Особый драматизм ситуации, сложившейся к середине 90-х годов, заключался в том, что высокие нормы накопления не давали возможности развить внутренний рынок для большинства производимых в странах Юго-Восточной Азии товаров, а их экономики не могли не только развиваться, но даже поддерживать достигнутый уровень без благоприятных условий экспорта и постоянного притока инвестиций извне. Однако возможности мобилизации внутренних ресурсов оказались близки к исчерпанию, а задачи интеграции в высший эшелон индустриальных держав (Южная Корея, например, была в 1996 году принята в ОЭСР) требовали невиданных затрат. Так, в 1995 году Мировой банк определил потребности Вьетнама только в области создания современной производственной инфраструктуры в 20 млрд. долл. [212] (приблизительно в такую же сумму МВФ оценил пакет кредитной помощи России летом 1998 года, не размороженный полностью до сих пор). Аналогичные программы в Индонезии, Таиланде, Малайзии и на Филиппинах потребуют, по тем же оценкам, около 440 млрд. долл. [213], а для Китая эта цифра достигает 500 млрд. долл. [214] Вне
      [208] - См. McLeodR.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 92.
      [209] - CM. Robinson R., Goodman D.S.G. (Eds.) The New Rich in Asia. P. 95.
      [210] - См. Phongpaichit P., Baker Ch. Thailand's Boom and Bust. P. 101.
      [211] - CM. McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 89.
      [212] - См. Murray G. Vietnam: Dawn of a New Market. P. 110-111.
      [213] - См. French P., Crabbe M. One Billion Shoppers. Accessing Asia's Consuming Passions and Fast-Moving Markets -- After the Meltdown. L., 1998. P. 158.
      [214] - См. Kemenade, W., van. China, Hong Kong, Taiwan, Inc. N.Y., 1997. P. 4, 6-7, 37.
      шняя торговля также перестала быть панацеей; огромные масштабы импорта высокотехнологичной продукции, патентов и сырья привели к тому, что торговый и инвестиционный дефицит Южной Кореи достиг 23 млрд. долл. [215], а внешний долг Тайваня вырос с 4 до 14 процентов ВНП только за период с 1990 по 1994 год[216]. Примеры можно продолжить.
      Ориентация на внешние рынки, между тем, была и остается одной из идеологических основ азиатской модели индустриализации. Выше мы отмечали, что в Японии в 70-е и 80-е годы низкие цены на экспортируемые товары сочетались с исключительно высокими ценами на внутреннем рынке, и это означало приверженность протекционистской политике; в Китае и других странах Азии сложилась ситуация, когда внутренние цены на большинство потребительских товаров оказывались гораздо выше мирового уровня (в Китае от 44 до 156 процентов[217]) в первую очередь вследствие откровенного демпинга, применявшегося для завоевания и сохранения позиций на рынках постиндустриальных держав.
      К середине 90-х годов во внешней торговле азиатских стран стали очевидными несколько негативных тенденций. Во-первых, отношение объемов экспорта к ВНП достигло значений, свидетельствующих о явно гипертрофированной зависимости этих государств от внешнего рынка. В отличие от развитых стран, где доля поставляемой на экспорт продукции составляет не более 7-8 процентов, в азиатских государствах она достигает намного больших значений -- 21,2 процента в Китае, 21,9 в Индонезии, 24,4 на Филиппинах, 26,8 в Южной Корее, 30,2 в Таиланде, 42,5 на Тайване, 78,8 в Малайзии и фантастического уровня в 117,3 и 132,9 процента соответственно в Гонконге и Сингапуре[218]. Наименее "зависимая" от экспортно-импортных операций Индонезия (суммарное отношение экспорта и импорта к ВНП составляет в данном случае 47 процентов) вдвое превосходит по этому показателю Японию (23 процента) [219]. Возведенный в абсолют, принцип экспортной ориентированности развивающихся экономик привел к тому, что в 80-е годы экономический рост Южной Кореи и Тайваня на 42 и 74 процента соответственно был обусловлен закупками промышленной продукции этих стран со стороны одних только
      [215] - См.: Moody К. Workers in a Lean World. Unions in the International Economy. L.-N.Y., 1997. P. 13.
      [216] - См.: Rohwer J. Asia Rising. How History's Biggest Middle Class Will Change the World. L, 1996. P. 16.
