Ибо сильна, как смерть, любовь… (сборник)

Сначала о тех, у которых я снимал свою комнату. Это была довольно странная пара. Хозяин, бывший дирижер театра оперетты, в моем тогдашнем понятии, был очень старым человеком, в момент моего поселения ему было шестьдесят четыре года и он был пенсионером. Несколько лет назад он перенес инсульт, и левая рука у него плохо двигалась. Также он хромал на левую ногу и ходил, опираясь на тросточку. Еще после инсульта он стал заикаться, но, в общем-то, был довольно бодрым стариком.

Его жена была моложе его на двадцать лет. В молодости она танцевала в кордебалете того же самого театра оперетты, где и подцепила его после смерти его первой жены. Теперь ей было около сорока пяти лет и, хотя в театре ее уже проводили на пенсию, она продолжала танцевать теперь уже на эстраде. Она была худая, жилистая, с пышными волосами и узким некрасивым лицом, на котором выделялся очень длинный нос. Она считала себя молодой, ходила исключительно в коротких обтягивающих платьицах, в общем, была из тех, о которых говорят «сзади пионерка, впереди пенсионерка». Она разъезжала по гастролям с молодым партнером, который, понятно, был ее любовником, но с которым они манерно обращались к друг другу исключительно на вы. Еще у моих хозяев была дочка лет двадцати пяти, но она с мужем жила отдельно от родителей. У них была двухкомнатная квартира, где-то в районе новостроек. Я ее прекрасно знал, так как она часто заходила к родителям, особенно, когда приезжала моя хозяйка. Марина была очень симпатичной и милой молодой женщиной, и, слава богу, совсем не походила на свою мамочку. В свое время у нее хватило ума не связываться ни с балетом, ни с каким-либо другим видом искусства, а окончить педагогический институт и работать в школе учителем математики. Она мне нравилась, просто как человек, и у нас были прекрасные приятельские отношения. Бывая у родителей, она всегда заходила ко мне в комнату поболтать, с большим юмором рассказывала всякие смешные истории из своей студенческой жизни, давала полезные советы, так как была очень практичной и благоразумной женщиной. К своей матери она относилась любовно-насмешливо, и, говоря о ней только снисходительно махала рукой, мол, пусть ее еще погуляет, пока может. Маринин муж, Борис, инженер по образованию, очень серьезный и солидный молодой человек, тещу не любил, относился к ней с брезгливостью и презирал за богемный образ жизни.

Теперь о соседях. В обеих остальных квартирах жили две пары пенсионеров, бывших работников все того же несчастного театра. Мужья в свое время играли в оркестре, которым дирижировал мой хозяин, а жены были всего лишь билетершами, что не мешало им считать себя людьми, причастными к высокому искусству. Привыкнув к интригам и сплетням закулисного мира, они никак не могли успокоиться и на пенсии, и часто поймав меня в коридоре или на кухне, выдавали мне разную информацию о бурной молодости моей хозяйки и о глупости ее мужа.

Моя квартира мне нравилась тем, что я целыми днями был в ней один. Моя хозяйка Бэллочка, как ехидно называли ее соседки, постоянно разъезжала по гастролям с разными третьеразрядными коллективами из какой-нибудь захудалой филармонии. Дома она появлялась раз в несколько месяцев и, с трудом отсидев с мужем пару недель, снова укатывала в турне по провинциальным городкам и деревенским клубам. Хозяин хоть ворчал и сердился, удержать ее дома не мог. Видно, ему уже было нечем ее удерживать, а там была свобода и молодой любовник. В отместку и из жадности он забирал у нее все деньги, заработанные на гастролях и прятал где-то у них в комнате, так как сберкассе не доверял и своей жене тоже. Боялся, что в один прекрасный день она начнет тратить их на своего обожаемого Женю, чтобы удержать его. Наверное, она все-таки утаивала от него часть выручки, так как остальные деньги отдавала ему охотно и говорила, что на расходы ей хватает театральной пенсии. Вот и хорошо, говорил он ей, потому что этих денег вы все равно не получите. Я их с собой заберу на тот свет, а вам не оставлю. Если вам станет интересно, откуда я это знал, то могу вам сказать, что дверь между нашими комнатами была достаточно тонкой, и кое-что было слышно, если даже не прикладывать к ней ухо, а уж если приложить, то было слышно все.

