Результатом происходящей в настоящее время трансформации становится формирование принципиально новой организационной модели, которую мы называем креативной корпорацией. Являясь уже не столько элементами общества (society), сколько общностями (communities) [335], такие корпорации организуют свою деятельность не на основе решения большинства, и даже не на основе консенсуса, а на базе внутренней согласованности ориентиров и стремлений [336]. Впервые мотивы деятельности оказываются над сти
      [330] - См.: Chalfleld Ch.A. The Tmst Factor. The Art of Doing Business in the Twenty-first Century. Santa Fe (Ca.), 1997. P. 63.
      [331] - GhoshalS., Bartlett Ch. The Individualized Corporation. P. 93.
      [332] - Kelly К. New Rules for the New Economy. P. 137.
      [333] - Fukuyama F. Trust. Social Virtues and Creation of Prosperity. N.Y., 1995. P. 273.
      [334] - См.: Morgan В. W. Strategy and Enterprise Value in the Relationship Economy. P. 56.
      [335] - См.: Handy Ch. The Hungry Spirit. P. 179.
      [336] - См.: Hampden-Tumer Ch., Trompenaars F. Mastering the Infinite Game. How East Asian Values are Transforming Business Practices. Oxford, 1997. P. 195-196.
      мулами [337], а организация, основанная на единстве мировоззрения и ценностных установок ее членов, на управлении знаниями (knowledge management), сменяющем прежнее научное управление (scientific management) индустриальной эпохи [338], становится наиболее гармоничной и динамичной формой производственного сообщества [339].
      Креативная корпорация отличается от прежних организационных форм по целому ряду параметров.
      Во-первых, она преодолевает внешние черты экономической целесообразности и отвечает в первую очередь постматериалистическим устремлениям и идеалам ее создателей. Возникая, как правило, из недр прежних организационных структур, характеризующихся сравнительно высокой эффективностью, она формируется в значительной мере в соответствии с представлениями о способах реализации творческого потенциала этих личностей. И если созданная таким образом компания начинает успешно функционировать, мотив самореализации в качестве разработчика, создателя и производителя принципиально новой услуги или продукции, информации или знания дополняется мотивом самореализации в качестве создателя компании как социальной структуры. Поэтому обычно креативная корпорация проходит в своем развитии два этапа: на первом ее основателями движет стремление к индивидуализации, проявляющееся в совершенствовании создаваемых продуктов и услуг, раскрывающих их творческий потенциал как выходцев из предшествующей организации; в рамках второго основатели креативной корпорации социализируются в своем новом качестве владельцев компании, которая сама начинает выступать главным результатом и продуктом их деятельности.
      Во-вторых, креативные корпорации строятся вокруг творческой личности, именно в этом своем качестве гарантирующей их устойчивость и процветание. Характерно, что успех владельцев креативных корпораций обусловлен отнюдь не тем, что они контролируют большую часть капитала своих компаний, а тем, что они, как основатели бизнеса, ставшего главным проявлением их творческих возможностей, несут за него высшую ответственность, олицетворяя в глазах общества в первую очередь созданный ими социально-производственный организм. Эти люди представляют собой живую историю компании, имеют непререкаемый авторитет в
      [337] - См.: Coulson -Thomas С. The Future of the Organisation. Achieving Excellence through Business Transformation. L., 1997. P. 231, 234.
      [338] - См.: Prusak L. Introduction to Knowledge in Organizations // Prusak L. (Ed.) Knowledge in Organizations. Boston-Oxford, 1997. P. XIII.
      [339] - См.: GeusA., de. The Living Company. Boston (Ma.), 1997. P. 103.
      глазах ее работников и партнеров. Для таких предпринимателей характерны отношение к бизнесу как к своему творению и, следовательно, устойчивая приверженность целям организации, а отнюдь не отношение к ней как к своей собственности.
      В-третьих, креативная корпорация, как правило, не следует текущей хозяйственной конъюнктуре, а формирует ее. Продукция креативной корпорации чаще всего представляет собой качественно новые знаниеемкие продукты или услуги; при этом креативные корпорации не принимают форму диверсифицированных фирм и конгломератов, сохраняя ту узкую специализацию, которая была предусмотрена при ее основании [340]. Следует отметить, что возникновение и развитие креативных корпораций не устраняет прежние типы корпоративных структур, подобно тому, как, по словам Д.Белла, "постиндустриальное общество не может заместить индустриальное, и даже аграрное [341]", лишь определяя тенденции, "углубляющие комплексность общества и развивающие саму природу социальной структуры" [342].
