 |
|
Популярные авторы:: БСЭ :: Joyce James :: Грин Александр :: Лавкрафт Говард Филлипс :: Эллисон Харлан :: Нортон Андрэ :: Азимов Айзек :: Борхес Хорхе Луис :: Раззаков Федор :: Желязны Роджер Популярные книги:: The Boarding House :: Второй глаз Полифема :: В конце концов :: Жанета :: Щит :: Встречники :: Риск :: Стена и книги :: "Она" :: Карл Великий |
Великие поэты мира: Иннокентий АнненскийModernLib.Net / Поэзия / Иннокентий Анненский / Великие поэты мира: Иннокентий Анненский - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Прикосновение к стихам Анненского пробуждает душу, сердце («стук, дребезг и холод нашего пробуждения с музыкой в сердце»): Часы не свершили урока, А маятник точно уснул, Тогда распахнул я широко Футляр их – лиру качнул. И, грубо лишенная мира, Которого столько ждала, Опять по тюрьме своей лира, Дрожа и шатаясь, пошла. Тюремность жизни, подневольность существования. Двумя словами («дрожа и шатаясь») достигнута ощутимая в опыте читателя внятность, чужое стало своим. Некогда прекрасный, теперь запущенный парк – статуи, водоемы… Столь частый предмет элегических воздыханий, импрессионистской печали, горестных упований: Я на дне, я печальный обломок, Надо мной зеленеет вода. Из тяжелых стеклянных потемок Нет путей никому, никуда… …………………………. Если ж верить тем шепотам бреда, Что томят мой постылый покой, Там тоскует по мне Андромеда С искалеченной белой рукой. Было бы святотатством приближаться к этим стихам с разъяснениями и указаниями «на мастерство». Но «Андромеда с искалеченной белой рукой» – вот хватка великого поэта, вот власть будничного слова («искалеченная») в изначально изысканной атмосфере и картине. При небольшом количественном объеме своей лирики (в этом отношении он сравним лишь с Тютчевым) Анненский неслыханно богат и разнообразен как художник. Моралистическая проповедь и глубочайшее философствование, тончайший импрессионизм в пейзажах, настроениях и драматическая острота жанровых сцен, романс и фольклорно-балаганные пьесы, стихотворная новелла, иронический гротеск, религиозно-духовные откровения – и все обладает достоинством поэзии Божией милостию. И можно до бесконечности завороженно, благодарственно следить могучее движение этого величественного и щедрого духа. Стихотворения Тихие песни Над высью пламенной Синая Любить туман Ее лучей, Молиться Ей, Ее не зная, Тем безнадежно горячей. Но из лазури фимиама, От лилий праздного венца, Бежать… презрев гордыню храма И славословие жреца, Чтоб в океане мутных далей, В безумном чаяньи святынь, Искать следов Ее сандалий Между заносами пустынь. Девиз Таинственной похож На опрокинутое 8: Она – отраднейшая ложь Из всех, что мы в сознаньи носим. В кругу эмалевых минут Ее свершаются обеты, А в сумрак звездами блеснут Иль ветром полночи пропеты. Но где светил погасших лик Остановил для нас теченье, Там Бесконечность – только миг, Дробимый молнией мученья. В квартире прибрано. Белеют зеркала. Как конь попоною, одет рояль забытый: На консультации вчера здесь Смерть была И дверь после себя оставила открытой. Давно с календаря не обрывались дни, Но тикают еще часы его с комода, А из угла глядит, свидетель агоний, С рожком для синих губ подушка кислорода. В недоумении открыл я мертвеца… Сказать, что это я… весь этот ужас тела… Иль Тайна бытия уж населить успела Приют покинутый всем чуждого лица? Не я, и не он, и не ты, И то же, что я, и не то же: Так были мы где-то похожи, Что наши смешались черты. В сомненьи кипит еще спор, Но, слиты незримой четою, Одной мы живем и мечтою, Мечтою разлуки с тех пор. Горячешный