Глава 16

Кативар прошел по полутемному бару, остановился и бросил недовольный взгляд на чоя, который осмелился помахать ему рукой. Лицо Кативара было искаженным и мрачным от тусклого света. Заметив жест чоя, он нахмурился еще сильнее. Присоединившись к массивному, широкоплечему чоя, Кативар понизил голоса так, чтобы они были слышны только им двоим.

— Я уже говорил тебе, что не желаю встречаться в людных местах.

— В людных местах? — приглушить свои раскатистые голоса Малаки было трудно, золотистые крапинки в его глазах тускло заблестели, как руда в глубокой, темной шахте. — Здесь собираются выпить отбросы общества. А если кто-нибудь из них и окажется достаточно трезвым, чтобы разглядеть тебя, сомневаюсь, что он тебя припомнит или узнает.

— Не в моих правилах полагаться только на удачу, — ответил Кативар, садясь за стол.

— И не в моих, — протянув руку, Малаки пригвоздил запястье Кативара к столу. Под прозрачной крышкой стола просвечивала детская мозаика. Большинство таких вещиц уже не освещались мерцающей силой этого народа, но одна-две частицы еще вспыхивали в такт вспышкам ярости Малаки.

Кативар немного помедлил, а затем высвободил запястья из захвата. Пустая рука Малаки упала на стол ладонью вниз, пальцы на ней еще сжимались. Малаки не убрал руку.

— Ты принес то, что я просил?

— Принес, — коротко ответил Кативар.

— Тогда давай сюда, — Малаки пошевелил пальцами.

— Прежде всего я хочу спросить, что ты будешь с ним делать. Рахл добывать трудно.

— Только не для тебя, и тот же самый вопрос я мог бы задать тебе.

Кативар сунул руку за борт куртки и вытащил крохотный сосуд с переливающейся внутри жидкостью.

— Сомневаюсь, что ты собираешься использовать его для тех же целей, что и я, — и он вложил сосуд в мозолистую ладонь Малаки.

Кисть Малаки сжалась, как капкан. Он убрал руку со стола и сунул ее за пояс.

— Афродизиак обладает всего одним-двумя свойствами.

— Рахл — достаточно сильное снадобье, чтобы заставить любого чоя из Дома потерять рассудок на пару циклов, — Кативар был вознагражден изумлением на лице Малаки.

— Только если использовать его в больших, почти опасных количествах.

Кативар пожал плечами.

— У тебя свое оружие, у меня — свое. В любом случае когда-нибудь Заблудшие станут свободными.

Малаки откинулся на стуле, демонстрируя пренебрежение к собеседнику.

— У вас с Чиреком свой путь. Но оба вы считаете, что я ничего не знаю о…

— Ты оказался на нашей стороне случайно, — перебил Кативар, и его синие глаза блеснули холодно и твердо под тусклым светом фонарей.

— Но оба мы стремимся к одному и тому же.

— Я не стану говорить за Чирека. Он действует среди простолюдинов, служа им. А я — среди чоя из Домов, уничтожая наших врагов. Думаю, мой способ окажется более действенным.

Малаки встал и потрогал пояс, чтобы убедиться в том, что сосуд в надежном месте.

— И тем не менее, благодарю тебя, Ка… Священник остановил его взмахом руки.

Малаки застыл, вздернув голову, и на мгновение его глаза превратились в глаза дикого зверя под ослепившим его лучом света. Он заморгал, его губы скривились.

— Принимаю поправку, — насмешливо произнес он, поклонился и вышел.

Заказанный им стакан с вином остался на столе, и Кативар сел, глядя на его золотистый блеск. Спустя несколько минут, убедившись, что за ним никто не следит, Прелат поднес стакан к губам и выпил.

Рахл загрязнял чувства, он настолько мешал бахдару чоя, что его эффект можно было сравнить с действием сильного яда. Зачатие среди чоя совершалось по взаимному согласию обоих полов, для этого требовалось их полное взаимопонимание. Но рахл заставлял забывать о согласии. Кативар задумался о том, кого намерен одурманить Малаки и почему. Это было бы любопытно узнать.

