I. Отплытие из Мурманска.

История «Трикалы» довольно необычна. Греческое судно, захваченное Британией в 1941 году, «Трикала» использовалась пароходной компанией Кельта для нужд министерства обороны до 5 марта 1945 года. В ту ночь, в 2 часа 36 минут, «Трикала», по официальным данным, пошла ко дну. «Торговая газета» сообщила: «Трикала», сухогруз водоизмещением 5000 тонн, подорвалась на мине и затонула 5 марта 1945 года в 300 милях к северо-западу от Тромсё. Экипаж в составе 23 человек погиб".

Однако 16 мая 1946 года, более чем через год, военная радиостанция под Обаном поймала SOS с корабля, назвавшегося «Трикалой». Полученная следом радиосводка не оставляла сомнения в том, что это действительно «затонувший» корабль. Учитывая ценность находившегося на его борту груза, адмиралтейство послало на выручку буксир, и два дня вся страна пыталась найти разгадку таинственного возвращения «Трикалы».

Полагаю, что история «Трикалы» известна мне лучше, чем кому бы то ни было, за исключением Берта Кука, моего собрата по несчастью. Я был среди тех, кто спасся в марте сорок пятого. Именно я послал SOS с борта «Трикалы» в мае сорок шестого. Все пережитое я изложил ниже, начиная с ночи перед отплытием из Мурманска.

Второго марта 1945 года Берт и я всё ещё ждали отправки в Англию. Было ужасно холодно, пронизывающий ветер сотрясал стены казармы. Мела поземка. Вокруг железной печки сгрудились восемь человек. В ожидании корабля мы сидели в Мурманске уже двадцать два дня.

Мне нравился Берт Кук. Он никогда не унывал. Родился он в Айлингтоне, но везде чувствовал себя как дома, даже в занесённом снегом Мурманске. Я познакомился с ним в Ленинграде. Берт был артиллеристом-инструктором и обучал русских солдат обращению с новой пушкой, поставляемой в Россию.

– О, Боже! Ну и холодина! – бормотал Берт, потирая руки. – А мы сидим тут три недели. Где наш уважаемый командир? Мичман королевского флота Рэнкин, высокий, толстый, с гладким лицом и мягким голосом, был старшим по команде. Его голубые глаза утопали в пухлых щеках, он любил похлопывать по плечу подчинённых, а когда сердился, голос его становился резким и пронзительным. Он требовал безоговорочного уважения к своему званию, и любое пренебрежение субординацией выводило его из себя.

– Там же, где был вчера, и позавчера, и днем раньше, – ответил я. – Как обычно, пьет.

– А где он берет деньги? – полюбопытствовал Берт.

– Что-нибудь продаёт. Он же заведует складом. В этот миг из коридора донёсся голос Рэнкина:

– Какого чёрта мы должны грузиться сейчас, а не утром?

– Особое задание, – ответил другой голос. – Командир Селби настаивает, чтобы вы были там в двадцать два ноль-ноль. Поэтому мне пришлось вызвать вас.

Открылась дверь, и в нашу комнатушку вошел Рэнкин, держа в руке листок бумаги. Он был крепко под мухой, на щеках горели пятна румянца, глаза блестели.

– Кто хочет поехать домой? – На губах Рэнкина заиграла насмешливая улыбка. Он знал, что нам всем до смерти надоели снег и мороз, и переводил взгляд с одного лица на другое.

– Он думает, что получил билет на «Куин Мери», – процедил Берт, и мы нервно рассмеялись.

Услышал Берта и Рэнкин, но улыбка не исчезла с его лица.

– Я вижу, мы прекрасно ладим друг с другом, Кук. – Рэнкин повернулся к сопровождавшему его дежурному. – Который час?

– Половина восьмого, – ответил тот.

– Если я соберу их в половине девятого и приведу в порт около девяти?

– Главное, чтобы они были на борту до десяти часов, мистер Рэнкин, – ответил дежурный.

– Отлично, – он взглянул на меня. – Капрал Варди!

– Здесь.

– Ровно в половине девятого постройте на улице тех, кто указан в этом листке. Считайте, что вам повезло. Силлз, упакуй мои вещи. – Он протянул мне листок и вышел в коридор. Все собрались вокруг меня. При неровном свете горящих дров мы прочитали следующее:

«Из ожидающих отправки в Англию 2 марта 1945 года не позднее 22 часов должны прибыть на борт „Трикалы“, отшвартованной у причала № 4: мичман Л.-Р. Рэнкин, капрал Дж.-Л. Варди, рядовой П.Силлз, канонир Х.Кук. Форма походная, с вещмешками. На судне командиром подразделения назначается мичман Рзнкин. По прибытии на борт он должен явиться к капитану Хэлси, шкиперу „Трикалы“. Мичман Рэнкин и его подчинённые направлены в распоряжение капитана Хэлси для выполнения специального задания».

Мы выпили полбутылки водки, оставшейся у Берта, и двумя часами позже шли к порту по заснеженным улицам Мурманска. «Трикала» не произвела на нас особого впечатления. По сравнению с изящными обводами американского судна серии «либерти», стоявшего у того же причала, «Трикала» с её одинокой длинной трубой, высоким мостиком и нагромождением палубных надстроек напоминала угловатую старую деву. На носу и корме торчали трёхдюймовые пушки. По бокам мостика на шлюпбалках висели две шлюпки, ещё одна помещалась на корме. Спасательные плотики прилепились к стенам рубки. Но мы поднимались по сходням, не думая об этом. Мы бы с радостью поплыли и на североморском траулере, лишь бы он доставил нас в Англию. На «Трикале» шла погрузка. В открытые люки трюмов сыпалась железная руда. Крутились деррик-краны, ревели двигатели, порции руды с оглушительным грохотом падали вниз. Над носовым и кормовым трюмами клубилась рудная пыль. Снег, покрывавший палубы «Трикалы», из белого стал красновато-коричневым.

– Ждите здесь, капрал, – приказал Рэнкин. – Я пойду к капитану. Мы остались на сходнях. Знай мы, что уготовила нам судьба, никакой военный приказ не заставил бы ступить со сходней на палубу «Трикалы». Но мы ничего не подозревали. И, замерзая под пронизывающим ледяным ветром, наблюдали, как Рэнкин взбирается по трапу на капитанский мостик. Там вышагивал взад-вперёд капитан Хэлси. Мы не представляли, что это за человек, понятия не имели, какие мысли бродят в его голове.

Капитан Хэлси мертв. Но он часто приходит ко мне во сне, невысокий, вспыльчивый, с черными волосами и бородой, маленькими бусинками глаз. Безумец, обожавший театральные жесты и цитировавший на память Шекспира. Безумец? Но в его безумстве прослеживалась определённая логика. Сам дьявол в фуражке и форменном кителе с золотыми пуговицами, хладнокровно обрекший на смерть два десятка солдат и матросов. Мы стояли на сходнях «Трикалы», а Скала уже ждала нас в Баренцевом море. Скала Мэддона. Слепые глаза Милтона не видели неистовства этого моря, когда он описывал свой Ад. Потоки огня, раскаленный град, иссушающий зной – это страшно, но для меня ад остался там, среди вечной ночи, освещаемой лишь сполохами северного сияния. И сама Скала, возвышающаяся среди бескрайнего океана, серая, сверкающая островками льда, отполированная водой, гладкая, словно череп мертвеца.

Но мы не знали ничего этого, ожидая, пока Рэнкин доложит о нашем прибытии капитану Хэлси. Пять минут спустя он вернулся в сопровождении первого помощника капитана, угрюмого долговязого шотландца по фамилии Хендрик, с бегающими глазками и шрамом, пересекавшим левую щеку от мочки уха до рта.

– Пошли, капрал, – сказал Рэнкин. – Я покажу, где вы расположитесь.

Мы обогнули рубку. Сразу за люком, ведущим в машинное отделение, по левому борту я увидел широкую стальную дверь. Помощник капитана откинул скобу и откатил дверь в сторону. Затем он зажёг лампы, осветившие помещение размером десять на двадцать футов. Стальные листы покрывали переборки, потолок, палубу. Пахло прогорклым маслом.

– Вот, мистер Рэнкин, – сказал помощник. – Они будут жить здесь, вместе с грузом.

Рэнкин повернулся ко мне.

– Устраивайте ваших людей, капрал. Спецгруз доставят на борт сегодня ночью. Прямо сюда. Вы и ваши люди будете охранять его. – Он взглянул на помощника. – Вы знаете, что это за груз, мистер Хендрик?

– Нет, – поспешно ответил он. Рэнкин огляделся.

– Похоже, груз будет небольшим, – пробормотал он. – Для чего использовалось это помещение, мистер Хендрик?

– Тут был матросский кубрик. Мы очистили его сегодня утром.

– Кубрик на палубе? Странно.

– Это точно. Но «Трикала» строилась на Клайдсайдских верфях для Греции и по их спецификации. Вероятно, греки хранили тут багаж пассажиров и часть груза.

Рэнкин, похоже, удовлетворил своё любопытство и вновь посмотрел на меня.

– Ведите ваших людей, капрал. Мистер Хендрик выдаст вам одеяла и гамаки. Указания по охране груза вы получите, как только его доставят на «Трикалу».

Повернувшись, я услышал, как он сказал помощнику:

– Капитан упомянул о свободной каюте, которой я могу воспользоваться.

– Да, – ответил Хендрик. – Пойдёмте, я покажу ее вам.

– Ну, что загрустил, приятель? – спросил Берт, когда я вернулся к сходням.

– Сам увидишь, – ответил я и повел их на корму. Даже Силлз, который никогда не жаловался, сказал:

– Здесь будет чертовски холодно.

Берт посмотрел на меня. В чем дело, капрал? Я говорил с одним из матросов, и он сказал, что у них есть свободные койки. Вероятно, они думают, что солдаты будут рады и такой дыре.

– Тут будет находиться спецгруз, который доставят на борт сегодня вечером. Нам поручена его охрана, – ответил я.

– Охрана! – Берт швырнул в угол вещмешок. – Всегда они чтонибудь выдумают. Почему мы не можем вернуться в Англию как нормальные люди? А где мистер Рэнкин? Не вижу его вещмешка. Держу пари, они будут пировать с капитаном в уютной кают-компании, и плевать им на то, что мы превратимся в сосульки. Небось уже заявил во всеуслышание, что он мичман и не привык к обществу рядовых. Нас ждёт чудесное путешествие. Ты не потребовал для нас другого помещения, капрал?

– Нет. Ты же видел приказ. Там прямо сказано, что нам придётся выполнять особое задание.

Через полчаса на причал въехали четыре грузовика с большими ящиками. В кузове каждого сидело трое солдат. Английский офицер в морской форме поднялся на борт и прошёл на капитанский мостик. Вскоре после этого один из кранов качнулся в сторону первого грузовика и начал переносить ящики на палубу. «Двигатели для „харрикейна“. На замену», – прочли мы на ящиках.

– Впервые слышу, чтобы изношенные самолётные движки требовали специальной охраны, – пробурчал Берт.

Когда ящики перетащили в стальной кубрик, английский моряк, какой-то русский чиновник, Рэнкин и шкипер «Трикалы» пересчитали их. Появилась кипа бумаг, все расписались. Затем моряк повернулся к шкиперу и сказал:

– Ну, теперь за них отвечаете вы, капитан Хэлси. Организуйте охрану, мистер Рэнкин, – добавил он, взглянув на нашего командира. Затем все, кроме Рэнкина, вышли на палубу. Рэнкин протянул мне густо исписанный листок.

– Это вам, капрал. Инструкция по охране. Два часа караула, четыре отдыха, круглые сутки. Часовой должен быть в форме и с оружием. Он должен стоять или ходить по палубе перед дверью. – Рэнкин наклонился ко мне. – И если я замечу расхлябанность, не увижу часового или он будет одет не по форме, пеняйте на себя, капрал. Не поздоровится и часовому.

Берт встал и подошёл к нам.

– Два часа караула, четыре отдыха. А вы не собираетесь нести охрану вместе с нами, мистер Рэнкин?

От изумления у Рэнкина отнялся язык. Прежде чем ответить, он глубоко вздохнул.

– Мичман не несёт караульной службы, Кук.

– Значит, мы должны отдуваться за вас? Это несправедливо, знаете ли. Мы все, так сказать, в одной лодке. Если б с нами был сержант, а не паршивый мичман, он поступил бы как настоящий! мужчина.

Рэнкин буквально затрясся от гнева.

– Мичман далеко не сержант, – выкрикнул он. – Ещё одно слово, Кук, и тебе придётся иметь дело с капитаном. Берт ухмыльнулся.

– Разве я смогу охранять спецгруз, если меня закуют в кандалы?

– Напрасно ты принимаешь меня за простака, – вкрадчиво ответил Рэнкин. – После возвращения в Англию ты рассчитываешь на отпуск, не так ли?

– Ещё бы! Конечно, рассчитываю. Четыре месяца в России! Я его заслужил.

– Заслужил ты его или нет, приятель, но я советую тебе следить за собой. И вам тоже. – Он переводил взгляд с одного лица на другое. – Иначе вы можете забыть об отпуске. – Затем он повернулся ко мне. – Я слышал, вы хотите получить офицерский чин, капрал? – И, не слыша моего ответа, добавил: – Хотите или нет?

– Да, – ответил я.

– Отлично, – Рэнкин улыбнулся и направился к выходу. У двери он остановился. – Обеспечьте надёжную охрану, капрал, иначе я подам такой рапорт, что вы вернётесь в свою часть, поджав хвост. Часового выставьте немедленно!

Когда он ушёл, Берт набросился на меня:

– Почему ты спасовал перед ним? У тебя нашивки на рукаве, а не у меня.

Я промолчал. Берт отвернулся, и я услышал, как он сказал Силлзу:

– Собирается получить офицерский чин… Тряпка он, а не офицер. Я поставил его часовым, а сам вышел на палубу. Погрузка закончилась. Краны застыли, и лишь люки трюмов зияли, как чёрные кратеры. Прожекторы на причале освещали американское судно, которое все еще загружали рудой.

Казалось, «Трикала» заснула. Лишь желтые полукружья налубных фонарей отбрасывали чёрные тени, да вахтенные ходили по капитанскому мостику. Дул пронизывающий ветер, скрипел под ногами снег. Я закурил. Настроение было хуже некуда. Я проклинал Рэнкина за то, что он упомянул о моём намерении стать офицером. И злился на Бетти, заставившую меня подать прошение. Теперь вместо отдыха мне предстояли месячные курсы. Кроме того, становиться армейским офицером мне не хотелось: я с детства плавал на кораблях и только в море чувствовал себя, как дома. Но из-за моего зрения королевский флот не захотел иметь со мной никаких дел. А в армии я напоминал рыбу, вытащенную из воды. Внезапно слева от меня осветился один из иллюминаторов. Он был открыт.

– Входите, Хендрик, входите, – донёсся до меня мягкий бархатный голос.

Закрылась дверь, кто-то вытащил пробку из бутылки.

– Ну, что там за охрана?

– Именно этого мы и ожидали, – ответил Хендрик.

– А по-моему, не совсем. Мы ждали солдат, а не мичмана королевского флота. Могут возникнуть сложности. Вы знаете этого Рэнкина, мистер Хендрик?

– Да. Я как-то встретился с ним в… общем, я его знаю. У него всегда полно денег. Он заведовал складом и наверняка тащил оттуда. Думаю, мы с ним договоримся. Что касается капрала и двух солдат…

Тут иллюминатор закрылся, и больше я ничего не услышал. Не придав значения этому разговору, я неспешно пошёл назад. Берт вышагивал перед стальной дверью. Он повесил винтовку на плечо и махал руками, чтобы согреться.

– А где одеяла и гамаки? – спросил он. – Разве ты ходил не за ними?

– Их ещё не принесли? – удивился я.

– Конечно, нет.

– Ладно, пойду к Рэнкину и узнаю об этом.

– Сходи, а когда увидишь его, передай, что я с радостью свернул бы ему шею. Его бы сюда. Пусть постоит два часа на этом чертовом ветру. Спроси его, почему мы не можем охранять груз, сидя внутри?

– Хорошо, Берт. На юте я нашёл трап и, спустившись вниз, очутился в длинном коридоре, тёплом и пахнущем машинным маслом. Тишину нарушало лишь жужжание электрогенераторов. Я стоял в нерешительности, как вдруг открылась дверь, и в коридор вышел мужчина в резиновых сапогах. Из освещённого дверного проёма доносились мужские голоса. Я постучал и вошёл в кают-компанию. Три человека сидели за чисто выскобленным столом. Не обращая на меня внимания, они продолжали жаркий спор.

– А я говорю, что он сумасшедший, – горячился один из них, судя по выговору, валлиец. – Вот сегодня утром в носовой части русские чинили обшивку. Дверь в переборке номер два была открыта, и я вошёл, чтобы посмотреть, как идут дела. Капитан и мистер Хендрик наблюдали за русскими. «Дэвис, что ты тут делаешь?» – спрашивает капитан, увидев меня. Я отвечаю, что хочу взглянуть, как движется ремонт. «Убирайся! – кричит он. – Вон, чёрт побери! Я сказал, вон! – и тут же начинает дико хохотать. А потом добавляет: – Идите, Дэвис, займитесь делом».

– Зря ты волнуешься, – сказал другой матрос. – Он всегда такой, наш капитан Хэлси. Ты на судне новичок, а мы плывём с ним в четвёртый раз, не так ли, Эрни? Шекспир, Шекспир, Шекспир. Он может стоять на капитанском мостике и часами декламировать Шекспира. А проходя мимо его каюты, часто слышишь, как он там бушует. Правда, Эрни?

Эрни кивнул и вынул трубку изо рта.

– Это точно. А когда идёшь к нему на капитанский мостик, никогда не знаешь, кто встретит тебя: Тибальт или один из злодеев короля Ричарда. Сначала у меня мурашки по коже бегали, теперь привык. А какие он произносит речи! Да у половины команды есть томики Шекспира. Так хоть можно узнать, говорит он сам или повторяет чей-то монолог. – Эрни поднял голову и увидел меня. – Здорово, приятель. Вам чего?

– Не можете ли вы сказать мне, где каюта мистера Рэнкина?

– Того, что в морской форме? Кажется, его поместили рядом с мистером Каузинсом. Пойдёмте, я вас провожу. • Он поднялся из-за стола и повел меня по коридору. Каюта Рэнкина оказалась пустой.

– Он пьёт? – спросил Эрни, понизив голос. Я кивнул. – О, тогда он у старшего механика. – Эрни постучал в следующую дверь, и невнятный голос ответил: «Войдите». Эрни открыл дверь и заглянул в каюту. – Порядок, приятель, вам сюда.

Я поблагодарил его и вошёл. Стармех валялся на койке. Его налитые кровью чёрные глаза буравили меня насквозь. На полу – пустые бутылки из-под пива, две початые бутылки виски на комоде. Каюта пропиталась табачным дымом и сивушным духом. Рэнкин сидел в ногах стармеха. Они дулись в карты.

– В чём дело? – спросил Рэнкин.

– У нас нет одеял и гамаков, – ответил я. Рэнкин презрительно фыркнул и повернулся к стармеху.

– Слышите? У них нет одеял и гамаков. – Рэнкин рыгнул и почесал голову. – Вы капрал, не так ли? Собираетесь стать офицером? Где же ваша инициативность? Найдите корабельного баталера. Он может дать вам одеяла и гамаки, а не я. – Видя, что я не двинулся с места, он добавил: – Ну, чего вы ждёте?

– Есть ещё одно дело, – начал я, но умолк на полуслове. Светло-синие глазки Рэнкина пристально наблюдали за мной. Он знал, что я собираюсь сказать. Он знал, что совсем не обязательно нести охрану на палубе. И он ждал случая вновь поглумиться надо мной. Для этого человека звание означало возможность топтать тех, кто стоит ниже.

– Это неважно, – сказал я и закрыл дверь. Матросы, что сидели в кубрике, дали мне одеяла и гамаки. Берт встретил меня на верхней ступеньке трапа и помог донести их.

– Ты видел Рэнкина? – спросил он.

– Да.

– Мы можем нести охрану внутри?

– Нет.

– Ты спросил его? – он не сводил с меня глаз.

– Нет. Он был пьян и только и ждал повода втоптать меня в грязь. Спрашивать его не имело смысла.

Берт откатил дверь плечом и швырнул одеяла на пол.

– А, чтоб тебя! – в сердцах воскликнул он и вышел на палубу. Мы с Силлзом занялись гамаками.

– Извини, капрал, я погорячился, – сказал Берт, когда час спустя я сменил его. – Наверное, на меня действует погода.

– Пустяки, Берт, – ответил я. Мы покурили.

– Спокойной ночи, – сказал он и ушёл, оставив меня наедине с холодом и невесёлыми мыслями.

В семь утра я заступил на вторую вахту. Из трубы «Трикалы» валили клубы чёрного дыма, трюмы были задраены, всё говорило о скором отплытии. Когда на палубу вышел Силлз, чтобы сменить меня, мимо проплыли эсминец и два корвета.

– Отплываем сегодня, капрал? – с надеждой спросил Силлз. Вряд ли ему было больше двадцати лет. Вероятно, он впервые покинул Англию.

– Похоже, формируется конвой, – ответил я. – Буксиры уже вывели два корабля.

Десять минут спустя от нашего причала отвалил американский сухогруз. Я спустился вниз, чтобы побриться. В дверях камбуза стоял кок, толстый мужчина с бородавкой на нижней губе и карими глазами. Он протянул мне кружку дымящегося какао. Я с удовольствием выпил горячий напиток. Мы поболтали. Кок побывал чуть ли не во всех портах мира. В Мурманск он приплыл уже в четвёртый раз.

В одиннадцать утра я вновь заступил на вахту.

– Ещё не плывём? – спросил я Берта.

– Даже не собираемся, – ответил он. Сходни по-прежнему соединяли нас с причалом. Но Хэлси ходил взад-вперёд по капитанскому мостику, его чёрная борода воинственно топорщилась. На пустом причале появилась девушка в длинной шинели. Из-под берета выбивались чёрные кудряшки, она несла вещмешок. Прочитав название судна, девушка направилась к сходням.

– Чёрт побери, – Берт дёрнул меня за рукав. – Женщина на корабле. И она выглядит такой слабенькой. Пошёл бы и помог ей нести вещмешок. – Я не шевельнулся, и тогда он сунул мне свою винтовку. – Потрудись за меня, приятель. Если ты не джентльмен, придётся мне доказывать, что меня не зря учили в школе. Я наблюдал, как Берт подхватил вещмешок, лицо девушки осветилось улыбкой, и тут же сзади раздался голос Хендрика.

– Вы не видели мичмана Рэнкина, капрал?

– Нет, – ответил я.

– Старик требует его к себе. Если он появится, передайте, что его ждут на мостике.

Пыхтя, подошёл буксир. С мостика послышался голос Хендрика, многократно усиленный микрофоном: «Юкс, приготовься отдать концы».

Появился улыбающийся Берт.

– Ну, как она? – спросил я, отдавая винтовку.

– Очень милая девушка. Англичанка. Дженнифер Соррел. Прочитал на бирке вещмешка. Бог знает, как она оказалась в этой дыре. Не успел спросить. Видать, ей пришлось нелегко. Лицо бледное, как снег, кожа прозрачная, под глазами черные круги. Но настоящая дама. Ясно с первого взгляда. А потом подошёл мистер Каузинс. Эти проклятые офицеры всегда снимают сливки. О, смотри, поднимают сходни. Значит, сейчас тронемся. В тот же миг заревел гудок «Трикалы». На мостике с рупором в руке появился капитан Хэлси. Щель между бортом судна и причалом быстро увеличивалась. Появилась чёрная вода. Набирая ход, «Трикгла» присоединилась к каравану судов. В четверть второго конвой вышел в море. В три часа, когда кончилась моя вахта, мурманский берег превратился в белую полоску между свинцовым небом и водой. На судне говорили, что в Англию мы должны прибыть через пять суток. Я сказал об этом Берту, когда сменил его в семь вечера.

– О, Боже! – охнул он. – Ещё пять таких дней! Хотел бы я знать, что в этих ящиках. Можно подумать, мы охраняем королевскую казну, – ворчал Берт. – Если там действительно двигатели, это безобразие. С какой стати мы должны из-за них мёрзнуть? Эти ящики никуда не уйдут и не прыгнут за борт.

– Ничего не поделаешь, – ответил я. – Приказ есть приказ.

– Я понимаю, что ты не виноват, капрал, но до чего глупо мёрзнуть на палубе. Пойду-ка я вздремну. Спокойной ночи. Без десяти девять я заглянул в спальную каюту. К моему изумлению, Берт не спал, а вместе с Силлзом орудовал штыком, вскрывая один из ящиков.

– Что вы затеяли? – воскликнул я.

– Ничего плохого, капрал, – ответил Берт. – Хотим узнать, что мы охраняем. Извини, приятель, мы рассчитывали всё закончить, пока ты стоял на вахте. Но ящики крепче, чем мы ожидали.

– Немедленно заколотите ящик. Если кто-то увидит, чем вы занимаетесь, не миновать беды.

– Минуту, капрал. Смотри, мы уже. вскрыли его. Сунь сюда штык, Силлз. Нажимай.

Заскрипели гвозди, крышка пошла вверх. Ящик заполняли ряды коробочек из дерева.

– Что ж, значит, это не двигатели.

– Идиоты! – крикнул я. – Вдруг это секретное оружие. Или опасные для жизни химические вещества. Как я, во-вашему, объясню, что один из ящиков оказался вскрытым?

– Пустяки, капрал, пустяки. – Берт вытащил одну коробочку, длиной дюймов восемнадцать и шириной не более девяти. – Не волнуйся. Мы всё поправим так, что никто ничего не заподозрит. – Он зажал коробочку между колен и сорвал крышку. И тут же присвистнул от удивления.

– Однако… Взгляни, капрал. Серебро. Вот что тут такое, приятель. Неудивительно, что им понадобилась охрана. Действительно, это было серебро. В коробочке лежали четыре бруска, ярко блестевшие в свете единственной электролампочки.

– О, Боже! Будь у меня хоть один такой брусок, – пробормотал Берт. – Хотел бы я посмотреть на физиономию моей старухи, когда положу его на кухонный стол. Осторожно, кто-то идёт! Он едва успел убрать коробочку с брусками, как дверь откатилась в сторону и вошёл Рэнкин.

– Почему снаружи нет часового? – спросил он. Его лицо раскраснелось от выпитого виски.

– Я только что вошёл, чтобы позвать сменщика, – ответил я.

– Ваши люди должны заступать на вахту без напоминания. Возвращайтесь на пост. Напрасно вы надеетесь, что под покровом темноты сможете нарушать приказ. Хороший из вас получится офицер! Я пришёл сказать вам, что на случай повреждения судна наша шлюпка – номер два по левому борту. – Тут он заметил штык в руках у Берта. – Что это вы задумали, Кук?

– Ничего, мистер Рэнкин, ничего, честное слово, – невинно ответил Берт.

– А почему у вас в руке штык? – настаивал Рэнкин.

– Я собираюсь почистить его.

– Почистить! – фыркнул Рэнкин. – Да вы никогда ничего не чистили, во всяком случае, по собственному почину. – Он шагнул вперёд и увидел вскрытый ящик. – Значит, вы вскрыли ящик, Кук? По прибытии в Англию, Кук, вам придётся…

– Одну минуту, господин мичман, – прервал его Берт. – Разве вы не любопытны? Мы не сделали ничего плохого. Вы знаете, что в этих ящиках?

– Разумеется, знаю, – ответил Рэнкин. – А теперь заколотите ящик.

Берт хмыкнул. Держу пари, вы думаете, что там самолётные двигатели, как туг и написано. Взгляните-ка сюда. – И он протянул Рэнкину коробочку с серебряными брусками.

– О, Господи! – прошептал тот. – Серебро! – Он поднял голову и сердито продолжал: – Ты болван, Кук! Это же драгоценный металл. Смотрите, тут печать. Ты сломал её. За это придётся отвечать. Как только судно войдёт в гавань, я посажу тебя под арест. И вас тоже, капрал. А теперь возвращайтесь на пост. Я двинулся к двери, но голос Берта остановил меня.

– Послушайте, мистер Рэнкин. Как только мы окажемся в Англии, я отправлюсь в отпуск к жене и детям. Если у кого-то и будут неприятности, то только не у меня.

– Что ты хочешь этим сказать? – насупился Рэнкин.

– Я хочу сказать, что за охрану груза отвечаете вы. И не только за охрану, но и за наши действия. Так? И лучше всего положить коробочку на место и ничего никому не говорить. Не так ли, мистер Рэнкин?

Рэнкин ответил не сразу.

– Хорошо, – наконец выдавил он. – Положите коробочку на место и заколотите ящик. Я доложу капитану, а он решит, какие нужно принять меры. Сломанную печать скрыть не удастся. Чиновники казначейства наверняка захотят узнать, кто сломал её, когда и зачем.

Я вышел на палубу. Несколько минут спустя ко мне присоединился Рэнкин.

– Будьте осмотрительней с этим Куком, – сказал он и направился к трапу, ведущему на капитанский Мостик.

II. ВЗРЫВ

Сознание того, что нам доверена охрана действительно ценного груза, круто изменило моё отношение к происходившему. Нельзя сказать, что я сразу стал подозревать капитана Хэлси, но обострившееся чувство ответственности во многом обусловило мои дальнейшие действия. Я никого не боялся. Наоборот, мерный гул двигателей под ногами, солёный туман, висящий над палубой, прибавляли мне сил, вселяли уверенность.

– Ахой, «Трикала», – прогремел над водой металлический голос из далёкого мегафона. – «Скорпион» вызывает «Трикалу».

– «Трикала» слушает. «Скорпион», говорите, – ответили с мостика. Сначала я ничего не увидел. Затем слева по борту различил в темноте белый бурун рассекаемой форштевнем корабля воды. Когда далёкий мегафон загремел вновь, я уже видел стройный силуэт эсминца, идущего параллельным курсом.

– Штормовое предупреждение. «Трикала», сближайтесь с «Американским купцом». Сближайтесь с «Американским купцом» и держитесь рядом с ним.

– Ясно, «Скорпион», – последовал ответ. Прозвенел машинный телеграф, гул двигателей сразу усилился. Эсминец отвалил в сторону и исчез в ночи. На палубу вышел Силлз. Начиналась его вахта.

– Мы заколотили ящик, капрал, – сказал он, – но печати поправить не удалось.

В стальной каюте Берт сидел нахохлившись.

– Извини, приятель. – Он попытался улыбнуться. – К сожалению, я не заметил печатей. Да и как я мог знать, что мы везём сокровища Английского банка?

– Всё утрясётся, Берт, – ответил я, оставил его наедине с серебром и спустился на камбуз выпить какао. Кок сидел у раскалённой плиты, сложив руки на толстом животе. Его очки сползли на кончик носа. На столе лежала раскрытая книга, на коленях кока свернулся кот. Кок дремал. Когда я вошёл, он снял очки и протёр глаза.

– Наливай сам, – сказал он, увидев пустую кружку. Котёл с какао стоял на обычном месте. Я наполнил кружку. Густой напиток обжигал горло. Кок начал поглаживать кота. Тот проснулся, мигнул зелёными глазами, потянулся и довольно замурлыкал. Кок повернулся к буфету и достал бутылку виски.

– Вон там есть стопочки, капрал.

Я поставил их перед коком, он разлил виски и начал рассказывать о своей жизни. Он плавал коком уже двадцать два года, переходя с одного судна на другое. У него была жена в Сиднее и жена в Гулле, и он утверждал, что знаком с женской половиной населения всех портов семи морей. Он говорил и говорил, глядя в пламя печи, поглаживая спину мурлыкающего кота.

– Вы давно плаваете с капитаном Хэлси? – спросил я, дождавшись редкой паузы. – Что это за человек? – Мне не давало покоя решение Рэнкина доложить капитану о вскрытом ящике.

– Плыву с ним в пятый раз, – ответил кок. – Не могу сказать, что хорошо знаю. Никогда не видел его, пока не попал на «Трикалу» в сорок втором. О нём лучше спросить у Хендрика, первого помощника, матроса по фамилии Юкс, да Ивэнса, кочегара из Уэльса. Они плавали с Хэлси ещё в Южно-Китайском море, когда тот был шкипером «Пинанга». Но из них слова не вытянешь. Не могу их винить.

– Почему? – спросил я.

– Ну, это всего, лишь слухи, поэтому не советую повторять то, что я сейчас скажу. – Он пристально посмотрел на меня. – Но я кое-что слышал. Так же, как и другие, кто побывал в китайских портах. Я не утверждаю, что это правда. Но я не знаю ни одной портовой сплетни, которая зародилась бы из ничего.

– И что это за сплетня? – спросил я, когда он вновь уставился В ОГОНЬ.

– О, это длинная история. В общем, речь шла о пиратстве. – Кок резко повернулся ко мне. – Учтите, дружок, вы должны молчать, ясно? Я болтливый старый дурак, раз уж вам рассказываю. Но я не могу говорить об этом с матросами. Зачем навлекать на себя неприятности? Вы – совсем другое дело. Вы, можно сказать, наш гость. – Он опять отвернулся к огню. – Впервые я услышал о капитане Хэлси в Шанхае. Тогда я не думал, что окажусь с ним на одном корабле. Пиратство. Пиратство и убийства, вот что говорили о нём в Шанхае. Вы видели, как он мечется по мостику? Вряд ли, вы тут всего сутки. Но всё ещё впереди… впереди.

– Я слышал, что он любит декламировать Шекспира. Вы говорите об этом?

– Верно, Шекспир. Это его библия. Он может целый день декламировать Шекспира, сначала на капитанском мостике, потом в своей каюте. Цитаты перемежаются у него с приказами, и новичок часто не сразу понимает, что к чему. Но вы прислушайтесь к отрывкам, которые он выбирает. Я читал Шекспира. Я вожу с собой томик его пьес, потому что с ним не чувствуешь себя одиноким. Прислушайтесь, и вы поймёте, что в его цитатах одни убийства. И ещё: он выхватывает те отрывки, что соответствуют его настроению. Сегодня утром он был Гамлетом. Когда он – Гамлет, можно спать спокойно. Если он весел, то цитирует Фальстафа. Но если он Макбет или Фалконбридж, надо держать ухо востро. А не то он может огреть тебя тем, что попадётся под руку. Маньяк, вот он кто. Бешеный лунатик. Но он прекрасный моряк и знает, как управлять кораблём. Кок наклонился вперёд и подбросил угля в печь.

– Говорят, раньше он был актёром и отрастил бороду, чтобы } изменить внешность. Об этом мне ничего не известно. Но в Шанхае я слышал, что он нашёл «Пинанг» во время урагана, недалеко от Марианских островов в Тихом океане. Он шёл на маленькой шхуне. Команда покинула «Пинанг», но Хэлси удалось запустить помпы, откачать воду и доплыть до Шанхая. Судно не было застраховано, бывшие владельцы не пожелали платить за его спасение, и каким-то образом он купил «Пинанг» за бесценок. Это было в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Мне говорили, что об этом писали в газетах. Дальнейшее, правда, в печать уже не попало. Хэлси подлатал «Пинанг» и начал перевозить грузы для одной из торговых фирм. Команду он набрал из отъявленных мерзавцев, которых всегда полно в портах. Торговля велась строго в рамках закона, хотя я не могу утверждать, что они не занимались контрабандои. Без этого не обходится ни одна торговая операция в портах Южно-Китайского моря.

Но не контрабанда принесла известность «Пинангу». Это судно часто замечали

поблизости от тех кораблей, что во время шторма шли ко дну со всей командой. И в портах заговорили о пиратстве. Вам это кажется невероятным, не так ли? На Востоке многое видится в ином свете, чем в Англии. Начнём с того, что на упомянутых затонувших судах не было радио. Да и вообще в тех краях случается много необычного. А потом японцы вторглись в Китай, и для тех, кто не знаком с угрызениями совести, открылось широкое поле деятельности. Во всяком случае, Чёрная Борода, как его прозвали, продав в тридцать шестом году «Пинанг» японцам, уехал на Филиппины и купил там большое поместье. Но это всё слухи. Доказательств нет. И лучше никому не говорите о том, что вы сейчас услышали.

– Но почему вы мне всё рассказали? – спросил я.

Кок рассмеялся и наполнил стопки.

– Пробыв столько лет в море, поневоле станешь сплетником. Когда на судне появляется новый человек, я приглядываюсь к нему и, если он мне нравится, зову к себе поболтать о том о сём. У моряков свои знаменитости, главным образом, шкиперы. Все они

слегка не в себе, но каждый по-своему. Некоторые пьют, другие обращаются к религии, а капитан Хэлси находит утешение в Шекспире. Я на «Трикале» уже двадцать шесть месяцев, и меня просто распирает от желания поделиться с кем-нибудь тем, что я знаю. Но, повторяю, всё это домыслы. Мне, правда, кажется, что не бывает дыма без огня…

Я до сих пор не знаю, как звали кока: он утонул вместе со всеми. Но говорить он мог часами.

Я поднялся на палубу. Ветер переменился на северо-западный. Сполохи северного сияния уже не освещали небо. Впереди едва виднелись очертания «Американского купца». Волны вздымались всё выше. В лицо летели солёные брызги. Я укрылся за фальшбортом, чтобы раскурить трубку.

– О, вы испугали меня, – раздался мелодичный женский голос, едва я чиркнул спичкой.

Я прикрыл пламя ладонью и увидел светлый овал лица. На бухте каната сидела девушка в длинной шинели.

– Извините, – сказал я. – Я не знал, что здесь кто-то есть. Я спрятался от ветра, чтобы раскурить трубку. Вы мисс Соррел?

– Да.

– Тут так темно. Я вас не заметил.

– И я не увидела бы вас, не зажги вы спичку. Да и теперь видна лишь ваша трубка. Откуда вам известно моё имя?

– Я капрал отделения охраны. Один из моих людей помог вам донести вещмешок.

– О, тот маленький лондонец, – рассмеялась девушка. – Вы не представляете, как я обрадовалась, услышав его голос. А что вы охраняете?

Неожиданность её вопроса застала меня врасплох.

– Ничего особенного, – ответил я после короткой паузы. – Какие-то грузы.

– Извините. Мне не следовало спрашивать об этом, не так ли? Наступило неловкое молчание. Ледяной ветер пронизывал насквозь.

– В такой холод лучше оставаться в каюте, – сказал я.

– Нет, она такая маленькая. Мне не хочется сидеть в четырёх стенах.

– Но разве вам не холодно? – спросил я.

– Холодно, – ответила она. – Но я привыкла. Кроме того, мне нравится слушать море. Дома у нас яхта. Я плавала, сколько себя помню. Мой брат и я… – её голос дрогнул. – Его убили под СенНазером.

– Простите меня. Я тоже люблю море, – вновь наступило молчание, но я чувствовал, что ей хочется поговорить, и спросил, откуда она родом.

– Из Шотландии, – ответила она. – Мы живём близ Обана.

– Вы сказали, что привычны к холоду. Долго пробыли в России?

– Нет, в Германии. Вернее, в Польше.

– В Польше? – изумился я. – Вы были в плену?

– Да, почти три года.

Казалось невероятным, что такая хрупкая девушка могла это выдержать, а потом ещё добраться до Мурманска.

– Но как? – воскликнул я. – Три года… значит, вы не могли быть там, когда началась война.

– Нет, – ровным, бесцветным голосом ответила девушка. – Меня схватили во Франции, в Руане. Моя мать – француженка и знала многих нужных людей. Это была моя третья поездка во Францию. После ареста меня отправили в концлагерь под Варшавой, – она невесело засмеялась. – Поэтому я не боюсь холода. Но довольно обо мне. Я устала от себя. Расскажите, что вы делали во время войны и чем намерены заняться теперь?

Я смутился.

– Ничего особенного я не совершил. Я специалист по приборам управления зенитным огнём. В России я.отвечал за их готовность к боевым действиям. Теперь возвращаюсь в Англию.

– А что вы будете делать, вернувшись в Англию? – Она вздохнула. – О, как приятно сказать «Англия», зная, что с каждым оборотом винта приближаешься к ней. Англия! Англия! Какое чудное слово. Вернуться домой! Как легко становится на душе от таких простых слов: я возвращаюсь домой.

Всхлипнув, она отвернулась, и тут я услышал зовущий меня голос Силлза.

– Что такое? – крикнул я в ответ.

– Вас ищет мистер Рэнкин, капрал. Капитан хочет вас видеть. Немедленно.

Внезапно я почувствовал себя маленьким мальчиком, которого вызвали в кабинет директора школы. От этой встречи я не ждал ничего, кроме неприятностей.