сон волновал Обманом вторых очертаний, Но чем я глядел неустанней, Тем ярче себя ж узнавал. Лишь полога ночи немой Порой отразит колыханье Мое и другое дыханье, Бой сердца и мой и не мой… И в мутном круженьи годин Всё чаще вопрос меня мучит: Когда наконец нас разлучат, Каким же я буду один? Когда на бессонное ложе Рассыплются бреда цветы, Какая отвага, о Боже, Какие победы мечты!.. Откинув докучную маску, Не чувствуя уз бытия, В какую волшебную сказку Вольется свободное я! Там всё, что на сердце годами Пугливо таил я от всех, Рассыплется ярко звездами, Прорвется, как дерзостный смех… Там в дымных топазах запястий Так тихо мне Ночь говорит; Нездешней мучительной страсти Огнем она черным горит… Но я… безучастен пред нею И нем, и недвижим лежу… ……………………….. На сердце ее я, бледнея, За розовой раной слежу, За розовой раной тумана, И пьяный от призраков взор Читает там дерзость обмана И сдавшейся мысли позор. ……………………….. О царь Недоступного Света, Отец моего бытия, Открой же хоть сердцу поэта, Которое создал ты я. (Тринадцать строк) Дыханье дав моим устам, Она на факел свой дохнула, И целый мир на Здесь и Там В тот миг безумья разомкнула, Ушла, – и холодом пахнуло По древожизненным листам. С тех пор Незримая, года Мои сжигая без следа, Желанье жить всё жарче будит, Но нас никто и никогда Не примирит и не рассудит, И верю: вновь за мной когда Она придет – меня не будет. На белом небе всё тусклей Златится горняя лампада, И в доцветании аллей Дрожат зигзаги листопада. Кружатся нежные листы И не хотят коснуться праха… О, неужели это ты, Всё то же наше чувство страха? Иль над обманом бытия Творца веленье не звучало, И нет конца и нет начала Тебе, тоскующее я? Бывает час в преддверьи сна, Когда беседа умолкает, Нас тянет сердца глубина, А голос собственный пугает, И в нарастающей тени Через отворенные окна, Как жерла, светятся одни, Свиваясь, рыжие волокна. Не Скуки ль там Циклоп залег, От золотого зноя хмелен, Что, розовея, уголек В закрытый глаз его нацелен? Тупые звуки вспышек газа Над мертвой яркостью голов, И скуки черная зараза От покидаемых столов, И там, среди зеленолицых, Тоску привычки затая, Решать на выцветших страницах Постылый ребус бытия. Так нежно небо зацвело, А майский день уж тихо тает, И только тусклое стекло Пожаром запада блистает. К нему прильнув из полутьмы, В минутном млеет позлащеньи Тот мир, которым были мы… Иль будем, в вечном превращеньи? И разлучить не можешь глаз Ты с пыльно-зыбкой позолотой, Но в гамму вечера влилась Она тоскующею нотой Над миром, что, златим огнем, Сейчас умрет, не понимая, Что счастье искрилось не в нем, А в золотом обмане мая, Что безвозвратно синева, Его златившая, поблекла… Что только зарево едва Коробит розовые стекла. Когда весь день свои костры Июль палит над рожью спелой, Не свежий лес с своей капеллой, Нас тешат: демонской игры За тучей разом потемнелой Раскатно-гулкие шары; И то оранжевый, то белый Лишь миг живущие миры; И цвета старого червонца Пары сгоняющее солнце С небес омыто-голубых. И для ожившего дыханья Возможность пить благоуханья Из чаши ливней золотых. Палимая огнем недвижного светила, Проклятый свой урок отлязгала кирьга И спящих грабаров с землею сколотила, Как ливень черные, осенние стога. Каких-то диких сил последнее решенье, Луча отвесного неслышный людям зов, И абрис ног худых меж чадного смешенья Всклокоченных бород и рваных картузов. Не страшно ль иногда становится на свете? Не хочется ль бежать, укрыться поскорей? Подумай: на руках у матерей Всё это были розовые дети. Облака плывут так низко, Но в тумане всё нежней