Что касается его самого, Кативар совсем иначе пользовался рахлом. В лабораторных экспериментах ему удалось установить дозу на пределе между допустимой и недопустимой токсичностью. И успешно снижать бахдар до минимального уровня — до уровня каждого чоя, даже неродовитого. Если бы ему удалось сделать его действие постоянным или, по крайней мере, значительно продлить эффект — скажем, циклов на двадцать, он изменил бы весь народ. Генетическое превосходство больше не было бы привилегией чоя из Домов.

Но если бахдар можно ослабить с помощью препарата, то вполне вероятно, его можно и усилить — при определенных обстоятельствах. Тогда каждый сможет стать тезаром, стоит только выпить нужный препарат, правильно подобрав дозу, и даже Заблудший сможет повелевать Хаосом.

И ему предстоит найти этот препарат.

Тогда чоя больше не будут сгорать… а Дома — торговать унаследованным превосходством. Мир будет принадлежать простолюдинам, в нем каждый сможет достигнуть высот, если это понадобится. Императором станет тот чоя, который сможет так неузнаваемо изменить планету. Все верно — и он, и Чирек действовали сообща, но Кативар сомневался, что мотивы их были одинаковыми. Чирек твердо верил, что Преображенное Существо, которое когда-нибудь появится среди них, сможет избавить простолюдинов от преград, а также заключать браки между ними и чоя из Домов, позволит распространиться той силе, которая сейчас присуща только чоя из Домов. Кативар сомневался, что кому-то одному под силу уничтожить власть Домов. Нет, это вызовет настоящую революцию, а революция дестабилизирует планету так, что абдрелики, ронины и даже иврийцы и нортоны накинутся на нее, как стервятники, растаскивая по куску.

Кроме того, хотя такие случаи были редкими, чоя из Домов сходились с Заблудшими и имели от них потомство. Это был постоянный процесс, поддерживающий силу среди неродовитых, иногда даже настолько значительный, что от него рождались дети, способные пройти испытания. Но никакого Преображенного Существа среди них так и не появлялось, ни один чоя не был достаточно силен, чтобы изменить классовую структуру Чо. В отличие от Чирека, Кативар не желал ждать чуда. Он уповал на научное обоснование своих надежд. Ему оказывали добровольную помощь тысячи простолюдинов — в обмен на будущее. Кативара не волновало то, чем он жертвует ради достижения своей цели.

Он отставил пустой стакан, оглядел тускло освещенный бар и вышел.

Руфин коротко взглянула на группу Прелатов, выстроившихся на розовато-бежевом песке, вокруг которых, как хищники, кружили репортеры, и сказала только:

— Я останусь у глиссера. — Она круто повернулась, упрямо сжав зубы.

Палатон сухо ответил:

— Как и положено тезару.

Руфин взглянула на Рэнда, прищурила глаз в насмешливой суровости и скрылась в машине.

Ее насмешка пробила скорлупу нервозности, которая постепенно окружала Рэнда. Он судорожно засмеялся. Палатон взглянул на него.

— Ты готов?

— Пока не знаю.

— Помни о том, что ты должен защищаться. Помни, где и среди кого мы находимся. Священники — самые чувствительные из чоя. Они способны узнать, что у тебя есть.

— И чего у тебя нет, — ответил Рэнд.

Выражение, подобное испугу, едва заметно исказило черты Палатона. Он кивнул.

— Это вполне возможно. Я готов к этому, — он глубоко вздохнул. — Сету — древний храм, даже в преданиях моего народа. Вероятно, бахдар есть даже у этих камней, — он оглядел священников. — Они ждут.