– К сожалению, мне надо идти, – сказал я своей невидимой спутнице. – Вы будете здесь, когда я вернусь?

– Нет, – ответила она, – я уже замёрзла.

– Давайте встретимся завтра, – без малейшего раздумья выпалил я. – Вы найдёте меня на палубе.

– Хорошо. Спокойной ночи. Рэнкин ждал меня возле ящиков с серебром, сидя на одном их них. Как мне показалось, он не просто нервничал, но и чего-то боялся.

Рэнкин оставил менД в коридоре, а сам отправился в офицерскую кают-компанию. «Капрал со мной», – услышал я его голос. «Хорошо, – ответил Хендрик. – Капитан Халси вас ждёт». Послышался скрежет отодвигаемого стула, в коридор вышел Рэнкин. Следом – первый помощник. Мы прошли дальше и остановились у двери капитанской каюты. Внутри кто-то говорил. Я уловил фразу из монолога Гамлета:"… и мои два школьных друга, я доверяю…"

– О, сегодня он опять Гамлет, – сказал Хендрик и постучал. Монолог прервался.

– Войдите, – приказал резкий и решительный голос. Меня встретил пристальный взгляд чёрных, глубоко посаженных глаз. Чёрная бород", чуть подёрнутая сединой, мешала разглядеть черты лица. Густые курчавые волосы нависли над прорезанным морщинами лбом, широкие брови напоминали лохматых гусениц. Капитан Хэлси был невысок ростом, но хорошо сложен" Правда, при первой встрече я ничего этого не заметил. Я видел лишь глаза, неестественно яркие и холодные, как оникс.

– Закройте дверь, мистер Хендрик, – мягко проворковал капитан Хэлси. Он стоялу стола, барабаня длинными пальцами по обтянутой кожей поверхности. – Вы – капрал охраны? – спросил он меня.

– Да, сэр.

– Как я понял, ваши люди вскрыли один из ящиков, и теперь им известно, что они охраняют.

– Да, сэр. Видите ли, они не предполагали…

– Ваше мнение меня не интересует, капрал. – В мягком голосе появились угрожающие нотки. Хэлси напоминал мурлыкающую кошку, готовящуюся к прыжку. – Вам не следовало этого допускать. Стоимость серебра превышает полмиллиона фунтов. Русское государство оплачивает им оружие, полученное от Англии. Груз мы должны передать из рук в руки чиновникам казначейства. Боюсь, что им не понравятся сломанные печати. Мой рапорт по этому происшествию будет всецело зависеть от вашего дальнейшего поведения. Кроме нас четверых, собравшихся в этой каюте, о содержимом ящиков знают только ваши солдаты. – Он резко подался вперёд. – Очень важно, капрал, чтобы они молчали. – Голос стал резким и жёстким. – Могли они рассказать о серебре членам команды?

– Уверен, что нет, сэр, – ответил я.

– Хорошо. В военное время капитану не приходится самому подбирать команду. Десяток матросов плывёт со мной впервые. Я не хочу, чтобы они знали о серебре. Вы, капрал, отвечаете за то, чтобы сведения о нём не вышли за стальную дверь. От этого зависит ваше будущее, ясно?

– Да, сэр. Хзлси перевёл взгляд на Рэнкина. Для меня аудиенция закончилась. Я вышел в коридор, остальные приглашённые остались в каюте. Силлз и Берт дали мне слово молчать. Но меня беспокоил Рэнкин. Он постоянно пил и играл в карты со стармехом. В половине первого я вышел на палубу. Моя вахта начиналась в час ночи, и я сказал Берту:

– Пойду пройдусь, а потом сменю тебя. Я как раз оказался под капитанским мостиком, когда по его железному настилу загремели чьи-то шаги.

– Снег всё идёт, – услышал я голос Хэлси.

– Да, – ответил Хендрик. – И завтра погода не улучшится.

– Нас это устраивает, не так ли?

Они говорили тихо, и я слышал их лишь потому, что стоял прямо под ними.

– Мы всё сделаем завтра ночью, – продолжал Хэлси. – Ты поменял вахты?

– Да, Юкс будет за штурвалом с двух до четырёх утра.

– Хорошо, тогда мы… – Голос Хэлси заглушили его шаги. Они перешли на другое крыло мостика.

Я не шелохнулся. Они поменяли вахтенных, пронеслось у меня в голове. Юкс будет за штурвалом с двух до четырёх. Юкс, если верить коку, плавал с Хэлси ещё на «Пинанге». Они имели право менять вахтенных. Юкс – матрос. Он может нести вахту. Но почему Хэлси сказал, что их устроит плохая погода? Можно было найти дюжину объяснений подслушанному обрывку разговора. И тем не менее я уверен, что именно в тот миг во мне зародилось чувство тревоги. Не знаю, сколько я стоял под мостиком. Должно быть, долго, потому что промёрз до костей.

Сколько же можно гулять, капрал? – пробурчал Берт, когда я сменил его. – Я уж подумал, что ты свалился за борт. – Он закурил. – Что-то ты сегодня мрачный, капрал. Или сильно волнуешься из-за печатей?

– Нет, не особенно, – ответил я.

– Бог мой! Ты весь такой несчастный. Что у тебя на уме? Я было решился рассказать ему о моих подозрениях, но в последний миг передумал. Правда, мысли о подслушанном разговоре не выходили у меня из головы.

– Берт, ты познакомился с кем-нибудь из матросов?

– Конечно. Мы же едим вместе с ними. Можно сказать, я уже член команды. А что?

– Ты знаешь матроса по фамилии Юкс?

– Юкс? Что-то не припомню. Они же представляются по имени: Джим, Эрни, Боб и так далее.

– Или Ивэнс?

– Ивэнс. Маленький валлиец, который болтает без умолку. Они всегда вместе. Ивэнс и этот, как его, Дэвис. Смешат остальных. Как два комика. А зачем тебе это?

– Покажи мне, когда увидишь его на палубе. Следующее утро, 4 марта, выдалось серым и холодным. Облака сомкнулись с морем, видимость сократилась до нескольких сотен ярдов из-за дождя со снегом. Ветер по-прежнему дул с северо-запада, и «Трикала» всё чаще зарывалась носом в громадные волны. Впереди, на границе видимости, маячила корма «Американского купца». На юге виднелись неясные очертания двух кораблей, с правого борта – стройный силуэт эсминца, позади – лишь оставляемый нами белый след, почти мгновенно исчезающий в ревущих волнах. Мы замыкали конвой с севера.

Дважды за утро эсминец подходил к нам и приказывал сблизиться с «Американским купцом». В два часа дня на палубе появилась Дженнифер Соррел. Мы поболтали о её доме близ Обана, её яхте «Айлин Мор», реквизированной королевским флотом в 1942 году, и о её отце. Я спросил, хорошо ли она устроилась. Дженнифер скорчила гримасу.

– Каюта удобная, но офицеры… О, к Каузинсу у меня претензий нет, это второй помощник. Но капитан Хзлси пугает меня, а вечно пьяный стармех… В общем, теперь мне приносят еду в каюту.

– А Рэнкин? – спросил я. – Он не досаждает вам?

– О нет, – она засмеялась. – Женщины его не интересуют. Затем разговор перешёл на различные типы судов, на которых нам пришлось плавать. Где-то в половине третьего она сказала, что замёрзла, и ушла к себе в каюту. В три часа меня сменил Силлз. Я спустился вниз, получил у кока кружку горячего какао и прошёл в кубрик. Берт сидел там, перебрасываясь шуточками с пятью или шестью матросами. Я сел рядом с ним, и несколькими секундами позже он наклонился ко мне и прошептал:

– Ты говорил ночью об Ивэнсе. Вон он, в конце стола. Берт указал мне на коротышку в грязной синей робе, с тощей лукавой физиономией и чёрными сальными волосами. Он что-то рассказывал матросу со сломанным носом. На его правом ухе недоставало мочки. Я пил какао и думал, как отреагирует Иване, если я произнесу слово «Пинанг». Сосед Берта вытащил из кармана часы.

– Ровно четыре, –сказал он.-Ребята, нам пора. Он и ещё двое поднялись из-за стола и вышли в коридор. В кубрике остались только Ивэнс, матрос с перебитым носом и ещё какой-то надсадно кашляющий тип. Ивэнс рассказывал о танкере, возившем гашиш для александрийских греков.

– Говорю тебе, – заключил он, – это самое сумасшедшее судно, на котором мне приходилось плавать.

Тут я не выдержал:

– А как насчёт «Пинанга»?

Ивэнс повернул голову в мою сторону, глаза его сузились.

– Что ты сказал?

– «Пинанг», – повторил я. – Вы говорили о странных судах. Я подумал, что более необычное найти труд…

– Что ты знаешь о «Пинанге»? – перебил меня матрос со сломанным носом.

– Я только слышал о нём, – быстро ответил я. Они пристально наблюдали за мной. Их тела напряглись, казалось, они готовы броситься на меня. – Я живу в Фалмуте. Матросы, плававшие по китайским морям, часто говорили о «Пинанге». Ивэнс подался вперёд.

– А с чего ты решил, что я плавал на «Пинанге»?

– Капитан Хэлси был там шкипером. Хендрик – первым помощником – объяснил я. – Мне говорили, что вы и матрос по фамилии Юкс…

– Юкс – это я, – прорычал сосед Ивэнса. Мне не понравился их вид. Загорелая рука Юкса, лежащая на столе, медленно сжалась в кулак. Даже лишённая указательного пальца, она была размером с кузнечный молот.

– Я слышал, что прежде вы плавали с Хэлси, и подумал, что вы были с ним и на «Пинанге».

– Нет, не были, – отрезал Юкс.

– Значит, ошибся, – я повернулся к Берту. – Пошли, пора менять Силлза.

Юкс отодвинул стул и тоже начал подниматься, но Ивэнс удержал его.

– Что это с ним? – спросил Берт, когда мы вышли на палубу. – Ты упомянул это судно, и они перепугались до смерти.

– Пока не знаю, – ответил я.

В тот вечер произошло ещё одно событие. Берт сменил Силлза за час до полуночи. Я лежал в гамаке и дремал, когда тот вошёл в стальную каюту и спросил:

– Вы не спите, капрал?

– Что такое?

– Вы не станете возражать, если я лягу в одну из шлюпок? Качка очень вымотала меня, и на свежем воздухе мне лучше.

– На корабле не разрешается залезать в шлюпки, – ответил я. – Но мне всё равно, где ты будешь спать.

Он вышел, и я уже засыпал, когда он появился вновь и потряс меня за плечо.

– Чего тебе? – спросил я.

– У вас есть фонарик? – возбуждённо прошептал Силлз.

– Нет. Зачем он тебе? Что стряслось?

– Я залез в шлюпку и начал устраиваться поудобнее, когда почувствовал, что доски по правому борту отошли вниз. Они совсем не закреплены. Можете убедиться сами.

Я вылез из гамака, надел башмаки и пошёл за ним. Он собирался лечь в шлюпку номер два. Я поднял руку и провёл пальцами по рёбрам толстых досок. Дерево намокло от солёных брызг. Внезапно одна из досок подалась, затем другая, третья… Пять штук не были закреплены, но без фонаря оценить повреждения оказалось невозможным. Если бы с «Трикалой» что-нибудь случилось, нам предстояло спасаться именно в этой шлюпке, и мне очень не понравились разболтанные доски её борта.

– Пойду вниз и поставлю в известность мистера Рэнкина, – сказал я.

Рэнкина я нашёл в каюте стармеха. Вновь тот лежал на койке, а Рэнкин сидел у него в ногах. Они играли в карты.

– Ну, что у вас, капрал? – хмуро спросил Рэнкин.

– Я пришёл доложить, что шлюпка номер два непригодна к плаванию. Необходимо сообщить об этом капитану.

– О чём вы говорите, чёрт побери? – рявкнул Рэнкин. – Нам поручено охранять спецгруз, а не шляться по судну.

– Тем не менее, в шлюпке расшаталось несколько досок, и капитан должен знать об этом.

– А вы-то как узнали?

– Силлз залез в шлюпку, чтобы поспать на свежем воздухе, и…

– Мой Бог! – Рэнкин швырнул карты на одеяло. – Как у вас хватило ума разрешить вашим людям спать в шлюпках?

– Сейчас это не важно, – я начал сердиться. – Я сам смотрел шлюпку. Пять досок не закреплены, и, по моему мнению, шлюпка в таком состоянии непригодна для плавания.

По вашему мнению! – фыркнул Рэнкин. – Мой Бог! Можно подумать, что вы адмирал флота, а не паршивый капрал. Что вы смыслите в шлюпках? Да вы не отличите катер от решета.

– Я на море всю жизнь, – резко ответил я. – И разбираюсь в шлюпках получше вашего. Если «Трикала» пойдёт ко дну, нам придётся спасаться на этой шлюпке, и я докладываю вам, что она непригодна к плаванию. И настаиваю на том, чтобы вы известили капитана.

Рэнкин долго смотрел на меня, а затем повернулся к стармеху.

– Как часто проверяются шлюпки? – спросил он.

– О, почти каждую неделю, – ответил стармех. – Как раз в Мурманске Хендрик и кто-то из матросов возились с ними.

– Я так и думал, – Рэнкин вновь взглянул на меня. – Вы слышали, Варди? Так что перестаньте паниковать.

– Мне безразлично, когда ими занимался мистер Хендрик и с кем. Сейчас шлюпка непригодна к плаванию. Пойдёмте, вы убедитесь сами.

Рэнкин заколебался.

– Я осмотрю её утром. Если шлюпка окажется не в порядке, я скажу капитану Хэлси. Это вас устроит?

– Лучше бы осмотреть её немедленно, – ответил я.

– Это невозможно. Вы прекрасно знаете, что такое светомаскировка. А в темноте чинить шлюпку, если она действительно повреждена, бесполезно.

И я вышел из каюты. Ровный гул двигателей успокаивал, и я уже начал подумывать, не пригрезились ли мне расшатанные доски? Но одна фраза стармеха не давала мне покоя: «Хендрик и кто-то из матросов возились со шлюпками в Мурманске». Я заглянул на камбуз и, поболтав с коком, как бы невзначай спросил:

– Вы обратили внимание, что мистер Хендрик и кто-то из матросов что-то делали со шлюпками, пока «Трикала» стояла в Мурманске?

– Кажется, они что-то чинили, – сонно ответил кок, поглаживая кота, который мурлыкал у него на коленях.

– А что с ними случилось?

– Понятия не имею.

– А с кем он работал? – Я ничего не подозревал, мне просто хотелось узнать фамилию матроса, работавшего с Хендриком, чтобы спросить, что они делали со шлюпками. Но от ответа кока по спине у меня побежали мурашки.

– С Юксом, – сказал он под довольное урчание кота. Юкс! Юкс на руле с двух до четырёх утра. Юкс в шлюпке с Хендриком. Юкс, весь подобравшийся при упоминании о «Пинанге». Я поднялся на палубу и долго мерил её шагами, терзаясь сомнениями и неопределённостью.

В час я сменил Берта, в час ночи 5 марта 1945 года. Я стоял в полной темноте, лишь впереди, на корме «Американского купца», виднелись две точки света. Медленно текли минуты. Два часа. Юкс заступил на вахту. Почему поменяли вахтенных? Что имел в виду Хэлси, сказав о плохой погоде: «Это нас устроит»? Два пятнадцать. Я посмотрел в темноту. Две яркие точки на корме «Американского купца» исчезли. Сплошная тьма окутала «Трикалу». А вокруг ревели волны. Я пошёл к мостику. Внезапно мою левую щеку обдало солёным душем. Я понял, что мы меняем курс и поэтому пропала корма «Американского купца». Может, получено предупреждение о появлении подлодок. Я знал, что конвой переходил на зигзагообразный курс, если неподалёку появлялись фашистские хищницы. Но я не слышал взрывов глубинных бомб. По железным плитам мостика прогремели шаги. Я взглянул на фосфоресцирующие стрелки часов. Половина третьего. Ещё полчаса, и на вахту заступит Силлз. Шесть минут спустя «Трикалу» потряс ужасный взрыв.

III. ПОКИНУТЬ СУДНО

Cудно бросило в сторону, а меня швырнуло на леер. Я вцепился в мокрое железо. Огромная волна прокатилась по палубе. На миг всё застыло. Потом кто-то заорал. Дважды прозвенел машинный телеграф. Двигатели смолкли. Новые крики, топот ног, отрывистые приказания. Я всё ещё держался за леер, когда на палубу начали выскакивать матросы. Я подобрал винтовку. С капитанского мостика загремел голос Хэлси, многократно усиленный рупором.

– К шлюпкам!-ревел он.-К шлюпкам! Вспыхнули палубные огни. Некоторые матросы не успели одеться, многие были без спасательных жилетов.

– Где пробоина, Джордж? – спросил кто-то из них.

– Трюм номер один, – ответил другой. – Вода заливает железную руду.

– Меня выкинуло из гамака.

– Наверное, торпеда…

– Не может быть: в такую погоду подлодки не выходят в море. Говорю тебе, это мина.

На палубу с мостика спустился Хендрик. За ним следом – маленький валлиец Ивэнс.

– Спокойно! – вновь загремел голос Хэлси. – Без паники! Быстро к шлюпкам. Мистер Каузинс, спустить на воду шлюпку номер два. Старший механик, спустить на воду шлюпку номер один. Мистер Хендрик, пойдите вниз и оцените повреждения. Возьмите с собой Ивзнса. Он стоит рядом с вами.

Спокойствие Хэлси благотворно подействовало на команду. Матросы направились к шлюпкам. Некоторые вернулись в кубрик за одеждой и спасательными жилетами. При неработающих двигателях качка ощущалась куда сильнее. Я добрался до стальной каюты и откатил дверь. Берт и Силлз с тревогой смотрели на меня. Их лица заметно побледнели.

– Что случилось? – спросил Берт.

– Похоже, подорвались на мине, – ответил я. – Наденьте спасательные жилеты. – Я натянул свой и помог моим спутникам. Все вместе мы вышли на палубу. Шлюпку правого борта уже спустили вниз. – Вон наша шлюпка, номер два. – Я указал на ту, что висела слева. Берт схватил меня за руку.

– Там же расшатаны доски. Мне сказал Силлз, – испуганно пробормотал он. Честно говоря, я уже забыл, что шлюпка непригодна к плаванию, и напоминание Берта нагнало на меня страху.

– Идёмте к шлюпке, – приказал я, не отвечая на его вопросительный взгляд.

Рядом возник Хендрик. Ивэнс следовал за ним по пятам. Они спешили на капитанский мостик.

– Эй, Ивэнс, – спросил кто-то маленького валлийца, – ты спускался вниз вместе с Хендриком?

– Да, – ответил тот.

– И что там?

– Плохи наши дела. Мина взорвалась у плиты, что мы чинили в Мурманске. В трюме номер один дыра в милю шириной, и вода вливается в пробоину, словно Ниагарский водопад, – Его пронзительный голос разносился по всей палубе. Хендрик поднялся на мостик. Все наблюдали, как он докладывал капитану. Затем Хэлси поднёс к губам рупор.

– Мистер Каузинс! Подготовьте людей к посадке в шлюпки. Проведите перекличку. Доложите о готовности каждой команды. Судно тонет. В нашем распоряжении не больше десяти минут. Мы стояли под мостиком. Я слышал, как Хэлси приказал Хендрику вывести всех из машинного отделения.

– Мистер Каузинс! – заорал он. – Спускайте шлюпку номер два.

– Переборки держат, сэр? – спросил Каузинс.

– Переборка номер два лопнула, – прокричал в ответ Хэлси. – Хендрик полагает, что с минуты на минуту то же самое произойдёт и с переборкой номер три. Быстро по шлюпкам.

– Да, сэр.

Странно, – пробормотал матрос, стоявший-рядом со мной. – Когда я поднимался на палубу, переборка номер два была в полном порядке.

– Ты так и будешь стоять? – подтолкнул меня Берт. – Надо рассказать всем, что эта шлюпка далеко не уплывёт.

– Какой в этом толк, Берт? – возразил я. – Или они сядут в шлюпку, или потонут с «Трикалой».

– А спасательные плоты? – не унимался Берт.

– Их только два, каждый выдерживает по четыре человека.

– За них можно держаться.

– Чтобы через час умереть от холода. Не забывай, тут Арктика. А доски могут и выдержать.

– Эй, вы, трое, – обратился к нам Каузинс, – помогите спустить шлюпку.

– Мистер Рэнкин! – закричал Хэлси. – Вы и ваши люди садятся в шлюпку номер два.

– Да, сэр, – откликнулся Рэнкин.

– Внизу никого, мистер Хендрик?

– Никого, сэр, – ответил первый помощник.

– Посадите мисс Соррел в шлюпку номер два, мистер Хендрик.

– Да, сэр.

Рэнкин схватил меня за руку.

– В шлюпку, капрал. Силлз, Кук, вы тоже. Я не двинулся с места, помня о расшатанных досках.

– Я воспользуюсь одним из плотов.

– Вы должны делать то, что вам говорят, – отрезал Рэнкин. Надо отдать ему должное, он не выказывал страха. Я едва не исполнил его приказ: не так-то легко преодолеть армейскую привычку к повиновению. Но грохот морских волн быстро привёл меня в чувство.

– Я говорил вам, что спасательная шлюпка непригодна к плаванию. Если уж плыть, так на спасательном плоту. И вам советую последовать моему примеру.

– Я с тобой, капрал, – воскликнул Берт. – Я не сяду в это чёртово решето.

– Мистер Рэнкин, – вновь загремел Хэлси, – немедленно в шлюпку!

– Да, да, сэр, – Рэнкин кивнул. – Вы оба, быстро в шлюпку. Это приказ. Силлз!

Силлз шагнул к шлюпке.

– Теперь ты, Кук.

– Я остаюсь с капралом, – упорствовал Берт.

– Пошли, приятель, – попытался уговорить его Силлз. – Ты только наживёшь себе неприятностей. Может, шлюпка ещё и выдержит.

– Капрал! – гаркнул Рэнкин. Я возьму плот, – твёрдо ответил я.

Рэнкин схватил меня за руку.

– Капрал Варди, даю вам последний шанс. Быстро в шлюпку! Я вырвался.

– Я возьму плот. Какого чёрта вы не доложили капитану о повреждении шлюпки?

Я поднял голову и увидел над собой чёрную бороду Хэлси. Тот наклонился над ограждением мостика.

– Рэнкин, я приказал вам и вашим людям погрузиться в шлюпку. В чём дело?

– Они отказываются, сэр, – ответил Рзнкин.

– Отказываются?! – взревел Хэлси. – Поднимитесь ко мне! – и его голова исчезла. Я услышал, как с другого крыла мостика он командует погрузкой в шлюпку номер один. В этот миг на палубе появилась Дженнифер Соррел. Её сопровождал Хендрик. Он подвёл девушку к Каузинсу. Второй помощник руководил посадкой в шлюпку номер" два. Силлз уже был в ней. Его испуганное лицо белело в свете палубных огней. Рядом с ним кок прижимал к себе кота, рвавшегося обратно на палубу...

– Мисс Соррел, – воскликнул я, когда та проходила мимо меня, – не садитесь в шлюпку. Я убеждён, что она ненадёжна.

– О чём вы? – удивилась девушка.

– Доски обшивки расшатаны, – ответил я. Каузинс услышал мои слова.

– Хватит болтать, солдат, – сердито крикнул он. – Поспешите, мисс Соррел, мы должны отчалить.

Внезапно я почувствовал, что обязан удержать её.

– Мисс Соррел, – воскликнул я. – Поплывём на плоту. На нём будет холодно, но мы не утонем.

– О чём вы говорите? – Рука Каузинса стиснула мне плечо, он развернул меня. – Шлюпка в полном порядке. Я осматривал её неделю назад. – Его правая ладонь сжалась в кулак.

– Я не знаю, что было неделю назад, но сегодня ночью я обнаружил расшатанные доски, – я следил за его кулаком. – Мисс Соррел, поверьте мне, на плоту будет безопаснее.

– Слушай, ты! – заорал Каузинс. – Если ты не хочешь лезть в шлюпку, я тебя заставлю!

Тут Берт выступил вперёд.

– Капрал прав, мистер. Я сам щупал эти доски, они расшатаны. И не затевайте драку, не надо. – Он повернулся к девушке. – Мисс, послушайте капрала, с нами вам будет лучше.

– Мистер Каузинс! – Голова Хэлси вновь возникла над нами. – Немедленно отваливайте!

– Да, сэр, – Каузинс отшвырнул Берта. – Идёмте, мисс Соррел. Мы отваливаем.

Я видел, что она колеблется. Наши взгляды встретились.

– Я поплыву на плоту, – сказала она, повернувшись к Каузинсу.

– Мне приказано посадить вас в шлюпку, – настаивал тот. – Идёмте, у меня нет времени, – он попытался поднять её на руки.

– Оставьте меня! – воскликнула девушка, отпрянув назад.

– Отваливайте немедленно, мистер Каузинс, – взревел Хэлси, кипя от ярости.

– Спрашиваю в последний раз, мисс Соррел. Вы идёте?

– Нет, – ответила она.

Каузинс пожал плечами и прыгнул в шлюпку. Прежде чем она отвалила от борта, кот вырвался из объятий кока и метнулся на палубу.

– Берт, – позвал я, – помоги мне снять плот. Возьмём тот, что по правому борту.

Я начал обрезать канаты, державшие плот снизу. Берт – верхние.

– Мистер Хендрик! Мистер Рэнкин! – проревел над нашими головами усиленный рупором голос Хэлси. – Остановите этих людей.

Они бежали по палубе. Первый помощник чуть впереди с куском железной трубы в руке. Судно резко качнуло. Дженнифер схватилась за леер. Хэлси спускался с мостика. Хендрика бросило на стену палубной надстройки. «Трикала» выпрямилась. Глаза Хендрика горели мрачным огнём. Я сдёрнул с плеча винтовку. «Почему они не хотят, чтобы мы уплыли на плоту?» – молнией сверкнуло в моём мозгу.

– Назад! – приказал я, сжимая винтовку. Первый помощник приближался. Я снял винтовку с предохранителя и клацнул затвором. – Стойте… или я стреляю.

Тогда он остановился. Так же, как и Рэнкин. Лицо мичмана было испуганным. Доложил ли он капитану о состоянии шлюпки?

– Продолжай, Берт, – сказал я. – Свои канаты я уже обрезал.

– Молодец, капрал, – ответил он, – Осталась одна верёвка. Вот и всё.

У меня над головой загремело; плот заскользил и с грохотом свалился в море. Хэлси подбежал к первому помощнику. И тоже остановился.

– Капрал, вы понимаете, что судно тонет? Вы ставите под угрозу жизни…

– Спустив плот на воду, я никому не угрожаю, капитан Хэлси, – возразил я. – Шлюпка номер два непригодна к плаванию. Рэнкин, несомненно, сказал вам об этом?

– Шлюпка была в полном прядке, – ответил Хэлси. – Мистер Хендрик осмотрел все шлюпки во время стоянки в Мурманске.

– Пять досок её обшивки расшатались, – упорствовал я.

– Это ложь! – крикнул Хендрик. Но глаза у него бегали, а лицо побелело, как мел. Подошёл Ивэнс и стал позади Хендрика. Краем глаза я видел Юкса. И тут мне стал ясен чудовищный замысел Хэлси.

– Опустите винтовку, – потребовал Хэлси. – Вы подняли мятеж, капрал. Постарайтесь понять, чем вам это грозит.

– А вы? – Внезапно передо мной возникло испуганное лицо Силлза, вспомнился кот, рвущийся на судно из объятий кока. Кот чувствовал, что ждёт тех, кто решился спасаться на шлюпках. – Кто осматривал шлюпки в Мурманске? Хендрик и Юкс. Оба они плавали с вами на «Пинанге». – Хэлси вздрогнул. – Кто остался на судне? Только вы – четверо из команды «Пинанга». Что вы затеяли, Хэлси? Зачем вы убили моряков «Трикалы»? Снова взялись за пиратство?

Хэлси коротко кивнул. В тот же миг Берт крикнул:

– Берегись!

Я обернулся. Юкс подкрался ко мне вплотную. Я успел увидеть, как в воздухе мелькнул его кулак.

Очнулся я в кромешной тьме, вокруг ревели волны. Издалека донёсся слабый голос Берта:

– Он приходит в себя, мисс. – Затем уже ближе: – Как ты, приятель?

Меня тошнило, болела голова. Я лежал, не открывая глаз, и, казалось, то возносился к небу, то падал в бездонную пропасть. Я попытался сесть. Кто-то поддержал меня сзади.

– Что случилось? – промямлил я и скривился от боли в челюсти. – Меня ударили?

– Это точно, – ответил голос Берта. – Юкс подобрался сзади и по знаку капитана врезал тебе в челюсть. Как ты?

– Голова кружится, а так ничего.

Чья-то рука погладила меня по голове.

– Кто тут? – спросил я.

– Это я, – ответила Дженнифер Соррел. Значит, её тоже посадили на плот.

– О, Боже! – простонал я. – Простите меня.

– За что ты просишь прощения, капрал? – вмешался Берт. – Тут она в большей безопасности, чем на шлюпке. Я сел и огляделся. На плоту нас было трое. Я различил тени, едва видимые на фоне белых бурунов.

– А где Рэнкин?

– Остался на судне. Приказ капитана. Он рассыпался в извинениях перед мисс Соррел, но сказал, что не может рисковать её жизнью и оставить на борту «Трикалы», пока будут спускать его гичку. Обещал подобрать её утром, когда рассветёт. Нас подняло на гребень волны, и я увидел линию огней.

– Это «Трикала»?

– Так точно, приятель, – ответил Берт. – Капитан приказал нам отплыть подальше, чтобы судно не утащило нас за собой, когда пойдет на дно. Ветер отнёс нас в сторону.

Внезапно огни пропали и больше не появлялись.

– Кажется, я слышал шум двигателей, – сказал я.

– Это ветер, приятель, – возразил Берт. – «Трикала» затонула. Вместе с серебром.

И я подумал, что он прав: «Трикала» пошла ко дну, и мы остались одни на просторах Баренцева моря.

– Капитан обещал подобрать нас утром, – напомнила Дженнифер Соррел.

Мы прижались друг к Другу, пытаясь согреться. Берт начал петь. Мы пели все армейские песенки, которые знали, затем повторили наш скудный репертуар. Когда мы выдохлись, Дженнифер неожиданно запела арии из опер. «Богема», «Риголетто», «Тоска», «Севильский цирюльник», какие-то ещё, мне незнакомые. У неё был нежный мелодичный голос. Наконец небо посветлело. Мы промокли и промёрзли до костей. Нас окружали ревущие волны, сверху нависали свинцовые тучи, обещая снегопад. Никаких следов шлюпок с «Трикалы», ничего. Лишь холодный пронизывающий ветер. Глядя на мертвенно бледное лицо Дженнифер, чёрные круги под её глазами, я подумал о том, что ей пришлось пережить. И вот такая напасть. Лишь несколько часов назад она щебетала о скором возвращении в Англию. Она больше не пела. Я заметил в воде какой-то тёмный предмет. Наш плот сблизился с ним. Из воды на нас уставилось слово «Трикала», выбитое на деревянном сиденье. Следующая волна унесла его прочь. Я видел эти скамейки на палубе «Трикалы» под мостиком. Вскоре к нашему плоту прибило весло. Мы вытащили его из воды. Весло одной из шлюпок «Трикалы»…

Каким-то чудом мои часы не остановились. В девять сорок, встав на ноги, я заметил вдали корабль. Судя по всему, он должен был пройти в полумиле от нас.

– Надо привлечь их внимание, – сказал Берт, – У тебя есть чтонибудь яркое, капрал?

Я покачал головой.

– На мне красный свитер, – заявила Дженнифер. – Если вы отвернётесь, я сниму его.

– Нет, – возразил я. – Вы замёрзнете. Дженнифер улыбнулась, впервые за всё утро.

– Холоднее уже не будет, – ответила она. – Я согласна помёрзнуть, если потом нас напоят чем-нибудь горячим и уложат в постель.

– Давайте, мисс, раздевайтесь, – воскликнул Берт. – Если этот корабль не подберёт нас, мы погибли.

Через минуту свитер, как флаг, развевался на весле. Мы поднимали его всякий раз, когда оказывались на гребне волны. Сначала нам казалось, что нас не заметили, но вскоре корабль, маленький корвет, повернул в нашу сторону. А через полчаса мы с Бертом лежали в лазарете, укутанные одеялами, с бутылками горячей воды по бокам и с доброй порцией рома в желудке. Наутро к нам зашёл командир, лейтенант лет двадцати трёх. От него я узнал, что из команды «Трикалы» спаслись только мы трое. Радист успел сообщить о взрыве мины, и корвет «Бравый» получил приказ остаться на месте кораблекрушения. И хотя по волнам носилось множество обломков, шлюпок с членами команды моряки не обнаружили.

Слова командира потрясли меня: я понял, что мои подозрения совершенно беспочвенны, а Хэлси ни в чём не виноват. Ведь и третья шлюпка, шлюпка капитана Хэлси, затонула, как и две другие. Санитар осмотрел мою челюсть, к счастью, не обнаружив никаких повреждений, кроме синяка. Для Берта пребывание на плоту не прошло бесследно. Он простудился и начал кашлять. Санитар оставил его в постели, а мне разрешил вставать. Я спросил о мисс Соррел. Санитар ответил, что она вполне здорова. Дыхание Берта становилось всё более затруднённым, кашель усилился, росла температура. После ленча я попросил санитара показать мне каюту мисс Соррел. Он провёл меня по коридору, показал дверь и вернулся в лазарет. Я постучал.

– Войдите! – ответила она.

Дженни сидела на койке в белом мужском свитере. На лице её всё ещё лежала печать усталости, но она встретила меня радостной улыбкой. Мы долго говорили, хотя я и не помню, о чём. Пополудни мы догнали конвой. Берту становилось всё хуже, санитар опасался, что у него воспаление лёгких. Я успокаивал Берта, говоря, что через пару дней мы будем в Англии и он попадёт в хороший госпиталь. Но утром, выйдя на палубу, я не увидел ни одного судна, а наш корвет спешил на север. Я спросил какого-то матроса, куда мы плывём.

– В Исландию, – ответил тот. – Нам приказали сопровождать два американских сухогруза из Рейкьявика.

Днём Дженнифер навестила Берта. Её красный свежевыстиранный свитер осветил лазарет. Тёмные круги под глазами исчезли, на щеках появился слабый румянец.

Следующая ночь оказалась для Берта самой тяжёлой, а потом он быстро пошёл на поправку. Когда мы приплыли в Рейкьявик, он уже сидел на койке, непрерывно шутил и возмущался, что ему не дают ежедневную порцию рома, полагающуюся матросам. Мы пробыли на «Бравом» почти три недели. Для меня это были самые счастливые дни за всю армейскую службу. Поскольку члены команды не болели, капитан корвета оставил нас в лазарете. Каждый день я виделся с Дженни. Говорили мы главным образом о море. Она говорила об «Айлин Мор», двадцатипятитонной яхте, на которой она плавала с братом, я, в свою очередь, о моих плаваниях из Фалмута во Францию и даже в Испанию.

Через неделю мы отплыли из Рейкьявика. В тысяче двухстах милях от Нью-Йорка охрану двух сухогрузов взяли на себя американские корабли, и мы повернули к Англии. Прошёл слух, что мы направляемся в Фалмут. Как-то, встретив на палубе командира, я прямо спросил его об этом. Он улыбнулся и кивнул.

– Мы должны прибыть в Фалмут тридцатого числа. Тридцатого марта в десять утра «Бравый» бросил якорь в гавани Фалмута. Мы с Дженни стояли на палубе.

– Ну, Джим, – она была в шинели и чёрном берете, как и при нашей первой встречи, – к сожалению, нам пора прощаться. Они спускают шлюпку, которая отвезёт меня на берег.

– Я… я увижу тебя в Фалмуте?

Она покачала головой:

– Я сразу уеду в Шотландию. Я не видела папу больше трёх лет. Он, наверное, думает, что я погибла. Мы не могли переписываться. И я не собираюсь звонить ему по телефону. Я хочу преподнести ему самый большой сюрприз в его жизни.

– Мисс Соррел, шлюпка вас ждёт, – сказал подошедший матрос.

– До свидания, Джим.

Я пожал ей руку, надеясь, что наше расставание значит для неё так же много, как и для меня. Затем она протянула руку Берту.

– До свидания, Берт.

И ушла, ни разу не обернувшись. Шлюпка помчала её к берегу. Дженни сидела на носу, глядя прямо перед собой. Матрос тронул меня за рукав.

– Капитан приказывает вам, капрал, и Куку явиться в лазарет и ждать там, пока за вами не пришлют.

Его слова вернули меня на землю. Путешествие кончилось. Дженни уехала. Мы же остались в армии. В лазарете просидели часа два. Никто не приходил. Потом поели в кают-компании. Лишь. в половине третьего нас вызвали на палубу, попросив взять с собой вещмешки.

Рядом с корветом качался на волнах небольшой катер, а у леера стоял сержант военной полиции.

– Вы капрал Варди? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Канонир Кук? – обратился он к Берту.

– Это я, сержант.

Сержант сложил листок и убрал его в карман.

– Мне приказано арестовать вас.

На мгновение у меня отвисла челюсть. Потом я подумал, что ослышался.

– Арестовать нас?

– Чтоб я сдох! – пробормотал Берт. – Весёленькая встреча, – он воинственно взглянул на сержанта. – А что мы такого сделали?

– Да, – кивнул я. – В чём нас обвиняют, сержант?

– В мятеже, – коротко ответил он. – Спускайтесь в катер. С родными я так и не повидался. И Берт не добрался до Лондона, где жила его семья. Из порта нас отвезли на военную базу близ Плимута и заперли в маленькой комнатёнке вместе с перепуганным врачом, подозреваемым в убийстве.

IV. ВОЕННО-ПОЛЕВОЙ СУД.

Наутро мы предстали перед адъютантом, и тот официально объявил о предании нас военному суду по обвинению в бунте. Я спросил, кто подал жалобу. «Мичман королевского флота Рэнкин», – последовал ответ. Адъютант также сообщил нам, что после изучения имеющихся улик командир базы решит, передавать наше дело в трибунал или нет.

Жалоба Рэнкина стала первым свидетельством того, что с «Трикалы» спаслись не только мы. Если Рэнкин остался жив, значит, ничего не случилось и с капитаном Хэлси, и с остальными пассажирами его шлюпки. И вновь меня охватили подозрения, возникшие в последние часы пребывания на борту «Трикалы». Расшатанные доски обшивки шлюпок, обрывки подслушанных разговоров, рассказ кока о «Пинанге», упоминание о котором заставило Юкса сжать кулаки; пронзительный взгляд чёрных глаз Хэлси, его слова: «это нас устроит», изменение курса «Трикалы», Юкс за штурвалом во время взрыва мины – всё это пронеслось у меня в голове. Как я ругал себя за то, что не упомянул обо всём этом в моём рапорте командиру «Бравого». Но мои подозрения рухнули как карточный домик, едва я услышал, что с «Трикалы» спаслись мы одни. Казалось, нет смысла подозревать мёртвых. Но мёртвые обернулись живыми и невредимыми.

Когда мы вернулись в камеру, я поделился с Бертом своими сомнениями.

– Ты думал, этот глупый болван всё простит, да? – насупился Берт. – Подожди, я ещё доберусь до этого мичмана. Мы могли подозревать капитана Хэлси в преступном замысле, но доказательств у нас не было. Дженни подтвердила бы наши слова, но она знала лишь то, что я ей рассказал. А я предпочитал держать свои мысли при себе. Наша вина не вызывала сомнений. Мы отказались повиноваться приказу вышестоящего начальника, а я к тому же угрожал ему оружием. И едва ли суровые члены трибунала примут всерьёз мои доводы, основанные лишь на домыслах.

– Я не могу простить себе, Берт, что втянул тебя в эту историю. – Я тяжко вздохнул. К моему удивлению, он широко улыбнулся.

– Ерунда, приятель. Если бы не ты, я бы сел в шлюпку. И где я был бы сейчас? Кормил рыб на дне Баренцева моря, как бедолага Силлз. Как, по-твоему, они вышибли клёпки на обеих шлюпках? Я пожал плечами.

– Понятия не имею. Даже не знаю, что и думать. Я уверен лишь в том, что в шлюпке номер два доски поддавались под рукой. Первым это обнаружил Силлз. А затем выполнил приказ и сел в шлюпку. – Мне вспомнилось испуганное лицо Силлза, кот, прыгнувший обратно на палубу. Неужели животное предчувствовало, что шлюпка пойдёт ко дну? Кто-то из них мог бы спастись на плоту. Они не видели, что шлюпка повреждена. Было слишком темно. Но я не понимаю, почему капитан не хотел, чтобы мы спустили плот на воду? Вероятно, мне не следовало настаивать на этом. Только он мог решить, спускать плот или нет. Но Рэнкин наверняка объяснил ему, почему мы не хотим садиться в шлюпку. И тем не менее он приказал Хендрику остановить нас.

