Весьма характерно мнение Ю.Хабермаса, который, рассматривая противопоставление сфер социальной, частной и личной жизни, в качестве аксиомы, не нуждающейся в доказательстве, утверждает, что "рыночную сферу мы называем частной"; более того, он говорит об определенном тождестве частной и экономической деятельности[215] , что, с учетом немецкой терминологии в его оригинальных текстах, лишь усиливает мысль об ограниченности частной собственности пределами экономической эпохи.
      Все это дает нам основание полагать, что фундаментом институциональной структуры постэкономического общества служит
      ---------------------------------
      [215] - См.: HabermasJ. The Structural Transformation of the Public Sphere. P. 55, 19.
      ---------------------------------
      новая форма личной собственности, дающая человеку возможность быть самостоятельным участником общественного производства, зависящим исключительно от того, насколько создаваемые им блага или услуги обладают индивидуальной полезностью для иных членов общества. Парадоксально, но контуры такого подхода содержатся уже в рамках марксовой концепции, когда автор ее отмечает, что переход к новому обществу может быть осуществлен путем замены частной собственности собственностью индивидуальной на основе нового уровня обобществления производства[216] . Учитывая, что, по К.Марксу, такой тип хозяйства предполагает науку в качестве непосредственной производительной силы, можно видеть, насколько примитивным даже с точки зрения самого марксистского учения оказывается тот взгляд на проблему преодоления частной собственности, которого придерживались в нынешнем столетии многие коммунистические идеологи.
      Широко распространено мнение о том, что самые острые социальные противоречия могут быть преодолены путем широкого перераспределения прав собственности. Одним из средств такового считается участие широких слоев населения в приватизации и рост доли мелких держателей акций в капитале крупных корпораций.
      В последние десятилетия такие процессы действительно идут весьма активно. Если в начале 60-х годов крупным собственникам принадлежало более 87 процентов акций американских компаний, а доля фондов, находившихся под контролем как частных компаний, так и государства, составляла лишь немногим более 7 процентов[217] , то в начале 80-х это соотношение установилось на уровне 66 процентов против 28, а в 1992 году крупные инвесторы владели лишь 50 процентами акций, тогда как различные фонды -- 44 процентами. Еще более интенсивно данный процесс развертывался в Великобритании, где соответствующие цифры для 1939, 1963 и 1994 годов составляли 80, 54 и 20 процентов[218] . Если в 1984 году в Соединенных Штатах число взаимных фондов не превышало 1250, то в 1994 году оно достигло 4,5 тыс., а управляемые ими активы возросли за тот же период с 400 млрд. до 2 триллионов долл.[219] ; во второй половине 80-х половина частных лиц, имевших в своей собственности акции, оперировали ими через
      -------------------------------
      [216] - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 23. С. 773.
      [217] - См.: Blast J.R., Kruse D.L. The New Owners: The Mass Emergence of Employee Ownership in Public Companies and What It Means to American Business. N.Y., 1991. P. 54.
      [218] - См.: PlenderJ. A Stake in the Future. The Stakeholding Solution. L., 1997. P. 132.
      [219] - См.: Pakulski J., Waters M. The Death of Class. L.-Thousand Oaks, 1996. P. 76.
      -------------------------------
      посредство взаимных фондов. Развитие пенсионных фондов было не менее впечатляющим: их активы выросли с 548 млрд. долл. в 1970 году до 1,7 триллиона в 1989-м и также приблизились в последние годы к цифре в 2 триллиона долл[220] .