      В-четвертых, креативные корпорации не только способны развиваться, используя внутренние источники, но и обнаруживают возможность постоянно преобразовываться, давая жизнь все новым и новым компаниям. В условиях, когда деятельность становится ориентированной на процесс, а отдельные работники в некотором смысле персонифицируют определенные его элементы, что находит свое воплощение в достаточно условном, но вполне показательном термине "владелец процесса (process owner)" [343], не существует серьезных препятствий для выделения из компании новых самостоятельных структур. В результате от креативной корпорации постоянно "отпочковываются" самостоятельные фирмы, в своей последующей деятельности руководствующиеся подобными же принципами. Это, в свою очередь, свидетельствует о том, что в следующем столетии роль и значение креативных компаний будут лишь возрастать.
      Существует множество других фактов, свидетельствующих о радикальном изменении основ современной хозяйственной жизни в странах Запада. Наряду со становлением новой инвестиционной парадигмы и формированием креативной корпорации следует упомянуть возникновение новых моделей конкурентной борьбы, оригинальных методов воздействия на поведение потребителей, совершенствование форм и методов поведения компаний на фондовом рынке и так далее. Однако все они являются, безусловно, второстепенными по сравнению с возникшими возможностями увеличения инвестиций за счет фактического роста того, что обычно считалось потреблением, и развитием новых корпоративных структур, воплощающих самобытность и творческий потенциал их создателей и персонала. И именно здесь мы усматриваем наиболее убедительные свидетельства того, что хозяйственный прогресс в современных условиях все более явно приобретает неэкономический характер.
      [340] - Нельзя не отметить, что под воздействием коммерческого успеха креативных компаний в последние годы стал заметен массовый отказ от создания крупных конгломератов; при этом такие гигантские корпорации, как "Кока-Кола", IBM, "Крайслер", "Истмэн Кодак", "Метрополитэн Лайф" и другие, в середине 90-х годов продали большинство непрофильных фирм, приобретенных ими в 80-е годы (подробнее см.: Koch R. The Third Revolution. P. 223-224), и сосредоточили усилия на основных направлениях своей деятельности.
      [341] - Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. N.Y., 1978. P. 198, note.
      [342] - Bell D. The Third Technological Revolution and Its Possible Socio-Economic Consequences // Dissent. Vol. XXXVI. No 2. Spring 1989. P. 167.
      [343] - См.: Hammer M. Beyond Reengineering. How the Process-Centered Organization is Changing Our Work and Our Lives. N.Y., 1996. P. 73.
      Новая хозяйственная реальность 90-х годов
      Период, начавшийся в первой половине 90-х годов, стал прелюдией к новому кризису индустриальной модели, который на этот раз поразил уже не столько ресурсодобывающие регионы, сколько страны, ориентированные в своем развитии на максимальное наращивание массового производства потребительских товаров и промышленного оборудования. Он был обусловлен тремя важнейшими хозяйственными изменениями 80-х и 90-х годов -- переходом к информационной экономике, сменой инвестиционной парадигмы и формированием новой структуры современной корпорации. Первое изменение привело к повышению конкурентоспособности американских и европейских производителей, росту экспорта из основных центров постиндустриального мира и относительному оздоровлению его платежного баланса. Вторым были преодолены опасность низкой инвестиционной активности и во многом связанная с ней проблема роста бюджетного дефицита и государственного долга. И, наконец, третье изменение имело своим результатом беспримерный всплеск инвестиций в США и Западную Европу и резкое сокращение экспорта капитала в Латинскую Америку, Азию и Восточную Европу. Таким образом, этот период стал вторым по своей значимости (после 1973-1982 годов) актом становления самодостаточной постиндустриальной цивилизации, и в той же мере, в какой первый период умерил претензии развивающихся стран, следствием второго оказалось резкое ухудшение положения новых индустриальных государств, осуществлявших политику "догоняющего" развития.