Пламя пурпурного диска Без лучей и без теней. Тихо траурные кони Подвигают яркий гнет, Что-то чуткое в короне То померкнет, то блеснет… …Это было поздним летом Меж ракит и на песке, Перед бледно-желтым цветом В увядающем венке, И казалось мне, что нежной Хризантема головой Припадает безнадежно К яркой крышке гробовой… И что два ее свитые Лепестка на сходнях дрог — Это кольца золотые Ею сброшенных серег. О, не зови меня, не мучь! Скользя бесцельно, утомленно, Зачем у ночи вырвал луч, Засыпав блеском, ветку клена? Ее пьянит зеленый чад, И дум ей жаль разоблаченных, И слезы осени дрожат В ее листах раззолоченных, — А свод так сладостно дремуч, Так миротворно слиты звенья… И сна, и мрака, и забвенья… О, не зови меня, не мучь! Раззолочённые, но чахлые сады С соблазном пурпура на медленных недугах, И солнца поздний пыл в его коротких дугах, Невластный вылиться в душистые плоды. И желтый шелк ковров, и грубые следы, И понятая ложь последнего свиданья, И парков черные, бездонные пруды, Давно готовые для спелого страданья… Но сердцу чудится лишь красота утрат, Лишь упоение в завороженной силе; И тех, которые уж лотоса вкусили, Волнует вкрадчивый осенний аромат. Сонет Как тускло пурпурное пламя, Как мертвы желтые утра! Как сеть ветвей в оконной раме Всё та ж сегодня, что вчера… Одна утеха, что местами Налет белил и серебра Мягчит пушистыми чертами Работу тонкую пера… В тумане солнце, как в неволе… Скорей бы сани, сумрак, поле, Следить круженье облаков, — Да, упиваясь медным свистом, В безбрежной зыбкости снегов Скользить по линиям волнистым… Люблю его, когда, сердит, Он поле ржи задернет флёром Иль нежным лётом бороздит Волну по розовым озерам; Когда грозит он кораблю И паруса свивает в жгутья; И шум зеленый я люблю, И облаков люблю лоскутья… Но мне милей в глуши садов Тот ветер теплый и игривый, Что хлещет жгучею крапивой По шапкам розовым дедов. Сонет Нет, не жемчужины, рожденные страданьем, Из жерла черного метала глубина: Тем до рожденья их отверженным созданьям Мне одному, увы! известна лишь цена… Как чахлая листва, пестрима увяданьем И безнадежностью небес позлащена, Они полны еще неясным ожиданьем, Но погребальная свеча уж зажжена. Без лиц и без речей разыгранная драма: Огонь под розами мучительно храним, И светозарный Бог из черной ниши храма… Он улыбается, он руки тянет к ним. И дети бледные Сомненья и Тревоги Идут к нему приять пурпуровые тоги. Перестал холодный дождь, Сизый пар по небу вьется, Но на пятна нив и рощ Точно блеск молочный льется. В этом чаяньи утра И предчувствии мороза Как у черного костра Мертвы линии обоза! Жеребячий дробный бег, Пробы первых свистов птичьих И кошмары снов мужичьих Под рогожами телег. Тошно сердцу моему От одних намеков шума: Всё бы молча в полутьму Уводила думу дума. Дед идет с сумой и бос, Нищета заводит повесть: О, мучительный вопрос! Наша совесть… Наша совесть. Гаснет небо голубое, На губах застыло слово; Каждым нервом жду отбоя Тихой музыки былого. Но помедли, день, врачуя Это сердце от разлада! Всё глазами взять хочу я Из темнеющего сада… Щетку желтую газона, На гряде цветок забытый, Разоренного балкона Остов, зеленью увитый. Топора обиды злые, Всё, чего уже не стало… Чтобы сердце, сны былые Узнавая, трепетало… Сквозь листву просвет оконный, Синью жгучею залит, И тихонько ветер сонный Волоса мне шевелит… Не доделан новый кокон, Точно трудные стихи: Ни дверей, ни даже окон Нет у пасынка стихий, Но зато по клетям сруба В темной зелени садов Сапожищи жизни грубо Не оставили следов, И жилец докучным шумом Мшистых стен не осквернил: Хорошо