      О достаточно скромном масштабе приватизационных мероприятий и программ участия работников в капитале их компаний говорят следующие примеры. В Великобритании число держателей мелких пакетов акций возросло между 1983 и 1991 годами с 2 млн. человек, что составляло 5 процентов взрослого населения[221] , до 11 млн., или 27 процентов[222] . В результате в руках работников сосредоточилось не более 10 процентов акций их компаний, а разброс цифр по отдельным предприятиям составлял от 6,5 до 31,9 процента[223] . Однако вскоре большинство продали свои акции, и удельный вес мелких собственников в совокупном акционерном капитале сократился на 40-70 процентов. Всего лишь 200 тыс. новых собственников пошли на то, чтобы вложить часть своих сбережений в акции других предприятий, тем самым положительно оценив свое участие в приватизации[224] . В США в 70-е и 80-е годы была предпринята программа участия служащих в прибыли, получившая название ESOP (Employee Stock Ownership Plan). Ее реализация, однако, также не изменила общей ситуации. Если в 1975 году схемы ESOP применялись в 1601 фирме с 248 тыс. занятых, то в 1989 году -- в 10,2 тыс. фирм с 11,5 млн. занятых. Работникам были переданы пакеты ценных бумаг предприятий -- в среднем по 7 тыс. долл. на человека. В целом по США в рамках этой программы во владение работников перешли акции на сумму около 60 млрд. долл.[225] , что не превышает 2 процентов от стоимости активов промышленных и сервисных компаний, контролируемых взаимными фондами. Подобный масштаб имели эти формы и в других развитых странах; в Германии к началу 90-х годов не более 1,5 процента рабочих владели долей в акционерном капитале своих компаний, и доля эта, как правило, была весьма ограниченной[226] .
      Такой процесс "диссимиляции" собственности не изменяет традиционных отношений по меньшей мере по двум причинам. Во-первых, новые институциональные инвесторы действуют
      -------------------------------
      [220] - См. Kuhn J. W., Shriver D. W., Jr. Beyond Success: Corporations and Their Critics in the 1990s N.Y.-Oxford, 1991. P. 150.
      [221] - См. Bishop M., Kay J. Does Privatization Work? Lessons from the UK. L, 1988. P. 33.
      [222] - См. Plender J. A Stake in the Future. P. 195.
      [223] - См. Bishop M., Kay J. Does Privatization Work? P. 33.
      [224] - См. PlenderJ. A Stake in the Future. P. 196.
      [225] - См. Rosen C. Employee Ownership: Performance, Prospects, and Promise // Rosen C., Young K.M. (Eds.) Understanding Employee Ownership. N.Y., 1991. P. 3.
      [226] - См. Durso G.,Rothblatt R. Stock Ownership Plans Abroad // Rosen C., Young K.M. (Eds.) Understanding Employee Ownership. P. 182.
      ---------------------------------
      именно как частные собственники крупнейших компаний, оказывая влияние на их политику и стратегию, обеспечивая развитие корпорации и привлекая необходимые для этого ресурсы. Во-вторых, что гораздо более существенно, представители среднего класса, вкладывая средства во взаимные фонды и финансовые компании, как правило, даже не знают направлений их дальнейшего инвестирования[227] . В этом отношении такие организации выступают лишь средством сбережения накоплений, каким прежде были банки; частные лица по-прежнему не распоряжаются акциями и фондами промышленных компаний, лишь способствуя своими средствами дальнейшей экспансии их производства и прибылей. Поэтому трудно не согласиться с Р.Хейльбронером в том, что экономика, основанная на широком распределении собственности среди различных слоев общества, вряд ли станет определять лицо хозяйственных систем XXI века[228] . В то же время нельзя не признать, что идеи рассредоточения собственности и капитала не только не становятся сегодня менее популярными, но и находят все новых и новых сторонников[229] .
      Важнейшим же процессом, модифицирующим отношения собственности и формирующим основы для вытеснения частной собственности личной, является переход к информационной экономике, когда "самым главным конкурентоспособным ресурсом страны становятся высокая квалификация и совокупные знания ее работников"[230] . В этой связи следует обратить внимание на три взаимосвязанных обстоятельства.
      Во-первых, современные интеллектуальные работники, потенциал которых заключен даже не в их знаниях, а в способности их усваивать и расширять[231] , уже не являются теми зависимыми наемными работниками, какими они были в условиях индустриального общества. Обнаружив, что они располагают уникальными способностями, которые могут быть эффективно применены в современном производстве, такие работники не дают предпринимателям возможности подчинять их своей воле. Как отмечает П.Дракер, сегодня "ни одна из сторон [ни работники, ни предприниматели] не является ни "зависимой", ни "независимой"; они взаимозависимы"[232] . Социологи отмечают растущее значение
      ---------------------------------
      [227] - Подробнее см.: Brockway G.P. The End of Economic Man. N.Y.-L., 1995. P. 145.