      Рост конкурентоспособности постиндустриальных стран, особенно США, определяется сегодня тремя основными факторами. Во-первых, в результате развития информационного хозяйства в Соединенных Штатах и постиндустриальном мире в целом оказался сосредоточен уникальный научно-исследовательский потенциал. Уже в 1990 году члены "Клуба семи" обладали 80,4 процента мировой компьютерной техники и обеспечивали 90,5 процента высокотехнологичного производства. Только на США и Канаду приходилось 42,8 процента всех производимых в мире затрат на исследовательские разработки, в то время как Латинская Америка и Африка, вместе взятые, обеспечивали менее 1 процента таковых; если среднемировое число научно-технических работников составляло в данный период 23,4 тыс. на 1 млн. населения, то в Северной Америке этот показатель достигал 126,2 тыс. [344] Развитые страны контролировали 87 процентов из 3,9 млн. патентов, зарегистрированных в мире по состоянию на конец 1993 года [345]. Начиная с 1994 года американские корпорации (не считая правительства США и частных лиц) ежегодно получали больше патентов на изобретения и усовершенствования производственных технологий, чем компании, государственные организации и частные лица во всем остальном мире [346]. Характерно, что сегодня эти показатели свидетельствуют не только об абсолютном доминировании постиндустриальной цивилизации в качестве источника инноваций; они также показывают, что США и Западная Европа стали основными операторами рынка того типа благ, стоимость которых постоянно растет. Исследования показывают, что по мере насыщения спроса на массовые промышленные товары они уже не обладают тем потенциалом роста рентабельности, который существовал несколько десятилетий назад [347]; как следствие, с 1970 по 1990 год цены промышленных товаров, потребляемых в развитых странах, снизились почти на 25 процентов [348] по сравнению с ценами услуг и информационных продуктов, и эта тенденция лишь укрепляется в последнее время. Основными торговыми партнерами США выступают сегодня страны, где уровень оплаты труда фактически равен американскому или превосходит его [349]; таким образом, изменив
      [344] - См.: Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. 1. P. 108.
      [345] - См.: Braun Ch.-F., von. The Innovation War. Industrial RD... the Anns Race of the 90s. Upper Saddle River (N.J.), 1997. P. 57.
      [346] - См.: Alsop R.J. (Ed.) The Wall Street Journal Almanac 1999. P. 365.
      [347] - См.: SchorJ.B. The Overspent American. P. 17.
      [348] - См.: Krugman P. Pop Internationalism. P. 38-39.
      [349] - См.: Burtless G., Lawrence R.Z., Litan R.E., Shapiro R.J. Globaphobia. Confronting Fears about Open Trade. Wash., 1998. P. 68-69.
      саму структуру импорта, постиндустриальный мир ослабил давление на свой внутренний рынок со стороны развивающихся стран. При этом в сфере производства высокотехнологичной продукции последние не способны реально конкурировать с Соединенными Штатами в первую очередь потому, что в этом секторе экономики низкие доходы работников являются не залогом выгодной рыночной позиции, а очевидной причиной дальнейшего отставания. Так, например, в Индии доход высококвалифицированных программистов составляет около 6 тыс. долл. в год; это сопровождается, однако, не высокой конкурентоспособностью местного программного обеспечения, а ростом иммиграции индийских специалистов в США, так как в стране с 2 компьютерами на 100 человек населения, количеством телефонов, меньшим, чем в одном лишь Лондоне, и численностью пользователей Интернета, в полторы тысячи раз меньшей, чем в Соединенных Штатах [350], работники современных высокотехнологичных производств не в состоянии реализовать свой творческий потенциал. Возможности ценовой конкуренции сокращаются вместе с падением роли индустриального сектора, и это становится первой важной причиной укрепления позиций США и Западной Европы в современной мировой экономике.
      Во-вторых, большое значение имеет инвестиционная деятельность американских и европейских компаний за рубежом. Часто отмечается, что за последние тридцать лет доля американского импорта в его общемировом объеме сократилась почти на треть; при ближайшем рассмотрении оказывается, однако, что доля базирующихся в Америке многонациональных корпораций сохранялась на протяжении всего этого периода на неизменном уровне в 17 процентов. Таким образом, хотя сами США и сократили масштабы экспорта, это было компенсировано ростом его со стороны зарубежных филиалов американских компаний. При этом характерно, что инвестиции, направляемые ими на разнообразные научно-исследовательские проекты, росли на протяжении последнего десятилетия ежегодно на 10-25 процентов, что более чем в пять раз превосходило темпы роста данного показателя в самих США [351]. Таким образом, относительно низкая цена рабочей силы в развивающихся странах становится фактором не столько повышения их собственной конкурентоспособности, сколько еще более быстрого роста производственного и научно-технического потенциала западных корпораций. В результате дисбаланс торговли США с остальным миром сегодня в значительной мере преодолен; если
      [350] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. P. 224, 229.