      [217] - См.: Chai J.C.H. China: Transition To a Market Economy. Oxford, 1997. P. 150.
      [218] - См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis. P. 27.
      [219] - См.: Katz. R. Japan: The System That Soured. P. 251.
      США[220]; для Бразилии американский импорт обеспечивал более половины, а для Мексики -- почти 85 процентов положительного сальдо торгового баланса[221]. Более того, в условиях начавшегося в 1997 году финансового кризиса сократились объемы региональной торговли: экспорт продукции в соседние страны только в первой половине 1998 года снизился на 10 процентов в Южной Корее, на 21 процент -- в Малайзии, на 24 -- на Тайване и на 28 процентов -- в Индонезии[222]. Единственным выходом эти государства по-прежнему считали наращивание экспортных поставок своей продукции в развитые страны. Во-вторых, зависимость стран Юго-Восточной Азии от постиндустриального мира приобрела явно диспропорциональный характер. Доля, приходящаяся в экспорте большинства этих стран на США, Западную Европу и Японию, составляет, как правило, от 45 до 60 процентов, в то время как торговый оборот развитых стран лишь в малой мере ориентирован на государства-члены АСЕАН и новые индустриальные страны Азии (их доля в торговом обороте Франции и Италии составляет 4,3 процента, Германии -- 5,5, Великобритании -- 7,7, США -- 16,3, и только показатель Японии значительно выше -- 30,4 процента[223]). Таким образом, потеря азиатских рынков для постиндустриального мира была бы несоизмеримо менее значимой, чем потеря рынков Европы и США для стран Азии. И, наконец, в-третьих, в 1995-1996 годах рост экспортных поставок из Азии стал явно замедляться. Если в 1995 году объем экспорта из Южной Кореи вырос более чем на 30 процентов, из Малайзии -- на 26, из Китая -- на 25, а из Таиланда -- на 23 процента, то соответствующие показатели в 1996 году составили уже 4,2, 4,0, 1,5 и 0,5 (по иным оценкам -- 0,1) процента[224]. В связи с этим текущий дефицит платежного баланса стран Юго-Восточной Азии достиг в 1996 году 36,5 млрд. долл., увеличившись в течение одного года более чем на 10 процентов.
      Как мы уже отмечали, основной проблемой, обусловливающей несамодостаточный характер развития азиатских стран, является ограниченность внутреннего потребительского рынка. Если принять в качестве критерия стандартов потребления, близких постиндустриальным, сумму годового дохода в 25 тыс. долл. на семью, то из насчитывающихся в современном мире 181 млн. таких семей 79 процентов приходятся на развитые страны (36 -- на Се
      [220] - См.: Thurow L. Head to Head. P. 62.
      [221] - См.: Reich R.B. Tales of a New America. The Anxious Liberal's Guide to the Future. N.Y., 1987. P. 56.
      [222] - См.: Godement F. The Downsizing of Asia. P. 183, 182.
      [223] - См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis. P. 22.
      [224] - См.: Henderson С. Asia Falling. P. 54; Goldstein M. The Asian Financial Crisis. P. 16.
      верную Америку, 32 -- на Западную Европу и 11 -- на Японию). В Китае, Южной Корее, на Тайване, в Индонезии и Таиланде -- пяти ведущих новых азиатских "тиграх" -- в 1990 году проживало не более 12 млн. семей с таким уровнем благосостояния[225], что в 4 раза меньше их числа в США или Европейском сообществе. Характерно, что последствия бума 90-х годов не особенно сказались на положении большинства населения этих стран: так, в Таиланде доходы наиболее высокооплачиваемых 10 процентов населения в течение этого периода выросли втрое, тогда как наименее состоятельных 10 процентов не изменились[226]; бедность к середине 1998 года достигла тех же масштабов, которыми она отличалась в 1981-м[227]. На этом фоне к середине 1997 года Индонезия, Малайзия, Таиланд и Филиппины лидировали среди азиатских стран по числу миллиардеров (15, 15, 13 и 12 соответственно), опережая гораздо более населенную и развитую в промышленном отношении Корею почти вдвое (7 человек) [228]. В то же время социальная группа, которую принято называть средним классом, в этих странах крайне малочисленна: в Индонезии к ней относят не более 4 процентов населения по состоянию на 1990 год, в Таиланде количество профессионалов, технических, административных и управленческих работников составляло в это же время не более 7,6 процента; в Южной Корее численность среднего класса, по подсчетам различных экспертов, колебалась от 10,5 до несколько более 11 процентов в 1985 году[229]. В Сингапуре трое из четырех граждан относили себя, согласно опросам общественного мнения, к среднему классу, однако не следует забывать, что в Корее аналогичный опрос дал результат в 33 процента -- почти в три раза более высокий, чем официальные статистические данные[230]. В этом контексте слова о том, что тот средний класс, который сложился в 60-е -- 70-е годы как основа устойчивости постиндустриальных стран, сегодня отсутствует во всех странах Юго-Восточной Азии[231], представляются вполне справедливыми. Одно только наличие этой проблемы делало устойчивый хозяйственный рост в этих странах не имеющим перспективы.