      [228] - См.: Heilbroner R. 21st Century Capitalism. N.Y.-L., 1993. P. 154.
      [229] - См.: Koch R. The Third Revolution. Creating Unprecedented Wealth and Happiness for Everyone in the New Millennium. Oxford, 1998. P. 185.
      [230] - Reich R.B. Who Is Us? // Ohmae K. (Ed.) The Evolving Global Economy. Making Sense of the New World Order. Boston, 1995. P. 148.
      [231] - Подробнее см.: Tyson K.W.M. Competition in the 21st Century. Delray Beach (FL), 1997. P.13.
      [232] - DruckerP.F. Post-Capitalist Society. N.Y., 1995. P. 66.
      ---------------------------------
      этой собственности работников для их способности к инновациям и нововведениям; говорится о том, что работники, имеющие специфические навыки, воплощающиеся в возможности от начала и до конца осуществлять тот или иной производственный процесс (case-workers)[233] , обладают "собственностью на процесс производства (process-ownership)"[234] и даже на процесс деятельности (ownership of the work)[235] . Утверждая возможность рассмотрения труда (job) как объекта собственности (as a property right)[236] , социология возвращается к давно забытому тезису о возможности продажи труда, а не рабочей силы, тезису, который в современную эпоху наполняется новым, ранее неизвестным содержанием.
      Во-вторых, в ходе информационной революции возникает реальная возможность распространения собственности работника на материальные условия производства. Новые технологии резко снижают как издержки производства, так и стоимость самих информационных продуктов и условий их создания. Если цена международного телефонного разговора снизилась за последние двадцать лет в 24 раза[237] , а копирование одного мегабайта данных из Интернета обходится в среднем в 250 раз дешевле, чем воспроизведение аналогичного объема информации фотокопировальными устройствами, то удельная стоимость одного мегабайта памяти жесткого диска компьютера снизилась за последние тринадцать лет более чем в 2 тыс. раз[238] , а издержки на производство одной операции сократились с 1975 по 1995 год в 23 тыс. раз[239] . По итогам 1997 года 23 процента всех американцев старше 18 лет имели подключенный к Интернету домашний компьютер[240] . Около трети американских семей имеют портативные компьютеры, половина из которых подключена к модемной связи; между тем это количество составляет не более 7 процентов общего числа применяемых в стране компьютеров, и, по прогнозам
      экспертов, этот показатель вырастет почти в три раза к 2000 году[241] . Все это дает
      -------------------------------
      [233] - См.: Hammer M., Champy J. Reengineering the Corporation. A Manifesto for Business Revolution. N.Y., 1993. P. 93.
      [234] - Hammer M. Beyond Reengineering. How the Process-Centered Organization is Changing Our Work and Our Lives. N.Y., 1996. P. 92.
      [235] - См.: Handy Ch. The Future of Work. A Guide to a Changing Society. Oxford, 1995. P. 83.
      [236] - См.: DruckerP.F. The Changing World of the Executive. Oxford, 1995. P. 178.
      [237] - См.: Yergin D., Stanislaw J. The Commanding Heights. The Battle Between Government and the Marketplace That Is Remaking the Modern World. N.Y., 1998. P. 369.
      [238] - См. Gates B. The Road Ahead. P. 36.
      [239] - См. JudyR.W., D'Amico C. Workforce 2000. P. 14.
      [240] - См. Wall Street Journal Europe. 1999. January 7. P. 1.
      [241] - См. Moschella D.C. Waves of Power. Dynamics of Global Technology Leadership 1964-2010. N.Y., 1997. P. 125, 233-234.
      -------------------------------
      современному творческому работнику возможность приобретать в личную собственность все необходимые ему орудия производства. "Чем пользуются те, кто приумножает информационные ценности? -- спрашивает Т.Сакайя и отвечает: -- Конструктору нужны стол, карандаш, угольники и другие инструменты для графического воплощения своих идей. Фотографам и корреспондентам необходимы камеры. Большинству программистов достаточно для работы лишь небольших компьютеров. Все эти инструменты не так уж дороги и по карману любому человеку", в результате чего "в современном обществе тенденция к отделению капитала от работника сменяется противоположной -- к их слиянию"[242].