– Может, он хотел, чтобы шлюпки утонули, – как бы невзначай бросил Берт. Честно говоря, я подумал о том же. Но вряд ли наши предположения соответствовали действительности. Что выгадывал на этом капитан Хэлси? Ведь «Трикала» тоже пошла ко дну. Лязгнул замок, и вошёл сержант охраны.

– Вам по письму. Я зарегистрировал оба на ваше имя, капрал. – Он протянул мне регистрационный журнал и показал, где расписаться.

– Чтоб меня! – воскликнул Берт. – Письмо от моей старухи., Спасибо, сержант. – Я положил письмо на стол. Вскрывать конверт не спешил, представляя, что там, внутри. Для этого мне хватило адреса, написанного мелким почерком Бетти. Берт свой конверт разорвал тут же.

– Хо! Послушай, что она пишет: «Как это на тебя похоже, Берт. Когда тебе положен месяц отпуска, и я надеюсь, что ты поможешь мне присмотреть за детьми, ты попадаешь за решётку. Однако, как ты говоришь, лучше плохо жить, чем лежать на морском дне, как тот бедняжка. Хотя я не знаю, что скажут соседи». Вечно она носится с этими соседями! Кому какое дело до мнения соседей? Я вскрыл конверт. На стол выкатилось платиновое колечко, украшенное рубинами и алмазами. Я прочёл письмо и разорвал его на клочки. Вины Бетти тут не было.

– Что это? – вдруг спросил Берт. – Чтоб меня! Кольцо! Значит, твоя девушка отказалась от тебя?

Я кивнул.

– Её заставил отец. – Я не сердился. – Помнишь, я говорил тебе, что она убедила меня подать заявление на офицерские курсы? А я вместо курсов очутился под арестом. В её семье одни кадровые офицеры. На меня там теперь смотрят, как на вора.

– Но почему? – возмутился Берт. – Она же не знает, виноват ты или нет. Ей же ничего не известно.

– О, она знает, – ответил я. – Стань на её место. Друзья отца – отставные офицеры. Представляю их физиономии, когда она сказала, что обручена с капралом. Она оказалась в безвыходном положении.

Берт молчал, а я сидел, уставившись на кольцо, не зная, что же с ним делать.

– Жаль, конечно, что у меня нет девушки, которая написала бы мне такое же письмо, как твоя жена, Берт. – Ощущение безмерного одиночества захлестнуло меня. – Прочитай мне её письмо. Оно такое тёплое, домашнее.

Берт пристально посмотрел на меня, потом широко улыбнулся.

– Хорошо. Где я остановился? А, вот тут, насчёт соседей. «Если ты напишешь мне, когда будет суд и где, я бы приехала, чтобы высказать судьям всё, что я думаю, если тебя не оправдают. Я могла бы оставить детей у миссис Джонсон, она живёт теперь прямо под нами. Но пустят ли меня в суд? Молодой Альф, он работает в бакалейной лавке, сказал, что гражданских туда не пускают. Он служил в армии, ему оторвало руку в Солерно, и говорил очень уверенно. Но, что бы там…».

И так несколько страниц, написанных не совсем грамотно, но от всей души.

Берт умолк. Я смотрел на кольцо. Красные и белые камни перемигивались, словно смеялись надо мной. Во мне закипела ярость. Я понял, что должен избавиться от ненавистного кольца. Я уже собрался выкинуть его в окно, меж прутьев решётки, но в последний миг на ум пришло другое решение.

– У меня к тебе просьба, Берт.

– Какая?

– Я хочу, чтобы ты послал это кольцо своей жене. Скажи ей… Нет, лучше ничего не говори. Напиши, что ты его нашёл. Или что-то в этом роде. Но отошли его жене. Вот… лови! Камни сверкнули в воздухе. Берт поймал кольцо.

– А зачем это тебе? – подозрительно спросил он.

– Мне оно не нужно, Берт, пусть его носит твоя жена.

– Но, послушай, приятель, я не могу. Это неправильно. Да и на что ей кольцо? У неё никогда не было колец.

– Поэтому я и хочу, чтобы ты послал его.

– Нет, оставь его у себя, – Берт покачал головой. – Мне оно ни к чему. Я никогда ничего ни у кого не брал.

– Неужели ты не понимаешь? – сердито воскликнул я. – Зачем оно мне? Я не хочу его видеть. Но не могу выбросить в окно. – Вспышка угасла. – Пусть его носит твоя жена, – уже спокойнее продолжал я. – Прошу тебя, пошли ей кольцо. Пусть она его продаст. А вырученные деньги потратит на дорогу, чтобы приехать сюда и повидаться с тобой. Я бы хотел познакомиться с твоей женой, Берт. Мне кажется, она чудная женщина.

Берт рассмеялся.

– Чтоб меня! Я это ей скажу. Она помрёт со смеху. – Он взглянул на кольцо. – Ладно, об этом мы ещё поговорим, – и он убрал кольцо в маленький бумажник, где хранил фотографии жены и детей. Днём приехали мои родители. Мы чувствовали себя очень неловко. Я был их единственным сыном. Отец долгие годы работал в министерстве иностранных дел, прежде чем вернулся в Фалмут и возглавил семейную фирму после смерти моего деда. Обвинение в убийстве вызвало бы у них меньшее удивление, чем в бунте. Они ни в чём не упрекнули меня, но я видел, как они огорчены крушением возлагавшихся на меня надежд.

Медленно текли дни, похожие друг на Друга, как близнецы. Я написал Дженни, предупредив, что её могут вызвать на процесс в качестве свидетеля, но ответа не получил. По утрам мы убирали каморку, затем полчаса гуляли по двору, а в остальном были предоставлены сами себе. Через пару дней врача, подозреваемого в убийстве, перевели в одиночную камеру, и мы с Бертом остались вдвоём.

На сбор улик ушла неделя. Нашим делом занимался лейтенант Соумс. Он зачитал нам показания Рэнкина и капитана Хэлси. Факты они изложили правильно. В своих показаниях я объяснил мотивы моего поведения на борту «Трикалы», сделав особый упор на расшатанные доски шлюпки номер два, отказ Рэнкина немедленно доложить капитану о повреждении шлюпки и необычную реакцию Хэлси, когда он понял, что мы хотим спустить плот на воду. К тому времени Рэнкин уже объяснил ему, почему мы отказались сесть в шлюпку. Лейтенант подробно записал мои слова, и я, прочитав протокол, расписался под ним. Допрос занял всё утро и часть дня. В камеру мы вернулись в начале четвёртого.

– Думаешь, они передадут наше дело в трибунал? – спросил Берт.

– Несомненно, – ответил я. – Наше преступление очевидно. Но мы должны убедить суд, что наши действия диктовались обстановкой.

– Убедить, – хмыкнул Берт. – Наслышан я об этих трибуналах. Справедливость их волнует меньше всего. Или ты подчинился приказу, или нет. Если нет, да поможет тебе Бог. И никто не станет слушать наши объяснения. Да и нужны ли они? Ну, дадут год, а не шесть месяцев. Всё-таки лучше, чем умереть, как Силлз. Что я мог ему возразить? Мы оказались в безвыходном положении.

Наутро мы услышали, как тюремщик щёлкнул каблуками.

– Что-то рано для развода караула, – пробурчал Берт. Шаги, глухо отдававшиеся в длинном коридоре, приблизились к нашей двери и затихли. Дверь распахнулась.

– Заключённые, смирно! – рявкнул голос сержанта. Мы вскочили на ноги и застыли. В камеру вошёл капитан.

– Садитесь, – сказал он.

Сам он сел на стол и снял фуражку – черноволосый, с волевым, чисто выбритым лицом.

– Я пришёл сообщить вам, что на основании имеющихся у него материалов командир базы, полковник Элисон, решил передать ваше дело в армейский трибунал. Сегодня утром он предъявит вам офицерское обвинение. Сейчас речь пойдёт о вашей защите. Вы можете пригласить профессионального адвоката или обратиться к какому-нибудь офицеру, если хотите, чтобы он представлял ваши интересы. Если нет, я готов выступить вашим защитником. Я – капитан Дженнингс. До службы в армии был юристом. – Он быстро взглянул на меня, потом на Берта. – Быть может, вы хотите предварительно обсудить моё предложение? Мне он понравился. Его быстрая речь внушала доверие. Адвоката я мог нанять только на средства родителей. Знакомых офицеров у меня не было.

– Я буду только рад такому защитнику, сэр, – ответил я. Он повернулся к Берту.

– И я тоже, сэр.

– Вот и отлично. А теперь перейдём к делу, – сказал он таким тоном, словно мысленно засучил рукава. Мне даже показалось, что его заинтересовало наше дело. И действительно, потом я ни разу не пожалел о принятом решении. – Я ознакомился с вашим делом. Вы оба признали свою вину. Теперь мы должны определить, на чём будет строиться ваша защита. Варди, расскажите мне обо всём по порядку и объясните, чем были обусловлены ваши действия. Я хочу знать, о чём вы думали с того момента, как поднялись на борт «Трикалы», до взрыва мины. Дайте мне возможность увидеть происшествие вашими глазами.

О событиях на «Трикале» я достаточно подробно рассказал лейтенанту Соумсу. Ничего не скрыл я и от капитана Дженнингса. Мне очень хотелось, чтобы он понял, почему мы поступили так, а не иначе.

Когда я умолк, Дженнингс посмотрел на Берта.

– Вы можете что-нибудь добавить, Кук?

Берт покачал головой.

– Всё было, как сказал капрал. Я думаю, он поступил правильно.

– Вы сами трогали расшатанные доски или поверили капралу на слово?

– Нет, – ответил Берт. – Я щупал их сам. Силлз первым обнаружил, что они расшатаны. Я как раз стоял на вахте. Он сказал мне об этом, и, когда капрал сменил меня, я залез с Силлзом в шлюпку. Конечно, в темноте я ничего не видел, но провёл рукой по обшивке, и несколько досок подались вниз. Пять штук. Ненамного, но подались. И у меня возникли сомнения, пригодна ли шлюпка к плаванию. Их можно было сдвинуть на четверть дюйма.

– Понятно. – Дженнингс закинул ногу на ногу. – Интересное дело. – Казалось, он говорил сам с собой, а не с нами. – Получается, что вы оба будете держаться данных вами показаний?

– Да, сэр, – ответил я. – Возможно, я поспешил, но мог ли я поступить иначе?

– Н-да. Всё усложняется, – пробормотал он, а затем продолжал холодно и по-деловому: – Видите ли, для военного суда главным остаётся вопрос дисциплины. Решение о спуске плота на воду мог принять только капитан, вы, можно сказать, узурпировали его власть, а получив приказ отойти от плота, угрожали оружием тем, кто хотел помешать вам спустить его на воду. Чтобы оправдаться от обвинения в бунте, вам необходимо доказать, что шлюпка действительно была непригодна к плаванию и, зная об-этом, капитан умышленно старался воспрепятствовать матросам воспользоваться спасательными плотами. Другими словами, вы должны убедить суд, что у капитана были какие-то тёмные мотивы и он специально послал людей на гибель в повреждённой шлюпке. Это уже из области фантастики. Я бы не вспомнил об этом, но вы сами признаёте, что второй помощник Каузинс не сомневался в том, что шлюпка в полном порядке, так как недавно проверял её лично. Это будет непросто, знаете ли, – добавил он. – И я должен предупредить вас с самого начала, что вероятность вынесения оправдательного приговора очень мала. Остаётся надеяться, что вы отделаетесь лёгкими наказаниями, учитывая ваш безупречный послужной список до прибытия на «Трикалу» и вашу уверенность в том, что в тот миг вы действительно действовали правильно. Возможно, будет лучше, если вы сразу признаете себя виновными. Вы с этим согласны, капрал?

– Да, – ответил я, – я готов признать себя виновным в нарушении дисциплины, но я убеждён, что тогда не мог поступить иначе. И чем больше я об этом думаю, тем крепче моя уверенность в том, что где-то что-то нечисто. Мои подозрения небезосновательны, я в этом не сомневаюсь. Но я ничего не могу доказать, не могу даже Определить, в чём именно я подозреваю капитана Хэлси. Но я по-прежнему уверен, что повреждение шлюпок – лишь звено длинной цепочки.

Дженнингс изучающе смотрел на меня. Я видел, что он хочет решить для себя, верить мне или нет. Наконец он спросил:

– Вы писали рапорт капитану «Бравого»?

– Да, сэр.

– Изложили вы в нём свои подозрения?

– Нет, сэр. Услышав, что, кроме нас, никто не спасся, я решил, что они беспочвенны.

Он кивнул.

– Жаль. Иначе вам могла помочь Торговая палата. А теперь, когда вы узнали, что, кроме вас, спаслись и другие, ваши подозрения возродились вновь?

– Да, сэр. А кто спасся? У вас есть список?

– Конечно, – ответил капитан Дженнингс. – Список у меня есть, – снова изучающий взгляд. – А кто, по-вашему, мог бы оказаться в этом списке?

Я ответил без промедления:

– Капитан Хэлси, Хендрик, первый помощник, мичман Рэнкин, Юкс и Ивэнс.

– Кто-нибудь ещё? – спросил он.

– Нет.

– Иными словами, все те, кто остался на борту после отплытия двух шлюпок?

Я кивнул. Дженнингс заговорил не сразу.

– Удивительное дело, но вы правы, Варди. Спаслись те, кого вы назвали – Хэлси, Хендрик, Рэнкин, Юкс и Ивэнс. Их подобрал минный тральщик недалеко от Фарерских островов двадцать шестого марта, спустя три недели после того, как «Трикала» затонула у берегов Норвегии. Ну что ж. – Он встал и взял со стола фуражку. – Пойду подумаю над тем, что вы мне рассказали. Увидимся завтра вечером. А пока постарайтесь ещё раз вспомнить, не упустили ли чего-нибудь из того, что может нам пригодиться. Значит, мистер Рэнкин отказался доложить капитану о повреждении шлюпок? За это можно уцепиться. – И он вышел из камеры.

– Похоже, приличный тип, – заметил Берт после ухода Дженнингса.

– Да, – кивнул я. – Но вряд ли он сможет вытащить нас из этой истории. – В коридоре вновь раздались шаги, и открылась наша дверь.

– Капрал Варди! – Это был сержант.

– Да?

– Тут молодая женщина ждёт вас больше часа. Она говорила с начальником караула, и он разрешил вам повидаться.

– Молодая женщина? – воскликнул я.

– Да. И очень симпатичная. – Сержант подмигнул, – Прислать её сюда?

У меня закружилась голова. Неужели Бетти передумала? Тогда.., Во мне вспыхнула надежда.

– Дело идёт на лад? – Берт улыбнулся. – Небось она пришла за кольцом.

Сержант ушёл, вернулся, распахнул дверь, и в камеру вошла Дженни. Я остолбенел от изумления. Я не верил своим глазам. И она изменилась. Бесформенная длинная шинель уступила место изящному костюму, черный берет – весёленькой шляпке. Я неуклюже поднялся на ноги. Наши взгляды встретились. С превеликим трудом я удержался и не расцеловал её в обе щеки.

– Дженни! – воскликнул я. – Как ты сюда попала? Я думал, ты в Шотландии. Она села за стол.

– Я там была. Но получила твоё письмо, и… вот я здесь. А как ты, Берт?

– Всё нормально, спасибо, мисс, – с улыбкой ответил Берт. – Но… что заставило вас приехать сюда?

– Любопытство, – смеясь, ответила она, – Я хотела убедиться, что вас действительно арестовали за бунт. И… в общем, я приехала, как только смогла.

– Не стоило тебе так быстро уезжать. Ты провела дома лишь несколько дней, и твой отец…

– Не говори глупостей, Джим, – прервала меня Дженни. – Я не могла не приехать. И папа не ожидал от меня ничего иного. За последние месяцы я столько странствовала по Европе, что путь от Обана до Фалмута для меня сущий пустяк. А теперь расскажите, что означает вся эта бредистика.

– К сожалению, дело очень серьёзное, – ответил я. Берт начал бочком пробираться к двери.

– Пойду-ка я поболтаю с охраной, – сказал он.

– Подожди. – Я попытался остановить его. Мне не хотелось, чтобы он уходил.

– В чём дело, Берт? – спросила Дженни. – Посиди с нами. Я хочу знать, что с вами стряслось.

– Всё в порядке, мисс. – Берт уже открыл дверь. – Я сейчас вернусь. – И выскользнул в коридор. Дженни рассмеялась.

– Берт ведёт себя так, словно мы влюблённые.

– Я… я не знаю. Наверное, он подумал, что нам приятно побыть вдвоём.

Дженни посмотрела на меня и быстро отвела взгляд.

– Берт – хороший человек, – сказала она после короткой паузы. – Я рада, что он рядом с тобой. А как твоя невеста? Ей известно, что ты в Англии?

Я рассказывал ей о Бетти и о том, как она заставила меня подать заявление на офицерские курсы.

– Да, – ответил я. – Известно.

– И что? – она пристально изучала носки туфель.

– Между нами всё кончено.

– Кончено? – Дженни подняла голову.

– Да. Она вернула мне обручальное кольцо. В письме.

– Она даже не пришла к тебе?

Я покачал головой.

– Когда сержант сказал, что меня хочет видеть молодая женщина, я решил, что это она.

– О, Джим, – она положила свою руку на мою. – А это всего лишь я. Прости меня.

Вновь наши взгляды встретились.

– Я очень, очень рад тебя видеть, – улыбнулся я. – Просто мне и в голову не приходило, что ты можешь приехать. Покидая корабль, ты ни разу не оглянулась, не помахала мне рукой, и я решил, что уже никогда не увижу тебя… Что ты делала, вернувшись домой?

– О, ездила к друзьям. Помогала папе с марками. Прибиралась. Знаешь, четыре месяца назад нам вернули «Айлин Мор». Яхта в полном порядке, я даже выходила на ней в море. До Эдмор-Пойнти и обратно. Макферсон, это наш лодочник, снял двигатель, чтобы подремонтировать его. Через несколько месяцев наша яхта будет лучше новой. Джим, кто защищает тебя? Вас будет судить трибунал, не так ли?

– Да. Наш защитник – капитан Дженнингс. До службы в армии он был юристом. Весьма знающий специалист.

Дженни встала и прошлась по камере.

– Как ни странно, я встретилась с командиром минного тральщика, который подобрал капитана Хэлси и его спутников. Мы случайно оказались на одной вечеринке в Обане. Узнав, что я спаслась с «Трикалы», он сказал: «Ну и чудеса. Неделю назад я высадил в Обане шкипера „Трикалы“ и несколько человек из команды». Тральщик наткнулся на их шлюпку в пятидесяти милях х северо-востоку от Фарерских островов двадцать шестого марта, спустя три недели после крушения «Трикалы». Командир тральщика очень удивился, найдя их в этом районе. Погода стояла неплохая, ветер в основном дул с севера. Если б они плыли от того места, где затонула «Трикала», то через неделю оказалась бы около Доггер-Бзнк. Вместо этого он нашёл их к северо-востоку от Фарер, спустя двадцать один день после гибели судна.

– Он спрашивал об этом Хэлси? – поинтересовался я.

– Да. Хэлси ответил, что ветер часто менялся, а если и дул, то с юга.

– И он поверил Хэлси?

– Естественно. В конце концов, Хэлси не стал бы по собственной воле плавать по морю в открытой шлюпке больше, чем это необходимо.

– И как они выглядели?

– Неважно. Но лучше, чем можно было ожидать после трёх недель в открытой шлюпке в это время года. – Дженни повернулась ко мне. – Я ничего не понимаю. Хэлси обещал мне, что снимет нас с плота, как только рассветёт. Я думала, что, кроме нас, все погибли и их шлюпка пошла на дно вместе с судном, потому что им не удалось отплыть от «Трикалы». Но теперь выясняется, что шлюпка цела, они живы и невредимы, и я никак не могу взять в толк, почему он не дождался рассвета и не забрал нас. Создаётся впечатление… ну, я не знаю.

– Какое впечатление?

– Ну… Словно у него были причины не задерживаться в районе катастрофы. Море, правда, штормило, видимость была плохая, и, возможно, он не заметил нас. Но… я начала вспоминать твои подозрения, и мне уже кажется, что они не такие уж беспочвенные.

– Дженни, – сказал я, – ты всё время находилась среди офицеров «Трикалы», ты слышала их разговоры. Не обратила ли ты внимание на какие-нибудь странности, недомолвки? Не тогда, конечно, но теперь?

– Получив твоё письмо, в котором ты написал, что арестован, я сразу же стала вспоминать разговоры на судне, которые могли бы нам помочь. К сожалению, я не вспомнила ничего полезного. В отношениях между офицерами я не заметила ничего особенного. Стармех крепко пил, и остальные, за исключением Рэнкина, старались его не замечать. Второй помощник, Каузинс, весёлый и жизнерадостный, произвёл на меня самое благоприятное впечатление. Хендрик следовал за капитаном, как тень. Не вылезал из его каюты. Как раз там я услышала обрывок разговора, который теперь мне кажется необычным. В день отплытия из Мурманска я пошла на палубу и остановилась в коридоре, чтобы застегнуть шинель. Как раз напротив каюты капитана. Через неплотно прикрытую дверь я услышала голос Хендрика, хотя и не разобрала, что он сказал. А Хэлси ответил: «Да, для прикрытия я что-нибудь придумаю». Тогда я не придала значения этой фразе, но, возможно, она имела отношение к происшедшему.

В дверь осторожно постучали.

– Войдите! – крикнул я. Берт внёс три кружки с густым коричневым напитком и поставил их на стол.

– Спасибо, Берт, – я пододвинул одну кружку к Дженни. – Чай не высшего качества, но мокрый и тёплый.

Дженни просидела с нами до ленча. Когда она собралась уходить, я спросил:

– Ты ещё придёшь к нам? Она покачала головой.

– Нет. Я еду в Лондон. У меня там много дел. Но я вернусь к началу суда. Если я понадоблюсь как свидетель…

– Скорее всего, да, – ответил я. – У нашего защитника небогатый выбор. Спасибо тебе. Мне будет легче от того, что ты рядом. Даже если мы не сможем говорить друг с другом. – Я помолчал. – Дженни, ты можешь для нас кое-что сделать до того, как уедешь в Лондон?

– Конечно, – тут же ответила она.

– Поговори с капитаном Дженнингсом. Расскажи ему обо всём. Мне кажется, он готов мне поверить. Если ты поговоришь с ним… – я рассмеялся. – В такой шляпке ты убедишь его в чём угодно.

В следующий раз я увидел Дженни через три недели, около здания, где заседал трибунал. Тут же был капитан Хэлси с Хендриком, Юксом, Ивэнсом и Рэнкиным. Рядом с Дженни стоял седовласый мужчина. Я догадался, что это её отец. Она писала мне, что приедет вместе с ним. Нас отвели в маленькую комнатку и оставили под охраной капрала военной полиции.

– Видел мою жену? – возбуждённо спросил Берт, как только за нами закрылась дверь. – Она стояла одна под деревом. Да нет, – он улыбнулся, – полагаю, ты не заметил никого, кроме мисс Дженнифер.

Вошёл сержант с листком бумаги в руках.

– Войсковой номер ноль два пятьдесят пять шестьдесят семь триста сорок два, капрал Джеймс Лэндон Варди. Это вы, капрал?

– Да, сержант, – ответил я.

Убедившись затем, что Берт – это Берт, сержант вышел. Наконец нас вызвали.

– Снимите фуражки, – предупредил нас капрал военной полиции. С непокрытыми головами мы вошли в зал и остановились перед столом, за которым сидели судьи. Мрачная атмосфера суда сразу навалилась на меня. Эмоции остались за дверьми, тут же принимались во внимание только факты, а факты говорили не в нашу пользу.

Поднялся юрист-консультант военного трибунала и зачитал приказ о созыве суда.

– Есть ли у вас претензии к председателю трибунала или к его членам? – спросил он.

Мы ответили, что нет. Затем председатель, члены суда и наконец свидетели были приведены к присяге. За это время я успел немного освоиться. Председатель суда, полковник гвардии, сидел в центре. Тяжёлое волевое лицо говорило о привычке командовать, а острые глаза всё время бегали по залу. Пальцами левой руки он беспрерывно поглаживал щёку. На мизинце сверкало золотое кольцо. Члены трибунала, сидевшие по обе стороны, были моложе. Перед каждым из них лежал чистый блокнот, ручка, стояла чернильница. Военный прокурор расположился слева от нас, перед ним лежала стопка исписанных листков и портфель. Капитан Дженнингс – справа. Рядом с ним сидели два офицера. Как я потом понял, они проходили судебную практику. У дальней стены собрались свидетели, приведённые к присяге. Когда я обернулся, мой взгляд встретился с взглядом Дженни. Там же стояли четверо из команды «Трикалы» и Рэнкин. Как это ни казалось странным, в зале суда собрались все, кому удалось спастись с затонувшего судна. Приведение к присяге закончилось, свидетелей вывели из зала. Судьи заняли свои места. Юрист-консультант встал.

– Войсковой номер ноль два пятьдесят пять шестьдесят семь триста сорок два, капрал Джеймс Лэндон Варди, приписанный к военной базе номер триста сорок пять. Я правильно назвал ваше имя и войсковую часть?

– Да, сэр, – ответил я.

– Войсковой номер сорок три девяносто восемь семьдесят два сорок один, канонир Херберт Кук, приписанный к военной базе триста сорок пять. Я правильно назвал ваше имя и войсковую часть?

– Да, сэр, – кивнул Берт.

Юрист-консультант пристально посмотрел на нас.

– Вы обвиняетесь в том, что совместно подняли бунт в королевских вооружённых силах, раздел семь, подраздел три армейского кодекса. Пятого марта тысяча девятьсот сорок пятого года на борту судна «Трикала» вы отказались выполнять приказ вышестоящего начальника и угрожали ему оружием. – Его взгляд остановился на мне. – Капрал Варди, признаёте вы себя виновным или нет?

– Нет, – ответил я. Юрист-консультант повернулся к Берту.

– Канонир Кук?

– Нет, – последовал ответ.

Первым выступил прокурор. Я не помню в точности всю его речь, но первые слова навеки остались у меня в памяти.

– Обращаю внимание высокого суда, что обвинение в мятеже, предъявленное стоящим перед вами военнослужащим, считается одним из наиболее серьёзных, предусмотренных армейским кодексом, максимальное наказание за которое – смертная казнь… Когда начался допрос свидетелей, первым прокурор вызвал Рэнкина. Ровным бесцветным голосом тот рассказал о случившемся на «Трикале». Сердце у меня упало. Сухие факты говорили сами за себя. Что я мог добавить? Суду оставалось лишь назначить нам срок заключения. Я вновь взглянул на Дженнингса. Наш защитник удобно развалился в кресле. Перед ним лежал безупречно чистый лист бумаги. Его глаза не отрывались от бледного, чуть припухшего лица Рэнкина.

Последовавшие вопросы прокурора лишь усилили впечатление, произведённое показаниями мичмана. Председатель что-то писал в блокноте. Особенно прокурор упирал на то, что Рэнкин дал нам возможность выполнить приказ.

– Мистер Рэнкин, я хочу, чтобы у суда не осталось никаких сомнений в этом вопросе. Вы сказали, что трижды приказывали капралу сесть в шлюпку?

– Совершенно верно, – твёрдо ответил Рэнкин.

– И во второй раз вы ясно дали понять всем трём солдатам, что это приказ?

– Да, сэр, – Рэнкин повернулся к председателю трибунала. – Но капрал настаивал на том, что возьмёт плот. Кук поддержал его.

– Все трое понимали, что вы отдаёте боевой приказ?

– Да, сэр. Поэтому Силлз согласился сесть в шлюпку. И посоветовал капралу и канониру отправиться за ним, чтобы не навлекать на себя неприятности. Я сказал капралу, что даю ему последний шанс. Но он повторил, что возьмёт плот. Кук остался с ним. Я поднялся на мостик и доложил обо всём капитану.

– И именно в то время, когда вы находились на мостике, капрал убедил мисс Соррел не садиться в шлюпку?

– Да, сэр.

– Шлюпка отплыла, и, находясь на мостике, вы увидели, что два солдата обрезают канаты, крепящие спасательный плот. А капитан Хэлси приказал вам остановить их?

– Да, сэр. Он отдал такой приказ мне и мистеру Хендрику, первому помощнику.

– Зачем им понадобилось спускать плот на воду?

– Капрал сказал, что он возьмёт плот, – ответил Рэнкин. – Я полагаю, они спускали плот на воду, чтобы на нём отплыть от тонущей «Трикалы».

– И что сделал капрал?

– Он велел мне и мистеру Хендрику остановиться. Снял винтовку с плеча и взял её наизготовку.

Прокурор подался вперёд.

– Я жду от вас точного ответа, мистер Рэнкин. Винтовка могла выстрелить?

– Да, – ответил Рэнкин. – Я видел, как капрал снял её с предохранителя.

По залу прокатился лёгкий гул. Председатель трибунала поднял голову и что-то записал. Рэнкин улыбнулся. Он напоминал мне толстого белого кота, только что нашедшего горшочек со сливками. Мерзавец наслаждался собой. Прокурор довольно кивнул.

– Благодарю вас, – сказал он. – У меня всё. Юрист-консультант взглянул на нашего защитника.

– Капитан Дженнингс, у вас есть вопросы к свидетелю? Дженнингс поднялся на ноги. Я знал, что сейчас последует. Наш план заключался в том, чтобы доказать, что Рэнкин не заслуживает доверия. Но после выступления мичмана я подумал, что Дженнингс взялся за непосильное дело.

– Да, я хотел бы снять некоторые неясности, – ответил он и по знаку председателя трибунала повернулся к свидетелю. – Мистер Рэнкин, вы командовали охраной?

– Совершенно верно, сэр.

– Вы сами охраняли груз?

– Нет, сэр. Мичманы королевского флота обычно не несут караульной службы.

– Понятно, – кивнул Дженнингс. – Но вы, естественно, спали в помещении, где находился охраняемый вами груз, и проводили там большую часть времени?

– Нет, сэр, – Рэнкин нервно поправил галстук. – Капитан выделил мне каюту. Я питался вместе с офицерами «Трикалы».

– О? – в голосе Дженнингса послышалось неподдельное удивление. – Вы командовали охраной, то есть вам вменялось в обязанность охранять груз, если исходить из ваших показаний, даже спецгруз. Или это не так?

– Там был капрал, – ответил Рэнкин. – Я дал ему письменные указания. И я регулярно контролировал охрану.

– Насколько регулярно? – ненавязчиво спросил Дженнингс.

– Ну, в разное время дня, сэр, чтобы они не распускались.

– Сколько раз в день? – резко спросил Дженнингс.

– Ну, сэр… точно я не помню, – промямлил Рэнкин.

– Скажите хотя бы приблизительно, – напирал Дженнингс. – Десять или двенадцать раз в день? Или ещё чаще?

– Я не помню.

– Будет ли справедливо утверждение, что с отплытия «Трикалы» до того момента, как она затонула, вы проверяли охрану спец-груза не более четырёх раз? Рэнкин увидел пропасть, разверзшуюся у его ног.

– Не могу сказать, сэр.

– Не можете? Скорее не хотите, чтобы об этом узнали и другие. У меня складывается впечатление, что вы, мягко говоря, безответственно отнеслись к своим обязанностям. – Дженнингс взглянул на председателя трибунала. – Позднее я представлю свидетеля, который покажет, что мистер Рэнкин большую часть времени играл в карты и пьянствовал. – Он снял очки и неторопливо протёр стёкла. Затем надел их вновь и посмотрел на свидетеля. – Мистер Рэнкин, вы знали, что охраняли? Как я понимаю, вас предупредили, что груз специального назначения. Вы знали, что в ящиках?

– Нет, сэр, – ответил Рзнкин. – Во всяком случае, не с самого начала. Правда, потом я застал канонира Кука, который в присутствии капрала вскрыл один из ящиков.

– И тогда вы узнали, что в них серебро?

– Да, сэр.

– Какие дополнительные меры предосторожности вы приняли, узнав, что охраняете значительные ценности?

Рэнкин облизал губы.

– Я… я сказал капралу, чтобы он повысил бдительность.

– Он? – изумился Дженнингс. – Но ведь охрана спецгруза поручалась вам. – Он вновь взглянул на председателя трибунала. – Позднее я намерен показать суду, что мичман Рэнкин, узнав о содержимом ящиков, преспокойно спустился в каюту старшего механика и напился за картами.

Прокурор не выдержал.

– Сэр, – обратился он к председателю, – я протестую. Мистер Рэнкин даёт свидетельские показания.

Председатель трибунала, поглаживая левую щеку, взглянул на юриста-консультанта. Тот кивнул.

– Протест правомерен.

– Я пытаюсь показать суду, на каком фоне происходили события, – вмешался Дженнингс. – Показать, что обвиняемые не доверяли своему командиру и, таким образом, считали себя вправе на совершённые ими действия.

Рэнкин побледнел, как воротник его белоснежной рубашки. Его глаза бегали, он не решался встретиться взглядом с кем-нибудь из сидящих в зале.

– Мистер Рэнкин, – продолжал Дженнингс, – как я понял, вы, даже узнав об исключительной ценности груза, по-прежнему считали, что капрал должен нести полную ответственность за порученное вам дело?

– Он получил от меня исчерпывающие инструкции по охране спецгруза, сэр.

– Понятно. Теперь, мистер Рзнкин, давайте вернёмся к последней ночи на борту «Трикалы». Она подорвалась на мине в два часа тридцать шесть минут пятого марта. Скажите, пожалуйста, капрал Варди приходил к вам в половине девятого вечера четвёртого марта, чтобы сказать, что шлюпка номер два непригодна к плаванию?

– Я… – Рэнкин запнулся. – Да, сэр. Он пришёл ко мне с какой-то выдумкой о расшатанных досках. Силлз, третий солдат охраны, решил устроиться на ночь в шлюпке. Я сказал капралу, что Силлз не…

– Одну минуту, – прервал его Дженнингс. – Что вы делали, когда пришёл капрал?

– Я играл в карты, сэр.

– Что-нибудь ещё?

– Я не понимаю, сэр?

– Я хочу знать, пили вы или нет.

– Ну, мы со стармехом пропустили по паре стопочек, но мы…

– Ещё не напились, – прервал его Дженнингс. – Полагаю, вы хотели сказать именно это. Но мне кажется, что человек, участвующий в пьянке, не может беспристрастно оценить своё состояние.

– Мы только…

– Под «мы» подразумеваетесь вы и старший механик?

– Да, сэр.

– Вы часто бывали в его каюте?

– Да, мы с ним сразу поладили.

– На почве карт и выпивки? – Дженнингс повернулся к председателю трибунала. – Сэр, я хочу вызвать другого свидетеля, мисс Соррел, также плывшую на «Трикале», чтобы показать, что остальные офицеры считали старшего механика пьяницей и из-за него мисс Соррел потребовала еду приносить ей в каюту. – Затем он обратился к Рэнкину: – Вернёмся к вопросу о шлюпках. Что вы сделали, услышав донесение капрала?

– Я не воспринял его всерьёз, – неуверенно ответил Рэнкин. – Едва ли капрал Варди мог разбираться в шлюпках лучше офицеров «Трикалы». Стармех сказал мне, что их регулярно осматривали. Однако я обещал капралу, что утром подойду с ним к шлюпке номер два.

– Стармех сказал вам, что мистер Хендрик, первый помощник, и один из матросов возились со шлюпками во время стоянки «Трикалы» в Мурманске?

– Кажется, да.

– Вы сочли нецелесообразным немедленно поставить в известность капитана?

– Нет, сэр.

– Вы помните слова капрала Варди о том, что он плавал всю жизнь и разбирается в шлюпках не хуже любого матроса или офицера?

– Он что-то такое говорил.

– Но вы остались при своём мнении и не пожелали убедиться лично, что шлюпка непригодна к плаванию.

– Было темно, – сказал Рэнкин мрачно, теребя пуговицу кителя.

– Но у вас был фонарь. Полагаю, вы просто забыли о долге и не хотели отрываться от карт и виски. Если бы вы более серьёзно относились к своим обязанностям, дюжина, а то и больше людей остались бы живы, а капрал больше доверял бы вам. – Дженнингс коротко кивнул. – У меня всё.

Рэнкин шёл к двери, как побитая собака. Лоб мичмана блестел от капелек пота. Дженнингс нагнал на него страху. Я взглянул на Дженнингса. Тот с довольным видом просматривал какие-то записи. Я с облегчением подумал, что с защитником нам повезло. Он прекрасно знал своё дело. Блестяще проведённый допрос Рэнкина не прошёл незамеченным для членов трибунала. Впервые после ареста перед нами забрезжил лучик надежды.

V. ДАРТМУРСКАЯ ТЮРЬМА

Трибунал заседал всё утро. Свидетели сменяли друг друга: Хэлси, Хендрик, Юкс. Самое сильное впечатление на наших судей произвёл Хэлси, уверенный в себе, крепкий, как скала, привыкший командовать.

– Капитан Хэлси, – спросил Дженнингс, когда прокурор закончил допрос, – вы можете объяснить суду, почему вы не хотели, чтобы обвиняемые спускали плот на воду?

– Конечно, – Хэлси повернулся к членам трибунала. – При чрезвычайных обстоятельствах командовать должен только один человек, иначе начинается неразбериха. Вы, как опытные офицеры, это понимаете. Спасательные плоты должны использоваться лишь в самом крайнем случае. Я держал их в резерве на случай аварии с той или иной шлюпкой.

– А если б вам сообщили, что одна из шлюпок, например номер два, непригодна к плаванию? Как бы вы поступили?

– Это невозможно, – возразил Хзлси. – Кто-нибудь из моих офицеров еженедельно осматривал шлюпки, обычно мистер Хендрик.

– Понятно. – Дженнингс кивнул. – Но меня интересует ваше мнение. Если б вы узнали, что шлюпка номер два непригодна к плаванию, не следовало ли вам поощрить Кука и Варди, а не препятствовать им спускать плот на воду?

– Я не могу ответить на этот вопрос. Чрезвычайное положение требовало мгновенных решений. Трудно сказать, что бы я сделал или не сделал в иных обстоятельствах.

– Но вы знали о повреждении шлюпки. Когда Рэнкин крикнул вам, что обвиняемые отказываются сесть в шлюпку, вы велели ему подняться на мостик, правильно?

– Да.

– Как он объяснил их отказ?

– Он сказал, что, по их мнению, шлюпка непригодна к плаванию, – не задумываясь, ответил Хэлси. Члены трибунала переглянулись.

– Но вы не обратили на это внимания?

– Нет, – жёстко ответил Хзлси. – Многие люди, непривычные к морю, впадают в панику, когда им приказывают сесть в шлюпку. Не забывайте о том, что дул сильный ветер, а море штормило.

– Мичман сказал, верит он капралу или нет?

– Я его не спрашивал.

– Он сказал, что они хотят плыть на плоту?

– Кажется, да.

Дженнингс подался вперёд.

– Вы не задумывались над тем, что обвиняемые боятся сесть в шлюпку, но готовы взять плот, плыть на котором куда опаснее? Вам это не показалось странным?

– Не показалось. Судно тонуло, и у меня хватало забот без этих паникёров. Я сказал мичману, что они должны покинуть судно, всё равно как, на шлюпке или на плоту.

Да, для капитана Хэлси мы были лишь двумя солдатами, испугавшимися высоких волн. Его мнение имело немалый вес. Он был капитаном «Трикалы». Члены трибунала, сами офицеры, могли понять его точку зрения.

Дженнингс спросил, почему мисс Соррел оказалась на плоту, а Рэнкин – в шлюпке. И вновь Хзлси нашёл логичный ответ.

– Она выбирала сама. Я не мог сразу покинуть судно. И^не хотел задерживать мисс Соррел, тем самым подвергая её жизнь опасности. Я знал, что на плоту с ней ничего не случится, а на рассвете собирался найти плот и взять её в шлюпку. Что касается Рэнкина, я не видел ничего особенного в том, что морской офицер остаётся на борту до спуска третьей шлюпки. Дженнингс поинтересовался, почему наутро капитан не подобрал мисс Соррел, как обещал.

– Не знаю, что и сказать, – ответил Хэлси. – Возможно, виноват ветер. Какое-то время нас несло к северу. А плот, скорее всего, на юго-восток. Такое иногда случается. Примите во внимание плохую видимость. Мы могли быть в миле-двух от плота или корвета и не заметить их.