здесь тихим думам Литься в капельки чернил. ………………………. Схоронили пепелище Лунной ночью в забытье… Здравствуй, правнуков жилище, — И мое, и не мое! Вкруг белеющей Психеи Те же фикусы торчат, Те же грустные лакеи, Тот же гам и тот же чад… Муть вина, нагие кости, Пепел стынущих сигар, На губах – отрава злости, В сердце – скуки перегар… Ночь давно снега одела, Но уйти ты не спешишь; Как в кошмаре, то и дело: «Алкоголь или гашиш?» А в сенях, поди, не жарко: Там, поднявши воротник, У плывущего огарка Счеты сводит гробовщик. Ровно в полночь гонг унылый Свел их тени в черной зале, Где белел Эрот бескрылый Меж искусственных азалий. Там, качаяся, лампады Пламя трепетное лили, Душным ладаном услады Там кадили чаши лилий. Тварь единая живая Там тянула к брашну жало, Там отрава огневая В кубки медные бежала. На оскала смех застылый Тени ночи наползали, Бесконечный и унылый Длился ужин в черной зале. Пусть для ваших открытых сердец До сих пор это – светлая фея С упоительной лирой Орфея, Для меня это – старый мудрец. По лицу его тяжко проходит Бороздой Вековая Мечта, И для мира немые уста Только бледной улыбкой поводит.  Ф.Н. и Н.П. Анненские. Родители поэта Есть книга чудная, где с каждою страницей Галлюцинации таинственно свиты: Там полон старый сад луной и небылицей, Там клен бумажные заворожил листы. Там в очертаниях тревожной пустоты, Упившись чарами луны зеленолицей, Менады белою мятутся вереницей, И десять реет их по клавишам мечты. Но, изумрудами запястий залитая, Меня волнует дев мучительная стая: Кристально чистые так бешено горды. И я порвать хочу серебряные звенья… Но нет разлуки нам, ни мира, ни забвенья, И режут сердце мне их узкие следы… И пылок был, и грозен День, И в знамя верил голубое, Но ночь пришла, и нежно тень Берет усталого без боя. Как мало их! Еще один В лучах слабеющей Надежды Уходит гордый паладин: От золотой его одежды Осталась бурая кайма, Да горький чад… воспоминанья …………………………. Как обгорелого письма Неповторимое признанье. Нежным баловнем мамаши То большиться, то шалить… И рассеянно из чаши Пену пить, а влагу лить… Сил и дней гордясь избытком, Мимоходом, на лету Хмельно-розовым напитком Усыплять свою мечту. Увидав, что невозможно Ни вернуться, ни забыть… Пить поспешно, пить тревожно, Рядом с сыном, может быть, Под наплывом лет согнуться, Но, забыв и вкус вина… По привычке всё тянуться К чаше, выпитой до дна. Смычка заслушавшись, тоскливо Волна горит, а луч померк, — И в тени душные залива Вот-вот ворвется фейерверк. Но в мутном чаяньи испуга, В истоме прерванного сна, Не угадать Царице юга Тот миг шальной, когда она Развяжет, разоймет, расщиплет Золотоцветный свой букет И звезды робкие рассыплет Огнями дерзкими ракет. Когда высоко под дугою Звенело солнце для меня, Я жил унылою мечтою, Минуты светлые гоня… Они пугливо отлетали, Но вот прибился мой звонок: И где же вы, златые дали? В тумане – юг, погас восток… А там стена, к закату ближе, Такая страшная на взгляд… Она всё выше… Мы всё ниже… «Постой-ка, дядя!» – «Не велят». То луга ли, скажи, облака ли, вода ль Околдована желтой луною: Серебристая гладь, серебристая даль Надо мной, предо мною, за мною… Ни о чем не жалеть… Ничего не желать… Только б маска колдуньи светилась Да клубком ее сказка катилась В серебристую даль, на сребристую гладь.  И.