      Следствием становится быстрое развитие мелкого производства в высокотехнологичной сфере и ренессанс индивидуальной занятости. В последние годы выдвинутая в начале 80-х О.Тоффлером идея "электронного коттеджа"[243] получает зримое подтверждение: если в 1990 году в Соединенных Штатах 3 млн. работников были связаны со своим рабочим местом главным образом телекоммуникационными сетями, то в 1995 году их насчитывалось уже 10 млн., причем, как ожидается, это число вырастет до 25 млн. к 2000 году[244]. Предсказанное в начале 90-х годов Дж.Нэсбитом создание в США к 1995 году около 20,7 млн. семейных предприятий на дому[245] оказалось решительно превзойденным; согласно данным статистики, в 1996 году 30 млн. чел. были индивидуально заняты в своих собственных фирмах[246]. Между 1990 и 1994 годами мелкие высокотехнологичные компании обеспечили нетто-прирост 5 млн. рабочих мест, тогда как экономика в целом достигла аналогичного показателя лишь на уровне 4,2 млн.[247]; таким образом, данная группа компаний захватила в этой области однозначное лидерство. Еще более выпукло характеризуют этот процесс данные по компьютерной индустрии, куда включено производство как самих компьютеров, так и программного обеспечения к ним. В 1995 году 65 процентов работников было занято преимущественно в мелких и индивидуальных фирмах, производивших программное обеспечение, и лишь 35 -- в крупных компаниях, производивших технические средства[248]. Как следствие, позиции ведущих
      ---------------------------------
      [242] - Sakaiya Т. The Knowledge-Value Revolution. P. 66, 68, 68-69, 270.
      [243] - См.: TofflerA. The Third Wave. P. 204-205.
      [244]
      См.: Celente G. Trends 2000. P. 157.
      [245] - См.: NaisbittJ., Aburdene P. Megatrends 2000. Ten New Directions for the 1990's. N.Y., 1990. P.331.
      [246] - См.: Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Sovereign Individual. N.Y., 1997. P.154.
      [247] - См.: Dent H.S., Jr. The Roaring 2000s. P. 53.
      [248] - См.: Judy R. W., D'Amico C. Workforce 2000. P. 17-18.
      ---------------------------------
      национальных производителей уже не являются столь мощными; доля 500 крупнейших компаний в ВНП США, составлявшая в 1979 году 60 процентов, в начале 90-х сократилась до менее чем 40 процентов[249] , а экспорт в 1996 году на 50 процентов был представлен продукцией фирм, в которых занято 19 и менее работников, и лишь на 7 -- продукцией компаний, применяющих труд более 500 человек[250] .
      В-третьих, возможность самостоятельной деятельности и высокий уровень независимости от собственников средств производства формируют новую степень свободы современного работника. Еще в начале 90-х годов социологи стали отмечать, что "контроль над средствами производства жестко ограничен тем, в какой мере они являются информационными, а не физическими по своему характеру. Там, где роль интеллекта очень высока, контроль над орудиями труда оказывается рассредоточенным среди работников"[251] . Осознание человеком своей новой роли в производственном процессе, потенциальных возможностей выхода за пределы существующей структуры, а также решенная в целом проблема удовлетворения основных материальных потребностей приводят к тому, что творческие личности не могут более управляться традиционными методами. В условиях, когда "социальные отношения становятся сферой скорее личных устремлений, чем бюрократического регулирования"[252] , а "воображение и творческий потенциал человека [превращаются в] поистине безграничный ресурс для решения встающих перед нами новых задач"[253] , "совместимость ценностей, мировоззрений и целей более важна, нежели детали конкретной коммерческой сделки"[254] . В силу распространяющегося понимания, что "интеллектуальными работниками следует управлять таким образом, как если бы они были членами добровольных организаций"[255] , корпорация меняет свою внутреннюю природу и сегодня "более не рассматривается как конкретное выражение капитализма... ее скорее можно описать в терминах менеджмента рынков и технологий, нежели в терминах рационализации классового господства"[256] . Таким образом, развитие
      ---------------------------------
      [249] - См.: Koch R
      [250] - The 80/20 Principle. The Secret of Achieving More with Less. N.Y., 1998. P. 86. 250
      См.: Naisbitt J. From Nation States to Networks // Gibson R. (Ed.) Rethinking the Future. L" 1997. P. 214, 215.