– Метеосводки, полученные из адмиралтейства, – продолжал Дженнингс, – показывают, что в южной части Баренцева моря в те три недели, которые вы провели в шлюпке, дули северные ветры. То есть под парусом вы через неделю могли выйти в район Доггер-Бэнк. Нашли же вас около Фарерских островов. Хэлси пожал плечами.

– Я не знаю, что написано в сводках адмиралтейства, но могу сказать, что ветер всё время менялся. Надеюсь, вы не хотите предположить, что мы старались продлить плавание в открытой шлюпке, на морозе и практически без еды?

Я заметил, что председатель трибунала уже ничего не записывает. Раз или два он нетерпеливо взглядывал на часы. Но Дженнингс не сдавался:

– У меня ещё два вопроса. Примерно в полночь, в день отплытия из Мурманска, вы стояли на мостике с первым помощником. Тот сказал, что завтра будет плохая погода. Вы помните ваш ответ?

– Нет. На корабле слишком часто говорят о погоде.

– Я освежу вашу память. Вы ответили: «Это нас устроит». Не могли бы вы объяснить, почему вас устраивала плохая погода?

– Не понимаю цели вашего вопроса, – Хэлси насупился. – Вероятно, один из обвиняемых внимательно вслушивался в разговоры, не имеющие к нему никакого отношения. Однако я могу ответить на ваш вопрос: маршруты конвоев, идущих в Мурманск и обратно, пролегают в непосредственной близости от северной оконечности Норвегии, где расположены немецкие морские базы. Плохая погода – лучшая страховка от подлодок.

– Вы сказали: «Мы всё сделаем завтра ночью», – продолжал Дженнингс. – А затем спросили мистера Хендрика, поменял ли тот вахтенных, чтобы Юкс был за штурвалом с двух до четырёх ночи. Именно в этот промежуток времени «Трикала» подорвалась на мине.

– Подоплёка вашего вопроса оскорбительна, сэр, – резко ответил Хэлси и повернулся к членам трибунала. – Должен ли я объяснять каждый обрывок разговоров, подслушанных людьми, понятия не имеющими, о чём идёт речь? Я поменял вахтенных, потому что у меня не хватало людей и приходилось всё время тасовать вахты.

– Я просто пытаюсь показать, какое действие произвёл этот разговор на капрала Варди. Он, как мы поняли из показаний Рэнкина, охранял и нёс полную ответственность за очень ценный груз. Ещё один вопрос. Не были ли вы владельцем или шкипером судна под названием «Пинанг», плававшего до войны в китайских морях?

Чёрные глазки Хэлси блеснули неприкрытой злобой. Было в них и ещё что-то. Лишь потом я понял, что это страх. Хэлси замешкался с ответом, но, к счастью для него, на помощь пришёл прокурор.

– Я протестую! – закричал он. – Эти вопросы не имеют отношения к разбираемому делу.

– Я согласен, – добавил юрист-консультант.

– Позднее я покажу, что имеют, – ответил Дженнингс и сел. С Хендриком, следующим свидетелем обвинения, Дженнингсу повезло больше. Бегающие глазки и белый шрам на щеке Хендрика не остались незамеченными членами трибунала. Хендрику пришлось нелегко, но его ответы не намного разнились с ответами капитана. Дженнингс и ему задал вопрос о «Пинанге». Лицо Хендрика посерело.

– Правда ли, – продолжал Дженнингс, – что «Пинанг» частенько замечали в непосредственной близости от судов, пошедших ко дну со всей командой? – И, прежде чем Хендрик успел ответить, а прокурор – запротестовать, добавил: – Как я понимаю, мистер Хендрик, вы и кто-то из команды во время стоянки в Мурманске что-то делали со шлюпкой номер два. Не могли бы вы сказать, что именно?

– По указанию капитана я осмотрел все шлюпки.

– Они не требовали ремонта?

– Нет.

– Кто помогал вам?

– Юкс, сэр. С этим Дженнингс отпустил Хендрика. Прокурор вызвал Юкса. Когда пришёл черёд Дженнингса задавать вопросы, он спросил:

– Вы помогли мистеру Хендрику осматривать шлюпки в Мурманске?

– Да.

– Вам изменили вахты так, что вы оказались за штурвалом, кода произошёл взрыв?

– Да, – ответил Юкс. Его глаза беспокойно забегали. Дженнингс подался вперёд.

– Вы, часом, не плавали на «Пинанге»? На этот раз сомнений не было: Юкс струхнул. Он не ожидал вопроса о «Пинанге». На этом Дженнингсу пришлось остановиться. У нас не было никаких улик, и он отпустил Юкса. Ивэнса даже не вызывали. Прокурор объявил, что выступили все свидетели обвинения, и наступил черёд свидетелей Дженнингса. Первым он вызвал меня. Направляемый его умелыми вопросами, я рассказал всю историю, ничего не утаивая. О моих подозрениях, растущем чувстве тревоги, разговорах с коком о «Пинанге», о том, что я сам щупал доски шлюпки. Тут юрист-консультант прервал меня и спросил, было ли темно и осматривал ли я шлюпку с фонарём. После меня выступил Берт и подтвердил мои слова. Затем настала очередь Дженни. Она показала, что моя уверенность в непригодности шлюпок к плаванию убедила её, и она предпочла спасательный плот. Затем последовали заключительные выступления обвинения и защиты. Подвёл итог юрист-консультант, и в четверть первого трибунал перешёл к обсуждению нашего дела. Всем, кроме двух офицеров-практикантов, предложили покинуть зал. В маленькой комнатке Берт потёр руки и подмигнул мне.

– Капрал! Как тебе это понравилось? Ты видел, как менялись их лица, стоило капитану Дженнингсу упомянуть о «Пинанге»? Держу пари, они пиратствовали. И мисс Дженни, она произвела на судей впечатление.

Я кивнул. Надежда проснулась, когда Дженнингс допрашивал свидетелей обвинения. Но сухое, построенное на фактах выступление юриста-консультанта словно окатило меня холодным душем. Дженнингс сражался за нас до конца. Он пытался доказать, что в своих действиях мы руководствовались тревогой за сохранность спецгруза и подозрениями. Но судил нас не гражданский суд. В состав трибунала входили армейские офицеры, озабоченные поддержанием дисциплины в войсковых частях. И нашим недоказанным подозрениям противостояли суровые факты. Дженнингс не зря предупреждал, что нам нечего ждать оправдательного приговора.

Берт достал пачку сигарет, мы закурили.

– Ну, что загрустил, капрал? – попытался он ободрить меня. – По-моему, не всё потеряно. Дженнингс показал, какой подонок этот Рэнкин. Если они ради приличия и признают нас виновными, то наказание должно быть лёгким.

Я не ответил. Тут открылась дверь, и вошли Дженни, её отец и жена Берта. Я не помню, о чём мы говорили, но только не о суде. Мне понравился отец Дженни, седовласый шотландец с мелодичным голосом и весёлыми голубыми глазами. Широкая в кости, крепко сбитая миссис Кук буквально лучилась добротой. Я сразу понял, что Берту повезло с женой. Чувствовалось, что она всегда готова прийти на помощь и поддержать в трудную минуту. Время текло медленно, разговор не клеился. Без четверти час наших гостей попросили выйти, а нас отвели в зал суда. Казалось, ничего не изменилось. Все сидели на своих местах. По отрешённым лицам офицеров я понял, что наша судьба решена. По спине у меня побежали мурашки, когда нам приказали встать.

– В данный момент суду нечего объявить, – бесстрастным голосом сказал председатель трибунала. – Решение суда, подлежащее утверждению, будет обнародовано в установленном порядке. Юрист-консультант обратился к прокурору:

– Вы хотите что-нибудь добавить? Прокурор представил наши послужные списки. Дженнингс произнёс речь с просьбой о смягчении приговора, учитывая нашу безупречную службу и то обстоятельство, что в своих действиях мы руководствовались благими намерениями. Вновь нас вывели из зала. Трибунал рассматривал вопрос о нашем наказании.

– Приговор трибунала, подлежащий утверждению, будет обнародован позднее, – объявили нам десять минут спустя. Нас снова отвезли на военную базу. Через две недели её командир огласил приговор: «Капрал Варди, на заседании трибунала, состоявшемся двадцать восьмого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года, вас признали виновным в мятеже и приговорили к четырём годам тюремного заключения». Берт получил три года. Не сразу осознали мы значение его слов, не сразу начали привыкать к тому, что следующие три или четыре года будем отрезаны от мира. Этот срок казался нам вечностью.

Наутро нас погрузили в трёхтонку.

– Куда нас теперь повезут? – спросил Берт. Его оптимизм испарился без следа.

– Бог знает, – ответил я. Мы обогнули Плимут и поехали в глубь страны, через Йелвертон. Там свернули направо и начали подниматься в гору. Светило солнце, по голубому небу бежали редкие облака. Внезапно меня охватил страх. Ибо я понял, куда мы едем. Я бывал в этих местах. Несколько раз я ездил со своим приятелем к нему домой, в Дартмит. И сейчас мы ехали по шоссе, ведущему в Принстаун. Я слышал разговоры о местной тюрьме для военных преступников. Тогда я не обращал на них внимания, теперь они касались меня самого. Я взглянул на Берта, не подозревавшего, куда нас везут. Он поймал мой взгляд и попытался улыбнуться.

– Детям бы тут понравилось. Ты знаешь, они никогда не были на природе. Всё время в городе. Старшему только четыре года. Я чувствовал, что меня куда-нибудь ушлют, и мы хотели, чтобы дети скрасили её одиночество. Бедняжки. Они видели лишь взрывы да развалины. Они не представляют, что по вечерам на улицах зажигают фонари, никогда не ели бананов, но старший уже отличает «спитфайр» от эр-тридцать восьмого и разрыв бомбы от «фауодин». А для каждого аэростата они придумали прозвище. Война кончается; я думал, что смогу показать им море, и на тебе! Это просто невыносимо!

Я положил ему руку на плечо. Что я мог сказать? Слава Богу, у меня не было ни жены, ни детей. Но я чувствовал себя виноватым. Не надо было мне спешить со спасательным плотом. Но тогда я не подумал о последствиях. И в то же время, послушайся мы Рэнкина, лежали бы теперь на дне морском. И Рзнкин, обвинивший нас в мятеже, остался в живых лишь благодаря мне. Не откажись я подчиниться его приказу, он тоже сел бы в шлюпку номер два. После долгого подъёма грузовик выбрался на равнину. Мы ехали по заросшей вереском местности, и вокруг чернели обожжённые холмы. Бесконечная лента дороги выползала из-под колёс, обтекая скальные вершины. Слева до горизонта тянулись вересковые заросли, и повсюду к небу поднимались клубы дыма. В уходящей вниз долине виднелись маленькие фигурки людей с факелами в руках. Они поджигали остатки прошлогодней травы и вереск, чтобы пастбища стали плодороднее.

Мы пересекли железную дорогу и спустя несколько минут въехали в Принстаун. Я сидел с гулко бьющимся сердцем. Если на рыночной площади мы свернём налево… Водитель сбросил скорость, мы свернули. Одно дело – подозревать худшее, другое – знать, что подозрения обернулись реальностью. А реальность являла собой одиночные камеры в самой ужасной тюрьме Англии. Маленькие каменные домишки прилепились к шоссе. В них жили тюремщики. Грузовик остановился. Водитель нажал на клаксон. Послышались голоса, скрип тяжёлых ворот. Грузовик медленно покатился вперёд, ворота захлопнулись. Водитель заглушил мотор, наш охранник открыл заднюю дверцу.

– Вы, двое, выходите, – крикнул тюремщик. Мы с Бертом спрыгнули на землю. С двух сторон возвышались тюремные корпуса, сложенные из гранитных блоков, добытых в близлежащих каменоломнях, с крышами из серого шифера. В каждой стене темнели ряды зарешечненых квадратных бойниц – окна камер. Над крышами поднималась к небу кирпичная труба, выплёвывающая чёрный дым. Берт огляделся, потрясённый гранитными громадинами.

– Где мы, приятель? – спросил он тюремщика. Тот ухмыльнулся. – Ради Бога, где мы? – повторил Берт.

– В Дартмуре, – ответил тюремщик. Не сразу до Берта дошёл смысл этого короткого ответа. Тюремщик не торопил нас. Берт вертел головой, изумление на его лице сменилось ужасом. Затем он посмотрел на тюремщика.

– Брось, приятель, ты шутишь. Туда обычно посылают опасных преступников, осуждённых на длительные сроки. – Он повернулся ко мне. – Он шутит, Джим?

– Нет, – ответил я. – Это Дартмурская тюрьма. Я часто видел её… снаружи.

– Дартмур! – с отвращением воскликнул Берт. – Чтоб меня! Что ни день, то новые чудеса.

– Пошли, хватит болтать! – нетерпеливо рявкнул тюремщик и увёл нас с залитого солнцем двора в холодные тёмные внутренности гранитных корпусов с гремящими дверями и вымощенными камнем коридорами. Мы прошли медицинский осмотр, нас ознакомили с правилами внутреннего распорядка, переодели и развели по камерам. Захлопнулась железная дверь, и я остался один в гранитном мешке. Шесть шагов в длину, четыре в ширину. Забранное прутьями окошко. Карандашные надписи на стенах. И долгие годы, которые мне предстояло провести здесь. Четыре года, в лучшем случае – три с небольшим, если скостят срок за примерное поведение. Тысяча сто двадцать шесть дней. Нет, я же не учёл, что тысяча девятьсот сорок восьмой год високосный. Значит, тысяча сто двадцать семь дней. Двадцать семь тысяч сорок восемь часов. Миллион шестьсот двадцать две тысячи восемьсот восемьдесят минут. Всё это я сосчитал за одну минуту. Одну из полутора миллионов, которые должен был провести в этой тюрьме. В пустынном коридоре глухо прогремели шаги, звякнули ключи. Я сел на койку, пытаясь взять себя в руки. Тут раздался стук в стену. Слава Богу, я знал азбуку Морзе и с облегчением понял, что даже взаперти не останусь один. Тюремный телеграф разговаривал языком Морзе. Мне выстукали, что Берта поместили через камеру от меня.

… Я не собираюсь подробно рассказывать о месяцах, проведённых в Дартмуре. Они стали лишь прелюдией к нашей истории и не оказали на неё особого влияния, если не считать полученной мною моральной и физической закалки. Если б не Дартмур, едва ли я решился бы на плавание к Скале Мэддона. Мрачный гранитный Дартмур придал мне смелости.

Правда, ужас одиночного заключения никогда не покидал меня. Как я ненавидел свою камеру! С какой радостью я работал в каменоломне, поставляющей гранитные блоки для строительства, или на тюремной ферме. Если я находился среди людей, меня не пугали ни тяжёлый труд, ни дисциплина.

В то время в Дартмуре находилось почти триста заключённых. Около трети из них, как я и Берт, были осуждены трибуналом, остальные военнослужащие – гражданскими судами за хулиганство, воровство, поджоги, мародёрство. Многие были преступниками до войны, попали в армию по всеобщей мобилизации, но не изменили дурным привычкам. Некоторые, вроде меня и Берта, оказались в Дартмуре по ошибке.

В Дартмуре меня не покидала мысль о мрачной истории этой тюрьмы. «ДЖ.Б.Н. 28 июля, 1915-1930» – гласила одна из многочисленных настенных надписей. Её я запомнил на всю жизнь. Я часто думал об этом человеке, ибо он вошёл в Дартмур в день моего рождения, а вышел, когда мне исполнилось 15 лет. Камеры, тюремные дворы, мастерские, кухни, прачечные – везде витали духи людей, которых заставили провести тут долгие годы. По странной иронии Дартмурская тюрьма строилась в начале девятнадцатого столетия для французских и американских военнопленных, теперь же в неё направляли провинившихся англий

ских солдат. Постепенно я втянулся в тюремную жизнь. Я понял, что самое главное – не оставлять времени для раздумий, занимать делом каждую свободную минуту. Я вёл календарь, но не считал оставшиеся месяцы. Я старался выбросить из памяти всё, что привело меня в Дартмур, не пытался отгадать, что произошло со шлюпками «Трикалы» и почему Хэлси три недели болтался в Баренцевом море. Я смирился со всем и постепенно успокоился. И вообще, теперь меня интересовали не мои сложности, но география, история, кроссворды. Всё, что угодно, кроме меня самого. Я написал родителям, чтобы они знали, где я нахожусь, и изредка получал от них письма. С Дженни мы переписывались регулярно. Я с нетерпением ждал каждое её письмо, по несколько дней носил конверт в кармане, не распечатывая его, чтобы уменьшить промежуток до следующего письма, и в то же время они пробивали брешь в броне восприятия и безразличия, которой я пытался окружить себя. Дженни писала о Шотландии, плаваниях по заливам и бухтам побережья, посылала мне чертежи «Айлин Мор», то есть напоминала о том, чего лишил меня приговор трибунала. Весна сменилась летом. Капитулировала Германия, затем – Япония. Облетели листья с деревьев, приближалась зима. В ноябре землю запорошил первый снег. На Дартмур наползали густые туманы. Стены наших камер блестели от капель воды. Одежда, казалось, никогда не просыхала. Всё это время я поддерживал постоянный контакт с Бертом. Вор, сидевший в камере между нами, перестукивал наши послания друг другу. Он попал в Дартмур повторно – невысокий, с маленькой пулеобразной головой, вспыльчивый, как порох. Он постоянно замышлял побег, не предпринимая, правда, никаких конкретных шагов для осуществления своей мечты. Он держал нас в курсе всех планов. Таким образом он убивал время, хотя с тем же успехом мог разгадывать кроссворды.

Иногда нам с Бертом удавалось поговорить. Я помню, что в один из таких дней он показался мне очень возбуждённым. Мы работали в одном наряде, и, поймав мой взгляд, он каждый раз широко улыбался. По пути к тюремного корпусу он пробился ко мне и прошептал: «Я был у дантиста, приятель. Он ставит мне протезы». Я быстро взглянул на Берта. Привыкнув к его заваленному рту, я не мог представить моего друга с зубами. Охранник приказал нам прекратить разговоры.

Примерно через месяц я вновь встретил Берта и едва узнал его. Обезьянье личико исчезло. Рот был полон зубов. С лица Берта не сходила улыбка. Казалось, он набил рот белыми камушками и боялся их проглотить. С зубами Берт стал гораздо моложе. Раньше я никогда не задумывался, сколько ему лет, теперь же понял, что не больше тридцати пяти. По всей видимости, я привык к его зубам быстрее, чем он сам. И ещё долго Скотти, воришка, занимавший камеру между нами, перестукивал мне восторги Берта. Наступило рождество, повалил снег. Первую неделю января мы только и делали, что расчищали дворы и дороги. Я с удовольствием сгребал снег; работа согревала, и нам разрешали напевать и разговаривать.

А потом снег сошёл, засияло солнце, запахло оттаявшей землёй. Природа пробуждалась от зимней спячки. Защебетали птицы. Весеннее настроение захватило и меня. Я перечитывал письма Дженни и с нетерпением ждал новых. И в один прекрасный день понял, что влюблён в неё. Как я ругал себя. Я сидел в тюрьме, от меня отказалась невеста, родители разочаровались во мне. Какое меня ждало будущее, что я мог ей предложить? Но вскоре всё изменилось, разорвалась окутавшая меня пелена печали и раздражения. Один из тюремщиков, Сэнди, иногда давал мне старые газеты. Я прочитывал их от корки до корки. И 7 марта 1946 года во вчерашней лондонской газете я прочёл заметку, круто изменившую мою жизнь. Напечатанная на первой странице, она занимала лишь три абзаца. Я вырезал заметку. Сейчас, когда я пишу эти строки, она лежит передо мной на столе. "ПЕРВАЯ ПОСЛЕВОЕННАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ЗА ЗАТОНУВШИМИ СОКРОВИЩАМИ.

Шкипер «Трикалы» намерен поднять со дна моря груз серебра. Ньюкасл, вторник. Капитан Теодор Хэлси, шкипер сухогруза «Трикала» водоизмещением 5000 тонн, принадлежащего пароходной компании Кельта и затонувшего в 300 милях к северо-западу от Тромсё, намерен поднять с морского дна груз серебра, находившегося на борту судна. Стоимость серебра – 500 тысяч фунтов. Он и ещё несколько человек, спасшихся с «Трикалы», объединили свои средства и основали компанию «Трикала» рикавери". Они купили у адмиралтейства списанный буксир и устанавливают на него в доках Тайнсайда самое современное оборудование для подводных работ. При нашей встрече на мостике буксира, названного «Темпест», капитан Хэлси сказал следующее: «Я рад, что вы приехали именно сегодня, ровно через год после того, как „Трикала“ подорвалась на мине и затонула».

Капитан невысок ростом, широкоплеч, с аккуратно подстриженной чёрной бородой и живыми пытливыми глазами. Его движения быстры и энергичны. «Теперь, наверное, нет смысла скрывать, что на „Трикале“ находился груз серебра. Мне известны координаты района, где затонула „Трикала“. Море там не такое уж глубокое. Я убеждён, что новейшее оборудование для подводных работ, созданное в последние годы, позволит нам поднять серебро с морского дна». Далее капитан отметил, что его экспедиция по подъёму затонувших сокровищ будет первой после войны. Мистер Хэлси представил мне своих офицеров, так же, как и он сам, спасшихся с «Трикалы». Пэт Хендрик, молчаливый шотландец, был его первым помощником. Лайонел Рэнкин, бывший мичман королевского флота, только что вышел в отставку после четырнадцати лет безупречной службы. Кроме перечисленных офицеров, с «Трикалы» спаслись два матроса, которые тоже пойдут на «Темпесте». «Мы считаем, что те, кто был на борту „Трикалы“ в момент взрыва и выдержал трёхнедельное плавание зимой в открытой шлюпке, имеют право на участие в экспедиции, – сказал мне капитан Хэлси. – Серебро мы достанем, я в этом не сомневаюсь. Если подготовка и далее пойдёт по намеченному плану, мы отплывём 22 апреля». Он отказался назвать имена тех, кто финансирует экспедицию, просто повторив, что все пятеро спасшихся с «Трикалы» материально заинтересованы в успешном поиске серебра".

Я прочёл заметку несчётное число раз. Я выучил её слово в слово. И никак не мог отогнать от себя мысль о том, что слишком уж гладко выглядели объяснения капитана Хэлси. И впервые за долгие месяцы заключения я начал перебирать в памяти события, происшедшие на борту «Трикалы». Почему, почему все спасшиеся держатся вместе? Хэлси, Хендрик, Рэнкин, Юкс, Ивэнс – они оставались на судне, когда мы сели на спасательный плот. Двадцать один день их носило по Баренцеву морю в открытой шлюпке, они присутствовали на заседании армейского трибунала и теперь отправлялись на поиски затонувших сокровищ. Чтобы попасть на «Темпест», Рэнкин даже подал в отставку. Должно быть, они не сомневались, что найдут серебро. И почему никто из них, вернувшись в Англию, не поступил на работу? У меня не возникало сомнений насчёт участия в экспедиции Хэлси и Хендрика, но Юкс и Ивэнс должны были наняться на другие суда, плавающие в далёких морях. Случайно ли они собрались в Англию аккурат к отплытию «Темпеста»? Или тут что-то ещё? Допустим, они боятся друг друга. Допустим, им известна какая-то страшная тайна… Помимо естественного желания найти сокровища этих людей связывало что-то ещё. И моя уверенность в этом крепла с каждым часом. Все мои умозаключения основывались на этом допущении. И слово «Пинанг» начало заслонять в моём мозгу слово «Трикала». Старый кок вплыл ко мне в камеру в мокром переднике, со слипшимися от солёной воды волосами. «ПИРАТСТВО», – шептали его губы. Затем он исчез, лишь распалив моё воображение. Деньги на покупку буксира, откуда они взялись? Сколько стоило оборудование для подводных работ? Двадцать тысяч фунтов? Или тридцать? Хэлси отказался сказать, кто финансирует экспедицию. Допустим, это капитан Хзлси, шкипер «Пинанга»? После войны драгоценные камни поднялись в цене, и в Лондоне за них платили звонкой монетой. Драгоценные камни могли финансировать экспедицию.

Я простучал содержание заметки нашему соседу, тот всё передал Берту. Весь вечер мы обсуждали её через сидящего между нами воришку. Следующий день, как я помню, выдался очень тёплым. В голубом небе ярко сияло солнце.

В тот день я решил бежать из тюрьмы. Как мне кажется, на побег побудил меня Рэнкин. Я не питал никаких чувств к Хэлси или Хендрику, не говоря уже о Юксе и Ивэнсе. Но Рэнкин в моём воображении превратился в чудовище. Долгая тюремная зима научила меня ненавидеть. И хотя усилием воли я старался подавить все мысли о «Трикале», газетная заметка вернула меня к прошлому, и я понял, что ненавижу этого мерзавца лютой ненавистью. Его жирное тело, холёные руки, бледное лицо и маленькие глазки отпечатались в моей памяти. Каждый его жест, каждое движение казались мне воплощением зла. Он возникал и исчезал перед моим мысленным взором, словно большая белая личинка. Я понимал, что он испугается, появись я перед ним, он ведь решил, что армейский трибунал надёжно упрятал меня в Дартмур. И я загорелся идеей побега. Я мог вышибить из Рэнкина правду. И выбить её следовало до отплытия «Темпеста». Ради этого я не колеблясь переломал бы ему все кости. В Дартмуре я понял, что такое жажда мести. Я чувствовал, что готов переступить через себя, не останавливаться ни перед чем, но узнать правду, сокрытие которой стоило мне года тюрьмы. Как ни странно, думал я не об организации побега, а о том, что предстояло сделать на свободе. Весь вечер я строил планы. Я доберусь до Ньюкасла, найду буксир. Рэнкин должен жить в каюте, в крайнем случае – в одной из ближайших гостиниц. Я буду следить за ним. А потом, улучив удобный момент, прижму его к стенке. И вырву у него правду. Я так ясно представлял себе эту сцену, что у меня и мысли не возникло о преградах, стоящих между нами, равно как и о том, что мои подозрения беспочвенны и они действительно собираются достать серебро с морского дна. Утро выдалось холодным. Дартмур затянул густой туман. И влажный блеск гранитных блоков посеял в моей душе зёрна сомнения. Как я выберусь отсюда? Мне нужны деньги и одежда. А когда мы вышли на утреннее построение, тюремная стена буквально рассмеялась мне в лицо. Как я собираюсь перелезть через неё? Как мне преодолеть окружающие Дартмур болота? Я уже изучил действия охраны при побеге: звон тюремного колокола, сирены патрульных машин, тюремщики, прочёсывающие окрестности, собаки. Из Борстала, сектора, где содержались преступники, осуждённые обычным судом, этой весной бежало несколько человек. Всех их поймали и вернули в Дартмур. И я знал, что происходит за пределами тюрьмы. Всё-таки я провёл у моего приятеля не одну субботу и воскресенье. О побеге оповещались все окрестные городки. Немногочисленные дороги патрулировались полицией. На перекрёстках проверялись документы пассажиров и водителей автомашин. Бежавшему приходилось идти только ночью, сторонясь дорог. И успешный исход побега казался весьма проблематичным. Настроение у меня испортилось. Но тут произошло событие, решившее мою судьбу. Шестерых заключённых, в том числе и меня, определили на малярные работы. По утрам нас вели к сараю у восточного сектора тюрьмы, где мы брали лестницы, вёдра, кисти. Прямо над сараем возвышалась тюремная стена. Вечером, когда мы несли лестницы назад, мне удалось положить в карман кусок шпаклёвки. В камере я убрал её в жестяную коробочку из-под табака, чтобы она не засохла. Вечером я отстучал Скотти вопрос, сможет ли он изготовить мне дубликат ключа, если я передам ему слепок. Скотти работал в механических мастерских. «Да», – услышал я ответ. Два дня спустя мне крупно повезло. Мы красили один из корпусов, и наш охранник внезапно обнаружил, что кончился скипидар. Наверное, мне следовало сказать раньше, что большинство тюремщиков благоволило ко мне. Во всяком случае, охранник бросил мне ключи и велел принести из сарая скипидар. Я помню, как, не веря своим глазам, смотрел на ключ, лежащий у меня на ладони.

– Иди, Варди, да побыстрее, – прикрикнул охранник. Я сорвался с места, прежде чем он успел передумать. Следующим утром, когда мы убирали наши камеры, я сунул Скотти жестянку со слепком. Берт это заметил.

– Зачем ты подмазываешь его, Джим? – спросил Берт. Он подумал, что я передал Скотти табак. Я рассказал ему о своём замысле. Он имел право знать обо всём, так как сведения, полученные от Рэнкина, могли привести к пересмотру наших приговоров. Берт просиял.

– Ты позволишь мне уйти с тобой, Джим? – прошептал он. – Один ты не справишься.

– Не дури, Берт, – возразил я. – Ты отбыл уже треть срока.

– Ну и что? Это неважно. Если ты собираешься бежать, я тут не останусь. Я знаю, почему ты решился на побег. Из-за этой заметки о поиске серебра. Ты чувствуешь, что там не всё чисто. И я с тобой согласен. Ты хочешь добраться до Ньюкасла, да? Я кивнул.

– А я не хочу сидеть здесь, когда ты будешь вынимать душу из Рэнкина. Ты можешь рассчитывать на меня. Как насчёт пятницы? Прошёл слух, что в Борстале опять поднимается шум. Кажется, в восемь вечера.

– Послушай, Берт, – начал я, но замолчал, так как к нам направился один из тюремщиков.

Весь вечер Берт бомбардировал меня посланиями. Я удивился его настойчивости. Сначала я подумал, что он чисто по-товарищески предложил составить мне компанию. Но постепенно осознал, что им руководило нечто иное. Берт хотел убежать, чтобы использовать единственный шанс на оправдание. Я вновь и вновь объяснял ему, что произойдёт, если Хэлси действительно собирается доставать серебро с морского дна. В этом случае нам придётся скрываться до конца дней своих, он не сможет жить с женой и детьми, не найдёт приличной работы. И это при удачном побеге. Если же нас поймают, то придётся провести за решёткой не три и четыре года, а гораздо больше. Берт не отступался, но на все его просьбы я ответил отказом. Наконец послания иссякли, и я решил, что он смирился. Но наутро он вновь поднял этот вопрос над мешком картофеля: мы дежурили по кухне. Он сел рядом со мной.

– Когда ты собираешься бежать, Джим? – спросил он, ловко очищая картофелину.

– Не знаю, – ответил я. – Сначала Скотти должен передать мне ключ. Если он успеет, попробую в пятницу, как ты и предлагал. У охраны будет много хлопот с Борсталом, и они не сразу заметят побег.

– А как ты собираешься доехать до Ньюкасла? Нужны деньги и одежда, надо обойти полицейские кордоны. И не забывай о собаках. В такое время в болотах долго не проходишь. Те двое из Борстала, что бежали под Рождество, выдержали лишь трое суток.

– Ну, сейчас теплее, – прошептал я. – А насчёт денег и одежды… Помнишь, я тебе говорил, что до войны часто ездил со своим другом к его родителям. Они живут в Дартмите. Я написал ему пару месяцев назад. Подумал, что он может приехать ко мне. Но его убили в Африке. Мне ответил его отец. Прислал такое тёплое, дружеское письмо. Я думаю, что получу там и деньги, и одежду. Некоторое время мы молча чистили картошку.

– Послушай, Джим, – Берт пристально посмотрел на меня. – Мы с тобой друзья, так? Ты и я, мы вместе с самого начала. Мы не сделали ничего плохого. Мы не преступники и не дезертиры. Давай и дальше держаться вместе. Если ты хочешь бежать, я пойду с тобой.

Его карие глаза озабоченно разглядывали меня. Он уже Ни о чём не просил. Он, как и я, принял решение.

– Я иду с тобой, – упрямо повторил он. – Мы вместе с самого начала. И не должны расставаться.

Дурень! – не сдавался я. – Подумай, скорее всего нам не удастся добраться до Ньюкасла. Не так-то легко пройти даже болота. Если нас схватят, тебе прибавят срок.

– Как и тебе, – отвечал он. – Но ты готов рискнуть, не так ли?

– Я – другое дело, – возразил я. – Даже при примерном поведении мне сидеть чуть ли не три года. Это очень много. Кроме того, если я не добуду доказательств, позволяющих пересмотреть решение трибунала, какое меня ждёт будущее?

– А я? У меня что, нет чести? Думаешь, я хочу, чтобы люди говорили: «О, Берт Кук, который три года сидел в Дартмуре за мятеж»? Я хочу, чтобы меня уважали. Вот так-то. Если ты бежишь, то бери меня с собой. Если нас поймают, значит не судьба, за всё ответим вместе. Я знаю, где сейчас Рэнкин, и хочу быть рядом, когда ты будешь говорить с ним. Он не их тех, кто держит язык за зубами. Если ему есть что сказать, он скажет всё, что знает. Я начал возражать, но Берт схватил меня за плечо. Его голос дрожал.

– Послушай, Джим, один я пропаду. Пока ты со мной, всё нормально. Я набираюсь сил, глядя на тебя. Не оставляй меня, Джим. Ради Бога, не оставляй. Я этого не вынесу, честное слово, не вынесу. Ты уже раз спас мне жизнь. Я пойду с тобой, ладно? Что я мог ответить? Конечно, он поступал глупо, недальновидно, но я протянул ему руку.

– Если ты этого хочешь, Берт, я буду только рад. Всё будет в порядке. Мы доберёмся до Рэнкина.

– Во всяком случае, попытаемся, приятель. – Берт крепко пожал мне руку и широко улыбнулся.

На том и порешили. Утром Скотти передал мне ключ, сделанный по моему слепку.

– Гарантии не даю, – прошептал он, – но желаю удачи. Это было в четверг. Вечером нам простучали, что завтра в восемь вечера в Борстале начнётся бунт. Темнело у нас раньше. Мы решили бежать в девятнадцать сорок пять. Единственная трудность заключалась в том, как оказаться в это время вне камер. Вот тут нам помог Скотти. Он столько думал о побеге, что играючи разделался с таким пустяком. Он отстучал мне, что его с приятелем включили в команду по переноске угля после завтрашнего ужина. Эта работа обычно занимала от полутора до двух часов. Его идея заключалась в том, что на перекличке мы должны выйти вперёд, когда охранник назовёт их фамилии. Если мы не будем лезть ему на глаза, он., не заметит подмены. Он же и его приятель вернутся в камеры, скажут, что не смогли таскать уголь, поскольку-де плохо себя чувствуют, а нас, мол, поставили вместо них. Тем самым наше отсутствие в камерах ни у кого не вызовет подозрений. А дальше всё зависело от нас самих.

В пятницу, в шесть вечера, охранник выкрикнул фамилии двадцата заключённых, назначенных на переноску угля. Он не отрывал взгляда от списка и, естественно, не заметил, что мы с Бертом заняли места Скотти и его приятеля.

Пять минут спустя мы уже засыпали уголь в мешки.

– Ключ у тебя, приятель? – прошептал Берт.

– Да, – ответил я.

Больше мы не разговаривали, занятые своими мыслями. Накрапывал мелкий дождь, медленно опускались сумерки. Над Дартмуром висели низкие тяжёлые облака, над болотами клубился серый туман. Погода благоволила к нам. До наступления ночи оставались считанные минуты. Я взглянул на часы. Самое начало восьмого. От свободы нас отделяли три четверти часа.

VI. ПОБЕГ ИЗ ДАРТМУРА

Наверное, это были самые долгие три четверти часа в моей жизни. Наполнив мешки, мы погрузили их в кузов и начали распределять по блокам. Я то и дело поглядывал на часы. На фоне открытой освещённой двери изморось казалась тонкой серебряной вуалью. Минут пять я сыпал уголь в бункер возле одной из печей. Когда я вернулся к грузовику, уже стемнело, туман покрыл землю непроницаемым одеялом. При мысли о том, что мы можем заблудиться, меня охватила паника.

Грузовик медленно покатил на плац. Вокруг нас горели тюремные огни. Туман оказался не таким густым, как я думал. Тут Берт дёрнул меня за рукав.

– Не пора ли, дружище? Я показал ему часы. Стрелки на светящемся циферблате стояли на семи сорока.

– Держись рядом со мной, – шепнул я. – Ускользнём при первой возможности.

Возле соседней группы зданий показался грузовик. Старший тюремщик вошёл в котельную присмотреть за погрузкой угля.

– Берт, – шепнул я, – скидывай ботинки.

Через минуту мы уже крались в тени вдоль высокой стены одного из блоков. Добравшись до угла, остановились. Фары грузовика позади нас заливали сиянием гранитную стенку, над нашими головами тускло светились оконца камер. Сквозь тюремные носки я чувствовал колючий холод земли. Колени у меня дрожали. Мы прислушались.

– Пошли, – сказал я и взял Берта за руку. Мы очутились на открытом месте. Ноги наши ступали совершенно бесшумно. Дважды я останавливался, чтобы оглянуться на тюремные огни и запомнить расположение блоков относительно сарайчика с красками, но мы всё равно врезались в стену, а не в сарай. Свернув налево, ощупью двинулись вперёд в надежде, что увидим строение, в котором хранились лестницы, на фоне тюремных блоков. Пройдя ярдов пятьдесят, мы налетели на совершенно другое здание, и я понял, что идти надо в противоположную сторону. Мы быстро зашагали обратно. Было без десяти восемь. Теперь время летело с невероятной быстротой. Я боялся, что «птенчики Борстала»1 начнут бунт раньше назначенного срока. А когда он начнётся, тюремное начальство, вероятно, осветит прожекторами стены. Я увидел нужные нам сарайчики, и моё сердце бешено забилось. Мы ощупью пробрались вдоль стены и отыскали дверцу сарая с краской. На ходу я вытащил из кармана ключ. Теперь всё зависело от того, подойдёт ли он. Я начал нашаривать ключом замочную скважину, рука моя неистово тряслась. Ключ вошёл, и я попытался повернуть его. Меня охватил ужас: ключ не действовал. Где-то что-то заедало, бородка не влезала в замок до конца. Я попробовал вытащить ключ, но его заклинило.

– Придётся забивать его в замок, – шепнул Берт чуть погодя. Мы прислушались. Вокруг ни звука. Часы показывали без пяти восемь. Я едва видел, как Берт сжал в руке свой ботинок и начал бить им по ключу. Казалось, что стук разорвал тишину в клочья. Мне подумалось, что охрана слышит его и уже бежит сюда со всех сторон. Но вот стук прекратился, и Берт хмыкнул. Ключ повернулся в замке. Мы очутились в сарайчике.

Вытащить длинную зелёную лестницу было секундным делом. Мы закрыли дверь, но ключ намертво засел в замке. Пришлось оставить там этого немого свидетеля нашего побега. Наконец мы оказались у стены.

Натянув ботинки, мы установили лестницу и мгновение спустя уже стояли на верхушке стены, втягивая лестницу следом за собой. Огни тюрьмы горели ясно, и у меня было ощущение, что нас видят. Однако чёрный фон болот скрадывал наши очертания. Перевалив лестницу через стену, мы установили её с внешней стороны и в следующий миг были уже внизу. Лестницу мы оттащили подальше, спрятали в высокой траве и бросились бежать. К несчастью, у нас не было компаса, но я слишком хорошо знал округу, чтобы сбиться с пути в самом начале. Спустившись с холма, мы очутились у дороги, которая соединяла шоссе на Эксетер с магистралью на Тевисток и Тубридже и огибала стороной При1 Несовершеннолетние преступники, срок заключения которых зависит от поведения в тюрьме. (Примеч. пер.) нстаун. Мы продолжали бежать. Внезапно у нас за спиной разверзся ад: «птенчики Борстала» взбунтовались. Мы пересекли дорогу и полезли на противоположный склон, чуть уклоняясь вправо. Оглянувшись, я увидел под крышей одного из блоков оранжевое сияние.

– Похоже, они что-то подожгли, – задыхаясь, выпалил Берт.

– Дай Бог, чтобы пожарным не понадобились лестницы из того сарая, – сказал я, и словно мне в ответ зазвонил тюремный колокол, заглушая своим зычным гласом шум бунта.

– Как ты думаешь, это из-за нас или из-за свары? – спросил Берт.

– Не знаю… Идти стало труднее, и мы уже не бежали, а скорее, ковыляли вперёд.

– Может, отдохнём минутку, Джим? – предложил Берт. – У меня колики в боку.

– Отдохнём, когда переидём через шоссе Эксетер – Принстаун.

– Что там за огни внизу?

– Тубридж, – ответил я. – Там есть кафе. А прямо над ним через холм идёт дорога на Дартмит.