      [351] - См.: Reich R.B. Who Is Us? // Ohmae K. (Ed.) The Evolving Global Economy. Making Sense of the New World Order. Boston, 1995. P. 143-144.
      оценивать доли отдельных регионов в американском экспорте и импорте, бросается в глаза почти полное сходство соответствующих диаграмм: ни один из основных торговых партнеров Соединенных Штатов не выделяется радикальным образом в качестве нетто-экспортера или нетто-импортера [352]. Нельзя также не отметить, что большая часть американских капиталовложений относится к прямым инвестициям в производственный сектор или в научно-технические исследования, а производимая продукция в большей ее части реэкспортируется в США и Европу; вследствие этого возможное ухудшение конъюнктуры в самих развивающихся странах не способно оказать на эффективность подобных капиталовложений резкого негативного воздействия.
      В-третьих, внутреннее потребление товаров и услуг в США и Западной Европе быстро растет как вследствие повысившихся доходов от основной деятельности работников, так и в результате бума на фондовом рынке и расширяющихся масштабов потребительского кредитования. Таким образом, перспективы сбыта товаров американских и европейских компаний на внутреннем рынке остаются весьма хорошими. Это определяется и заметным смещением потребительских предпочтений, о чем говорилось несколько выше: по мере того как растет спрос на разного рода услуги -- прежде всего в области образования и здравоохранения, -- а также на высокотехнологичные и информационные продукты, возможности завоевания западных рынков продукцией индустриальной части мира объективно сокращаются. Важнейшим фактором, позитивно влияющим как на хозяйственные процессы, происходящие внутри постиндустриальных стран, так и на их позиции на мировой арене, является снижение масштабов долгового бремени. Известно, что наиболее неблагополучным периодом в этом аспекте были 80-е годы; если во время прихода к власти президента Р.Рейгана государственный долг не превышал 26 процентов ВНП, то к моменту его ухода из Белого дома он составил около 50, а к середине 90-х -около 70 процентов ВНП. Почти 15 процентов американского бюджета, или около 4 процентов ВНП, ежегодно тратилось на выплату процентов и обязательств по государственному долгу [353] (для более полной оценки ситуации нельзя, однако, не добавить, что около 87 процентов всех выплаченных в качестве дохода по ним средств становилось собственностью американских налогоплательщиков и, таким образом, не выходило за пределы страны [354]). В первой поло
      [352] - См.: Burtless G., Lawrence R.Z., Litan R.E., Shapiro R.J. Globaphobia. P. 16-17.
      [353] - См.: Ayres R.U. Turning Point. P. 42.
      [354] - См.: Heilbroner R., Bernstein P. The Debt and the Deficit. P. 49.
      вине 90-х годов правительство США, кроме собственно федерального долга, составлявшего около 4 триллионов долл., имело также выданные бюджетные гарантии по целому ряду программ -- начиная от развития сельского хозяйства и заканчивая помощью учащейся молодежи, -- размер которых достигал 6 триллионов долл. [355] Тревожные процессы развивались и на уровне промышленных компаний. Если в начале 50-х американские корпорации выплачивали в качестве процентов по кредитам не более одной двенадцатой части тех средств, которые направлялись ими на заработную плату, к началу 90-х эта доля выросла до одной трети[356]. Около 90 процентов корпоративных прибылей после налогообложения расходовалось на выплату банкам процентов по кредитам[357]. Аналогичные процессы разворачивались и в европейских странах. Так, в Германии с 1980 по 1991 год внешний долг федерального правительства вырос с 38,05 до 243,21 млрд. немецких марок, отношение его к объему экспорта поднялось с 10,9 процента в 1980 году до 75,3 процента в 1993-м, к объему ВНП -- с 2,6 до 16,6 процента, а к объему валютных резервов -- с 43,1 до 368,4 процента[358]. За следующие пять лет, с 1992 по 1997 год, отношение обязательств германского правительства к ВНП страны вновь удвоилось, превысив 30 процентов валового национального продукта. Подобная ситуация сложилась в большинстве европейских стран, тогда как в некоторых, например, в Бельгии и Италии, государственный долг превышает сегодня размер ВНП[359]. Нарастание объема задолженности становилось одной из самых острых проблем современных экономик; Зб.Бжезинский утверждал даже, что именно она в наибольшей степени угрожает стабильности Соединенных Штатов[360].