      [251] - CrookS., PakulskiJ., Waters M. Postmodemization. P. 114-115.
      [252] - Albrow M. The Global Age. State and Society Beyond Modernity. Stanford (Ca.), 1997. P.167.
      [253] - Henderson H. Paradigms in Progress. P. 176.
      [254] - KanterR.M. World Class. P. 336.
      [255] - Drucker on Asia. P. 148.
      [256] - TouraineA. Critique of Modernity. Oxford (UK)-Cambridge (US), 1995. P. 141.
      -----------------------------------
      новых форм собственности приводит к радикальному изменению комплекса отношений собственности в целом.
      Возникновение личной собственности в новой ее ипостаси стало предметом серьезных исследований еще в 70-е годы. Выдающуюся роль сыграла здесь книга Г.Беккера о "человеческом капитале"[257] , позже отмеченная Нобелевской премией. Вслед за ней появилось множество работ о человеческом, интеллектуальном, структурном и других видах капитала, не воплощенных в материальных объектах, а лишь персонифицированных в конкретных личностях, являющихся их носителями. В попытке определить новое явление некоторые исследователи пытаются предложить экзотические понятия, которые, однако, в той или иной степени констатируют приоритеты личных качеств человека над иными факторами в определении собственности; говорится о "внутренней собственности" (intra-ownership или intra-property)[258] , о некоей не-собственности (non-ownership)[259] , о том, что собственность вообще утрачивает какое-либо значение перед лицом знаний и информации[260] , права владения которыми могут быть лишь весьма ограниченными и условными[261] . По мере укрепления уверенности в том, что интеллектуальная собственность и интеллектуальный капитал не менее важны для постиндустриальной эпохи, нежели частная собственность и денежный капитал для буржуазного общества[262] , отношение к личным свойствам человека и создаваемым им индивидуализированным благам как к личной собственности[263] становится все более однозначным[264] . Отмечая, что личная собственность неотчуждаема[265] и служит более мощным побудительным мотивом, чем любой иной вид собственности, современные социологи признают ее истоком естественную принадлежность человеку его личных качеств и продуктов его деятельности, а результатом -- преодоление свойственного рыночной эпохе отчуждения человека от общества[266] .
      Формирование современной хозяйственной системы как основанной на личной собственности знаменует собой вторую основную составляющую постэкономической трансформации. Развитие этого нового типа собственности является тем институциональным процессом, в результате которого последствия технологического прогресса становятся реальностью социальной жизни. Тем самым закладывается фундамент для изменения, которое в ближайшие десятилетия станет, на наш взгляд, одним из наиболее заметных для социолога: начнется формирование такого типа сознания человека, который поставит его вне рамок любой жесткой организации, политической или хозяйственной; фактически это и будет означать рождение личности постэкономического типа. Поэтому сейчас, рассмотрев формирование нового типа собственности как основания нового типа свободы человека, мы должны обратиться к исследованию изменяющегося классового самосознания индивида, его отношения к проблеме эксплуатации и к структурам современной организации.
      ---------------------------------------
      [257] - См. Becker G.S. Human Capital. A Theoretical and Empirical Analysis with Special Reference to Education, 3rd ed. Chicago-L., 1993.
      [258] - См. Pinchot G., Pinchot E. The Intelligent Organization. P. 142-143.
      [259] - См. Oviki R.S. Human Capitalism. The Japanese Enterprise System as a World Model. Tokyo, 1991. P. 19.
      [260] - См. Drucker P.F. The Age of Discontinuity. P. 371.
      [261] - См. Boyle J. Shamans, Software, and Spleens. Law and the Construction of the Information Society. Cambridge (Ma.)-L., 1996. P. 18.
      [262] - См. Ibid. P. 13.
      [263] - См. Korten D.C. The Post-Corporate World. Life After Capitalism. San Francisco, 1999. P. 41> .
      [264] - CM. Stewart T.A. Intellectual Capital. P. 101.