      Не менее острым оказывается и вопрос зависимости стран Юго-Восточной Азии от остального мира в области образования.
      [225] - См.: Morrison I. The Second Curve. Managing the Velocity of Change. L., 1996. P. 122-123, 167.
      [226] - См.: Phongpaichit P., Baker Ch. Thailand's Boom and Bust. P. 284-285.
      [227] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 62-63.
      [228] - См.: Hiscock G. Asia's Wealth Club. P. 161.
      [229] - См.: Robinson R., Goodman D.S.G. (Eds.) The New Rich in Asia. P. 84, 143, 187.
      [230] - См.: Ibid. P. 29.
      [231] - См.: Rowen H.S. The Political and Social Foundations of the Rise of East Asia: An Overview // Rowen H.S. (Ed.) Behind East Asian Growth. P. 29.
      Неразвитость среднего класса не оставляет возможности для формирования того круга людей, в котором образованность воспринималась бы в качестве значимой ценности, а творческая деятельность была бы органичной и настоятельной потребностью, и это положение не может быть исправлено в ближайшее время. Сегодня лишь в Японии и Южной Корее почти все молодые граждане посещают школу; между тем в Китае и Индонезии только 45-50, а в Таиланде -- менее 40 процентов молодежи соответствующей возрастной группы имеют такую возможность[232]. Если во Франции 44 процента выпускников школ поступают в высшие учебные заведения, а в США -- до 65 процентов [233], то в Малайзии -- не более 12 процентов[234]; в результате не более 7 процентов молодежи в возрасте от 20 до 24 лет обучаются в вузах[235]. Так как при этом большая часть студентов получает образование в технических колледжах и не имеет всесторонней университетской подготовки, молодые специалисты могут успешно работать в сфере использования западных технологий, но не создавать новые. Значение такого типа образования для экономического роста остается незначительным: например, в Японии как в 50-е, так и в 60-е и 70-е годы фактор повышения квалификации работников оставался последним среди десяти наиболее важных составляющих экономического роста[236]. Ориентация на обучение студентов за рубежом, сформировавшаяся в 80-е годы, также не оправдала себя в полной мере, поскольку большинство талантливых студентов, видя перспективы, открывающиеся перед ними в Европе и США, не возвращались домой после окончания учебы. В начале 90-х годов так поступали в среднем более четверти южнокорейских, трети тайваньских и 95 процентов (!) китайских студентов, обучающихся за границей[237]. Таким образом, важнейшие задачи, которые непременно должны опосредовать становление постиндустриального общества, -- радикальное повышение уровня жизни и отношение к образованности как к фундаментальной социальной ценности -- в новых индустриальных странах в лучшем случае поставлены, но далеко не разрешены. Поэтому резкое обострение экономических проблем в этом регионе вряд ли можно было воспринимать как большую неожиданность.
      [232] - См.: The Economist. 1997. August 16. Р. 47.
      [233] - См.: McRae H. The World in 2020. Power, Culture and Prosperity: A Vision of the Future. L., 1995. P. 77.
      [234] - См.: The Economist. 1997. August 16. P. 48.
      [235] - См.: Snodgrass D.R. Education in Korea and Malaysia // Rowen H.S. (Ed.) Behind East Asian Growth. P. 176.
      [236] - См.: Katz R. Japan: The System That Soured. P. 135.
      [237] - См.: Morrison I. The Second Curve. P. 17, 16.