Гребень холма впереди нас осветили лучи фар, потом машина перевалила через верхушку и устремилась вниз – снопы света, описав дугу, упали на гостиницу и два моста. На мгновение блеснула серебром вода, потом машина поползла вверх, к Принстауну. Во тьме сияли два красных огонька.

В тюрьме вспыхнули все фонари, из главных ворот выехало несколько машин с включёнными фарами. Они тоже свернули к Принстауну.

– Пошли, Берт, – сказал я. – Давай руку. Надо пересечь дорогу, прежде чем патрульные машины минуют Принстаун и въедут в Тубридж.

– Как ты думаешь, у нас есть шанс? – спросил Берт, когда мы, спотыкаясь, двинулись дальше. Я не ответил. Я рассчитывал, что побег обнаружат через час или два, не раньше. Теперь же наши шансы представлялись мне весьма слабыми. Но мы были уже недалеко от дороги. Если удастся пересечь её, то, даст Бог…

– А что если угнать одну из тех машин возле кафе? – предложил Берт. – Там три штуки.

– В наши дни люди не оставляют ключи в замках зажигания, – ответил я.

– Тихо! Слышишь? Что это? – В голосе его слышался страх. Сзади доносился отдалённый лай собак.

– Боже мой! – закричал Берт и бросился бежать. Его дыхание было похоже на рыдания.

Лай быстро настигал нас, теперь он заглушал гвалт в тюрьме. Это был жуткий звук. Мы достигли гребня холма. Дорога была почти рядом.

– Пересечём шоссе и пойдём к реке, – выдохнул я. – Так мы собьём собак со следа.

В это время свет какой-то машины полоснул по фасаду гостиницы, и я увидел выходящего из дверей человека. Он направился к одному из автомобилей на стоянке.

– Берт, – сказал я, – ты хочешь рискнуть?

– А что я, по-твоему, тут делаю?

– Прекрасно. Смотри вон на ту машину. Её владелец один. Если он свернёт сюда, выходи на дорогу и ложись на самой верхушке холма, тогда он не успеет заметить, что на тебе тюремная одежда. Лежи так, будто тебя сбила машина. Если он остановится, покличь на помощь; остальное – моя забота. Смотри только, чтобы никто не ехал навстречу.

– Ладно. Гляди, он отъезжает. Машина с включёнными подфарниками тронулась с места, медленно взобралась на дорогу и остановилась, будто в нерешительности. Зажглись фары, их лучи описали широкую дугу и ярко осветили нас. Набирая ход, машина поехала вверх по склону в нашу сторону. Берт нырнул на дорогу, я перешёл на другую сторону и лёг в мокрую траву на обочине. Лай собак, звон колокола, гвалт в тюрьме – все звуки стихли. Я слышал лишь рычание приближающегося к нам автомобиля. Я был совершенно спокоен. Свет фар упал на распростёртого на шоссе Берта и указатель, стоявший на развилке на Дартмит. Берт вяло взмахнул рукой, машина замедлила ход и стала. Берт крикнул, дверца открылась, и водитель вылез наружу. Он был в нескольких футах от меня, когда я поднялся из травы, и у него хватило времени только на то, чтобы повернуться. Мой кулак угодил прямо ему в подбородок.

– Порядок, Берт, – выговорил я, сгибаясь под тяжестью оглушённого водителя. Берт уже вскочил. Я оглянулся на гостиницу. Всё тихо. Зато гребень холма за мостом был залит светом автомобильных фар. Времени у нас осталось ровно столько, сколько понадобится этим машинам, чтобы добраться сюда. Мы запихнули водителя на заднее сиденье, и Берт нырнул в машину следом за ним. Я прыгнул за руль, и мы тронулись, выбрав правую ветвь шоссе. Машина была старая, но пятьдесят миль давала легко. Я всё время давил на акселератор, и через десять минут мы уже катили вниз по пологому склону холма к Дартмиту. Я переехал короткий горбатый мост, свернул влево вдоль кромки воды и остановил машину среди высоких кустов утёсника. Берт уже успел связать водителю руки и заткнуть ему рот кляпом и теперь связывал ноги.

– Постараюсь вернуться как можно скорее, – пообещал я. – Самое большее – через четверть часа.

На деле же я обернулся ещё быстрее. Мы уже давно не виделись с отцом Генри Мэнтона, но он сразу меня узнал. Перечисляя, что мне нужно, я чувствовал страшную неловкость, а Мэнтон сокрушённо качал головой. Он ничего не сказал, только спросил, какой размер у моего друга. Оставив меня в прихожей, ушёл и через несколько минут вернулся с грудой одежды и несколькими парами ботинок. Здесь был костюм Генри. Я знал, что размер у нас почти одинаковый. Для Берта хозяин дома дал мне собственный старый костюм. Рубашки, воротнички, галстуки, шляпы и плащи – он не забыл ничего. Когда я взял узел с одеждой под мышку, Мэнтон сунул мне в руку деньги.

– Здесь восемнадцать фунтов, – сказал он. – Жаль, что так мало, но это всё, что есть в доме.

Я попытался было поблагодарить его, но хозяин подтолкнул меня к двери.

– Генри любил тебя, – тихо сказал он, – и не хотел, чтобы ты думал, будто он был другом только на погожий день. Удачи, Мой мальчик. – Мэнтон положил руку мне на плечо. – Хотя, боюсь, ты ступил на трудную дорогу. Не беспокойся: одежду и деньги можешь не возвращать.

Я снова принялся благодарить его, но он мягко выставил меня в ночь и закрыл дверь. Он понимал, что мне надо спешить. Я торопливо вернулся к машине, мы с Бертом переоделись на берегу Дарта, привязали к узлу с тюремной робой камень и утопили его в чёрных быстрых водах реки.

Потом я вновь вывел машину на дорогу, и мы покатили на юг, к Тотнесу. Но далеко уехать не удалось. Перед деревушкой Постгейт дорога опять пересекала Дарт, здесь стоял узкий горбатый мост, отмечавший, очевидно, южную границу Дартмура. Если полиция установила кордоны, то один из них, скорее всего, как раз на этом мосту. Поэтому, не доезжая до Постгейта, я загнал машину в кусты на верхушке холма перед мостом. Бедняга водитель был слишком напуган и за всё время поездки даже не попытался высвободиться. Когда я склонился над ним, чтобы извиниться за нашу вынужденную грубость, он только посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

Мы оставили его, крепко связанного, на заднем сиденье и поспешили вниз, к реке. Склон холма был крут и усеян валунами, тьма – кромешная. Не слышалось никаких звуков, кроме плеска омывавших камни волн Дарта. Мелкая изморось липла к лицу. Река с рокотом несла гальку. Под ногами ломались сухие кусты, мёртвым ковром покрывавшие замшелый камень, – когда-то русзили под ногами. Идти по ним в темноте было довольно опасно. Нам понадобилось минут двадцать, чтобы пробиться к воде. Наконец она заплескалась у наших ног, заплескалась громко и настырно, заглушая все остальные звуки. Поверхность воды и белая пена вокруг валунов были едва различимы.

– Не нравится мне это, – сказал Берт. – Может, пройдём вверх по течению и посмотрим, как дела на мосту? Огней я там не заметил. Вдруг там никакого кордона и нету. Даже если мы сумеем перебраться вброд, видик у нас будет ещё тот, пока не просохнем. Я заколебался. Соблазн был велик, но столь же велик был и риск. Мы могли нарваться на пост, сами того не заметив.

– Нет, перейдём здесь, – решил я. Берт не стал спорить. Помоему, он тоже забеспокоился. Мы взялись за руки и ступили с берега в быструю реку. Вода была ледяная. Мы задохнулись от холода и бросились вперёд. В этот миг из-за холма появился автомобиль, фары осветили нас, и мы быстро присели, оказавшись по горло в воде. На том берегу не было никакого укрытия, красивый зелёный луг убегал к отдалённым поросшим лесом холмам. Я повернулся к Берту и мельком увидел в свете фар его стучащие от холода зубы. Мимо моего лица проплыла ветка дерева. Потом лучи осветили мост, и я заметил возле перил фигуру человека в остроконечной фуражке. До моста было шагов сорок вверх по течению.

– Быстро! – шепнул я Берту на ухо, и мы, спотыкаясь, двинулись к берегу. Наша одежда отяжелела от воды, холод был страшный.

– Замри! – велел я, когда мы очутились на берегу. Машина прошла поворот, и фары осветили нас. Потом она остановилась на мосту, послышались голоса. Наконец автомобиль тронулся. Лес поглотил огни фар, на мосту вспыхнул фонарик и раздался холодный стук подошв по асфальту. Мы ринулись к лесу, но внезапно послышался оклик, свет залил открытое место, по которому мы бежали, и мы распластались на земле, боясь вздохнуть. Наверное, нас заметили, иначе с чего бы им кричать. Заурчал мотор, и полицейская машина исчезла в лесу. Вновь стало темно и тихо.

Мы опасливо поднялись на ноги. Мои руки и лицо были изодраны шипами утёсника и ежевики. На какое-то время угроза миновала, и мы торопливо укрылись под сенью леса. Десять минут спустя мы стояли на поляне. Мы задыхались, одежда липла к телу, от нас валил пар. Однако в Тот миг нам было не до нашего плачевного состояния; мы смотрели с холма вниз, туда, где на фоне оранжевого зарева чернели верхушки деревьев. Низкие облака были подсвечены снизу алыми сполохами. Не иначе, как там пожар, – сказал Берт и внезапно издал резкий смешок. – Фу, два пожара за один день! Один тут, второй в тюрьме. Я такое прежде только раз видел. Как-то вечером в Аилингтоне загорелись пивнушка, лавка на Грей-ин-Роуд и трамвай на Кингс-Кросс. Вот чёрт! Я бы не прочь погреться возле этого костерка. Что там полыхает, как ты думаешь? Скирда?

– Не знаю, – ответил я. – Пожар изрядный. Вдруг у меня мелькнула мысль.

– Берт! Помнится, где-то в лесу была гостиница. Похоже, это она и горит. Слушай, если я правильно мыслю, там должна быть пожарная машина. Что если мы спустимся с холма и смешаемся с толпой? Помогали тушить огонь, потому и промокли насквозь, а? Чуть подмажем шеи сажей, прикроем тюремную стрижку. Согреемся, а если повезёт – уедем на попутке. Во всяком случае, полицейским ни за что не придёт в голову искать нас в толпе людей, помогавших гасить пожар. Пошли! – воскликнул я, воодушевлённый своей выдумкой.

Берт хлопнул меня по плечу.

– Чтоб мне провалиться! Тебе надо было сражаться в Сопротивлении, честное слово!

И я вдруг почувствовал, что почти уверен в себе, что у меня отлегло от сердца.

Лес подступал вплотную к пожарищу. Мы вышли из-за деревьев неподалёку от каких-то дворовых построек, на которые не распространился огонь. Но главное здание превратилось в сплошной вал пламени. Красная краска и блестящая медь пожарной машины отражали сполохи огня. Жар чувствовался на расстоянии двадцати ярдов, две серебристые струи воды били в центр пожарища, пламя трещало, над развалившимся строением висело облако пара. Какие-то люди выносили из боковой двери мебель: это крыло дома огонь ещё не поглотил. Мы присоединились к ним. Я впервые в жизни радовался чужому горю. От нашей одежды повалил пар, словно в срочной химчистке. Мы с благодарностью впитывали тепло, и я чувствовал, как платье на мне высыхает, становясь плотным и горячим. Время от времени на меня падали искры, и тогда в воздухе разносился едкий запах тлеющей ткани. Пожар продолжался ещё около часа. Постепенно вода подавила огонь, зарево погасло, и разом стало холодно. От здания осталась лишь кирпичная коробка, заваленная искорёженными почерневшими балками. Возле пожарной машины стоял патрульный автомобиль. Двое полицейских в синих остроконечных фуражках – один из них в чине сержанта – вели разговор с брандмейстером. Пожарники сворачивали снаряжение. Горел только прожектор на их машине.

– Берт, – шепнул я, – а что если попросить пожарных подбросить нас?

– И не думай. Они спросят, кто мы такие и зачем тут оказались. А может, и удостоверение потребуют.

Но эта мысль так захватила меня, что я не желал слушать предостережений.

– Вот что, Берт, – зашептал я ему на ухо, – эта машина из Тотнеса. Я только что спрашивал у одного пожарника. А Тотнес – на Лондонском шоссе. Попадём туда, и можно считать, что мы ушли. На станции поста не будет: железная дорога слишком далеко от болот. По крайней мере, в день побега там проверять не начнут. Если пожарники подвезут нас, мы окажемся на свободе: ни один полицейский не догадается остановить на кордоне пожарную машину и искать в ней беглых заключённых.

– Ну ладно, – с сомнением ответил Берт и внезапно схватил меня за руку. – Может, дождёмся, пока уедет патруль? Пожарники о нас не слышали, зато полицейские знают. Сюда они заглянули полюбоваться пожаром, а вообще-то ищут нас.

– Нет, пойдем сейчас, – ответил я. – А для верности попросим помощи у полицейского сержанта.

– Слушай, ты это брось! – всполошился Берт. – Не стану я с легавыми разговоры разговаривать.

– А тебе и не придётся, – ответил я. – Просто стой сзади, а говорить буду я.

Я пересёк гаревую дорожку. Берт неохотно двинулся следом.

– Прощу прощения, сержант, – произнёс я. Сержант обернулся. Это был здоровый бугай с колючими глубоко посаженными глазами, красной физиономией и коротко подстриженными усиками. – Не могли бы вы нам помочь? Мы с приятелем попали в передрягу. Ждали автобус на шоссе, потом видим – пламя, ну и прибежали на подмогу. Теперь вот перемазались, да и автобус ушёл. Может, нас подвезут на пожарной машине? Ведь это автомобиль из Тотнеса, не правда ли?

– Совершенно верно, сэр. Его острые глазки пытливо оглядели нас.

– Я знаю, это против правил, и всё такое, – торопливо продолжал я, стараясь не выдать голосом своё волнение, – но, может быть, учитывая обстоятельства… Мы остановились в Тотнесе и не знаем, как ещё нам туда добраться, понимаете? Вот я и подумал, что если бы вы замолвили словечко брандмейстеру… Сержант кивнул.

– Сделаем, сэр. Я бы и сам вас подвёз, да только мы едем на болота: двое заключённых дали дёру… Подождите, я поговорю с мистером Мейсоном.

Он вернулся к брандмейстеру. Вспыхнули фары пожарной машины. Берт нервно закашлялся и принялся пятиться от света. Я почувствовал слабость в коленях и выругал себя за браваду. Хотелось бежать.

В этот миг полицейский кивнул и с решительным видом двинулся в нашу сторону. Я съёжился, будто почувствовал прикосновение его крепкой руки к своему плечу.

– Порядок, сэр, – сказал он дружелюбным тоном, свойственным девонширцам. – Прыгайте в фургон, да поторопитесь, они уже отъезжают.

– Право же, сержант, спасибо вам! – с усилием выговорил я и добавил, когда мы пошли к машине: – Доброй ночи.

– Доброй ночи, – ответил он и снова заговорил с констеблем.

– А нервы у тебя – что надо, – шептал Берт. Нотка восхищения в его голосе подействовала на мои ослабшие ноги, как тоник.

– Ещё чуть-чуть, и я бы добился большего, – шёпотом ответил я. – Если бы полицейские ехали не на болота, а с болот, мы сейчас катили бы в Тотнес в патрульной машине.

Один из пожарных помог нам взобраться на платформу возле спасательной лестницы, мотор взревел, звякнул колокольчик, и мы тронулись в ночь, полную сладких ароматов, прочь от истощавших едкий дым головешек.

В начале второго пожарники высадили нас возле гостиницы в Тотнесе. Мы постояли на мостовой, пока стоп-сигналы машины не исчезли из виду, потом прошли по аллее на соседнюю улицу, где остановились на крыльце какой-то лавки и принялись совещаться, как быть дальше. О гостинице не могло быть и речи: поздний приход и вид нашего платья можно бьйо объяснить пожаром, но портье почти наверняка потребует удостоверения личности. Да и постояльцев в гостиницах, должно быть, полно. Болтаться в городе или на вокзале равноценно самоубийству.

– Помнишь придорожное кафе на въезде в город? – спросил Берт. – Там была заправка и стояла пара грузовиков. Может, подвезут. Или хотя бы перекусим. Мне это совсем не помешает. Кафе стояло примерно в миле от городской черты. На тёмных улицах нам не встретилось ни души, а когда мимо проезжали машины, мы прятались.

На площадке для отдыха стояли три грузовика. Мы купили бутербродов и рассказали сказку о том, как помогали тушить пламя и ехали на пожарной машине.

– Жаль, опоздали на поезд, – добавил Берт.

– А вам куда? – спросил буфетчик.

– В Лондон.

– Поболтайтесь тут поблизости, – сказал он. – Сейчас подъедет один парень из Лондона, я всё устрою.

Услышав это, коротышка в углу многозначительно покашлял и произнёс сиплым голосом; – Я тоже в Лондон. Могу подбросить, если желаете. Только у меня рыба в кузове.

Нам так не терпелось пуститься в путь, что мы не стали задаваться мыслью, каково это – проехать двести миль, лёжа на груде макрели. Я никогда не пожалею о том, что мы поехали на этой машине, но и оказаться в ней снова тоже не хотел бы: лежать было жёстко, вонь намертво въедалась в нашу одежду. Но до Лондона мы добрались. В самом начале девятого мы вылезли из машины у Чаринг-Кросского вокзала, и я купил утреннюю газету. Она была полна сообщений о бунте «птенчиков Борстала» в Дартмурской тюрьме и о побеге двух заключённых. Мы уставились на газетную полосу, на которой были напечатаны наши имена и описания. Фотографий, по счастью, не оказалось. Мы почистились, купили несколько необходимых мелочей, перекусили бутербродами и сели в первый же поезд на Ньюкасл. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы отговорить Берта от поездки в Айлингтон и встречи с женой. Он понимал, что я прав, но всё равно очень горевал.

Я садился в поезд без какого-либо плана действий. Спать хотелось так, что чувствовал себя, словно оглушённый. Поездку помню смутно. Когда мы сошли в Ньюкасле, я по-прежнему не имел ни малейшего понятия о том, как буду вытягивать из Рэнкина нужные мне сведения. Лил дождь, смеркалось, и мокрые мостовые отражали огни витрин и уличных фонарей. Я чувствовал, что тело у меня грязное. Я совсем пал духом и осоловел спросонья, но усталость прошла. Умывшись на вокзале, мы двинулись в ближайшую закусочную.

Поев, мы направились в доки, чтобы разузнать о буксирчике. Найти его не составило труда: похоже, об экспедиции Хэлси и его намерении поднять слитки с «Трикалы» было известно всему свету. Буксир стоял у причала напротив одной из верфей Тайнсайда. Его короткая и толстая труба выглядела ещё короче рядом с портовыми кранами и закопчёнными пакгаузами. Верфь была погружена во мрак и выглядела покинутой. Волны вяло плескались вокруг деревянных свай. Возле одного из пакгаузов, словно детские кубики, были свалены погрузочные клети. Во влажном неподвижном воздухе стоял запах воды, гниющих водорослей и нефти – обычные для порта ароматы.

Нам удалось подобраться к «Темпесту» довольно близко, не опасаясь при этом быть замеченными. С судна на причал были перекинуты короткие сходни, над которыми покачивалась на проводе голая лампочка. Где-то на баке ревело радио.

– Давай спорить, что Рэнкин сейчас шатается по пивнушкам, – шепнул Берт. Я не ответил, потому что в этот миг на палубе появился Хендрик. Вновь увидев его высокую, широкоплечую, сильную фигуру, я испытал странное ощущение. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, когда я смотрел на него в зале суда, где он, нервничая, давал показания против нас. За ним по пятам шёл Ивэнс. Похоже, маленький валлиец и Хендрик вели какой-то спор. Возле сходней Хендрик внезапно обернулся, свет голой лампочки упал на его щеку, и я увидел шрам.

– Так велел капитан, – прошипел Хендрик. – Кто-то должен остаться на борту и следить, чтобы парень не удрал на берег. Вчера вечером я, позавчера – капитан. Сегодня твоя очередь. Пусть хоть обопьётся, только на борту.

– Говорят же тебе, свидание у меня! – воскликнул коротышкаваллиец. – А вчера ты не мог сказать, что моя очередь развлекаться на борту?

– Не мог. Я думал, что останется Юкс, – прорычал Хендрик.-А капитан отправил Юкса в Ярроу, так что придётся тебе сегодня обойтись без своей милашки.

С этими словами он спустился по сходням и зашагал вдоль причала. Ивэнс постоял, бормоча проклятия в адрес офицера, потом быстро зыркнул по сторонам своими крошечными глазками и исчез внизу.

– Значит, Хэлси, Хендрика и Юкса на буксире нет, – шепнул мне Берт. – Как ты думаешь, это они о Рэнкине говорили?

– Думаю, о нём, – ответил я. – Хендрик сказал: «Пусть хоть обопьётся, только на борту». Похоже, Рэнкин всерьёз приналёг на бутылку, и они боятся отпускать его на берег.

– Он всегда был страшным пьяницей, – злорадно пробормотал Берт.

Внезапно на палубе появился Ивэнс. Он был в шляпе, воротничке и при галстуке. Перебежав по сходням на берег, Ивэнс двинулся к залитому светом городу.

– Ну и повезло, чтоб мне провалиться, – шепнул Берт. – Пошли, чего ты ждёшь? На борту только мистер Рэнкин. Чего я жду, я и сам не знал. Ещё в Дартмуре, когда я начал планировать побег, мне казалось, что Рэнкина мы встретим на берегу. Поднявшись на борт «Темпеста», мы рисковали угодить в западню.

– Пошли, ради Бога, – Берт потянул меня за рукав. – Вот он, наш шанс.

На причале никого не было. «Деньги – корень зла» – надрывно пела девушка по радио. Голос у неё был хрипловатый и приторный. Мы выскользнули из-за ящиков. Ноги глухо застучали по сходням, потом мы очутились на ржавом палубном настиле буксирчика и пошли к носу, на закрытый навесом мостик. В дверях я остановился и оглянулся на причал. Мы двинулись прямо на звук, и я распахнул дверь каюты. Да, это был Рэнкин. Его тяжеловесные телеса вяло возлежали на койке, мышцы были расслаблены, кисти рук висели как плети. Рубаха была расстёгнута до самого пупа, обнажая голую бледную грудь и складки жира на животе. Лицо было белое, только два пятнышка болезненного румянца горели на щеках, влажные глаза налились кровью, лоб лоснился. Чайник на электроплитке накалился докрасна, на столе у койки стояли бутылка виски, треснувший фарфоровый кувшин с водой и стакан для чистки зубов.

– Входите, – пробормотал Рэнкин. – Входите. Вам чего? Он был пьян и не узнал нас. Я жестом велел Берту закрыть дверь.

– Притвори иллюминатор и сделай радио погромче, – сказал я ему, потом взял кувшин и выплеснул воду в лицо Рэнкину. Увидев его распростёртым на койке, я вновь закипел от ярости, которую подавлял в себе целый год. Он широко разинул рот и выпучил глаза.

– Я тебя знаю! – жалобно завизжал Рэнкин, и в голосе его слышался страх. Может быть, поэтому он пил, поэтому Хэлси не доверял ему и не пускал на берег. Потому, что Рэнкин боялся. Я схватил его за воротник и подтянул к себе.

– Так ты нас помнишь, да? – взревел я. – Знаешь, где мы побывали? В Дартмуре! Мы сбежали оттуда вчера ночью. И пришли, чтобы вышибить из тебя правду. Правду, слышишь, ты? Он был слишком напуган, чтобы говорить. Я влепил ему пощёчину и крикнул:

– Ты слышишь?! Рэнкин вытянул бледные бескровные губы и выдохнул:

– Да…

От него разило виски. Я оттолкнул его так, что он врезался, головой в переборку.

– А теперь ты расскажешь нам, что произошло после того, как мы покинули борт «Трикалы».

Рэнкин визгливо застонал и ощупал вялой грязной рукой затылок.

– Ничего не произошло, – промямлил он. – Мы бросили судно, и нас понесло ветром…

Я снова схватил его за шкирку. Рэнкин попытался меня отпихнуть, и я ударил его кулаком по зубам. Рэнкин вскрикнул, а я ухватил его за кисть и заломил за спину.

– Выкладывай правду, Рэнкин, – заорал я. – Если не скажешь, я тебе все кости переломаю.

То, что произошло потом, я вспоминаю без гордости. Мы крепко намяли бедняге бока. Но мне была необходима правда, кроме того, по милости этого человека с бледной, болезненной физиономией я целый год просидел в тюрьме.

Наконец страх перед нами пересилил его страх перед Хэлси.

– Годилась ли для плавания шлюпка номер два? – спросил я.

– Не знаю, – заскулил он.

– Знаешь, ещё как знаешь. Ну, говори правду! Была ли эта шлюпка исправна?

– Не знаю. Ничего я об этом не знаю! – Он принялся вырываться, но я ещё крепче прижал его руку, и Рэнкин взвыл: – Нет!!! Неисправна!

– Так-то оно лучше. – Я ослабил хватку.

– Я тут ни при чём. Я только выполнял распоряжения капитана Хэлси. Не я всё это придумал… Всё равно я ничего не мог поделать, он бы меня убил… Он… он помешался на этом серебре. Я просто выполнял его команды… Я тут ни при чём, говорят же вам! Это не я придумал…

– Что не ты придумал? Но внезапно хлынувший поток слов уже иссяк. Рэнкин замолчал и упрямо уставился на меня. Пришлось начать дознание сначала.

– Была ли хоть одна из шлюпок в исправности? В его крошечных, налитых кровью глазках отражалась странная смесь мольбы и лукавства. Я снова вывернул ему руку и повторил вопрос.

– Нет! – этот крик сорвался с губ Рэнкина против его воли.

– Знал ли капитан Хэлси о том, что они не годятся для плавания?

– Да! – взвизгнул он.

– Когда это стало тебе известно? – спросил я. Рэнкин затрепыхался, и я стиснул зубы. – Когда это стало тебе известно?!

– Когда я прибыл на мостик, – прохрипел он. Значит, он знал. Хзлси сказал ему о шлюпках. Они убили двадцать три человека. А ведь этот дурак мог их спасти. Тут уж я впал в бешенство. Я так вывернул ему руку, что Рэнкин согнулся пополам. Поняв, что проболтался, он завизжал от страха, и Берт пинком заставил его замолчать.

– Какая же свинья, – вне себя от ярости пробормотал он. Я втащил Рэнкина обратно на койку.

– Ты уже столько рассказал, что можешь спокойно договаривать до конца. И побыстрее. Ты виновен в убийстве этих людей ничуть не меньше, чем если бы собственными руками перерезал им глотки. Что посулил тебе Хэлси за молчание? За то, чтобы ты держал свой смердящий рот на замке?

– Ладно, – выдохнул Рэнкин. – Я расскажу. Я всё расскажу…

– Что он тебе предложил?

– Деньги. Часть серебра. Я не виноват… Капитаном был он… Не я всё это придумал, честное слово… Он бы прикончил меня вместе со всеми, откажись я выполнять его приказы… Я никак не мог их спасти, я был бессилен им помочь… Вы должны мне верить. Я тут ни при чём…Я…

– Заткнись! Ты был мичманом королевских ВМС. Ты мог всё это предотвратить, будь у тебя хоть немного смелости и доброй воли. Ты виноват не меньше, чем Хэлси.

Он уставился на меня недоверчивым, полным страха взглядом.

– Так, и что же произошло после того, как вы покинули судно?

– Мы… мы забрались в капитанскую гичку и легли в дрейф… Я понял, что он лжёт, и крепче ухватил его за шиворот. Рэнкин умолк.

– Ну? – поторопил я.

– Ладно, я расскажу. Я знал, я всё время знал, что этого не миновать… Мы… мы опять запустили машину «Трикалы». У нас было приспособление для заделки пробоины в борту. Мы всё продумали…

– Продумали! – эхом отозвался я. Теперь все необъяснимые мелочи, происшедшие на борту «Трикалы», стали на свои места. – Ты хочешь сказать, что мины не было?

– Не было. Просто жестянки, набитые кордитом.

– Что случилось потом?

– Мы поплыли…

– Куда? – спросил я. Я был взволнован. Наконец-то мы получили доказательства. «Трикала» на плаву, переименованная и спрятанная в каком-то порту! – Куда? – повторил я.

– Не знаю… – начал он, но, увидев, что я наклоняюсь к нему, торопливо заговорил: – Нет, нет… я правда не знаю координаты… Я снова схватил его за руку.

– Так куда же вы поплыли?

– В сторону Шпицбергена. К островку Скала Мэддона. Это возле острова Медвежий. Мы прошли чергз брешь в рифах и выбросили её на берег, на маленький песчаный пляжик с восточной стороны острова.

– Он врёт, Джим, – шепнул мне Берт. – Выбросить судно на остров – сказки! Так эта скотина Хэлси и оставит полмиллиона гнить на острове целый год!

Рэнкин услышал шёпот Берта и затараторил, чуть не плача от страха:

– Это правда! Правда, честное слово… Мы выбросили её на Скалу Мэддона… Это правда, клянусь! Выбросили вместе с серебром и всем остальным… – Ещё немного, и он заскулил бы от ужаса. Я оттащил Берта.

– Он никогда не смог бы сочинить такую невероятную историю. Того, что он рассказал, хватит, чтобы его повесили. Он не стал бы врать насчёт остального.

Берт нахмурил брови.

– По-моему, всё это сплошная бессмыслица, – пробормотал он и резко вздёрнул подбородок. Хлопнула дверь. – Что такое? Я приглушил радио. В коридоре послышались шаги. Перед дверью каюты они замерли, и я увидел, как поворачивается ручка. Мы стояли и ждали: времени, чтобы что-то предпринять, не было. Дверь распахнулась, и в чёрном проёме, будто в рамке, возникла человеческая фигура. Блестели позолоченные пуговицы, белел воротничок, но всё остальное сливалось с фоном. Человек шагнул в каюту. Это был Хэлси.

Он понял всё с первого взгляда. Хэлси быстро посмотрел на дверную ручку, потом снова на Рэнкина. Будь в замке ключ, он бы захлопнул дверь и запер нас в каюте. Но ключа не было. Несколько мгновений он простоял у порога, не зная, как поступить. Его взор остановился на мне, я почувствовал, как моя храбрость кудато утекает. Я испугался. Проведя год в Дартмуре, начинаешь уважать власть, а Хэлси производил впечатление сильного и властного человека. В первое же мгновение после появления он подавил своей личностью всех, кто находился в каюте. Прошла секунда, и замешательства как не бывало. Его взгляд стал холодным и надменным...

– Вы дурак, Варди, – сказал он. – Вы сбежали из тюрьмы, но это меня не касается. Однако вы явились сюда и избили одного из моих офицеров, а это уже меня касается. Вы преступник и пришли сюда, чтобы нанести побои человеку, посадившему вас в тюрьму. Суд вынесет вам суровый приговор, ведь это – акт мести…

– Я пришёл сюда не мстить, – перебил я его. В горле у меня пересохло, и голос звучал неестественно.

Глаза Хэлси сузились.

– Тогда зачем же вы явились? – спросил он.

– За правдой.

– За правдой? – он бросил взгляд на Рзнкина и спросил холодным, угрожающим тоном: – Чего ты им наговорил?

– Ничего, – жирное тело Рэнкина разом обмякло. – Ничего не наговорил, честное слово.

– Что ты им рассказал? – повторил Хэлси.

– Ничего. Наврал. Что в голову приходило, то и плёл. Они выкручивали мне руку. Я ничего не сказал. Я… Хэлси с отвращением махнул рукой, заставив его замолчать" и повернулся ко мне.

– Что он вам рассказал? Я посмотрел в его чёрные глаза и вдруг понял, что больше не боюсь. Я думал о Силлзе, коке и остальных парнях, которые набились в ту шлюпку. И вот человек, пославший их на смерть, передо мной.

– Что он вам рассказал? – Теперь Хэлси хуже владел своим голосом, а в глазах его я увидел то же выражение, которое промелькнуло в них, когда Дженнингс упомянул на суде о «Пинанге». Внезапно до меня дошло, что он напуган.

– Рэнкин рассказал мне, как вы убили двадцать три человека, – ответил я и увидел, как он сжал кулаки, стараясь овладеть собой. Вдруг Хэлси рассмеялся. Звук был не из приятных: смех получился безумный и истеричный.

– Убил?

– Убили. И пиратствовали.

– Попробуйте это доказать, – прорычал он.

– Докажу.

– Каким образом? – он смотрел на меня, будто кот.

– Я знаю, где «Трикала». Разведывательный самолёт сможет долететь туда…

Но Хэлси не слушал меня. Он резко обернулся к Рэнкину.

– Лживый алкоголик, чего ты им наплёл?

Дрожа от страха, Рэнкин вцепился руками в край койки.

– Я сказал им правду, – ответил он. Хэлси молча смотрел на него, и внезапная вспышка храбрости прошла. – Это я так… Я и сам не знаю, что говорю. Я им наврал с три короба. Рэнкин протянул белую руку к бутылке с виски и налил себе. Горлышко звенело о край стакана.

– А что такое – правда? – повернувшись ко мне, спросил Хэлси. – Сейчас человек говорит одно, через минуту – другое. И это называется – правда? Вы считаете меня убийцей и пиратом? Что ж, идите и расскажите об этом в полиции. Можете говорить им всё, что пожелаете. Посмотрим, поверят ли вам. Посмотрим, поверят ли пьяному бреду алкоголика, который завтра будет твердить совершенно иное. – Он расхохотался, – Вы избили Рэнкина со злости. Уж в это полиция поверит! Если вы заявитесь туда, вам припаяют срок побольше, только и всего!

– Поначалу мне, возможно, и не поверят, – ответил я. – Но потом, когда узнают, что "Трикала не затонула…

– Пошли отсюда, ради Бога! – Берт тянул меня за рукав, но я стряхнул его руку. Я думал о тех, кто остался в шлюпках. А этот невозмутимый дьявол стоял и посмеивался в бороду.

– Убийство вам даром не пройдёт. Улика ещё не уничтожена. «Трикала» – вот мой свидетель. Может быть, вам удастся отмазаться от убийства и пиратства в южных морях, но не от преступлений, совершённых в Англии.

При упоминании о южных морях его глаза дико блеснули, кулаки сжались, и я вдруг понял, что он измотан до умопомрачения.

– Сколько человек вы, не моргнув глазом, послали на погибель, когда были капитаном «Пинанга»? – спросил я его. Я думал, что он бросится на меня. Будь у него в руке револьвер, он бы меня пристрелил. Его глаза зажглись холодным бешенством.

– Что вы об этом знаете? – спросил он и неожиданно ядовито добавил: – Ничего. Вы пытались вытащить этот вопрос на суде, но у вас не было никаких сведений.

– Тогда не было, – сказал я.

– Господи! – воскликнул он, театрально взмахнув рукой. – Почему же смерть не заткнула им глотки? Почему ныне являются они ко мне в обличий узников? Неужели те, кто скрыт многими саженями солёной воды, поднимутся сюда, чтобы возложить на меня вину за свой неизбежный, заранее предначертанный им конец? Не знаю, цитировал ли он какую-то старую пьесу или это были его собственные слова. Он умолк, тяжело дыша; и я вдруг понял, что реальность не имеет для него никакого значения, что жизнь он

превратил в слова и не испытывал ни горечи, ни сожаления, ни

чувства привязанности…

– Прекратите этот спектакль, – сказал я.

– Пойдём, прошу тебя, – нетерпеливо зашептал Берт. – У меня от него мурашки по коже. Пошли.

– Ладно, пошли, – согласился я.

Хэлси не пытался остановить нас. Думаю, он даже не видел, как мы уходили.

– Ему самое место в сумасшедшем доме, – пробормотал Берт, когда мы глотнули свежего воздуха и пошли по сумрачной аллее к залитому светом Ньюкаслу. – Что делать дальше, дружище? Думаешь, полиция слопает такую историю? По-моему, Рэнкин говорил правду.

– Да, – ответил я. – Такое ему ни за что не сочинить. Но Хэлси

прав: полиция не поверит ни единому слову, а Рэнкин будет всё отрицать. Нам надо добыть доказательства.

– Доказательства! – рассмеялся Берт. – Наше единственное доказательство лежит на скалах возле Шпицбергена. Хотя можно ведь послать на разведку самолёт, это ты верно говорил.

– После того как Хэлси публично объявил о своём намерении поднять слитки? Да над нами просто посмеются. В этом и состоит дьявольская хитрость его плана. Дело делается не втихую. Хэлси

сколотил своё предприятие на виду у всех. Даже возьми мы с Рэнкина письменное заявление, сомневаюсь, что полиция обратит на него внимание. Рэнкин скажет, что мы заставили его написать эту чушь, чтобы обелить себя. Нет, единственный способ убедить власти – это отправиться к Скале Мэддона и привезти оттуда пару слитков.

– И как же мы это сделаем, приятель? Рэнкин говорит, что остров возле Шпицбергена, ну а где находится Шпицберген, известно даже мне. В проклятущей Арктике, вот где! Нужен корабль… – Берт внезапно схватил меня за руку. – Яхта! Чтоб мне провалиться! А может, мисс Дженнифер…

– Я как раз об этом и думаю, Берт. Это был шанс. Двадцатипятитонный кеч со вспомогательным двигателем мог бы сгодиться для такого дела.

– Поедем в Обан, – решил я.

– Эй, стой… Я не мореход. Нам понадобятся ещё два человека, чтобы получилась команда. Да и вообще, в Дартмуре куда безопаснее, чем там на севере.

– Безопаснее, – согласился я. – Но гораздо тоскливее. Шанс есть. Причём единственный. Так или иначе, надо ехать в Обан. Я хочу увидеться с Дженни.

– А, ладно! – мрачно согласился Берт. – Только потом не говори, будто я тебя не предупреждал. Проклятая Арктика! Боже! Лучше б мне оказаться в оккупационной армии.

Мы сели в пригородный автобус и сошли у дорожного кафе, где отыскали грузовик, направлявшийся на север, в Эдинбург.

VII. СКАЛА МЭДДОНА

Мы добрались до Обана вскоре после полудня в воскресенье, семнадцатого марта. Светило солнце, и море между городом и островом Керрера было почти голубым. За Керрерой в чистом воздухе ясно виднелись умытые дождём бурые холмы острова Малл. Мы доехали на попутке до Коннел-Ферри, и там нам показали дом Соррелов. Он стоял на склоне пологого холма в обрамлении сосен, поодаль от дороги. На востоке виднелся величественный массив Бен-Круахана, вершина горы сияла на солнце белыми бликами оставшегося после зимы снега.

Дверь нам открыла седая старушка. Я назвался, и она исчезла в глубине дома.

– Может, мисс не захочет нас принять, – сказал Берт. – Мы же не уважаемые люди, а пара беглых заключённых. Пока он не заговорил об этом, мне и в голову не приходило, что мы можем оказаться нежеланными гостями. Обратиться к Дженни

– это казалось мне в порядке вещей, хотя у меня и не было на неё никаких прав. Мысль о том, что она поможет нам, я принимал как должное. Можно было подумать, что она – моя родственница. Предвкушая встречу с Дженни, я так разволновался, что не догадался спросить себя, хочет ли этой встречи она? И вот теперь, стоя на пороге дома, я почувствовал, что без спросу вторгаюсь в чужую жизнь. Да и вообще, её отец вполне мог быть здешним мировым судьёй.

Нас провели в просторный, заставленный книгами кабинет, окна которого выходили на залив. В большом открытом очаге весело пылал огонь. Навстречу нам шагнул отец Дженни.

– А мы вас ждём, – сказал он, пожимая мне руку. Я удивился, и он с улыбкой повёл нас к очагу. – Да-с, – продолжал он, – дел у меня нынче не так уж и много, вот и читаю газеты. Как только я показал дочери заметку о вашем побеге, она стала уверять меня, что при удачном стечении обстоятельств вы приедете к нам. Она огорчится, что не смогла встретить вас сама. Маклеод обещал ей какую-то дичь, и Дженни поплыла на Малл.

Он продолжал говорить что-то мягким голосом горца, и "я почувствовал себя так, словно вернулся домой после долгих странствий. Не помню, о чём мы болтали. Помню только, что этот человек оказал нам самый тёплый приём, какой только можно было оказать двум усталым скитальцам. Мы расслабились, нам стало легко. Мои натянутые нервы успокоились.

