Внутри самих этих обществ зреют те же противоречия, что достаточно выпукло проявились уже на международной арене: углубляется пропасть между новым классом носителей знания и отчужденными слоями населения, чья деятельность связана с индустриальным производством, чьи ориентиры вполне материалистичны, а цели -- практически недостижимы. Новое социальное расслоение -- и это показано в нашей книге -более фундаментально, а соответственно и более опасно, нежели все известные в истории формы классовых различий. Но если в случае экономической дестабилизации азиатских стран, политических кризисов в Восточной Европе или гуманитарной катастрофы в Африке возврат к относительной стабильности может быть осуществлен достаточно быстро (заметим, что экономическая конъюнктура на американском фондовом рынке восстановилась спустя восемь месяцев после азиатского краха, всего через четыре месяца после российского дефолта и фактически вовсе не реагировала на кризис в Латинской Америке), то в условиях, когда источником потрясений становится сам развитый мир, проблема неизбежно окажется гораздо глубже (весьма условным примером может служить депрессия 30-х годов, быстро распространившаяся по всему миру и отбросившая некоторые страны в их экономическом развитии почти на двадцать лет назад). Если признать неоспоримым фактом, что именно технологический и хозяйственный прогресс, достигнутый в рамках западного мира за последние десятилетия, преобразовал современную цивилизацию, то следует согласиться и с тем, что внутренняя стабильность постиндустриальных держав является сегодня гораздо более существенным залогом общемирового прогресса, нежели спорадические и далеко не всегда глубоко продуманные действия, которые предпринимают под лозунгами его обеспечения сами западные правительства.
      В начале нашей книги мы рассмотрели, как вместе с периодами индустриального и постиндустриального прогресса сменялись и поколения людей, составляющих западную цивилизацию. Можно бесконечно рассуждать о том, инертна ли человеческая психология, или же, напротив, действия людей нередко предвосхищают объективные экономические и социальные процессы. Однако следует признать, что сегодня уходящее в историю экономическое общество оставляет человеку в наследство одно из важнейших качеств, воспитанных столетиями экономической реальности: современный человек не может представить себе, что гигантский потенциал и безграничные возможности -- в хозяйственной, социальной, политической или военной сферах, -- накопленные им в результате самоотверженных усилий и долгого поступательного развития, могут иметься в наличии и не быть использованы.
      В XI веке католический монах оставил в книге, дошедшей до наших дней, запись, которая может и должна стать уроком для будущих поколений. "Когда я был подростком, -- писал он, -- я своими порой нерациональными усилиями стремился изменить весь мир; когда я стал юношей, я не жалел сил, чтобы изменить свой город; повзрослев, я пытался сделать лучше свою семью; когда же я состарился, мне оставалось лишь совершенствовать самого себя, ощущая, что я не достиг ничего из задуманного. Тогда я осознал, что изменив самого себя в ранние годы, я тем самым изменил бы и свою семью; та, став лучше, сделала бы совершеннее и город, в котором мы жили, а это, в свою очередь, подняло бы и весь мир на новую ступень чистоты и совершенства". Монах прожил целую жизнь, чтобы проникнуться пониманием того фундаментального обстоятельства, которое спустя тысячелетия легло в основу постэкономического порядка. В наши дни людям, родившимся и возмужавшим в годы, когда постиндустриальное общество обретало свои нынешние черты, надлежит проникнуться убеждением, что одно только осознание своих возможностей изменить мировой порядок достаточно, чтобы признать единственно достойной задачей собственное самосовершенствование. Их предшественники, заложившие основы постиндустриальной системы, создали все необходимые условия для подобного переосмысления ориентиров. Если не это, то следующее поколение, рано или поздно, но неизбежно решит эту задачу.
      В школьные годы на уроках литературы я не уставал удивляться тому, как учителям удается разглядеть тайные подтексты и смыслы не только там, где писатель стремился их скрыть, но и там, где, как мне казалось, проповедь каких-то моральных установок вовсе не входила в его планы. Наверное, люди по природе своей склонны видеть нечто если не магическое, то поучительное во многом из того, что им приходится наблюдать считанные мгновения. Спустя шесть месяцев после встречи на лондонском вокзале, о которой я рассказал во введении к этой книге, я часто вспоминаю ту девчонку, на спине которой красовались вышитые на футболке слова The Future is Bright, но сегодня смысл этой надписи уже кажется мне несколько иным. Человек не должен издалека замечать подобного лозунга; он не должен считать светлое будущее чем-то предопределенным. Только преодолев некоторую часть жизненного пути, пережив муки и горести, радости и успехи, он достоин, обернувшись назад, увидеть подтверждение тому, что его усилия не напрасны, а перспективы светлы.