      К середине 90-х годов предчувствие того, что новые индустриальные страны Юго-Восточной Азии находятся накануне грандиозного экономического кризиса, буквально висело в воздухе. Доклад Дж.Сакса, представленный Институтом Брукингса в 1996 году, свидетельствовал, что большинство стран этого региона имеет крайне неудовлетворительный платежный баланс, темпы роста экспорта замедляются, а банковская система пребывает в тяжелейшем кризисе вследствие неэффективного использования заемных средств[238]. Основной причиной кризиса, на приближение которого эксперты указывали еще несколько лет назад, является, на наш взгляд, невозможность построить современную экономику в относительно короткие сроки на путях массированной мобилизации ресурсов. Курс на ускоренную индустриализацию потребовал от азиатских стран поддерживать доходы своего населения на относительно низком уровне и сдерживать платежеспособный спрос, ориентируясь при этом на внешние рынки. Это, в свою очередь, предполагало реализацию демпинговой политики, снижавшей эффективность национальных экономик. Возникавшие инвестиционные проблемы решались посредством привлечения иностранного капитала, массированного кредитования промышленности и государственных дотаций. При этом низкий уровень жизни населения не позволял, во-первых, формироваться системе постматериалистической мотивации, без которой невозможно самостоятельное технологическое развитие, и тем самым обрекал на постоянное расширение импорта производственных технологий и патентов; во-вторых, он сохранял зависимость этих стран от внешних рынков сбыта, так как внутренний рынок оставался неполноценным, не обладая достаточной емкостью. Именно поэтому хозяйственный прогресс азиатских стран мог продолжаться только до того момента, пока достигавшиеся из года в год успехи поддерживали у инвесторов уверенность в том, что на этих рынках и впредь можно получать сверхвысокие доходы и прибыли. Таким образом, первый же "сбой" в экономическом развитии региона мог привести к серии проблем, способных похоронить все надежды азиатских "тигров" и "драконов" на осуществление тех радужных перспектив, которые, казалось, открывались перед ними в начале 90-х годов. И этот кризис, который не мог не произойти, разразился два года тому назад.
      [238] - См.: Strange S. Mad Money. P. 109.
      Причины, ход и уроки кризиса
      Было бы неверно утверждать, что кризис на азиатских рынках начался 2 июля 1997 года девальвацией таиландского бата. Отказ Банка Таиланда от интервенций в поддержку национальной валюты был неизбежным шагом, так как за несколько месяцев до этого валютные резервы страны сократились с 40 до менее чем 30 млрд. долл., и идти на дальнейшее их снижение казалось невозможным. За один день бат подешевел на 20 процентов, а в течение полугода -- более чем в два раза[239]. Столь же объективными были и последовавшие события. 9 и 10 июля Банк Филиппин затратил на поддержание песо более 1 млрд. долл., сохранив резервы, достаточные лишь для двух недель подобных интервенций. 11 июля Банк отказался от защиты национальной валюты, которая в течение дня подешевела на 11,5 процента, а затем повторила путь таиландского бата[240]. В течение второй половины 1997 года были девальвированы фактически все азиатские валюты, причем многие из них подешевели в три и более раз, а максимальный показатель составил для Индонезии 7 раз (с 2430 до 17000 рупий за доллар между июлем 1997 и январем 1998 года[241]); в минимальной степени это коснулось Сингапура и Тайваня, а Гонконг сумел удержать курс гонконгского доллара на докризисном уровне.
      Причины такого развития событий были давно известны и обсуждались заранее. Азиатский кризис в некоторой степени воспроизвел основные элементы сценария, по которому развертывались события в Японии после 1990 года, хотя, разумеется, оказался более драматичным. Оценивая его причины и возможные последствия, необходимо, конечно, учитывать значительную роль его финансовой составляющей, на чем обычно акцентируют внимание аналитики, но в то же время следует не упускать из вида ту основу, на которой в конечном счете созрел и разразился кризис, -- несовершенство азиатской модели индустриализации.
      Признаки ухудшения экономической конъюнктуры в странах ЮВА стали очевидными еще в 1995 году. Выше мы отметили, что в 1996 году было зафиксировано замедление темпов роста ВНП и экспорта всех основных азиатских "тигров", дополнявшееся нарастанием отрицательного сальдо текущего платежного баланса и резким увеличением кредитной массы, искусственно поддержи
      [239] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 58.
      [240] - См.: Henderson С. Asia Falling. P. 115-116.
      [241] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 42.