Ф. Анненский. Фотогафия 1870-х гг. Сонет Неустанно ночи длинной Сказка черная лилась, И багровый над долиной Загорелся поздно глаз; Видит: радуг паутина Почернела, порвалась, В малахиты только тина Пышно так разубралась. Видит: пар белесоватый И ползет, и вьется ватой, Да из черного куста Там и сям сочатся грозди И краснеют… точно гвозди После снятого Христа. Эта ночь бесконечна была, Я не смел, я боялся уснуть: Два мучительно-черных крыла Тяжело мне ложились на грудь. На призывы ж тех крыльев в ответ Трепетал, замирая, птенец, И не знал я, придет ли рассвет Или это уж полный конец… О, смелее… Кошмар позади, Его страшное царство прошло; Вещих птиц на груди и в груди Отшумело до завтра крыло… Облака еще плачут, гудя, Но светлеет и нехотя тень, И банальный, за сетью дождя, Улыбнуться попробовал День. Крутясь-мутясь да сбилися Желты пески с волной, Часочек мы любилися, Да с мужнею женой. Ой, цветики садовые, Да некому полить! Ой, прянички медовые! Да с кем же вас делить? А уж на что уважены: Проси – не улечу, У стеночки посажены, Да не плечо к плечу. Цепочечку позванивать Продели у ноги, Позванивать, подманивать: «А ну-тка, убеги!» А мимо птицей мычется Злодей – моя тоска… Такая-то добытчица, Да не найти крюка?! В темном пламени свечи Зароившись как живые, Мигом гибнут огневые Брызги в трепетной ночи, Но с мольбою голубые Долго теплятся лучи В темном пламени свечи. Эх, заснуть бы спозаранья, Да страшат набеги сна, Как безумного желанья Тихий берег умиранья Захлестнувшая волна. Свечка гаснет. Ночь душна… Эх, заснуть бы спозаранья… Это – лунная ночь невозможного сна, Так уныла, желта и больна В облаках театральных луна, Свет полос запыленно-зеленых На бумажных колеблется кленах. Это – лунная ночь невозможной мечты… Но недвижны и странны черты: – Это маска твоя или ты? Вот чуть-чуть шевельнулись ресницы… Дальше… вырваны дальше страницы. От душной копоти земли Погасла точка огневая, И плавно тени потекли, Контуры странные сливая. И знал, что спать я не могу: Пока уста мои молились, Те, неотвязные, в мозгу Опять слова зашевелились. И я лежал, а тени шли, Наверно зная и скрывая, Как гриб выходит из земли И ходит стрелка часовая. Сонет Я ночи знал. Мечта и труд Их наполняли трепетаньем, — Туда, к надлунным очертаньям, Бывало, мысль они зовут. Томя и нежа ожиданьем, Они, бывало, промелькнут, Как цепи розовых минут Между запиской и свиданьем. Но мая белого ночей Давно страницы пожелтели… Теперь я слышу у постели Веретено, – и, как ручей, Задавлен камнями обвала, Оно уж лепет обрывало… Когда умирает для уха Железа мучительный гром, Мне тихо по коже старуха Водить начинает пером. Перо ее так бородато, Так плотно засело в руке… ……………………… Не им ли я кляксу когда-то На розовом сделал листке? Я помню – слеза в ней блистала, Другая ползла по лицу: Давно под часами усталый Стихи выводил я отцу… ………………………….. Но жаркая стынет подушка, Окно начинает белеть… Пора и в дорогу, старушка, Под утро душна эта клеть. Мы тронулись… Тройка плетется, Никак не найдет колеи, А сердце… бубенчиком бьется Так тихо у потной шлеи… Не мастер Тира иль Багдата, Лишь девы нежные персты Сумели вырезать когда-то Лилеи нежные листы, — С тех пор в отраве аромата Живут, таинственно слиты, Обетованье и утрата Неразделенной красоты, Живут любовью без забвенья Незаполнимые мгновенья… И если чуткий сон аллей Встревожит месяц сребролукий, Всю ночь потом уста лилей Там дышат ладаном разлуки. Зимней ночи путь так долог, Зимней ночью мне не спится: Из углов и с книжных полок Сквозь ее тяжелый полог Сумрак розовый струится. Серебристые фиалы Опрокинув в воздух сонный, Льют лилеи небывалый Мне напиток благовонный, — И из кубка их живого В поэтической оправе Рад я сладостной отраве Напряженья мозгового… В белой чаше тают звенья Из цепей воспоминанья, И от яду на мгновенье Знаньем кажется незнанье. 1, 2, 3 |
|||||||