочитано как урок современности. Моэм размышляет в них о власти и ее воздействии на человека, о политике правителей, о благородном патриотизме. Эти последние романы написаны в новой для него манере, они глубоко трагичны.
      Последний значительный роман Моэма - "Острие бритвы" (1944) оказался итоговым во всех отношениях. Замысел его вынашивался долго. Конспективно сюжет был изложен в рассказе "Падение Эдварда Барнарда" (1921). На вопрос, сколько он писал книгу, Моэм ответил: "Всю жизнь". Это итог его раздумий о смысле жизни. Это попытка создать образ "положительно прекрасного человека" (выражение Достоевского). Им становится Ларри Даррел, молодой американец, прошедший испытание первой мировой войной. Он отказывается вернуться в привычное русло и жить "как все", т.е. ловить свой шанс в послевоенную пору всеобщего преуспеяния. "Великая американская мечта" не влечет его, он равнодушен к перспективам обогащения и этим резко выделяется среди соотечественников. Фронтовой опыт побуждает его искать иные ценности.
      Долгое время у нас бытовало представление о Моэме как о писателе аполитичном, чуть ли не асоциальном. Между тем Моэм был очень чуток к общественным процессам, и "Острие бритвы" - еще одно яркое тому свидетельство. В свое время он первым нащупал тему "потерянного поколения". Теперь в романе, действие которого заканчивается накануне второй мировой войны, он указал на тенденции, которые будут определять жизнь "разбитого поколения" 1950-1960-х годов ("битничество", "хиппи", обращение к восточным культам и системам).
      Достигнув возраста, когда потребность критически относиться к окружающему начинает преобладать, Моэм всецело посвящает себя эссеистике. В 1948 г. вышла его книга "Великие писатели и их романы"[*В 1954 г. книга вышла в переработанном виде под названием "Десять романов и их создатели"], героями которой стали сопровождавшие Моэма по долгой жизни Филдинг и Джейн Остен, Стендаль и Бальзак, Диккенс и Эмили Бронте, Мэлвилл и Флобер, Толстой и Достоевский.
      Среди шести эссе, образовавших сборник "Переменчивое настроение" (1952), привлекают внимание воспоминания о романистах, которых он хорошо знал, - о Г. Джеймсе, Г. Уэллсе и А. Беннетте, и написанная со знанием дела статья "Упадок и разрушение детектива".
      Последняя книга Моэма "Точки зрения" (1958) включает большое эссе о коротком рассказе, признанным мастером которого он стал еще в довоенные годы.
      На протяжении своей долгой жизни Моэм излагал свои взгляды по проблемам творчества, вопросам писательского труда, на понимание задач литературы.
      У Моэма своя концепция романа, новеллы, свой взгляд на театр и его задачи, свои суждения о мастерстве драматурга и о роли художника, интереснейшие высказывания об искусстве - все это рассыпано в его многочисленных эссе, критической и очерковой прозе, статьях, предисловиях, заметках.
      Критика его подчас субъективна, но это компенсирует безупречный вкус, глубокий ум, тонкая ирония, широта подхода. Моэм верен себе: он увлекателен во всех жанрах.
      На склоне лет Моэм пришел к заключению, что писатель - нечто большее, чем рассказчик историй. Было время, когда он любил повторять вслед за Уайльдом, что цель искусства - доставлять наслаждение, что занимательность - непременное и главное условие успеха. Теперь он уточняет, что под занимательностью разумеет не то, что забавляет, а то, что вызывает интерес. "Чем более интеллектуальную занимательность предлагает роман, тем он лучше".
      Литература не должна поучать, но обязана способствовать росту нравственных критериев. В отличие от Уайльда искусство и этику он воспринимает в их единстве. "Эстетическое переживание имеет ценность лишь в том случае, если оно воздействует на природу человека и таким образом вызывает в нем активное отношение к жизни" - это запись, сделанная в дневнике в 1933 г. В дальнейшем он возвращается к этой мысли и углубляет ее, утверждая, что "чистого искусства" не существует, что лозунг "искусство для искусства" лишен смысла.