Впереди всех стояла чоя — разумеется, из Земного дома. Ее грива была заплетена сзади, и солнце высвечивало светлые пряди в каштановых волосах. Эта чоя не обладала стройностью Йораны, но ее красоту и грацию только отчасти скрывали синие одежды — такие темные, что на первый взгляд они казались черными. Ее карие глаза спокойно изучали Рэнда, а собравшиеся позади нее священники нервно переминались и старались не встречаться глазами с его любопытным взглядом. Все они были темноволосыми и темноглазыми, как чоя из Небесного дома, хотя у тех глаза обычно бывали светлее, а волосы — почти черными. Однако фигуры представителей Земного дома сильно отличались от высоких, статных чоя из Небесного дома, которых Рэнд уже не раз видел — первые были коренастыми, надежно стоящими на земле, как камни или кряжистые деревья. Такие они и есть — Земля, Небо и Звезды, понял Рэнд, они должны внешне различаться, в то время как простолюдины представляют собой нечистую помесь качеств.

Чоя протянула руку Палатону.

— Я — настоятельница Села, — произнесла она удивительно чистым сопрано, один ее голос эхом повторял другой. От звучания ее слов Рэнд вздрогнул — какой прекрасной певицей могла бы быть эта чоя!

Он протянул руку для приветствия. Села взглянула на него и мгновение помедлила, прежде чем соприкоснуться рукой с ладонью Рэнда.

Рэнд почувствовал не страх, а внезапное отвращение.

— Спасибо за то, что вы приветствовали меня, — произнес он.

На круглом лице Селы не отразилось никаких чувств. Она либо не расслышала иронии в его голосе, либо предпочла не замечать ее, хотя Палатон искоса взглянул на Рэнда. Села отняла руку и спрятала ее в складках одежды, и Рэнд наблюдал за ней, стараясь понять, не подавила ли она внезапное желание вытереть ее.

— Ваши благодарности за прием преждевременны, — сказала она Палатону. — Мы еще не знаем, сможем ли принять человека. Мы пока не решили, не будет ли это осквернением святилища.

— А я имел глупость навязать его вам, — усмехнулся Палатон. — Но он — мой подопечный, настоятельница, и потому я не хочу оставлять его одного.

— Мы не в состоянии брать на себя ответственность за обитателей других планет.

— И это мне известно, поскольку большую часть своей жизни мне пришлось провести за пределами Чо, — челюсть Палатона напряглась, и Рэнд понял, что он ведет словесную битву, не менее тяжкую, чем рукопашная схватка.

Правая бровь Селы приподнялась.

— А я напоминаю, что как служительница Вездесущего Бога, я нигде не бывала, — она взглянула на Рэнда. — Уверена, так и следует поступать ради того, чтобы выжить самим. Вспомни об эпидемии Проклятого века.

— А мы, чтобы выжить, стремимся к другим планетам, — заметил Рэнд.

— Да. Перед твоей планетой стоит множество проблем. Необходимо знать, что некоторые из них так и не удастся разрешить — как только процесс начался, его уже не остановить.

— Но бывает, что одно решение оказывается лучше другого, — возразил Рэнд, — и очень часто приходится делать выбор. Нам нужен только совет от тех, у кого есть опыт. Мы не можем позволить себе сделать неверный выбор.

— Вероятно, вы его уже сделали, — сухо предположила Села.

— Тогда скажите мне об этом, и я попытаюсь исправить ошибку, — предложил Рэнд.

— Ты берешься отвечать за всех?

— Нет. У меня нет на это права. Но я могу стать вестником.

— Любопытно, — Села перевела свои огромный карие глаза на Палатона. — Он не смущается, верно?

— Да. Если он и нуждается в моей защите, то совсем не потому, что он трус, — Палатон положил руку на затылок Рэнда — казалось бы, небрежно, но указательный и большой пальцы слегка вдавились в кожу Рэнда. Он застыл.

Села повернулась к Рэнду.

— Тебе известно, что в охранники ты выбрал себе героя?

Пальцы Палатона сжались еще сильнее. Рэнд сглотнул, прежде чем ответить.

— Если считать героизмом честность и прямоту, тогда — да.