      вавшей рынок. Все это происходило на фоне двух важных тенденций. С одной стороны, мексиканский дефолт и последовавшая реструктуризация долгов этой страны привели к переосмыслению позиций многих инвесторов по вопросу о целесообразности серьезных вложений в развивающиеся рынки. Следствием стал отток капиталов в США и Европу; если в 1993-1994 годах динамика фондовых индексов на рынках постиндустриальных держав и стран Юго-Восточной Азии была относительно однонаправленной, то к осени 1997 года американский фондовый индекс достиг прироста почти в полтора раза, тогда как сводный индекс, отражающий состояние развивающихся рынков, находился существенно ниже значения 1994 года; при этом тройку лидеров по масштабам понижения составили Таиланд, Мексика и Южная Корея[242]. Если обратиться к картине, сложившейся за полгода до основной волны кризиса, пришедшейся на октябрь-декабрь 1997 года, нетрудно увидеть, что средства, инвестированные в фондовые индексы Таиланда, Филиппин, Малайзии, Сингапура, Южной Кореи и Индонезии в 1994 году, не только не обеспечили доходов, но и принесли убытки, в ряде случаев достигавшие 35 и более процентов[243]. Отток капиталов вызвал естественный рост курса доллара, в первую очередь по отношению к иене, в результате чего японские товары в 1995-1996 годах стали более привлекательными, нежели произведенные в странах ЮВА; следствием этого и стало резкое замедление роста экспортных поставок[244]. Снижение котировок акций на всех азиатских биржах приняло устойчивый характер уже в первой половине 1997 года[245]. С другой стороны, все более явными становились неэффективность индустриального производства и излишнее раздувание кредитной массы, а также искусственное поддержание цен на инвестиционные товары, в первую очередь на недвижимость. Остановимся на этой тенденции более подробно.
      С середины 90-х годов в большинстве стран Юго-Восточной Азии фондовый рынок уже не мог способствовать поступлению инвестиций, необходимых для развития производства. Крупные промышленные компании стали ориентироваться на массированное привлечение заемных средств. Ввиду того, что в большинстве азиатских стран имели место тесные связи между государством и бизнесом, а индустриальные гиганты пользовались постоянной поддержкой со стороны правительства, "эти предприятия счита
      [242] - См.: The Economist. 1997. February 22. Р. 89.
      [243] - См.: The Economist. 1997. May 24. P. 79.
      [244] - Подробнее см.: The Economist. 1997. March 1. P. 23-25.
      [245] - Подробнее см.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 14-16.
      лись как бы застрахованными от банкротства, что служило для финансовых институтов мощным стимулом их кредитования вне зависимости от эффективности их деятельности" [246]. Результаты оказались катастрофическими. Спрос на заемные средства делал их использование все дороже и вызывал рост процентных ставок. В этих условиях предприниматели, в первую очередь в Южной Корее, Индонезии и Таиланде, где государство играло наиболее активную роль в экономике, перешли к политике краткосрочных, в том числе и зарубежных, заимствований. Несмотря на то, что государственные бюджеты этих стран продолжали сводиться с профицитом, бремя долга стало непосильным.
      Одну из наиболее ярких иллюстраций сложившейся ситуации дает Южная Корея. Эта страна с самого начала ускоренной индустриализации допустила исключительно сильную зависимость своего промышленного развития от размера привлекаемых кредитных ресурсов. Если в 1970 году размер ее внешнего долга не превышал 2,2 млрд. долл., то к 1980 году он вырос в 12,5 раза, до более чем 27 млрд. долл.; при этом почти половина средств, направленных на финансирование программы развития тяжелой и химической промышленности, была получена в виде иностранных займов[247]. Подобная тенденция была характерна как для 80-х, так и для 90-х годов. Между 1992 и 1996 годами объемы полученных страной зарубежных кредитов выросли на 158 процентов, а требования по ним превысили четверть всех международных обязательств стран Юго-Восточной Азии. При этом основная часть заемных средств -- 66 процентов -- привлекалась не непосредственно промышленными компаниями, а корейскими банками[248], распоряжавшимися ими далее по своему усмотрению. Краткосрочные заимствования к концу 1996 года составляли 63 процента всего объема внешних обязательств, в три раза превосходя при этом объем золотовалютных резервов страны[249], выглядевших в тот период вполне благополучно. Но крупнейшие корпорации (а концентрация производства в Южной Корее столь значительна, что четыре основных промышленных конгломерата обеспечивают более 40 процентов ВНП[250]), являвшиеся наиболее активными заемщиками, стали фактическими банкротами еще до основной волны кризиса, который лишь довел негативные тенденции до их естественного завершения: в мае 1998 года отношение суммарных обязательств кон
      [246] - Lee E. The Asian Financial Crisis: The Challenge for Social Policy. Geneva, 1998. P. 19.