      Моэм убежден, что автор предлагает свою критику действительности уже тем, какие события, какие характеры он избирает, а также через свое отношение к ним. Быть может, критика эта не оригинальна и не очень глубока, но она есть, а в силу этого писатель - моралист, пусть и весьма скромный. Моэм всегда считал, что проповедь художника всего действенней, если он и не подозревает, что проповедует.
      Не раз повторявший, что писательское искусство "не таинство, а ремесло, как всякое другое", Моэм много размышлял над тем, как создается подобие жизни в повествовании. Литература и жизнь - понятия для него неразделимые. Предмет писателя - жизнь во всех ее проявлениях, но откуда раздобывает романист ту живую ткань, которая служит ему материалом? А. Беннетт считал, что "он отсекает ее от себя". Моэм также полагал, что природа художественной литературы по необходимости автобиографична. Все, что создает писатель, "это выражение его личности, проявление его врожденных инстинктов, его чувств и опыта". Решающую роль в отборе материала играет личность автора. Это ее незримый отпечаток лежит на каждой странице, ибо большой писатель обладает своим уникальным видением мира. Чем ярче и богаче индивидуальность автора, тем больше у него шансов придать героям иллюзию оригинальности.
      "Добиться успеха, как подсказывает мне опыт, - пишет Моэм, - можно лишь одним способом, - говоря правду, как ты ее понимаешь, о доподлинно тебе известном... Воображение поможет писателю из разрозненных фактов собрать важный по смыслу или прекрасный узор. Оно поможет за частным увидеть целое... Однако если писатель неверно видит суть вещей, то воображение лишь усугубит его ошибки, а верно он может увидеть лишь то, что знает из личного опыта".
      Размышления Моэма о миссии писателя в современном мире и по сей день не утратили актуальности. "Теперь все знают, - пишет он в самом начале второй мировой войны, - что мир в ужасном состоянии, свобода мертва или агонизирует, повсюду, куда ни глянь, - нищета, бессовестная эксплуатация человека человеком, жестокость, несправедливость. Оснований для гнева и жалости предостаточно; беда в том, что эти чувства бессмысленны, если они не ведут к определенным усилиям. Они безнравственны, если, довольные собой и своими великодушными эмоциями, вы не стараетесь изменить условия, их породившие... Дело писателя - не жалеть и не гневаться, а понимать".
      Писатель не может быть беспристрастен. "Его цель - не копировать жизнь, а драматизировать ее". Он готов уважать художника-натуралиста за изображение жизни с бесстрашной прямотой, за отсутствие в его произведениях сладкого сиропа и дешевого оптимизма, но он отказывается считать правдоподобие главным достоинством искусства. Эта мысль вызревала исподволь. В романе "Бремя страстей человеческих" герой - alter ego автора, - оказавшись в Испании, "открывает" Эль Греко. Картины этого загадочного мастера ошеломляют и убеждают в существовании совершенно особого реализма: все в них противоречит правдоподобию и в то же время в них ощущается куда большая правда жизни, чем та, которой достигли мастера, работавшие в традиционной манере.
      Создавая своих героев, писатель улавливает в современности едва нарождающиеся тенденции, предвосхищает жизнь. Способность творить реальность, не просто копировать, но создавать свой мир и отличает ремесленника от Мастера.
      Честность, терпимость, здравый смысл, независимость, широкая образованность, глубочайшее знание человеческой природы и писательского ремесла, высокое художественное мастерство, умение вовлекать читателя в беседу, позволяя ему чувствовать себя с ним, Мастером, на равных, - вот что делает Моэма-критика желанным собеседником.
      И еще один урок его "практической эстетики" поучителен: открытость другим национальным культурам. Сегодня как никогда мы нуждаемся в примере восприятия искусства и Прекрасного как общечеловеческого достояния.
      "Совершенно все равно, кто высек статую - древний грек или современный француз. Важно лишь, чтобы она сейчас вызывала в нас эстетическое волнение и чтобы это эстетическое волнение толкало нас к действию".
      Свои рассуждения Моэм считал не более чем мнением, личной точкой зрения. И все же сегодня они воспринимаются не только как свидетельство об ушедшей литературной эпохе, к которой он принадлежал, но и как ключ к пониманию современных явлений действительности и литературы.