— Значит, он не знает о твоей службе тезара?

— Нет, — бесстрастно ответил Палатон. — Он не был посвящен в это.

Священнослужительница улыбнулась.

— Вероятно, следовало бы просветить его, — она обернулась. Как будто почувствовав, что за ней наблюдают репортеры с третьим глазом объектива во лбу, она распрямила плечи и высоко подняла увенчанную роговым гребнем голову. — Я не убеждена, что человеку обязательно сопровождать тебя.

— Я и не предполагал, что придется убеждать тебя, — ответил Палатон. — К тому же я не знаю, какими доводами воспользоваться. Ты либо примешь нас, либо нет. Если нет, мы вернемся в Чаролон. Если ты нас примешь — тоже вернемся в Чаролон. Насколько важным и успешным будет наше пребывание здесь, решать тебе.

— Однако ты прибыл в Сету.

— Да. Я прибыл потому, что не появлялся на Чо много лет, и моя душа жаждет.

Села в удивлении оглянулась через плечо. Рэнд почувствовал, как рука Палатона сжалась еще сильнее. Села спросила:

— Но неужели у людей тоже есть душа?

Рэнд ответил сам:

— Мы считаем, что есть.

— Уже неплохо, — она вновь отвернулась. — Нам с Прелатами необходимо многое обсудить, — бросив взгляд на репортеров, сказала она, и те, казалось, поспешно отступили за незримую черту, которую им было запрещено переходить. Села отвела в сторону группу священников и служителей, которые молча приняли ее решение.

Палатон уронил руку с затылка Рэнда и повел плечами, чтобы расслабить внезапно сведенные судорогой мышцы.

— Нам что-нибудь удалось?

— Не знаю, — тихо сказал Палатон. — Несомненно, и она, и все остальные приняли решение прежде, чем вышли приветствовать нас. Пригласив меня сюда, они не могли отказаться от приветствия, несмотря на то, что мы прибыли вместе с тобой, — он повернулся спиной к группе. — Сейчас Сету стоит здесь, как в пустыне, а некогда эти голые холмы покрывали густые леса, текли полноводные реки. Земной дом не жил здесь в изобилии и покое.

Рэнд взглянул в сторону горизонта, на бесконечную пустыню, которую трудно было вообразить поросшей лесом.

— Что же случилось потом?

— Леса постепенно вырубили. Но прежде жители здешних мест стали настолько многочисленными, что изменился даже климат. А от изобилия техники в воздухе образовался огромный термальный купол, и здесь перестали идти дожди. Лишившись лесов вместе с реками, мы потеряли все. Мы могли бы насадить их вновь… сейчас мы знаем, как, но этим уже ничего не изменишь. Долгие тысячелетия земля приспосабливалась к климату, и даже если ненадолго мы сделаем эту пустыню плодородной, нам не удастся сохранить ее такой, не изменив климат вновь. А сделав это, мы затронем другие районы. Поэтому нам остается только поддерживать равновесие.

— Значит, даже долгосрочного решения нет?

Палатон обернулся к нему.

— Единственное долгосрочное решение для жизни, — заметил он, — это смерть.

Рэнду стало холодно под палящим солнцем. Он неловко поежился.

— Расскажи, что такое Проклятый век?

— Время правления императора Фанборна. Последнего императора из Небесного дома. Знаешь, Небесный дом дал нам возможность летать в космосе, — задумчиво произнес Палатон. — Но мы, Звездный дом, развили и сохранили их открытия после кончины Фанборна.

— Он завез на Чо болезнь?

— Невольно. Как только началась торговля. Болезнь оказалась страшной, и вначале наши врачи не знали, что ее завезли с другой планеты. Это удобный предлог для ксенофобии, и чоя прикрываются им, считая, что делают это только в целях защиты, — Палатон говорил тихо, как будто не давая воли голосам.

Села подошла к ним, вздернув подбородок.