      [247] - См.: Bellо W., Rosenfeld S. Dragons in Distress. P. 58.
      [248] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 72.
      [249] - См.: Ibid. P. 66-67.
      [250] - См.: Cough L. Asia Meltdown. The End of the Miracle? P. 20.
      церна "Хюндаи" к его акционерному капиталу составляло более 570 процентов, а объемы реализации на внутреннем рынке снизились почти вдвое[251]. Следует иметь в виду, что такой показатель не был чем-то экстраординарным (еще до начала кризиса среднее его значение для промышленных компаний, участвовавших в соответствующем листинге сеульской биржи, достигало 300 процентов[252]). Летом 1997 года превышение суммой корпоративного долга акционерной стоимости компаний составило у "Дэу" 3,38 раза, у "Хюндаи" -- 4,39, у "Киа Моторс" -- 5,23, у "Халла" -- 20,7, а у корпорации "Джинро" -- 86 раз (!)[253]. В конце того же года первые две были объявлены банкротами; суммарные обязательства "Киа" достигали на тот момент 10, а "Ханбо" -- 6 млрд. долл. [254] Согласно подсчетам корейских и американских экспертов, около 20 процентов всех банковских кредитов в конце 1997 года были полностью безнадежными, а вывод банковской системы страны из кризиса, по минимальным оценкам, требовал 60-100 млрд. долл. [255]
      Аналогичная ситуация сложилась и в других азиатских странах; в Таиланде около 70 процентов всех крупных промышленных компаний допустили задержки в выплате кредитов или отказались рассчитываться по своим обязательствам; в Индонезии 200 (по другим данным -- 220[256]) компаний из 228, состоявших в листинге фондовой биржи, были объявлены к концу 1997 года находящимися в состоянии технического банкротства[257]. Гигантские масштабы невозвращаемых кредитов живо напоминают японскую ситуацию 90-х годов. Сегодня многие исследователи отмечают, что проблемы, с которыми столкнулись страны Юго-Восточной Азии в 1997-1998 годах, в значительной мере были обусловлены слепым копированием японского опыта[258]. Следует отметить, учитывая подобную аналогию, что вся глубина японского кризиса стала заметна через шесть-семь лет после первоначального финансового шока, и, видимо, реальный масштаб нанесенного азиатским экономикам ущерба также выявится несколько позже.
      Японский "опыт" был повторен и в области операций с недвижимостью. Еще в конце 80-х годов цены на офисные и жилые
      [251] - См.: Kattoulas V. Unhappy Hyundai // Newsweek. 1998. May 25. Р. 57.
      [252] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 71.
      [253] - См.: Singh A. 'Asian Capitalism' and the Financial Crisis // Michie J., Smith J.G. (Eds.) Global Instability. P. 26.
      [254] - См.: Hirch M. Cronyism Crashes // Newsweek. 1998. January 26. P. 21.
      [255] - См.: The Economist. 1997. November 29. P. 23-25.
      [256] - См.: Godement F. The Downsizing of Asia. P. 183, 182.
      [257] - См.: Hirch M. Where is the Bottom? // Newsweek. 1998. January 19. P. 34.
      [258] - См.: Shutt H. The Trouble with Capitalism. P. 196.