      Однако резкое изменение экономической конъюнктуры после 1995 года и эффект, полученный от технологической перестройки 80-х, принесли свои положительные результаты, которые сегодня дают возможность отказаться от оценки долговой проблемы как излишне острой и трудноразрешимой. Во-первых, устойчивый характер роста и низкая инфляция позволили резко сократить процентные ставки, устанавливаемые ФРС (с 7 до 4,75 процента годовых), что ослабило давление на рынок государственных ценных
      [355] - См.: Brockway G.P. The End of Economic Man.-N.Y., 1995. P. 213.
      [356] - См.: Brockway G.P. Economists Can Be Bad for Your Health. P. 31.
      [357] - См.: Kennedy P. Preparing for the Twenty-First Century. L., 1994. P. 297
      [358] - См.: CastelIs M. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. 2: The Power of Identity. Maiden (Ma.)-0xford (UK), 1997. P. 366.
      [359] - См.: The Economist. 1997. February 22. P. 131.
      [360] - См.: Brzezinski Zb. Out of Control: Global Turmoil on the Eve of the 21st Century. N.Y., 1993. P.104.
      бумаг. Во-вторых, на фоне роста американских инвестиций за рубежом долг американских компаний и масштабы активности иностранных инвесторов, владеющих сегодня не более чем 13 процентами активов США, перестали быть достаточным основанием для отнесения Соединенных Штатов к числу "нетто-должников" [361].
      В-третьих, что, пожалуй, наиболее существенно, экономический подъем обеспечил резкое увеличение налоговых поступлений, предоставившее возможность сокращения дефицита государственного бюджета. В 1996/1997 финансовом году он составил лишь 22,6 млрд. долл., или 0,3 процента ВНП, снизившись за последние пять лет с уровня в 290 млрд. долл., или 5 процентов ВНП[362]. Весной 1997 года после продолжительных дебатов в Конгрессе был принят новый бюджетный план, предусматривавший сбалансирование доходов и расходов к 2002 году[363]. Однако уже с начала 1998 года федеральный бюджет США стал сводиться с растущим профицитом, составившим 39,1 млрд. долл. в 1998 году, 54,2 млрд. долл. в 1999-м и оценивающимся астрономической цифрой в 3 триллиона долл. для ближайших десяти лет[364]. При этом продолжавшийся экономический бум предоставлял новые возможности абсолютного сокращения бюджетных трат, несмотря на дополнительное финансирование некоторых статей расходов (так, с 1997 по 1999 год на программы в области здравоохранения и социального страхования было направлено почти 100 млрд. долл.) [365]. В результате суммарные расходы государственного бюджета, составлявшие 20,1 процента ВНП в 1997 году, должны сократиться до 18,8 процента в 2003-м и 17,7 в 2008-м; при этом доходы, составлявшие в 1997-м 19,8 процента ВНП, продолжают быстро расти, в том числе и по причинам, которые, по мнению некоторых экономистов, еще не стали вполне понятными[366]. В-четвертых, улучшение финансового благосостояния американских граждан (в первую очередь в связи с ростом фондовых индексов) привело к тому, что они получили гораздо большую свободу в выплате процентов по своим долговым обязательствам. Вопреки распространенным представлениям, большинство американских частных заемщиков не относятся к низкообеспечиваемым категориям
      [361] - См.: KiplingerK. Word Boom Ahead. P. 57, 111.
      [362] - См.: Baker G. Clinton Holds Out Vision of a 'New Economy' for US // Financial Times. 1997. October 28. P. 1.
      [363] - Подробнее об основных параметрах данного соглашения см.: The Economist. 1997. May 10. Р. 53-54.