— Мне не удалось убедить священников работать с вами, — сказала она, — но они согласились на ваше присутствие, утверждая, что твое влечение к человеку, Палатон — симптом душевной жажды. Мы не знаем, есть у человека душа или нет. Вероятно, нам представляется возможность понаблюдать и решить, стоит ли Чо вступать в конфликт с Союзом из-за этого народа. Следовательно, мы решили принять вас обоих, — и она перевела взгляд на Рэнда: — Открыто предупреждаю тебя, человек — мы узнаем, что такое твоя душа.

— Хорошие новости — приняли, — пробормотал Рэнд. — А плохие… предстоит вскрытие.

— Что это такое? — удивленно спросил Палатон.

— Надеюсь, ничего особенного.

Глава 17

— Это кощунство, — взволнованно воскликнул Хат. — Только что по связи передали, что священники впустили в храм их обоих — Палатона и человека.

Недар разглядывал свои сапоги на скрещенных ногах, которые взгромоздил на бесценный стол из дерева гиата в личной комнате Хата.

— О том, что будет дальше, придется узнавать только из официальных сообщений, — заметил он. — Репортеров не пускают в храм.

Великие безбожники их общества, корреспонденты средств массовой информации столетия назад были отлучены от храмов в каждом Доме.

— Дело не в этом, — Хат присел на край огромного кабинетного стола. На его темно-серой полированной поверхности отразилась коренастая фигура чоя. — Он взял с собой человека!

— Он сам роет себе могилу, — сказал Недар, сбрасывая ноги на пол и выпрямляясь. — Уже поздно. Тебе пора проведать курсантов. С ними сегодня все в порядке?

— Вполне, — Хат потер ладонью покрасневшие глаза. — Наши ряды редеют, Недар, и я мало что способен с этим поделать. Неудача при попытке стать тезаром часто означает смерть — однако даже у таких несчастных бахдар горел достаточно ярко, чтобы поступить сюда. Если бы они не погибли, как много пользы они принесли бы Чо! Почему мы обрекаем их на смерть, зная, что они еще слишком слабы для полетов?

— Ты вздумал изменить порядок обучения пилотов? — голоса Недара усилились, но усталый наставник школы, похоже, не заметил этого.

— Нет, нет. Просто эти потери мне кажутся напрасными. Неудача не должна влечь за собой смерть. Мы и так теряем бахдар из поколения в поколение.

Очевидно, за время отсутствия Недара в Голубой Гряде, на Хата оказали влияние философы-радикалы, которых много развелось среди чоя. Пилоту не следовало верить в подобные заявления, но, видимо, утомление, подобно хмелю, позволило вырваться на поверхность меланхолии Хата. Недар положил руку на плечо друга.

— Ты слишком много беспокоишься, когда устаешь.

Хат поднял голову.

— Завтра начнутся планерные испытания…

Недар не уделял особого внимания ни Хату, ни курсантам, и эти слова изумили его. Завтрашний день принесет с собой смерть — это несомненно. В школе всегда находились курсанты, не умеющие летать вслепую.

— Я не знал… Хат, это к лучшему. Мы оба прошли через это. Наш первый закон — природа выбирает сильнейших, способных выжить. Тезар не способен повелевать Хаосом, если он не умеет летать вслепую, полагаясь только на свой бахдар. Все, что ни делается — к лучшему.

Хат спокойно взглянул на него.

— Надеюсь, этот разговор останется между нами.

Недар покрепче сжал мясистое плечо Хата. Мысль о том, что Хат потерял форму, что его жизнь склоняется к старости, прошила мозг Недара прежде, чем другие, более тревожные мысли промчались одна за другой.

— Ты забыл о своем Доме, друг. Ты рожден для того, чтобы тревожиться и защищать слабых, как и летать. Курсанты не понимают, как им повезло иметь такого наставника, как ты. Завтра каждому из них придется постоять за себя, а нам, тезарам — за Чо, как бывало всегда, — он убрал руку. — В коридорах пусто? Мне хотелось бы провести эту ночь в своей комнате.