      [265]
      Подробнее см.: Ashworth W. The Economy of Nature. P. 244-246.
      [266] - См.: Radin M.J. Reinterpreting Property. Chicago-L., 1993. P. 40-41, 48, 196-197.
      -----------------------------------------
      Новый тип самосознания и преодоление эксплуатации
      Основным содержанием постэкономической трансформации является высвобождение творческих сил человека, становление условий для максимального развития личности и внутреннего ее роста. Перспектива этой трансформации видится в том, что "все прежние метасоциальные принципы единства общественной жизни заменяются... принципом свободы"[267] . Во все времена считалось, что свобода определяется экономическими отношениями; она казалась недостижимой до тех пор, пока не будут разрешены основные имущественные противоречия. Традиционно антиподами свободы выступали эксплуатация и угнетение.
      Феномен эксплуатации оказывался поэтому тем явлением, против которого в течение последних нескольких столетий выступали все социальные реформаторы. Как известно, сторонники различных утопических учений прошлого и нынешнего веков предполагали возможным устранить эксплуатацию либо через изменение распределения доступных обществу благ на условиях уравнительного принципа[268] , либо через такое развитие производительных сил, которое обеспечило бы удовлетворение все возрастающих потребностей социума и привело к такому общественному состоянию, когда "материальные блага польются полным потоком"[269] .
      -----------------------------------------
      [267] - Touraine A. Le retour de 1'acteur. Essai de sociologie. P., 1988. P. 96.
      [268] - См.: Mop Т. Утопия. М., 1978. С. 174-175; Фурье Ш. Пути будущего // Фурье Ш. Избранные сочинения. Т. 2. М., 1952. С. 135 и ел., и др.
      [269] - Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 20. С. 19.
      -----------------------------------------
      Однако не только первый подход, комментировать который нет особой нужды, но и второй наталкиваются на целый ряд неразрешимых проблем. Хозяйственный прогресс истекающего столетия ясно показал, что, во-первых, производство никогда не сможет удовлетворить всех потребностей общества и что, во-вторых, даже при гипотетическом их удовлетворении совершенно неочевидно, что будут удовлетворены все потребности личностей, составляющих такое общество. Сегодня ясно как никогда, что совокупность целей и стремлений индивидов гораздо более обширна, чем цели и стремления общества, поэтому и потребности всех его членов не могут быть не только удовлетворены, но даже определены усилиями социального целого. Кроме того, преодоление эксплуатации всегда подразумевало движение к равенству; для нас же очевидно, что новое общество, с его акцентом на совершенно различных индивидуальных способностях, склонностях и чертах личности, менее всего способно базироваться на принципах даже того весьма относительного имущественного равенства, которое существовало в рамках индустриальной эпохи[270] .
      Вместе с тем, преодоление эксплуатации, несомненно, является одним из условий становления постэкономического общества. Обосновывая это положение, мы сосредоточимся на трех аспектах проблемы: на характере обусловленности эксплуатации распределением материальных благ; на ее субъективных и объективных проявлениях и, наконец, на ее связи с классовым характером соответствующего общества. Начнем с первого.
      В условиях экономического общества, характеризующегося ограниченностью материальных компонентов богатства и низким в целом уровнем удовлетворенности материальных потребностей, эксплуатация всегда ассоциировалась с изъятием у работника части созданного им продукта. Еще А.Смит, рассматривая взаимоотношения буржуа и наемных работников, писал, что их интересы "отнюдь не тождественны. Рабочие хотят получить как можно больше, а хозяева -- дать как можно меньше"[271] , и в этом заключалась суть основного конфликта экономической эпохи, возникающего вокруг проблемы распределения в условиях, когда присвоение материальных благ для большинства членов общества представляет собой цель сознательной деятельности. Эта трактовка была развита К.Марксом, который определил извлечение прибавочной стоимости, то есть того избытка, который мог быть изъят у непосредственного производителя, в качестве цели капиталистического
      -------------------------------
      [270] - См.: Lyotard J.-F. The Postmodern Explained. Correspondence 1982-1985. Minneapolis-L., 1993. P. 95.
      [271] - Smith Ad. An Inquiry Into the Nature and Causes of the Wealth of Nations. Chicago, 1952. P. 28.