      [364] - См.: Wolffe R. Clinton Warns of Health Threat in Tax Cut Plans // Financial Times. 1999. July 28. P. 5.
      [365] - См.: Alsop R.J. (Ed.) The Wall Street Journal Almanac 1999. P. 103.
      [366] - См.: The Economist. 1998. February 7. P. 57.
      населения[367], и проблема частных заимствований вряд ли может стать основой для серьезных финансовых пертурбаций.
      Большинство подобных тенденций прослеживается и в европейских странах, хотя в ряде из них ситуация осложнена высоким отношением долга к ВНП и значительными государственными расходами на социальные нужды. Вместе с тем переход на единую европейскую валюту потребовал сокращения долга до 60, а бюджетного дефицита -- до 3 процентов ВНП, и эти ориентиры вполне достижимы для всех стран Сообщества к 2001 году. Характерно, что величина процентных ставок в большинстве европейских государств (за исключением Великобритании) уже сегодня гораздо ниже, чем в США. Таким образом, конец 90-х годов стал первым в послевоенной истории западного мира периодом, когда заметно снизилась актуальность проблемы долга. Весьма характерно, что именно неспособность обслуживания своих финансовых обязательств стала одним из показателей углубляющегося хозяйственного кризиса новых индустриальных государств. Однако ни один из развертывающихся сегодня экономических процессов не высвечивает новую роль западного мира в большей степени, чем бум на фондовом рынке. Несмотря на многочисленные утвержцения о его искусственном характере и возможной скоротечности, он тем не менее отражает вполне объективные тенденции, основанные на резко возросшем доверии инвесторов к экономическому потенциалу постиндустриального мира как единственного устойчивого "полюса роста" в эпоху информационного хозяйства.
      Эта ситуация вызвала к жизни весьма показательный феномен: если в 70-е и 80-е годы курсовая стоимость акций большинства американских компаний росла медленнее корпоративных прибылей и выплачиваемых компаниями дивидендов (за исключением 1982 года), то на протяжении последних семи лет дело обстоит прямо противоположным образом[368]. В результате "значительно увеличился разрыв между балансовой стоимостью предприятий и ее оценкой со стороны инвесторов. За период с 1973 по 1993 год средний показатель отношения рыночной цены компании к ее бухгалтерской оценке для американских корпораций увеличился с 0,82 до 1,692. Разрыв, зафиксированный в 1992 году, показывает, что стоимость средней американской компании в балансовом отчете занижена примерно на 40 процентов" [369]. Отношение рыночной
      [367] - Подробнее см.: Luttwak E. Turbo-Capitalism. Winners and Losers in the Global Economy. L., 1998. P. 206.
      [368] - См.: Rothchild J. The Bear Book. P. 34-36.
      [369] - Edvinsson L., Malone M.S. Intellectual Capital. Realizing Your Company's True Value by Finding Its Hidden Roots. N.Y., 1997. P. 5.
      цены к остаточной стоимости для высокотехнологичных компаний было равно в 1992 году в среднем 2,09, а балансовая стоимость таких компаний составляет лишь половину их рыночной оценки[370]. По подсчетам экспертов, доходы компаний, входящих в "Standard Poor 500", которые они способны получить на протяжении ближайших пяти лет, не превышают сегодня 21 процента их текущей рыночной стоимости[371], а уровень получаемых инвесторами дивидендов понизился в 1981-1998 годах более чем в 4 раза[372]. Масштабное повышение цен акций в 1992-1995 годах привело к тому, что в Италии, Германии и Франции отношение рыночной капитализации торгующихся на основных биржевых площадях компаний к ВНП составило соответственно 22, 25 и 38 процентов, а в США и Великобритании достигло 93 и 120 процентов ВНП. Если тенденция последних трех лет не прервется, можно предположить, что этот показатель превысит в США 200 процентов к началу 2000 года[373].