Он угостил нас настоящим шотландским чаем с пшеничными лепёшками и оладьями собственной выпечки, с домашним вареньем и маслом с фермы. Когда мы наелись, отец Дженни сказал:

– Джим, если вы не очень устали и не прочь прогуляться, то как раз успеете встретить Дженни. Она сейчас пойдёт сюда из деревни, поскольку обещала вернуться часам к четырём, – его глаза под густыми седыми бровями задорно блеснули, и он подмигнул мне. – А мы с Бертом найдём, о чём поболтать. «Айлин Мор» ставят против замка Дунстафнейдж, так что вы не заблудитесь. В Дунбег Дженни приплывёт на резиновой лодке. Она обрадуется, увидев вас целым и невредимым. А насчёт жилья не волнуйтесь: мы будем счастливы приютить вас, и здесь вы в безопасности. Ну, а как быть с вами дальше, мы ещё решим.

Я не знал, что сказать. Он ласково выставил меня из комнаты и закрыл дверь. Шагая вниз, к холодным водам залива, я уже не верил, что на свете существуют такие места, как Дартмур. Волны искрились в лучах клонящегося к западу солнца, замок утопал в зелени деревьев, наполовину скрывавших его разрушенные стены, а за маленькой косой к берегу шёл кораблик под белыми пузатыми парусами. Погоняемый дувшим вдоль залива бризом, он с изящным креном скользил по волнам. Легко развернувшись по ветру, судёнышко пошло правым галсом к бухте, потом паруса тихо упали с мачты, затарахтела якорная цепь, и кораблик стал носом против отливного течения, быстро несущегося под Коннелским мостом. Я разглядел Дженни, она была в фуфайке и широких спортивных штанах. Дженни помогала пожилому мужчине свёртывать паруса. Потом у борта появилась резиновая лодка, и мужчина повёз Дженни на вёслах к берегу. На полпути она увидела меня и махнула рукой. Я помахал в ответ, спускаясь к кромке воды. Вскоре я схватил ткнувшуюся в песок лодчонку за нос и втащил на пляж. Дженни выскочила на берег. Она стиснула мои руки.

– О, Джим! Это и взаправду ты? – её взволнованное лицо было белым от соли. – Как ты сюда добрался? Это было трудно? – вдруг она рассмеялась. – У меня слишком много вопросов. Мак, – повернувшись к пожилому мужчине, сказала Дженни, – познакомься с моим старым другом Джимом. А это Макферсон – наш лодочник. Когда я на воде, он следует за мной, будто тень, везде, куда я отправляюсь на моей «Айлин Мор».

Старик тронул козырёк кепи. Он был сутул и угловат, на суровом обветренном лице поблёскивали синие-пресиние глаза. Мак отошёл подальше, и тогда Дженни спросила:

– Джим, ты был в Ньюкасле? – Вопрос удивил меня, и она пояснила: – Папа сказал, что ты туда поедешь. Он убеждён, что вы бежали только из-за этой истории. Ведь ты знал, что Хэлси снаряжает спасательный буксир, чтобы поднять слитки с «Трикалы», правда? Я кивнул.

– Стало быть, папа не ошибся, – её глаза бегали от волнения. – Ты был в Ньюкасле? Разузнал что-нибудь? Ну, рассказывай, что ты выяснил?

– «Трикала» никогда не тонула, – ответил я. У неё челюсть отвисла от удивления.

– Кто тебе это сказал?

– Рэнкин. Мы вышибли из него правду.

Я сел на галечный пляж и рассказал ей всё с начала до конца.

– Немыслимо, – прошептала Дженни, когда я умолк. – Взять и отправить людей на смерть… Не верю. Это всё равно, что заставить их идти по доске[1]. Невероятно. Но теперь мне ясны все те мелкие события, смысла которых мы тогда не могли понять. И всё равно не верится, что человек способен на такое.

– Это правда, – ответил я. – Но если я явлюсь с такой историей в полицию, толку не будет, да?

Дженни покачала головой.

– Не будет. Я верю тебе только потому, что знаю и тебя, и обстоятельства дела. Но полицейские не поверят. Слишком это фантастически звучит. Власти заявят, что ты всё придумал. Вот увидишь, завтра в газетах будет полно заметок о том, как двое беглых заключённых чуть не убили Рэнкина в отместку за предъявленное обвинение. Все будут против вас. Шайка с «Трикалы» станет твердить своё в один голос, так же, как там, в трибунале. – Она серьёзно взглянула на меня и добавила: – Джим, нам надо добыть доказательства.

Я готов был расцеловать её за это «нам». Она словно бы разделяла мои заботы. Поняв, о чём я думаю, Дженни мягко высвободила руку из моих ладоней.

– У меня есть только один способ добыть доказательства.

– Да, только один… Где эта Скала Мэддона?

– Рэнкин говорит, что возле острова Медвежий, – ответил я. – Южнее Шпицбергена.

Она немного посидела, в задумчивости просеивая голыши сквозь пальцы.

– Море там дурное, – сказала она, наконец. – Когда у Хэлси намечено отплытие?

– Двадцать второго апреля. Но он может забеспокоиться и выйти в море раньше.

– А сегодня семнадцатое марта, – пробормотало Дженни. – Если привезти часть слитков, тебе поверит даже слмый тупоумный чиновник. За этим ты ко мне и приехал?

– То есть?

– Ты хочешь, чтобы я одолжила тебе «Айлин Мор»?

– Боюсь, нечто подобное приходило мне на ум, – нерешительно проговорил я. – Понимаешь, Дженни, я не знаю ни одного другого человека, который был бы на моей стороне и имел яхту. Вот мне и подумалось…

Я умолк. Глаза Дженни затуманились, и она отвернулась.

– Хорошо, я дам тебе «Айлин Мор».

Голос её звучал сдавленно. Она смотрела на заходящее солнце, на фоне которого тихо покачивались голые мачты. Мне показалось, что она думает о тех страшных волнах, с которыми предстоит сразиться её маленькому кораблику. Я знал, что она любит свою яхту. Дженни резко поднялась на ноги.

– Пойдём посмотрим карты, – сказала она. – Адмиралтейство любезно оставило мне весь набор карт того района. Я хочу точно знать, где находится эта Скала Мэддона.

Мы вместе стащили резиновую лодку на воду, я сел на вёсла, и мы поплыли к яхте. «Айлин Мор» была маленьким, юрким, опрятным и ухоженным судёнышком. Белела краска, сияла медь. Шагая следом за Дженни по палубе, я испытал то чудесное ощущение свободы, которое приходит только на борту корабля, независимо от его размеров.

Дженни отвела меня на корму, в маленькую рулевую рубку, и достала из рундучка рулон адмиралтейских карт.

– Держи. Посмотри пока их, а я поищу справочник опасных районов северных морей. Где-то он у меня был. Я принялся быстро рассматривать пыльные карты и наконец нашёл нужную – остров Медвежий. Вдруг Дженни прервала мои поиски.

– Нашла, – сообщила она, держа в руках раскрытую книгу. – Широта – семьдесят три градуса пятьдесят шесть минут, долгота

– три градуса три минуты восточной. Хочешь послушать, что тут написано про эту Скалу?

– Да, прочти, а я попробую отыскать на карте.

– Боюсь, тебе это не понравится. «Скала Мэддона, – прочла Дженни, – одинокий скалистый остров, населённый разнообразными морскими птицами, которые не живут там круглый год. Сведения об острове скудны. Известно менее десяти случаев высадки на него. Корабли стараются обходить этот район стороной. Море там штормит во все времена года, остров и опоясывающие его рифы почти полностью скрыты водяной пылью. Протяжённость рифов неизвестна, район нанесён на карты лишь в общих чертах. Зимой встречаются дрейфующие льды». Вот и всё. Премилое местечко, а?

– Да, не сахар, – согласился я. – Может быть, поэтому они и выбрали этот остров? Я нашёл его на карте, смотри. Он на самом краю Баренцева моря, на триста миль севернее южной границы распространения дрейфующих льдов. Слава Богу, что сейчас весна, а не зима. – Я выпрямился. – Ты правда дашь мне яхту, Дженни? Ты понимаешь, что можешь распрощаться с ней навсегда?

– Понимаю, – ответила она, глядя на меня странным взглядом. – Яхта в твоём распоряжении, но… с одним условием. Я схватил её за руку.

– Ты настоящий друг, Дженни. Не знаю, когда сумею отблагодарить тебя, но я это сделаю. А если мы найдём «Трикалу», я затребую вознаграждение и тогда смогу действительно отблагодарить тебя!

– Ты ещё не знаешь, каково моё условие, – ответила она, высвобождая руку.

– Я на всё согласен!

– Хочу надеяться. Так вот. Ты, разумеется, возглавишь экспедицию, но капитана и команду подберу я. За механика с тобой пойдёт Макферсон, он чуть ли не с детства возится с судовыми машинами. А капитаном буду я.

– Но… Дженни, ты шутишь, правда? – я был ошеломлён.

– Чтобы идти на «Айлин Мор», нужна команда из четырёх человек, и тебе это известно. Во всяком случае, таково моё условие, – решительным тоном добавила она.

– Дженни… ты не можешь пуститься в такое плавание. Твой отец…

– С отцом я всё улажу. Серебро принадлежит русским, которые вытащили меня из концлагеря. Да и вообще… Словом, либо я иду с тобой в качестве шкипера, либо ты останешься без судна. Я не шучу.

– Тогда остаётся одно – сдаться властям в надежде, что они примут мой рассказ на веру.

– Это ничего не изменит. Если ты сдашься, я пойду к Скале Мэддона сама.

– Но почему?

– Почему? – она пожала плечами. В её глазах вновь появилось то странное, непонятное мне выражение. – Итак, принимаешь ты моё условие или нет?

Я вздохнул.

– Ладно, делать нечего… Но только если твой отец даст согласие. Кажется, этот ответ удовлетворил её. Я и мысли не допускал, что отец Дженни разрешит ей отправиться в такой опасный поход, однако поздно вечером, когда она ушла к себе в спальню, он сел у очага, долго смотрел на огонь и наконец, повернувшись ко мне, спросил:

– Вам известно, какое условие поставила Дженни?

– Да. Я ответил, что приму его, если вы согласитесь.

– Ну так вот, – кивнув, сказал он, – я согласен.

– Господи! – вскричал я. – Вы просто не понимаете, насколько это опасно.

– Ещё как понимаю. – Он усмехнулся. – Но если уж Дженни закусит удила, её ничем не удержишь. Она хочет плыть, и дело с концом. Вся в мать, как решила, так и будет… Однажды она тайком прошмыгнула на бот Маклеода и отправилась с ним на рыбалку. Её не было дома больше тридцати часов, и это в семь лет от роду! А потом пошло – одна выходка за другой, до тех пор, пока мы не махнули рукой и не перестали волноваться за неё. Дело в том, Джим, что можно осторожничать и беречь себя, сколько угодно, а потом – бац – погибнуть при переходе улицы. Я лично так на это смотрю. Если постоянно избегать опасностей, жить будет неинтересно. – Вдруг он положил руку мне на плечо. – Вы мне очень нравитесь, мальчик мой. Вы не трус и не дурак. Более того, я верю тому, что вы рассказали. Не стану делать вид, будто понимаю, что за человек этот Хэлси, но я приложу все силы, чтобы помочь вам выйти победителем. Я даже готов доверить вам Дженни. Ведь если б не вы, её сейчас не было бы в живых.

Наутро Дженни и её отец приступили к приготовлениям. Они были возбуждены, как дети, собравшиеся удрать из дому. Дел было много: предстояло достать припасы на три месяца, второй ком

плект парусов, солярку для машины, запасной такелаж, канаты, приборы, рыбацкое снаряжение, дождевики, овчинные тулупы. Субсидировал нас отец Дженни, однако раздобыть всё нужное при карточной и талонной системе в связанной разного рода ограничениями Британии было не так-то просто. Чтобы приобрести самое необходимое, потребовалось почти три недели. От нас с Бертом проку было мало: мы не осмеливались подвергать себя риску, отвечая на досужие расспросы. Большую часть припасов и снаряжения достали Дженни и её отец. Дженни знала, к кому обращаться в Обане и Тобермори. Кое-что из вещей ей удалось лестью выманить у военных моряков. На какое-то время мы очутились в тупике: не было солярки, однако в конце концов мы взяли её с голландского сухогруза, вошедшего в обанский порт переждать шторм.

Чуть ли не каждый день я выходил в море на «Айлин Мор», чтобы почувствовать яхту и обучить Берта азам морского дела. «Айлин Мор» легко слушалась руля и хорошо шла по бурному морю. Даже сухопутная крыса Берт зауважал это судёнышко. По вечерам мы вели счёт успехам и неудачам прошедшего дня. Дженни удалось раздобыть тушёнки, её отец выпросил у какой-то фирмы нужную нам одежду. Словом, каждый день приносил какую-нибудь добрую весть. Наконец мы собрали всё, что могли собрать, учитывая обстоятельства. Мне хотелось добыть ещё и радиопередатчик, но это было необязательно, потому что никто из нас всё равно не умел с ним обращаться.

В пятницу четырнадцатого апреля мы с Дженни решили пройтись до Коннелского моста. Стояла тишина. Мы смотрели на далёкие холмы Малла, Морвена, Мойдарта и Ская. Завтра поутру мы выскользнем из-под сени этих милых холмов и пойдём через Маллский пролив и Литл-Минч к Гебридам. Потом повернём на север-северо-восток, минуем мыс Рат, Шетлендские острова, Фареры и исчезнем в неведомой дали. Увижу ли я снова эти спокойные узкие заливы?

Дженни повернулась ко мне.

– Я чувствую себя, как счастливый человек, который боится, что скоро его счастью придёт конец, – сказала она. Я заглянул в её глаза, и меня охватила нежность.

– Значит, ты счастлива, Дженни?

– Да, очень, – она снова посмотрела на стоявшую в заливе «Айлин Мор». – Только…

– Тебе страшно? Дженни со смехом покачала головой.

– Просто какое-то странное ощущение там, внутри. Хоть бы и в Баренцевом море было так же тихо и спокойно, как здесь.

– Будь там тихо и спокойно, Хэлси и компания не стали бы выбрасывать «Трикалу» на Скалу Мэддона, – ответил я. – Они выбрали этот остров именно потому, что вероятность чьей-либо высадки там очень мала. Уже у Фарер мы попадём на высокую волну.

– Синоптики обещают ясную погоду, – сказала Дженни. – А яхта у нас крепкая, ей всё нипочём. В разумных пределах, конечно.

– В разумных пределах, – согласился я. – Но мы можем угодить в шторм, который превысит в неистовстве своём любой разумный предел. А когда дойдём до Скалы Мэддона, может статься, что придётся много дней болтаться вокруг неё, пока не удастся пробиться сквозь рифы. К тому времени, возможно, появится Хэлси на своём буксире. А тогда уж всякое может случиться. Воображение нарисовало мне ясную картину – гигантские волны, барьер из коварных рифов с белой от пены брешью, за которой чернеют промёрзшие скалы. Отправляться туда в одиночку страшно, но ещё страшнее подвергать такой опасности Дженни.

– Если ты останешься дома, то сможешь заставить полицию провести следствие, – сказал я.

– Об этом позаботится папа. Он знает все обстоятельства дела, да и письмо с отчётом я ему оставила. Если мы не вернёмся через три месяца или если Хэлси возвратится раньше нас, он передаст эту бумагу в полицию. Торговую палату и газеты. Неужели ты не понимаешь, что они заинтересуются этим делом, узнав о моём участии в плавании? Во всяком случае, газетчики клюнут. Но довольно об этом. Давай лучше простимся с Бен-Круаханом, это патриарх наших гор и нечто вроде моего второго отца. У меня примета: если я тепло распрощаюсь с ним, он станет охранять меня в пути и поможет благополучно вернуться домой. Мы простились с далёкой заснеженной горой и пошли домой на прощальный обед. Мак, Берт и отец Дженни потягивали горячий ромовый пунш, стол ломился от лучших яств с фермы, всё было прекрасно. О ждущих нас впереди опасностях мы вспомнили лишь однажды, когда отец Дженни провозгласил тост за «Айлин Мор».

Потом он самолично проводил меня в мою комнату и пожал мне руку. От прикосновения его сухих старческих пальцев я почувствовал комок в горле.

– Быть стариком не так уж и плохо, – сказал он. – Только вот скука иногда одолевает. Будь я хоть на несколько лет моложе, пошёл бы с вами.

Утро выдалось холодное и колючее. Небо было голубым, воды залива искрились на солнце, холмы окутал белый клочковатый туман. Отец Дженни спустился к берегу проводить нас. Его высокая прямая одинокая фигура ясно виднелась на фоне золотистого пляжа. Мы подошли к «Айлин Мор» на вёслах. Мак тут же отправился вниз и запустил машину. Пока мы выбирали якорь, Дженни стояла в рулевой рубке. Винт вгрызся в воду, и я почувствовал, как судёнышко едва ощутимо содрогнулось. Мы скользнули к фарватеру, обошли косу, и Дженни, ненадолго оставив штурвал, вышла на палубу, чтобы посмотреть за корму, на пляж, где стоял её отец. Он казался крошечным и одиноким. Мы помахали, он ответил, потом повернулся и твёрдым шагом пошёл вверх, к дороге. Он ни разу не оглянулся. Мы мельком увидели в просветах меж деревьев дом, потом его заслонила коса, и Дженни вернулась за штурвал. Помоему, она плакала.

Я отправился на нос. Мы шли прямиком на белую остроконечную башню маяка Айлин Масдайл. За маяком лежал Маллский пролив, вода была спокойная, будто масло, по её поверхности пробегала мёртвая зыбь. Чуть погодя, я вошёл в рубку. Дженни достала судовой журнал и записала: «Суббота, 15 апреля 1946 года, 6.43. Подняли якорь и снялись с рейда под замком Дунстафнейдж на Скалу Мэддона. Погода ясная».

Плавание началось. В заливе Ферт-оф-Лорн мы поймали ровный юго-восточный бриз и поставили паруса. Едва грот наполнился ветром, Дженни дала Маку команду «стоп-машина»: каждая капля топлива была на вес золота. В начале девятого мы прошли между полузатопленным островком Скала Леди и Айлин Масдайл. По правому борту на траверзе вскипала рваной пеной быстрина у маяка. К полудню за кормой остался Тобермори, мы шли под полным парусом, дул ровный юго-восточный бриз, и яхта делала шесть узлов на спокойной мягкой волне. К ночи мы вошли в пролив Литл-Минч между Скаем и Гебридами, а когда настало серое дождливое утро, мыс Рат уже был у нас за кормой. Милые сердцу холмы исчезли, во все стороны до горизонта простиралось пустое неугомонное море. Нос судёнышка смотрел градусов на пятнадцать восточнее северного магнитного полюса.

На третий день мы шли между Фарерами и Шетлендскими островами, не видя ни тех, ни других. Мелкая изморось, которая прицепилась к нам у мыса Рат, не отставала, и видимость сократилась до нескольких миль. Ветер задул с юго-запада. Прогнозы для королевских ВВС, которые мы ловили на длинных волнах по радиоприёмнику в рубке, по-прежнему обещали ясную погоду. Ветер, дувший почти точно в корму, гнал нас на север по мерно вздымавшимся под килем волнам. Запускать машину не было нужды, мы шли под всеми парусами, и «Айлин Мор» летела, будто птичка. В понедельник стоявшая у штурвала Дженни вдруг позвала меня в рубку. Голос её звучал взволнованно и испуганно. Я вошёл. Дженни слушала по радио беседу двух мужчин.

– Это школьная программа Би-би-си, – сообщила она. – Может, узнаешь кого-нибудь.

Я прислушался.

– Как вы намерены отыскать её? – задал вопрос репортёр. тая с Дженни. Она была хорошим шкипером и умела выжать из своего судна всё. За эту первую неделю мы прошли почти тысячу миль, и наше путешествие можно было бы считать самым приятным в моей жизни, знай я наверняка, что ждёт нас впереди. Но в воскресенье задул крепкий северный ветер, барометр упал, а в прогнозах погоды сообщалось исключительно о понижении давления над Исландией, которая была у нас по левому борту. День ото дня становилось холоднее, нас окутала ледяная крупа, сулившая жестокий мороз. –

И всё-таки, похоже, нам сопутствовала удача: в понедельник ветер снова задул с юго-запада, и нас погнало слабым штормом прямо по проложенному курсу. К середине второй недели похода давление опять поднялось, и мы плыли в холодных и ярких лучах солнца. Осталось пройти чуть больше четырёхсот миль. Прогнозы снова были хорошие, и шансы приблизиться к Скале Мзддона в ясную погоду сохранялись.

Лишь одно обстоятельство внушало тревогу. Если Хэлси действительно отплыл семнадцатого апреля и взял курс прямо на Скалу, то при средней скорости в десять узлов он не мог отстать от нас больше, чем на двое суток. Правда, он мог и не осмелиться пойти к Скале Мэддона сразу. Для верности он должен был, по крайней мере, сделать вид, будто направляется туда, где «затонула» «Трикала». Впрочем, сомнения свои я держал при себе, хотя видел, что и Дженни думает о том же.

В среду стало очень холодно. Мы попали под обильные снегопады, и видимость была плохая, но ветер держался – юго-западный сменялся северо-западным, и мы продвигались вперёд довольно быстро. В воскресенье, двадцать восьмого апреля, я ухитрился увидеть солнце в просвете между тучами и уточнить таким образом наше местонахождение. Оно почти полностью совпадало с расчётным, поскольку ветер дул главным образом в – корму, и нас не снесло с курса.

– Мы приблизительно в восьмидесяти пяти милях к югу-югозападу от Скалы, – сообщил я Дженни, стоявшей за штурвалом.

– Когда прибудем на место, по-твоему?

Была половина четвёртого вечера. Мы делали чуть больше четырёх узлов при довольно высокой волне.

– Завтра к полудню, – ответил я. – Если сохраним теперешнюю скорость.

– Хорошо бы. Можем успеть вовремя. Только что передали метеосводку. Плохи дела, нас догоняет буря. Да и барометр падает. Боюсь, угодим в шторм.

– Пока нам везло, – сказал я. Дженни тряхнула головой.

– Знаешь, даже если море останется таким, как сейчас, мы можем и не добраться до «Трикалы». Мы не знаем, на что похож этот остров. Рэнкин сказал, что они выбросили её на пляж. Значит, она внутри рифового пояса.

– Да, он говорил, что они проходили через брешь.

– А брешь эту, вероятно, можно преодолеть только в тихую погоду. Не забывай, что написано в справочнике: «Известно не более десяти случаев высадки на остров». Может быть, в здешних водах такой день, как сегодня, можно считать тихим, но волны-то большие. Сейчас Скала Мэддона наверняка скрыта водяной пылью, а к бреши не подойдёшь, потому что волны мечутся там как свихнутые.

– Не забывай, что Хэлси смог выбросить «Трикалу» на пляж и уйти через брешь в открытой шлюпке, которая ещё меньше, чем «Айлин Мор». А подобрали Хэлси у Фарер всего через двадцать один день после того, как мы покинули судно. Должно быть, они без задержек провели «Трикалу» через брешь и так же быстро вышли на шлюпке обратно.

– Может, им повезло с погодой. Молю Бога, чтобы повезло и нам. При самом удачном стечении обстоятельств у нас будет дватри дня в запасе, прежде чем появится Хэлси на своём буксире!

А если не удастся попасть на рифы раньше, значит, зря мы вообще сюда пришли. Никаких доказательств мы не добудем. Кроме того, Хэлси может заловить нас там, в кольце…

– Пока нам везло, – повторил я. – Как-нибудь прорвёмся. Словно отвечая мне, по радио передали ещё одно объявление синоптиков, и сердце у меня упало. Для района Гебрид и Ирландского моря дали штормовое предупреждение. От центра Атлантики до севера Шотландии погода ожидалась ужасная, с сильными, а местами ураганными ветрами. Этой ночью давление стало падать всерьёз.

Наутро море было почти такое же, как вчера, но ветер усилился и стал порывистым. «Айлин Мор» начала сильно крениться и глубоко врезаться бушпритом в гребни волн. Всё утро ветер был неустойчивый и по силе, и по направлению. «Айлин Мор» неплохо переносила удары волн, но удержать её на курсе оказалось нелегко. Мокрого снега не было, но из-за низких туч видимость ограничивалась двумя-тремя милями. Давление продолжало падать, прогнозы были единодушными: плохая погода. Я попытался напустить на себя беспечный вид, но в глубине души засел страх. Нас нагонял шторм, а ведь мы подходили к острову, окружённому рифами, которые были нанесены на карты лишь в общих чертах. Мысль о том, что этот остров по носу, а не за кормой, приятной не назовёшь. Больше всего я боялся, что мы не успеем заметить Скалу Мэддона засветло. К ночи шторм обрушится на нас. Наступил полдень. Видимость по-прежнему не превышала трёх миль. Ветер завывал в вантах, его злые порывы сдували гребни волн, превращали их в огромные тучи водяной пыли и обрушивали на яхту. Мы шли под зарифленными парусами, и всё равно маленькое судёнышко то и дело зарывалось носом под напором ветра. Берт, шатаясь, вошёл в рубку с двумя кружками и поставил их на столик для карт.

– Держите, – сказал он. – Мы уже почти на месте, да?

– Будем с минуты на минуту, – ответил я, стараясь сохранить вид уверенного в себе человека.

– Давно пора, – Берту никак не удавалось спрятать нервное напряжение за улыбкой. – У меня уже кишки свело от этой качки. А Мак говорит, что близится шторм. Он его носом чует.

– Это он умеет, – ответила Дженни, потянувшись за кружкой. – На моей памяти Мак ещё ни разу не ошибся, когда дело касалось погоды. У него так: если нос не учует, ревматизм подскажет. Я выпил свой чай и вышел на качающуюся палубу. Видимость ухудшалась. Напрягая глаза, я вгляделся в свинцовый сумрак, но рассмотрел лишь вздымавшиеся вокруг нас серые волны, изорванные шквальным ветром. Время от времени гребень волны ударял в планшир, и судно окутывала водяная пыль. Берт вышел из рубки и присоединился ко мне.

– Как ты думаешь, мы с ним не разминёмся? – спросил он.

– Не знаю, – я взглянул на часы. Время близилось к часу. – Возможно. Тут трудно рассчитать поправку на дрейф.

– Ну и холодрыга. Господи, – сказал Берт. – Если хочешь, у меня есть отличное жаркое. Эй, Мак, старый бедолага! – воскликнул он, когда шотландец выбрался из-под палубы и задрал нос, принюхиваясь к погоде, словно ищейка, вышедшая из своей конуры. – Он сегодня всё утро скулил насчёт ревматизма.

– Да, буря наседает, – отозвался Макферсон и засмеялся. – Погоди, скоро тебе не до жаркого будет.

Внезапно Берт схватил меня за руку.

– Джим, гляди, что это там, прямо по курсу? Иди сюда, а то тебе из-за кливера не видать.

– Он оттащил меня на несколько шагов в сторону. Прямо перед нами, приблизительно в миле от яхты, море бурлило и дыбилось, как во время быстрого прилива. Я позвал Дженни, но она и сама всё видела.

– Меняю курс! – закричала она.

– Господи! – воскликнул Берт. – Вы только посмотрите на эти буруны!

Огромный лоскут белой пены покрывал рваную поверхность моря. Ветер сдувал с неё водяную пыль, которая серой завесой стояла в воздухе. Теперь я понял, что перед нами рифы.

– Полундра! – крикнул я Берту. В тот же миг «Айлин Мор» свалилась на другой галс, и мы пошли точно на восток. Вода захлестнула планшир левого борта, а ветер ударил в правый. Рифы остались слева, и внезапно позади пенного пятна, за рваным занавесом мятущейся водяной пыли на мгновение показалась зловещая чёрная масса.

– Ты видел? – спросил Берт.

– Да! – крикнул я. – Это Скала Мэддона.

– Исчезла… накрыло брызгами, будто простыней… Нет, вон она, гляди!

Я выпрямился и посмотрел в ту сторону, куда указала его простёртая рука. На мгновение ветер отнёс водяную завесу прочь. Огромная скала вздымалась над морем; у подножий отвесных утёсов, достигавших в высоту нескольких сотен футов, бурлила и пенилась вода. Большая волна с курчавым гребнем ударила в скалу, и вверх взметнулся белый водяной столб, как от взрыва глубинной бомбы. Ветер подхватил брызги, окутал ими скалу, и всё исчезло за завесой свинцово-серого тумана.

– Опять скрылась! Видел, как в неё ударила волна? По-моему, нас крепко накололи. Разве тут выбросишь судно на берег? Потрясение, которое я испытал при виде этого зрелища, было сродни удару ниже пояса. Я совершенно обессилел. Тут не уцелеть никакому судну. А ведь сегодняшний день считается относительно спокойным для этих мест. Что же тут творится во время настоящей бури? Я подумал о преследовавшем нас шторме.

– Оставайтесь здесь, оба, – велел я Маку и Берту, – и следите за рифами. Пойду сменю Дженни за штурвалом.

– Ладно, – отозвался Мак, – и скажите мисс Дженни, что надо выбираться отсюда, пока мы ещё видим, куда плывём. Я вошёл в рубку. Дженни стояла в напряжённой позе, упираясь в палубу широко расставленными ногами и прижимаясь к штурвалу. Её подбородок был чуть вздёрнут.

– Передохни, – сказал я. Дженни отдала мне штурвал и взяла судовой журнал.

– Пожалуй, это Скала Мэддона? – с сомнением спросила она.

– Должно быть.

Кивнув, она записала: «Понедельник, 29 апреля, 1.26 пополудни. Увидели Скалу Мэддона. Ветер усиливается, ожидается шторм». Я вновь мельком заметил скалу сквозь козырёк. Она была гладкой и чёрной, как тюленья спина, и имела клинообразную форму. На западной оконечности над морем высились отвесные утёсы, а восточные их сколы были пологими. Мы шли вдоль южной оконечности острова. По-моему, до него оставалось мили три. Во всяком случае, до ближайших рифов было больше мили. Может

быть, две.

– Что, если подойти ближе? – спросил я. – Мак волнуется изза погоды, и он прав. По-моему, надо приблизиться к рифам, насколько возможно, пройти вдоль и убираться на восток, если не сумеем найти эту брешь или она окажется непроходимой. Очутившись в полумиле от кипящего прибоя, мы снова свернули и пошли вдоль рифов на восток. Теперь мы были прямо против острова и могли без труда разглядеть его. Почему его назвали Скалой Мэддона, одному Богу ведомо. Я бы окрестил его остров Кит, потому что он напоминал кита очертаниями. Похожая на молоток голова с обрубленным носом смотрела на запад. Шум ветра не мог заглушить нескончаемый громоподобный рёв прибоя возле рифов. Видимость немного улучшилась, и мы разглядели их. Рифы тянулись параллельно берегу острова и уходили далеко на восток. Никогда прежде не видывал я такого зловещего моря. Камни, которые образовывали эти рифы, казались довольно высокими. Возможно, они возникли здесь в результате какого-то сдвига земной коры. Взяв бинокль, я осмотрел сам остров. Он был совершенно гладкий, как будто его уже миллион лет полировали льды и море.

– Ну и жуть, – проговорил Берт, входя в рубку. – Можно, я в бинокль посмотрю?

Я протянул ему бинокль.

– Через час-другой стемнеет, – пробормотал Берт. – Может, послушаемся Мака? Тут ведь не круглый пруд, на якоре не заночуешь. – Он поднёс бинокль к глазам и вдруг напрягся: – Эй! Что это там вдалеке? Скала? Какая-то она квадратная, чёрная. Взгляни сам. – Он передал мне бинокль. – Вон там, где склон уходит в воду.

Я сразу же разглядел её. Она торчала у пологой оконечности острова и была похожа на хвост кита.

– Это не скала, – сказал я, – иначе она была бы такая же гладкая, как и всё остальное на острове.

Внезапно я понял, что это такое.

– Господи! Труба! – вскричал я, сунув бинокль в руки Дженни и хватаясь за штурвал. – Это верхушка трубы «Трикалы». Она с той стороны пологого уступа!

На какое-то время мы позабыли и о надвигающемся шторме, и о том, что оставаться здесь опасно. По мере нашего продвижения вдоль рифов чёрный квадрат удлинялся, принимая форму трубы. Мы разволновались. Вскоре показались одна из мачт и краешек надстройки. Невероятно, но факт: «Трикала» здесь, это несомненно.

Полоса рифов тянулась к востоку, как длинный указательный палец. Мы добрались до её оконечности за полчаса, потом пошли в крутой бейдевинд на север. Мы были примерно в двух милях от «хвоста» Скалы Мэддона и видели «Трикалу» целиком. Она лежала на маленьком, похожем на полочку пляже, словно выброшенная на берег рыбина. Красная от ржавчины, она накренилась так, что, казалось, вот-вот завалится на борт. Пляжик обрамляли два чёрных лоснящихся уступа, которые защищали «Трикалу» от господствующих ветров. Водяная пыль и пена, поднимаемая волнами, то и дело скрывали его и «Трикалу», будто занавес. Теперь до острова было меньше двух миль. Неполных две мили до якорной стоянки с подветренной стороны, до сухогруза водоизмещением пять тысяч тонн и до полумиллиона фунтов стерлингов в серебряных слитках. И никаких признаков присутствия Хэлси с его буксиром. Вот они, необходимые нам доказательства, до них рукой подать. Однако между нами и этим защищённым пляжем была полоса яростного прибоя. Рифы окружали весь остров, кроме его отвесного западного берега, однако здесь, на восточной стороне, они не тянулись непрерывной линией, а торчали, словно острые почерневшие зубы, между которыми в бесовском неистовстве метались бушующие волны.

Очутившись примерно в полумиле от этого дикого хаоса, мы увидели проход или то, что мы приняли за проход. Он был окутан пеной, и мы не могли сказать наверняка. Было начало четвёртого. К востоку от нас море было свободным от рифов, и мы решили держать на север, чтобы проверить, нет ли здесь другой бреши. К четырём часам мы уже шли вдоль полосы рифов на северо-запад, огибая остров. Ничего похожего на брешь мы не заметили, а «Трикала» медленно скрывалась за северным уступом Скалы Мэддона. Тогда мы развернулись и принялись пробиваться в обратную сторону вдоль зловещей линии прибоя. Теперь мы не сомневались, что разрыв в рифах против маленького пляжа и есть та самая брешь.

VIII. «ТРИКАЛА»

Дженни стояла у штурвала. Она подвела «Айлин Мор» так близко, что мы могли хорошо разглядеть проход. Он был на траверзе справа по борту, в четверти мили. Слева от устья прохода, на уступе, высилась остроконечная скала, она напоминала маяк, но была гораздо выше и толще. Волны разбивались об неё, набирая силу и высоту на подводном уступе, чтобы потом всей мощью обрушиться на этот шпиль и откатиться огромной пенной стеной на противоположный край прохода, достигавшего в ширину ярдов пятидесяти. У внутреннего конца прохода волны опять набирали силу и вновь разбивались об огромную массу изломанных острых скал, после чего откатывались назад, сливаясь со следующей волной, катящейся по проходу, и получалась гигантская рвущаяся вперёд стена воды, которая, казалось, стремится смыть с неба низкие тучи. Лишь иногда на мгновение наступало затишье, и в эти секунды можно было видеть, что в самом проходе рифов нет. А возле пляжа, где лежала «Трикала», вода вела себя относительно спокойно.

– Что же делать? – спросила Дженни. Мы были в рубке вдвоём. – Решать надо немедленно, ветер усиливается, да и темнеет уже. Голос её звучал неуверенно. «Айлин Мор» неистово кренилась. Дженни крепче ухватила штурвал. Я не знал, что ей сказать. Вот она, «Трикала», рукой подать. Но меня пугала мысль о том, что стоит яхте развалиться, и Дженни окажется в кипящем прибое.

– Ты капитан, тебе и решать, – наконец ответил я.

– Единолично? Нет. Я не знаю, как выглядят эти рифы в хорошую погоду. Если ждать, пока шторм выдохнется, можно проболтаться тут несколько недель, прежде чем удастся опять подойти так близко к острову. А тогда уж и Хэлси будет здесь. Что бы вы сделали, не окажись тут меня? Пошли бы прямо в брешь, верно? Я посмотрел в ту сторону. Громадный курчавый гребень, рассыпая ошмётки пены, откатился по подводному уступу назад, слился со следующей волной, и получился исполинский водяной вал, взмывший к небу, словно взлохмаченная грива гигантского морского конька. Я молчал, и тогда Дженни проговорила тихим сдавленным голосом:

– Вели Маку запускать машину. Потом сверните паруса. И пускай наденут спасательные жилеты. Мой-то здесь. Да, и ещё: нам придётся тащить за собой плавучий якорь, чтобы увеличить остойчивость в прибое.

– Хорошо. Я спущу его на перлине и потравлю сажени четыре, – ответил я, открывая дверь. – Длиннее нельзя, слишком много камней.

Мак запустил мотор. Ровное подрагивание палуб успокаивало. Мы с Бертом сняли паруса, и Дженни развернула «Айлин Мор» носом к устью прохода. Мы задраили все люки и щели и свесили за корму плавучий якорь. Потом я вернулся в рубку. Прямо по курсу сквозь козырёк виднелся проход, до которого осталось ярдов двести.

Дженни выпрямилась за штурвалом и смотрела вперёд. Я испытывал странное смешение чувств: нежность к ней и гордость за неё. Она была очень женственна и в то же время даже не дрогнула перед лицом обезумевшей морской стихии. Я подошёл к ней сзади и взял за локти.

– Дженни… если мы… если мы не прорвёмся, я хочу, чтобы ты знала… Я тебя люблю.

– Джим! – только и смогла ответить она.

– Значит, и ты… – начал я.

– Ну конечно, милый! Иначе с чего бы я тут оказалась? – Она смеялась и плакала одновременно.

Потом Дженни взяла себя в руки.

– Пусть Мак покинет машинное отделение, – сказала она, выпрямляясь. – А то ещё угодит в ловушку. Как знать, может, мы опрокинемся вверх дном. Вид этих скал приводит меня в ужас. – Я почувствовал, как она содрогнулась. – Пусть Мак поставит машину на «полный вперёд» и уходит.

Мак вышел на палубу, и я отдал ему линь плавучего якоря. Берта я тоже позвал в рубку. Здесь можно с горем пополам укрыться. Потом я вернулся за штурвал: чтобы провести посудину по этому водному буйству, его надо было держать вдвоём. Мы были совсем рядом с устьем прохода. Шипение прибоя почти заглушало грохот волн.

– Ты когда-нибудь видел нечто похожее? – крикнул я Маку.

– Видеть-то видел, – ответил он. – Но проходить через такое на утлой лодчонке не доводилось. Вы мне движок запорете, мисс Дженни.

– Бог с ним, с движком. Лишь бы яхта не рассыпалась в прибое. В голосе Дженни звучали какие-то безумные нотки. Я оглядел рубку. Все мы надели спасательные жилеты. На наших бледных лицах застыло напряжённое выражение.

– Мак, отпустишь линь плавучего якоря, как только прибой начнёт нас качать, – сказала Дженни. – Тогда он нам понадобится. Не думаю, чтобы Мак нуждался в специальных указаниях. Он сжимал линь в своих шишковатых ладонях и смотрел вперёд. Вокруг глаз у него пролегла сеточка из тысячи морщинок. Свет потускнел и стал серым. Козырёк забрасывало ошмётками пены, по стеклу стекала вода. Машина работала на полных оборотах, и «Айлин Мор» шла в самую серёдку бреши со скоростью семи узлов. Скалы по обе стороны устья надвигались на нас. Ярдах в двадцати по курсу в небо взмыл огромный столб воды. Когда он рухнул, я ясно увидел красную от ржавчины «Трикалу», она лежала между двумя гладкими скалистыми уступами.

«Айлин Мор» внезапно подхватило отхлынувшей волной, но мгновение спустя она опять пошла вперёд, в брешь. Дженни не могла рассчитать с точностью до секунд, когда лучше войти в устье. Да это и не имело большого значения, всё равно встречи с яростной кипенью прибоя не миновать.