      помещения в Сингапуре, Гонконге и Южной Корее повторяли японские тренды; так, в 1989 году в Сеуле цена небольшой квартиры достигала 225 тыс. долл., что соответствовало самым высоким ценам в Калифорнии, штате, где ВВП на душу населения был в пять раз выше корейского[259]. Впоследствии цены существенно снизились, однако вплоть до середины 90-х годов инвестиции в строительство объектов недвижимости оставались очень выгодными. Инвесторы вели себя так, будто ничего и не знали об опыте Японии. В Джакарте, Бангкоке, Сингапуре и Маниле в 1996-1998 годах было начато строительство в среднем в полтора раза больших офисных площадей, чем было сдано в эксплуатацию в 1993-1995 годах; инвесторов не останавливало даже то, что в первых трех городах объем непроданных или не сданных в аренду помещений вырос почти на 50 процентов только в течение одного 1996 года[260]. К лету 1997 года доля нереализованных построек составила в Таиланде 35 процентов[261]. Между тем в большинстве азиатских стран банки, согласно официальной отчетности, направляли на финансирование риэлтерских проектов от 11 до 18 процентов своих кредитных средств[262]; однако эксперты "Бэнк фор интернэшнэл сеттлментс" давали гораздо более высокие оценки: от 25-30 процентов в Индонезии до 30-40 процентов в Сингапуре, Таиланде и Малайзии и беспрецедентных 40-55 процентов в Гонконге[263]. По самым оптимистичным предположениям, разрешение одной только проблемы сбыта на рынке офисных помещений может стоить многим странам Юго-Восточной Азии от 4 до 5-6 процентов их валового национального продукта.
      Катастрофическая ситуация на рынке недвижимости, о которой много говорилось в ходе кризиса, является лишь одним, пусть и весьма наглядным, но все-таки не единственным показателем переоцененности капитальных благ в странах Азии. На этом примере мы можем в наиболее "чистом" виде наблюдать последствия сокращения внешнего спроса и в то же время механизм "запуска" кризиса в промышленной сфере. Сокращение иностранных инвестиций, вложений в акции и ценные бумаги, невозможность привлечения новых кредитов и замораживание значительных банковских средств в долгосрочных, и, как оказалось, убыточных, инвестиционных проектах -- все это привело к снижению возможностей маневра для промышленных компаний и вынудило их ориентироваться лишь на текущие поступления от продаж. Но как
      [259] - См.: Bella W., Rosenfeld S. Dragons in Distress. P. 40.
      [260] - См.: The Economist. 1997. April 12. P. 82.
      [261] - См.: French P., Crabbe M. One Billion Shoppers. P. 118.
      [262] - См.: The Economist. 1997. April 12. Р. 82.
      [263] - См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis. P. 8.
      только большинство из них попыталось нарастить объемы производства, стало очевидно, что рынки развитых стран перенасыщены, а внутренний рынок испытывает огромную нехватку средств, в том числе вследствие девальвации национальных валют и сокращения платежеспособного спроса, банкротства ряда банков и финансовых компаний, а также роста сбережений населения, не уверенного в завтрашней финансовой стабильности.
      Эти факторы обусловили резкий промышленный спад во всех странах региона. Если несколько лет назад утверждалось, что "азиатская экономическая экспансия вполне может продолжаться на протяжении десятилетий" в первую очередь потому, что "трудовые ресурсы... азиатских стран могут в начале следующего столетия устойчиво нарастать" [264], то сегодня господствуют иные представления. Эксперты отмечают теперь, что в современных условиях факторы, на которых было основано азиатское экономическое чудо, утратили прежнее значение. Низкие издержки на рабочую силу перестали служить достаточным условием проникновения на мировые рынки; важнейшим фактором конкурентоспособности оказалось здесь широкое применение в производстве высококвалифицированного и высокопроизводительного интеллектуального труда[265]. Будучи неспособными предложить Западу высокотехнологичную продукцию, азиатские экономики замедляют сегодня темпы своего развития. В Таиланде за ростом ВНП на 6 процентов в 1996 году последовала стагнация в течение 1997 года, и прогнозировался спад на 5 процентов в 1998 году; в Индонезии, где в 3-м квартале 1997 года наблюдался рост на 7 процентов, в 1998 году ожидали уже 15-процентного спада[266]. На протяжении 1997-го и первой половины 1998-го эксперты Международного валютного фонда восемь раз пересматривали свои оценки темпов роста азиатских экономик; о масштабе этих корректировок позволяет судить таблица 9-1.
      Ход кризиса и связанные с ним драматические политические события -бесчисленные отставки в правительствах, смена руководства в Южной Корее в начале 1998 года, резкие антиамериканские заявления малайского премьера Махатхира, громкие банкротства крупных банков и финансовых компаний, среди которых оказались такие известные и, казалось бы, находившиеся вне эпицентров кризиса, как гонконгский "Перегрин" и даже японские "Хоккайдо Такусоку Бэнк" (обязательства которого перед клиентами составляли 75,1 млрд. долл.) и "Ямайичи Секьюритиз"