      На протяжении последних семи лет на фондовых рынках большинства западных стран сохраняется состояние, близкое к ажиотажному спросу, что непрерывно подталкивает котировки акций вверх. Только за четыре последних года индекс Доу-Джонса вырос почти в три (!) раза -- с 3832,08 пункта 30 января 1995 года[374] до более чем 11100 пунктов в мае 1999-го. В этой связи нельзя не отметить несколько важных обстоятельств. Во-первых, за последние годы резко увеличилось количество компаний, впервые разместивших свои акции на ведущих биржах, что, казалось бы, должно было снизить темп роста котировок; между тем масштабы средств, направляемых на фондовый рынок, росли намного быстрее[375]. Во-вторых, рост активности трейдеров оставался очень высоким: если "за весь 1960 год на Нью-йоркской фондовой бирже было продано в общей сложности 776 млн. акций... то в 1987 году, в самый разгар ажиотажного спроса, 900 млн. акций каждую неделю переходили из рук в руки" [376]. Десять лет спустя, в пик биржевого кризиса конца октября 1997 года, на Нью-йоркской фондовой бирже был зафиксирован абсолютный рекорд: 1,196 млрд. акций
      [370] - См. Mavrinac S., Siesfeld G.A. Measures that Matter: An Exploratory Investigation of Investors Information Needs and Value Priorities // Neef D., Siesfeld G.A., Cefola J. (Eds.) The Economic Impact of Knowledge. P. 274.
      [371] - См. Knight].A. Value Based Management. Developing a Systematic Approach to Creating Shareholder Value. N.Y., 1998. P. 176.
      [372] - См. Schilling A.G. Deflation. P. 112.
      [373] - См. AyresR.U. Turning Point. P. 118.
      [374] - См. Fridson M.S. It Was a Very Good Year. P. 196.
      [375] - См. Greenwald J. Is the Dow Too Pumped? P. 51.
      [376] - Reich R.B. The Work of Nations. P. 193.
      были проданы в течение одной торговой сессии[377]; в этот же день суммарный оборот пяти ведущих мировых фондовых бирж превысил 9 млрд. акций[378]. Однако, несмотря на это, отношение ежегодного оборота фондовых рынков к их общей капитализации для большинства развитых стран в 1996-1997 годах оставалось фактически таким же, как и в среднем за период 1986-1995 годов[379], тогда как показатель капитализации вырос более чем в 2,2 раза[380]. Нездоровый рост активности наблюдался на развивающихся рынках (так, в Китае отношение объемов ежегодных торгов к капитализации рынка достигло в 1996 году 225 процентов), хотя общий объем их капитализации между 1992 и 1996 годами оставался практически неизменным. В-третьих, за последние годы радикально изменился характер операторов фондового рынка. По состоянию на начало 1998 года 82 млн. американцев, больше, чем когда бы то ни было, являлись собственниками акций, причем около половины из них приняло решение о соответствующих инвестициях в течение предшествовавших восьми лет[381]. Таким образом, около 43 процентов американских семей[382] (по другим данным -- от 57,5 до 59,8 процента[383]) держали в акциях средства, составлявшие около 28 процентов их общего капитала[384], что превысило предшествующий рекордный уровень в 38 процентов, достигнутый в 1968 году, в преддверии рецессии 70-х[385]. Между тем все большая часть подобных инвестиций осуществлялась через многочисленные взаимные и пенсионные фонды. Как показывает статистика, за 10 лет, с 1980 по 1990 год, финансовые активы этих фондов в большинстве европейских стран и США выросли почти в десять раз[386] и сегодня составляют 30-40 процентов общей величины активов домашних хозяйств[387]. При этом только с 1990 по 1995 год в США количество фондов, оперирующих на рынке акций, увеличилось вдвое -- с 1127 до 2211, количество счетов, открытых частными лицами в этих фондах, утроилось и составило 70,7 млн., а стоимость паев выросла в 2,8 раза (с 1,067 до 2,82 триллиона долл.) [388]. Одной из
      [377] - См. Wall Street Journal Europe. 1997. October 29. Р. 16.
      [378] - См. Wall Street Journal Europe. 1997. November 3. P. 9.
      [379] - См. The Economist. 1997. June 14. P. 128.
      [380] - См. The Economist. 1997. March 15. P. 119.
      [381] - См. Rothchild J. The Bear Book. P. XIII.
      [382] - См. Alsop R.J. (Ed.) The Wall Street Journal Almanac 1999. P. 274.
      [383] - См. Ellas D. Dow 40,000. P. 14.
      [384] - См. Kelly K. New Rules for the New Economy. P. 157.
      [385] - См. Kiplinger K. World Boom Ahead. P. 369-370.