– Держитесь крепче! – крикнула Дженни. – Подходим! Подхваченная гребнем бурной волны, «Айлин Мор» стремительно понеслась вперёд. Слева над нами нависал колоссальный каменный шпиль. Волна на мгновение обнажила его гранитный чёрный пьедестал, с которого каскадами стекала вода. Несший нас вал обрушился на башню, мы очутились на гребне, и нос яхты задрался к свинцовому небу. Потом его захлестнула громадная прибойная волна. Штурвал у нас в руках заплясал, нос яхты повернулся. Мы оказались на подошве волны, «Айлин Мор» стояла чуть ли не поперёк прохода. Дженни крутанула штурвал, и яхта стала медленно разворачиваться. Плавучий якорь тащился за кормой, «Айлин Мор» напоминала перепуганную лошадь,

– Полундра! – вдруг заорал Берт. – Сзади! У подножия каменного шпиля набирала силу очередная волна, высокая, как гора. С её изломанного гребня, будто растрёпанные на ветру волосы, стекали седые, желтоватые от пены струи воды. Казалось, она разнесёт судёнышко в щепки, но нас защищал каменный пьедестал. Волна с грохотом разбилась об него, превратившись в огромную пенную простыню и накрыв нас, будто лавина. Наши крики потонули в её плеске. Стеклянный козырёк разлетелся, как яичная скорлупа, и пенная вода залила рубку. Яхта накренилась, закачалась и исчезла под водой. Я ничего не видел и не мог дышать. Страшная тяжесть навалилась на грудь, я отчаянно вцепился в штурвал и лишь чудом не сломал руки. Нас несло так стремительно, словно мы мчались вниз с гигантской горы. Потом «Айлин Мор» вздрогнула и выровнялась, волны швырнули яхту к небу, вода хлынула с палубы и из рубки, потащила меня за ноги. Я услышал рёв бешено вращавшегося в воздухе винта. Мы снова с грохотом рухнули на воду. Слава Богу, что нос яхты по-прежнему смотрел прямо на «Трикалу». Линь плавучего якоря оборвался, и яхта оказалась во власти волн. Штурвал плясал у меня в руках, но я удерживал «Айлин Мор» на курсе. Мы снова зарылись в прибойную волну, но на этот раз яхта накренилась не так сильно. Мало-помалу вода стекала с палубы, и я увидел, что море впереди сравнительно спокойное. Вторая волна пронесла нас сквозь брешь, как доску для серфинга.

– Прошли! – крикнул я Дженни. Она лежала на палубе, мокрые волосы скрывали лицо. Берт растянулся поперёк её ног. Мак сумел устоять на ногах.

– В машинное отделение, Мак! – крикнул я. – Сбавь обороты до малого вперёд!

Дженни пошевелилась, потом заворочалась и посмотрела на меня диким взглядом. Я думал, она закричит, но Дженни взяла себя в руки, ощупала голову и сказала:

– Должно быть, ударилась, когда падала. Она села, отбросив с лица мокрые волосы. Берт застонал.

– Что с тобой? – спросила Дженни.

– Рука! Ой, помогите! Кажись, сломал. Движок сбавил обороты. Я направил яхту к пляжу и, когда мы были под ржавой кормой «Трикалы», велел Маку глушить мотор. Потом я пробрался на нос и бросил якорь.

Вид у «Айлин Мор» был такой, словно её потрепало тайфуном. Но мачты стояли, и привязанная к корме резиновая лодка оказалась неповреждённой. Серьёзный ущерб понесла только рубка. Стенка, выходившая на левый борт, была продавлена, все стёкла побиты.

– Как твоя рука, Берт? – спросил я. Он поднялся и привалился к сломанному штурманскому столику.

– Ничего страшного. Дженни улыбнулась.

– По-моему, нам здорово повезло, – сказала она и чмокнула меня в щёку. – Ты лучший моряк на свете, дорогой. А теперь пошли вниз, там должна быть сухая одежда. Да и повязки надо наложить, а то мы все порезаны.

Только теперь я увидел кровь у неё на шее. Под палубой царил ералаш. Всё, что могло оторваться, оторвалось. Койки слетели с креплений, фонари и посуда побились, ящики открылись. Но здесь было сухо. Люки и прочный рангоут «Айлин Мор» выдержали напор. Мы были на плаву и не нахлебались воды. Пока мы зализывали раны, Мак спустил резиновую лодку. Мы бросили в воду второй якорь, закрепив и нос, и корму «Айлин Мор», потом пошли на вёслах к «Трикале». Её корма едва касалась воды, волны разбивались о нижние лопасти винтов, руль порыжел от ржавчины, да и корпус тоже. Пароход плотно лежал на галечном пляже и имел крен на правый борт около 15 градусов. Невероятно, но он не переломился, и корпус не был повреждён. Два носовых якоря зацеплены за обрамлявшие пляж низкие утёсы. Кормовые тоже закреплены, один – за невысокий риф, второй лежал на дне, цепь уходила в воду.

Мы обогнули корму. С голых бортов не свисало ни одного конца. Пристать к пляжу означало рискнуть резиновой лодкой, и мы вернулись на «Айлин Мор» за тонким линем, по которому я и забрался на «Трикалу» рядом с ржавой трёхдюймовкой. Ржавчина покрывала всё кругом, хлопьями летела из-под ног, но палубный настил казался прочным. Рядом с мостиком у правого борта я нашёл сваленный в кучу и прикреплённый к леерам верёвочный трап. Я отнёс его на корму, и вскоре вся компания уже стояла на палубе.

– Интересно, серебро ещё тут? – спросил Берт, перебираясь через фальшборт.

Мы отправились к кормовой надстройке.

– Вот уж не чаял опять увидеть эту чёртову караулку, где мы дежурили, – сказал Берт. На двери не было висячего замка. Мы навалились на неё, и она, к нашему удивлению, подалась. Ящики с серебром стояли точно так же, как мы их оставили, между ними всё ещё висели наши койки, вокруг была разбросана наша одежда.

– Похоже, никто сюда не заходил, – сказала Дженни.

– Эй, – воскликнул Берт, – смотри, Джим. Вот с этого ящика сорвана крышка. А мы с Силлзом вскрывали совсем другой. Странное дело, ничего не пропало, все слитки на месте. А ведь на двери даже замка нет.

– На этих широтах не так уж много взломщиков, – напомнил я ему. Но и меня удивила беспечность Хзлси. Я подошёл к двери и разглядел на краях проступавший сквозь ржавчину чистый металл. Я сковырнул бурые хлопья и увидел отчетливые следы зубила.

– Берт, взгляни-ка.

– Сварка, – сказал он, подходя ко мне.

– Значит, Хэлси заварил дверь, прежде чем уйти? – спросила Дженни. – Кто же тогда её взломал?

– Вот именно, – подал голос я. – Взломал и не взял при этом ни одного слитка.

Я был сбит с толку. Но серебро здесь, и это главное.

– Ладно, стоит ли теперь голову ломать, – сказал я. – Всякое могло случиться, пока эти пятеро мошенников были на борту. Скоро стемнеет. Давайте осмотрим судно, пока ещё видно. Вполне вероятно, что тайну этой двери мы никогда не раскроем. Мы отправились на мостик. Всё здесь оставалось по-прежнему, словно пароход был на плаву. Кроме ржавчины и толстого слоя соли, время не оставило тут никаких отметин. В закутке для карт даже лежал бинокль. Я посмотрел на нос. Там, будто реликвия давно забытой войны, торчала – одинокая трёхдюймовка. Старый брезент, сорванный с деррик-кранов, колыхался на ветру. За высоким носом виднелся склон острова. Я не заметил там никаких следов растительности, ничего, кроме истрескавшегося, но гладкого камня, словно камень этот был отполированным на наждачном круге алмазом. С близкого расстояния он выглядел точно так же, как и издалека, – чёрный, мокрый, лоснящийся. По спине у меня пробежал холодок. Я ещё никогда не бывал в таком безлюдном и мрачном месте. А вдруг мы не сможем выйти через брешь обратно? Остаться в плену у этого острова – всё равно что живьём угодить в преисподнюю.

Внизу, в каютах, царил полный порядок, никаких следов поспешного бегства. Я вошёл в каюту Хэлси и порылся в ящиках. Бумаги, книги, старые журналы, кипа карт и атласов, циркули, линейки. Две книжные полки были забиты пьесами. Попался на глаза томик Шекспира и «Шекспировские трагедии» Брэдли, но ни писем, ни фотографий я не нашёл. Ничего такого, что помогло бы мне узнать о биографии Хэлси.

Дженни позвала меня, и я подошёл к двери. Они с Бертом стояли в офицерской кают-компании.

– Смотри, – сказала Дженни, когда я переступил порог, и указала на стол. Он был накрыт на одного человека. На подносе лежало всё необходимое для чаепития – сухари, олеомаргарин, банка паштета. Тут же стояла керосиновая лампа.

– Как будто тут кто-то живёт, – проговорила Дженни. – А вот и примус. И фуфайка на спинке стула. По-моему, лазить по заброшенным судам – занятие не из приятных. Так и кажется, что на борту есть кто-то живой. Помню, как в детстве я бегала по строящемуся сухогрузу на клайдской верфи. Такого страху натерпелась… Я подошёл к столу. В кувшинчике было молоко. Оно казалось свежим, но на этих широтах было так холодно, что продукты могли храниться вечно. Паштет тоже не испортился. И вдруг я замер, увидев часы.

– Джим, что это ты разглядываешь? – голос Дженни звучал встревоженно, почти испуганно.

– Часы, – ответил я.

– И что в них такого? – воскликнул Берт. – Ты что, никогда прежде не видел карманных часов?

– Таких, в которых завода хватало бы на год, – никогда, – ответил я. Тонкая секундная стрелка мелкими ровными толчками бежала по кругу. Мы молча смотрели на неё. Прошла минута.

– Господи, Джим! – Дженни схватила меня за руку. – Давай выясним, есть тут кто живой или нет. У меня мурашки по спине бегают.

– Пошли на камбуз, – сказал я. – Если на борту люди, они должны питаться.

Мы двинулись по длинному коридору тем же путём, которым я ходил к коку поболтать и выпить какао. Сейчас в коридоре этом было холодно и сыро. За распахнутой дверью на камбузе воздух казался теплее, пахло пищей. На койке кока что-то шевельнулось.

– Что это?! – вскричала Дженни.

Нас охватила тревога. Команда этого судна – двадцать три человека – пала от рук убийц. Мало ли что… «Не будь ослом», – выругал я себя. Дженни вцепилась мне в руку. Из темноты на нас уставились два зелёных глаза, и мгновение спустя оттуда вышел принадлежавший коку кот, тот самый, который выпрыгнул из шлюпки в последний миг перед её спуском на воду. Он крадучись двинулся к нам, мягкие лапы ступали бесшумно, хвост плавно покачивался, и волосы зашевелились у меня на голове. Мне вспомнилось, как кот вырывался из рук хозяина и царапал его. Эта тварь инстинктивно чувствовала, что шлюпка утонет! Я взял себя в руки. Кот не мог завести часы, он не стал бы есть сухари. Я подошёл к плитке и ощупал её. Сталь была ещё тёплая. Пошуровав в топке кочергой, я увидел тусклые красные угольки.

– На борту какой-то человек, – сказал я. – Он-то и взломал дверь в помещение со слитками. Теперь вам ясно, почему всё серебро цело? Этот человек не смог увезти его, поскольку он до сих пор здесь.

– Невероятно!

– Невероятно, но возможно, – ответил я. – Тут есть кров и пища. И вода. Брезент специально сорвали с кранов, чтобы собирать дождевую воду.

– Ты думаешь, Хэлси оставил здесь сторожа? – спросил Берт и скорчил гримасу. – Чтоб мне провалиться! Нечего сказать, приятная работёнка!

– Может быть, это какой-нибудь бедолага, потерпевший кораблекрушение, – сказал я. – Ему удалось пробраться через рифы, и теперь он сидит тут. Кошка-то жива. Как ещё это объяснить?

– Какой ужас! – пробормотала Дженни.

– Да, несладко, – согласился я и взял её за руку. – Идёмте. Чем скорее отыщем его, тем лучше. Берт, отправляйся на корму, а мы осмотрим нос.

Мы с Дженни облазили машинное отделение, кубрик, мостик и форпик. Это было довольно нудное занятие. Мы подсвечивали себе керосиновой лампой. В чёрных нишах машинного отделения, в безлюдных коридорах и углах кают метались странные тени, и это действовало на нас угнетающе. Мы выходили из трюма, когда Берт закричал с кормы:

– Я нашёл его, Джим! Судно уже окутывали сумерки. Ветер быстро крепчал. Он завывал, обдувая надстройку, и вой этот заглушал нескончаемый грохот волн в рифах. Водяная пыль липла к лицу, её несло через весь остров от утёсов на его западной оконечности. Берт спешил к носу. За ним шёл маленький черноволосый человечек в брюках из синей саржи и матросской фуфайке. Шагал он неохотно и, похоже, побаивался нас. Он напоминал испуганного зверька, которого толкает вперёд любопытство.

– Прошу любить и жаловать, – сказал Берт, приблизившись к нам. – Пятница собственной персоной, только белый. Нашёл его в рулевом механизме.

– Бедняга, – проговорила Дженни. – У него такой напуганный вид.

– Как вы оказались на судне? – спросил я. Он не ответил. – Как вас зовут?

– Говори помедленнее, – сказал Берт. – Он неплохо понимает по-английски, но говорит не ахти как. По-моему, он иностранец.

– Как вас зовут? – повторил я, на этот раз более отчётливо. Его губы шевельнулись. У этого человека было усталое и серое лицо страдальца. Он раскрыл рот, тщетно стараясь подавить страх и хоть что-то сказать. Это было ужасное зрелище, особенно сейчас, когда сгущались мрачные сумерки.

– Зелински, – внезапно произнёс он, – Зелински – так моё имя.

– Как вы попали на «Трикалу»?

Он вскинул брови.

– Не понимаю. Это трудно. Я слишком долго один. Я забываю родной язык. Я тут уже… Не помню, сколько… – он лихорадочно

захлопал по карманам и достал маленький ежедневник. – Ах, да, я прибываю сюда десятого марта 1945. Значит, один год и один месяц, да? Вы заберёте меня с собой? – внезапно с жаром спросил он. – Пожалуйста, заберите меня с собой, а?

– Разумеется, заберём, – ответил я, и от улыбки морщины на его измождённом лице обозначились ещё резче, кадык дёрнулся.

– Но как вы сюда попали? – спросил я.

– Что? – он нахмурился, но потом его лицо вновь прояснилось. – Ах, да… как попал? Я поляк, понятно? В Мурманске сказали, этот корабль должен идти в Англию. Я хочу находить невесту, она в Англии. И я иду на этот корабль…

– Вы хотите сказать, что пробрались на борт тайком?

– Как, простите?

– Ладно, не будем об этом, – сказал я.

– Должно быть, он оставался на борту после того, как все, кроме Хэлси и его шайки, покинули судно, – проговорила Дженни.

– Да, – согласился я. – Так что мы привезём с собой не только серебро, но и живого свидетеля.

– Пожалуйста, – снова заговорил поляк, указывая на «Айлин Мор». – Пожалуйста, ваш корабль. Будет большой шторм. Здесь будет плохо. Он с запада, и вода течь через весь остров. Скоро будет темно, и вы должны иметь много якорей, нет?

– Бывает, что ветер дует с востока? – спросил я его. Он нахмурился, подыскивая слова.

– Нет, только однажды. Тогда было ужасно. Днище почти вдавило в корабль. Каюты все вода. Волны достают там, – и он указал на мачты.

Он, конечно, преувеличивал, однако было очевидно, что при восточном ветре волны будут перехлёстывать через защищавшие остров рифы, а этот укрытый пляж превратится в залитый бушующей водой ад. Слава Богу, что господствующими ветрами тут были западные.

– Тогда давайте укрепим «Айлин Мор» ненадёжнее, – предложил я.

– Вы не должны спать на ваша маленький корабль. Вы должны приходить сюда, пожалуйста. Будет очень плохо. «Айлин Мор» стояла носом к пляжу, против ветра, который с рёвом обдувал Скалу Мэддона. Среди снаряжения «Трикалы» мы нашли два маленьких шлюпочных якоря. Привязав к ним крепкие перлини, мы надёжно зачалили яхту. Два якоря на носу, два – на корме. С кормы перлини были длиннее, чтобы в случае перемены ветра яхту не выбросило на пляж. Потом мы перешли на «Трикалу», взяв с собой резиновую лодку.

Зелински настоял на том, что кашеварить будет он. Робости как не бывало. Слова лились из него непрерывным потоком, он бегал туда-сюда, стеля нам постель, грея воду, роясь в аптечке, чтобы залатать наши порезы. Он был до безумия рад человеческому обществу. Да и коком Зелински оказался прекрасным, а запас провизии на судне сохранился благодаря холоду. После ужина начался шторм. Мы поднялись на палубу. Стояла кромешная тьма. Ветер продувал надстройку, бросал нам в лицо брызги, шум прибоя в рифах усилился, но даже он не мог заглушить грома волн, бивших в скалы на западном краю острова.

– Будет ещё хуже, – пообещал Зелински. Мы ощупью пробрались на корму, чтобы взглянуть на «Айлин Мор», но смогли рассмотреть лишь смутно белевший прибой.

– Как ты думаешь, она уцелеет? – спросила Дженни.

– Не знаю. Мы уже ничем не можем ей помочь. Четыре якоря должны удержать. Слава Богу, что нам не придётся ночевать на борту.

– Может, будем стоять вахты?

– А что толку? Мы даже не видим её. Что мы сможем поделать, если она потащит по дну якоря?

Прежде чем лечь спать, я отыскал скользящую плиту, о которой говорил Рэнкин. Она была укреплена в желобах в трюме номер один, и цепи от неё шли под койку в бывшую каюту Хендрика. Когда размыкали сцепку, плита падала вниз и надёжно закупоривала пробоину в корпусе. А потом они и вовсе заварили эту пробоину.

Наутро мы с Бертом поднялись чуть свет. Даже с подветренной стороны острова дуло так, что нам пришлось продвигаться к корме, цепляясь за леера. Прилив почти достиг высшей точки, и «Трикала» мягко тёрлась килем о галечный пляж. Рифы исчезли, куда ни глянь, повсюду бесновалась ревущая пена, а прямо за кормой «Трикалы» дико плясало на волнах маленькое белое судёнышко, которое привезло нас в это жуткое место. К счастью, ветер терял напор и отжимал воду обратно к рифам, поэтому «Трикала» ещё не переломилась пополам.

Я огляделся. Дженни, спотыкаясь, брела в нашу сторону. Она не сказала ни слова, просто с тревогой посмотрела на «Айлин Мор» и быстро отвернулась.

Шторм продолжался весь день. Повсюду на судне слышался его рёв. Он действовал на нервы, и мы стали раздражительными. Один Зелински сохранял бодрость духа. Он болтал без умолку, военнопленных и освобождении русской армией, о заброшенной войной сначала в Германию, а потом в Англию невесте, которую он мечтал найти. Казалось, слова копились у него так долго, что теперь он просто не мог не выплеснуть их.

В этот день я основательно обшарил каюту Хэлси. Я чувствовал, что смогу найти здесь ключик к его прошлому, но так ничего и не нашёл. Хэлси хранил в каюте три подшивки переплетённых номеров «Театрала» за тысяча девятьсот девятнадцатый, двадцатый и двадцать первый годы. Я любил театр и в конце концов, бросив бесполезные поиски, понёс эти три тома на камбуз, чтобы просмотреть их в тепле. Тут-то я и сделал открытие. В подшивке за тысяча девятьсот двадцать первый год была фотография молодого актёра Лео Фудса. Его вздёрнутый подбородок и отведённая назад широким жестом рука показались мне знакомыми. Но фамилию Фудс я никогда не слышал, да и в театр в ту пору ещё не ходил. Я показал фотографию Дженни, и у неё тоже появилось ощущение, что она где-то видела этого человека. Даже Берт, который сроду не видел ни одной пьесы, признался, что человек на фотографии ему знаком. Тогда я взял карандаш и быстро подрисовал бородку клинышком и фуражку. И вот на нас уставился капитан Хэлси. Именно таким он был, когда горланил на мостике «Трикалы» цитаты из Шекспира. Да, это он. Несомненно, он. Я вырвал страницу из журнала и спрятал её в записную книжку. В сумерках мы с Бертом пошли взглянуть на «Айлин Мор» ещё разок. Дженни решила не ходить, это было выше её сил. Поднявшись на палубу, мы сразу же ощутили какую-то перемену. Стало тише, хотя рёв прибоя не смолкал, а от западного берега острова попрежнему доносился грохот волн. Но ветра больше не было. Небо окрасилось в жуткий дымчато-жёлтый цвет. Значит, пойдёт снег.

– Так бывает, когда попадаешь в самую серёдку шторма, – сказал я Берту. Мне всё это совершенно не нравилось. – Наступает затишье, даже небо иногда становится голубым, а потом ветер начинает дуть с другой стороны.

– Поляк говорит, что, пока он тут сидел, восточный ветер был лишь однажды.

– Одного раза нам хватит за глаза, – ответил я. Мы спустились в каюту. Дженни я ничего говорить не стал. В котором часу началась буря, я не знаю. Я сонно заворочался на своей койке, гадая, что могло меня разбудить. Всё осталось попрежнему, волны продолжали с рёвом биться о рифы. Вдруг я разом проснулся. Каюта ходила ходуном, дрожал даже каркас «Трикалы». Откуда-то снизу, из недр судна, доносился зычный скрежет. Я зажёг лампу. Из-под двери просочилась струйка воды. Судно опять содрогнулось, как от страшного удара, чуть приподнялось и вновь со скрежетом осело на гальку.

Теперь я понял, что произошло. Натянув сапоги и дождевик, я поднялся на палубу. Трап выходил на корму, и ветер с рёвом врывался внутрь судна. Я скорее чувствовал, чем видел или слышал, как волны разбиваются о корму. Чтобы приподнять такое судно, они должны были достигать большой высоты. Я подумал об «Айлин Мор», и сердце у меня упало. Рёв моря и вой ветра, слившись воедино, наводили ужас. Я был бессилен что-либо поделать. Я закрыл дверь сходного трапа и пошёл на камбуз, где сварил себе чаю. Через полчаса ко мне присоединилась Дженни. Пришёл Берт, а перед рассветом появились Мак и Зелински. Мы пили чай и смотрели в огонь. Честно говоря, я и мысли не допускал, что яхта может уцелеть. С рассветом начался высокий прилив, и «Трикала» приподнималась уже на каждой волне. Если сухогруз водоизмещением пять тысяч тонн пляшет как сумасшедший, что тогда говорить о крошечной «Айлин Мор», построенной из дерева и имеющей водоизмещение не более двадцати пяти тонн. В начале седьмого мы выбрались на палубу. Бледный серый рассвет сочился сквозь грозовые тучи. Нашим взорам открылась картина хаоса и разора. Волны вздымались над «Трикалой», потом их гребни изгибались, и гигантские валы с дьявольским рёвом обрушивались на корму, рассыпаясь на пенные каскады, которые катились по палубе и с шипением хлестали нас по ногам, доставая до колен. Мы вскарабкались на мостик, который сотрясался, как бамбуковая хижина во время землетрясения, всякий раз, когда «Трикала» падала на пляж.

Дженни взяла меня за руку.

– Она погибла… Погибла…

Вдруг Берт вскрикнул. Ветер унёс слова, и я ничего не разобрал, но посмотрел в ту сторону, куда указывала его рука, и на мгновение мне почудилось, что я вижу, как какое-то белое пятно пляшет на верхушке катящейся волны. Это была наша яхта. Один длинный перлинь оборвался, но остальные три якоря цепко держали её. Плавучесть у неё была, как у пробки, с каждой новой волной «Айлин Мор» взмывала ввысь, потом перлини натягивались как струны, и гребень волны обрушивался на яхту. Мачты и бушприт бесследно исчезли, смыло и рубку. С палубы сорвало всё, кроме досок настила.

– Джим, – закричала Дженни, – перлини не дают ей подняться на волну!

Мы ставили её на якоря с большой слабиной, но сейчас был самый разгар прилива, и ветер гнал на пляж громадные волны. Надо было потравить перлини ещё на несколько саженей, тогда она могла бы пропускать эти волны под днищем.

– Это невыносимо! – крикнула Дженни. – Надо что-то делать!

– Мы ничего не можем сделать, – ответил я. Дженни разрыдалась. От рифов покатился огромный вал, он был больше, чем все предыдущие. «Айлин Мор» легко взлетела до половины его высоты, перлини натянулись, и гребень, похожий на голодную разинутую пасть, на миг зависнув над судёнышком, обрушился на него сверху. Перлини лопнули, нос зарылся в воду, корма задралась. «Айлин Мор» перевернулась вверх днищем, и её понесло на пляж. Яхта трепыхалась, как живое существо.

Она врезалась кормой в гальку в каких-то двадцати ярдах от «Трикалы», нос взметнулся к небу, и в следующий миг «Айлин Мор» рассыпалась на те доски и балки, из которых была построена, превратившись из судна в груду плавника. Я отвёл Дженни вниз. Зачем смотреть, как море разбивает о пляж останки яхты? Достаточно того, что мы видели её борьбу и её гибель.

Дженни рыдала. Мы молчали. Теперь, когда «Айлин Мор» больше не существовало, мы превратились в пленников Скалы Мэддона.

IX.В ПЛЕНУ У ОСТРОВА

Тем же утром после завтрака Зелински отвёл Мака в сторону, взял его под руку и, прошептав что-то на ухо, решительно потащил с камбуза. Мак обернулся ко мне.

– Похоже, парень хочет, чтобы я взглянул на машину, – сказал он. – Я буду внизу.

Всё утро Дженни, Зелински и я вели учёт припасам. Берт следил за погодой. С отливом «Трикала» перестала тереться о пляж, но даже сейчас волны бурлили под кормой. К полудню учёт был закончен, и мы с Дженни, сидя в кают-компании, принялись прикидывать, надолго ли хватит судовых припасов. Зелински исчез за дверью камбуза. Около часа Берт сообщил, что ветер стихает. Я показал ему листок.

– Берт, мы только что подбили бабки. Похоже, актив у нас неважнецкий.

– Всё не так уж и плохо, дружище, – ответил он. – До острова мы добрались, «Трикалу» отыскали, серебро в целости и сохранности. Нашли этого парня Зелински, теперь у нас и свидетель есть. Для начала совсем даже недурственно.

– Да, только как нам теперь отсюда выбраться? Мы с Дженни подсчитали, что при разумном питании харчей хватит на три месяца с маленьким хвостиком.

– Ну и хорошо. Не придётся таскать яйца у чаек.

– Ты что, не понимаешь? Зелински просидел тут больше года, и за это время к острову не приблизилось ни одно судно.

– Три месяца – срок не малый. Впятером мы успеем сделать кучу дел. Сможем, к примеру, наладить радио. Построить бот… Он улыбался. До него ещё не дошло, в какую передрягу мы угодили.

– Во-первых, – сказал я ему, – никто из нас ни чёрта не смыслит в радио, а что касается бота, то всё дерево на палубе «Трикалы» прогнило и пришло в негодность. В каютах есть шпунтовые доски, но из них не сколотишь бот для здешних вод. О резиновой лодке и вовсе можешь забыть.

– А что говорит поляк? Он сидел тут больше года. Должен же он был что-то придумать.

– Зелински не моряк, – ответил я. – В довершение всего нам по-прежнему угрожает опасность со стороны Хэлси.

– Хэлси! – Берт щёлкнул пальцами. – Вот тебе и решение. Он и будет нашим обратным билетом. Пока тут лежит серебро, он не откажется от попыток вывезти его. Он приплывёт, и тогда… У нас есть оружие?

– Восемь винтовок и ящик с патронами, – ответил я. – Четыре сабли и два пистолета системы Бери.

– Как ты думаешь, мы смогли бы захватить буксир? Я пожал плечами.

– Дай Бог, чтобы они нас не захватили. Не забывай, что у них будет динамит. В темноте они взорвут «Трикалу», и все дела. Они так и так хотят поднять её на воздух, чтобы не оставлять улик.

– Да, это верно, – согласился Берт. – Братец Хэлси, должно быть, утопит почти всю свою команду, кроме старой банды. Рэнкина, наверное, тоже в расход… Эй, что это? Палуба у нас под ногами дрожала.

– Неужели Мак запустил машину? – возбуждённо спросила Дженни.

Вошёл Зелински с подносом, заставленным блюдами.

– Кушать подано, – объявил он. – Сегодня у нас равиоли. Тут столько муки, что волей-неволей будешь есть, как итальянец, а? В этот миг вспыхнула лампочка. Мы заморгали и лишились дара речи от удивления. Один Зелински, казалось, воспринял это как должное.

– Это Мак, – сообщил он. – Мак очень умный с машиной. Он наладит её, и мы поедем в Англию. Я ещё не бывал. Но моя мама была англичанка и говорила, что там хорошее место.

– Что ты хочешь этим сказать, Ян? – спросила его Дженни. – Как это поедем? Как мы доберёмся до Англии, если яхты больше нет? Он удивлённо взглянул на неё.

– Так в «Трикале» же! Она будет плыть! Дно у неё пока что не отвалилось. Всё время, пока я тут сижу, я молюсь, чтобы приехал кто-нибудь понимать в моторах. Я их не понимаю. Слишком сложно. И я жду. Я делаю деревянный плот и везу якорь к рифам. Это была большая работа. Но я справляюсь с ней. Сейчас ветер от востока. На высоком приливе пароход может стащить в воду. Извините, пожалуйста, покушайте. Если моторы в порядке, я буду

очень осчастливлен. Я их смазывал.

С этими словами он отправился вниз к Маку, а мы так и остались сидеть, изумлённо глядя ему вслед.

– Вот тебе и на! – сказал, наконец, Берт. – Все вопросы сняты.

– Такие дела, – сказал Мак, входя. – На левом двигателе полетело несколько подшипников, но это поправимо, их можно заменить. Парень хорошо следил за смазкой. А вот на правом, похоже, гребной вал не в порядке. У меня такое чувство, что он треснул. Котлы тоже не действуют. Впрочем, пока не разведём пары, ничего сказать нельзя. Может статься, что они в исправности.

– Думаешь, удастся запустить левый двигатель? – спросил я.

– Да, – Мак медленно кивнул, набивая рот равиоли. – Наверное.

– Когда?

– Может, завтра утром, если котёл не проржавел насквозь.

– Грандиозно! – воскликнул я. – Высокий прилив будет с половины восьмого до восьми. Поработай ночку, Мак. Мы должны использовать восточный ветер. Может, другого такого случая придётся ждать несколько месяцев.

– Ладно, только как насчёт обшивки?

– Зелински говорит, что всё в порядке.

– Он не может знать наверняка. Разве что его глаза видят сквозь груды железной руды.

– Так или иначе, это наш единственный шанс, – сказал я. – На завтрашнем приливе будем сниматься с берега. Когда ты сможешь дать нам пар, чтобы запустить кормовые лебёдки?

– Часа через два или три. Я уже запалил один маленький котёл, чтобы проверить, работает он или нет.

– Хорошо. При первой возможности подашь пар на лебёдки. И пусть динамо-машины тоже работают, нам понадобится свет на палубе. Мы выгрузим руду из кормового трюма, сколько сможем. И смотри, чтобы к утру пара было в достатке, Мак. Придётся включать помпы на всю мощность, потому что корпус наверняка течёт. – Вдруг я рассмеялся, почувствовав радостное возбуждение. – Господи, Дженни! Подумать только, ещё полчаса назад мы ломали голову, как добраться до дома, и совсем забыли, что у нас есть судно. Бывает же, а? Парней из Ллойда хватит удар! Ведь считается, что «Трикала» уже год с лишним лежит на дне. И вдруг мы приводим её в порт…

– Да, только мы ещё тут, а не в порту, – заметил Мак.

– Вот пессимист! – с усмешкой воскликнул Берт. Я вышел на палубу. Ветер ослаб, но всё равно достигал силы почти семи баллов и по-прежнему дул с востока. Барометр на мостике показывал, что давление растёт. В куче плавника на берегу белели доски. Я надеялся, что Дженни не заметит их. Вместе с Бертом и Зелински мы сняли люки с трюма № 3 и запустили деррик-краны. В начале четвёртого Дженни сообщила, что пар на лебёдках есть. Их тарахтенье и грохот падавших в трюм цепей деррик-кранов казался нам музыкой. Дженни быстро освоила работу крановщицы, мы втроём загружали бадьи в трюме, и дело спорилось. Руду мы сваливали прямо за борт. Наступили сумерки, и мы включили дуговые лампы. Ни разу в жизни не приходилось мне проводить ночь в таких трудах. Почти пятнадцать часов мы без перерыва махали лопатами в удушливом облаке красной рудной пыли. Казалось, груза не убавляется, однако постепенно его уровень понижался. Мы вспотели, нас покрыла пыльная корка, так что вскоре мы стали такими же ржавыми, как «Трикала». В шесть часов утра я велел кончать работу. Ветер упал, сменившись свежим бризом, и внутри рифового пояса волны заметно присмирели. Они по-прежнему с грохотом обрушивались на маленький пляж, но в них уже не ощущалось былой мощи. Мы с Дженни спустились в машинное отделение. Мак лежал под одним из котлов. Когда он выбрался оттуда, мы не узнали его: он был вымазан в мазуте с ног до головы, как будто выкупался в отстойнике.

– Ну, как наш левый двигатель? – спросил я.

– Нужны ещё сутки, мистер Варди, – сказал Мак и покачал головой.

– А в чём дело?

– Система питаний мазутных топок забилась. Придётся разбирать и чистить. Пара – хватит только для помп и лебёдок, а главные котлы запускать нельзя, пока не промоем трубы.

– Ну, делать нечего… Пойди перекуси. Заработает машина или нет, всё равно с приливом будем сниматься. Надеюсь, якоря выдержат.

После завтрака все, за исключением Мака, вышли на палубу. Мы прикрепили якорные тросы к барабанам лебёдок. С левого борта трос тянулся к рифам, с правого – на дно, к якорю.

– Как ты думаешь, этот якорь выдержит? – спросил я Зелински. Он развёл руками.

– У меня есть надежда, вот и всё, что я могу сказать. Дно у моря скалистое.

Время перевалило за половину восьмого. Как только волна подкатывалась под «Трикалу», её облегчённая корма приподнималась. Я послал Берта и Зелински на бак. Носовые якорные тросы мы уже успели прикрепить к лебёдкам. Их надо было травить по мере того, как будем стаскивать пароход на воду.

Когда все заняли свои места и Берт взмахнул рукой, мы с Дженни выбрали слабину. Стук мощных лебёдок наполнил нас надеждой. Если только удастся стащить «Трикалу» на воду! Если только её корпус не повреждён! Если только якоря удержат нас, когда мы будем на плаву! Если только… Если…

– Порядок? – крикнул я Дженни. Она кивнула. Прошли три вала, каждый из них чуть приподнимал корму. Наконец Дженни махнула рукой, но я уже и сам видел эту огромную курчавую волну, которая была намного выше остальных. Её белый гребень кипел и изгибался. Когда она, подняв тучи брызг, ударила в корму, я кивнул Дженни. Стук лебёдки, похожий на пальбу отбойного молотка, заглушил гром, с которым волна обрушилась на пляж. Я почувствовал, как поднимается корма. Трос с моего борта натянулся как струна. Он убегал к покрытым кипящей пеной рифам. Что же будет? Либо «Трикала» сдвинется с места, либо лопнет трос. Барабан лебёдки медленно крутился, мотор натужно ревел, и я с замиранием сердца ждал, что вот-вот где-то что-то сорвётся. Внезапно барабан пошёл быстрее и легче, под кормой «Трикалы» была новая волна. Я посмотрел на вторую лебёдку, там барабан тоже пошёл свободнее. Судно сползало на воду. Я поднял руку, и мы остановили лебёдки. Волна отхлынула. Насколько «Трикала» продвинулась к воде, сказать было нельзя, но, по-моему, на этой волне мы намотали не меньше тридцати футов троса. Правда, несколько футов составила растяжка. Мы стали ждать следующей большой волны. Теперь даже мелкие легко поднимали корму «Трикалы», и временами я готов был поклясться, что мы на плаву. Я не отважился ждать слишком долго, потому что судно, по-прежнему падавшее со скрежетом на пляж, теперь могло биться кормой о камни. Заметив довольно крупную волну, я кивнул Дженни. Вновь натянулись тросы, и барабаны принялись наматывать их. «Трикала» опять пришла в движение, но внезапно моя лебёдка взревела без нагрузки. Трос выскочил из воды, гигантской змеей взмыл в воздух и ударил по трубе парохода. То ли он проржавел, то ли его перерезало острым камнем в рифах. Пока мой трос, извиваясь, летел по воздуху, я взглянул на лебёдку, которой управляла Дженни. Теперь вся тяжесть судна была на ней, но барабан вращался без натуги, наматывая трос, и мотор не был перегружен. Я знаком велел Дженни не останавливать его. «Трикала» уже довольно легко скользила кормой вперёд. Волна откатилась. Дженни выключила лебёдку. Посмотрев на бак, я увидел, что тросы, прикреплённые к чёрным утёсам, туго натянуты. На этот раз «Трикала» не рухнула с грохотом на гальку. Я крикнул Берту, чтобы он отдал тросы вовсе, и рубанул рукой по воздуху. Мгновение спустя тросы упали с носа в воду. Лебёдка тянула «Трикалу» до тех пор, пока не встали над якорем. Мы запустили помпы и начали выравнивать судно, перекладывая груз. Прошлой ночью так облегчили кормовой трюм, что теперь корма задралась в воздух. Пока Мак бился с машиной, мы принялись вчетвером освобождать носовые трюмы. Время летело быстро. Якоря держали. Помпы, работавшие на полную мощность, справлялись с поступавшей водой. К вечеру ветер сменился на западный, и остров опять защищал нас. Спасность быть выброшенными на берег миновала, уровень моря быстро понижался. К трём часам мы устранили дифферент. Мак вышел из машинного отделения и сообщил, что система питания прочищена. Он пообещал развести пары, как только снова соберёт трубопровод. Теперь было ясно, что мы в безопасности, и я уснул прямо на камбузе перед печкой…

После бритья и завтрака Мак повёл нас в машинное отделение. Здесь было жарко, кипела жизнь. Заработал один из главных котлов, по краям стальной заслонки топки виднелось красное пламя. Включился счётчик давления.

– Левую машину запущу ещё до полудня, – с улыбкой пообещал Мак. По-моему, это был первый и последний раз, когда я видел, как Мак улыбается. Он был похож на школьника, который хвастается новой игрушкой.

Над трубой клубились чёрные тучи дыма. Мы с Дженни стояли на мостике, и я прикидывал, как лучше вести судно. Ни я, ни Дженни толком ничего в этом не смыслили. Кроме Мака, никто из нас никогда не плавал на пароходах, да и он разбирался только в машинах.

– Если повезёт, будем дома через две недели, – сказал я и поцеловал Дженни. Она со смехом пожала мне руку.

– Пока нам везло. Если не считать «Айлин Мор»… Мы пошли в рулевую рубку и стали проверять приборы, переговорные трубы, комплектность карт. Пробыв там час, мы услышали крики Берта и топот его ног по трапу мостика. Я вышел из рубки.

– Смотри! – выпалил он, указывая рукой в сторону рифов. У южного устья прохода о шпиль разбилась волна, разлетевшись тучей брызг. Когда море чуть успокоилось, я увидел за проходом короткую трубу маленького судёнышка. В следующий миг я разглядел его чёрный нос, с которого стекала пенная вода. Нос был задран кверху, и создавалось впечатление, будто там всплывала подлодка. Форштевень смотрел прямо в проход. Я почувствовал, как нервы мои натянулись.

– Что это? – спросила подошедшая Дженни и вздрогнула, когда в пене прибоя мелькнула чёрная труба. Судёнышко уже было в проходе. Ударила волна, и труба резко пошатнулась, потом выпрямилась – точно так же, как мачта «Айлин Мор». На мгновение мы ясно увидели буксир, потом его поглотили брызги. В следующий миг буксир выскочил из прохода и попал на более спокойную воду. Нас разделяло менее полумили.

Это был буксир Хэлси.

– Берт, тащи винтовки, живо! – приказал я. – И патроны. Через несколько минут мы заняли «огневые позиции», оставив Мака приглядывать за машиной. Если удастся развести пары, прежде чем Хэлси возьмёт нас на абордаж, мы, вероятно, сможем спастись. Дженни и я засели с винтовками на мостике, защищённом бронированными боковинами. Зелински с Бертом расположились на корме. Кроме винтовок у нас было по револьверу. Буксир пошёл прямо на нас. Я отчётливо слышал, как звякнул его машинный телеграф, когда они дали малый вперёд. В бинокль мне был виден стоявший на мостике Хзлси. Его чёрная борода поседела от соли. Он был без фуражки, и длинные чёрные космы свешивались ему на лицо. Рядом с Хэлси стоял прямой и долговязый Хендрик.

– Он попробует сразу взять нас на абордаж? – спросила Дженни.

– Нет, сначала окликнет, – ответил я. – Он не знает, кто на борту, и попытается это выяснить, прежде чем возьмётся за дело.