      -------------------------------
      способа производства; таким образом, эксплуатация наемного труда была возведена в ранг основного принципа буржуазного общества.
      Сегодня в литературе также доминирует крайне расширительная трактовка эксплуатации. По широко распространенному мнению, "эксплуатация... -- это реакция на ситуацию, когда сплоченная группа контролирует какой-либо ценный ресурс, прибыль от которого она может извлечь лишь путем использования труда других людей и исключения их из распределения созданной этим трудом добавленной стоимости"[272] . Хотя это положение акцентирует внимание на том, что эксплуатация имеет определенное субъективное содержание, ее устранение в таком качестве фактически невозможно: с одной стороны, общественное производство не может быть развито до такой степени, чтобы удовлетворить все и всяческие потребности всех членов общества; с другой стороны, высокое вознаграждение за ту или иную деятельность, если только она совершается в рамках материалистической мотивации, никогда не будет восприниматься в качестве "достойной" оценки вклада работника. Эта ситуация убедительно проанализирована А.Сеном, предложившим описание отдельных аспектов эксплуатации с использованием терминов deserts (заслуги) и needs (потребности)[273] . Отдельным фактором является существование общесоциальных потребностей, обусловливающее неустранимое отчуждение части продукта от непосредственных производителей. Таким образом, в рамках системы категорий экономического общества эксплуатация оказывается неустранимой.
      Мы же отстаиваем ту позицию, что единственным путем, на котором может быть найден утвердительный ответ на вопрос о возможности преодоления эксплуатации, является рассмотрение ее с субъективной стороны. Поскольку эксплуатация представляется порождением конфликта интересов, то условия, в которых человек способен перестать ощущать себя эксплуатируемым, могут возникнуть только при кардинальном изменении его ценностных ориентиров. В нашей системе категорий речь идет, по сути, о преодолении труда и замене его творчеством.
      Такой подход ни в коей мере не оригинален. В свое время еще К.Маркс говорил о том, что преодоление закономерностей экономического общества станет реальностью только тогда, когда будет устранен труд, деятельность, осуществляемая под влиянием внешней необходимости и потому несвободная. Считая "одним из величайших недоразумений говорить о свободном, человеческом,
      ---------------------------------
      [272] - Tilly Ch. Durable Inequality. Berkeley (Ca.)-L., 1998. P. 86-87.
      [273] - Подробнее см.: Sen A. On Economic Inequality. Oxford, 1997. P. 87-89.
      ---------------------------------
      общественном труде, о труде без частной собственности"[274] , он именно с этих позиций развивал идеи уничтожения трудовой деятельности[275] . Среди современных социологов подобную точку зрения отстаивает А.Горц, отмечающий: "И для наемных рабочих, и для работодателей труд -- лишь средство заработать деньги, а не самоцель. Следовательно, труд -- это несвобода... Вот почему следует стремиться не просто стать свободным в труде, но и освободиться от труда"[276]. Нельзя не отметить, что хотя подобный подход редко выражается в четкой форме, он разделяется многими обществоведами. Наделяя работника интеллектуального труда такими качествами, как ориентированность на оперирование информацией и знаниями, фактическая независимость от внешних факторов собственности на средства и условия производства, крайне высокая мобильность и желание заниматься деятельностью, открывающей прежде всего широкое поле для самореализации и самовыражения, хотя бы и в ущерб сиюминутной материальной выгоде, современные авторы фактически описывают личность, чья деятельность мотивирована по канонам постэкономической эпохи. Характерно в этой связи заявление П.Дракера о том, что подобные работники "не ощущают (курсив мой. -- В.И.), что их эксплуатируют как класс"[277] , и мы можем только согласиться с этим утверждением. Таким образом признается, что эксплуатацию можно рассматривать не только как объективную данность, но и как феномен сознания, и, следовательно, преодолеть ее можно через изменение ценностей и приоритетов личности. Именно эти положения представляются нам первыми прецедентами осознания того, что относительно поверхностные изменения, происходящие в современном мире, имеют зачастую меньшее значение, нежели представления об их источниках, ходе и направлении, а реальное место человека в обществе и мотивы его деятельности зависят от его собственных представлений о таковых.