Итак, Беллочка сбегала на очередные гастроли, а у Юрия Давыдовича, моего хозяина тоже была работа. Каждое утро он уезжал к дочке нянчить трехлетнего внука и возвращался домой не раньше десяти часов вечера. Таким образом, квартира была целыми днями в моем полном распоряжении, а отдельный вход делал ее совершенно неотразимой в моих глазах. Именно поэтому я решил остаться в ней жить и в последующие годы, хотя потом мне неоднократно предлагали перейти в общежитие. Матери я сказал, что в общежитии жить не стоит, так как там невозможно как следует заниматься, там вечные гулянки и выпивки, а все вещи общие. Мама, приятно удивленная моим благоразумием, конечно же, со мной согласилась и продолжила исправно высылать мне деньги на квартплату. Хозяин тоже был мной доволен, так как у меня хватало ума не устраивать шумные сборища. А если я кого-то и приводил через парадную дверь, то соседи этого не видели и донести не могли. Ну, а к десяти часам вечера все в доме всегда было убрано, все следы ликвидированы, и я обычно встречал хозяина в неизменном одиночестве с обязательным учебником в руках. Кстати, если утром и днем он уходил и приходил через черный ход, то вечером обычно был слишком усталым, чтобы обходить через двор, поэтому по нашему взаимному соглашению он шел через подъезд, стучал в мою дверь, и я пропускал его через свою комнату. Мне это было даже удобно, так как я заранее слышал, как он входил в подъезд и успевал приготовиться. Например, выключить телевизор, который мне не разрешали включать, закончить телефонный разговор, или выключить свет в их комнате, где было единственное большое зеркало. Походку моего хозяина нельзя было спутать ни с кем, и, заслышав характерно постукивание палочки в подъезде и прихрамывающие шаги, я прекращал все недозволенные занятия и к удовольствию Юрия Давыдовича открывал ему дверь, даже не дожидаясь стука.

Так мы жили тихо-мирно и в течение трех лет поссорились с моим хозяином только один раз. Произошло это из-за пустяка. Обычно дверь, ведущую во двор никогда не запирали в течение дня. Только ночью, убедившись, что все соседи дома, кто-нибудь задвигал засов. Потом вдруг в коридор время от времени стал забредать какой-то тихопомешанный человек, и соседи, проведя совещание, скинулись на новый замок и ключи. Для гостей сделали звонок, под которым повесили список с фамилиями жильцов, указывающий сколько раз в какую квартиру звонить. Забыв, что мой Юрий Давыдович панически боится смерти и не терпит даже любое напоминание о ней, я, давясь от смеха, неосторожно сказал ему, что этот листок очень походит на список, который вырезают на памятнике братской могилы. Господи, что тут началось. Визжа и топая ногами, мой хозяин, забыв о палочке, бегом пробежал по коридору, сдернул злосчастный лист и в гневе порвал его на мелкие клочки. После этого он целую неделю не разговаривал со мной, пока я не принес ему свои извинения. Но разговаривая с ним покаянным тоном, я злорадно думал про себя, все равно ты умрешь, как миленький, недолго тебе уже осталось. И от денежек, что ты копишь и прячешь от жены, никакой тебе пользы не будет. А после твоей смерти она все равно их найдет и потратит на любовника. Поэтому и копить тебе разрешает, чтобы ему больше потом досталось. А с собой деньги еще никому забрать не удалось.

Теперь, когда я так подробно описал все обстоятельства, я могу перейти к тому, ради чего и начал писать этот рассказ. Это случилось, когда я был уже на четвертом курсе. Однажды осенним вечером я как всегда смотрел потихоньку телевизор, когда услышал знакомое постукивание палочки в гулком подъезде. Я быстро выключил телевизор и подождал с минуту, пока экран не станет совсем темным, так как, если вы помните, тогда экран еще какое-то время светился после выключения. Почему-то мой хозяин дошел до двери очень быстро и успел несколько раз постучать, пока я смог открыть ему. Обычно он терпеливо ждал и всегда приветливо говорил «Добрый вечер», но в этот раз, открыв дверь, я увидел перекошенное от гнева лицо.

– Ты почему не открываешь? – сердито закричал он на меня и от злости даже стукнул палкой об пол.

Это было так не похоже на него, что от удивления я остолбенел и даже забыл посторониться, чтобы пропустить его в дом. Но дальше он повел себя еще более странно. Вместо того чтобы вежливо попросить меня отойти от двери, он с силой отстранил меня и прошел мимо, что-то злобно бурча про себя. Я с изумлением отметил, что так сильно он толкнул меня именно больной левой рукой, в которой обычно не мог удержать даже тарелку. Зайдя в свою комнату, он захлопнул дверь и тщательно прикрыл ее, чего обычно не делал. Потом он стал расхаживать там, сильно стуча палкой и что-то бормоча себе под нос. Я в изумлении с размаху уселся на диван, прислушиваясь к тому, что он там делал. А из его комнаты вдруг послышался шум сдвигаемой мебели, а потом какой-то металлический скрежет.

Ничего себе, силен старик, подумал я. Сколько лет притворялся немощным, а сам шкаф отодвинул. Что-то еще необычное в нем не давало мне покоя. Я никак не мог понять, что же это было, и мучительно старался вспомнить, перебирая в уме все, что случилось с тех пор, как я открыл дверь. И вдруг меня осенило: он не заикался. Ну да, обычно он запинался и растягивал слова или несколько раз подряд произносил один и тот же слог. А тут он закричал на меня без всякого заикания. Что же с ним случилось? Может быть, он перестал заикаться от того, что так распсиховался? И даже левая рука стала действовать как здоровая. Вообще-то, я читал, что в стрессе человек может совершать чудеса, даже не замечая этого. Например, поднять автомобиль, чтобы вытащить из-под него своего ребенка, или перепрыгнуть через высокий забор или еще что-нибудь. Интересно, а что же с ним случилось?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.