– Джим! Помнишь, что сказал Берт? Когда Хэлси завладеет серебром, он бросит свою команду здесь, и Рэнкина, наверное, тоже. Должно быть, кроме тех пятерых, что спаслись с «Трикалы», на борту есть ещё люди. Если удастся настращать их и сыграть на этом… – Она поднялась на ноги. – В рубке есть мегафон. Это был шанс. Во всяком случае, шанс выиграть время. Я схватил переговорную трубку, шедшую в машинное отделение, и позвал Мака.

– Это вы, мистер Варди? – донёсся его далёкий тихий голос.

– Да. Хэлси пожаловал. Скоро ты запустишь левый двигатель?

– Э… через час, раньше не обещаю.

– Хорошо. Я на мостике. Как только будет готово, немедленно сообщи.

Появись Хэлси двумя часами позднее, мы смогли бы ускользнуть от него. Похоже, удача изменила нам.

Вернулась Дженни и вручила мне мегафон. Вода под винтами буксира вспенилась, когда он дал задний ход и лёг в дрейф на расстоянии полёта брошенного камня.

– Ахой, «Трикала»! – донёсся из громкоговорителя голос Хэлси. – Кто на борту?

И чуть погодя:

– Ахой, «Трикала», это спасательный буксир «Темпест», выполняющий задание британского адмиралтейства!

Он, конечно же, лгал. Но теперь стало ясно, что он не предполагал застать тут нас с Бертом.

– Ахой, «Трикала»! – в третий раз заорал он. – Есть кто на борту? Я поднёс микрофон к губам и, не высовываясь из-за укрытия, крикнул:

– Ахой, «Темпест»! «Трикала» вызывает команду «Темпеста»! С вами говорит несостоявшийся офицер британской армии. Именем короля я овладел «Трикалой» и грузом серебра, который находится на борту. Далее. Приказываю выдать мне капитана Хэлси, обвиняемого в убийстве двадцати трёх членов команды «Трикалы», также его сообщников: Хендрика, бывшего первого помощника капитана «Трикалы», и двух матросов, Юкса и Ивэнса. Эти лица должны быть доставлены на борт нашего судна в наручниках. Предупреждаю, что если вы, повинуясь приказаниям обвиняемого, совершите пиратский акт, то вас, вполне возможно, постигнет та же судьба, что и команду «Трикалы». Хэлси – убийца и… На буксире включили сирену, и мой голос утонул в её г ое. За кормой завертелись винты, вода вскипела, и буксирчик пошёл прочь, развернувшись по широкой дуге. Сирена ревела, над трубой виднелось белое перышко пара.

– Потрясающе, Джим! – воскликнула Дженни, схватив меня за руку. – Ты нагнал на него страху.

Меня охватило радостное возбуждение, но оно быстро прошло. Хэлси вернётся. Полмиллиона в серебряных слитках – такая приманка скоро развеет тревожные сомнения его команды. Да и добился я немногого: выиграл толику времени, сообщил Хэлси, с кем он имеет дело, вот и всё.

– Как он теперь поступит, а? – спросила Дженни.

– Попытается воодушевить свою команду горячей речью и вернётся, – ответил я.

– Он пойдёт на абордаж?

– Бог знает. Лично я на его месте перерезал бы якорные цепи. Гогда «Трикала» через несколько минут оказалась бы вон на тех скалах, и он мог бы не спеша расправиться с нами. Буксирчик лёг в дрейф примерно в полумиле к северу от нас, внутри рифового пояса. В бинокль мне было видно, как его команда собралась на баке под мостиком. Я насчитал около десяти человек. Стоя на мостике, Хэлси обращался к ним с речью. С кормы едва слышно донёсся голос Берта. Я перешёл на левую сторону мостика, чтобы посмотреть, зачем он меня зовёт. Берт стоял возле трёхдюймовки, кивал мне и указывал на орудие. Потом он открыл один из ящиков, вынул снаряд и сделал движение, как будто загоняет его в казённик.

В следующий миг я уже скатился по трапу мостика и бежал на корму. Мне и в голову не приходило, что эти древние проржавевшие орудия можно пустить в дело. Если они ещё способны стрелять, мы спасены.

Когда я подошёл, Берт возился с казёнником. Оглядевшись, он ухмыльнулся и сказал:

– Чёрт знает, будет оно работать или нет. Во всяком случае, затвор открыть удалось. Вертикальная наводка в норме, горизонтальная чуть заедает. Может, попробуем, а? Орудие смазывали, хотя и очень давно. Ржавчина на стволе только-только начинает шелушиться. Пятьдесят шансов из ста, что его разорвёт, но если другого выхода нет, надо рискнуть.

Я заколебался. С виду орудие казалось проржавевшим насквозь. Его больше года щедро омывало волнами.

– А может, лучше пальнуть из носового? – предложил я.

– Я его ещё не смотрел. Может, оно и получше, но я сомневаюсь: оно всё время стояло дулом к ветру. Всё равно мы уже не успеем – вон этот чёртов буксир, опять сюда плывёт. Буксир развернулся и вновь направился к нам.

– Наводи по горизонтали, – велел мне Берт. – Вертикаль и выстрел – моя забота.

Он открыл затвор и загнал снаряд в казённик. Тот с лязгом захлопнулся. Я попросил стоявшего рядом Зелински сбегать на мостик за мегафоном.

– Надо их предупредить, – сказал я. – Если не остановятся, пустим снаряд у них перед носом.

Берт взгромоздился на сиденье наводчика.

– На этом снаряде нулевой запал. Не забывай о тросе, – предостерёг он, когда я забрался на второе сиденье. Он имел в виду трос, который был прикреплён к якорю, брошенному в воду Зелински. Трос лежал на палубе недалеко от меня и не был натянут. «Трикала» стояла носом к ветру, и я мог не опасаться внезапного натяжения этого троса.

Буксир быстро приближался. На палубах не было ни души. Хэлси дал своим людям приказ укрыться. На мостике стояли Юкс, Ивэнс и Хендрик, я видел их в бинокль. У Юкса и Ивэнса были винтовки.

Зелински подал мне мегафон. Буксир сбавил ход. Как я и думал, он направлялся к тому месту, где якорный трос уходил под воду. Когда буксир подденет его носом, команда перепилит трос ножовкой, а потом, сделает то же самое с носовой якорной цепью. Я поднёс рупор к губам и заорал:

– Ахой, «Темпест»! Если вы не отвернёте, я открываю огонь!

– Идут прежним курсом, – сказал Берт. – Влепим им? Мы навели орудие, и я с замиранием сердца приказал:

– Огонь!

Вспыхнуло пламя, раздался взрыв, от которого у меня зазвенело в ушах, и в тот же миг огромный водяной столб взметнулся перед самым форштевнем буксира.

– Хар-рош! – гаркнул Берт. – Это приведет их в чувство. Он уже спрыгнул с сиденья и загонял в казённик второй снаряд. Я сидел, слегка ошеломлённый тем, что орудие выстрелило и мы всё ещё живы. По палубам «Темпеста» метались люди. Мы сидели прямо над ними и могли стрелять в упор. Они это знали. Я увидел, как кто-то на мостике отчаянно крутит штурвал. Лязгнул машинный телеграф, винты вспороли белую воду за кормой.

– Гляди. Они хотят обрубить наш якорный трос! Лихорадочно пытаясь отвернуть, они, похоже, напрочь забыли об этом тросе. Я думал, он сорвёт им мостик, трубу и всё остальное, что торчит над палубой. Но буксир врезался в трос форштевнем и потащил его. Получилась громадная петля. Вдруг я услышал голос Дженни:

– Джим, берегись троса! В тот же миг трос выскочил из воды и хлестнул по воздуху, как тетива лука. Что-то взлетело с палубы и с треском ударилось о моё сиденье. Меня пронзила жгучая боль, потом я почувствовал, что падаю вниз, и стал терять сознание. Наступила темнота. Я пришёл в себя на дне шлюпки, рядом с моей головой – нога, обутая в морской сапог. Одежда промокла, я дрожал от холода. Шлюпка неистово плясала, мерно поскрипывали вёсла. Я посмотрел вверх и увидел на фоне серого неба чьи-то колени, заслонявшие от меня лицо этого человека. Он опустил голову и поглядел на меня. Это был Хендрик. Теперь я понял, что меня сбросило с кормы «Трикалы» ударом троса. Ветром и течением повлекло к буксиру. Хэлси спустил шлюпку. Берт, наверное, испугался открывать огонь. Или они пригрозили застрелить меня, если он это сделает. Я шевельнулся на жёстких досках, но мой бок пронзила такая боль, что я, кажется, снова потерял сознание. Когда очнулся, меня вытаскивали из шлюпки.

– Он в сознании, мистер Хендрик? – услышал я голос Хэлси.

– Да, всё в порядке. На ногах и на спине изрядные кровоподтёки, но это пустяки.

Меня снесли по трапу, втащили в крохотную каюту и швырнули на койку. Хендрик и Хзлси остались со мной. Халси пододвинул стул и сел.

– Ну-с, милый мальчик, может быть, теперь вы расскажете мне, как очутились на борту «Трикалы»? – голос его звучал мягко и вкрадчиво, как у женщины, но был холодным и бесцветным.

– Что вы со мной сделаете? – спросил я, стараясь говорить ровным, спокойным тоном.

– Это зависит от вас и ваших друзей, – отвечал он. – Ну, рассказывайте. Вы с Куком явились на борт «Темпеста» в Ньюкасле и узнали от Рэнкина, где находится «Трикала». Что было потом?

– Мы достали яхту и пошли к Скале Мзддона, – ответил я.

– Как достали? Сколько вас тут?

– Несколько человек, – уклончиво ответил я. Хэлси прищёлкнул языком.

– Пожалуйста, поточнее, Варди. Сколько вас?

– А вы сами узнайте, – предложил я. Я был напуган, но уже владел собой.

Он засмеялся злым невесёлым смехом.

– У нас есть способ заставить вас говорить. О, погодите-ка, я видел на борту женщину. Она очень похожа на мисс Соррел, которая села с вами на плот, когда мы покидали «Трикалу». Это мисс Соррел? – внезапно его голос зазвучал резко. Хэлси склонился ко мне. – Ну, Варди?

Я приготовился к удару, но вспышка ярости быстро прошла, и Хэлси откинулся на спинку стула.

– Понятно, – продолжал он. – Это мисс Соррел, и она влюблена в вас, иначе ни за что не потащилась бы сюда. Что ж, это упрощает дело, – он снова хихикнул. – Я дам вам шанс, Варди. Посоветуйте своим друзьям сдаться. Вы – беглые заключённые, закон против вас. Но если мне позволят без помех подняться на борт «Трикалы», то по возвращении в Англию…

– Я не дурак, – перебил я его. – Вы не намерены возвращаться в Англию вместе со своей командой, не говоря уж о нас. Вы бросите их точно так же, как бросили команду «Трикалы», и возьмёте с собой только свою старую шайку.

Он вздохнул.

– Ну-ну, мой мальчик. У вас просто разыгралось нездоровое воображение. Что ж, я вас покидаю. Поразмыслите о вашем положении. В суде захват «Трикалы» и стрельбу по нашему буксиру расценят как акт пиратства.

– А как расценят ваши действия? Например, то, что выбросили судно на этот пляж? – парировал я. Хэлси рассмеялся.

– Да, – сказал он, – вынужден признать, что мне не хотелось бы доводить дело до суда. Я вношу предложение. Если после моего возвращения в порт власти недосчитаются какого-то количества серебра, я смогу заявить, что мне не удалось поднять со дна всё до последней крошки. Что, если я высажу вас и ваших друзей… ну, скажем, в Тромсё, в Норвегии? Человек с деньгами всегда может скрыться. Подумайте об этом, друг мой, а я пока пойду и надавлю на ваших приятелей. – Он с улыбочкой покачал головой. – Ах, Ромео, Ромео… Идёмте, мистер Хендрик. Думается, пора кликнуть Джульетту. Его зловещий смех ещё долго звенел у меня в ушах. Вскоре на палубе ожил громкоговоритель:

– «Темпест» вызывает «Трикалу», – голос Хэлси звучал слабо и глухо. – Если вы не сдадите судно и серебро в течение часа, я повешу Варди за пиратство.

Он повторил своё заявление ещё раз и отключил громкоговоритель. Я вспомнил команду «Трикалы» и историю с «Пинангом». Хзлси не блефовал. Либо через час я буду болтаться на верёвке, либо Дженни и Берт сдадут судно. В любом случае конец один – смерть. Хэлси не станет убивать нас, а просто бросит на Скале Мэддона и предоставит умирать естественной смертью. Это поможет ему зализать муки совести. На миг я потерял рассудок, но в конце концов заставил себя успокоиться и сесть на койке. Я должен найти путь к спасению. Я должен удрать с буксира.

X. ДИНАМИТ

Я мало-помалу успокоился. Должен же найтись какой-то выход. Переборки в каюте были деревянные, но прочные. Топот резиновых сапог раздавался над самой моей головой. Я посмотрел вверх. В палубе был люк, а в стене – крохотный иллюминатор дюймов шести в диаметре. Я встал на стул и, открыв заслонку, увидел чьи-то расставленные ноги, а в полумиле от буксира – ржавую «Трикалу». Даже будь иллюминатор пошире, всё равно полмили мне в такой холодной воде не проплыть. Вдруг я услышал чей-то разговор:

– Ты когда-нибудь видывал такое, Вилл? Я двадцать три года хожу по морям и не припомню, чтобы людей вешали за пиратство. Даже если он и пират, всё равно вешать без суда нельзя, это убийство. Ноги переступили по палубе, заслонив от меня «Трикалу».

– Убийство? – послышался второй голос. – Не знаю, может, и так. В любом случае мне это совсем не нравится. Капитан, должно быть, сдурел. Да и может ли Хэлси судить, что пиратство, а что не пиратство? Ты можешь мне сказать, почему погибла вся команда «Трикалы»?

– Не оглядывайтесь, – тихо проговорил я в иллюминатор. – Стойте, как стоите. Я могу дать вам ответ. Шлюпки «Трикалы» были испорчены специально, чтобы погубить команду. В ту ночь было убито двадцать три человека. Главные виновники – Хэлси и Хендрик.

– Откуда ты знаешь? – спросил голос с ирландским акцентом.

– Я спасся на плоту, – ответил я. – Это – правда, и от неё может зависит ваша жизнь. Хэлси возьмёт с собой в Англию только людей из своей старой команды. Остальных бросят на Скале Мэддона, как только серебро будет перегружено на буксир, а «Трикала» уничтожена. Вы меня понимаете?

Они не ответили.

– Хэлси выдал команде оружие? – спросил я.

– Нет, вооружены только он сам, помощник и двое из старой команды, Юкс и Иване.

– Значит, вы в его руках. А как там Рэнкин?

– Он чего-то боится. Оружие есть только у четверых.

– Попросите Рэнкина прийти сюда. Скажите, что с ним будет говорить Варди. Дело жизни и смерти, так ему и передайте. И расскажите всем остальным то, что услышали от меня. И учтите, если вы не поторопитесь, ваши кости будут валяться на Скале Мэддона.

– Это правда, что ты осуждённый?

– Да. Я пытался предостеречь команду «Трикалы», и меня упекли за бунт на корабле. Довольно вопросов. Если вам дорога жизнь, захватите судно.

Несколько секунд они стояли без движения, потом ирландец сказал:

– Пошли, Вилл, я хочу поговорить с Джессопом. Это был лишь слабый лучик надежды, но я воспрянул духом. Минуты тянулись медленно. Кто такой этот Джессоп? Поверили они мне или нет? Успеют ли что-нибудь предпринять, прежде чем Хэлси осуществит свою угрозу?

Я принялся осматривать каюту, скорее, чтобы занять себя, чем из любопытства. Сидеть и ничего не делать было слишком мучительно. На полочке возле койки стояли книги по морскому делу, сочинения Шекспира, полный Бернард Шоу, кое-что из Юджина О'Нила. С внезапным любопытством я вытащил из ящика стола кипу писем. Вскоре я уже вовсю рылся в вещах капитана Хэлси, забыв, что мне осталось жить меньше часа. Я хотел отыскать какой-нибудь ключик к прошлому этого человека. И я нашёл его. В отдельном конверте, помимо писем от жены, адвокатов и деловых партнёров из Шанхая и Кантона, лежали газетные вырезки. Там я обнаружил фотографию, точно такую же, как в «Театрале», а под ней подпись: «Исчезновение Лео Фудса, подозреваемого в поджоге». Ниже шёл текст: «Молодой актёр Шекспировского театра Лео Фудс разыскивается в связи с пожаром в айлингтонском театре, случившимся 25 января и унесшим десять жизней. Фудс, бывший владельцем этого театра, бесследно исчез. Полагают, что он влез в долги, а театр был застрахован на крупную сумму. Пожар начался в оркестровой яме. Один из рабочих сцены видел, как незадолго до этого оттуда выходил Лео Фудс. Полиции выдан ордер на его арест. Подразумевается, что наряду с обвинением в поджоге Фудсу будет предъявлено обвинение в убийстве». В остальных вырезках сообщалось примерно то же. Все они были вырезаны из газет за февраль 1922 года. Запихнув их обратно в конверт, я сунул его в карман. В этот миг кто-то тихо позвал меня по имени. Напротив иллюминатора, привалившись спиной к леерам, стоял Рэнкин. Лицо у него было бледное и рыхлое. Наши взгляды встретились, потом он отвернулся.

– Говорят, ты хотел меня видеть, – тихонько сказал он, нервно теребя дрожащей рукой золочёную пуговицу на кителе.

– Да, – ответил я. – Тебя бросят на Скале Мэддона вместе с остальной командой.

– Откуда ты знаешь? – Его глаза безумно сверкнули.

– Я обвинил Хэлси в намерении оставить тут команду. Он сказал, что я прав и что вместе с командой бросят и эту «трусливую свинью Рэнкина», чтобы составил им компанию. Это была ложь, но он поверил мне. Поверил потому, что и сам этого боялся.

– Что я могу поделать? – спросил он. – Чего ты хочешь? Я знал, что так оно и будет, знал с той самой ночи в Ньюкасле…

– Ты мог бы послать радиограмму?

– Нет. На вторые сутки плавания Хэлси разбил аппаратуру под тем предлогом, что необходимо блюсти полную секретность. Но я понял, почему он не хочет, чтобы радио работало.

– Расскажи команде про свои опасения.

– Они мне не доверяют. Их обуяла жажда денег. Да и вообще, это тёртый народ.

– Но теперь они напуганы, – сказал я. – Тут есть какой-то Джессоп, да?

– Да, американец. Самый матёрый из всех.

– Иди и переговори с ним. У тебя есть оружие?

– Револьвер. Я припрятал его в каюте. Слушай, Варди, если я помогу тебе выкрутиться, ты дашь на суде показания в мою пользу?

– Дам, – пообещал я. – К убийству команды «Трикалы» ты причастен лишь косвенно. В худшем случае тебе грозит какой-нибудь мягкий приговор. А может, мы сумеем и вовсе тебя вытащить. Во всяком случае, я сделаю всё, что в моих силах. Послышался топот ног по трапу, я прикрыл иллюминатор. В замке повернулся ключ. Я сел и закрыл лицо руками. В дверях стоял Хендрик. Он оглядел каюту, заметил иллюминатор и вышел, ничего не сказав. Но вскоре явился Юкс, чтобы исполнять обязанности тюремщика. Хендрик видел Рэнкина на палубе против иллюминатора и всё понял.

Вновь потянулись минуты ожидания. У меня больше не было возможности снестись с командой буксира, но чувствовал себя спокойнее, хотя лоб мой покрывала испарина, как при лихорадке. Наконец с мостика донёсся слабый звон машинного телеграфа, и судёнышко мелко задрожало. Закрутились винты, я слышал, как под бортом буксира плещутся водовороты. Через несколько минут снова звякнул телеграф, и дрожь прекратилась. Потом я услышал голос Хендрика, он приказывал всем матросам собраться на баке. У меня над головой затопали ноги, ключ в замке повернулся, и вошёл Хендрик с куском плетёной верёвки в руках. Он связал мне руки за спиной и потащил на палубу. Буксир стоял примерно в четырёх кабельтовых от кормы «Трикалы». На палубе ржавого заброшенного парохода не было видно никаких признаков жизни. Меня втолкнули на мостик, по которому вышагивал Хэлси. Ивэнс стоял за штурвалом, на плече у него болталась винтовка, из кармана торчала рукоять пистолета. Матросы сгрудились под мостиком. У них был суровый вид. С прикреплённого к мачте блока свисала верёвка с петлёй на конце. Хэлси остановился и повернулся ко мне.

– Если вы велите вашим друзьям сдать «Трикалу» и серебро, я высажу вас на какой-нибудь берег в целости и сохранности, – сказал он.

– Уж конечно, – громко ответил я. – На берег Скалы Мэддона, где вы намерены оставить этих несчастных парней. Я кивнул на команду. Из толпы стоявших с задранными головами матросов послышался тихий ропот.

– Заткните ему глотку! – резко приказал Хэлси. Юкс запихнул мне в рот грязный платок и закрепил его верёвкой.

– Он у нас запоёт по-другому, когда почувствует, как петля кусает его за шейку, – сказал Хэлси и вновь принялся расхаживать туда-сюда по мостику. К матросам присоединились ещё несколько человек, теперь их было около десятка.

– Приглядывайте за ними, – шепнул Хэлси Хендрику. – Они напуганы, и я им не доверяю. И следите за Рэнкиным. Тот появился откуда-то с кормы и взошёл по трапу на мостик. Лицо его искажали гримасы, глаза лихорадочно блестели.

– Мистер Рэнкин, – сказал ему Хэлси. – Если вас не затруднит, оставайтесь внизу с матросами.

Рэнкин остановился и разинул рот. Он постоял, словно заворожённый взглядом Хэлси, потом спустился на бак и смешался толпой матросов. Хэлси подошёл к козырьку мостика.

– Матросы! – театрально вскричал он и воздел руку к небу, будто Антоний, призывающий к молчанию римскую чернь. – Матросы! Я созвал вас, чтобы вы присутствовали при казни человека, виновного в морском разбое. Этот человек, осуждённый за бунт на корабле, совершил побег из Дартмура и…

– Капитан Хэлси, – перебил его долговязый тощий матрос, – когда мы отправлялись с вами в плавание, нам и в голову не приходило, что мы станем соучастниками убийства.

– Кто тут говорит про убийство? – бородка Хэлси дёрнулась. – Это казнь, а не убийство.

– Международное морское право запрещает вешать людей без суда.

– Когда мне понадобится ваше мнение, я спрошу его, Джессоп, – голос Хэлси звучал почти как рык. Но американец не уступал, и я вдруг начал надеяться.

– Вот что, капитан. Мы считаем, что парень имеет право на судебное разбирательство его дела. Хэлси ударил кулаком по поручням мостика.

– Заткнись, собака бунтарская! – заорал он. – Иначе я закую тебя в кандалы! Держите оружие наготове, – быстро шепнул Хэлси Хендрику. – И следите за Рэнкиным. Он что-то нервничает. Хэлси снова повернулся к команде.

– Матросы! – воскликнул он, прерывая поднявшийся ропот. – На карте полмиллиона фунтов стерлингов, и сейчас не время вдаваться во все тонкости международного морского права. Нам надо подняться на борт «Трикалы», и если для достижения этой цели придётся удушить беглого бунтовщика, значит, давайте удушим его, как бы это ни было нам неприятно. Либо он велит своим людям сдать судно, либо мы вздёрнем его. Ну-с, Варди? – спросил он, оборачиваясь ко мне.

Я закивал головой и принялся мычать с таким видом, будто прошу слова.

– Пусть говорит, – негромко потребовали несколько человек из команды, и Хэлси отвязал мой кляп.

– Вот микрофон громкоговорителя, – сказал он, резким движением протягивая мне чёрную бакелитовую коробочку.

– Сначала я вас кое о чём спрошу, – громко произнёс я, чтобы меня слышала команда. – Как вы намерены обойтись с этими людьми, когда завладеете серебром? Вы бросите их точно так же, как бросили…

Он ударил меня кулаком в лицо, и я повалился на стоявшего за моей спиной Юкса. В тот же миг Хендрик крикнул:

– Берегитесь, сэр!

Толпа на баке раздалась в стороны, и я увидел Рэнкина с пистолетом в руках.

– Бросьте оружие, Рэнкин, – приказал Хэлси. Но Рэнкин, дрожа словно в лихорадке, навёл пистолет на капитана. Совсем рядом со мной сверкнула вспышка, и раздался оглушительный гром. Рэнкин разинул рот, по лицу его пробежала гримаса удивления, в уголке рта показалась струйка крови. Он глухо закашлялся и осел на палубу. Хэлси шагнул вперёд. Пистолет у него в руке дымился. Капитан посмотрел вниз на свою ошеломлённую команду.

– Бунт, да? Что ж, я застрелю первого, кто сделает шаг вперёд. Оробевшие матросы в страхе примолкли, Хендрик дёрнул свихнувшегося Хэлси за рукав и указал на «Трикалу».

– Они навели на нас орудие, капитан. Может, благоразумнее было бы не рисковать?

– Пока Варди жив, они не осмелятся выстрелить.

– А что, если дождаться ночи и взять их на абордаж в темноте? Хэлси ядовито засмеялся.

– Команда напугана и бунтует. У нас нет другого выхода, мистер Хендрик. Юкс, накиньте ему на шею петлю и поставьте его на верхнюю ступеньку трапа.

Пенька была шершавая и мокрая. Я провёл языком по разбитым губам, во рту стоял солёный привкус крови. Теперь команда уже ничем мне не поможет. Она безоружна, и Хэлси держит её в руках. Осталось только одно.

– Капитан, – сказал я, – давайте микрофон. Ваша взяла. Он заколебался, буравя меня своими чёрными глазами и пытаясь угадать, что я задумал. Похоже, у меня был достаточно убитый вид, потому что Хэлси поднёс микрофон к моему лицу.

– Берт! – крикнул я.

Он сидел на месте наводчика. Второе сиденье занимала Дженни. Дуло орудия было нацелено на буксир.

– Берт, слушай мою команду! Огонь! Кто-то снова ударил меня кулаком по лицу, потом я услышал доносившийся из громкоговорителя голос Хэлси:

– Остановитесь! Как только вы выстрелите, я убью Варди. Слушайте внимательно. Сейчас мы отойдём от вас подальше. Даю вам четверть часа, чтобы покинуть «Трикалу». Если по истечении этого срока вы останетесь на борту, Варди будет повешен. В ответ донёсся усиленный рупором голос Берта:

– Вот что, капитан Хэлси. Как только ноги Варди оторвутся от палубы, я подниму вас всех на воздух. И не пытайтесь отплыть, иначе я открою огонь. Матросы «Темпеста», человек, стоящий на мостике, – убийца-маньяк. Если у вас не хватит духу схватить его, он прикончит вас так же, как прикончил…

– Оба двигателя – полный вперёд! – приказал Хэлси. Хендрик подскочил к ручке машинного телеграфа и дважды резко дёрнул её.

– Есть полный вперёд, сэр! – доложил он. Винты вгрызлись в воду, и мостик задрожал. Увидев, как за кормой буксира вскипает пена, Берт крикнул:

– Глушите моторы! Команда возроптала, и я услышал крик американца Джессопа.

– Остановитесь, капитан, ради Бога!

– Приготовьте револьвер, мистер Хендрик, – приказал Хэлси. – Назад, вы! – рявкнул он на матросов.

В тот же миг прогремел взрыв, и всё вокруг потонуло в огромном столбе воды. Меня швырнуло на поручни мостика, я поскользнулся и упал.

Я увидел на фоне неба трубу. Она валилась вперёд. Хендрик, спина которого была прижата к штурвалу, тоже заметил её. Я помню, как он разинул рот, но у меня заложило уши, и я ничего не слышал. Труба снесла ограждение мостика и рухнула на Хендрика. Паровой гудок впился ему в живот.

Потом мостик медленно обвалился, и мы упали в толпу матросов. Поднявшись на ноги, я обнаружил, что на шее у меня больше нет верёвки. В борту буксира, в самой серёдке, зияла огромная пробоина, из которой вырывались сполохи огня. Я услышал приглушённые крики и рёв пара. Кто-то перерезал мои путы. Я увидел, как американец разоружает пытавшегося встать Хэлси. Тело Хендрика лежало в луже крови. Юкс метался по палубе, спотыкаясь и прижав ладони к глазам. Обезоруженный и ошалевший Ивэнс стоял рядом.

Кажется, Джессопу удалось призвать матросов к порядку. Они бросились на корму и спустили две шлюпки. Кто-то схватил меня за руку и спихнул в одну из них. Когда мы отвалили от борта буксира, я увидел рвущееся из пробоины пламя и чёрный дым, который клубился над тем местом, где была труба. Я поднял голову и увидел бегущего на корму Хэлси. Он умолял пустить его в шлюпку, но Джессоп только рассмеялся в ответ,

– Иди расскажи о своей беде команде «Трикалы»! – крикнул он и, повернувшись к сидевшим на вёслах матросам, приказал: – Навались. Вы что, ребята, с ума посходили? Огонь вот-вот доберётся до динамита. Навали-ись!

Юкс и Ивэнс изо всех сил налегли на вёсла. Хэлси на палубе буксира лихорадочно резал канаты, крепившие плот. Освободив плот, он обнаружил, что не в силах поднять его в одиночку. Казалось, он сошёл с ума от страха. Дико озираясь, он схватил какуюто корзину и принялся тушить ею огонь. Я повернулся к Джессопу.

– Сколько там динамита?

– Похоже, старик Хэлси хотел, чтобы от «Трикалы» и следа не осталось.

– Вы знали об этом, когда отказали Хэлси в праве сойти в шлюпку?

– Слушайте, мистер, я вас спас или нет? А ему в шлюпке не хватило места, вот и весь сказ. И забудьте о Хэлси. Пусть теперь хлебнёт микстурки собственного изготовления. Над нами навис ржавый борт «Трикалы», и я услышал крик Берта:

– Ты цел, Джим?

– Всё в порядке, – ответил я. Рядом со шлюпкой в воду плюхнулся верёвочный трап, и я взобрался по нему на палубу. Я чувствовал слабость в ногах, моё разбитое лицо опухло. Шелушащаяся от ржавчины палуба показалась мне родным домом. Дженни повисла у меня на шее, смеясь и плача одновременно. Я погладил её по голове. Мне не верилось, что я провёл на борту «Темпеста» лишь час с небольшим. Я повернулся к Берту.

– Построй матросов на палубе, Я должен кое-что им сказать. Один за другим они взобрались на борт. Кое у кого было оружие, изъятое у Хэлси и его сообщников. Берт разоружил матросов и выстроил у леерного ограждения. Потом он посмотрел за корму и воскликнул:

– Эй, гляньте-ка на буксир! Вон как огонь раздуло! Мы столпились у фальшборта. Буксир был похож на брандер, на пылающий факел. Ветер отнёс огонь на корму. И в самой середине этого пекла обезумевший Хэлси бился с плотом, стараясь спихнуть его за борт. Ему удалось поднять один край плота на планшир. Фигура Хэлси чётко выделялась на фоне пламени. Каким-то нечеловеческим усилием он сумел взять второй конец плота на плечо и выпрямиться. Плот с плеском упал в воду, и в этот миг в чреве буксира прогремело несколько коротких сухих взрывов, а потом всё судно разлетелось на куски, пламя и обломки взмыли высоко в воздух, послышался оглушительный рёв. От «Темпеста» остались только нос и корма, они медленно задрались кверху и ушли под воду. Облако тёмного пара зависло над местом гибели буксира, оно имело форму дымного колечка. Потом ветер разорвал его на длинные космы.

– Вот как кончил наш Хэлси, – пожав плечами, проговорил Берт. – Не могу сказать, что буду тосковать по нему. Так, ребята, а ну, построились! Эй, ты! – крикнул он перепуганному Юксу. – Хватит бормотать молитвы за упокой его души! Я подошёл к американцу.

– Надеюсь, вы понимаете моё положение. На борту огромные ценности, и у меня не хватает людей. Вас отведут в кают-компанию и посадят под замок до тех пор, пока мы не попадём на морские пути. Если вы не станете причинять нам беспокойств, то по возвращении в порт я дам вам сойти на берег и скрыться. В любом случае я помогу вам доказать вашу невиновность на дознании. Юкс и Ивэнс, на вас наденут наручники. Есть среди вас радист? Джессоп указал на низкорослого матроса с хитрющими глазками и курчавыми светлыми волосами.

– Вы пойдёте в радиорубку и немедленно приступите к ремонту аппаратуры. Мне нужна связь с береговыми станциями, и как можно скорее. – Я повернулся к Берту. – Отведи их в кубрик. Дженни, что слышно из машинного отделения?

– Не знаю. Мы так волновались за тебя, что нам было не до машинного отделения.

– Ладно, пошли на мостик, поговорим с Маком. Должно быть, он уже развёл пары. Надо убираться отсюда, пока море спокойное. Мак сообщил, что можно отправляться в путь, и пообещал к завтрашнему утру запустить машину, если всё будет хорошо. Через пять минут Берт и Зелински пришли на мостик. Увешанные с ног до головы всевозможным оружием, они были похожи на двух разбойников.

– Поднимайте якорь, – велел я им. – Кормовой трос можете вовсе вытравить. Мы уходим отсюда.

– Вот это мне нравится, – Берт заулыбался. – Я этой Скалой Мэддона сыт по горло.

Они с грохотом скатились по трапу и побежали на корму. Нас снова обдало брызгами, и я посмотрел на брешь в рифах. Волны с рёвом катились по проходу, пошёл дождь, и очертания рифов утратили чёткость. Я больше не видел плавающих в воде деревянных обломков и мазутного пятна над тем местом, где нашёл свою могилу капитан Хэлси.

Через несколько минут дождь вдруг прекратился, и я снова увидел проход – белую пенную полосу на свинцовом фоне моря и неба. Я дал знак Берту, и в следующий миг ржавая якорная цепь начала с грохотом втягиваться в борт, а «Трикалу» медленно потащило к пляжу. Внезапно лебёдка завертелась без нагрузки, судно остановилось. Я подошёл к правому краю мостика, бросил взгляд вдоль борта и мельком увидел оборванный конец цепи, которую мотало волнами. Цепь проржавела и лопнула, но теперь это не имело значения: якорь нам не понадобится до самой Англии. И всё-таки я забеспокоился. Должно быть, «Трикала» проржавела ничуть не меньше, чем цепь. Может, двигатели просто вывалятся из неё сквозь днище? Я посмотрел на Дженни и понял, что она думает о том же. При мысли о проходе в рифах у меня свело желудок от страха. Я потянулся к медной ручке машинного телеграфа, сжал её в ладони, позвонил два раза и поставил на «левый двигатель – полный назад». Судно содрогнулось, мостик затрясся у меня под ногами. Я ждал, затаив дыхание. Дрожание усилилось, я видел, как трясутся хлопья ржавчины на мостике и палубе. Когда судно тронулось, вибрация прекратилась. Я крутанул штурвал, и нос медленно развернулся. Едва «Трикала» стала бортом к пляжу, я дал сигнал «стоп машина». Мы мягко и спокойно скользили кормой вперёд.

Я дал малый вперёд, и по всему судну опять пробежала дрожь. Наконец движение назад прекратилось, мы заскользили вперёд, развернулись по широкой дуге и направились к проходу. Длинная линия рифов проплыла перед носом.

С мостика грузового парохода водоизмещением пять тысяч тонн брешь не казалась такой уж страшной. Теперь, глядя на волны, мы не поднимали, а опускали глаза. И всё-таки зрелище рождало в душе какой-то трепет. Прибойная волна, яростно мчавшаяся по проходу, достигала в высоту футов десяти. Соваться туда на таком ржавом судне, с одним исправным двигателем – это казалось самоубийством.

Дженни молча смотрела вперёд, но я видел, как побелели суставы её впившихся в поручни пальцев.

– Держи спасательный жилет под рукой, – посоветовал я и крикнул Берту, чтобы они с Зелински тоже надели жилеты и приготовились выпустить из-под замка команду «Темпеста», если нам придётся туго. Берт кивнул, тогда я взял переговорную трубку и приказал Маку, дав полный вперёд, не отходить от трубы, чтобы не остаться в машинном отделении как в западне, если мы не сможем преодолеть брешь.

– Сможете, мистер Варди, – ободрил он меня. Наконец-то в нём взыграл оптимизм.

Голоса тонули в нарастающем рёве прибоя, шума машины уже не было слышно. Только палуба дрожала под ногами, и казалось, что в ступни впиваются мелкие иголочки. Я приблизился к южному краю прохода, сколько хватило смелости, и крепко сжал штурвал. Я знал, что как только прибойная волна ударит в форштевень, судно начнёт разворачиваться поперёк прохода, а тогда уж всякое может случиться.

Нам повезло: форштевень врезался в кипящий прибой позади гребня волны, и я смог удержать судно на курсе. За каменным шпилем набирала силу новая волна, даже с мостика она казалась страшным горным кряжем. Волна ударилась о пьедестал и с рёвом врезалась в борт «Трикалы», высоко над фальшбортом взметнулась завеса брызг. Судно вздрогнуло, как подхлёстнутая лошадь, нос повело влево, палуба закачалась. Несколько мгновений я ничего не видел, потом водяная пыль рассеялась. «Трикала» шла вперёд, пересекая брешь по диагонали.

Мы направились на юго-запад, и к сумеркам Скала Мэддона превратилась в пятнышко белой от прибоя бурлящей воды далеко за кормой, где-то на самой границе видимости. Впереди лежало бескрайнее серое море, высокие неугомонные волны. Ржавый форштевень глубоко зарывался в них, водяная пыль огромными тучами окутывала судно. В полутора тысячах миль была Шотландия. Дом.

Такова история парохода «Трикала». Мне почти нечего добавить к уже опубликованным сообщениям. Едва мы прошли между Фарерами и Шетлендскими островами, ветер сменился, налетел шторм, самый страшный майский шторм за последние годы. Мы потеряли трубу, обвалился мостик. Вода в трюме стала прибывать быстрее, и помпы уже не справлялись. Наш радист наладил передатчик, и я решил послать в эфир «SOS». Сигнал приняла радиостанция ВМС в Лох-Ю. Мы были милях в ста к северу от Гебрид, и поблизости не оказалось ни одного судна. Когда спасатели поняли, кто просит помощи, и узнали, что слитки до сих пор на борту, они сообщили нам, что немедленно высылают на выручку адмиралтейский буксир. Это было шестнадцатого мая. Эфир буквально гудел, нас забрасывали радиограммами – Торговая палата, пароходная компания Кельта (владельцы «Трикалы»), адмиралтейство и практически все газеты. Когда мы пришвартовались в Обане, за историю о «Трикале» предлагали уже три тысячи фунтов стерлингов, а одна киностудия готова была заплатить две тысячи только за преимущественное право экранизации.

Стоя на ржавой палубе посреди пустого необузданного моря, мы никак не могли осознать, что о нас сейчас говорит вся нация. Думается, дело было не столько в нас или в том, что судно, затонувшее год назад, вновь оказалось на плаву, сколько в полумиллионе фунтов в серебре.

На причале путь нам преградила стена газетчиков, фотографов и чиновников. Сэр Филип Кельт, председатель правления пароходной компании, прилетел встретить нас. А в первом ряду толпы стоял отец Дженни.

Тем же вечером, когда поток вопросов иссяк, и все мы выступили с пространными заявлениями, нас отпустили. Берт, Ян Зелински и кот погибшего кока отправились поездом в Лондон. Дженни, её отец и я провожали их. С нами было человек двадцать газетчиков.

Раздался свисток.

– Ну, пока, дружище, – сказал Берт, – На дознании встретимся. И с вами, мисс.

Он подмигнул нам, поезд тронулся, и Дженни, подбежав к вагону, поцеловала Берта. Защёлкали фотоаппараты. Он помахал рукой и крикнул:

– До встречи! И спасибо за прекрасное путешествие! Вечером после обеда мы с Дженни вышли к заливу. Над БенКруаханом стояла почти полная луна, смутно виднелись громоздящиеся друг на дружку холмы. Вода залива была похожа на кованое олово. Мы молча прошли по дороге за Коннелский мост к крошечной бухточке под замком Дунстафнейдж. Теперь тут не было стоящего на якоре судёнышка. Над спокойной водой возле оконечности косы возвышался маленький островок Айлин Мор. Дженни заплакала. Я молчал. Я уже решил, что потрачу часть призовых денег на постройку «Айлин Мор II». Это будет мой свадебный подарок Дженни.

1

Старинная пиратская казнь. (Примеч. пер.)